Декабрь. Весна, антре!

               

                3.

    В силу неугомонности своей птичьей натуры, ворона слыла меж пернатого сообщества штучкой деятельной и, за редким исключением, редко унывающей.
    Как ни старались обстоятельства и факты, а также прочие инсинуации сломить, прогнуть её под себя, она яростно сопротивлялась. Потому что видела, во что превратились болтливые попугайчики, - о мухах, чьи мумии совками выбрасывались в мусорные вёдра речь не идёт, - попавшие в золотую клетку неволи: корма, хоть зоб забей, питьё – водичка специальная, обеззараженная круглосуточно, заботливые хозяева почистят пёрышки, помоют, расчешут, за загривком почешут, по спинке погладят. Только при таком жирном раскладе балаболистые волнистые попугайчики отчего-то быстро утрачивают способность краснобайствовать и заливаться хрустальным пением, остаётся умение свистеть по приказу хозяина, перья в клюв да весёлый свист, и начисто растворяется в неизвестности способность к репродукции, приводящая к катастрофическому вымиранию популяции. Ох, беда с этими любителями сытой жизни в неволе! Не учит их чужой пример, хотят на собственных перьях научиться! Сами-то они, - попугайчики и прочая несъедобная снедь, - над этим не задумываются. А зачем, спрашивается? За них всё продумали, рассчитали, внесли в распорядок: когда кормить, когда поить, - это наука целая, - когда дать витаминку, авитаминоз штука вредная, негоже брезговать витаминами, когда к доктору на плановый медосмотр свозить. Опять же в клетке! Кто ж его на волю выпустит?! Он же, болезный, умрёт от потери ориентации в пространстве! Потому – в клетке! Из неё на мир посмотреть и сделать вывод: в клетке лучше! Совсем болезные, точнее – облезлые, от рук отбились. Отдалились от матушки-природы, приняли кабальные условия поработителей. А ведь природа умна, как ни крути пернатые мозги, как ни выпрямляй извилины, ведь она им все эти прелести предоставляла, все эти разносолы. Нужно всего-то приложить минимум усилий. И не надо ждать витаминной щедрости хозяйской, этого добра в ягодах столько, начни перечислять – со счёту собьёшься.   
    Да… Такие вот мысли, нет-нет, вертелись в вороньей голове. Ничем и никем не прогнутая ворона имела право на собственное мнение.
    С вялым поэтическим воодушевлением, иного в сей природно-временной отрезок, когда льёт холодный дождь и расплываются зеркальными кляксами лужи, - птицы, подумать страшно, - зима по календарю, а тут нате вам презент от погоды: дождь и лужи – быть не могло. Так рассуждала сама с собой ворона, разместившись внутри квадратной пластиковой большой бутыли из-под питьевой воды, умелыми руками приспособленной под кормушку. А что, собственно говоря? Да ничего! Отверстие – внутрь пролезть легко. Уж с её-то богатым жизненным опытом и удивительными способностями к птичьей йоге, это раз каркнуть; так как пролезала успешно в отверстия куда как более диаметром мелкие. Внутри кормушки сносно. Что творится вокруг – видно, как на ладони (это уже чисто человеческое восклицание, их понабралась за долгую жизнь столь, что внукам хватит)!
    Капли стучат. Монотонно. Кап-кап… Ка-ап… Кап-кап-кап…
    Сухарики склевала и на том спасибо. Красота! День продержаться и ночь с грехом пополам перебедовать.
    Скучно вороне. Поговорить не с кем. Да просто перекинуться словцом. Воробьи, сквозняк им под хвост и сосульку в клюв, ретировались куда-то.
    Совсем, было, захандрила ворона. Стали глаза слипаться, взор гаснет, накатывает умиротворение. Сытое брюхо оно к тому и …
    Сон как веткой сухой из глаз прогнало! Возле дома напротив дерева с кормушкой из бутыли на голый куст, почти икебана среднерусской полосы, с гроздьями чёрно-серых сухих ягод приветвились воробьи, - вот уж кого вспомнишь, сразу появятся, - и давай ловко друг к дружке, чтобы теплее было, усаживаться.
    Ворона воспряла, есть кому баки забить, разогнать зимнюю скуку. Кинулась, наружу, но налетел, вражье семя, ветер, сыпанул горстью дробин дождя и так крутанул кормушку, её верёвочкой привязали к ветке, что весь мир завертелся в глазах вороны. Тут, миль пардон, не до воробьёв!
    Пока то, да сё, пока бутыль-кормушка остановилась, ворона обнаружила себя в крайне смешном положении: лапы широко расставлены, когтями впилась в пластиковое дно, крылья – разбросаны, в стенки кормушки упираются. Осмотрелась быстро ворона, никто не заметил её конфуза, успокоилась, никто не обратил на неё внимание. И тут она услышала, как воробьи переговариваются меж собой; не вся стайка, большинство таинственно молчит; первые двое справа.
    - Чир-чир-чир, - начал первый воробей.
    - Чир-чир, - подержал второй воробей.
    - Чир! Душа пламенно просит искупаться, - первый выпятил серую грудку и посмотрел на товарищей.
    - Чир-рик! Что-то я тебя не понимаю, - вертит головой второй. – Искупаться! Когда? Зимой?! Как так!
    - Чир, вот так, - распаляется первый. – Смотри за мной, делай, как я! – вспархивает с ветки, набирает высоту, плюхается в лужу, поднимает веер брызг и начинает бултыхаться, расплескивая воду крыльями.
    Ворона смотрит во все глаза, представив явно прелесть зимних водных процедур.
    - Святые птичьи мученики! – восклицает она. – Это что же такое он вытворяет!
    Братья-воробьи, с немым недоумением наблюдают за смельчаком с веток.
    Тому всё нипочём: продолжает резвиться в луже. Лужа растёт в размере, вода с дождём прибывает и от тающих сугробов бегут весёлые струйки.
    - Чир, красота! – восторгается первый.
    - Чир-рик! Была – не была! – в лужу торпедой влетает второй воробей.
    Плещутся смельчаки, зима им не зима, дождь – не дождь.
    - Безумцы! – про себя сокрушается ворона, - хотя кто-то однажды правильно заметил: безумству храбрых поём мы песню… Ой, куда мир катится…
    - Чир, ох, лепота! – не прерывает купания первый. – Ну, чем не целебные купания, закалка.
    - Чи-ир, ох, занятнее, чем весной, - подпевает второй.
    Сидевшие доселе с вековым безразличием к происходящему браться-воробьи всполошились:
    - Эй, чир, там в луже! Зима, чай, на дворе! Заканчивайте дурить-резвиться! Не ровен час, клювики инеем покроются!
    Эти слова взбодрили отважных купальщиков-моржей.
    - Клювики! В инее! Ерунда!
    - Ерунда! – ужаснулась ворона, и вибрирующая тошнота подкатила к зобу. Мыслей в голове не было. Но и те, что остались, начали испаряться. 
    - Сунем под крылышко – вмиг отогреются, - гоголем ходит по луже первый воробей.
    - Лишь бы резко морозцем воду не прихватило, - не отстаёт второй воробей.
    Серое равнодушное небо ощерилось и щедро сыпануло пригоршню дождя.
   - Вот, гостил в прошлом году у родственников в Баден-Бадене, - вещает первый, - познакомился с одной милой воробьихой-немкой…
    - Чир, вот не думал, чир, - растерянно молвит второй, - что ты владеешь немецким, чир!
    - Глупости, чир! Язык любви повсюду одинаков.
    - Язык любви! – ворона едва впала в прострацию и почти впечаталась лбом в стенку кормушки. – Надо же…
    - Так и знал, чир, ты выпутаешься из любой ситуации, - говорит второй.
    - Я, чир, - такой!
    - Что же было дальше? Чем всё кончилось? Всё срослось как надо?
    - Больше! – взмахивает крылышками первый. – Намного больше!
    - Больше! – второй едва не теряет сознание. – Расскажи, чир, умоляю, не упусти подробностей!
    - Как говорят мои немецкие друзья и родня – зер гут, но тут вмешался Рок!
    - Рок? – не верит второй.
    - Он самый, - кивает первый.
    - Как, чир, так! Рандеву прервала кошка?
    - Хуже!
    - Дикая?!
    - Нет, чир, нич-чего хуже дикой кошки, чем, чир, дикий соперник!
    - Он вызвал на дуэль? – почти теряет дар речи второй.
    - Соперник! Дуэль! Держи клюв шире! – усмехнулась ворона.
    Никто ворону не услышал. Высказанные вслух мысли заглушил грохот крыльев. В лужу приводнилась пара-тройка голубей. Они начали с важным видом смотреть на воробьёв, затем своей массой начали теснить их из лужи на периферию, туда, где мельче. Голубиная экспансия воробьёв не смутила. Они начли гневно что-то доказывать и отстаивать.
    Перевес сил был на стороне голубей, к ним присоединились ещё четверо. Плотной стеной они попёрли на воробьёв.
    Быть бы беде, несдобровать тут было бы нашим отважным купальщикам, если бы к ним на помощь не поспешили братья-воробьи, сбросив сонливость и равнодушие, поспешили на помощь.
    - Вот это уже интереснее! – наблюдавшая за развитием ситуации ворона уселась удобнее. – Кар, очень интереснее!
    Между двумя стаями пернатых оппонентов возник конфликт. И… как и полагалось, завязалась жестокая битва. Хлопали крылья. Щёлкали клювы. Летели перья. Разлетались брызги воды. Слышались подбадривающие крики с обеих сторон.
    Ворона, умудрённая долгой жизнью, наблюдала за птичьим побоищем. Перевес одной стороны плавно перетекал к другой. Одни атаковали. Другие контратаковали.
    Ещё некоторое время ворона наблюдала, съедаемая интересом, чья возьмёт. Когда стало ясно, что победит дружба, вылезла кряхтя из пластикового убежища. Переместилась на сук.
    - Прошло время настоящих героев! – изрекла она. – Минуло время настоящей непогоды. Куда ни кинь взор, повсюду сплошной нигилизм.
    Успокоившиеся противники совместно ходили по луже, пили воду, жали лапки.
    - Не то, - заключила ворона. – Не то.
    Она помолчала и произнесла с сарказмом:
    - Декабрь?! Зима?! Ха! Весна, ау, ты где? Антре…
                Глебовский, 27 декабря 2022 г.