На следующую смену, когда Миша с приготовленной флягой сунулся по задворкам к проторенному тайному лазу, лаз был намертво забит чуть не метровыми гвоздями! Так забитой оказалась каждая доска забора, и Миша мгновенно сообразил, что его отследили. Он кинулся прочь с задворок, но на входе в цех сразу напоролся на Николая Палыча. Позади мастера стоял злой Виталий Саныч, а рядом довольно щурился оперативник Вова.
- А флягу чё не прихватил? – позвякивая ключами в кармане, язвительно пробуравил Николай Мишу злым взглядом и зло скомандовал: - Забирай флягу!
Пребывая в жутчайшем шоке, Миша убито махнул рукой и понуро потащился за флягой. Через пять минут он сидел в кабинете мастеров с трясущимися коленками на манер допрашиваемого преступника перед всеми присутствующими. Присутствующие Николай Палыч, Виталий Саныч, опер Вова и начальник милиции Олег Данильчук смотрели на него молча, победоносно и совсем недружелюбно, хором задымляя маленький кабинет куревом. Борисыча они решили не подключать к этому делу по просьбе Виталика. От их дурацкого молчания Миша чуть не падал в обморок, и наконец Николай нарушил гнетущую молчанку.
- Ну вот что, Михаил, – произнёс он весьма спокойно и ввёл вора в ещё больший шок: - Мы тут посоветовались и решили на тебя дело не заводить. За флягами к оленеводам мы не поедем, но по количеству их недостачи ты выплатишь из своего кармана…
- А чё это я за всё буду отдуваться один?! – перебив его, неожиданно подскочил Миша, будто ему дали пинка под стул, и со злости засветил всех поселковых воров: - Уж если за общую недостачу, так шманайте весь посёлок! У поваров этих фляг – завались! У пекарей тоже дохрена и больше! У того, кто скотину табунами держит...
- Вот я сейчас на тебя скотину наручники надену, и ты тогда по-другому запоёшь! – оборвал его Данильчук. – Раскудыхтался, мать твою! Пока себе тащите, как своё разбазариваете и не думаете, что это может быть в последний раз!
- Но воровали-то все, а я один должен платить, – сразу поумерив бурное возмущение, всё равно возбухнул Миша.
- А ты не кипишись, – сладкотошно улыбнулся Вова и припёр его: - А то мы ведь можем и внатуре по посёлку пробежаться и скажем: так, мол, и так, Миша слил вас с головой с незаконной скупкой у него ворованных заводских фляг, – и Каширин хлопнул ладонью по протокольной папке и зло процедил: - Да ты, дорогой, потом ни в столовую не зайдёшь, ни хлеба в магазине не купишь, ни дрожжей на бражку не выпросишь! Из них никто в соучастники не пойдёт! Понял?
Миша повержено опустил нос и простонал, в отчаянии крутя головой:
- Убили вы меня, мужики! Убили!!
- Не дрейфь! Лизка помереть не даст! – ядовито усмехнулся Виталик.
А Николай погрозил пальцем:
- Главное, Миша, будь умницей и Лизавете ни в чём не колись! Типа, «моя хата с краю, ничего не знаю!». Плати потихоньку за фляжки и ходи сухонький и чистенький.
- А Лизавету поругивай: так, мол, и так, дура ты безмозглая и пословицу не понимаешь: «жадность фраера сгубила»! – добавил Виталик, вспоминая предупреждения Шахраева насчёт жадности тунгуски.
Миша даже просветлел и, расправив плечи, деловито спросил твёрдым голосом:
- Ну хорошо… Что я должен делать?
«Во, шкура продажная! Как быстро отреагировал, когда почуял, что зад прикрыт!» - подумал каждый из мужиков, глядя на ожившего пройдоху. За всех ответил Виталик.
- Ничего не делай, – спокойно пожал он плечами и миролюбиво указал на дверь: - Иди себе, честно работай. А на свою Усманиху топни ногой и скажи, что с флягами она прокололась на самогоне и её от обиды вложили алкаши за то, что мало наливала и больше загоняла в долги.
Услышав про самогон, Миша вытянулся в струну и, вцепившись в чуб, с силой заскрёб пятернёй темя. Мужики молча за ним наблюдали.
- Что, Миша, пяты матриархата боишься? – нарушил Олег молчание, и ребята расхохотались.
- Ну ладно, мужики, найду, что сказать, – сдавленно отмахнулся вконец раздавленный вор и прямиком направился на своё рабочее место, тщательно обдумывая, как будет укрощать властолюбивую жену.
Ему никак не верилось, что за них серьёзно взялись вплоть до милиции. А больше всего напрягало то, что его оставили на рабочем месте, заставив при этом прижать Елизавету. Он ещё не представлял, что тем же вечером ей досталось втрое хуже, чем досталось ему!
Когда Миша старательно упахивался на своём месте, с которого чудом не слетел, в ворота Усманихи раздался стук.
- Кто там? – с готовностью выглянула она из дверей в наброшенном полушубке и валенках.
Ей было не привыкать, так как за самогоном к ней ломились, в основном, по потёмкам.
- Самогону пузырь продай! – нетерпеливо потребовал мужской развязный голос.
- Сицас вынесу! Зди там, стой! – сразу же отозвалась Усманиха и исчезла в доме.
Через минуту она уже скрипела валенками по снегу к воротам с бутылкой самогона в руках. За забором терпеливо ждали, чадя морозный воздух папиросным дымом. Усманиха открыла ворота, подала бутылку и чуть не повалилась в обморок! Перед ней стояли начальник милиции и оперативник!
- А цтоб тя волки задрали!!! – столбенея, выругалась самогонщица, соображая, с какой целью заявились к ней блюстители порядка: то ли раскулачивать, то ли действительно за бутылкой?
«Соображение» подтвердило худшее.
- А флягу самогона не продашь? – строго прогудел начальник.
- У меня ницего нет! Только себе! – дёрнулась Усманиха закрывать ворота, но власти между столбом забора и воротами вставили валенок и, грубо оттолкнув хозяйку, вторглись во двор.
Наутро невыспавшаяся Усманиха сидела на проходной с таким видом, будто у неё сгорело всё подворье вместе с домом, свиньями и Мишей! Она так тяжело шевелилась, словно её вперёд и назад двадцать раз переехал трактор.
- Лизка, ну ты чё турникет не открываешь? – коченея на морозе, долбили ей в стекло пребывающие на смену: - Примёрзла там что ли? И так мороз на улице до костей, ещё ты тут шевелишься, как сытая вошь!
Усманиха кое-как приподнимала замотанный козьей шалью толстый зад в дохе, и нажимала пропускную кнопку. Не могла же она каждому докладывать, что прошлой ночью к ней вломились оперативники и конфисковали все самогонные аппараты, фляги, банки с томат-пастой и многое другое, что должно было быть только в цехах рыбзавода. К своей безмерной радости Усманиха лишь получила последнее предупреждение и влетела на учёт по разряду «воровство». Заодно власти поставили на учёт и её «рабов» и выперли их со двора, пригрозив статьёй о тунеядстве. Теперь раскулаченная тунгуска должна была срочно зарезать половину свиней, так как кормить такую ораву просто было невозможно. В довершение её покорный Миша, придя со смены аккурат после разгрома, так разнёс её за жадность, что Елизавета зарыдала, упала перед ним на колени и запричитала:
- Виновата я! Виновата! Для тебя старалася!
- Ладно уж, не вой! – Иваном Грозным походил перед ней Миша и, глядя сверху, строго погрозил пальцем: - Запомни, как «Отче наш»: жадность фраера сгубила! И завтра с утрика свиней завалю, мне куски свинины упакуй посолиднее! Пойду в ментуру твою задницу отмывать!
Так Миша и увернулся от Усманихиной пяты и стал посмелее с ней обращаться.
продолжение след.---------------