ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ К ПЕРФЕКТУСАМ Ярослава–Чена Полуэктова–Джу.
Напомним человечеству, что под ©–копирайт–защищённым термином «ПЕРФЕКТУС» скрываются «эктусы–полуэктусы», «романусы», «романсесы».
Для «кукишей в кармане» автором придуманы «шванкусы», «шванкесы», «шванклеры»; и пока что ни разу не применялись: аппетитный «шванускрипт» и инженерно–космический «швеллерер».
Для мягкой сатиры, лёгких пародий и юмора со шпильками – «сатириски».
Для критического жанра – «расцарапки», «самоедки», «критикески» и «ядовидки».
Част жанр «тревелер».
До «эректусов», «эклеров», «шмякнусов», «мяумявок» и «шняг», слава Чену, дело не дошло.
И, наконец, выглянувший из названия сборника "Шванкусы французькия, брульонные и перфектусы" термин, он же новожанр г-на тов-ща Полуэктова-Джу "брульон".
***
Итак, перед нами новый сборник, запроектированный по случаю акции Ridero - в твёрдом переплёте. Ещё раз: называется он «Шванкусы французькия, брульонные и перфектусы». Формат А4.
Расшифруем некоторые непонятные слова. Ибо читатель, не особо сильный в лингвистиках с этимологиями, может с досады матюкнуться. Мир от того, конечно, не перекувырнётся, но книжка может потерять потенциального читателя.
А читатель–то, может быть, вовсе и не такой увалень неграмотный, каким его «делало, делало, да недоделало» министерство нашего а ля капиталистического образования.
А книжка–то, возможно, вовсе не такая «чёрт знает что такое», как можно было бы вообразить по такому задумчивому, такому пугающе антирекламному названию, состоящему из загадок ядовитых, и не несущей читателю ни злата–прибыли, ни блудливейших удовольствий.
А оно, может, для мира, вовсе станет откровением волшебным.
А читателю нашему – приоткрытой форточкой. Через которую можно будет проскользнуть – в полезное для себя, и лечебное для глаз место. А место это книжное, от данного автора. И который с оного читателя стянет не только тёмные очки, но и бельма разные пропылесосит, кои враги намеренно ласково и завораживающе именуют «розовой пеленой».
1.
«Шванкус». Это от немецкого слова «шванк».
Шванк это то же самое, что фаблио и фацетия.
«Французские фаблио – небольшие сатирические или развлекательные рассказы, которые были насыщены чертами городской жизни и существовавшие первоначально в устной форме. Фаблио оказали большое влияние на европейскую литературу. Под их влиянием в Италии рождается жанр фацетии, а в Германии – жанр шванка…».
Mamadeutsch
Если кто думает, что слово «шванк» произошло от «швайн» («Das Schwein» –свинья), то увы и найн, это всего лишь хотелки омофонного свойства.
«По–немецки жанр называется Schwank – слово, которое, по–видимому, производно от глагола schwingen – качать, махать, размахивать (в значении «размахивать оружием и наносить им удар»).
Всех персонажей шванка можно условно разделить на две группы: один игрок – активная фигура, наносящая удар, и его противник – пассивная фигура, которая этот удар принимает. Они же противопоставлены друг другу в конце как победитель и побеждённый, так как действие всего произведения и его смысл заключается в победе одного и разоблачению другого».
Mamadeutsch
Шванк XV–XVI–го века (это века его расцвета), представляет собой «весёлый, шутливый рассказ, прозаический или стихотворный, как правило небольшого объёма (но есть и достаточно объёмные шванки), для которого характерен грубый юмор, часто переходящий в непристойность».
«Предназначением шванка является смех, причём грубый комизм произведений этого жанра не является их самоцелью, он – лишь средство раскрытия смешных и абсурдных сторон общественной жизни».
Другая важная черта шванка – поучительность.
Для композиции древнего «классического шванка» важна мораль.
«Она заканчивает рассказ, придаёт ему завершённую форму, иногда обрамляет его, когда присутствует в начале и в конце».
«В шванке есть зачин, в котором читателю представляется место действия и персонажи, основная часть с самым «острым», смешным моментом, который называется пуантой, и концовка – как правило нравоучительный вывод автора из описанной ситуации».
Mamadeutsch
Но! У Полуэктова не «шванк», а «шванкус».
Этим наивным «а ля этимологическим, а ля под латынь» превращением Полуэктов отстраняет себя от «шванка классического», подчёркивая другое.
Он оставляет смеховую основу классического средневекового шванка, оставляет для себя возможность грубоватого юмора, абсурда, распутства, но всё это до определённой степени, определяемой его собственной этикой.
И напрочь отказывается от прямого и дидактического нравоучения, от так называемых «правил» поведения благопристойного человека, каковых по мнению автора в капиталистическом мире совсем нет, а в мире постсоветском они остались лишь у «старичков».
Другими словами, Полуэктов, с одной стороны, не гнобит, но добродушно принимает и посмеивается над самим понятием «шванк», умершим в историческом смысле и превратившимся в кунсткамерный артефакт.
С другой стороны возвращает его к жизни, но уже в другом виде – не в том, к которому легко приляпывается модная приставка «пост» (в, например, «постмодернизме»), а уже в своём персональном «полуэктовском» виде, в виде «шванкуса», где действуют другие правила и другие оттенки смеховой культуры.
Заглядывая вперёд, подскажем: его смеховая культура отличается относительной тонкостью формулировок, при этом прозрачностью и изящной простотой сконструированного абсурда.
Всё–таки двадцать первый век!
1а.
Слово–жанр «шванкес» – это примерно то же, что и шванкус, но без такой подробной разблюдовки. А также тут попахивает морем и рыбой, конкистадорами, перуанцами, озером Титикака, вулкан–горой Мачу–Пикчу, Андахуайласом, Испанией, Португалией, Сервантесом, Кортесом, Маркесом и прочими гомесами.
1б.
Слово–жанр «шванклер» – это соединение старинного шванка и полуэктовского жанра «тревелер» (от тревел – англ. «Travel», путешествие). Смешное путешествие.
Недороманус «Париж, Paris, Парыж» – шванклер в чистом виде.
2.
Слово «французькие» пропускаем. Тут и так всё понятно. Речь в опусах пойдёт о Парижах. А правописание, извините, искусственного хохло–грушевского языка.
Украина нынче на слуху. Она внешне – сплошной шванк – шванк без дидактики и морали, шванк – извращение, шванк попрошайка и дама низкой социальной ответственности: простите – это не я придумал, оно так на самом деле.
Не зря её холит–лелеет НАТО, считай Штаты.
Да и Европа через силу, чертыхаясь, но любит. По крайней мере говорит, что любит.
Но замуж не выходит, чертовка.
Во–первых сватали без приданного, насильно.
Во–вторых, кому нужна шванк–страна?
В–третьих, обе эти тётки женского рода… то есть вагиноносительницы. А до такого циничного термина додуматься ДАЖЕ Полуэктов не в состоянии, такое сочиняют в элитных идеологических отделах Запада.
3.
«Брульонные». Это, само собой, прилагательное от существительного «брульон».
И то и другое звучат витиевато с кулинарным оттенком. И похоже на очередной писательский розыгрыш Полуэктова, притом часто применяемый им на практике.
Мы–то, наивные, думаем, что это обман напёрсточного типа.
Но, не фига. На самом деле это распространённое в XIX–XX–ом веках обозначение черновика (наброска, эскиза), от «Broullon» (фр.), и от англ. Brulion.
Полуэктов–Джу использует это слово в XXI–ом веке не в словарно–лексическом смысле, а как достойный жанр.
То есть не просто как набросочек идеи, который оформлен в виде отшлифованного отрывка и по определению не закончен, хотя и имел на то шансы (а теперь он просто виновен, как любая брошенка, которую нельзя не бросить, потому как априори виновна; а лицо её при этом просит кирпича).
А это (ловите вариант №1) и задумывалось быть незаконченным. Три восклицательных знака!!!
Потому как оно является специально подброшенной находкой из мусорки, например.
Или вынута из вороха заплесневелого хлама из избушки отшельника, которого задрал медведь. А заплесневелую бумагу медведи не кушают.
Находка эта, по виду брульон, а на самом деле является частью законченного произведения, при этом от гениального автора – типа Гоголя Н.В., который иногда рвал свои (гениальные) писульки. Чтобы разные сволочи типа Белинского не прочли их.
Кроме того, он самоценен этот найденный брульон – часть сочинения.
Ценен как этюд в живописи, который, если он от художника–звезды, и если удачен, рассматривается как произведение искусства; и можно рассматривать его как жанр «этюды».
Если брульоны звёздных писателей порой являются настоящими перлами, то в «ленивой графомании» Ярослава–Чена Полуэктова–Джу (поверить что ли?) они «в разведке боем» и «на память Отечеству».
Вариант №2:
Если хорошенько поискать (по сусекам, родственникам, архивам, в опечатанном сургучом авторском сундучке – это подсказка биографам и литературоведам), то найдётся произведение целиком.
Законченное!
Мля–а–а!
Вы не поверите, но оно такое же гениальное, как отрывок по имени брульон.
4. Тонкости ПЕРФЕКТУСОВ в отношении к автору и его книжным героям.
Все перечисленные выше эксклюзивные авторские формы по умолчанию относятся как к главному сквозному герою и внутрикнижному сочинителю – к Кирьяну Егорычу (Егогычу) Полутуземскому (далее КЕП), так и к его натуральному прототипу, заодно и автору данного сборника.
Звать прототипа Ярославом Полуэктовым (далее ЯП), или Ярославом–Ченом Полуэктовым–Джу.
Последнее имя – это уже вариант полного слияния натурального автора с его мозговым соавтором и идейщиком Ченом Джу – другом ЯП и врагом наивреднейших «тараканусов», проживающих в той же Башке.
Таким образом, Чен Джу технологически является посредником между книжными персонажами и живым ЯП.
Под патентованное определение «перфектус=perfectus» ЯП подводит исключительно собственные литературные произведения. Позволилил ли ЯП заниматься теми же манипуляциями с указанными новожанрами КЕПу – мы не знаем. Возможно, что позволил, но прямо – в текстах с участием Кирьян Егорыча Полутуземского, – об этом не говорится. –
Знаем другое. Что называть «перфектусом», например, сочинения Льва Николаевича Толстого или Джеймса Джойса категорически запрещается. Под страхом наказания шпицрутенами.
Натуральный папочка ЯП отличается от своего героя–литератора КЕПа. А вот чем?
То ли КЕП – графоман конченый, то ли писака не без перспектив, то ли безнадёжный мечтатель. Догадываться читателю приходится самому.
(Кстати! А почему бы это и не принять за главную идейную или вторую сюжетную линию – типа тайны, по крайней мере в большинстве крупных произведений от ЯП?)
Знаем точно: ЯП разнится от своего отпрыска КЕПа мега–маниакальным упорством. Он подвергает свои опусы, перлы, увражи, нетленки и всё остальное, что вписывается в определение «перфектус», многочисленным и часто многолетним «улучшающим» правкам.
«Улучшение» это, конечно, лишь по мнению автора: а кто его знает что выходит на самом деле. Ибо достойных и независтливых критиков, способных отличить сумасшедшего графомана от гения, автору что–то не попадалось.
Бытует мнение, что в критики идут несостоявшиеся бесталанные писатели. Не исключается вариант, что эти непредвзято зоркие критики появятся (с пластмассовыми цветочками) ровно в тот момент, когда писатель «сыграет в ящик».
Но это самый «благоприятный» вариант. У варианта «кануть в полную безызвестность» гораздо больше шансов.
Есть ещё варианты. Они теоретические. Например, засветиться годков этак через 30–50–100 после ящика. Это уже в жанре «метареальность, оно же фантастика».
Итак, того же самого, то бишь непрестанной перфекции текстов, автор требует от КЕПа. Чен Джу в этом смысле стоит особнячком, ибо он сам может чего–нибудь потребовать от ЯП.
Но, требование неустанного корпения над бумагой вовсе не означает безоговорочного послушания КЕПа с выходом от всего этого обезъянничанья на гениальные итоги.
Итоги случаются в концах книг, а никак в середине. А концов книг, читатель как–то не наблюдает. Автор ЯП то ли не стремится рождать концы с общепринятыми моралите, ну хотя бы с намёками оных, то ли обожает открытые финалы.
С КЕПом и его опусами понятнее: у него под кроватью подпольное издательство, оно же алхимическая лаборатория, и оно же операционная (над Буквами и Текстами – не подумайте плохого). Он может запросто растворить «концы» в кислоте или щёлочи. Или в другой какой фантастической гадости. Есть ещё кой–какие шкилеты, а может и нет их: автор сам не разобрался, что уж говорить о КЕПе. А Чен, который Джу, знает, разумеется, всё, но у него нет прав выпячивать это знание на публике. Точно так же, как и показываться на виду самому.
Ну да ладно с делами подкроватными.
В «земляной жизни» у автора ЯП с неблагополучными «концами» или их полным отсутствием обстоит так: то ли его лень сильнее желания потворствовать правилам, то ли силушек не хватает. Скорее всего – и то, и это. А есть ещё третье и четвёртое.
На то он и «ленивый графоман».
Признайтесь – похоже на отговорку графомана тихушника, которому мировое признание – всего лишь повод «сюжетить» на этой достаточно избитой теме. И лучше (а также приятней=кайфовее) делать это в потоке сознания. Заодно, чтобы не топтать издательских порогов, и не тратить нервы на творческие союзы.
Так что труды ЯП и КЕПа уходят в песок.
Или остаются в статусе брульонов, так напоминающих нам «супы» и «соусы», а лучше бы было побольше мясца.
В смысле результативности вся эта мечтательно трепещущая гоп–компания частично напоминает судьбу Ван Гога, который за всю жизнь продал одну–единственную картину. А после смерти стал супер знаменитостью.
***
ВАЖНОЕ о перфекциях:
Любое упоминание в книгах Полуэктова–Джу и Кирьян Егорыча (КЕПа) ЛГБТ–перцепций, западной и «нашей» либерально– схоластической лабуды, деструкций, сатанизма, нарушение героями и антигероями, тварями дрожащими и власть имущими, обывателями и филистерами главных христианских заповедей равно принципов социалистической морали, является всего лишь художественным отображением – либо реальной, либо внутрикнижной действительности. То есть вымыслом. И никак не пропагандой.
Автором и Ченом Джу подобная пагуба не поощряется.
Тела заподозренных в этом персонажей и прототипов – подвергаются остракизму и извалянию в перьях, – для показа колеблющейся как кисей(ль)ные барышни российской публике.
***
Теперь вы знаете моё отношение к данной книге и к её внутрикнижным соавторам.
Славка Отбалды-Балдуева