Волшебная печь бабушки Паши

               
Ныне в век газа и электричества в иных деревнях уже забываться стали русские печи. А в недавнем прошлом без печки - никуда. Она была целым миром для сельского человека. Она и грела, и кормила семью, была домашним очагом, местом для ребячьих забав и бабушкиных сказок.
Из моего детства для меня самой памятной осталась просторная печь Маломалышевской бабушки Паши, а если полностью -  Прасковьи Ананьевны Никульшиной, тёти моего отца.
 Её печь памятна не только и не столько теплом кирпичной лежанки, сколько сказками бабушки Паши. Великое множество было переслушано их. Бабушка Паша, как теперь понимаю, была воистину талантливой народной сказительницей.
Притащимся, бывало, к ней с младшим братом Юрием из своего Сосновского далека. А это, как не крути, все семь километров до её дома. Он стоял на улице, которая называлась Большой дорогой, и был приметен тем, что перед его окнами росло одинокое дерево. Ни у кого больше в ближнем порядке не было деревьев, только у неё.
Дотопаем до избы с этим приметным деревом, и вот она – сама бабушка Паша с какой-нибудь домашней работой в руках, с удивлённой доброй улыбкой на маленьком приветливом лице встречает нас.
- Ба; ба, да как же это вы, мои садовые, дошлёпали?! И не побоялись, что потеряетесь. А если бы волки?..
 -  А волков нет,-  с суровой шепелявостью отвечает Юрка. - Их, Лёвка охотник всех перебил.
- Ну, ну, пойдёмте в избу, давайте угощаться, коли пришли...
А угощаться-то особо нечем - война же, самый её разгар. И в бабушкиной печи всё та же, что   у нас, картошка, сваренная на всю большую семью в ведёрном чугуне, на столе хлеб, похожий на замазку. Точно такой же, намешанный с картошкой, и у нас дома. Ну, разве ещё толчёных желудей добавлено, чтоб не расползался.
Муж Прасковьи Ананьевны, дед Иван, в самом начале войны без вести пропал. И осталась она с шестерыми детьми на руках: самому старшему тринадцать было, младшенькая ещё в люльке качалась.  Другая бы растерялась на месте бабушки Паши, взвыла с отчаяния. А бабушка Паша с разумной женской стойкостью всё приняла.
- Чего, -говорила, - терзать себя? Хоть пополам разорвись, хоть голову расшиби, а пустыми причитаниями дела не поправить.  Надо не гнуться, принимать всё, как есть...
Это так она своим товаркам, солдаткам и вдовам, оставшимся, как и сама, с детьми, своё мудрое спокойствие внушала.
Мы- то, тогдашняя малышня, ничего этого не понимали. Да и голода как-то особо не чувствовали, подметая всё, что в огородах росло и плодилось.
 А вот до забав, до бабы Пашиных сказок были страшно охочи. С того и тащились к ней в гости.
Днём, понятное дело, бабушке Паше не до сказок; днём у неё и своя, и колхозная работа. Сказка на ночь будет.
И вот она наступает, ночь. Баба Паша управилась со скотиной во дворе, корову подоила, нас, ребятню, ужином накормила, теперь можно - и на покой.
Мы от неё не отлипаем, рядом клубимся. Она знает, чего ждём, и первой, кряхтя, забирается на лежанку.   Мы лезем следом, улёгшись, сразу же замираем под её тихим завораживающим голосом – бабушка Паша заводит свою очередную особенную сказку. Их у неё великое множество. И все добрые, напитаны глубокими человеческими переживаниями; и порой, с такими кипучими страстями, что сердце сладостно закатывается от их волшебной жути.
Коптюшка в избе погашена, с улицы смотрит беспросветная тьма, и в стеклянных гранках окон то фигура косматой ведьмы возникнет, то Иван-царевич мелькнёт на коне, то добрый волк потерявшуюся девочку Машу уносит от лютого колдуна.
У нас уже глаза слипаются, в сон проваливаемся, а бабушкин голос журчит и журчит, словно дремотный ручеёк в лесу.
Тем и запомнилась мне бабушкина волшебная печь, просторная, как казарма.
Вообще-то о русской печи много добрых слов в нашем народе сказано. И у каждого помять о ней своя, у всех разная; кому-то припомнится, как в холод согрела, сытно накормила; кого-то от жуткой зимней простуды спасла своим целебным кирпичным жаром.
Мне вот бабушкиными сказками запомнилась.  И в этом ныне вижу великое творение человеческого добра. Мы ведь, всё наше военное поколение деревенских мальчишек, и выросло на добрых бабушкиных сказках. Другого просто не было; мы росли, не зная ни радио, ни телевидения. Да и художественных книг мало видели.  И бабушкины сказки давали нам какое-никакое эстетическое воспитание, открывали простор для самых высоких мальчишеских фантазий, учили любви и мудрости заповедного русского слова. А сама печь для большинства не только ребятишек, но и взрослых, тоже, особенно в тягучие зимние вечера становилась не просто печью, а чем-то вроде уютного домашнего клуба, своеобразной концертной площадкой, где совершалось торжество великого русского  слова.

-----------