Палящее солнце Кандагара - 1

  Записки старшего советника царандоя

Переработанный и сокращенный текст повести Владилена Елеонского "Палящее солнце Кандагара" (Елеонский В.О. Палящее солнце Кандагара: повесть. М., 2001).

Афганистан. 1981 год.
Старший советник царандоя (афганской милиции) спасает город от разрушительной специальной военной операции, сумев нейтрализовать подпольную террористическую сеть оперативными методами милицейской работы.

Моему отцу Олегу Александровичу Елеонскому посвящаю


  Часть первая. Тень с востока.

  Глава первая. Странная телеграмма.

  Весна тысяча девятьсот восемьдесят первого года наступила незаметно. Моя новая должность заместителя начальника областного управления внутренних дел по оперативной работе требовала много сил и времени. Каждый день - постоянные выезды, встречи, совещания, иногда работа на месте происшествия, а ещё - нескончаемая вереница документов, каждый из которых следовало осмыслить, определить порядок и сроки исполнения.
 
  Наступал тихий синий вечер, улицы города постепенно наполнялись толпами спешащих по своим делам людей. Всё, как обычно. Для многих сегодня рабочий день окончен, а у милиции настоящая работа только начинается, на службу один за другим выходят наряды по поддержанию порядка.
 
  Днем, как правило, время уходило на доклады об оперативной обстановке за прошедшие сутки, подведение итогов, выяснение причин происшествий, проведение различных совещаний, определение схем расстановки сил на вечер и ночь.
 
  Среди преступлений распространены квартирные кражи. Принимаемые меры оказываются малоэффективными. Число краж постоянно растет. Виновные устанавливаются далеко не всегда. В считанные минуты злоумышленники, взломав нехитрые запоры, выносят из квартир драгоценности, изделия из хрусталя, дорогостоящую радиоаппаратуру.
 
  Задача предельно проста, - следует выйти на каналы сбыта краденых вещей, перекрытие которых сделает невыгодным преступный промысел. Брать чужой хрусталь для себя, рискуя навсегда сломать себе жизнь, занятие бессмысленное, риск того не стоит.
 
  Наблюдаются элементы организации. Есть заказчики и исполнители, причем, исполнители знают, что в случае задержания им помогут. Заказчики отвечают за сбыт похищенного имущества, а над всеми, судя по всему, стоят координаторы, причем не исключена их связь с отдельными недобросовестными лицами, замещающими ключевые государственные посты. Они контролируют нелегальную кассу и явно наглеют по мере накопления значительных сумм.
 
  Пока что много слов на самом высоком уровне, но мало реальных эффективных действий. Моя должность не так высока, чтобы существенно повлиять на процесс, тем не менее, делается многое, а вот результаты радуют не всегда.

  Казалось бы, простая и четкая задача по выявлению каналов сбыта похищенного, тем не менее, решается неудовлетворительно. Вероятнее всего, причина в том, что преступные элементы действуют через подкупленные ими официальные каналы сбыта и снабжения, что в условиях всеобщего дефицита сделать несложно. Теперь разоблачить их не так легко, как в случае, если бы они действовали без официального прикрытия на свой страх и риск.   
 
  Я подписал очередной как всегда горящий по срокам документ и посмотрел на телефон. Дежурный по управлению молчит, из этого следует, что серьезных происшествий нет.
 
  Пользуясь затишьем, я решил съездить в один из территориальных отделов внутренних дел. Следовало давно  провести там оперативное совещание по раскрытию последнего, прогремевшего на весь город тяжкого серийного преступления. С таким преступлением я в своей многолетней практике еще не встречался.
 
  Неизвестный глубокой ночью заходил в многоквартирный жилой дом и настойчиво звонил в дверь одной из квартир. Заспанный хозяин, плохо соображая спросонья, подходил к двери:
 
  - Кто там?

  В ответ совершенно неожиданно один за другим гремели два выстрела из двуствольного охотничьего ружья. Ранение, крики, кровь, а виновник спокойно уходил, причем уходил не спеша, не скрываясь, его многие видели, описывали приметы, но никто не решился задержать. Он словно распространял вокруг себя шлейф ужаса и страха.
 
  Людей шокировало его ледяное, противоестественное спокойствие. Человек, стрелявший из ружья в чужую дверь, слышавший отчаянные крики раненых им людей, должен пребывать, по крайней мере, в некотором возбуждении. Здесь всё не так! Спокойствие робота, ходячей машины.
 
  Так повторилось три раза, только в разных жилых кварталах. После третьей по счету стрельбы жители не просто серьезно обеспокоились, они запаниковали! Мгновенно распространились будоражащие сознание слухи. Как в таких случаях обычно бывает, такова закономерность человеческой природы, обстоятельства преувеличивались, число жертв завышалось. Люди перестали подходить к двери на звонок.
 
  Тревога пошла вверх по государственным структурам. Руководители области и города требовали немедленного задержания ночного охотника. Постоянные звонки начальнику управления и мне с требованием немедленных и самых решительных действий стали обычным делом, были мобилизованы все имевшиеся в нашем распоряжении силы. Вскоре составили фоторобот подозреваемого, раздали сотрудникам милиции и общественным активистам, и, тем не менее, злоумышленник по-прежнему находился на свободе. Возможно, ему требуется медицинская помощь, я всё больше склонялся к версии, что он страдает от серьезной психологической травмы. Как бы то ни было, его следовало задержать и как можно скорее.

  Думая так, я никак не предполагал, что сегодняшний день коренным образом изменит мою судьбу, поставит передо мной совершенно иные служебные задачи, и ночного стрелка нейтрализуют без моего участия. Кстати, версия о серьезной психологической травме оказалась верной, а наша проверка по учётам не давала результата лишь потому, что он был сыном известного и уважаемого в городе человека, поэтому лечился в частном порядке, не обращаясь в специализированное медицинское учреждение. Отец знал о заболевании сына, старался помочь, но он ничего не знал о его ночных похождениях.  Дело раскрыть помог фоторобот, после опознания за подозреваемым было установлено наблюдение, и он был задержан ночью с поличным.   
 
  Всё это произошло позже,  а пока что я собирался сдвинуть, наконец, это дело с мертвой точки, но едва поднялся из-за стола, чтобы надеть плащ, как в кабинет быстро вошел шифровальщик с телеграммой. Ага, понятно, если он явился лично, то наверняка пришло что-то срочное и важное.
 
  Я взял из его рук бланк и машинально, думая о другом, прочитал лаконичный текст:
 
  ПРИБЫТЬ МОСКВУ СЛУЖЕБНЫМ ВОПРОСАМ ГОСТИНИЦА ЗАКАЗАНА
 
  Вроде бы для непосвященного человека обычный текст обычной телеграммы. Опытный офицер, прослуживший не один год, сразу обратил бы внимание на размытость цели вызова в Москву. В столицу просто так, по неким никак не обозначенным служебным вопросам, не вызывают!

  Внезапно меня охватила необъяснимая тревога. Так бывает, когда чувствуешь на пороге событие, круто изменяющее жизнь.
 
  Подобных телеграмм я не получал за все время службы. Обычно вызов в Москву сопровождался пространным текстом, обязательно указывалось, по какому вопросу следует прибыть, упоминалось о необходимости подготовиться к заслушиванию. Увидев такие уточнения, все понимали, какие именно документы и по каким аспектам борьбы с преступностью надлежит брать с собой.

  Я медленно положил бланк на стол. Выходит, что на этот раз никаких документов, справок и отчетов не требуется! Необычная телеграмма,  можно даже сказать, странная.
 
  Сотрудник шифровальной группы таинственно молчал.
 
  - Товарищ капитан, - не очень внятно и тихо сказал я, через силу улыбнувшись, - может быть, поясните, в чём дело?

  - Вы разве не знаете, товарищ подполковник, это повышение по службе, все говорят!

  Лицо шифровальщика сияло, он искреннее полагал, что принес хорошую новость, однако я решительно покачал головой. Нет, вопросы повышения по службе так не решаются! Обычно начинают возню кадровики, скрытно готовят анкеты, характеристики, отзывы. Скрытность всегда оказывается условной, в тот же день новость становится достоянием всего коллектива, а первой инстанцией, куда приглашались кандидаты, были местные партийные и советские органы.
 
  Сейчас все совершенно иначе. Сразу в Москву!
 
  Я быстро сделал пометку на телеграмме: "Готовить проездные документы", а вслух шутливо сказал:
 
  - Так вы что, избавиться от меня хотите?

  Шифровальщик шутку не воспринял.
 
  - Зачем вы так, товарищ подполковник! Вот узнают люди о телеграмме, увидите, какая реакция будет. Вы лучше откажитесь от повышения, разве вам здесь у нас плохо?

  Хм, занятная логика! Отказ от повышения обычно расценивается руководством как отсутствие интереса к службе, нежелание расти профессионально. Несерьезно мотивировать отказ тем, что и так все хорошо. Офицер служит там, где ему приказывают, а не там, где ему хорошо.
 
  Развивать щекотливую тему не стал, вслух сказал:
 
  - Думаю, сегодня все прояснится. Спасибо, можете идти!
 
  Офицер кивнул и тихонько вышел. Я задумчиво прошелся по кабинету и снова посмотрел на странно молчащий телефон. Мне не верилось, что никто ничего не знает.
 
  Звонки в обком и министерство внутренних дел Казахской республики засвидетельствовали, - никто ничего не знает. Телеграмма всем показалась странной, но почему пришел именно такой текст, никто объяснить не сумел, а возможно не захотел по соображениям секретности.
 
  Вдруг меня осенило! Москва, скорее всего, желает заслушать по тяжким преступлениям. Эхо от безумных выстрелов в двери квартир докатилось до высоких кабинетов, и степень общественного резонанса предсказать трудно. Жители начинают всерьез бояться ночного маньяка с ружьем. Никто не знает, чья дверь окажется следующей, и в Москве решили подключиться к раскрытию, но без особой огласки.
 
  Немного успокоившись, решил, что все-таки нужно подготовиться и взять с собой все необходимые документы, - отчеты, планы, справки, аналитические материалы по ночному охотнику.
 
  Вроде бы всё понятно, только через некоторое время в груди снова заныло тревожное чувство. Предчувствие подсказывало, что грядет нечто кардинальное, судьбоносное, и если это, в самом деле, повышение, то необычное, связанное с опасностью и необходимостью решения чрезвычайных задач.
   
  Тревога прошла дома. Поразмыслив в спокойной обстановке, я все понял. Никто ничего мне не разъяснял. Я сам нашел логичный, расставляющий все по местам и потому успокаивающий ответ.
 
  В тот вечер я сказал жене и сыну:
 
  -  Польша или Афганистан, - и поверг родных в состояние полного недоумения.


  Глава вторая. Так надо.

  После получения странной телеграммы из главка, таинственно молчавшей по поводу причин столь неожиданного и срочного вызова, мне пришлось оставить груду дел, ждавших решения на моем рабочем столе, и спешно вылететь в Москву.

  Всю дорогу и по прибытии, в номере московской гостиницы, меня не покидало ощущение гротеска. Странность телеграммы подсказывала, что предстоит командировка за границу, скорее всего, с учётом текущих событий, в Афганистан, однако я никак не мог понять, как советские офицеры милиции могут пригодиться в стране, население которой имеет совершенно иной уклад жизни, привычки и мировоззрение.
 
  Утром следующего дня в просторном коридоре напротив одного из высоких кабинетов министерства внутренних дел собралась группа старших офицеров. Все в форме, и в основном все - полковники.
 
  Как-то сразу поняли, что прибыли по одному вопросу, но никто не знал, по какому именно. Все с некоторым беспокойством сжимали в руках толстые, набитые документами папки. Опытные служаки  давно привыкли, что в Москву в срочном порядке по хорошему поводу не вызывают.
 
  Мы все внутренне готовились к очередному разносу за упущения. Знать бы заранее, какие именно упущения поставят в вину!
 
  Вскоре пригласили в просторный кабинет начальника управления кадров. Там за огромным столом сидел заместитель министра, грузный седеющий генерал.
 
  Мы быстро расселись вокруг длинного прямоугольного стола для совещаний и приготовились слушать. Генерал довольно строго оглядел присутствующих, выдержал многозначительную паузу и медленно заговорил, цедя каждое слово. Тон его был крайне сух и официален.
 
  - Товарищи офицеры, как вы знаете из лаконичных сообщений прессы, обстановка в Афганистане и вокруг него существенно осложнилась. Страна не справляется с контрреволюцией и происками иностранных государств, особенно Пакистана. Есть реальная угроза падения народной власти от интервенции. Советский Союз помогает демократической республике. Как известно, в декабре семьдесят девятого года наше правительство проявило добрую волю, и в соответствии с договором о дружбе на территорию Афганистана введен ограниченный контингент советских войск.
 
  С того момента прошло почти полтора года. Обстановка в стране продолжает оставаться сложной.
 
  Как оказалось, новой власти необходима не только военная помощь. Так, например, афганская милиция как реальная сила не проявилась, её участие в революции слабое. Для срочного решения назрело много других вопросов, прежде всего, в партийном и государственном строительстве.
 
  В связи с этим руководство страны приняло решение оказать братскую помощь Демократической Республике Афганистан по линии всех ведомств. Мы направляем вас по линии органов внутренних дел в качестве советников афганской милиции - царандоя.
 
  Я озадаченно посмотрел на генерала. Лица других офицеров понимания происходящего также не выражали.
 
  Афганистан!.. Гротеск воплотился в реальность и перестал быть гротеском.

  Генерал говорил довольно монотонно и весьма обтекаемо. Красной нитью проходила идея долга, однако в монологе высокого начальника отсутствовал ответ на главный вопрос, - зачем офицеры советской милиции понадобились в Афганистане.
 
  Афганцы имеют свои собственные силы правопорядка, которые прекрасно знают местное население и имеют все возможности для успешной работы с ним. Советский милиционер, каким бы подготовленным он ни был, не может знать лучше афганского коллеги, как  следует бороться с преступностью в Афганистане.
   
  Всем известно, а нашему руководству, тем более, что страна имеет неповторимую специфику, переживает сложные политические преобразования. Повсеместно остается господствующим не только феодальный, но и родоплеменной уклад жизни. В нашей стране совсем другая обстановка, другие задачи, другие люди.
 
  Я перестал слушать генерала, поскольку его речь не несла никакой полезной информации. Мысли стремительно унеслись прочь из высокого кабинета.

  В последние месяцы об Афганистане говорили много, однако многочисленные разговоры не вносили ясности, не вполне понятной оставалась суть происходивших в стране событий.
 
  Наша армия вошла на территорию Афганистана для оказания помощи. Социалистические преобразования, проведения которых, как говорили в советских средствах массовой информации, страстно желал народ, режим Хафизуллы Амина почему-то не проводил, поэтому Амин был смещён и погиб. Все подробности ввода и пребывания наших войск старательно засекречивались.
 
  Вполне понятным было только одно.  Контрреволюционные силы при поддержке Запада свили гнездо в Пакистане и оттуда проводят организованную методичную заброску бандитских формирований в республику. Нарастала, как говорили, угроза открытой интервенции с целью свержения правительства Бабрака Кармаля. Советский Союз, следуя взятым на себя обязательствам, обеспечивал нейтрализацию враждебных действий.

  Пресса писала о ситуации в Афганистане сухо и кратко. Мне запомнилась только одна более или менее пространная газетная статья. "Комсомольская правда" живо рассказала о боевых действиях под Кандагаром, описала героизм командующего местного царандоя Абдул Баки.
 
  В то же время о политической обстановке ничего толком не говорилось. Только дежурные фразы: "за новую жизнь", "преодолеть вековую отсталость”, "под победоносным знаменем Саурской революции", "враждебные происки империалистических кругов против нового курса".

  Достоверная информация просачивалась с трудом, зато свободно ходили различные слухи, особенно о потерях среди наших солдат и офицеров.
 
  Я по-прежнему плохо слушал генерала. Впереди неожиданно круто обозначился совершенно иной путь в жизни.

  Мне почему-то вдруг вспомнилось, как недавно дежурному управления позвонил начальник санитарного поезда, следовавшего из Ташкента с тяжело раненными солдатами, потребовал немедленно направить на вокзал все автомашины "скорой помощи" для доставки умирающих в больницы и госпитали.
 
  Дежурный глубоко не вник в суть, его никак не насторожила странность звонка, и по его команде автомашины "скорой помощи", собранные в спешке со всего города, стали прибывать на площадь перед железнодорожным вокзалом, однако их никто не встречал.
 
  Водители и врачи недоумевали. Они звонили по инстанциям, но никто ничего не знал.
 
  Вновь позвонил начальник санитарного поезда и в грубой форме заявил, что автомашины собираются слишком медленно. Пригрозил, что всех, вплоть до обкома, поднимет на ноги, обвинил милицию в бездушии и разгильдяйстве.
 
  Дежурный поднял среди ночи на ноги руководство управления. Я, выслушав его взволнованный доклад, попытался мягко объяснить ему, что начальник санитарного поезда в принципе не может обращаться к милиции с такой просьбой, у военных свои колоссальные возможности.

  - Товарищ капитан, постарайтесь хладнокровно оценить ситуацию, вы напрасно паникуете раньше времени. В данном случае звонит человек, желающий поиздеваться над милиционерами.
 
  Дежурный понял свою ошибку. Неизвестный продолжал названивать, нагнетать нервозную обстановку, угрожать. Засекли место, откуда он звонил, выслали оперативную группу. Хулигана задержали в телефонной будке в момент разговора с дежурным.
 
  Вот так трагедия Афганистана впервые проявилась в моих буднях. Сегодняшняя встреча показывает, что в недалеком будущем все кардинально изменится, советская милиция станет непосредственным участником афганских событий.

  Суровый тон генерала вернул меня к происходящему.
 
  - Так что к заданию следует отнестись чрезвычайно серьезно! Всякое малодушие будет расцениваться как трусость со всеми вытекающими последствиями. К сожалению, подобные факты есть. К таким, с позволения сказать, офицерам применены самые строгие меры!

  Вдруг один из кандидатов, большой плотный краснолицый и добродушный на вид подполковник, прибывший, очевидно, с Украины, озадаченно произнес:

  - Как же так, товарищ генерал, ехать в чужеземну страну, не спросив ни жинку, ни обком!

  Реплика прозвучала комично, и все мгновенно оживились. Кто-то вполголоса, как обычно бывает, прокомментировал, кто-то тихонько засмеялся. В целом было видно, что многие офицеры солидарны с коллегой, так незамысловато выразившим суть.
 
  Генералу реплика не понравилась, и ему было явно не до смеха. Заместитель министра грозно сдвинул седые брови.

  - Товарищи офицеры, вы подавали рапорта о приеме на службу в органы внутренних дел?

  - Да, подавали, - тихо сказал за всех один из офицеров.

  - А где вам служить, определим мы, не спрашивая вашу уважаемую жинку и не менее уважаемый обком, - мрачно сказал генерал. - Уровень не тот! Вопрос давно решен на самом верху, выше просто некуда, не буду же я вам фамилии называть!  Вы взрослые люди и должны понимать, что всё предельно серьёзно, и я ещё раз предупреждаю об особой ответственности.

  Генерал сделал паузу, словно проверяя, возымели ли его слова хоть какое-то действие. Я украдкой оглядел лица присутствующих. Судя по их выражению, всем офицерам стало ясно, - лучше ничего не спрашивать!

  - Вы немедленно пройдете медицинскую комиссию на предмет возможности пребывания в горной стране с жарким климатом, после этого будете ускоренно готовиться к отъезду вашими кадровыми службами на местах. Все будет оформляться быстро, вот это я вам гарантирую. Время не ждет!

  Генерал пожелал нам скорейшего решения организационных вопросов и закончил совещание, мы поднялись и направились к выходу. Я шел среди своих коллег, все молчали, видимо, как и у меня, мысли табуном скакали в голове, и было не так-то просто одной какой-то фразой выразить их вслух.
 
  Вместо выполнения осознанного и понятного каждому офицеру долга мы столкнулись с выполнением известного слова "надо". Кто-то сверху сказал, что "надо" ввести войска. Слово "надо", как круги по воде, разошлось по структурам управления и дошло до исполнителей.
 
  "Надо", - думал генерал, склонившись над военной картой с названиями населенных пунктов на чужом языке и безуспешно пытаясь определить линию фронта.

  "Надо", - говорил сержант-водитель, с трудом удерживая автомашину на незнакомом серпантине высокогорной дороги и ежесекундно рискуя сорваться в пропасть.

  "Надо", - верил молодой безусый солдат, вставая в бою навстречу граду пуль, и, падая, сраженный, знал, что так надо. Заколдованное слово, им было воспитано не одно поколение советских людей!

  Только в отношении Афганистана не все так просто. Вернее, все совсем непросто.

  Достаточно вспомнить историю. Завоеватели обходили стороной загадочную страну, а неоднократные боевые компании Великобритании вряд ли можно однозначно признать победами. Слишком зыбкими, призрачными оказывались в дальнейшем поначалу видевшиеся положительными итоги военных миссий.

  Все ли просчитано сейчас, непонятно! Армия несет потери.
 
  Если армия ведет боевые действия, в таком случае прибывшим офицерам милиции также придется в них участвовать, не имея ни военного образования, ни полевой подготовки. Такое, мягко сказать, странное решение подрывает доверие к тем, кто его принял. Говорить о намеренном вредительстве не хочется, и головотяпством принятое решение назвать нельзя, наверху сидят отнюдь не дураки. В таком случае не вполне ясно, что прикрывается словами "так надо".

  Тезис о том, что афганский народ желает социалистических преобразований, а ему мешают, нисколько не убеждал. Либо в стране идёт гражданская война, либо власть держится на советских штыках, другие варианты являются измышлением, поскольку нигде и ни в какие времена народы не ждали и не могли ждать, что счастливое будущее кто-то другой для них завоюет, так не бывает.
   
  Мне вообще не представлялось, что когда-то придется воевать. Современное ядерное оружие сделало войну практически невозможной из-за опасности для обеих сторон.

  Правда, постоянно случаются локальные конфликты в различных районах мира, куда советская страна втягивается как великая военная держава, контролируя равновесие сил на международной арене, и страдают, совершают подвиги, гибнут наши военнослужащие, наши вроде бы ничем не примечательные в мирной жизни люди.

  Сколько так безвинно погибло, а может быть небезвинно, может быть ничего так просто не бывает, вина нашего народа предопределена кем-то могущественным и таинственным, и каждый из нас теперь должен выстрадать прощение в испытаниях и лишениях.

  Неужели нашим людям снова выпадает миссия по ведению полномасшатных боевых действий за рубежом, - в это мне в тот момент как-то не верилось.  Мы едва залечили раны от прошлой ужасной войны, наше руководство не может так легко принимать подобные решения!
 
  В средствах массовой информации почти ничего не говорили о цинковых гробах, которые все чаще и чаще стали получать семьи военнослужащих. Тела наших погибших шли из Афганистана, и я по своим каналам знал, что слухи о том, что наша армия ежедневно несет потери, это не преувеличение.
 
  Опять слезы невосполнимой утраты! Горе снова, как в давно прошедшее военное время, шло на нашу землю, в наши дома. Принципиальное отличие заключалось в том, что официально страна продолжала жить мирной жизнью, информация о потерях тщательно засекречивалась.
 
  В основном лились слезы женщин в полном расцвете сил, матерей совсем молодых ребят - солдат, не видевших ни жизни, ни настоящей любви. Полные сил и здоровья матери после гибели сыновей мгновенно старились, словно страшная весть на невидимых черных крыльях переносила их через оставшиеся долгие годы жизни сразу к смерти.
 
  Горе убивало мать вслед за гибелью сына, она превращалась в старуху, так и не побывав бабушкой своих неродившихся внуков. В отличие от прошлых войн погибший сын, как правило, был единственным в семье.
 
  Обезумевшие от горя матери дотошно выясняли обстоятельства гибели своих детей, проклинали тех, кто послал сыновей умирать на чужой земле и вдруг сталкивались с коротким и холодным  "так надо", и такое, казалось бы, бесхитростное и малоубедительное объяснение почему-то действовало магически. С ним никто не спорил.
 
  Войн без жертв не бывает, однако горе родных омрачалось тем, что руководители военных, да и других ведомств не хотели предавать огласке цифры потерь, сам факт их наличия. Хоронили скромно и тихо.

  Серьезный анализ ситуации проводили лишь некоторые, те, кто имел не только желание разобраться, но и доступ к объективной информации. Основная часть советских людей такого доступа не имела и безоговорочно доверяла официальному курсу.
 
  - Значит, так надо!
 
  Вот и нам сейчас наш генерал сказал нечто похожее, и все офицеры сразу притихли, а желание задавать вопросы как-то незаметно пропало.

  Советское правительство пользовалось безграничным доверием со стороны своих граждан и надеялось своевременно распутать афганский узел, а победителей, как известно, не судят. Беда в том, что афганский узел, как нарочно, упорно не распутывался.

  Сегодня есть информация, и мы имеем возможность подойти к непредвзятому ответу о причинах неоправданно затянувшейся советской миссии в Кабуле, а тогда наши люди, уезжая за границу, плохо представляли, что их там в действительности ожидает, но, тем не менее, уезжали с верой, что коль решение на самом верху принято, значит, так надо и обязательно победим.


  Глава третья. Выбор.

  Из министерства в гостиницу мы возвращались молча, говорить было не о чем. Решение принято, а что предстояло впереди, - никто не знал. Четкую, понятную задачу, которую предстояло выполнить в  Афганистане, высокие должностные лица нам не определили, всё в одних лишь общих чертах.

  Вечером, узнав о моем отъезде за границу, в гостиницу пришли друзья, знавшие меня по многолетней службе в органах или совместной учебе в академии.

  Много спорили об Афганистане, но жаркий спор не прояснял картину. Никто в полной мере не понимал суть происходивших событий.
 
  Точнее сказать, официальная линия на оказание братской помощи афганскому народу была предельно ясна, но в связи с именно такой официально провозглашенной линией возникало множество вопросов. Я, например, никак не мог понять, почему информация о ежедневных текущих событиях в этой стране, в том числе, конечно, сводка происшествий, тщательно засекречивается.

  Если бы гриф секретности ограничивал распространение данных для всеобщего сведения, то вопросов не появилось бы, однако информация засекречивалась по служебным каналам. Получалось, что специалисты направлялись за границу вслепую, без надлежащей подготовки, причем направляли их в таком режиме намеренно, на любые вопросы по этому поводу ответы не давались, более того, сама возможность постановки подобных вопросов жестко пресекалась.

  Ситуация напоминала шуточный номер в цирке. Дрессировщика вызывают на арену к огромной закрытой плотной занавесью клетке.
 
  Распорядитель ему говорит:

  - У нас там проблема, их надо успокоить.

  - Прошу прощения, пожалуйста, говорите яснее, кого это их, что за звери? Я специалист по тиграм!

  - Тсс, тихо, говорите тише!
 
  - Что, в чем дело, почему, да что, в конце концов, происходит?!

  - Спокойно, держите себя в руках, вы - дрессировщик, заходите в клетку, там узнаете. Живо!..

  Наверное, смешно, однако в тот погожий весенний московский вечер нам было совсем не до смеха. У нас возникало неприятное чувство неопределенности, которое в любой момент могло перерасти в недоверие к тем, кто неизвестно зачем направляет нас в чужую страну.
 
  Среди собравшихся были ребята, занимавшие очень высокое служебное положение, но они тоже не могли вразумительно объяснить ни причину ввода войск, ни причину привлечения офицеров милиции для помощи военным.
 
  - Не знаем, одно можем сказать точно, - увязли мы в Афганистане надолго, а вот зачем, вряд ли вам сейчас кто-то скажет!
 
  Выпустив пар и ничего не узнав нового, все постепенно разошлись, остался один Семен, мой близкий друг по учебе в академии.
 
  Он внимательно посмотрел мне прямо в глаза и резко, но очень тихо, едва слышно произнес:
 
  - Олег, очнись, ты куда собрался?! Я не стал при всех говорить, а тебе с глазу на глаз скажу, только  разговор строго между нами.
 
  - Конечно.
 
  - Наверное, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы по некоторым признакам определить, что нашим выживающим из ума руководством принято некомпетентное решение. Сейчас никто из них не признается в том, что совершена ошибка, да никому и не нужно их признание!

  Народ все видит, и сам всё прекрасно понимает. События показывают, что принятое решение заводит ситуацию в Афганистане в тупик, из-за чего пострадает колоссальное количество людей - местных жителей и наших советских граждан.
 
  Придет время, и все будет сказано открыто и честно, только придет оно, судя по всему, ещё нескоро. Боевые действия идут явно не в нашу пользу, их вообще не должно быть, а они идут! Скрыть факты невозможно. Сам посуди, насколько ненормальная складывается ситуация. Нелепость! В такой ситуации ты хочешь выступить в роли активного участника. Есть ли в этом смысл? Глубоко сомневаюсь.
 
  Кто эти так называемые контрреволюционеры, какова их численность,  мотивы действий, политические убеждения, нам не говорят.  Неужели не знают? Знают, именно поэтому не говорят. Очевидно, что прогрессивная оппозиция вполне обоснованно не признает Бабрака Кармаля как  марионетку Москвы, не желает узурпации власти со стороны лишь одной политической силы, которая к тому же слабо учитывает национальные особенности страны, местный менталитет, религиозность населения, родоплеменной состав. В такой подвешенной обстановке радикалы чувствуют себя как рыба в воде, они ведут свой бизнес, совершают теракты, дестабилизируют ситуацию, потому что им за это щедро платят из-за рубежа наши идеологические и политические противники.
 
  Вместо того, чтобы погасить гражданскую войну, мы своим военным присутствием разжигаем ее. Понятно, что мы искренне хотим помочь Афганистану, хотим, чтобы отсталая страна встала на рельсы социалистического развития. С этим все у нас согласны, однако что это за помощь, если сами афганцы не могут разобраться между собой по вопросам социализма, земельной собственности, религии, положения женщины в обществе и многим другим.
 
  Мы тратим громадные ресурсы, гибнут наши люди, однако взамен мы не получаем ничего. Говорят, что наши функционеры везут оттуда вагоны с бытовой техникой, ювелирными украшениями и дубленками для жен и любовниц, не знаю. По-моему, все это не стоит жизни даже одного человека, а на сегодняшний момент погиб далеко не один человек, ты сам прекрасно знаешь, и сколько ещё погибнет. Нельзя в этом участвовать, пойми меня правильно, нельзя!
   
  Семен преподавал на кафедре, я уважал его за ум, рассудительность, природную доброту и душевную теплоту.  Он всегда мыслил логически и всегда трезво оценивал ситуацию.
 
  Сегодня, как и всегда, он, безусловно, искренен, он переживает, он не хочет потерять меня. Он не хочет, чтобы его друг, подававший в академии большие надежды и с успехом окончивший ее, сгинул в песках загадочной восточной страны неизвестно за что.

  - Семен, я благодарен тебе, однако ты прекрасно знаешь, что я не могу отказаться от командировки. Кадровики припишут трусость со всеми вытекающими последствиями. Да и вообще, я уйду от войны, но не уйду от себя! Знаешь, если сказать честно, я хочу поехать туда, чтобы разобраться. Я хочу выяснить, почему идет война.
 
  - Олег, послушай меня, ты не журналист, чтобы так поступать! Тебе придется воевать, а вовсе не делать репортажи. С таким настроем ты не вернешься. Прости, что так говорю. Ты должен жить, у тебя большое будущее, поэтому я предлагаю вот что. Ты знаешь, я страдаю почечной недостаточностью, и прогноз неутешительный. Возьми мои анализы! Если сдашь их, я уверен, медицинскую комиссию не пройдешь. Тебя признают негодным к службе, к тебе не будет никаких претензий. Тебе нельзя губить себя! Ты знаешь, сколько у нас в академии училось слабых слушателей, однако они очень неплохо устроились по ее окончании. Сейчас некоторых из них тоже попытались отправить в командировку. Так вот, скажу тебе по секрету,  они сделали все, чтобы не попасть в Афганистан, и ни один из них не попал. Как специалисты они - круглые дураки, а вот по жизни они - весьма умные дураки. Обрати внимание, кто-то знает суть заранее, а кто-то, даже поехав туда, ничего не может понять. Меня, например, такое положение дел крепко настораживает! Твоё имя выбито на мраморе в академии среди других имен выпускников-отличников, тебя многие знают, очень хорошо знаю я тебя. Ты со своим характером да с желанием разобраться просто мгновенно погибнешь, тебя нельзя пускать туда. Кто-то должен знать об этом!
 
  В данном случае необходимо выполнить разнарядку. Ты, наверное, сам напросился поехать. Если не послушаешь меня, будешь дураком. Я знаю, ты все равно поедешь, но запомни, я готов сделать все, чтобы сохранить тебя. Да, я предлагаю негодные методы, но когда речь идет о жизни человека, которого хорошо знаешь, в ком всегда уверен, надо идти на все. Я все для тебя сделаю. А ты подумай. Еще раз. Хорошенько!
 
  Семен ушел, навалились усталость и апатия. Думать ни о чем не хотелось. Я твердо знал, что все решено, не мог я честным путем изменить своего решения, а нечестных дорог не видел и не искал. Будь, что будет. Конечно, очень неприятно чувствовать себя круглым дураком, но умным дураком, тем не менее, я быть не желал. В тот вечер я сделал свой выбор.
 
  Медицинская комиссия прошла на следующий день. Я был уверен, что пройду ее. Ежегодные диспансеризации свидетельствовали о хорошем здоровье, а длительная жизнь в Казахстане, в условиях, приближенных к Афганистану, давала основания полагать, что я без особых проблем выдержу особый климат страны, жару, грязную воду и не восприму болезни. В детстве в сельской глубинке на границе с Китаем я видел похожие уклад жизни, обычаи, религию.
 
  В Афганистане я понял, насколько наивны были мои первоначальные представления. Для того, чтобы понять, пришлось побывать в неповторимых горах этой удивительной страны, пропитаться пылью афганских дорог, не дающей ни дышать, ни смотреть, испытать на себе действие "афганца" - жестокого, испаряющего всякую жидкость ветра-суховея. Выяснилось, что местное население имеет естественный иммунитет к болезням, которые грозят гибелью или инвалидностью иностранцам.

  Все это узнал позже. Медицинская комиссия оказалась в целом обычной, лишь впервые применили психологические тесты, которые ранее не практиковались и не признавались, считались порождением западной лженауки.
 
  Каждому раздали текст, который состоял из трехсот шестидесяти вопросов и предложили в течение двадцати минут подчеркнуть вариант ответа по каждому пункту. Вопросы выглядели совершенно безобидными, но иногда странными.
   
  Нравится ли вам ваша профессия?

  Стали бы вы работать садовником?

  Боитесь ли крови?
 
  Падали ли во сне в яму?

  Брали ли когда-нибудь без спроса чужое?
 
  Методика в принципе была проста. Настороженность вызывали те, кто на одинаковые по смыслу, но разные по форме вопросы отвечали по-разному либо явно говорили неправду, что выявлялось при сопоставлении ответов на, казалось бы, совершенно непохожие вопросы.
 
  Доктор накладывал на получившийся график линейку, проводил линию и мгновенно определял психологическое состояние испытуемых. Надо сказать, результаты тестирования оказались неутешительными. Их озвучила врач, приятная женщина средних лет, ей было поручено провести с нами заключительную беседу.
 
  Она грустно оглядела нас и негромко изрекла:
 
  - Вот что, мои полковники! Если бы вы с такими данными только поступали на службу, я бы вас ни одного не пропустила, но вы едете в Афганистан, а для поездки туда сойдет. Тест выявил практически у всех повышенную тревожность, однако наша система тестирования новая. Может быть, она несовершенна, а может быть ваши генералы напугали вас Афганистаном. Короче говоря, все вы признаетесь годными. Напряжение будет большим, старайтесь выдержать. Особенно берегите нервы. Бойтесь эпидемии и инфекций. Первое время пейте по одному глотку медицинский спирт или водку, их придется доставать, потому что в Афганистане с давних времён действует "сухой закон". Все. Удачи!
 
  Курс профилактики болезней не проводился, никаких прививок не делали. Исследования, видимо, только начинались, и на тот момент, в апреле тысяча девятьсот восемьдесят первого года, практически никто знал, как следует вести себя в эпидемиологических условиях малознакомой страны.
 
  Позже мы узнали, что каждый месяц сотни людей вывозили в Союз с самыми различными заболеваниями. Особенно свирепствовал гепатит. Он косил в буквальном смысле, часто молодых солдат, которые, даже будучи больными, сидели на установленном в армии пайке, не получая дополнительных витаминов, кроме того, что иногда во время боевых операций собирали овощи и фрукты с брошенных крестьянами полей.
   
  Офицеры-советники жили, конечно, лучше. Они получали хорошее денежное довольствие, продукты могли приобрести на базаре и в духанах, однако и среди них потери от болезней намного превышали боевые потери.
 
  Как быстро меняется человек! Прошел всего только день, а отъезжающие быстро сблизились, как будто знали друг друга всю жизнь. Прошлая служба отодвинулась на задний план, складывались новые близкие отношения. Всех объединяла, роднила предстоявшая сложная длительная командировка в чужую, незнакомую страну.
 
  Из госпиталя шли по многолюдной улице пешком, у всех наступил внутренний психологический перелом. Выбор сделан, все решено, и сразу стало легче.
 
  Теперь надо жить по-новому. Именно жить. Что ж, Её Величество Жизнь, словно могучая полноводная река, брала своё. Она широко текла дальше,  появилось желание шутить.
 
  Кто-то вдруг деланно строгим тоном громко произнёс:
 
  - Нравится ли вам профессия садовника?
 
  Другой подхватил:
 
  - Падаете ли вы во сне в яму?
 
  Третий, мастерски меняя голос, противно проскрипел:
 
  - Брали ли вы когда-нибудь чужое?
 
  После каждого вопроса мы все хором как ребятишки из детского сада по слогам отвечали:
 
  - Нет! Нам всё нра-вит-ся. Мы хо-тим ту-да по-е-хать!
 
  В конце концов, все дружно рассмеялись, не переставая дурачиться. Всё плохо быть не может. Любая перемена в жизни несёт что-то интересное, необыкновенное и хочется верить, - светлое.
 
  Прохожие изумленно оборачивались. Они глазели на нас - внушительную группу непринужденно хохочущих милиционеров с большими звездами на погонах.
 
  Некоторые из граждан осуждающе качали головами.

  - Ай-яй-яй, какой пример вы подаете, стражи правопорядка! Безобразие.

  Другие, более проницательные и умудренные жизненным опытом, широко улыбались. Им явно нравилось редкое озорство всегда недоступных часовых законности и порядка, и они, как видно, понимали, что необычное поведение вызвано необычными обстоятельствами.
 
  Конечно, никто из прохожих, каким бы проницательным он ни был, не сумел бы догадаться, что смеются офицеры милиции перед большим испытанием и теперь, быть может, им долго не придется смеяться. Возможно, им вообще не суждено вернуться на родину в таком составе, однако если бы кто-нибудь осмелился спросить у них, по поводу чего такое бурное веселье, в ответ он услышал бы только очередную, ни к чему не обязывающую шутку.


  Глава четвертая. Отказники.

  Заместитель по строевой части, судя по выправке, бывалый вояка, был одет в полевую форму без знаков различия, точно такую же, в какой ходили во дворе офицеры отряда, которых я поначалу по неопытности принял за военных. Мой провожатый представил меня и удалился.
 
  Мы пожали друг другу руки, познакомились. Он рассказал, что  имеет звание подполковника, занимал должность командира одного из подразделений Свердловской дивизии внутренних войск, сюда прибыл пять дней назад.
 
  В его поведении и манере говорить сразу чувствовалась военная косточка. Слова произносились сухо, использовались исключительно специальные термины. Офицер держался весьма самоуверенно, и с первых минут общения мне пришлось ощутить явное давление с его стороны, подчинение его воле. Я назначен командиром отряда, он мой заместитель,  ему следует соблюдать субординацию, однако с высоты своего военного опыта он смотрел на меня, старшего офицера милиции, как на рядового внутренних войск.
 
  Понятно, что в сложившихся условиях пять дней - целая жизнь, неслучайно дни пребывания в Афганистане засчитывались в стаж службы как один за три.
 
  Помимо этого, очевидно,  что отряду специального назначения Кобальт-2 придётся проводить боевые операции. Я со своим опытом оперативно-розыскной работы окажусь в боевых условиях явно на вторых ролях.
 
  С другой стороны главное предназначение отряда вовсе не перемалывание боевых частей противника, а кропотливая разъяснительная работа среди населения, оперативно-розыскная деятельность, профилактика преступлений. Решать поставленные нам задачи армейскими методами невозможно.
 
  Все это машинально пронеслось у меня в голове, а мой строевик тем временем сухим нудным официальным тоном рассказал, что занимается изучением личного состава, знакомится с людьми, разбивает офицеров на команды по числу афганских провинций, параллельно возникает множество организационных проблем.
 
  С задержкой разместились по казармам, кое-как получили обмундирование, оружие и другое снаряжение. Стрелковое оружие - автоматы Калашникова, пистолеты Макарова.
 
  - Кстати, - вдруг слегка оживившись, сказал мой военспец, - точно такое оружие находится на вооружении народной власти, и душманы также переходят на наше оружие. Колонны из Ташкента, на которые они нападают, везут боеприпасы к советскому оружию, поэтому мятежники рассчитывают воевать главным образом за счет противника. У нас в отряде имеются бронетранспортеры, минометы, гранатометы, пулеметы разных калибров, снайперские винтовки, мины, гранаты, бронежилеты, каски и другие принадлежности. Плохо, что поступают автомашины "Нива". Они хороши для передвижения в горных условиях, но не имеют задних боковых дверей. В случае обстрела и гибели водителя или переднего пассажира из автомобиля нелегко выбраться. Нижних люков, в отличие от бронетранспортера, у "Нив" нет. Что будем делать, честно говоря, не знаю.

  Помолчав немного, заместитель недобрым словом помянул тех, кто принимает непродуманные решения, а я в этот момент думал не об оружии. Меня крепко смущал сам подход к решению задачи. Нам следует нацелиться на работу с населением, однако нас вооружают так, словно мы собираемся воевать с ним.  Главное оружие милиционера вовсе не гранаты и пулемёты, а безоговорочная поддержка местных жителей, тогда никакие банды и преступники не страшны, им просто не удержаться.
 
  - Олег Александрович, вам, как командиру, надо срочно ставить и решать все вопросы.  В противном случае выполнить правительственное задание будет проблематично. Все следует решать нам самим, поскольку руководителям сборов по большому счету все равно, у них совершенно другая задача - скорее отправить нас в Афганистан, отрапортовать, а как дальше все будет, вряд ли им интересно.

  - Сколько человек в отряде по штату?
 
  - Четыреста пятьдесят, в основном, сотрудники уголовного розыска и офицеры внутренних войск, прошедшие снайперскую подготовку.

  - Отряд полностью укомплектован?

  - За редким исключением, связанным с болезнью, прибыли все. Проводим общую и индивидуальную работу. С учётом деления отряда на команды создаются первичные партийные ячейки, они начали проводить собрания с одной повесткой дня «О выполнении интернационального долга». Практически все - коммунисты или комсомольцы. Правда, общий настрой пока неудовлетворительный.
 
  - Почему?
 
  - Всех собрали в спешном порядке, многие не успели решить семейно-бытовые вопросы, постоянно пишут письма домой, бегают звонить по междугородному телефону, обращаются с просьбами решить проблемы с жильем, приемом детей в детские сады. С отъездом мужей многое изменилось в семьях. Вся тяжесть решения бытовых проблем легла на плечи жён. Естественно, все нервничают, задают вопросы. Главный вопрос - как будут обеспечены семьи в случае гибели офицера.

  - В самом деле, как? Я, например, не готов ответить на этот вопрос.

  - Я тоже не готов ответить!

  Мой заместитель сорвался со стула и нервно прошёлся по комнате, затем снова сел и закинул ногу на ногу.
 
  - Высокое начальство важно молчит, потому что само не знает, а между тем Кобальт-1 понес потери, вот почему наш личный состав волнуется, и меня это крепко беспокоит.

  - Давайте не будем драматизировать. Уверен, все утрясется. Будем настойчивы и терпеливы в просьбах к нашему руководству. Со временем все узнаем, а пока следует отвлечь людей от мрачных мыслей.

  - Согласен. Как всегда, выручают весельчаки, они в подобных ситуациях да при скоплении людей, как рыбы в воде, шутками и песнями под гитару разряжают обстановку. Здорово помогает! Люди отвлекаются, отдыхают, становятся бодрее, меньше думают о предстоящей командировке.
 
  Слушая заместителя, я пытался выявить детали, чтобы из них сложить общую картину и обозначить основные вопросы, требующие скорейшего решения. Для этого важно качественно усвоить информацию, а необходимые решения обычно созревают чуть позже.

  - В лагере установлен военный распорядок, - снова немного помолчав, продолжил он. - Все расписано до мелочей, начиная от утреннего подъема в 6 часов утра и до вечерней поверки в 22 часа. Питание налажено в большой столовой. В две смены. За одно посещение размещается около двухсот человек. Есть возможность покупать продукты в магазинах. В целом, хотя настроение неудовлетворительное, полагаю, что недовольства нет. Многие имеют солидный стаж службы. Молодых немного. Практически все понимают, - приказ придётся выполнять. Правда, случилось у нас одно чрезвычайное происшествие, ума не приложу, что с ними делать.

  Я насторожился.
 
  - Что произошло?
 
  - Два молодых офицера решительно отказываются надевать форму. Видимо, наслушались здесь разных разговоров. Если бы они не хотели ехать в Афганистан с самого начала, то не приехали бы в Ташкент, однако они прибыли. Налицо отказ. Индивидуальная работа не помогает. Об их зачислении в отряд имеется специальный приказ, и они обязаны выполнить его беспрекословно, однако они упрямо стоят на своём, всякое давление бесполезно.

  - Одними понуканиями вопрос не решить, мало что дадут большие сборы и пространные лекции, а реально помогут только личные беседы. Говорить желательно не казарменным языком, а тепло и просто. Главное - ничего не обещать, вместо этого постараться понять человека, выяснить, что его больше всего беспокоит, выяснить и помочь. Конечно, сейчас вести беседы трудно, и все-таки крайне необходимо. За границей может сложиться совершенно непредвиденная ситуация, нам следует быть уверенным в каждом, как в себе.

  - Казарма тоже не помешает, - холодно сказал заместитель. - Военная дисциплина, строевые занятия, а при необходимости и взыскания превосходно выбивают лишние мысли. Необходима крепкая рука. Без дисциплины все разговоры пойдут насмарку, товарищ командир. Если вы не возражаете, дисциплину я возьму на себя.

  - Что оставляете мне? - с улыбкой сказал я, стараясь скрыть сарказм.
 
  - Простите, Олег Александрович, за мой безапелляционный тон. Вы - командир, вам решать, однако вы все-таки человек больше гражданский, а я сугубо военный, поэтому придется притираться.

  - Ничего, притремся!

  Я не стал говорить, что дело вовсе не в безапелляционном тоне моего бывалого заместителя. Плохо, что он не понимает, что главная задача отряда - спецоперации. Бойцы отряда - офицеры-оперативники. Их можно объединить только знанием жизни, пониманием нюансов психологии. Поможет знаменитая чекистская сметка, а вот лишнее дерганье рано или поздно крепко навредит. Тем более, в такой необычной и не совсем понятной обстановке.

  Может быть, в самом начале необходима муштра, однако "за речкой" потребуется другое, -  осмысленность в действиях, оперативная сноровка, находчивость. Все то, чего не проявить под давлением слепой и тупой силы бездушного приказа.

  - Товарищ командир, вы могли бы заняться ведением партийно-политической работы, оперативно-розыскной подготовкой и контролем снабжения отряда всем необходимым.
 
  Я согласился. Молча стал надевать принесенную солдатами непривычную полевую форму с погонами без знаков различия.

  Одевшись, с улыбкой произнес:
 
  - Прошу пройти в штаб, начнем работу.
 
  В штабе нас встретила группа офицеров из управления учебных заведений МВД СССР и начальник штаба отряда. Они работали со списками личного состава, уточняли расписание занятий.
 
  Пригласили командиров команд. Офицеры расселись вдоль длинного стола. Атмосфера оказалась весьма доброжелательной. Познакомились. Несложно было заметить, что все крепко измучились без единого руководства и с радостью восприняли приезд командира.

  Я внимательно оглядел лица присутствующих, вот оно, основное начальственное звено, командиры команд. Им предстоит вести разведку в кишлаках провинций, выявлять бандитские группировки, проводить операции по нейтрализации или ликвидации. Я старался понять по их суждениям, вопросам и ответам, по плечу ли им будет поставленная задача.
 
  Тем временем командиры докладывали о положении дел в командах, о нерешенных вопросах. В целом впечатление складывалось благоприятное, по нашим, советским меркам они опытные, хорошо подготовленные специалисты. Проблема, однако, заключалась в другом. Все, от командира отряда до офицера-оперативника, не представляли себе, что на самом деле их ждет после пересечения советско-афганской границы.

  Вечером я решил побеседовать с офицерами-отказниками. С ними надо было что-то делать, своим поведением они могли отрицательно повлиять на остальной личный состав.

  Подсознательно я чувствовал, что вопрос решаем, и нам удастся разобраться. Ребята изменят свое решение. По-другому быть не может. Никто добровольно не захочет ломать жизнь себе и своим близким.

  Вскоре передо мной предстали два молодых человека. Они прослужили в милиции всего несколько лет. По моей просьбе парни по очереди рассказали о себе, о назначении.
 
  Оказывается, был неожиданный вызов в кадры. Без вступлений и сантиментов сразу в лоб сообщили о срочной командировке в Афганистан. Предупредили, что вопрос решен на самом высоком уровне, есть приказ, который не обсуждается.

  У них, естественно, появились вопросы семейно-бытового плана, что будет с их семьями, однако никто не собирался на них отвечать. Ребята засомневались, стали отказываться, им пригрозили немедленным увольнением со службы.
 
  Они вынужденно поехали в Ташкент. Дома остались грудные дети, много нерешенных вопросов.
 
  Здесь, в Ташкенте, из разговоров узнали, что в Афганистане гибнет много солдат. Железнодорожная станция забита гробами. Теперь они категорически отказываются надевать форму и ехать за границу.

  Я терпеливо выслушал их, не перебивая, затем заговорил спокойно и дружелюбно. Действительно, вокруг Афганистана много неясного и непонятного. Пока очевидно одно, - там много наших людей, они помогают афганскому народу в борьбе с бандитами, честно выполняют свой интернациональный долг, свои обязательства перед афганскими товарищами.
 
  Конечно, имеются боевые столкновения, поэтому есть убитые и раненые, однако слухи об эшелонах гробов - преувеличение.

  - Вы не дети, - говорил я молодым офицерам, - у вас есть семьи, родственники, друзья и вам следует думать не о себе, а о них. Ваше дезертирство ляжет несмываемым пятном позора на всех. Неужели вы хотите позора? О ваших семьях сейчас заботится государство, они - семьи героев. Я лично постараюсь помочь, сделать все возможное, а вы просто выполняйте служебный долг и славно возвращайтесь домой, так вы поможете своим женам и детям.  Вам предоставляется редкая возможность отличиться, такой шанс выпадает только раз в жизни. Когда ваши дочери вырастут, они будут гордиться вами, если вы сегодня не совершите ошибки. Дезертирство - не выход, дезертиров презирают. Как будете жить дальше?

  Глядя в понурые, кислые лица ребят, я вдруг почувствовал крайне неприятный холодок в груди, потому что понял, что слова не достигают цели. Отказники все решили и не слушают меня. Мрачные мысли намертво завладели ими. Они в тупом оцепенении, их словно заклинило.

  Следует продолжать вести с ними беседы, но нет времени. Конечно, со временем их можно будет переубедить, однако никто не дает нам времени на переубеждение.
 
  Счет идет даже не на дни, - на часы и минуты. Интуитивно почувствовав, что в таких жестких рамках беседа не принесет ничего хорошего, я с тяжелым сердцем предложил офицерам пойти подумать.

  - Предупреждаю, после этого будет принято окончательное решение.

  Отказники, понурив головы, вышли. Я пригласил офицеров из Москвы и начальственное звено отряда. Все расселись вокруг меня.
 
  Вскоре отказники попросили разрешения войти. Они вошли и встали перед своими товарищами. Я с надеждой вглядывался в лица ребят, однако надежда оказалась напрасной. Парни решительно и твердо заявили, что категорически отказываются надевать форму.

  Сидевшие рядом со мной командиры смотрели тяжело и строго. Под этими взглядами, словно под навалившимися сверху чугунными цепями, отказники низко склонили головы, они не могли никому смотреть в глаза.

  Мне сделалось не по себе. Предчувствие не обмануло. Клин вышибают клином, если  клин найден, а его еще искать. Время, необходимо время, а его нет.
 
  Я держал паузу, прекрасно понимая, что заграничная миссия, связанная с риском для жизни, требует особой подготовки и особого подхода к каждому кандидату. Циркуляром, разнарядкой и слепым приказом можно все зарубить на корню. Вот, пожалуйста, стоят два молодых цветущих парня, а лица никакие, блеклые, жалкие. Яркий пример!
 
  Воцарилась звенящая тишина. Никто не решался нарушить ее. Так продолжалось довольно долго. Напряжение накалилось до предела. Вдруг один из отказников судорожно вскинул голову, исказился в лице и заговорил быстро тонким срывающимся голосом.
 
  - Понимаете, я боюсь, боюсь, боюсь и все! Я понимаю, что делаю плохо, что у меня теперь по-другому сложится жизнь, мне не на что надеяться, но хоть так, пусть хоть так, но я буду жить. Я хочу жить! У меня жена, маленькая дочь, и я должен быть с ними. Неужели непонятно? Делайте со мной, что хотите, думайте, что хотите, - в Афганистан я не поеду. У меня страх. Животный страх!

  Я нахмурился. Интересно. Видимо, надо понимать так, что человек инстинктивно боится смерти. Теперь сам он не может руководить собой, а социальные аспекты приличия, долга, морали не срабатывают. Всякое воздействие бесполезно.

  Глядя в изломанные душевной болью лица, я окончательно понял, что переубедить за такой короткий срок невозможно. Остается только одно воздействие - силовое принуждение. Вы - офицеры. Поедете и точка!

  Хорошо, допустим, будет так. А что произойдет дальше? Иметь в отряде бойцов, на которых нет никакой надежды, - высшая степень безрассудства. Выполнению задачи их присутствие явно способствовать не будет, и вообще, они могут совершить непоправимое, они могут стать причиной гибели многих.
 
  Крайне неприятное чувство, однако пора принимать решение. Я объявил, что отправляю отказников домой. Те, неуклюже потоптавшись на месте, двинулись к выходу. Прежде чем они вышли, один из офицеров холодно бросил им в спину:
 
  - Мы все равно вас найдем. Сейчас уволим из милиции, потом поставим на учет в военкомате, призовем в армию и как солдат отправим в Афганистан. Откажетесь, - пойдете под трибунал!
 
  Слова не возымели никакого действия. По несчастным парням было видно, что они столько пережили, что готовы теперь пойти хоть на расстрел по приговору трибунала. Лучше запланированная смерть у стенки, чем шальная в бою. С такими нюансами человеческой психологии, или, лучше сказать, психики, я еще не встречался, хотя считал себя опытным специалистом в деле обращения с людьми. Что ж, век живи, век учись.
 
  Ночью ворочался без сна. Первая ночь в лагере. Сон как назло не идет. В голову лезут путающиеся друг с другом мысли, навеянные впечатлениями прошедшего дня. Как неожиданно свалилось новое назначение!
 
  Теперь на мне висит столько человеческих судеб. Поставлена, надо прямо сказать, нелёгкая и чрезвычайно ответственная задача. Под впечатлением разговора с отказниками я стал примерять себя к новой обстановке, боюсь ли я сам.

  Несомненно, есть весьма неприятное тревожное чувство, его питает не страх перед смертью, все мы смертны, а неизвестность. Сверхсекретность играет злую шутку, держит людей в совершенно ненужном напряжении. Отсутствует элементарное представление о том, что происходит в Афганистане, какие конкретно задачи придётся решать советским офицерам милиции в малознакомой стране.

  Вокруг сплошные нервы и негативные эмоции, так далеко не уедешь, поэтому приходится всё воспринимать так, как оно есть. Все, конечно, образуется, наладится.
 
  Главное сейчас сохранить людей, вернуть их домой в семьи, мобилизовать себя, подчиненных, и все будет нормально. Боевая обстановка скоро станет обычной и повседневной. Что касается трагических последствий, то погибнуть можно везде, сама профессия милиционера, как и многие другие профессии, связана с ежедневным риском для жизни. В Советском Союзе ежегодно гибнут, получают увечья сотни сотрудников милиции.
 
  Важно скорее войти в суть проблемы, и все пойдет по новому руслу. Действовать будет нестрашно, даже если действия связаны с ежеминутным риском.
 
  Более всего беспокоит другое, - будут ли, в конце концов, ставиться четкие, ясные задачи. Вот где суть и условие нормального самочувствия офицера, а смерть - это так, это что-то из области личной, интимной жизни, о которой рассказывать посторонним просто неприлично.
 
  Вместо сна пришли вдруг воспоминания - военное детство, гибель родителей, голод, детдом, новая семья с приемными родителями, ремесленное горное училище, работа в шахте, суровый приговор врачей по поводу силикоза легких.

  Болезнь довольно скоро прошла. Нина Павловна или мамаша, как я ласково называл приемную мать, отходила. Помог барсучий жир.
 
  Светлой, ослепительной вспышкой пронеслись в памяти студенческие годы. Вспомнилось, как студентом познакомился с Сашей, тоже студенткой юридического факультета Томского государственного университета, только младше на два курса. После окончания учёбы она стала моей женой. Наверное, перед отъездом неплохо было бы вызвать в Ташкент семью. По службе знакомых здесь много и потому есть, где остановиться.
 
  В коридоре казармы периодически раздавались команды, несли службу дежурные наряды, проводилась проверка постов. Сегодня, похоже, не уснуть. Я всегда плохо спал на новом месте, но сейчас, кажется, причина бессонницы совсем в другом.

  Снова всплыли перед глазами подавленные лица отказников. Странно все как-то. Люди попадают в совершенно одинаковые условия, но ведут себя по-разному. Все-таки война, несмотря на то, что тетка она неприятная, уродливая и страшная, испытывает людей лучше каленого железа. Война это всегда страх, зачастую, в самом деле, животный, звериный страх, однако война в то же время сила, она проверяет внутреннюю стойкость человека, его суть.
 
  Человеческая сила все равно сильнее звериного страха. Невозможно воевать, когда не находишь в себе человеческой силы. Получается, ребята, отчаянно заявив "я не поеду!", человеческой силы в себе не нашли. Виноваты они, или виноваты организационные просчеты, вот в чем вопрос. Как я ни пытался, ответ на этот вопрос в ту ночь так и не нашел.

  Ватная дремота навалилась на глаза. Я впал в тяжелое оцепенение, мало похожее на освежающий, дающий живительные силы сон.


  Глава пятая. Волшебный магнит.

  Пошли разговоры, что в самое ближайшее время прибудет заместитель министра. Цель приезда - детальное ознакомление с условиями и результатами подготовки отряда специального назначения Кобальт-2.
 
  Кураторы нашей учебы,  прибывшие в Ташкент из Москвы, чтобы контролировать процесс нашей подготовки, нагнетали нервозную обстановку. Они готовились к показушному смотру, хотели создать видимость проделанной колоссальной работы.
 
  - Руководство министерства в обязательном порядке должно получить впечатление о крайне высокой боевой готовности отряда!

  Честно говоря, мне было их жаль, но, естественно, я не показывал вида. Они суетились и непрестанно теребили меня, дотошно выясняя, что именно и как я буду докладывать заместителю министра. Я подыгрывал им, убедительно рассказывая о проделанной большой работе, и, в конце концов, они отстали.
 
  Меня самого приезд высокого начальства волновал мало. Вверенный мне личный состав также воспринимал грядущий визит из Москвы совершенно спокойно, без нервов. Все понимали, - проверка многого не даст.
 
  Отряд все равно отправят в самое ближайшее время, других вариантов просто нет. Совсем скоро все мы окажемся во власти других людей, за границей будет все иначе. Именно там, а не здесь будет решаться судьба каждого из нас.

  Итак, я пребывал в холодном спокойствии, никаких предчувствий или предположений не было совершенно. Тем не менее, приезд высокого начальства снова круто изменил мою судьбу.

 Настал день, о котором говорили. Вокруг всё сияло и блестело. Вместе с заместителем министра прибыла группа сопровождающих, и, кроме того, прибыло руководство МВД Узбекской республики, а главное, - из Кабула прилетел один из руководителей наших сил в Афганистане.
 
  Именно его приезд, а не прибытие заместителя министра, нас всерьёз взволновал. Мы все прекрасно понимали, кто может реально помочь, дать дельный совет, поделиться ценной информацией, в какой-то мере снять царившую везде гнетущую неопределенность. Она нам порядком надоела!
 
  В условиях неоправданно излишней секретности советские люди понятия не имели, что убывшие в какую-то командировку их близкие, родные или соседи по дому или коллеги по службе, оказывается, выполняют за рубежом важные государственные задачи, имеющие решающее значение для благополучия и даже выживания советского общества.
 
  Позже я на своем опыте убедился, что советские специалисты, не имея организованной поддержки ни со стороны афганских жителей, ни со стороны своего общества, продолжавшего жить обычной мирной жизнью на родине, оказывались в странном подвешенном состоянии, которое никоим образом не способствовало решению задач.

  Скоро началось совещание. Мне предоставили слово, и я спокойно доложил структуру и назначение отряда. Особо остановился на деталях учебной подготовки, указал особенности вооружения, обратил внимание на нерешенные, по моему мнению, вопросы, попросил рассмотреть многочисленные просьбы членов отряда, связанные с бытовыми проблемами. Особо остро стояли вопросы жилья, устройство детей в детские сады и школы, а жен - на работу.
 
  Меня слушали внимательно. Подготовка в целом удовлетворила высокую комиссию, в то же время были сделаны дежурные замечания, даны кое-какие советы.
 
  После совещания заместитель министра попросил меня остаться. Я сел на стул к его столу.
 
  Все остальные вышли из комнаты, а генерал вдруг доброжелательно и просто спросил:
 
  - Как настроение, командир?
 
  Я ответил, что настроение боевое, отряд готов достойно выполнить интернациональный долг. Правда, уставший вид и красные глаза выдавали моё внутреннее напряжение.
 
  - Наверное, спишь плохо?
 
  - Спать практически не приходится, товарищ генерал. Время есть, но сон не идет. Хочется все сделать как можно лучше. Давит ответственность за жизнь многих людей. Все новое, необычное. Я в своей практике таких задач не решал. Думаю, сейчас пригодился бы опыт гражданской войны в Испании, вопрос только, где достать материалы, и где взять время на изучение. Мы мало знаем опыт предыдущего отряда Кобальт-1, и нам крайне необходима ежедневная оперативная сводка происшествий. Помимо всего прочего, мы не знаем, как к нам относится местное население, какова тактика бандитов, их цели, порядок организации, способы связи, особенности негласной работы. Здесь нам читают лекции по истории Афганистана, походы Александра Македонского, полезно, конечно,  но было бы лучше с учетом того, что наши люди через неделю окажутся в кишлаках...
 
  - Хватит! – вдруг сказал генерал, прервав меня. – Знаю, все знаю, командир, и ответы на твои вопросы имеются. В неизвестность вас никто посылать не собирается, но и болтать языком раньше времени, сам понимаешь, в сложившейся ситуации никто не будет. Такие требования не от нас исходят, они сверху идут, соображать надо, и  меньше разговоров!
   
  Я крупно пожалел, что завел разговор о проблемах, однако тон генерала вдруг снова неожиданно потеплел.

  - Давай-ка поговорим обо всем несколько в ином ключе. Есть к тебе серьезный разговор, надеюсь, проявишь зрелость и рассудительность. Готов меня выслушать?
 
  - Готов, товарищ генерал.
 
  - Хм, так вот, военно-политическая обстановка в Демократической Республике Афганистан осложняется. Наше присутствие затягивается. не весь народ поддерживает линию на сближение с нами, в правящей партии у них снова наметился очередной раскол.

  Население недовольно присутствием наших войск, а наши войска не видят противника. Фронта и тыла нет. Бандиты успешно действуют по всей стране. Фактически не мы, а они контролируют территорию провинций и при этом растворены среди населения.

  Настоящих преступников не так много. В основном, действуют силы контрреволюции, готовые в случае свержения правительства Бабрака Кармаля установить свою власть вначале в провинциальных центрах, а затем в Кабуле, если не передерутся между собой. Скажу тебе по секрету, - не все провинциальные центры надежно контролируются кабульским правительством, но в то же время в тех же самых провинциях кабульская власть получает поддержку в некоторых кишлаках, волостях, уездах. Вот такая чересполосица!

  Главный вывод из всего этого неутешительный, - народная власть во многом держится на советских штыках. Вот днями, если не успеем подтянуть силы, видимо, падет Кандагар, самый большой после Кабула город на юге страны. Несмотря на то, что он окружен со всех сторон нашими войсками, реальная власть в городе в руках контрреволюции, причем оппозиционеры настроены против новой власти крайне жёстко. Они зверски расправляются с теми, кто начал служить новому правительству, не щадят ни многодетных отцов, ни священнослужителей. По их фанатичным представлениям муллы, принявшие безбожную власть, не служат богу, а хулят его, поэтому с такими священниками не церемонятся, а с торговцами и крестьянами, тем более. Грабят, жгут мечети и духаны, мстят тем, кто принял новую власть, им самим, их семьям, не щадят ни женщин, ни детей, ни стариков, и практически невозможно выявить организаторов зверских расправ.

  Внешне они живут так, как живут местные жители, попробуй поймать за руку! Наша сороковая армия не приспособлена для ведения боевых действий в суровой горной местности, для нее нет оперативного простора, она не имеет возможности планомерно наступать, контролировать территорию в целом, а не отдельные населенные пункты. Современную ударную силу соединения использовать практически невозможно. Армия оказалась в условиях афганской местности, как тигр в тесной пещере, ни ударить она не может, ни повернуться. Может только крепко вцепиться зубами. Вот только получается так, что на один ее крепкий укус военным отвечают со всех сторон десятками мелких, но очень болезненных укусов. Вопросы есть?
 
  - Почему так важен Кандагар?
 
  - С его захватом политические позиции мятежников существенно укрепятся, - помрачнев, сказал генерал. - Кандагар - древняя точка пересечения важных международных путей сообщения и торговых дорог. Взяв власть в Кандагаре, оппозиция сможет реально образовать государство Южный Афганистан и развернуть боевые действия против правительства в Кабуле, а это полномасштабная война, столкновение армий! Идея интернационального долга, тезис о поддержке народной власти тогда провалится с оглушительным треском.
 
  "Наконец-то! - пронеслось у меня в голове. - Вот, нашелся, наконец, руководитель, который кое-что знает об Афганистане нынешнем, а не времен Александра Македонского".

  - Принято решение, - тем временем спокойно продолжал он, - проводить больше чекистских операций, через доверенных лиц в кишлаках выявлять контрреволюционно настроенные элементы. Вот их портрет. Это те, кто нынешней властью грубо отстранен от политики, - не угодившая правительству интеллигенция, отправленные в отставку военные офицеры старой школы, крупные землевладельцы, а также обладавшее значительной собственностью влиятельное духовенство.

  Знать, видишь ли, вместе с прислугой сразу после Саурской революции бежала в Пакистан и Иран, и оттуда пытается влиять на события, финансирует  организаторов, а те сколачивают банды из недовольных или просто неимущих, готовых воевать за деньги. Между прочим, так называемые бандиты мало, чем отличаются от нашего спецназа, они превосходно обучены западными военными инструкторами. Вооружение - не косы с вилами, сам понимаешь, и местность они знают превосходно, многие проходы в горах известны только им. Добрый десяток  западных стран активно помогают, это не только оружие, продовольствие и медикаменты, это, прежде всего, ценные разведывательные данные.

  Наша армия громит банды авиацией и артиллерией, но полностью уничтожить не в силах. Бандиты надежно укрываются в недоступных горах и специально оборудованных секретных пещерах. Еще они любят маскироваться под крестьян в кишлаках.
 
  - Как такое возможно?
 
  - Как видишь, возможно. Особенности местности, особенности путей сообщения. Такая страна, такая война! Афганская армия по политическим причинам не проявляет активности. Здесь много подводных течений. Подробнее о них узнаешь позже, а вот царандой, местная милиция, ближе к народу.

  Сейчас делается ставка на укрепление местной власти и царандоя. Следует быть ближе к труженикам. правящая партия ждет поддержку снизу. Вот почему сейчас первостепенная задача - укрепление царандоя, и в Москве разрабатываются дополнительные меры по этой линии. Мы создали представительство МВД СССР при МВД ДРА, ему надлежит стать мощным центром координации сил царандоя с нашими военными силами и советниками по линии партии и КГБ. Как воздух нужна кропотливая работа среди населения! Будем помогать проводить земельную реформу. Может быть, все-таки привлечем крестьян на сторону революции. Царандой способен защитить, оказать большую помощь. Ответил я на твои вопросы?
 
  - Вопросов стало гораздо меньше, товарищ генерал.
 
  -  Так вот, для аппарата созданного представительства нужны хорошо подготовленные руководящие работники органов внутренних дел в роли старших советников царандоя провинций, где идет основная борьба за власть. Руководителем представительства назначен опытный генерал, который, кстати, тебя хорошо знает по совместной работе, он бывший партийный работник Казахстана, настоятельно просил направить тебя в его распоряжение.

  Должность старшего советника более солидная, военно-дипломатическая. Наши советники будут находиться в гуще всех событий, работать вместе с советниками других ведомств. Хорошее материальное обеспечение тебе гарантируется, в этом смысле все будет нормально. Возможен и вариант поездки с женой, во всяком случае, документы для выезда будут готовить на двоих. Все должно решиться в самое ближайшее время.
 
  Генерал замолчал. Я тоже молчал, поскольку такого поворота никак не ожидал.
 
  Мне вдруг захотелось на какое-то время уйти от всего, хоть сколько-то пожить нормальной жизнью, собраться, все продумать, успокоить нервы, снять напряжение. Только сейчас, после неожиданного предложения, я вдруг почувствовал, что крепко устал!

  В следующую секунду ледяным душем последовало отрезвление. и я медленно произнес:
 
  - Товарищ генерал, столько пережить, столько сделать и в самый ответственный момент все бросить и уехать с перспективой на хорошую должность и более спокойную жизнь, не понимаю. Такой поступок будет расценен однозначно - трусость, да и сам я теперь не могу без своих подчиненных. Мой уход будет воспринят негативно, ухудшит настроение, а оно и так на пределе. Люди поверили мне, а теперь кому-то придется начинать все сначала. Нет, я не могу. Поздно!

  В ответ генерал спокойно сказал, что все решаемо, нет оснований для беспокойства. Командир Кобальта-1 после кратковременного отдыха готов принять отряд Кобальт-2, он военный человек и теперь к тому же имеет боевой опыт в Афганистане.
 
  Вдруг тон генерала сделался предельно суровым.

  - Мы лучше вас знаем, где вас использовать, эта должность не соответствует вашему опыту и вашей специальности, так что будьте любезны выполнять приказ. Вы, Олег Александрович, не отказываетесь ехать в Афганистан, новая должность гораздо более ответственная, она требует тонкой психологической работы, хладнокровного анализа, дипломатии, умения влиять на события, внешне не участвуя в них. Предполагается, что новая работа будет более длительной.

  Сейчас сложно сказать, где будет опаснее. Может быть, придется находиться за рубежом, пока полностью не разъяснится военная и политическая обстановка. Вы направляетесь не отбывать срок, а вести события до логического победного конца, то есть до нейтрализации контрреволюции. Несогласие будет расцениваться как малодушие и уклонение от службы. Вопросы?

  - Вопросов нет.

  - Прекрасно! Что ж, от имени руководства благодарю за добросовестное отношение к службе, за хорошую подготовку Кобальта-2. Желаю всего наилучшего и до встречи в Кабуле. Я тоже вылетаю в Афганистан, буду руководить всеми нашими силами, и я лично заинтересован, чтобы там были собраны надежные люди. С Кобальтом-2 встретитесь на месте, одна из команд отряда обязательно попадет к вам в подчинение. Постарайтесь не задерживаться с отъездом, время не ждёт, следует немедленно браться за дело!

  Я сам не свой медленно шёл к своему штабу, мысленно прощаясь с каждым из бойцов. Всё ставшее за короткое время родным вдруг сделалось совершенно чужим. Необъяснимое чувство! Жизнь отряда врезалась в сознание, захватила все существо, сразу невозможно взять и вынырнуть, войти в другой мир, и, тем не менее, все вокруг теперь чужое.
 
  Никто не знал о моем новом назначении. Попадавшиеся навстречу бойцы приветствовали меня, не подозревая, что командир в один миг превратился в гостя.
 
  Я пребывал в сумеречном состоянии и никак не реагировал на приветствия. Дневальный вырос, будто из-под земли прямо передо мной, но голос его прозвучал, словно откуда-то из другой комнаты:
 
  - Смирно!

  Войдя в штаб, я внимательно оглядел дружно поднявшихся с мест офицеров и разрешил сесть. Все сели и как один внимательно посмотрели на меня.
 
  Они жили полнокровной прежней жизнью, перед моим приходом что-то возбужденно обсуждали и теперь подали дополнительный список вопросов, которые нужно срочно решить, пока заместитель министра здесь.

  Едва ворочая языком, я с трудом негромко сказал, что теперь все вопросы будет решать другой командир. Лица всех присутствующих удивленно вытянулись, никто ничего не понял.

  Помолчав немного, я собрался с силами и громко объявил о принятом в Москве решении.

  - Так вы что, отпросились? - вдруг с усмешкой сказал один из офицеров.
 
  Я медленно встал и так посмотрел на спросившего, что все мгновенно притихли.
 
  - Товарищ Афанасьев, сейчас шутить не только неуместно, но и опасно.

  - Виноват, товарищ...

  Он запнулся, не зная, как теперь ко мне обращаться.

  - Обращайтесь по имени-отчеству. Повторяю, я никого ни о чем не просил. Руководство решило, что должность командира отряда займет офицер с военным образованием и боевым опытом. Поверьте, так будет лучше! Меня отправляют в Афганистан по дипломатической линии. Вопросы?

  Все молчали, опустив головы. Я сел. Воцарилась тягостная пауза.
 
  Вдруг, не выдержав, вскочил начальник штаба, лицо его налилось пугающей свекольной краской.
 
  - Нет, - в сердцах воскликнул он, - так неправильно, мы молчать не будем, я  пойду к генералу! Он не знает, что здесь происходит. Ему хорошо. Он сам воевать не будет. Ему все равно, кого ставить командиром. Сегодня - одного, завтра - другого, послезавтра - третьего. А мы ставим на карту свою жизнь! Под чьим началом будем воевать? Вот самый главный вопрос! Мы хотим воевать с вами, товарищ командир, и мы вас отстоим.
 
  Не спросив у меня разрешения, он, как ошпаренный, выскочил из комнаты. Я только головой покачал.

  - Напрасно он так.

  Начальник штаба вернулся через несколько минут, жалкий, растрепанный и растерянный.
 
  - Меня просто развернули и отправили обратно, не пустили к генералу.

  Он виновато посмотрел на меня. Я  угрюмо сидел за столом, словно  фиолетовая грозовая туча.
 
  Затем мы пообедали вместе в последний раз, с аппетитом съели солдатский паек, дешевый, но калорийный.
 
  Прощались быстро и скупо, было грустно, но обстановка не позволяла вести долгие разговоры. Я уезжал, сняв с себя их проблемы, а они по-прежнему были погружены в них, и от качества их решения зависела судьба каждого бойца. Только одно событие волновало их теперь - день отбытия за границу, а он неумолимо приближался.
 
  Вернувшись домой, я несказанно удивил родных, друзей, сослуживцев. Меня ждали в лучшем случае только через полгода.

  Пролетело полтора месяца. Я успел отдохнуть и расслабиться. Меня вместе с семьей отправили в отпуск, в санаторий. Июнь на берегу Черного моря среди смолистых пахучих золотых сосен отвлек от забот. Напряжённые будни Кобальта-2, спешная подготовка к переброске за границу теперь казались событиями давними, словно не со мной происшедшими.
 
  В санатории я случайно познакомился с отдыхавшим там офицером-оперативником. Он вскользь  сообщил, что шесть месяцев находился за границей, участвовал в спецоперациях на территории Афганистана, теперь восстанавливается после командировки.
 
  Я в двух словах рассказал о своей поездке в Ташкент. Он широко улыбнулся в ответ. Оказалось, что он находился в составе отряда Кобальт-1, на смену которому готовился Кобальт-2.

  - Так случайное наше знакомство или нет?
 
  - Не знаю, Олег Александрович! Наверное, это вам какой-то знак свыше.
 
  Он коротко рассказал, что вскоре после прибытия, не успев толком выполнить ни одной задачи, команды отряда, распределенные по провинциям, понесли потери. Душманы подловили бойцов на тесных горных дорогах и крепко потрепали. Несколько человек были убиты на месте, многих контузило. Шесть месяцев командировки прошли довольно сумбурно. Почти четверть отряда выкосил гепатит. Заразиться им можно легко. Вода, еда и даже дорожная пыль являются переносчиками инфекции. Больные месяцами валялись в госпитале, обратно в строй возвратились единицы, поскольку реабилитация после болезни предполагала освобождение от физических нагрузок, что невозможно соблюсти в боевых условиях.

  Население не поддерживает официальный курс. Задачу по выявлению пособников контрреволюции в полной мере решить не удалось. Нейтрализация некоторых из них никак не повлияла на общую ситуацию в лучшую сторону.
 
  Сам он получил контузию, которую предпочел не афишировать. Так делали все, - боялись медицинской комиссии, отрицательное заключение которой могло повлечь за собой увольнение из органов внутренних дел.
 
  Дали путевку, теперь лечит нервы. По поводу перспектив заграничной миссии наших советников мой новый знакомый высказался скептически. Узнав, что я ожидаю вызов в Кабул, сочувственно пожал руку, посоветовал сильно не высовываться в прямом и переносном смысле.

  Неожиданное знакомство вновь навеяло неприятные раздумья, от которых я за эти недели стал потихоньку отвыкать. Тень с востока дотянулась сюда, хотя Кабул находился от меня за тысячи километров. Мне вдруг подумалось, что Афганистан словно магнит на стрелку компаса непостижимым образом влияет на судьбы как отдельных людей, так и целых стран и народов.


  Глава шестая. Приезд.

  Кабул встретил ослепительно ярким июльским солнцем и бесцветным небом. Необычайно жарко!
 
  Аэропорт загроможден танками и бронетранспортерами. Локаторы без устали вертят огромными крыльями.
 
  Множество военных вокруг. Оказалось, аэропорт периодически обстреливается ракетами и минами, неоднократно предпринимались попытки его захвата.
 
  Повсюду советские и афганские посты. Здесь я впервые увидел солдат царандоя, о котором так много говорили в Ташкенте. Форма афганской милиции, которая одновременно выполняла  функции внутренних войск, отличалась от формы наших солдат. Вместо панамы - кепи, а на плечах не видно привычных широких погон. Ноги обуты в высоко шнурованные черные ботинки.
 
  В солдатской массе выделялись офицеры в красивых стального цвета мундирах с узкими погонами, только вместо звезд сияли серебристые металлические кубики. Фуражки отличались высокой выгнутой тульей. Говорили, форма пошита по образцу, предложенному специалистами из Федеративной Республики Германии. Несколько лет назад советниками по линии органов внутренних дел здесь были немецкие офицеры полиции.
 
  Вооружение афганских солдат - советское, только к магазину, вставленному в автомат Калашникова, солдаты изоляционной лентой, медицинским пластырем или бинтом прикрепляли перевернутый вниз второй магазин. Видимо, новшество родилось здесь в результате боев. Двойной магазин, или, вернее, магазин с двумя отделениями. Когда кончаются патроны в одном импровизированном отделении, надо перевернуть магазин и снова вставить в гнездо автомата. В результате через секунду новые тридцать патронов готовы к бою, экономия времени и меньше движений, что в боевых условиях нередко спасает жизнь.

  Самолет окружила большая толпа совершенно разных людей. Подошла внушительная группа военных, кто-то улетал в Союз, кто-то встречал самолет. Меня и прибывших со мной офицеров милиции встретили сотрудники представительства МВД СССР в Кабуле.

  Мы вышли из здания аэропорта на площадь и увидели автобусы, в которых сидели вооруженные люди.
 
  -  Садимся в автобусы!
 
  Быстро разместились в салоне, везде мелькают стволы, у водителя под рукой - автомат с двумя скрепленными изолентой магазинами, здесь же - связка гранат. Спинки сидений накрыты сзади бронежилетами для защиты пассажиров от возможных пуль. Двинулись в направлении представительства к центру города.
 
  Вскоре пот градом покатился по лицу. Рубашки моментально отсырели, отяжелели. Очень душно!
 
  Кабул буквально запружен людьми и транспортом. Каких только здесь нет марок автомашин! В массе иностранных, раскрашенных в яркий цвет авто выделяются наши старые и новые Волги - М-21 и М-24.

  В здание представительства прошли через цепь автоматчиков, в небольшом зале  нас ждали руководители и сотрудники аппарата. Расселись по местам, и после краткого знакомства состоялось распределение по провинциям.
 
  Когда объявили, что меня направляют в провинцию Кандагар, я нисколько не удивился. Заместитель министра в Ташкенте не зря упоминал Кандагар.

  Мысли мгновенно перенесли туда, хотя я совершенно не представлял, как выглядит этот город, хотя он довольно часто упоминался в сводках новостей. Неизменно сообщалось, что там идут напряжённые бои. Скорее всего, города в привычном понимании нет, он давно разрушен тяжелой артиллерией и авиабомбами, превращен в руины.

  С новым назначением особо не поздравляли. Руководители служб по очереди рассказали об оперативной обстановке. Чувствовалось, они хорошо знают положение дел не только в стране в целом, но и в каждой провинции.
 
  Замелькали термины, значение которых мне были тогда не понятны. Доклады вселяли тревогу и озабоченность. Много говорилось о Кандагаре. Положение складывалось серьезное. Город находился на грани сдачи, туда стягивались большие силы. Я детально записывал буквально все, что касалось Кандагара, помечал, на что необходимо обратить особое внимание.
 
  Итоги совещания подвел руководитель представительства, он не читал лекций, его практический настрой и хорошая осведомленность вселяли уверенность.
 
  - Ваш приезд совпал с подведением итогов работы за полугодие. Сейчас съезжаются все старшие советники провинций. Завтра наш посол будет проводить актив с участием всех ведомств. У нас много нерешенных организационных вопросов. В каждой провинции находятся четыре основных советника. Прежде всего, партийный, ведающий работой Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), работой губернаторства и вопросами укрепления народной власти среди населения. Далее, советник по линии советской армии, который вместе с нашими войсковыми соединениями ведет разработку военных операций, намечает боевые действия совместно с афганской армией и царандоем. Кроме того, советник по линии КГБ, который курирует ХАД - афганскую службу государственной информации, так здесь называется служба государственной безопасности. Наконец, в аппарате предусмотрен советник царандоя.
 
  Советники ведомств друг другу не подчинены. Сложившаяся в нашей стране система партийного руководства здесь практически не действует. В условиях острой внутрипартийной борьбы, - фракция Хальк ("Народ") в оппозиции к фракции Парчам ("Знамя"), - введение такой системы неразумно. К тому же, прошу не забывать особенности нашей миссии.
 
  Мы здесь не хозяева и не оккупанты. Советники различных ведомств на основе совещаний вырабатывают совместные решения и проводят их в жизнь. Координацию всех сил помогает осуществлять посол как полномочный представитель нашего государства.
 
  Завтра вы познакомитесь с ним на активе. Там подробно узнаете о порядке взаимодействия.
 
  Поначалу такой порядок показался мне странным, ведомственный разнобой не способствует делу. Позже я убедился в том, что в условиях выполнения той задачи, которая стояла перед советниками, - обучать, подсказывать, но самим не управлять,  - по-другому быть просто не могло.
 
  Далее руководитель представительства обратил внимание на личную безопасность, заметил, что жертвы были и будут, но задача сохранения жизни советских специалистов - первейшая. Добавил, что обстановка в Афганистане резко обострилась. Приходится управлять нашими подразделениями в сложных географических условиях да еще при отсутствии достоверной информации.
 
  Движение нашей техники, полеты авиации плюс бесконтрольные бомбежки, уничтожающие жилые дома и крестьянские посевы, вызывают резкое недовольство населения. Заметно изменилось отношение к нам, советским людям. Мятежники используют недовольство, пополняют банды, в отдельных случаях на добровольных началах, но больше насильственным путем. Численность бандформирований никто точно назвать не может. Каждое ведомство считает по-своему. Надо знать, что более или менее устойчиво мы стоим в провинциальных центрах, там, где есть наши гарнизоны.
 
  Многие в Союзе поднимают вопрос о том, почему не закрыта государственная граница с Пакистаном - страной, засылающей со своей территории банды, а также караваны с медикаментами и оружием. Такие разговоры свидетельствуют о незнании истории и географии Афганистана, на этом вопросе руководитель остановился более подробно.

  Из его рассказа следовало, что граница между Афганистаном и Пакистаном имеет существенные особенности. Дело в том, что местность, граничащая с Пакистаном, населена племенами пуштунов, их около двадцати миллионов, а в Пакистане в местности, граничащей с Афганистаном, - еще сорок миллионов, в то же время племена составляют практически единое целое, тесно связаны между собой родовыми связями, внутрисемейными отношениями, традиционным хозяйствованием, религией. Границы, как таковой, нет. В свое время, в конце XIX века, после провала попыток Великобритании всецело контролировать Афганистан, английский дипломат Мортимер Дюранд условно, по линейке, провел на карте линию границы. Она так и называется - линия Дюранда. Если попытаться поставить войска по ней, мы разделим древние племена пуштунов на две части, разобьем их исторически сложившиеся связи и в результате поднимем против себя двадцать миллионов хорошо вооруженных воинственных соплеменников. Тогда все кончится провалом, совершенно точно. Их ничем не сломить, они будут драться до последнего патрона. Случится величайшая трагедия.
 
  Как известно, король Афганистана не имел регулярной армии, у него была небольшая, красиво одетая гвардия. Она охраняла и сопровождала его в путешествиях, когда он в течение года, в зависимости от климата и сезона, менял место пребывания, переезжал из резиденции в резиденцию.
 
  Общественный порядок, охрану государственной границы обеспечивали племена пушту и белуджи. Умелые скотоводы, они знают все потайные тропы для прогона овец, а где пройдет овца, там пройдет человек. Они живут в горных кишлаках, и каждый кишлак - опорный пункт, небольшая крепость. Все горцы знают друг друга в лицо, поэтому появление чужого человека, конечно, сразу привлекает внимание. Миновать их невозможно, из-за географических особенностей в горах можно пройти только в определенных местах, именно эти места под контролем местных воинственных жителей, у которых мальчики с трех лет умеют обращаться с кинжалом. Король платил им небольшое жалованье, но жили они, в основном, за счет овцеводства, охоты, кое-каких урожаев с земли и мелкой торговли.
 
  Сейчас пуштуны недовольны введением наших войск и не доверяют НДПА. Правда, сами не ведут борьбу с народной властью, но пропускают вооруженные банды из Пакистана, где создано более ста военных лагерей по подготовке и обучению бойцов контрреволюции.
 
  В связи с этим главная задача состоит в налаживании добрых отношений с племенами, а также муллами, которые пользуются непререкаемым авторитетом среди местного населения. Сейчас с вождями племен и муллами ведутся многочисленные переговоры, планируется провести совещание в Кабуле. Надежда на плодотворность таких переговоров пока небольшая. Пуштуны требуют вывода наших войск. Сейчас советское руководство вряд ли пойдет на принятие кардинальных решений, так что следует объективно оценивать ситуацию, быть бдительными и осмотрительными. Совсем недавно советские люди были желанными гостями в кишлаках. У афганцев исторически сложилось уважительное отношение к советскому народу. Говорят, что король издал в свое время указ о том, что отрубит голову любому обидевшему шурави, т.е. советского человека. Может быть, они отчасти и боялись, но всегда относились к нам с большим радушием, приветствовали, слегка наклоняясь навстречу и держа руку на сердце.
 
  До последнего времени многие советники из близлежащих провинций приезжали в Кабул на служебных автомашинах, однако буквально на днях обстановка изменилась. Одного из старших советников при следовании в Кабул обстреляли из засады, поэтому принято решение запретить передвижение сотрудников советнического аппарата на автомобилях. Советники будут приезжать в Кабул из провинций на бронетранспортерах или прилетать на самолетах и вертолетах. Такой способ передвижения пока остается более или менее безопасным.

  Затем руководитель кратко осветил положение в НДПА. Главная проблема в том, что в партии нет сплоченности. Раскол наносит огромный вред революции.
 
  Несколько позднее я узнал подробности. Партия была создана в январе тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, но вскоре раскололась на два крыла:  Хальк  и Парчам. Считалось, что Хальк ближе к народу, состоял из военных офицеров среднего звена, выходцев из небогатых семей и части интеллигенции. Парчам сформировался в основном из бывшей афганской финансово-торговой знати, которая оторвана от народа, многие воспитывались и учились за рубежом.
 
  Халькисты вскоре настолько окрепли, что посчитали возможным возглавить революционное движение, оставив парчамистов в меньшинстве. Во главе партии встал известный писатель и поэт Нур Мохаммад Тараки. Ему удалось ненадолго своим авторитетом сплотить партию. Благодаря этому, в семьдесят восьмом году произошла Саурская (Апрельская) революция, и новое правительство провозгласило Демократическую Республику Афганистан (ДРА).
 
  После победы революции борьба между халькистами и парчамистами разгорелась с новой силой, и причина раздора до сих пор остается тайной.
Один из руководителей партии халькист Хафизулла Амин якобы получил сведения о том, что крыло Парчам стремится к единоличной власти, и развернул репрессии против парчамистов, причем никаких официальных обсуждений или открытых процессов не проводилось.

  Под его незримым руководством халькисты стали выдавливать парчамистов из политики. Многие авторитетные члены фракции Парчам оказались в тюрьме, некоторые скоропостижно скончались при невыясненных обстоятельствах.

  Лидеру парчамистов Бабраку Кармалю удалось вовремя убыть "в почетную ссылку" послом в Чехословакию, а неоднократные требования вернуться в Афганистан, он игнорировал. Именно Бабрак Кармаль в момент введения наших войск был доставлен в Кабул, избран секретарем Центрального комитета НДПА и председателем Революционного совета ДРА.

  После внезапной кончины Тараки главой государства и партии стал Хафизулла Амин. Тот, кто публично называл Тараки своим учителем, клялся в верности его передовым гуманным идеям, в действительности был недоволен его мягкотелостью и неспособностью отстранить парчамистов от власти, которые, по мнению Амина, в действительности не желали Саурской (Апрельской) революции.
 
  Вообще о перевороте мало достоверных сведений, имеются лишь слухи. Согласно наиболее распространенной неофициальной версии Амин был завербован американскими спецслужбами. Истина пока не выяснена. Довольно точно известно лишь то, что Амин устранил Тараки, подготовил его убийство. Тараки задушили подушкой в собственной спальне. Похоронили тайно. Истинная причина смерти, естественно, не обнародовалась.
 
  В декабре семьдесят девятого года во время ввода наших войск в Афганистан Амин был расстрелян в Кабуле в ходе стремительного штурма его дворца.
 
  Обо всем этом я узнал несколько позже. Сейчас, учитывая ознакомительный характер беседы, руководитель не счел необходимым вдаваться в подробности, однако строго предупредил, - во внутрипартийную борьбу не следует втягиваться ни под каким предлогом и ни в коем случае нельзя становиться на ту или иную сторону. Пусть они спорят, а к назначению кадров следует подходить на основе оценки деловых качеств кандидатов. Если в партии вдруг почувствуют, что мы поддерживаем то или иное крыло, - еще больший раскол неминуем, а наша задача состоит в примирении враждующих групп.

  Слушая руководителя, я с грустью вспомнил Семена и наш с ним горячий разговор в московской гостинице. Поразительно, насколько он тогда точно подметил суть.

  - Не лезь, Олег, пусть они сами разбираются!

  Я не послушал его и влез. Теперь, похоже, начинается самое интересное.  Парчам никогда не простит Хальку репрессий, надо знать восток, здесь люди до сих пор связаны узами кровной мести. В свою очередь Хальк, как видно, крайне ревниво относится к  любому, пусть самому малому успеху Парчам и старается любыми способами нивелировать его. Все бы хорошо, пусть, как говорится, чем бы дитя не тешилось, если бы в итоге не гибли наши люди!


  Глава седьмая. Знакомство с кабульским рынком.

  После обстоятельного рассказа о положении в стране руководитель представительства предложил получить оружие, другое снаряжение и разместиться по гостиницам. Места распределены, их объявят работники тыла.
 
  В городе действует комендантский час. Хождение по городу после девяти часов вечера осуществляется только по специальному пропуску и паролю. Афганские солдаты бдительны, при малейшем нарушении без колебаний применяют оружие. Такие неприятные случаи были. К счастью, они прошли без серьезных последствий, но их вообще следует избегать.
 
  - Сейчас по религиозному календарю тысяча четыреста первый год, - сказал наш руководитель в заключение, - и в стране, как и во всем исламском мире, идет великий пост. Исламские экстремисты провозглашают, что пост - время священного жертвоприношения Аллаху, подразумеваются акции против правящей партии, убийства советских специалистов, которых радикалы считают неверными. Вы должны хорошо понимать, какими идеями питаются головы бойцов агрессивно настроенной части исламской оппозиции.
 
  Наша задача - терпимость и искреннее уважение к религии, налаживание добрых отношений с мусульманскими священнослужителями. Прошу всех руководствоваться таким подходом в работе. Все население, в том числе большинство военных, свято соблюдают пост. Во время поста люди не принимают пищу, пока светит солнце. Поэтому советую в присутствии местных жителей пока воздержаться от еды и курения.
 
  Во время великого поста население страны строго следит за исполнением религиозных обрядов. Всякое неправильное наше поведение может вызвать негативную реакцию. Вообще в городе в дни поста надо появляться как можно реже и только при крайней необходимости. Выходите группами и обязательно с оружием. Отлучка поодиночке категорически запрещается!
 
  Вам выдадут афганские деньги. Питаться будете самостоятельно. Ознакомьтесь с реквизитами афганских денежных купюр. Пригодится, когда сами начнете делать покупки. Если возникнет необходимость посетить рынок, собирайтесь группами, вызывайте автомашину через дежурного. Если вопросов нет, считаю совещание законченным. Напоминаю, завтра - актив. Автомашины будут поданы к гостиницам к восьми часам утра.

  Мы быстро разместились в двух зданиях. Одна из гостиниц была дворцом бывшего влиятельного феодала. Внутреннее убранство впечатляло, на потолках и стенах - дорогая лепка, в просторных залах - изысканная мебель.

  Кто-то сообщил, что рядом в доме напротив живет опальная вдова Нур Мохаммада Тараки. Опальной она стала при Амине. Удивительно то, что времена изменились, но к ней по-прежнему никто не проявлял практически никакого внимания. Она скромно жила одна, забытая всеми, сама обслуживала себя, иногда появлялась на улицах, посещала духаны.

  Расставив наскоро чемоданы и сумки, стали собираться на рынок. Доставали толстые пачки денег и с интересом осматривали хорошую бумагу. Кто-то высчитал курс, выходило, что за один рубль можно было получить довольно много афгани. Афганские купюры  были длиннее советских. Хождение имели всякие бумажные деньги, - выпущенные при народной власти и старые, с портретами королей. Все надписи были на арабском языке, их следовало читать справа налево. Разобравшись с деньгами, снарядили автоматы, группой вышли из гостиницы и встали у ворот в ожидании машины.

  Рядом с нами на наших глазах расположился пожилой афганец, он вознамерился продавать вишню из огромных, сшитых из грубой ткани торб. В Союзе сумки стояли бы на земле или на прилавке, здесь они свисали с худых боков флегматичного серого ослика, неподвижно застывшего в тени ограды. Афганец принялся настойчиво предлагать свою вишню прохожим, но ее никто не брал.
 
  Мимо проходил неопределенного возраста местный житель в изношенном донельзя ватном халате. Вдруг он схватил из сумки вишенку и молниеносно забросил ее в рот.
 
  Продавец среагировал мгновенно, он закричал и чувствительно треснул бродягу ладонью по шее.

  Мы возмутились.
 
  - Вот жадина, одну вишенку пожалел бедняку!

  Торговец в ответ на нашу реакцию покачал головой, затем многозначитально поднял глаза вверх, к небу. Мы, конечно, ничего не поняли, однако наш дотошный переводчик-таджик подошел к афганцу и негромко переговорил с ним.

  Оказалось, продавцу не жалко вишни, но сейчас великий пост. Прохожий, съев вишенку при свете солнца, нарушил Коран, проявил непочтение к богу, совершил неблаговидный, греховный поступок.

  Наконец, подъехала машина, мы погрузились и поехали по кабульским улицам. Правила уличного движения, такие привычные дома, здесь, оказывается, фактически не применялись. Официально-то они существуют, однако соблюдают их своеобразно.
 
  Водители высовывали головы из кабин на перекрестках, кричали друг другу, мол, проезжай, махали руками. Договорившись и убедившись в безопасности, разъезжались.
 
  Непрерывно сигналили автомобильные клаксоны, предупреждая об опасности, водители то и дело показывали друг другу руками какие-то хитроумные знаки, перекидывались короткими фразами и продолжали движение, а на уличную разметку и дорожные знаки мало кто обращал внимание.
 
  В салонах многих автомашин на переднем сиденье рядом с водителем, несмотря на невероятную тесноту, сидели три человека. Наверное, здесь так принято.
 
  Часто попадались такси с тяжелым грузом или телеги, которые тащили двое мужчин. Один тянул груз спереди за оглобли, другой помогал, толкая сзади. После разгрузки один из рабочих садился на телегу, а второй его вез, так они отдыхали по очереди.
 
  По обеим сторонам улиц непрерывно тянулись духаны - торговые лавки. Они напоминали наши ларьки, только здесь для рекламы духанщики вывешивали свои товары снаружи. Громкие монотонные голоса зазывали покупателей.
 
  Когда проезжали реку Кабул, увидели торчащие из желтой воды головы буйволов. Так животные здесь спасались от жары.

  Прибыв на рынок, мы были буквально шокированы. Я неоднократно бывал на южных базарах, в том числе на знаменитых рынках Ташкента. Казалось, ничто теперь меня не могло удивить. Тем не менее, удивило и запомнилось на всю жизнь.

  Под жгучим и ярким, зависшим прямо над головой кабульским солнцем щедро и гостеприимно раскинулись нескончаемые шумные пестрые торговые ряды, заваленные разнообразной снедью, зеленью, экзотическими овощами и фруктами.

  Большие духаны буквально ломились от  товаров. Чего там только не было! Украшения, дубленки, радиоаппаратура, часы, драгоценные камни. Здесь заправляли воротилы, имевшие серьезные деловые контакты с Пакистаном, Ираном, Гонконгом, Индией.

  Продавцы, зазывая покупателей, не давали пройти. Они кричали, каждый приглашал зайти именно к нему, показывал товар, умело выпячивая достоинства и сглаживая недостатки.
 
  Многие торговцы знали некоторые русские слова: "Давай, смотри, хорошо." Обращала на себя внимание их обходительность.
 
  С нами поехал сотрудник, который  длительное время находился в Кабуле. Он разъяснил, что твердых, устоявшихся цен здесь не существует.
 
  Продавец называет произвольную цену, затем начинается длительный процесс торга. Рядиться приходится долго.
 
  Почувствовав, что товар заинтересовал, продавец вежливо, но настойчиво называл сумму, превышавшую ту, которую назвал покупатель. Если покупатель начинал терять интерес, потихоньку сбавлял цену.
 
  Таким образом, конечная цена может оказаться в несколько раз ниже первоначальной, а когда из-за незначительной разницы не сговаривались, и покупатель собирался уходить, продавец кричал ему в спину, что согласен.
 
  Причина столь продолжительных торгов объяснялась просто. В условиях, когда покупатели имели различный достаток, продавец при объявлении цены ориентировался вовсе не на цену соседа по торговому ряду. Путем торгов он пытался определить, какую сумму покупателю не жалко отдать за предлагаемый товар.
 
  Так наваривалась копейка. Без этого торговля превращалась в малоприбыльное и потому малоинтересное занятие.
 
  Конечно, такой рынок и такая торговля советскому человеку были в диковинку. Наши люди с детства привыкли к колхозным рынкам, где цены поддерживались примерно на одном уровне, а на прилавках в обязательном порядке выставлялись ценники. Походив по рядам, поторговавшись и кое-что купив, мы взглянули на часы и с удивлением обнаружили, что на незначительные покупки уходит просто уйма времени!

  Исключением можно было считать торговлю товарами из Индии. Ею заведовали индусы в интересных шапочках, из-под которых торчали длинные косички. Они, как правило, не торговались. Правда, и товар у них был другой, то были не фрукты, овощи или безделушки, а ювелирные изделия, драгоценные камни, серебро.
 
  Мясо лежало только в парном виде. Владельцы баранов пригоняли животных на рынок и резали прямо на месте за перегородкой в зависимости от спроса. Если мясо почему-то не шло, то оставшуюся часть баранов угоняли обратно домой до следующего дня.

  Торговые ряды буквально кишели подростками и малолетними, бродили толпы мальчиков и девочек. Они протягивали грязные ручонки и без устали пищали: "Пайса, пайса!"
 
  Благодаря бессмертному произведению Ильфа и Петрова можно было без труда догадаться, что ребятня требовала деньги. Мне, как и многим нашим только что прибывшим людям, стало жаль несчастных ребятишек, им практически никто не подавал. Вскоре поняли, почему.

  Я вручил несколько монет маленькой девочке в грязном платьице, и вдруг огромная неуправляемая толпа маленьких грязных существ мигом окружила меня. Все тянули ладошки, не давая пройти. Сначала я пытался давать им монеты, но детей становилось все больше и больше. В какой-то момент мне показалось, что я никогда не вырвусь из этого  кричащего, наперебой орущего сборища!
 
  Едва я пришел в себя, - меня ожидало новое приключение. Принимая от продавца фрукты, почувствовал, что кто-то снизу осторожно поддерживает пакет. Опустив глаза, увидел улыбчивого мальчонку. Удивившись, поблагодарил его, расплатился с продавцом и пошел дальше, однако мальчуган преградил дорогу и  потребовал плату за услугу.

  - Пайса!

  Удивление у меня сменилось растерянностью. Что поделаешь! Мальчика никто не просил помогать.
Такое обслуживание, да и вообще вся неспокойная обстановка на рынке, казались  странными.

  Я неуверенно посмотрел на мальчугана.
 
  - Пайса?
 
  - Пайса, пайса!
 
  Он спокойно, уверенно и твердо, словно взрослый мужчина, протянул руку. Пришлось искать монету в кармане.
 
  Другой мальчишка, увидев, что пакет с фруктами мешает мне вытащить деньги, ловко подхватил его, взял на руки и не отдавал, пока не дошел с ним до машины. Здесь мне пришлось  снова раскошеливаться.

  Кругом царила особая рыночная жизнь. Торг возникал по самому, казалось бы, незначительному поводу, из-за мелочей.
 
  Тем не менее, покупатель и продавец были взаимно вежливы, в особенности афганцы. Они всегда почтительно кланялись. Казалось, ничто не может вывести их из равновесия, лишь иногда они слегка обижались на непонимание.
Рядились торговцы за каждый афгани не из жадности. При общей бедности любая, даже самая мелкая монета стоила торга.
 
  Несмотря на военные действия и опасные дороги, торговля не просто  процветала, она шла бурно, ярко, живо. Купцы страдали, рисковали жизнью, с них брали непомерные пошлины, их облагали данью душманы, грабили уголовники, но оживленная торговля не прекращалась, шла своим чередом, пробивала все барьеры и, в конце концов, наваривала прибыль.

  Огромные автомашины непрестанно  следовали по трассам. Их высокие борта  традиционно разукрашивались, словно праздничные игрушки, и мне подумалось тогда, что никакие боевые действия, никакие политические режимы и никакие криминальные силы, какими бы грозными они не были все вместе взятые, не в силах запретить, пресечь, извести торговлю в этой загадочной стране, напоминающей многослойный пирог с многочисленными секретными начинками.

  Позже, во время моей командировки в одну из провинций, разукрашенная фура афганского торговца сыграла судьбоносную роль в моей жизни, об этом есть смысл рассказать отдельно.


  Глава восьмая. Искупались.

  Сказывалась особенность местного климата, завлекавшего в свои жаркие объятия ещё солдат Александра Македонского. Дышать становилось просто нечем.

  - Слушай, Олег, поехали на озеро, - предложил Георгий, добродушный большой и плотный как медведь советник царандоя. - Вода там замечательная, горная, чистая, холодная.

  Горная дорога считалась относительно безопасной, если не принимать во внимание один короткий участок между скал, который все старались проскакивать с ветерком. Там у нас в течение короткого времени сгорело два бронетранспортера, затем обстрелы прекратились, но никто не знал, возобновятся ли они вновь.

  Из расположения выехали на бронетранспортере втроём - Георгий, я и спокойный как удав пропитанный машинным маслом солдат срочной службы. Мы с Георгием сели к пулемёту в башне, а солдат - за руль.

  Настроение у нас было великолепное, Георгий всю дорогу балагурил, не уставая сравнивать окружающую местность с горными пейзажами Грузии, и сравнение оказывалось не в пользу Афганистана.

  Ничто не предвещало неприятностей, никакого дурного предчувствия, однако именно на том самом проблемном участке между удобных для обстрела дороги скал двигатель заглох, и бронированная махина встала как вкопанная.

  - Топливо закончилось, - бодро сказал солдат так, словно сообщил нам внезапную чрезвычайно радостную новость.

  - Утечка? - сказал я.

  - Нет, забыл заправить бак.

  Георгия всего будто перекосило.

  - Э, слушай, забыл, как забыл, как можно забыть! Что за беспечность, слушай, как так можно, не знаю. В гости к душманам привез, честное слово!

  Солдат махнул рукой и спокойно закурил "Казбек".

  - Да ерунда, что вы так переживаете! Сейчас сбегаю в расположение за соляркой. Двадцать литров нам за глаза хватит.

  Мы с Георгием переглянулись и вылезли на броню. Нам открылся великолепный пейзаж. Справа грозно тянется отвесная стена серых скал. Слева зияет бездонная пропасть. Обрыв такой, что голова кружится. В другой обстановке потрясающий вид вызвал бы восхищение и чувство восторга, однако в нашей ситуации величественность дикой природы производила гнетущее впечатление.

  Проклятая вражда человека к человеку! Казалось, все вокруг подспудно дышит опасностью и грозит неминуемой гибелью. Среди скал чудились коварные зрачки длинных стволов вражеских старинных винтовок.

  Солнце спряталось за горную вершину. Скоро стемнеет, а темнеет здесь быстро. Следует как можно быстрее убираться восвояси, однако идти пешком слишком рискованно.

  Позади и впереди нас тянется прекрасная асфальтированная дорога. Если бы не вынужденная остановка, мы сейчас не торчали бы здесь мишенью, а, искупавшись, посвежевшие и довольные стрелой мчались бы обратно.

  Странно всё как-то получилось. Вполне возможно, что солдат вовсе не забыл заправить бак, а намеренно привез нас сюда. Сдать моджахедам двух старших офицеров советской милиции, советников местного царандоя, - серьезный поступок. Если верить листовкам, которые непрестанно разносят и раздают из-под полы чумазые мальчуганы из кишлаков, солдата ожидает щедрое вознаграждение - крупная сумма в твердой валюте и сытая жизнь в Соединённых Штатах Америки.

  В таком случае пора появиться тем, кто, как говорится, заказал музыку.

  - Ай-яй-яй! - Георгий покачал головой и вытянул автомат из люка. - Как нехорошо получается.

  Солдат выбросил окурок, взял пустую канистру и быстро пошел по дороге в сторону нашей базы. Вот парень, откуда он такой взялся, даже автомат с собой не прихватил. Мне все больше начинало казаться, что солдат специально привез нас сюда.

  Мы с Георгием, не сговариваясь, остановили его, отобрали канистру и, не обращая внимания на его возражения, загнали в бронетранспортер.

  - Запомни, если пойдем пешком, то только вместе.

  - А чего ждём? Пошли!

  - Погоди, остынь, ишь ты какой! Когда не надо, слишком шустрый. Ты бы шустрил, когда технику проверял перед выездом.

  Я был полностью согласен с Георгием. Он озвучил мои мысли.

  Под прикрытием брони мы, сжимая автоматы, напряжённо, до рези в глазах долго всматривались в очертания скал, но никаких признаков присутствия противника не обнаружили.

  - Товарищи командиры, - нудно ныл из нутра бронетранспортера голос солдата, - пойдёмте домой!

  Мы молчали, не желая вступать с ним в бесполезный диалог. Пусть потомится немного, впредь будет наука.

  Вдруг из-за поворота со стороны озера  вынырнула ярко разукрашенная словно новогодняя ёлка разноцветная фура. Увидев застывший на дороге советский бронетранспортер, водитель-афганец отнюдь не убавил, а напротив заметно прибавил скорость.

  - Сейчас мы у духанщика бензин попросим, - сказал Георгий.

  Он вышел на дорогу и выразительно махнул дулом автомата, которое оказалось куда более авторитетным, нежели жезл сотрудника дорожной полиции.

  Дышащая жаром фура, тяжко вздохнув, нехотя прижалась к обочине и остановилась. Георгий без церемоний, обстановка не позволяла, вытянул за шиворот из кабины испуганного афганского парня и знаками показал, что нам требуется топливо из его бака.

  Обаятельный худой водитель сверкнул белозубой улыбкой и, эмоционально размахивая руками, принялся что-то объяснять. Георгию показалось, что парень отказывается, и он приблизил дуло автомата к его лицу, но я отвёл ладонью оружие моего коллеги в сторону.

  - Он говорит, что его бензин не подходит к нашему бронетранспортеру.

  Георгий оставил водителя и повернулся ко мне.

  - Грузовой автомобиль сможешь повести?

  - Я кроме мотоцикла ничего никогда не водил.

  - Хм, тогда сделаем так. Возьмём бронетранспортер на буксир. Наш солдат с автоматом сядет в кабину фуры рядом с водителем. Мы остаёмся в бронетранспортере. За руль в бронетранспортере сяду я, у меня дома своя машина, водить умею.

  Так и сделали. Прицепили трос, развернулись, и фура с надрывом потащила за собой многотонную массу. Минуту ехали нормально.

  Георгий, посмеиваясь, уверенно держал руль.

  - Единственное, что мешает, так это узкая щель.

  - Обзор, конечно, не тот, что в "Жигулях".

  - Ничего, Олег, доедем. Я везучий. Проверено. В Грузии на "Жигуленке" не по таким дорогам гонял. Эх, милая моя Грузия! Вот закончится наша длительная командировка, приедешь ты ко мне домой, насладишься сладким воздухом моей родины, съешь прозрачный виноград, выпьешь домашнего вина, увидишь наших женщин и уезжать не захочешь.

  В этот момент дорога стала забирать влево, фура вписалась в поворот, а бронетранспортер едва не слетел в пропасть.

  Я невольно схватился за руль.

  - Георгий, куда, обрыв, не видишь?

  -  Вижу, Олег, руль не слушается!

  Руль, в самом деле, словно свинцом налился, отяжелел, а  дорога как назло стала петлять. Нас спасло то, что фура, пуская клубы черного дыма, медленно тащила бронетранспортер и никак не могла набрать скорость.

  Наш руль закапризничал не на шутку, Георгию становилось всё сложнее и сложнее управляться с ним. Если руль все-таки удавалось повернуть, то для того, чтобы возвратить его в исходное положение, требовалось ещё больше усилий.

  Рулевое колесо возвращалось медленно, поэтому наш бронетранспортер катился так, словно его вел захмелевший водитель. Он широко выезжал то влево, то вправо. Георгий то и дело не успевал вписываться в повороты, а они, как нарочно, пошли один за другим.

  - Солдат. так твою, - страшно вздувая жилы на шее, весь взмокший от напряжения кричал Георгий, - не видишь, что за спиной, э, слушай, что за человек!

  Мысли иногда передаются на расстоянии, однако то был не наш случай, а услышать наши крики из-за надсадного рёва двигателя фуры солдат не мог. Я высунулся из башни и попытался знаками показать, что необходимо срочно остановиться. Ответной реакции не последовало.

  Солдат, как видно, всецело сосредоточился на водителе-афганце и поэтому совершенно не смотрит в боковое зеркало заднего вида. Водитель-афганец, конечно, обязан видеть, что творится позади его фуры, но, похоже, он крепко испугался наших автоматов и мало, что теперь соображает, или, возможно, решил, что раз мы так едем, значит, так надо, нам виднее, а то что руками машем, так это подгоняем, чтобы ехал быстрее.

  Мы понимали, что рано или поздно съедем в пропасть, но поделать ничего не могли, оказавшись в ловушке. Фура продолжала натужно тащить нас вперёд к очередному роковому повороту. Водитель, как видно, приноровившись к своему тяжёлому бронированному хвосту на тросе, заметно прибавил ход. Похоже, ему крепко надоела возня с нами, или стало поджимать время, а, может быть, он, в самом деле, решил, что я, высунувшись из люка, жестами требовал увеличить скорость.

  По всей видимости, все решится в ближайшие секунды, наш бронетранспортер либо сорвется с края обрыва вниз, либо врежется во встречный автомобиль, если он, на беду, на скорости выскочит из-за поворота.

  Я кожей почувствовал, что сейчас случится непоправимое.

  - Стой, стой!

  Георгий не слушал, продолжал рулить, однако руль заело наглухо,
и было совершенно непонятно, на что надеялся мой товарищ. Я силой заставил его нажать на тормоз.

  Трос натянулся до предела как гигантская гитарная струна и, вырвав крюк заднего бампера афганской фуры, отлетел в сторону.

  Наш бронетранспортер глубокомысленно замер у самого края отвесного склона, словно раздумывая, стоит ли ему ехать дальше. Фура устало фыркнула и тоже остановилась.

  Мы вылезли на дорогу. Георгий был весь мокрый словно только что искупался прямо в одежде.

  - Олег!

  - Георгий!

  - Олег, если бы не ты, я вообще ничего не соображаю. Проклятый руль! Кажется, вот-вот, и он сейчас повернется, а он как нарочно не поворачивается.

  Я попытался пошутить.

  - Вот как ты на своих "Жигулях" ездишь! Теперь понятно, дорогой.

  Георгий придал лицу серьезный вид, однако озорные смешинки в глазах выдавали.

  - Олег, я сделал открытие. Оказывается, боевой бронетранспортер это совсем не "Жигули".

  - Вот так мы живём, Георгий. Пока кончиком пальца или чего-то там ещё не проверим, - не успокоимся.

  Посмеялись, и напряжение незаметно ушло, растаяло.

  Тем временем солдат вылез из кабины фуры.

  - Чего вы, товарищи командиры, понятно, что с заглушенным двигателем выключается гидравлический усилитель рулевого колеса, до этого без усилителя никогда не рулили?

  - Э, слушай, отойди лучше, - сказал, отмахнувшись, мой товарищ, было непонятно, в шутку он говорит или всерьёз, однако в глубине его чёрных глаз, в самом деле, мелькнули недобрые огоньки. - Ты нас сегодня точно угробить решил!

  Солдат невозмутимо пожал худыми плечами, отошёл и снова закурил свой "Казбек". Похоже, он действительно не понимал, какой опасности мы все подвергались.

  Небольшая передышка вернула способность думать.

  - Сделаем так, - сказал я. - Солдат сядет на своё привычное место, я сяду в кабину к афганцу и буду следить, чтобы он ехал медленно и аккуратно, а то они вечно спешат, несутся, сломя голову. Ты, Георгий, располагайся в бронетранспортере и отдыхай. Вижу ты устал крепко.

  - Э, нет, товарищ сар мушавер! - обняв меня за плечи, сказал Георгий. - Афганца на себя возьму я, а вы как старший оставайтесь, пожалуйста, под прикрытием брони, да и солдату с вами будет спокойнее, а то я не сдержусь и гостинцев ему точно навешаю, он сегодня заслужил!

  Солдат услышал, повернулся к нам и изогнулся в реверансе.

  - А "дедушку" бить нельзя! Семь дней до приказа.

  Опять посмеялись, совершенно забыв об опасности. Афганец с лучезарной улыбкой терпеливо ждал, когда мы окончим свой разговор, периодически прерываемый громким смехом.

  Я показал ему на трос. Он ловко прикрепил его к заднему бамперу фуры. Затем поменялись местами и так доехали без проблем.

  Загнав бронетранспортер в расположение, мы подошли к афганскому водителю. Он был рад безумно, что мы его отпускаем, предлагал в подарок свои товары - персидские ковры, японские часы и магнитофоны.

  - Бакшиш, бакшиш!

  Он, наверное, не понял тогда и не осознал позже, по прошествии времени, что в тот день спас нам жизнь. После этого еще было всякое, однако вернувшись из командировки в Союз, я, завидев мчащиеся по дорогам фуры с высокими весело разукрашенными бортами, неизменно вспоминал этот случай и мысленно благодарил симпатичного, дружелюбного, бесхитростного афганского парня.


  Глава девятая. Повезло.

  Время истекало, следовало отправляться из Кабула в провинцию, однако многие вопросы оставались нерешенными. Мне как старшему советнику поручалось, помимо прочего, обеспечение аппарата снаряжением, другим необходимым имуществом по списку, и оказалось, что для всего этого требуется немало времени.
 
  Советники, назначенные в провинцию Каписа, уезжали первыми, их разместили  в колонне снабжения, везущей боеприпасы. Вечером нескончаемая вереница военных автомашин выстроилась у здания гостиницы.
 
  Люди приступали к исполнению своих обязанностей, настроение было приподнятым, офицеры-новички видели свою главную задачу в проведении просветительской работы среди населения и обеспечении профессионального роста сотрудников-афганцев, служивших в аппарате провинции.

  Все слабо владели навыками войны, но не беспокоились,  искренне полагая, что боевые действия не будут приоритетными в решении поставленных правительством задач. Развернувшиеся в скором времени события показали, что они, впрочем, как и все другие советские офицеры-советники, отправлявшиеся в провинции, в действительности совершенно не представляли, что их ожидает на самом деле.
 
  Колонна двинулась утром следующего дня. Все советники вышли из гостиницы проводить товарищей.
 
  Атмосфера царила праздничная. Видимо, под впечатлением от пламенных речей, непрестанно произносившихся с трибун на собраниях, появилась надежда, что именно вновь прибывшим удастся распутать афганский узел, помочь довести революцию до логического конца. Им все сердечно желали успехов, крепко жали руки.
 
  Вечером поступило известие, - колонну разгромили мятежники. Вся гостиница пришла в движение и загудела, словно растревоженный улей. Я по крупицам собирал информацию, вскоре кое-что стало проясняться.
 
  Оказалось, душманы, хорошо зная местность, заранее выбрали удобный для нападения участок трассы - тесное ущелье. Здесь они поставили мины.
 
  Автомашины стали подрываться, и противник открыл ураганный огонь из гранатометов, пулеметов и автоматов.
Вспыхнуло все разом, рвались бензобаки и боеприпасы, над дорогой поднялось огромное жуткое облако черного едкого дыма, внутри которого бешено сверкали огненные вспышки. Колонна погрузилась в  кромешный ад.

  Уцелевшие военные, охранявшие колонну, вывели наших советников из-под интенсивного огня под прикрытие глинобитных домиков, которые чудом оказались неподалеку от трассы.
 
  Огонь душманов не прекращался, к домикам удалось пробраться только ползком. Спрятались в одном из них, стали отстреливаться.
 
  Нападавшие, видя малочисленность группы, попытались выкурить всех наружу. Они подожгли соломенные крыши зажигательными пулями.
 
  Высохшая солома вспыхнула как порох. Крыша над головой заполыхала огнем. Мятежники, не прекращая стрельбы, начали сужать кольцо. Положение становилось критическим, однако кому-то из ребят явно благоволила Фортуна.
 
  Кто-то из военных догадался прихватить из горящего грузовика ящик с гранатами, а также коробки с пулеметными лентами по двести патронов, и когда установили ротный пулемет на сошках, стало намного веселее. Огонь оказался более интенсивным и действенным.
 
  Через некоторое время выяснилось, что душманы стремятся взять советских специалистов в плен. Руководители мятежников переправляли пленных в Женеву, наглядно демонстрируя всему миру роль Советского Союза в организации агрессии против Афганистана, так все преподносилось. Они показывали наших людей представителям дипломатического корпуса, корреспондентам средств массовой информации, им за это щедро платили, гораздо больше, чем за убитых.
 
  Мятежники несли потери, но, тем не менее, старались испугать, а не уничтожить. Складывалось впечатление, что они были осведомлены о том, что в колонне находились непростые офицеры, взятие которых в плен сулит немалую прибыль.
 
  Бой продолжался. Дышащее жаром горящее перекрытие не выдержало.
 
  Внутрь дома рухнули раскаленные головешки. Пылающая крыша грозила полностью обвалиться в любой момент.
 
  Дышать становилось просто нечем. Все помещения заполнил едкий дым.

  Под обстрелом наши люди выползли из дома и, укрывшись за дувалами (высокими массивными глинобитными дворовыми ограждениями), продолжали сопротивление. Положение казалось безвыходным, советники приготовили гранаты на самый крайний случай, живым попасть в руки врага никто не желал.

  Спасло чудо, трудно сказать, какое по счету. Сообщить о происшествии они не могли, рация сгорела в колонне, однако один добросовестный военный руководитель ждал информации о продвижении колонны, в условленное время не получил ее и организовал вылет вертолетов.

  Душманы время от времени сбивали советские вертолеты, однако несмотря на это постоянно несли от них большие потери, поэтому всячески избегали встреч с ними. Вертолеты всегда появлялись неожиданно, неся перед собой огненный смерч.

  Пилоты, как правило, шли на небольшой высоте, стараясь накрыть противника с первого захода. Если первый залп реактивных снарядов не достигал цели, душманы делали все, чтобы сбить винтокрылую машину, понимая, что второй заход для них окажется роковым. В ходе боевых действий принимались дополнительные меры защиты, например, к кабинам прикреплялись бронированные щиты, которые лучше защищали экипаж.
 
  В этот раз благодаря бдительности руководства боевые стрекозы весьма кстати появились на поле боя. Рев вертолетных двигателей застал мятежников врасплох, место нападения на колонну пилоты обнаружили сразу, увидев издалека алое зарево от пылающих автомашин.
 
  Стрельба стихла,  душманы попытались ускользнуть по горному ущелью. Сделав облет местности,  экипаж одного из вертолетов вовремя заметил их и плотно накрыл огнем.
 
  Другой вертолет ювелирно точно зашел на посадку, моторы не глушил, выполняя строгое предписание. Экипаж быстро подобрал всех оставшихся в живых, взял курс на Кабул, сообщил по рации координаты, и к месту нападения на колонну в спешном порядке направилась бронетехника в сопровождении пехотинцев. Прибыв на место,  они обнаружили лишь разбитую колонну, сгоревшие дома у дороги и множество вражеских трупов в ущелье.
 
  Узнав о трагедии, мы с тревогой ждали дополнительных известий. Вместо информации появились сами советники. Выглядели они ужасно. Обгоревшая  одежда свисала клочьями. Сажа и глина въелись в лицо и кожу.
 
  Пострадавших отмыли, быстро переодели, врачи провели обследование, сделали необходимые уколы и накормили таблетками.  Герои дня постепенно приходили в себя.
 
  Вечером стихийно организовался праздничный ужин. Выпив крепчайшего чаю, именинники, наконец, смогли нормально разговаривать и радоваться.

  Они вернулись с того света практически без единой царапины, их слушали с большим интересом, стараясь почерпнуть полезную для себя информацию. Выслушав рассказ, все  решили, что попавшим в переделку ребятам крупно повезло, так везет в жизни только один раз.

  В тот вечер у меня появилось странное чувство, которое не покидало все осташиеся дни пребывания в этой малознакомой стране, а их тогда впереди оставалось еще очень много. Суть этого чувства объяснить непросто. Наверное, лучше всех это сделал мой замполит.

  Он поднял тост в честь моего прибытия в Александрию Арахосию, как назвал Александр Македонский заложенную им здесь две тысячи триста лет назад крепость, позже превратившуюся в Кандагар:

  - За успех нашего безнадежного дела, которое так надежно находится в наших руках!

Продолжение см. Палящее солнце Кандагара - 2 и Палящее солнце Кандагара - 3.