Глава 15
Тарел обещал вернуться с реки к обеду. Вечером, затопив ещё раз печь, Шура разогрела лапшу с рябчиками и укутала её одеялом. Стемнело. Сходя с ума от беспокойства, начала одеваться. Попросила сына:
– Дано, мне уйти надо. С тобой Вьюга останется. Пусть лежит у порога, охраняет. Я на лыжах быстро обернусь. Если сразу не приду, ложись спать. Никуда не уходи. Через два дня лесник обещал заглянуть. Всё, я пошла.
Шура начала открывать дверь, и внутрь ворвался женский визг. Он звенел и стыл в вышине. Возвращался с эхом и снова ввинчивался в уши. Приказав сыну сидеть, выбежала, зовя Вьюгу. Поняв, что собаки нет, села на крыльцо и стала ждать. Шура понимала, что ждёт Тарела, повторения крика или возвращение Вьюги. Вспомнила своё появление на заимке и метнулась за висевшим в сенях, всегда заряженным старым дробовиком, не забыв прихватить висевший на гвозде сшитый вручную патронташ. Тарела часто не было дома. Особенно Шура боялась, когда он уходил за припасами в факторию или на прииск. Корову доила, закрыв стайку изнутри на крючок и посадив на пахучее сено в ясли маленького Дано. И вот после стольких спокойных лет этот безумный, ни на что в тайге не похожий, визг.
Опаздывал домой Тарел, она одна с маленьким сыном. И стиснув дробовик так, что, кажется, он прикипел к рукам, она сидела на крыльце, готовая убить каждого, представляющего угрозу. Крик больше не повторился. Увидев выходящую из леса женщину, наставив дробовик, спросила:
– Ты кто такая? Стой! Говори, откуда взялась, выстрелю.
– Я с Тарелом.
Она недоумённо оглянулась. Мужчины не было. К Шуре бросилась, виновато заглядывая в глаза, Вьюга. За ней из тайги вышел Тарел. Обеспокоенно спросил:
– На заимке ничего не случилось? Ты почему с ружьём?
Шура, ничего не говоря, повесила в сенях дробовик и пошла в дом. Обняла Дано и, видя, что ребёнок испуган, сдержала готовые пролиться слёзы. Пока весь день ждала Тарела, перенервничала. Успокаивая, сказала:
– Всё хорошо, маленький. Это папа тётеньку привёл. Сейчас ужинать будем.
За ужином, услышав историю Ариадны, Шура прониклась к ней сочувствием. И когда Тарел сказал, что после ещё одного хорошего снегопада проводит её на прииск, гостья опять капризно поджала губы:
– Я же сказала, что не хожу на лыжах. – И с самым невинным лицом оглядела всех голубыми, с детским выражением глазами. – Тарел, разве мне нельзя остаться у вас? Шура так вкусно готовит. А я ничего не умею. Вы обещали, Шура всему научит.
– Научит, только учиться надо быстро. Спать у нас негде. Шура, пусть она сегодня с Дано на полати ложится, а завтра подумаю. Всё, выспаться надо, через двадцать минут тушу лампу, нечего керосин жечь.
Утром Шура ушла доить корову, а Тарел проснулся оттого, что к нему под одеяло скользнуло незнакомое тело. Открыв округлившиеся от неожиданности глаза, Тарел не успел оттолкнуть женщину. Она кинулась ему на шею и поцеловала. Соскочив с кровати, Тарел сдёрнул с Ариадны одеяло. Боясь разбудить сына, прошептал:
– Ты, кошка дикая, с ума сошла! Иди на своё место.
– Если вы настаиваете, я уйду, но вы могли бы взять меня на время к себе.
– Ради бога, что ты вытворяешь?
Решив, что он рад поцелую, женщина с самым довольным видом, улыбнулась.
– Я тебя благодарила.
– Про благодарность понял, но сомневаюсь, что разрешу этому повториться. Вообще тебе лучше к нам не привыкать. Сегодня баня, а завтра с утра идём на прииск. Не умеешь ходить на лыжах? Не заставляю. Снег небольшой, пешком на второй день там будем.
– Вы пошутили?
– Нет, не пошутил, и перестань мне выкать. Надоело. Зачем этот тон, если ведёшь себя, как последняя сука в течке.
– Тарел, мне страшно. Оставь на заимке. Всё равно, что ты скажешь. Просто не выгоняй.
– Сто раз пожалел, что утонуть не дал. Ты пойми, я тебя в гости не приглашал, просто от смерти спас. Ты не будешь мою жену с сыном обижать. Я не позволю.
– А что такого? Она с тобой пожила, пусть мне даст пожить. Раньше мужчины меня выбирали. Разве я виновата, что красивая?
– Всё, завтра провожу на прииск. Хочешь, там оставайся, хочешь, езжай на Безымянный. Добраться помогут. Оденься, скоро Шура придёт. Я пойду баню топить, а ты, пока печка горячая, чай поставь.
После обеда Тарел ушёл в баню. Прошло с полчаса, когда Шура спохватилась, что забыла дать ему полотенце. Попросила сына:
– Дано, вот тебе полотенце, я чистое повесить забыла. Беги, отнеси папе.
– Шура, пусть играет. Давай, я отнесу.
Повесив полотенце в предбаннике, Ариадна отворила дверь в баню. Весь в мыле Тарел повернулся на скрип, и прежде чем он оттолкнулся и перевёл дух, её губы впились в него таким долгим и глубоким поцелуем, что в глазах потемнело. Наконец смог вытолкнуть её в предбанник и закричал через дверь:
– В этих краях самонадеянность тебя погубит. Не надо ничего домысливать. Ты хочешь, чтобы я выгнал жену с сыном? Никогда! Я всегда защищаю то, что мне принадлежит. Если сейчас же не уйдёшь, я выброшу тебя в снег и натравлю Вьюгу.
Ариадна, выскочив из предбанника, столкнулась с Шурой. Та всё слышала и изо всех сил попыталась скрыть раздражение. Жизнь научила её стойкости. Она бы и не пошла, но Дано, когда Ариадна ушла, вспомнил:
– Мне с вами нельзя спать, а тётя утром с папой лежала. Остолбеневшая Шура немного постояла, привыкая к чужой жестокости, потом вышла на улицу. Ей захотелось остаться наедине с собой. Поразмыслить и понять причину замены их с Дано этой женщиной. Ноги сами понесли к бане, и она слышала всё от слова до слова. Взяв в предбаннике вёдра, пошла к реке. Принесла воды и, будто ничего не случилось, затопила печь, приготовила ужин. Вернулся Тарел. Шура переборола себя и собралась идти мыться с Дано. Напряжение в душе нарастало, стоило взглянуть на гостью. Тарел что-то почувствовал. Подошёл, обнял за плечи и, легонько сжав, спросил:
– У нас что-то случилось? Почему ты расстроена?
Смотрел тепло и нежно, и когда она покачала головой, остался доволен ответом. Похоже, его уже ничто не беспокоило. А Шура уговаривала себя быть умной женой, дать ему время во всём разобраться и понять, кто ему больше дорог.
Утром, собираясь на прииск, он видел её волнение. Прощаясь, прошептал на ухо:
– Люблю. – И поцеловал в щёку
Она приготовилась ждать три дня. Уговаривала себя не расстраиваться. А Тарел вернулся раньше, чем обещал. Вьюга встретила хозяина радостным лаем. И Шура, когда он зашёл и обнял их с Дано, позволила своему сердцу расслабится. Про гостью она не спросила. Просто сказала:
– Прости, Тарел. Я не знала, что мне делать, как унять свои страхи.
– Шура, это смешно. Неужели ты не чувствуешь, как я вас с сыном люблю?
– Мог бы ты начать с того, чтобы не кричать на меня? Моё терпение давно на исходе. Давай никогда не вспоминать эти дни. И женщину, которую тебя угораздило спасти.
Утром Шура, провожая Тарела в комендатуру, собрала солёной рыбы, грудки копчёных рябчиков. Положила каравай хлеба. Не плакала. Крепилась. Тарел давно скрылся из глаз, а она всё стояла и смотрела ему вслед. Прощалась. Думала: что ей теперь делать? Как с Дано выживать? Решила, упадёт первый снег, пойдёт на прииск. Заберёт с собой корову, устроится на работу и будет ждать. Он, уходя, сказал:
– Неволить не могу, ты женщина молодая, но если буду жив, вернусь обязательно.
Утром Шурино решение – ждать первого снега – было забыто. Она, подоив корову, зашла в дом. Увидела, что Дано с восторгом смотрит в окно и машет ей подойти.
– Мама! Мама! Смотри, какой на кедре хорошенький медведь сидит! Я в книжке видел, что они чёрные бывают, не бурые, как шкура у нас на полу. Он к нам в гости?
Шуру обуял ужас. Только сейчас прошла под этим кедром. За все годы жизни на заимке не видела ни одного. Тарел говорил, что медведь зверь осторожный, и, почуяв человека, уходит. Этот был необычный для местной тайги и красивый. Небольшой. С чёрной, лоснящейся на солнце шкурой. Дано не унимался:
– Мама, мы его, как дядю-лесника, Федей назовём. Он у нас будет жить. Папа придёт, ему домик построит.
Шура кивала, думая, что делать? Двустволка Тарела заряжена пулями. Но Шура стреляла только по спичечным коробкам. И в воздух, когда просто одной на заимке становилось страшно. Ранить нельзя. Буду в воздух стрелять. Напугаю, а там видно будет, что делать. Разрядив в воздух дробовик, Шура послушала, как вдали затих топот убегающего гостя.
День прошёл спокойно. Ужинали они поздно. Белые ночи кончились, пришлось зажечь лампу. Щура чуть не подавилась, когда Дано закричал:
– Мама! Федя вернулся!
Вот когда Шура оценила маленькие окна на заимке. Сколько раз просила Тарела, чтобы прорубил большие окна. Ей не хватало света. Сейчас в окно вошла только морда, с любопытными, как у ребёнка, глазами. Она закричала и замахала руками, прогоняя. Застучала в окно. Уснуть не могла, прислушивалась к каждому шороху. Наконец, прибежала провожавшая Тарела Вьюга. Когда она заскулила и заскреблась в дверь, на душе стало легче. Впустила. Долго гладила забитую репейником шерсть. Радуясь и ругая, почему она задержалась так долго. Больше Федя не приходил. Зато Вьюга два дня убегала на малейший шорох. Захлёбывалась лаем.
Шура снова решила не уходить до покрова с заимки, если не кончатся припасы, заготовленные Тарелем.
Глава 16
Тарел с Анваром ждали своей очереди. Решения своей судьбы. Сдружились. Мёрзли ночами. Отсыпались, когда землю согревало августовское солнце. Дождей, на их счастье, не было. Чтобы ночью согреться, потихоньку пели: «Ты не вейся, чёрный ворон, над моею головой. Ты добычи не дождёшься, я боец ещё живой». Как-то незаметно начинал подпевать весь сквер. В первую такую ночь милиция за нарушение порядка согнала всех в местное отделение. В помещении они не поместились и продолжали петь во дворе, стоя вплотную друг к другу. Больше их не трогали.
Подошла очередь Тарела. Анвар, наконец, его дождался и, не смея спросить молчащего, не поднимающего голову друга, пошёл следом. Когда подошли к приютившему их кедру, Тарел обхватил дерево и зарыдал, молча, спрятав в него лицо. Он клялся непонятно кому, что никогда не думал ни о какой власти вообще, что сослали, будто в капкан попался. Все эти годы зря прожил. Мне шестнадцать было! Всего шестнадцать! Что я им всем сделал? Анвар, успокаивая, обнял его за плечи.
– Ты лучше скажи, тебя домой отпустили? Вот, киваешь, это хорошо. А что вся жизнь зря, это не так. У тебя жена, сын. Ты только представь, как они обрадуются, когда вернёшься. Одно хочу сказать. Мы за своих детей отсидели. Если есть бог, неужели он допустит повторение ада на земле? Всё. О вертухаях больше не думаем. Пока ты в комендатуре был, я водкой запасся. Садись, прощаться будем. Ты когда домой?
– А вот попрощаемся и пойду. Мне больше пятидесяти километров шагать. Если ночью спать не буду, завтра к утру Шуру с Дано обниму. Тарел торопился домой, и как только выпили, встал, закусывая на ходу. Прощаясь с Анваром, пообещал, что приедет с Шурой в гости. Этой зимой Дано в школу. Жить они будут на прииске, а оттуда добраться до Весёлого можно с оказией.
Шел Тарел легко. Привык по тайге ходить, а тут ещё мужик на телеге попался, немного подвёз. Когда свернул в сторону заимки, была глубокая ночь. Решил немного поспать. Заблудиться не боялся, хотелось отдохнуть. Сел и, прислонившись к сосне, уже засыпал, когда услышал этот странный скрип. Прошлое развило и отточило в нём инстинкты живущего одиноко в тайге человека. Тарел пошёл на звук. Какого же было его удивление, когда на небольшой поляне он увидел, что на поваленном дереве медленно качается медведь. На первый взгляд казалось, что он просто качается, но приглядевшись, Тарел понял, что ему любопытен звук скрипящей лесины. Когда раздавался скрип, он замирал и трогал дерево лапой. При свете луны было видно, что шкура у медведя чёрная и лоснится. Тарел никогда не слышал, что в ангарской тайге встречаются чёрные медведи. Этот был небольшой, ростом с годовалого пестуна.
Раздумав спать, осторожно ступая, поторопился уйти от хищника подальше. Встреча с медведем лишила его душевного покоя. Как там Шура с Дано? Когда встретились два одиноких сердца, его и Шуры, жизнь принесла Тарелу счастье. Он очень надеялся, что с семьёй,за время его отсутствия ничего не случилось. Беспокоясь, он почти бежал. И когда над горами всходило солнце, его встретила, ласкаясь после разлуки, Вьюга. Потихоньку, стараясь не разбудить Дано, постучал. Сонная Шура спросила:
– Кто там? Сейчас мужа разбужу, у него ружьё всегда заряжено.
– Мужа разбудишь? Ты ещё не проснулась до конца. Открывай мужу дверь.
Охнув, отодвинула тяжёлый засов, бросилась Тарелу на шею. Он наклонился и наградил её крепким поцелуем. Прижал к груди. Шура была готова раствориться в его объятиях. Буря чувств пронзила её острой болью. Где-то вдали проворчал гром. Но ни Шуре, ни Тарелу не было ни малейшего дела до грозы. Взяв на руки, он понёс её на кровать. Положил. Не спеша склонился над ней, и она приподнялась, чтобы встретить его на полпути.
Через два дня подошла очередь Анвара. Пока разбирали его документы, он поклялся справиться со всем, что ему выпадет. Наконец, комендант встал и протянул ему бумаги.
– Вас полностью простили. Даже вписали в рабочий стаж лагерный срок. – Наверное, от него ждали за реабилитацию благодарности. Анвар молчал. Немного подождав, комендант предложил, – вы можете ехать в Башкирию и пытаться восстановиться на прежней должности. Это не запрещено.
– Нет, я хочу вернуться на Весёлый. У меня двое детей. Надо успеть их вырастить.
– Может, вы подумаете, прежде чем окончательно решите вернуться к семье?
– Зачем это обсуждение? Вы уже получили от меня то, что я потерял. Это годы, когда я не видел ни одной счастливой человеческой улыбки. Только брезгливые лица вертухаев. Я им всем желаю занять наши места на Колыме. Всё? Я могу идти?
– Нет. Раз вы настроены остаться, вам выпишут направление. Вы назначены начальником штольни. Вашего предшественника переводят в райком.
Анвар, не споря, взял лист, меняющий его судьбу. К нему вернулась решимость. Он никогда не избегал трудностей, и это испытание не испугало. Значит, будет работать руками и головой. А разумом его бог не обидел. Сказав себе «Вперёд, Анвар!», вышел не прощаясь.
Он, как и Тарел, сразу отравился домой. Если в район шёл не торопясь, обратно ноги, казалось, несли сами. Фанису увидел издалека, окликнул. Она медленно, будто не веря, что слышит его голос, повернулась.
Так они и стояли посреди улицы, глядя в глаза друг другу. Первым очнулся Анвар. Успокаивая, сказал:
– Фаниса, я так и думал, всё будет хорошо.
– У меня тоже неплохие новости. Устроилась в ясли на работу. Буду детей нянчить. Живём рядом, свои будут под присмотром. А ты сходил удачно?
– Так удачно, что до сих пор поверить не могу.
Фаниса уловила веселье в голосе мужа и поняла, что ему есть что рассказать.
– Мой рабочий день кончился. Пойдём, что мы на улице стоим?
Дома Фаниса, дети, все старались поближе прижаться к вернувшемуся Анвару. Она не верила, что его отпустят, и детям сказала, что папа уехал далеко и надолго. Анвар вообще размяк в этот вечер. Когда он сказал, что его назначили начальником штольни, Фаниса не поверила и, смеясь, спросила:
– А чего сразу не секретарём райкома? Куда прежнего денут? Он вроде не увольняется.
– Я не шучу. До сих пор не могу поверить, что согласился. Я чувствовал себя униженным перед всем этим сборищем. Они что-то писали, предлагали вернуться в Башкирию, бросить семью. Привыкли всё решать за меня. Кто бы этому раньше помешал? И моё назначение было принято не ими. Я даже думаю, что мою кандидатуру предложил Разумов, когда его пригласили работать в райком. Да, он отказался дать мне машину. Но я его не осуждаю. Здесь все привыкли бояться. Вдруг бы моя реабилитация не подтвердилась? Я безумно счастлив вернуться к тебе и детям. И был согласен на всё. – Усмехнувшись, сказал, – только ты, моя дорогая, сидор зэковский не выкидывай. Начальника штольни тоже могут и арестовать, и посадить. Погоди расстраиваться, сейчас будешь радоваться. Ты знаешь, с кем я неделю сквер у комендатуры топтал? Никогда не догадаешься. Познакомился с Тарелом, мужем нашей Шуры. Она теперь Кулдонашвили. И Дано Кулдонашвили имеется. Ну, как тебе новость? – Фаниса, охнув, села и расплакалась. – Да что же ты всё плачешь? Радоваться надо, что жива твоя подружка. Ты все эти годы переживала, что в лес её бежать подтолкнула, а Тарел рад, что так случилось, думаю, и она не в обиде.
Фаниса решительно встала и, вытерев слёзы, пригласила всех садиться за стол.
– Всё, ужин приготовила, бутылка водки имеется. Сейчас с тобой выпьем за счастливый день. Сегодня утром встала, ты уж извини, немного поплакала, представить не могла, какой радостью этот день обернётся. Анвар, тут все меня жалели, сочувствовали. Пойдём в кино! Сегодня Любовь Орлова в главной роли. Пойдём, не отказывайся, пусть все наше счастье видят.
Анвару в фойе сразу бросилось в глаза отсутствие на большой картине в фойе Сталина. Вместо него, среди колосящейся пшеницы, стояла с серпом статная чернобровая девушка.
Утром Анвар пришёл в отдел кадров. Спросил:
– Кому документы на оформление отдать?
Начальник отдела кадров, рассмеявшись, тоже спросил:
– А что, тебя из крепёжников в начальники переводят? Забыл, как тебя зовут. Вроде Анвар?
– Анвар Айдарович меня зовут. Переводят, угадали. Буду начальником штольни, а это, как понимаете, и руководителем Весёлого. Вот мои документы.
Начальник отдела кадров всё ещё не мог понять, как могло, случиться, что обыкновенный ссыльный стал его начальником. Пытаясь сообразить, он, не торопясь, записывал в трудовую книжку Анвара лагерный стаж. Реабилитировали, восстановили в партии, назначили начальником штольни. Полистал трудовую. Вот оно! Наркомат тяжёлой промышленности Башкирии. Он встал и извинился:
– Анвар Айдарович, простите, что отнял ваше время. Бумаги на подпись вам принесут.
«Теперь самое сложное, – думал Анвар. Представиться рабочим. Всему, чему я здесь научился, я научился у них. Как они меня примут?»
Разумов был на месте.
– Анвар Айдарович, я уже заждался. Что вас так долго в районе задержали?
– Прощали.
– Ладно, не обижайтесь. Вы в отделе кадров были? Если нет, идите, оформляйтесь. Планёрку в пересменок соберём. Вас и представлять не надо. Столько лет работаете. Инженеры в техническом отделе грамотные, если что непонятно, спрашивайте. Квартиру завтра освободим, можете переезжать. Спальня и кухня совсем маленькие, зал побольше. Всё лучше, чем комната в бараке.
Разумов, как и обещал, собрал общую планёрку. Когда объявил, что теперь у них новый начальник штольни Анвар Айдарович Алпаров, сразу не поняли, что это Анвар, с которым проработали столько лет. И только парторг едко спросил:
– С чего это вдруг враг народа начальник? Сегодня же напишу куда надо, что не членов партии выдвигаете.
Анвар стиснул зубы, услышав его тон. Неимоверным усилием изобразил на лице безмятежное выражение, спросил:
– С какого года в партии? Парторг зло, как выплюнул, ответил:
– С сорок первого.
– Я с тридцать шестого. – Анвар замолчал. Дал понять, что готов ждать сколько угодно. Человек, возможно, погорячился и сказал что-то не так. Извинится. Но парторг вышел, зло хлопнув дверью. Анвар, поднимаясь, сказал, – всё, планёрка окончена. Очень надеюсь на взаимное понимание и доверие.
Анвару на новой должности в знакомом коллективе работалось легко. Осенью выполнили план по добыче руды. Ушли последние баржи.
В декабре всем посёлком ждали, когда замёрзнет Ангара. Кончались продукты. Завоз всегда планировался на конец года. Машины, каждый день возившие руду на склад, привозили неутешительные новости. Стояло аномальное тепло. На северной реке не было видно даже заберегов. Перед самым Новым годом Анвар сам съездил на Ангару. Она начала замерзать, но молодой лёд был спрятан под прибывшей неизвестно откуда водой. Тогда он принял решение. Распорядился повесить объявление, собраться всем в клубе.
Он спрашивал себя, неужели жизнь его ничему не научила за эти страшные годы? И хотя это могло обойтись ему дорого, отступать он не собирался. Цена человека определяется его сердцем. Анвар, идя на собрание в клуб, знал, что выдаст муки, круп, тушёнки. И никогда об этом не пожалеет. На складе всегда имелся на случай позднего ледостава запас продуктов. Он справедливо считал, что это и есть такой случай. Доверие товарищей не даст ему отступить. Когда на собрании всё было решено голосованием, Анвар почувствовал облегчение. Продукты на праздник выдали.
Сразу после Нового года в посёлок приехал Выездной Суд. Когда посыльный пригласил Анвара в клуб, в какой-то момент он почувствовал слабость. Задрожали руки. Но почти сразу вернулось истинное состояние, понимание того, что поступил справедливо. Испытание было тяжёлым. Ждал обсуждения, наказания, но знал, что поступил как порядочный человек. Верил, ему хватит достоинства скрыть отвращение, если зал будет неискренним и поддержит суд. Анвар уже стоял перед судейскими, когда понял, что боялся зря. Глаза в зале говорили об истинном желании помочь. Выступали, как на собрании. Простые люди говорили простые и понятные всем слова:
– Если вы нашего татарина посадите, то судите нас всех. Решение о выдаче продуктов принимали вместе.
Пришёл на помощь приехавший от райкома партии Разумов. Неизвестно, как бы всё обернулось, но он прекрасно помнил здешнюю жизнь. Поднявшись, сказал:
– Неприкосновенный запас продуктов на складе я всегда выдавал, если Ангара долго не замерзала. Пополнялся склад продуктами весной, когда начинали ходить баржи. Судья нахмурился и, глядя на одного Разумова, сказал:
– Если проблемы, надо было обратиться в райком партии.
– Зачем? Вы человек в наших краях новый. Особенности здешней жизни мало знаете. А она в этих краях суровая, напряжённая, требует от людей мужества и стойкости. И продукты на складе, по распоряжению райкома партии, лежали на чрезвычайный случай. Обещали людям, что голодать они не будут. А вы нарушили обещание. Судите человека. И анонимки сейчас не приветствуют. Не могли бы всем сказать, от кого получили сигнал?
– Сигнал поступил от парторга штольни. Это не анонимка, он подписался полным именем.
– Хорошо, что полным. Думаю, завтра его переизберут как не справившегося со своими обязанностями.
Зал одобрительно загудел. Раздались крики с места:
– Если такой сытый, зачем продукты брал? Все голосовали, значит, все и виноваты.
Анвар шёл домой и вспоминал тот день, когда смертную казнь ему заменили на ссылку. Сегодня радость была иной. Получив утром повестку, ощутил зыбкую нереальность происходящего. Растерялся. Сейчас был благодарен людям посёлка и дал себе слово относиться к ним справедливо и хорошо, иначе придётся держать ответ перед собой.
Жизнь отцов была нам нужна. Мой папа красив и строен, а мама моя нежна.