Она вернётся домой по-скорее; сготовит ужин, чай с молоком и завалится смотреть комедию. Комедии, они отвлекали от развода.
Мама взглянула в зеркало — Сашок залез на сиденье в обуви.
«Я вырву тебе ноги» — подумала она на полном серьёзе.
Пред тяжёлыми веками, по ту сторону лобового стекла, устремлялась в город мокрая дорога. Колёса смаковали асфальт, а мотор издыхал гудение, и никто, никто не проезжал по встречной.
— Мама, — он потянул ее рукав, — ма-ма, дашь телефон?
Она приготовилась: долго и с трудом набиралась сил сказать нет; ну вот — всё.
— Саша, Я… — но вспомнив отца, который всё ей запрещал, выдавила: — бери, конечно.
Мама ускорилась, и только свет фонаря вернул ее в машину. Иногда она уходила в собственный мир, в который никого не пускала.
Как же захотелось прибить, удушить, размазать его по стене. Щенок. В нём исток проблем — она поняла это, и не раз убеждалась на «практике». Когда везла в школу, когда сидела на нелюбимой работе, когда обнаруживала, что потолстела и вещи становились ей не в меру или смотрела очередную комедию — во всём вина его. И если бы это было не правдой, то слова не звучали в голове столь уверенно. Да, осталось признаться, сказать себе, что он — нежеланный.
«Нет, нет! Нельзя так думать, боже, прекрати. Я так не думала, я не хотела…»
И она еще раз сказала себе, что из любой ситуации найдётся выход — как говорят все люди в сложных ситуациях — но слова лишь пустышка, не несут никакого смысла без действий. И она вновь убедилась, что рожала зря, подтвердив мысль: «…Я выжгу ему волосы. Пусть хоть облюёт пеной всю сраную школу, нет до его здоровья и подтёртой задницы никакого дела» Русые волосы пали на глаза, лицо не изображало эмоций. Мир окаменел, посерел. В горле разрывался жгучий шар, комок гнева, а уста — стеклись в улыбку.
И она прикусила губу.
***
Мальчик воодушевился — перехотелось спать. Он не сделал уроки и знал, что будет, если не закончить их к восьми; Мама — водитель. Она смотрела на дорогу и трогала губу пальцем.
Малыш чуть не засмеялся, поскольку губа выступала так же, как школьный карниз. Папа ушёл, и осталась мама, которая заботится об их благополучии, и которую мальчик никогда-преникогда не бросит. Он отвлёкся (почему Луна нас преследует?) и заметил маму, ковыряющую висок.
Мальчик потянулся к пачке чипсов, но остановился.
— Чего же не берёшь?
— …
— Дорогой. Чего не берёшь, м?
Сиплый хрип из груди в ответ.
И она заржала, захохотала, заревела бессмысленными слезами. Раздался вой, будто в ней засела ни одна, ни две, и даже ни три женщины, которых трахнули, бросили, оставив с малышом.
Рот сложился трубочкой, ресницы выросли, а голова шаталась вправо-влево, словно мечтала оторваться и убежать по-дальше от тела:
— Лунтик ехал на тележке, раздавал он всем орешки…
— Ма-ма! — ревел мальчик, — Пре-екрати, мне страшно…
— …кому два, кому три…
— Прекрати-и!.. — губы искривились, а по щекам поползли тяжёлые слёзы
— Водишь…
(БИ-Бии..)
Проносится фура, мама очутилась, машину кидает по всей автостраде. Шины елозят, оставляют чёрный след. Вопят тормоза. Авто не поддаётся ни тормозу, ни рулю, и мальчик замечает, как с ветки слетает ворона. Пакет выворачивается на изнанку, разбивается молоко, растекаясь лунным пятном. Сумочка влетает в лобовое… машина летит в лес.
***
…Печально мигала левая фара, а из капота, нервный, безмолвный, струился белёсый дымок. Правое колесо крутилось, словно хотело перевернуть машину и ехать домой, в гараж. С водительского сиденья кряхтели и барахтались — в дверцу упёрлась сосна, не дававшая выйти наружу. Позади лежал мальчик и передвигал ногами, словно шёл по стене. Он больше не мамкал, не хотел телефон. Не плакал. Молчал.
Стихли скрежет и кряхтение.
А грубые, грязные пальцы боли запятнали белоснежные струны.
В лесу заиграла музыка. И скользят, скользят пальцы по струнам!
Залился вой.