Деньги кончились как-то сразу, неожиданно. Ещё недавно рука уверенно нащупывала пачку зелёных, перетянутую розовой резинкой в вентиляционном небольшом лючке за пластиковой белой решёткой под потолком. Пальцами я касался пыльных сальных стенок и брезгливо отдёргивал руку. Тащил пальцы в рот, облизывал. Потом шёл в ванную и долго мыл руки скользким бледно зелёным обмылком. Он выскальзывал из пальцев, и я отлавливал его, гонял по круглой фарфоровой чаше раковины. Настигал, глядя в туманное небольшое зеркало на стене. Разглядывал щетину на подбородке, вытягивая шею и поворачивая голову, чтобы рассмотреть узкие скулы в чёрных миллиметровых штришках волос. Проводил рукой по мягкой шёлковой шевелюре, зачёсанной наверх. Глазами с собой я предпочитал не встречаться. Прятал от себя глаза, как зверь, или смотрел искоса, стрелял взглядом сбоку и убирал его сразу же в себя. Совесть моя была нечиста.
Квартиру эту я снимал ровно с тех пор, как ограбил в порту женщину. Я знал её недавно. Она пришла затемно на дальний причал, и мы склещивались с ней в темноте над амальгамным блеском воды внизу. Она была старше меня, в дорогом костюме морской волны с двумя рядами мелких медных пуговичек и цветастом атласном платке, повязанном вокруг худой шеи. Я не знал, кто она. Познакомился с ней в местном баре. Она заказала мне коктейль, потом второй. Расплатилась карточкой. Я взял её за кисть и молча повёл за собой в темноту порта между контейнеров, горой вырисовывающихся на подсвеченном снизу небе. Потом мы молча долго сопели, когда я прощупывал грудь сквозь тонкий кружевной лифчик. Нашёл соски, мгновенно затвердевшие у меня под пальцами и превратившиеся в круглые пуговички.
Она судорожно расстёгивала молнию на юбке. Молния зацепилась, я рванул замок и разорвал юбку сверху донизу. Стащил её через ноги, испачкав её при этом в жидкой портовой грязи. Ночь была лунная. Луна то и дело выныривала из-за облаков и освещала мертвенно бледным светом причал, рябь амальгамы волн, где-то далеко в море неуклюжий медленный паром, расцвеченный, как новогодняя ёлка. Возбуждение как-то резко спало- я оставил её там, на грязном причале, грубо стащив с руки толстый витой золотой браслет со змеиным рисунком.
Ювелир в другом городке в полутьме лавки в яркий сияющий солнечный день долго рассматривал его, крутил толстыми пальцами, прощупал весь, как бы просветил рентгеном насквозь. Золотистый полдень лез в узкую щель между гардинами и падал в комнату тёплым, белым от жара ломтём воздуха. Я стоял нервничал, изжевал зубами изнутри губу, как скомканную атласную тряпку, чуть надкусив её, почувствовав терпкий вкус крови. Ювелир молча положил на стол пачку денег- треть, может, четверть того, чего он стоил. Я взял деньги, не перепираясь, не вымарщивая, ну, господин, ну, ещё капельку, и быстро ушёл, путаясь в узких переулках, заметая следы, как дикий зверь, пока не вышел на шоссе, петляющее в горах вдоль всего побережья.