Ранняя греческая трагедия (архаическая, под самый финал гомеровской эпохи) -- совсем не то, что было в век классики. Если изящный и утонченный Еврипид гармонично "закольцовывает" историю страдальца Ореста (цепь убийств в его семье пошла от того, что сестру Ифигению принесли в жертву. Стало быть, достаточно найти И. в Тавриде, убедиться, что она жива, а слух о заклании был ложным -- и проклятие спадёт само собой)...
... То у Эсхила -- дисгармония и первозданный ужас. И. мертва; горе матери (Клитемнестры) понуждает её мстить.
"Не позорною смерть его кажется мне;
Вероломство ж мое --
Не коварней удара, что милым нанес
Семьянин-властелин,
Мне из сердца исторгнув, отец-душегуб,
Наш весенний побег, Ифигению-дочь!
Коль добро то убийство, и это -- добро.
И в Аиде ему на живых не роптать:
Что посеял -- пожал;
Претерпел, что содеял, -- не боле".
Хор не согласен?.. Хор возражает? Да: это -- диалектика (не марксистская. Но все же диалектика). Правы афинские старейшины, осуждающие убийство царя, -- права и царица. Месть за ребенка -- святое; однако смерть Агамемнона тоже д. б. отомщена -- и Орест проливает кровь матери. В свою очередь, Ореста преследуют Эринии (богини возмездия), он сходит с ума. Решает проблему Аполлон -- просто сказав: "будем считать, что он не виновен".
Понимаете?.. В мире до-перикловской Греции, где нет правых и не правых (как я уже сказал, Агамемнон отнюдь не кроткая овечка, -- какой бы лютой ни казалась со стороны царица К., а логика в её действиях есть! Парадоксальная логика, и все же... в этой логике есть высшая справедливость: смерть всех сравняет. Убитого мужа Клитемнестра готова простить (вернее, просто не гневается на него). Живого -- нет. Всем плохо, всех жалко, -- и все заслужили Зевсову кару.
"Ифигении милой прилично, одной, --
Целованием уст
Бездыханных, дочерним приветом, отца
Повстречать и приветить и, нежно обняв,
Унести по волнам Ахерона."
...Так вот, в мире, где по сути нет ни добра, ни зла, единственное спасение от беспредела и первозданной анархии -- эти два слова: "будем считать". Примем, что убийца матери невиновен (а если на самом деле не так, и Орест -- та ещё сволочь, то... не станем об этом вспоминать, дабы не умножать скорбь).
Вот этим-то и велик Эсхил. В отличие от двух других греческих трагиков, он изображает жизнь непредвзято -- сложной и несводимой к определённым парадигмам. Ты грешен, смертный; прими это. Прими, что жизнь = большой бардак -- ведь мы живём лишь раз, и уж какая она есть, но другой не дано.
(В переводах Апта и Иванова, однако, основной конфликт "Орестеи" больше напоминает стандартную борьбу белого с чёрным... Тем не менее, и по ним можно угадать обьективистский подход Эсхила).
Сорри за тавтологию и многословие. Написал, как мог; просто недавно перечитывал, вот и торкнуло...
11 из 10.
------------------
Illustrated by WomboDream