Саул и Давид Саул -- один из библейских царей, отличавшийся непотребствами разными, в том числе непостоянством характера. Одновременно его постоянно навещали разные нехорошие мысли, приливы меланхолии вперемежку с приступами неудержимого гнева, попеременно как теннисным шариком играли его мятущейся душой. И чтобы избегнуть этих приступов или по крайней мере утишить их характер, он попросил своих помощников подыскать ему какого-нибудь артиста, чтобы тот производил над ним терапевтические сеансы методами искусства. Так в его окружение попал красивый юноша Давид и очень даже классно научился лечить бренчанием на арфе и песнопениями снимать у царя депрессуху. В самой Библии этот эпизод нашел отражение в абзацах строках Книги Самуила, заканчивающихся картиной идиллического умиротворения царя после музыкальных сеансов
igitur quandocumque spiritus Dei arripiebat Saul tollebat David citharam et percutiebat manu sua et refocilabatur Saul et levius habebat recedebat enim ab eo spiritus malus
И когда божий дух овладевал Саулом, Давид хватался за арфу и перебирал ее струны, после чего радовался Саул и легче отходил от своего подавленного настроения.
О КАРТИНЕ РЕМБРАНДТА
Эта ситуация: подавленный неприятным расположением старец и разгоняющий его уныние молодой аферист-арфист стала благодатной темой для изобразительного искусства. Лучшей здесь считается картина Рембрандта. Леонид Пастернак так прокомментировал ее сюжет:
"И в картине Рембрандта сидит не изнеженный в роскоши жизни, праздности и тлене безделья правитель: здесь зрелый муж, много испытавший на своем веку, трудовая и суровая жизнь которого сказалась в крепкой жилистой правой руке его, раньше времени стареющей... Но не царь Саул сидит здесь, как я уже сказал, хотя о том и говорит царская корона поверх чалмы, сидит здесь простой амстердамский еврей, быть может, шамес соседней синагоги, горе-труженик, и горе его - на лице его, и многострадальная жизнь народа его - на лице его. И знакомое выражение еврейского безысходного отчаянья глядит из единственно видного нам глаза, устремленного куда-то, полного горя и мук. Этот глаз плачущего зрелого человека потрясает вас!
А Давид? Это - тот самый еврейский подросток, который потом, глядь, стряхнув с себя все -- и гнет, и позор веков - воспрянет гневным поэтом, или смело и гордо прозвучит его речь -- еврейского трибуна. Или силою непреклонной воли стремясь к знанию и могуществу, выплывет вдруг в сознании единоплеменников как один из тех немногих, которые накопленными несметными богатствами своими и влиянием будут в силах осуществить реально почти сказочный возврат исторических прав Израиля на свою святую родину. О, этот Давид, этот невзрачный еврейский юноша, с типичным страстным ртом и толстыми губами, - он прославит тебя, еврейский народ!"
Мне же видится на картине совсем другое, хорошо иллюстрируемое песней: "Вот и встретились два одиночества". Одно одиночество старое: человек во всем разуверившийся и ни чему не радующийся, которого музыка погружает в его невеселые мысли. Другое молодое, но уже изношенное, которое полностью погружено в свою музыку. О чем он думает, какие мысли рождаются в этой голове при звуках музыки и рождают саму музыку? Бог его знает, и молодой, и старый каждый себе на уме, но на своем уме.