В дни поздней осени дождливой, под вечер хмурый, в темноте,
(Тот вечер, не назвать — «счастливый» — не то в нём было, и не те).
Шаги вели, в подъезде дома, в тот угол где всегда темно,
И многим точно не знакомый, и хоть бы было здесь окно.
Вот человек остановился, достал горшок с живым цветком,
Поставив на пол, удалился. Куда? В свой тёплый, тихий дом.
Цветок стоял, повесив ветки, не понимая — «Ну, за что?
Уж, лучше б отдала соседке. Здесь не найдёт его никто...»
Он так старался быть хорошим, и так любил тот, бывший дом,
И если цвел — то был пригожим! Не очень праздничным потом,
Когда цветы, опав, валялись засохшие вокруг горшка.
Но, что же делать? Так бывает у каждого почти цветка.
Вот только многих любят после, не раз — лишь в праздничные дни,
И на полив к ним — не как в гости, приходят каждый день они —
Хозяйки, те, что точно знают — цветок живой и есть душа.
Как жаль, его, не понимая, не видели, что чуть дыша,
Живёт надеждой, силой воли на жизнь чудесный Декабрист,
Хотя от жажды и от боли, порой, слеза по ветке вниз…
Он и сейчас, почти засохший, старался радость принести,
В отчаянии и изнемогший, он собирался зацвести!
Уже на счастье не надеясь, бутонам силы отдавал,
Быть благородным лишь умея, держась с трудом, он не рыдал.
Наверно у всего — истоки — у каждого своя судьба,
И Свыше судьи, те, что строги, увидели — идёт борьба
Отчаянно за жизнь бутонов, расходуя свою на них…
Став благородства эталоном! Темно, осенний вечер стих.
Но, вот, не раньше и не позже — открылась дверь и вышла та,
Что все цветы вокруг любила, и для неё — не суета
Живое холить и лелеять, и замечать чужую боль.
И в чудеса поверить смея, цветок отверг свою юдоль!
Пришёл в себя — тепло уюта, напоен, и слегка умыт,
Сияют лампы, как софиты… Он — не оставлен, не забыт!
И новый дом — светлее нету, душа хозяйки — доброта,
Стоит цветок теплом согретый, а рядом с ним, конечно, та —
Которой подарить бы счастье, а силы вновь в себе найдёт,
В ответ на доброе участие, он — непременно зацветёт!