Исход

Исход. Рассказ.

Одна из тех историй, которую услышали в своем паломничестве будущий маркграф Ансальдо и его жена маркграфиня Амальфрида. Она не вошла и не войдет в повесть, которую я начал некоторое время назад и, если дозволит и вдохновит Господь Бог Иисус Христос, я тоже когда-нибудь завершу. Так как это отдельный рассказ. Один из многих среди других фантастических книг и повествований о людях, явлениях и событиях, которых никогда не было и никогда не произойдет на этой земле.

***

В те давние годы, когда на севере шла очередная кровопролитная и затяжная война между христианскими королевствами и герцогствами, а нечестивые халифы язычников на юге делили между собой власть и временно заключили с Северным Королевством коварное перемирие в надежде направить в его земли эмиссаров, чтобы распространить свое лжеучение и тем самым посеять еще больший раздор, на южной границе на несколько десятилетий воцарились благоденствие, покой и мир.
Прекратились внезапные и жестокие набеги с юга, и больше не проходили через приграничные земли грозные, идущие с севера в воинское паломничество армии и жившие кряду много поколений и веков в укрепленных городках и долинах вдоль южных гор люди с облегчением вздохнули. Опасность отступала, и на протяжении нескольких долгих десятилетий никто не нарушил эту благодатную, но временную тишину.
Магистрат сократил охранявшие границу наемные военные артели. Уменьшил численность городского ополчения и гарнизоны в фортах. А пришлые, постоянно сражающиеся с дикими кровожадными ордами южан армии и постоянно квартирующие в городе отряды грозных и непреклонных, ищущих воинского подвига и служения мечом, христианских графов и герцогов, сменили благожелательные торговцы и богатые, образованные люди с обеих сторон границы. Те, кто ища убежища в большом укрепленном городе у подножья увенчанных белыми остриями ледников гор, бежали со своими семьями от бушующей в своих родных землях войны. Помимо своих многочисленных домочадцев такие, привозили с собой много денег и свое имущество, платили налоги, покупали права и привилегии. Строили себе дома в плодородных долинах, орошаемых многочисленными ручьями, что брали свое начало высоко в горах у подножья ледников, и внутри высоких, хорошо укрепленных городских стен.
И если к пришлым с запада и севера жители города были благосклонны, видели в них братьев и сестер во Христе, благоволили и помогали им, то к иноверцам-южанам по старой памяти они закономерно, много лет кряду, относились холодно, отстраненно и с недоверием. Но шли годы процветания и мира и отношение к чужакам постепенно начало теплеть. Тем более и сами они явно не проявляли открытой агрессии. Держались осторожно, регулярно и во всеуслышание заявляли о своем дружелюбии. Приводили с собой богатые караваны груженых самыми разными диковинными товарами верблюдов, ставили на равнине крикливо и необычно раскрашенные шатры и устраивали богатые базары и веселые ярмарки. Приносили подарки и всячески проявляли свое дружелюбие и готовность участвовать в жизни и проблемах города, чем вскоре завоевали благосклонность местных граждан, среди которых уже выросло и завело своих детей поколение, что не видело жестокости прошлых кровопролитных войн и бесчеловечных набегов, которые раньше совершали на эти земли их предки.
Так, с годами привыкнув к постоянному присутствию рядом чужаков, к их цветистым льстивым речам, к их забавному неместному говору и услужливым улыбкам, люди перестали избегать и сторониться их. А многие даже начали вступать с ними в отношения, и с каждым годом все больше и больше отмахивались, спорили, отказывались слушать предупреждения и упреки бледных епископов и светловолосых никогда не стареющих инквизиторов, диктующих им волю короля Гранитного Утеса и королевы Белой Вьюги. Сущностей, что бессменно, от самого основания города, правили этими землями, живя в замке со множеством острых  каменных шпилей среди белых ледников на вершине горы.
И со временем богатые южные вельможи и купцы тоже приобрели себе в городе дома, наняли себе из горожан охрану и прислугу, построили и органиовали хозяйство и фермы на которых выращивали душистый виноград, подсолнечник и хлопок. Приобрели себе места в магистранте, суде и торговых гильдиях.
Почувствовав что им здесь больше ничего не угрожает, они привезли с собой множество родственников и соплеменников с их многолюдными шумными семьями, которых поселили рядом с собой в своих новых жилищах. Организовали для них школы, в которых без всякой платы учили не только своих, но и местных крестьянских детей. А вскоре настолько освоились и укоренились в городе, установили с соседями столь дружеские и доверительные отношения, что даже несмотря на предупреждения светловолосых инквизиторов, что все время приглядывали за ними, и регулярные инспекции закованных в черные латы, никогда не снимающих своих глухих шлемов немногословных рыцарей, что заходили в их молельные комнаты и дома и открыто запрещали им говорить о своем нечестивом вероучении, проповедовать его и даже произносить на людях сами имена своего пророка и пославшего его антихриста, один за одним, местные жители начали в начале втайне, а потом и явно участвовать в их молитвенных собраниях. Слушать их, принимать их веру и смешивать с ними кровь, в обмен на богатые подарки, обещания вечной помощи и дружбы, отдавая им в жены своих сестер и дочерей. И чем больше проходило лет с тех пор, как был установлен этот казавшийся тогда таким долгим, нерушимым и праведным мир. Чем больше местных женщин выходили замуж за черноволосых, носатых, бреющих только усы, постоянно прибывающих с юга, молодых темпераментных чужаков, скрепляя с ними свои семьи узами брака и клятв, и чем больше появлялось их темных детей на улицах, тем глубже и глубже проникали в жизнь города, тем более укоренялись среди местных горожан и селян, привнесенные чужаками, обычаи, порядки и быт. Так что многие из местных мужчин, презрительно отмахнувшись от былой славы христианского воинского паломничества, завоеванной отвагой и кровью их непримиримых предков, даже поступили на службу в охрану караванов и наемные отрады халифов, что набирали себе войска, для набегов друг на друга и грабежа соседских земель. По возвращению же домой, они собирали вокруг себя знакомых и родню и вечерами подолгу рассказывали о том, как много всего чудесного и небывалого встречали в своих опасных, но весьма прибыльных путешествиях.
Говорили о теплых странах и вечнозеленых лесах. О садах, где собирают два урожая в год, об огромных бесчисленных городах из стекла, белого мрамора и серого цемента. О величии южных халифов, об их богатых базарах, где есть все. О мощенных мозаикой широких улицах, о фонтанах и роскошных дворцах. О поднимающихся высоко в небо, видимых из-за горизонта минаретах. О бесконечных, во всем помогающих друг другу, идущих по дорогам процессиям паломников закутанных в белую и чистую как бескрайние дюны пустынь, ниспадающую ткань. Об огромных храмах, и миллионах стоящих на коленях склонив головы и молящихся в них, праведных и благочестивых, до последней буквы следующих закону, не способных ни на какое зло, отвергающих всякий грех, людей.
Все, кто наблюдал это своими глазами и вернулся, не могли сдержать слов восторга: настолько они были восхищены их единством и силой их веры. И, каждый раз вспоминая об увиденном, горестно сетовали о том: почему до сих пор с этими намного более цивилизованными и справедливыми, чем неотесанные, злобные и высокомерные христианские бароны и графы, людьми, до сих пор не был заключен вечный, благоденственный для всех живущих на земле мир.
- Они тоже признают и почитают Христа, но для них он только святой человек – разъясняли, убеждали они – но что это меняет, если и у нас и у них один Бог? К чему эта бесконечная война, что веками несла нам всем только горе, разрушения и смерти? Их города намного больше наших. Они прекрасны. Их армии и флоты огромны, они владеют половиной мира. А мы? У нас каждый тянет только на себя, каждый сам себе король, сам себе герцог. Мы все время воюем друг с другом. Мы мелочны, недальновидны, разобщены и слабы. Они могли бы разбить нас, но не делают этого, только потому, что хотят, чтобы мы одумались сами. И раз наши короли и герцоги так верны всеблагому и доброму Творцу, не должны ли они сами из милосердия первыми сложить оружие? Не должны ли они перестать упорствовать, из смирения, о котором они постоянно рассказывают нам на проповедях, словами наших погрязших в богатстве и разврате священников? Наши только твердят нам по заповедям, а они, там на юге, по заповедям живут. И они намного больше христиане, чем мы. По делам их узнаете их. И это нам надо отказаться от наших заблуждений. Чтобы мы все стали братьями, как и положено быть всем людям, и на земле навсегда воцарился вечный закон, порядок и мир.
Так начиналась эта смута. И чем больше бородатых черноволосых мужчин селились в городе и окрестностях, чем больше купцов, путешественников и наемных солдат возвращались со службы из южных стран, чем больше женщин выходили замуж за чужаков, тем более открыто люди говорили о том, что пора сбросить оковы старой и мрачной, отжившей свое, веры в Распятого. Как пренебрежительно именовали между собой южане Господа нашего Иисуса Христа. Выгнать из города прочь не способных связать и двух слов против мудрости догматов иноверцев, что на каждый случай жизни имели в своих книгах нужные слова, всех неграмотных священников, бледных епископов, светловолосых инквизиторов, немногословных рыцарей в черных латах, и их огромных серых, голубоглазых котов. Что постоянно шипели и без всяких причин царапали и кусали отдавшихся иноземным мужчинам женщин и их темнокожих, темноволосых детей. Что надо разрешить южанам строить свои храмы, открыто молиться на городских стенах и улицах и объявить о выходе из конфедерации вечно воюющих друг с другом, погрязших в бесконечных распрях, склоках и войнах христианских королевств. Принять новую, самую правильную и истинную, веру и заключить с султаном и его халифами вечный и благоденственный для всех живущих на земле мир.
- Что нам, кроме войны, набегов и слез, с того, что наши земли принадлежат какому-то королю с севера? – шептались между собой они – он далеко, и не защитит нас. А так мы дадим новую присягу султану, и никто не будет грабить нас, потому что теперь мы будем его подданными, сами будем его людьми!
Но среди горожан было много и тех, кто остался верен Христу. Они спорили, пытались увещевать сограждан, что нельзя идти на такое. Что, какими бы не были очевидные выгоды и как бы не хотелось всеми правдами и неправдами, отдавшись под чужую власть, попытаться избежать грядущих бед, любое предательство, а тем более вероотступничество, любое дело, совершенное против Господа нашего Иисуса Христа, всегда и неминуемо обернется еще большим, жестоким и кровопролитным злом.
Но чужаки были уже слишком сильны. И многих из таких запугали, других убедили родственники, что были связаны с иноземцами кровными семейными узами, а некоторых, кто открыто выступил против язычников и их лжепророка, убили. Оставшиеся же возроптали, и не раз обращались к бледным епископам, почему до сих пор молчат король Гранитный Утес и королева Белая Вьюга. Вечные правители города, что обитают в безлюдном замке высоко на горе во льдах, и которых никогда не видел никто из живущих. А некоторые даже утверждали, что это все наглая ложь и хитрая выдумка, раздуваемая для того, чтобы держать в повиновении и страхе людей и собираться с них налоги, и на самом деле их нет.
Так прошло еще какое-то время. Король и королева молчали. Верные были в недоумении и смущены. И чем больше в городе и окрестностях распространялось влияние уже основательно укоренившихся и в магистрате, в производственных факториях и торговых гильдиях чужаков, тем больше назревал раскол среди его жителей. В городе царили страх, недоверие и раздор, и все шло к погромам и бунтам, но в праздник Введения Девы Марии в храм, когда даже в северных землях, где зима морозная и холодная, даже в самую лютую стужу, на несколько часов распускаются пушистые и нежные бутоны верб, служащие литургию в городских соборах и храмах священники, направили крестный ход не как обычно по городу вкруг. А к всегда закрытым воротам в западном районе города. Тем самым, что вели к ущелью в сторону безлюдного замка со множеством острых каменных башен, стоящему в ледниках на самой вершине горы.
Длинной процессией, со множеством факелов и светильников в руках, недоумевающие и напуганные этим событием горожане вместе со своими семьями, спешно забрав из домов даже самых малых детей, длинной, многотысячной процессией прошли через них. А те, кто ужаснулся этого страшного и небывалого знамения и остался на площади, с тревогой наблюдали, как следом за верными Христу в ворота вошли и тоже покинули город и светловолосые инквизиторы со своими серыми, голубоглазыми котами. И черные немногословные, никогда не снимающие свои шлемы и латы рыцари и украшенные крестами, железные боевые машины, что всегда, сколько горожане себя помнили, бессменно стояли на страже городских ворот. Охраняли их от вторжения извне.
Так свершилось то, чего так жадно желали все те, кто принял лжеучение чужаков. Без всякого сопротивления, крови и бунта, город покинули не только все священники, инквизиторы, епископы и рыцари, но и почти все кто был достаточно тверд, и кого бы без этого им пришлось убивать или убеждать запугиванием и силой. Все, кто, несмотря на все уговоры, убеждения и угрозы остался верен Христу. Не отрекся от Него, как от Господа Бога, приравняв Его всего лишь к одному из пророков-людей.
Последним вошел в ворота Патриарх. Унес с собой всегда стоявший у алтаря самого главного храма города водруженный на древко тяжелый каменный крест. Ворота ущелья закрылись за ним и все, кто потом, когда подходил к ним близко, пробовали забраться на стену или скалы вокруг, чтобы заглянуть за них, испытывали внезапный парализующий страх. А те, кто все же преодолел его и прошел ущелье, ведущее к замку на горе среди льдов, по возвращению рассказали, что там, где единственная, ведущая только вверх, в гору, дорога поднимается достаточно высоко, на ней лежит нетронутый и непроходимый глубокий снег. Что на склонах и покрывающих их снежных покровах, насколько хватает глаз, нет никаких следов лагеря. Не видно ни дыма костров, ни печных труб. Ни отпечатков сапог, ни иного присутствия ушедших. И все, кто прошел этим путем, а это было не меньше трети всего населения города, наверное, бросились в пропасть. Или, безоговорочно внимая фанатичным словам и ловким лицемерным цитатам безумных бледных епископов, ослепленные своим фанатизмом и глупостью, эгоистично разменяли свои жизни и жизни своих доверчивых жен и детей на призрачные обещания будущего недостижимого рая, послушно легли на снег, замерзли на нем и погибли все до единого.
- Вот к чему привела ваша неправильная, лицемерная вера! – тыкали, указывали на белые пики гор, с напористым нечестивым назиданием, не скрывая своего кровожадного восторга, новыми хозяевами города расхаживая по улицам, рассказывали, поучали со своим отвратительным, злорадным акцентом, говорили чужаки – вот вам пример! Вот что будет со всеми из вас, кто отказывается слушать добром! Вот для чего мы сражались с вами без всякой пощады! Жестоко убивали и угнетали вас! Чтобы вы испугались и отказались от ваших заблуждений ради будущего благоденствия и мира! Ради главенства истинного закона на всей земле!
В последующие же месяцы в городе были закрыты все храмы и сняты все иконы, колокола и кресты. А те из верных Христу, кто остался, не бежал из города, бросив все свое имущество, или не укрылся в окрестных горах, обложены непосильной данью до тех пор, пока прилюдно и унизительно не отрекутся от своей веры. Те же, кто выступил открыто против и протестовал, были преданы пытке или публично и жестоко, для устрашения остальных, казнены.
Так прошло полгода. А летом с юга пришла новая армия: воинство очередного мятежного халифа, что узнав о том, что его недруги захватили богатый христианский город на севере, воспользовавшись их слабостью при дворе султана, легко овладел им. Но прежние хозяева направили против него еще большее войско в попытке отбить завоеванное. Так все лето в предгорьях, где растут серый ковыль и красный львиный зев, шла резня. Были сожжены дома и поселки, вырублены виноградники, вытоптаны копытами боевых коней поля. Разрушены и разворованы замки, богатые дома и особняки. Черный дым пожарищ поднимался в небо и смешивался с серыми предгрозовыми тучами. Город был взят и предан разграблению. В пустых домах убитых, изгнанных и ушедших горожан поселились новые хозяева и разместился гарнизон. Бесчисленные орды вооруженных и злобных, творящих самые отвратительные беззакония, темнолицых бородатых, со сбритыми усами и омерзительными иноземными именами и кличками, людей наводнили улицы. Тысячами стекаясь в город, который теперь готовили как штаб и плацдарм для внезапного вторжения в земли северных, разобщенных смутой и ослабленных затяжной многолетней войной христианских королевств.
Так, в этих страшных приготовлениях к вероломному и подлому разрыву заключенного много десятилетий назад мира, прошла осень. Армия уже была собрана, и встала на зимние квартиры, чтобы весной начать свой кровавый завоевательный поход, как в день Введения Девы Марии в храм, когда даже на севере, в самую лютую зимнюю стужу, на несколько часов около полуночи распускаются нежные и пушистые бутоны верб, случилось страшное. То, чего не ждали ни завоеватели ни запуганные, подавленные, страдающие от нечестивых притеснений чужаков, оставшиеся в городе, покоренные жители.
С утра с гор подул нестерпимый и небывало сильный ледяной ветер. Принес с собой белую, никогда до этих пор невиданную в предгорьях и на равнинах внизу, вьюгу, метущую ледяной и колючий, секущий до крови снег. Вместе в ней пришел крупный, величиной с человеческую голову, град. Он пробивал крыши домов, ломал повозки, насмерть сбивал скот, людей и лошадей. А когда к вечеру он закончился и густой летящий белый буран накрыл все вокруг своей непроглядной и страшной морозной пеленой, в его ревущем ветром сумраке со стороны западных ворот города вспыхнули множество ярчайших, похожих на глаза горящих красных и пронзительно бело-голубых огней.
Те, кто выжил в ту ночь, рассказывали потом, что все светильники и печи внезапно погасли, и стало нестерпимо холодно и темно. Вокруг страшно и испуганно кричали люди, ржали лошади, ревел скот, гремели падающие со стен камни, и оглушительно трещало ломающееся дерево. А по улицам, выламывая двери и окна, разрывая и давя всех, кто укрылся от непогоды в домах, текли как будто живые потоки плотного снега вперемежку с обломками скал. Люди видели в них бесконечных, извивающихся ледяных драконов и многочисленные, поджигающие все вокруг своими вспышками страшные, горящие глаза. Видели стремительно разевающиеся пасти, пожираюшие на своем пути всех и огромных, похожих на серых мохнатых, с длинной и острой, обледеневшей шерстью котов или волков, что прыгали по крышам. Вламывались в проломы и окна, набрасывались, терзали и рвали уцелевших. Говорили, что были среди них и мчащиеся, летящие над мостовыми в сумрачной пелене шторма фигуры, отдаленно похожие на вечномолодых, светловолосых инквизиторов. И бьющие ослепительными лучами холодного огня, таранящие и давящие все вокруг, боевые машины, и чудовища, похожие на закованных в глухие черные рыцарские латы невиданных, жутких зверей.
Что сразу же следом за ними, подгоняемые в спины ветром и снегом с гор, явились бледные епископы и священники с негаснущими, яркими, полощущими по ветру как флаги, свечами в руках. А с ними бесчисленная армия облаченных в серую стальную броню, несущих знамена с крестами и ликом Спасителя и Девы Марии, вооруженных, идущих в бой, мужчин.
К утру, выбив оставшихся чужаков из крепостных башен, фортов на скалах и укрепленных особняков, они заняли весь город. И выставленные на стенах часовые еще долгое время с тревогой наблюдали, как над засыпанной свежим белым снегом равниной внизу, медленно сдвигаясь за горизонт на юг, клубилась непроглядная и сумрачная штормовая пелена. Как мерцали в ней вспышки молний и сполохи бесчисленных красных и бело-голубых глаз, после которых на телах, кто был рядом с ними, оставались неисцелимые, обугленные ожоги и ослепительные прямые нити холодных, бьющих до самого горизонта, разящих без промаха пробивающих любые стены и любую броню лучей. Как следом за ней, скакали, мчались ужасные черные твари. Давили и разрывали на куски спасающихся бегством, предательски бросивших на смерть далеко позади свою челядь, отдавшихся им женщин, детей и родню, наемников халифа, его солдат и вельмож. Опрокидывали и ломали их повозки, топтали палатки и юрты, валили и поджигали пестрые, раскрашенные диковинными, чужими, узорами шатры, а всех кто вставал у них на пути, убивали самой страшной и мучительной смертью.
Вечером в главный городской собор, который язычники, в знак надругательства над Христовой верой, в самые первые дни властвования в городе превратили в место для своего богомерзкого поклонения, вошел Патриарх. Миновав омерзительную гору из горящих молельных ковров, нечестивых книг и подушек, что граждане собрали по всему городу на площади перед храмом, и подожгли, он прошествовал вдоль колонн, держа высоко в руках водруженный на древко тот самый, унесенным им из собора год назад, каменный крест. Встал на том месте, где был алтарь, у которого накануне исхода они служили здесь свою последнюю праздничную литургию. Обернулся к многочисленным, вошедшим вслед за ним людям в серых латах, со знаменами, мечами, ружьями и копьями в руках. Тем, кто, год назад, оставшись верными Христу, смиренно и беспрекословно доверившись Его воле, без оглядки оставив свои дома и имущество, ушел вместе со своими семьями из города, и теперь вернулся, чтобы с оружием в руках отбить его у чужаков. Осенил себя крестным знамением и провозгласил.
- Веру вашу, верность вашу, служение ваше, да помянет Господь Бог во Царствии своем!
К кресту подошел огромный мохнатый зверь со множеством переливающихся огнями красных и бело-голубых глаз и длинной обледеневший острыми сосульками-шипами шерстью. Самый сильный и крупный из тех, что спустился вместе со штормом с горы, и смиренно склонил голову перед ним.
Все были воодушевлены и чрезвычайно напуганы всеми этими страшными событиями. Растерянно ходили по городу, с изумлением оглядывали свои разграбленные, уже обжитые уже совсем другими людьми дворы и комнаты и, удивляясь, как все изменилось. Говорили между собой: как такое могло произойти. Ведь они только несколько дней назад как покинули свои дома с намерением подняться по дороге в одну из тайных, скрытых в склонах горы, древних подземных крепостей. Чтобы укрыв в ее безопасности своих детей и жен, взяв в руки оружие, под руководством новых, выбранных взамен продавшихся чужакам, городских старшин и Патриарха вернуться и дать отпор, захватившим их землю язычникам.
А весной на святую Пасху с севера пришли вести о том, что война на севере окончилась, и между христианскими королевствами и графствами заключен долгожданный и прочный мир. И в город для зашиты от набегов с юга вскоре прибудет один из полков освободившейся после сражений королевской армии, усиленный самыми настоящими и современными боевыми машинами и артиллерией.
Те же из горожан, кто остался в городе и окрестностях после исхода и выжил, рассказывали страшное о том, как им было на самом деле под властью иноверцев и чужаков. И, слушая их чудовищные рассказы о терроре, ужасах этого нашествия и смерти, люди поняли, чего на самом деле стоили эти вероломно и лживо обещанные захватчиками благоденствие, согласие и мир. Записав множество этих жутких, исполненных обмана, предательства и беззакония свидетельств, завещали потомкам и подданным других христианских королевств и герцогств усвоить и навсегда запомнить этот страшный и жестокий урок. Который с благословения Господа нашего Иисуса Христа, что в назидание нам ниспосылает не только долгие годы счастья, покоя и мира, но и войну, болезни, горе и зло, в ответ на предательство, маловерие, слабость, жадность, глупость и трусость, преподали людям праведные король Гранитный Утес и королева Белая Вьюга. Преклонившие колени перед Христом, по служению, вере и верности своим тоже надеющиеся на Его милость, нечеловеческие сущности. Те, что от начала времен обитают в безлюдном замке со множеством острых каменных башен на горе в ледниках. Приглядывают за людьми внизу пристальными голубыми глазами огромных серых кошек и диктуют им свою праведную волю устами бледных епископов, светловолосых инквизиторов и немногословных, всегда закованных в черные латы и никогда не открывающих глухих забрал своих шлемов рыцарей.

Доктор Эф