Как-то Роман Марков слушал по телику экстрасенса. Солидный мужчина с чер-ными глазами с уверенностью оракула говорил: «Оценивая политические события на Украине, в будущем году ей войны не избежать». Эти слова Маркова не задели, но увидев на экране события Киевского Майдана, высказывание экстрасенса ему уже не казались абсурдными.
Каждый вечер Марков застывал у телеэкрана. Зрелище Майдана завораживало. Оно было необычным и ярким. Народ заполнял площадь. С каждым днем его собиралось все больше и больше. Майдан бурлил, как море. Люди начали ставить палатки, строить баррикады, жечь покрышки. Небо заволокло клубами черного дыма. С огромной трибуны неслись грозные призывы: «Банду Януковича — гэть!». На фоне адского пламени появились ряды грозных, пещерного вида страшных типов. Облаченные в черные маски и вооруженные увесистыми дубинами они собрались не для шоу. Вскоре завыли сирены, громко застучали барабаны. На каски стражей порядка обрушились тяжелые дубины, стальные цепи, посыпались тяжелые булыжники, полился жгучий огонь коктейлей Молотова. Ноябрьское побоище было страшным и ужасным. От увиденного Маркова стало трясти как в лихорадке. Наташа, жена его, сразу ушла в другую комнату. Там, на площади, здоровые громилы в черных масках не скрывали ни злобы, ни жестокости. То тут, то там стали падать убитые мужчины. Пролилась первая кровь. Никто не ужаснулся невинно пролитой крови. Площадь стала похожа на изверженный вулкан. Черный дым закрывал жилые дома, а красное пламя вздымалось до небес. Адское зрелище продолжалось. Люди, словно дикие звери, кидались друг на друга. Рукотворный Армагеддон расширялся и набирал силу. Но это была лишь пре-людия страшной войны.
А пока в Борисовке, что под Донецком, жизнь протекала тихо и спокойно. На душе Романа Адамовича было тревожно, но его успокаивало то, что Киев от них далеко. Адамовичу отметили день рождения. Его родственники, знакомые радовались от души. Ближайший сосед Маркова, Федор Дубов, поздравляя его сказал: «Роман, вот ты прожил 77 лет. Так сказать, две кочережки. Ничего не скажешь, счастливое число. Значит и ты счастливый. Не каждому из наших мужиков удается одолеть такой срок. Наверняка и свою Наташку еще топчешь». Хотел Адамович послать Федора куда-нибудь подальше, да постеснялся сына и невестки. – «Вот, что тебе скажу, Федор Петрович, я не твоей породы. Вот доживешь до моих лет, тогда и скажешь, как у тебя дела с твоей Варварой Васильевной».
Когда гости разошлись, Дубов подошел к Маркову.
— Роман, ты уж меня прости: ляпнул глупость, не подумавши.
— Ладно, Федор, что я шуток не понимаю
— Конечно, но я заметил твой гневный взгляд
— Федор, забудем эти мелочи жизни. ...
К весне жизнь в Борисовке не изменилась, но тревога нарастала. В Киеве произошли трагические события: на Майдане уже погибло более ста человек. Апрель принес Маркову новые заботы. Он уже меньше находился у телика, и с Наташей занимались своим огородом. Они сеяли морковь, сажали картошку, помидорную рассаду. Они отчетливо слышали раскаты грома, которые доносились со стороны Славянска. Это был не весенний гром, а взрывы тяжелых снарядов. Там уже шла война. Там разрушали жилища, убивали людей. Наташа взволнованно молилась, просила у Бога защиты.
— Роман,— говорила она, — мы тут возимся, как жуки, а возможно нам это уже не понадобиться. Ох, хотя бы к нам не пришла война.
— Наташка, не причитай, накличешь беду...
Беда не заставила себя долго ждать. Она уже на черных крыльях парила над Борисовкой, выбирая себе жертву. Война пришла неожиданно. Она не пришла, а прилетела смертоносным снарядом. Он угодил прямо в дом Федора Дубова. От дома осталась груда кирпичей. Это случилось утром. Федор был на огороде, а Варвара Васильевна занималась своим делом в хате. Вернувшись с огорода, Федор со слезами на глазах застыл перед своими воротами. Над разбитым домом курился сизый дымок. Дубов остался в одних брюках. Погибло все : жена, дом , имущество... Подошел Роман Адамович.
— Федя, соболезную,— сказал он.— Будешь жить у меня, места хватит. До холодов поставить
ничего не успеем.
— Спасибо, Роман, но я тут не останусь.
— Что ты решил делать?
— Мне остается только одно: идти в солдаты. Воевать — дело не хитрое.
На другой день из-под завала достали изуродованное тело Варвары Васильев-ны. Хорошая была женщина. Десятки лет Марковы дружили с Дубовыми. И вот случилась такая трагедия. Провести ее в последний путь пришли многие жители Борисовки. Но едва гроб с телом покойной вынесли на дорогу, как началась бомбежка. Пришлось похороны отложить. Хоронили ее на другой день, до бомбежки. Во время этого обстрела были разбиты школа и подстанция. После этого Адамович с Наташей стали жить при свечах.
В один из вечеров к Марковым пришли их сын Юрий со своей Леной, они жили на сосед-
ней улице в хрущевке. У Юрия с родителями состоялся важный разговор.
— Папа и мама,— сказал сын,— мы решили уезжать в Ростов. Собирайтесь и вы с нами.
— Сынок, это так неожиданно, я не могу. Забирай мать. Моя родня вас там примет.
— Роман, я без тебя не поеду,— сказала Наташа.
— Юра, не могу я бросить дом. Мы его по кирпичику своими руками собрали. Ты в нем вырос. Тут все — телевизор, новая стиралка, мебель, одежда, инструменты — всё дорого мне до слёз. Может ещё все наладится и установится мир.
— Папа, открой глаза. Идет настоящая война. Спасайте самое дорогое. Умоляю вас, поехали...
Сын не убедил своих родителей. Уж больно дорого досталось им свое имуще-ство. Для сына жизнь жены и дочери были дороже всяких вещей. Он понимал, что надо быстрей бежать. Прощаясь со своими дорогими детками, Роман Адамович и Наташа не сдерживали слёз, Как будто знали, что уж больше никогда не увидят своих кровинушек. После отъезда сына в Борисовке происходили невеселые события. Все чаще падали бомбы. Пострадали три дома, получили осколочные ранения двое молодых мужчин, одной женщине снесло осколком голову. Во время ночной бомбежки Адамович с Наташей вынуждены были спуститься в свой погреб. Когда наступила тишина, поднялись в квартиру. Сквозь разбитые стекла окон в комнаты , со свистом врывался , морозный воздух. Они кое-как окна закрыли одеялами. Это мало помогло. Стало ужасно холодно. Они натянули на себя зимнюю одежду. Всю ночь просидели в глухой комнате, но уснуть не смогли. С рассветом Роман Адамович поспешил в сарай, собрал картонки, фанерные лотки, которые использовались для сушки абрикосов. Забил ими окна, а изнутри утеплил их старой одеждой. В комнатах стало темно, как в гробу. Затем Маркову надо было затопить печку. Она спасала их от холода. Он осмотрел в угольнике запасы угля и дров, прикинул, если экономить, то до конца зимы хватит. Он принес в кухню угля и дров. Зажег свечу. Слабый огонек выхватил из мрака очертания печки. Заложив дрова в топку, Роман поджег их. Яркое золотистое пламя с жадностью кинулось на сосновые дрова. В морозные дни в печке тяга хорошая, только успевай подкидывать уголь. Он только успел поставить чайник на печку, как вошла Наташка. Она ходила на поиски продуктов.
— Роман, хлеба нет,— сказала она.— Не привезли. Не пропускают на блокпо-стах. Вот достала муки и риса.
— Тебе еще повезло. С мукой и рисом жить можно. Китайцы всю жизнь сидят на рисе.
— Роман, больно ты грамотный. О себе не можешь подумать. Сколько тебя учить. Используй термос и не будешь ждать, пока вода закипит в чайнике. Уже давно бы попил чаю. Благодари Бога, что тебе такая жена досталась.
— Потому, что я заслужил.
— Это какая у тебя там заслуга?
—- Жил я по совести, исполнял божьи законы.
— Но все-таки, чтобы ты без меня делал?
— Загнулся бы в два счета и копыта откинул.
— Вот видишь, а нос дерешь...
И тут же у Наташи сменилось настроение. Она зашмыгала носом, поднесла платок к глазам.
— Роман, — я уже наревелась. Не хотела тебе рассказывать. Юрину квартиру разбомбили. Все левое крыло дома разрушено, с пятого этажа до первого. Окно его кухни не знаю, на чем держится, ветер треплет на нем занавеску. Я как это увидела — чуть не упала.
— Наташа, успокойся. Слава Богу, что уехали.
— Там же мебель новая, телевизор....
— Это все наживное.
Прожив с Наташей более сорока лет, он ее хорошо знал. Ее возбужденную надо было выслушать, и настроение ее быстро возвращалось в норму. На этот раз она расстроилась до истерики. Она рыдала и возмущалась. Такой Марков ее еще не видел. Правда, и ситуации такой не было. Шутка ли, они из цивилизованного мира сразу опустились в пещерный. Ни света, ни воды, ни продуктов. Мобильник разрядился. Не позвонить детям, не послушать новости. Спасала их печка и свечи.
Марков смотрел на жену и не верил своим глазам. Она заметно сдала: лицо осунулось, под глазами мешки. До этого, несмотря на годы, она держалась и выглядела нестарой. Фигура как у девушки, сама маленькая и шустрая, как мышка. Для знакомых и соседей она так и оставалась Наташкой. Роману Адамовичу повезло с женой. Возможно, благодаря ей он и дожил до этих лет. Он по-прежнему испытывал сердечную привязанность к ней, ценил ее доброту, преданность и нежность. Как бы там ни было, она перед трудностями не опускала рук, и свои дела успешно решала.
Наташа, словно опомнившись, вытерла слёзы, поставила варить рис, приготовила тесто для оладьев. Адамович достал из погреба салат и варенье. Завтрак был готов. При свече они с аппетитом поели рисовую кашу с болгарским перцем и оладьи с клубничным вареньем.
За завтраком взгляд Маркова был прикован к догорающей свече. Она осталась последней. Магазин закрылся. Торговцы на рынок не выходят. Что было делать, жечь лучину? Он пробовал делать коптилку, но постное масло не подошло. Незаметно свеча догорала. Парафин плавился и огонек на тонкой ножке фитиля, как золотистый цветок, все-таки освещал стол и тарелки. Без него не обойтись. Приличный кусок парафина, валявшийся в кладовке, дождался своего часа. Но как сделать свечу. На первый взгляд простой вопрос. Марков мысленно перебрал десятки вариантов. На практике у него ничего не выходило. Разогретый парафин, как вода текуч. Чтобы отлить свечу, нужна надежная форма. И после долгих поисков он ее нашел. Помог пластиковый пузырек из-под клея. Он отрезал у него донышко. Пропустил через горлышко нитку-фитиль, залил парафин, остудил в холодной воде — и свеча собственного изготовления готова.
Но как вытащить ее? Пришлось разрезать пузырек. Потом до него дошло, что надо его в горячей воде подержать и все. Разумеется, от Наташи он заслужил похвалу. В то время, когда вокруг грохотало, он решал для себя важную задачу. И он сам радовался своей маленькой победе.
Даже имея свои свечи, Маркову приходилось вести строгую экономию. Они постоянно находились в комнате или погребе, где царил мрак. Свечи сгорали быстро.
На улице каждого подстерегала опасность. Именно от дневных бомбежек чаще всего погибали люди. Они просто не успевали укрыться от осколков. Марков выходил на улицу лишь за углем и дровами, принести воды с огорода. Лишенные дневного света, Роман с Наташей вынуждены были вести образ жизни, подобный кротам. День превратился в ночь.
За окнами грохотало. Обостренный слух, настороженность не давали спать. Даже в глухой комнате Наташе не было покоя.
После ужина Роман Адамович потушил свечу и устроился на диване. Каждый раз, ложась, он шептал: « Господи, отведи беду, дай смерть легкую, но не увечие». Ему уже давно надоело прятаться в погребе, у него притупилось чувство опасности. Он лежал тепло одетый и был готов в любую минуту нырнуть в погреб. Он понимал, что Борисовке уже подписан приговор. Большинство домов уже разбито, немало погибло жителей. Несмотря на нависшую угрозу, в его сердце теплилась надежда, что его минует злая участь. До этого его судьба щадила. Каждый день и ночь вокруг грохотало, сотрясало дом, дрожала земля. Не одну ночь Марков провел в раздумьях. Теперь его уже не мучил вопрос, кому нужны людские страдания, убийства, разрушения. У него ответ был простой: «Война не божеское дело. Бог — созидатель, Дьявол — разрушитель. Уж сколько об этом думалось, печальном и трагическом. Ему захотелось вспомнить что-то приятное из своей жизни. Несомненно, оно у него было, неповторимое золотое время. Это начало его трудовой жизни в Донецке. Перед его глазами всплыла молоденькая Наташка с сияющими глазами. Голова повязана белым платочком, а в руке — обыкновенный мастерок. Он перед ней — бравый парень с русым чубом, еще в солдатской форме, с топором и ножовкой в руках. То их знакомство он не забудет никогда. С того дня началась их радостная совместная жизнь. То время для них ста-ло самым ярким, там было столько радости и счастья. И оно продолжалось в их домике, который они приобрели в Борисовке. Воспоминание о нем и теперь грело ему душу. От приятных воспоминаний ему стало уютно и тепло. Он задремал, а затем погрузился в глубокий сон. На рассвете над домом Маркова беда взмахнула черными крыльями. Рядом с домом прогремел мощный взрыв. Фанерные листы на окнах оказались слабой преградой для осколков. Маркову посекло правую ногу, а один осколок попал ему в голову. Тут же в комнату вбежала Наташа и в страхе подумала: «Убило!» — «Зажги свечу» — услышала она слабый голос мужа. Трясущимися руками она зажгла свечу и поднесла к Адамовичу. Лицо его было в крови.— «Надо перевязать», — подумала она. Достала чистую простынь, разорвала ее и стала перевязывать голову, приговаривая: «Сейчас, Рома, сейчас, потерпи». Адамович, сжав зубы, только тихо стонал. Наташа, закончив перевязку ноги, сказала: «Рома, полежи, я мигом».
В подвале, ближайшей хрущевки, она упросила троих мужчин помочь Адамовичу. Он идти не мог. В подвал его доставили на носилках. Там горели свечи, слабо освещая подвальное помещение. Там на стульях, кроватях находились пожилые люди. Маркова уложили на какой-то топчан. Там же находилась медсестра. Она осмотрела пострадавшего, дала ему таблетки. Принял их и, спустя время, перестал стонать. Наташа напрасно бегала по поселку в поисках машины, чтобы отвести мужа в больницу. Поселок словно вымер. Конечно, медсестра всем больным оказывала посильную помощь и им она обещала, что при первой возможности отправит их в больницу. Сначала Марков верил и надеялся, что его доставят в больницу, и врачи ему помогут. Но время было упущено. С каждым днем ему становилось хуже. Отнимались ноги и правая рука. От Наташи он это скрывал, боясь ее расстроить. Она же каждый день приносила ему, то картошечки с селёдоч-кой, то кусок сыра....
Но в один из дней Наташа не пришла. И последующие дни она не появилась. Марков не знал, что и думать. Он и мысли не допускал, что может потерять ее. Увидев знакомого, позвал его:
— Федотович, что там у нас творится наверху?
— Роман Адамович, обрадовать тебя нечем. Беспощадно молотят Донецк.
—Федотович, вот еще что. Моей Наташки нет. Может ты что слышал?
— Нет, Адамович, ничего, а может еще придет.
— Уже не придет. Я ее знаю. Что-то с ней случилось.
Что с ней случилось, Марков уже никогда не узнает. Может, ее сразил осколок и она — в морге... К счастью она была жива и находилась с пострадавшими в подвале.
Юрий Марков, в военной форме и с автоматом на груди, объезжая дома на БТР-е, все-таки нашел в подвале с раненой ногой свою мать. Увидев друг друга, на их глазах выступили слезы. Марков обменялся с матерью несколькими словами. Он спешил. Ему еще хотелось увидеть отца. Как это не печально, он не успел. Отец не дождался сына.
Надежда на выздоровление Адамовича таяла, как мартовский снег. Ему уже никто не мог помочь. Тело его умирало. Смерть подбиралась к его сердцу. Почувствовав сильную слабость, он подумал: «Все, время мое кончается». В глазах его затуманилось. Едва шевеля губами, он прошептал: «Дорогой, сынок, прости меня, что не послушал тебя». Тяжелая слеза скатилась по его небритой щеке. Он тяжело вздохнул, медленно выдохнул и затих. Соседи по подвалу не сразу заметили, что Адамович скончался. В перерыве между обстрелом его похоронили за домами, возле посадки.