ПРЕДИСЛОВИЕ
31 августа 1986 года мир потрясла трагедия: на выходе из Цемесской бухты (порт Новороссийск) столкнулись два морских судна – пассажирский лайнер «Адмирал Нахимов» и балкер «Пётр Васёв».
На борту парохода находилось 897 туристов и 346 членов экипажа. Погибло 423 человека. Надо сказать, что в различных источниках цифры общего количества людей, а также погибших и спасённых разнятся. Одну из причин такого различия составило то, что в день аварии на борту пассажирского судна «Адмирал Нахимов» помимо пассажиров, имевших билеты, находились безбилетники, то есть те, кто совершал поездку незаконно: это были либо родственники членов экипажа лайнера, либо их знакомые.
В основу повести положены, разумеется, реальные события, однако повесть – произведение художественное, и автору позволительно прибегать к художественному вымыслу, создавать художественные образы.
Настоящие имена реальных участников аварии и тех, кто производил спасательные работы, изменены. Исключением явились только имена трёх капитанов – Н.Соболева, В.Маркова, В.Ткаченко.
Многие герои имеют своих действительных прототипов, тем не менее, их образы в повести, в том числе и образы капитанов, собирательные, отражают определённую ментальность, общие черты людей определённого исторического времени и определённой страны. Образы же иных героев - плод авторского воображения.
В процессе работы над повестью были использованы газетные и журнальные статьи, посвящённые данному происшествию, а также воспоминания некоторых очевидцев трагедии и участников спасательной операции.
Какие-то эпизоды почти в точности воспроизводят детали той злополучной ночи, однако художественное произведение не следует воспринимать в качестве документальной хроники, посему любые совпадения событий необходимо считать лишь совпадениями, не более.
-1-
Пассажирский двухтрубный лайнер «Адмирал Нахимов», весь в сиянии электрических огней, стоял в Цемесской бухте у Каботажного мола и в очередной раз принимал на борт пассажиров, желающих вдохнуть романтики в непродолжительном курортном путешествии по Чёрному морю.
Был последний день августа 1986 года, воскресенье, девятый час вечера. Солнечный диск из розового золота запоздало погружался в море далеко на горизонте. Его тающие лучи напоследок обливали тусклое небо неяркой малиновой акварелью, графически выделяя приглушённым красным цветом контуры всклокоченных облаков. От моря шла прохлада, наносимая на берег ветром, который словно предупреждал о том, что лету, увы, настаёт конец.
Во второй половине августа на Черноморском побережье порой случается временное похолодание, когда дуют неприятные ветры, приносящие тучи с дождем. В такие дни становится тоскливо, бОльшая часть отдыхающих покидает курортное побережье. В природе идёт дождь, в воздухе зависает неприятный холодок - пахнет осенью. Первыми темнеют, сохнут и теряют умершие листья платаны и тополи, а море накатывает штормовые волны на полупустые пляжи. Хочется сказать: «Вот и все, вот и осень наступила». Приезжие обычно так и думают.
Но через несколько дней, как по волшебству, погода восстанавливается, перестает лить вода с неба, оно очищается от влажной скверны, приобретая высокий, бездонно-голубой цвет. Стихает ветер, солнце вновь распускает свое жар-птичье оперенье, но греет не летним жаром, а глубоким, мягким теплом, умеренно и не паляще, и морская вода превращается в прозрачный, как слеза, студень, без водорослей, медуз и мути, так что дно видно аж на десяток метров.
Рынки полны осенними фруктами: персики, сладкие груши, яблоки, малахитовые арбузы, дыни-медовки, и, конечно же, сочный разносортный виноград – его величество-король местных приморских полей. Тогда наступает период под красивым привычно-давнишним названием «бархатный сезон» - тихий и умиротворённый период для тихого и умиротворённого отдыха.
Вечер 31 августа 1986 года в Новороссийске выдался странным. После жаркого дня море вдруг начало волноваться, дышало шире, неприветливые взлохмаченные волны, обиженно надуваясь недалеко от берега, шумно набегали на гальку и камень. По низкому небу вальяжно ползло скопище дождевых туч всевозможных оттенков чёрного и густо-пепельного цвета. Эта воздушная орда напоминала многочисленное войско, которое вело маневры для будущего наступления. Перемещаясь из одного положения в другое, сгущаясь и концентрируясь над бухтой, небесная рать словно выполняла чей-то непреложный приказ о перегруппировке с целью уничтожения противника.
Капитан парохода «Адмирал Нахимов», Вадим Георгиевич Марков, начинал нервничать. На часах – время отправления, но отвести лайнер от причала без важного пассажира, высокопоставленной персоны, гостя, от которого, как надеялся Марков, зависела вся его дальнейшая капитанская судьба, он не мог. Персона следовала с семьёй до Сочи, но их компания почему-то задерживалась, и капитан волновался не на шутку. «Вечно шишкарям нужны во всём особые условия. У меня более тысячи душ на борту, а я чего-то жду», - раздражался про себя Марков, в который раз поглядывая на изящные ручные часы швейцарской работы – подарок семьи к юбилею. Важным пассажиром должен был стать высокий работник Министерства Морского Флота СССР. Капитан Марков сейчас нетерпеливо ожидал его, не зная ещё о том, что автомобиль большого чиновника при подъезде к Новороссийску попал в аварию, окончившуюся, к счастью, без жертв, и теперь вся семья персоны, кое-как оправившись от потрясения, срочно пересаживалась в другую машину.
В конце концов ожидаемая почётная группа была встречена у трапа, и капитан распорядился, чтобы бортпроводники провели всех: и гостя, и его супругу, и юную дочь, и представительного жениха дочери – в подготовленные для них каюты-люкс.
Опоздав с отправлением, «Адмирал Нахимов» наконец дал «отвальный» продолжительный и три коротких гудка. На причале откинули швартовы, и огромный, величиной с пятиэтажный дом, сияющий радугой иллюминаций, «белый теплоход» медленно отодвинулся от трёхсотметрового Каботажного мола с круглым зданием новороссийского морвокзала.
«Адмирал Нахимов» шёл к выходу из бухты, постепенно набирая скорость до двенадцати узлов. А капитан, будучи на мостике, всё продолжал посматривать на швейцарские часы, как будто его взгляд смог бы повлиять на ход времени, и стрелки начнут двигаться медленнее, – время позднее, надо успеть навестить представителя ММФ до его отхождения ко сну, тем более что на камбузе был приготовлен предварительно заказанный капитаном весьма приличный ужин для уважаемого общества. Сидя за столом, придётся не только трапезничать, но и обговаривать вопрос о дальнейшем служебном назначении Маркова.
Ведь Вадим Георгиевич на сегодняшний день являлся провинившимся капитаном. Впрочем, в пароходстве он считался отличным специалистом, опытным судоводителем, которому за тридцать лет службы на флоте даже присвоили звание лучшего капитана Черноморского пароходства. Марков много лет провёл в заграничных плаваниях, «Адмирал Нахимов» же стал для него своеобразной гауптвахтой, где капитан отбывал наказание. У кого в жизни не бывает «промахов»! На прежнем судне, ходившем за границу, при проверке обнаружилась недостача материальных ценностей. За попустительство лучший капитан Марков пострадал: уголовное дело было, правда, прекращено, однако Вадим Георгиевич лишился загранрейсов и был назначен капитаном на круизный лайнер «Адмирал Нахимов», который давно ходил только в каботаж.
Марков с первой минуты невзлюбил свой новый корабль. После ухода на заслуженный отдых Николая Антоновича Соболева – штатного капитана лайнера – на мостике «Адмирала Нахимова» постоянно менялись судоводители, Марков также оказался очередником, безусловно, униженным. Но сам Вадим Георгиевич считал себя временным вполне уверенно, так как знал, что всё обязательно изменится, - он страстно хотел как можно скорее вернуться в загранку и делал для исполнения желаемого всё возможное и невозможное, пуская в ход различные связи и средства. От гостя, которого он так упорно ждал, зависело очень многое в достижении данной цели.
Обыкновенному, не сведущему в судовой технике человеку-пассажиру «Адмирал Нахимов» казался роскошным судном. «Адмирал Нахимов» действительно числился таковым долгое время. И внешне пароход выглядел стильно и респектабельно. В 50-60-е годы ХХ века он лидировал среди пассажирских лайнеров Черноморского пароходства. Что-то в этом корабле притягивало человеческое внимание, что-то такое, что не поддавалось описанию, выражению, - некая монументальная стать. «Адмирал Нахимов» был белоснежным кораблем-интеллигентом, со своим величием и достоинством, который появился на свет и жил, благодаря вспышкам талантливой инженерной мысли, реализованной удивительным дерзким трудолюбием и энергией людей, его сотворившим.
Что же касается внутренних интерьеров лайнера, то их художественная направленность соотносилась с ретро-стилем. В убранстве салонов запечатлелись понятия о комфорте и шике первой половины ХХ века. Вся отделка – из тёмного дуба, сверкающие серебром зеркала, мягкие ковровые дорожки в коридорных проемах. В люксовских каютах – хрустальные бра, в тонком вкусе мебель и все необходимые условия-удобства для приятного пребывания путешественников.
Рестораны, бары с привлекательными названиями «Рубин», «Варна». Просторные палубы для променада. Скажем, одна верхняя палуба, окруженная органическим стеклом, защищающим от ветра, напоминала зимний сад: древовидные растения в тяжёлых напольных горшках и кадках, по стенам - рядки ажурных лавочек. Открытый бассейн на самом верху парохода. По палубам и коридорам парохода сновали бортпроводники – в основном молодые, симпатичные девушки и парни – они всегда мило улыбались и, как золотые рыбки, исполняли всяческие желания своих подопечных пассажиров.
Подобно человеку, пожившему на белом свете, красавец «Адмирал Нахимов» имел интереснейшую биографию. Он был кораблём, на долю которого выпало многое: и торжественные радости, и трагические печали. Он видел и мир, и войну, и даже был однажды убит. Ведь судьба корабля – всё одно, что судьба человека: с удачами и неудачами, с надеждами, верой и разочарованиями. В прошлом «Адмирал Нахимов» - это немецкий пароход «Берлин», который был построен в Германии и спущен со стапелей в марте 1925 года. Он явился первым пароходом в новом поколении комфортабельных, усовершенствованных океанских судов, боровшихся за почётный приз «Голубая лента Атлантики». «Берлин» обслуживал линию Бремен – Нью-Йорк.
Во время Второй Мировой войны корабль стал военным транспортным судном, его торпедировала английская подлодка, и он затонул в устье реки Свинемюнде. В 1945 году, после победы над фашистской Германией, лежащий на дне «Берлин» достался Советскому Союзу при репарационном дележе германского флота между союзниками. Советские специалисты попытались поднять корабль, но помешал взрыв (немцы оставили взрывное устройство), который разрушил часть кормы. Подъём прервали. Однако в 1948 году «Берлин» всё же был поднят. Корпус залечили в доке кронштадтского морского завода. Окончательно корабль отремонтировали в ГДР и с громким новым именем «Адмирал Нахимов» лайнер был принят пассажирским флотом Черноморского морского пароходства. Он отлично и безотказно трудился на внутренних линиях, курсировал по Чёрному морю на маршруте от Одессы до Батуми.
Кроме внешней привлекательности, «Адмирал Нахимов» имел неплохие технические характеристики. Правда, конструкция парохода уже давно не отвечала требованиям Международной конвенции по охране человеческой жизни на море. Корпус парохода был клёпаный, так как сварка обшивки во времена его реставрации не применялась, но десятки тысяч заклёпок обеспечивали ему плотность пазов и стыков. Листы корпусной стали когда-то вылёживались положенное время на складах с той целью, чтобы сама собой отпала прокатная окалина, а та, что осталась, должна была легче счищаться перед грунтовкой и окраской, чтобы не порождать коррозию, опасно снижающую толщину корпусных стальных листов. «Адмирал Нахимов» имел двенадцать водонепроницаемых переборок, их состояние и состояние клинкетных дверей между ними признавалось удовлетворительным для внутренних рейсов. За границу «Адмирала Нахимова» не выпускали. «Старичку» шёл 61-й год, однако выглядел он молодцом.
Пожилой пароход считался годным для плавания лишь до ноября 1986 года. На день 31 августа корабль-ветеран был уже списан из состава флота. Пока утверждался в Москве акт о списании, «Адмирал Нахимов» отправлялся в свой последний рейс, давая неугомонным алчным людям ещё одну возможность заработать. Бедный корабль! Разве он мог знать, какая страшная и бессмысленная смерть постигнет его и как траурно она его «прославит» и навечно запечатлеет в истории мирового пассажирского флота!
И всё же у капитана Маркова не лежала душа к «Адмиралу Нахимову», имеющему такую громкую, впечатляющую, славную молодость, - нынешнему «старикашке», шлёпающему туда-сюда по Чёрному морю, как по мелкой луже. Марков радовался обстоятельству, что скоро избавится от вынужденной необходимости капитанствовать на лайнере, к которому испытывал антипатию. Вообще, капитан Марков привык чувствовать себя на судне, идущем в престижное плавание, устойчивым и самодовлеющим хозяином, которому подчиняются все моряки экипажа и все судовые механизмы, а на «Адмирале Нахимове» он не видел себя настоящим капитаном- командиром. Здесь капитанскую миссию он выполнял надуманно, словно из-под палки. Всё было чужим: и люди из команды, и эта шестидесятилетняя посудина со своими железками и раздражающим коврово-дубовым макияжем. Ну, а про зарплату и говорить не приходится!
Марков ничего не имел против команды, ни с кем не конфликтовал. Да она и была неконфликтная, просто вся какая-то разрозненная, аморфная. Среди моряков на «Адмирале Нахимове», безусловно, оказались достойные профессионалы, высококлассные моряки, железно знающие своё морское дело. К некоторым он относился чрезвычайно уважительно, признавая и высоко ценя их профессиональную значимость, а иногда и человеческую притягательность. Но Вадим Георгиевич был отделён от коллектива на судне какой-то искусственной, созданной им самим стеной.
А был ли нынче коллектив на «Адмирале Нахимове»? Та единая команда, которая способна совместно решать различные задачи? Этакое моряцкое содружество, живущее по мушкетёрскому правилу, вполне приемлемому в море: один за всех, все за одного? Нынче – нет! Но когда-то был такой коллектив, ставший теперь в истории, в судьбе лайнера прочитанной страницей, прошлым.
Давно, ещё в 1957 году, Николаю Антоновичу Соболеву, молодому, но особо зарекомендовавшему себя капитану, предложили принять «Адмирал Нахимов» после грандиозного ремонта.
Многие капитаны и моряки в то время мечтали ходить на этом видном судне. Хотя ведь взять на себя командование бывшим «Берлином» считалось большой ответственностью! Соболева одолевал своеобразный страх, но в то же время и честолюбие заявляло о себе: что ж, он хуже или недостойнее других? Молодой капитан имел твёрдый, неумолимый и целенаправленный характер. Он поставил перед руководством условие: команду набирать будет сам. И сформировал её на свой вкус – мобильную, единую, грамотную, выносливую. Они, после рейса самодовольно сходящие по трапу родного корабля, с неподдельной гордостью смотрели всем в глаза: идёт моряк со знаменитого парохода «Адмирал Нахимов»!
Николай Антонович Соболев действовал по суворовскому принципу: тяжело в ученье – легко в бою. Он до мельчайших подробностей-нюансов изучил «Адмирала…», знал все объективные недостатки своего судна (если исходить из представлений о современном судостроении). Соболев никогда не был до конца уверен в безопасности людей на этом пароходе, случись, не дай Бог, что-нибудь из ряда вон выходящее, хотя Николай Антонович проходил капитаном на «Адмирале…» бессменно и совершенно безаварийно целых двадцать лет!
С точки зрения аварийности и безопасности, так сказать, наиболее уязвимым местом из крупных технических недостатков, была двухъярусная система шлюпок (ещё двадцатых годов ХХ века!), которая являлась отсталой, несовременной среди всех судов Черноморского пароходства. Чтобы спустить шлюпки на воду, требовалось тридцать минут, так как тросы на лебёдках разворачивались тяжело, трудно, шлюпки очень медленно, с невыносимым скрежетом съезжали по наклонной, и крен уже в двенадцать градусов мог вывести всю шлюпочную систему из строя.
Поэтому требовательный и беспощадно строгий во время учений капитан Соболев тренировал команду до седьмого пота.
Он мог поднять моряков по тревоге и в штиль, и в шторм, и днём, и ночью, стояли бы они у причала или находились в открытом море. Каждый член экипажа был закреплён за определённой шлюпкой, на случай неприятности, для того чтобы не возникла паника среди пассажиров и обслуги лайнера: если что-то происходит аварийное, все идут к своей шлюпке и ведут туда людей. Шлюпки постоянно были в работе: спускались на воду, на них проводились соревнования между матросами, что укрепляло сноровку, необходимые умения и мужественную выносливость моряков.
При отправлении в рейс неукоснительно велось обязательное инструктирование пассажиров по технике безопасности. До людей доводились правила пользования спасательными жилетами и всеми плавсредствами, рассчитанными на спасение человека, оказавшегося за бортом. Путешествующих на пароходе пассажиров априори знакомили с планами срочной эвакуации.
Капитан Николай Соболев любил свой корабль, радел, болел за него, за этот свой второй (а скорее всего, первый) дом, как хороший хозяин радеет за свои земли, приносящие ему полезные и заслуженные плоды. С другой стороны, что такое капитан? Это тот человек, который не только представил в кадры диплом об окончании училища, а это первый человек на корабле! Первый!
Мы, «земные» люди, вероятно, лишь приблизительно, весьма в общих чертах можем представить, что такое – труд моряков! Организм моряка терпит резкие нагрузки и перегрузки - перепады температур, давления, влажности; моряк преодолевает различные виды качек: бортовую, килевую. К тому же, судно – это малое замкнутое пространство, и длительное пребывание в таком положении вызывает в человеке сенсорный голод, что значит недостаток или вообще отсутствие необходимых ему впечатлений из внешнего мира. Прибавить сюда и разнообразные по своим характеристикам отношения между людьми, составляющими корабельную команду. А ещё – редкость встреч с любимыми и родными на берегу. И ещё, и ещё, и ещё… И над всеми гранями такой сложной морской работы стоит капитан. Капитан на судне – один! Он отвечает за всё, в конечном итоге: и за сохранность человеческих жизней, и за само судно.
Корабль – территория государства, которому он принадлежит, а капитан на нём – царь и Бог! Он может, например, от имени государства регистрировать брак или рождение ребёнка на корабле, имеет право арестовать любого, чьи действия опасны или противозаконны. Капитан, хоть и не единственный, но, по сути, самый опытный, самый грамотный судоводитель. Он хозяйственник и даже воспитатель. Воспитатель моряков и пассажиров. Он оптимально ответственен за всё, за всё на судне! И в любых проявлениях действительности, что бы ни случилось – плохое ли, хорошее ли – всё бремя ответа ляжет именно на его плечи. По большому счёту, только на его плечи: либо похвалят, либо осудят! Матрос ошибётся – виноват не матрос, а капитан! Таковым был Николай Соболев. Однако и его срок истёк: в 1977 году пришлось списаться на берег – здоровье подкачало.
И пошла вращаться карусель… На «Адмирале Нахимове» сменилось восемь капитанов. Началась текучесть кадрового состава лайнера. Люди не успевали запомнить лица друг друга, не то чтобы имена. Пароход постепенно превратился в то, что похоже на проходной двор. Его нарекли «чёрным принцем», он стал чем-то вроде исправительной колонии, где «отматывали срок» проштрафившиеся в загранрейсах капитаны и представители комсостава других судов. «Адмирал…» сделался постоянной и практически единственной базой для многих юнцов из мореходки, которые ещё только постигали азы морского дела, проходя практику на лайнере.
«Адмирал Нахимов» достался Маркову, девятому капитану, в 1984 году. На судьбоносном пути встретились двое. С одной стороны, старый корабль, похожий на человека, прожившего большую моряцкую трудную жизнь, который сейчас страдал от того, что его последние годы омрачены беспорядком и неразберихой на борту, а всё самое лучшее, самое торжественное и славное ушло безвозвратно. С другой стороны, - капитан, тоже повидавший виды на своём капитанском веку и тоже страдающий внутренним надломом. Между кораблём и капитаном шла тихая и непримиримая война, в основе которой лежала взаимная неприязнь. Словно «Адмирал…» и впрямь живой, чувствующий, понимающий человек. Двигаясь по течению никому не заметной войны, этой невосприимчивости одного другим, вот уже два года они оба – и корабль, и капитан – верным курсом приближались к гибели.
У Маркова в душе что-то надорвалось. Снятие его с заграничного плавания повлекло за собой целую вереницу всяческих проблем и неудовлетворённостей. Прежде всего, Вадим Георгиевич испытывал едва ли не унижение. Конечно, больно: высоко лететь и низко пасть. Служба на «Адмирале…», этакий «промах» в карьере, бесследно не исчезнет, будет влиять на всё что угодно в его жизни, даже если Марков и вернётся из каботажа обратно в загранку. А деньги? Заработок? При загранплавании дополнительно к зарплате в советских рублях капитан получал командировочные в иностранной валюте! Потеря в материальном смысле существенно задела его самолюбие и повлияла на перспективы жизни в принципе: он рассчитывал устроить сына, обеспечить любимую жену, и мало ли какие планы он строил на будущее!
Но более всего Маркова мучило то, что после перевода его на «Адмирал Нахимов» наступила полоса напряжённых отношений с женой - в ней появилось что-то такое, что делало её чужой и непонятной. Внешне она как будто понимала и жалела мужа, сочувствовала ему, как просто несчастному человеку, сострадала и, как могла, по-своему, утешала, ничего не требуя в ответ и не задаваясь вопросом: прав или не прав Вадим. Но покачнулось годами выстроенное супружеское здание. Это походило на слабое землетрясение: здание пошатнулось, но не упало, не разрушилось и даже не дало трещину, однако жильцам в нём стало страшно. Жена будто сделала шаг назад и со стороны, с некоторой дистанции разглядывала мужа, столько лет бывшего с нею рядом. До ума и сердца доходили ранее не замечаемые ею слабости его натуры. Те, которые она в нём никогда бы, кажется, и не мыслила обнаружить.
Собственно, стержень натуры всякого человека статичен, неизменен. На этот стержень, как мышцы на скелет, накручиваются все остальные его данности и чувства. Мы сами, для кажущейся лёгкости жизни, придумали себе теорию собственного преображения, теорию, что мы, дескать, меняемся со временем. Но нет. Мы не меняемся, мы подстраиваемся под время, подстраиваемся под обстоятельства времени. То, что в нас заложено изначально высшими природными силами, - неизменно. Это наша индивидуальная, неповторимая сущность. Живя, мы её не всегда правильно оцениваем, а может быть, не видим и не понимаем вовсе, пока действительность не потребует от нас раскрыться в истинном виде, хотя бы на мгновение. Если раньше что-либо из этой сущности не выпячивалось, не высовывалось, значит, не возникало причин – соответствующих обстоятельств. Но всё равно, рано или поздно, наступает пора, и оно, это «что-то» обнажается. И наоборот, то, что было на поверхности, открыто и вычурно, вдруг за ненадобностью или по причине своей лживости может скрыться, возвратиться в сущность.
С Марковым это самое-то и происходило. Из его индивидуальной сущности стало выделяться то, что до настоящего времени было скрыто. Неудачи заставили вылезти наружу не лучшие качества – ненадёжность, слабость духа, разуверение в собственных внутренних силах, в персональном потенциале натуры, в личном «Я». Он ещё пытался что-то предпринимать, опираться на помощь влиятельных людей, чтобы вернуть былой пьедестал успешности, но в далёкой глубине души, где-то там, на донышке, он уже основательно не верил в положительный исход своих потуг. Он был, на первый взгляд, собран, спокоен, по-мужски сдержан. Но тем временем чуткое, всевидящее женское сердце супруги явно улавливало депрессию и, что больше всего её пугало, проступающую нотку трагичности в его судьбе. Вера в его мужеский дух была потеряна. Нарастала тревога, её изнуряло ощущение, что Вадим лишился твёрдой почвы под ногами и на всём его существе лежит печать конца. Она напоминала провидицу, которая неизвестно каким образом, но точно и ясно могла сейчас предсказать, что конец этот близок, конец этот страшен, и, самое горькое – конец этот неотвратим. И ничего нельзя уже поделать!
Как-то установилось в пароходстве, что если новый капитан пришёл на «Адмирал Нахимов», то значит, он в чём-нибудь повинен. В первую очередь с этой высоты смотрел экипаж лайнера на появление здесь Маркова, одного из видных судоводителей. Капитан Марков постоянно чувствовал негласную, но бесспорно существующую среди команды именно в таком ключе отрицательную тенденцию в отношении к себе.
Были моряки, которые, безусловно, уважали и чтили прославленного капитана, видели в нём «аса» морского дела, «морского волка». Маркову быть бы к ним, морякам своего корабля, поближе, попытаться проникнуться к ним обыкновенной тёплой человеческой любовью, принять их за семью и стать во главе семьи, «батей», но с гуманными, разумеется, позициями, стать главой такого порядка, когда люди могли бы жизнь за тебя отдать. Также ему необходимо было занять людей объединяющей всех будничной работой, чем упрочилась бы дисциплина, - постоянным регулярным тренингом и учёбой. Словом, превратить команду «Адмирала…» в единое целое. Но Маркову, к сожалению, было не до сближения с коллективом, он неосознанно отмахивался от насущной жизни на пароходе. А теперь уж, когда ждали только бумагу – акт о списании судна, – и вовсе вопрос о тренировке экипажа выпал из поля зрения.
Как-то всё шло спустя рукава, проще говоря, разгильдяйно, и команда сильно чувствовала это. Такое состояние беспечности, расслабленности обычно бывает у людей перед окончанием чего-то. Но нельзя себя распускать, нельзя терять бдительности. Всегда есть надежда на лучшее, без сомнения. Надо верить в себя, верить в лучшее, приближать лучшее. Однако при этом всегда нужно быть готовым к худшему, и теоретически, и практически, чтобы оно, если когда, не дай Бог, и подступит ближе, не стало б неожиданностью из области фантастики.
«Осталось немного, чуть-чуть. Схожу до Батума и обратно. И всё. Я устал.Устал от чёрной работы за гроши», - неслышно говорил сам с собой Марков, стоя на мостике и выводя лайнер с помощью двух буксиров к началу плавания. «Что там Щлиц болтал про какую-то аварию? - рассеянно продолжал Марков, имея в виду своего важного покровителя, который, расстроенный, поднял под руки по трапу обеих дам – жену и дочь – бледных, чуть ли не в обмороке. - Какая там авария? У него голова, естественно, сейчас не работает. Надо успеть хорошенько их накормить, чтобы стабилизировать нервное напряжение. Встревоженные, они быстро улягутся спать. А серьёзно мы завтра поговорим, завтра утречком, на свежую голову».
Высокого роста, худощавый, стройный, даже импозантный, с проседью в висках, капитан глядел вперёд на вырисовывавшийся мыс Дооб, который мощным выступом от Маркотхского хребта внедрялся в Чёрное море. Глядел на волнующееся августовское море, на рваные, будто не причёсанные, дождевые облака, тёмными махинами нависшие над Цемесской бухтой, что светилась множеством мерцающих огней. Звёзд сегодня не было видно, только проблеск замутнённой луны местами появлялся между тучами. Капитан снова посмотрел на часы. Что-то в его движении, похожее на неуверенность, вывернулось наружу.
- Товарищ капитан, разрешите обратиться, - обернулся к нему второй вахтенный помощник Александр Чаковский.
- Слушаю вас, Саша.
- Позвольте заметить: вы неважно выглядите. Может, вам нездоровится? – в свойственной манере интеллигента корректно задал вопрос второй помощник.
Марков исподлобья бросил на Чаковского быстрый взгляд.
- Не привык ныть, Александр, не спрашивай.
Чаковскому стало как-то неловко оттого, что капитан обращается к нему не официально, а запросто, по имени. Обычно капитан со всеми членами команды держался строго, даже сухо, и отношения не выходили за рамки рабочих. Неизвестно, как бы капитан вёл себя с экипажем в какой-нибудь экстремальной, нештатной ситуации, когда неприятность или, больше сказать, беда должна бы, кажется, сплотить всех? Но такой ситуации на «Адмирале Нахимове» никогда не возникало. И подозрительная капитанская человечность в сиюминутном диалоге удивила Чаковского. Он решил, что капитан не в порядке. Тем более, ждал какого-то чиновника из министерства, нервничал, опоздал с отправлением.
Все из комсостава корабля за последнее время видели нервозность капитана и его неудовлетворённость чем-то. Что там происходит у него в душе, конкретно никого не интересовало, ведь любой из нас – человек со своим внутренним миром и личными секретами. Однако капитанское неудовлетворительное настроение тенью ложилось на настроение людей, обслуживающих судно. Лишённое основательной твёрдости и уверенности, состояние Маркова лишало твёрдости и уверенности членов экипажа, что, собственно, соответствовало логике вещей.
(Продолжение следует)