Ворота заблаговременно раскрылись, и наши бронетранспортеры на повышенной скорости влетели в расположение царандоя. Автоматчики-афганцы не задерживали, они дружелюбно приветствовали советников.
Нас встретил одетый в полевую форму командующий царандоя полковник Абдул Баки, высокий плотный добродушный пуштун средних лет с черной как смоль шевелюрой и усами.
- О, салам аллейкум! - Он приветствовал советников как старых друзей и по обычаю приложился обеими щеками к щекам советских товарищей. – Как здоровье?
- Слава богу, как говорится.
Абдул Баки свободно говорил по-русски, в свое время учился в Москве. Прошли в его кабинет - небольшую уютную комнату с прикрытыми ставнями, посреди которой стояли диваны и низкие столики. Присели, блаженно вытянули затекшие во время поездки ноги.
- Бача! - властно сказал Абдул Баки.
Перед ним как из-под земли вырос молодой солдат и, получив указания, выскочил из кабинета, при этом он не повернулся спиной, а проворно пятился до порога, пока не исчез за дверью.
"Вот как у них относятся к начальнику," - с удивлением подумал я, наблюдая эту сцену. Солдаты афганской милиции не ходят шагом, они бегают, быстро и четко выполняя команды.
Принесли чай, положили импортные сигареты самой высшей марки. Чай и сигареты входили в особый ритуал подобных встреч. Текущее обсуждение дел или официальные совещания под запись, неважно, все подобные мероприятия у афганцев неизменно сопровождались чаепитием и курением.
Бача, то есть посыльный, поставил перед каждым маленький чайник со свежезаваренным чаем, дорогую чашку и вазу с засахаренными орешками. Хорошо было глотнуть свежего горячего крепкого чая после опасной, да к тому же пыльной и душной дороги!
Наше мирное чаепитие сопровождали время от времени доносившиеся с улицы автоматные очереди, иногда в отдалении раздавались гулкие раскаты от выстрелов танковых и артиллерийских орудий.
- Вот так в Кандагаре круглые сутки, - сказал командующий. - Душманы выбирают цели и постоянно их обстреливают, держат в напряжении. Сегодня несколько спокойнее, да и то только потому, что сейчас город отрезан от зоны, которую с утра прочесывает армия, это брошенные кишлаки в пригороде в речной долине, соответственно городские улицы блокированы, забиты солдатами и боевой техникой.
- Что означает несколько спокойнее? - сказал я. - Душманы, несмотря на стянутые силы, тем не менее, даже сегодня обозначают свое присутствие?
- Да, так, верно! Они выбирают укромные места и пытаются вести оттуда огонь. Ничего, это ничего!
Абдул Баки принялся с краткими комментариями переворачивать перед моими глазами листы оперативной сводки происшествий, замелькали цифры убитых и раненых, факты нападений на различные административные здания с целью их захвата, случаи разграбления духанов и насильственного увода молодежи для пополнения банд.
- Серьезно!
- Особенно тяжелая обстановка сложилась в улусвали Аргандаб, - покачав головой, сказал Абдул Баки. - Там сейчас идут тяжелые бои, а в Кандагаре пока ничего.
Я обратил внимание, что "ничего" - любимое слово командующего. В его устах оно звучало как "ничаво".
- Возможно, царандою следует активизироваться в городе, именно сейчас удобный момент, вы можете разгромить подпольную террористическую сеть.
- Выявить бандитов очень трудно, - снова покачав головой, сказал Абдул Баки.
- Информаторы?
- Информаторы есть, только веры им нет. Кроме того, население ведет себя крайне осторожно, многие вообще на улицы не выходят. Так что с получением оперативной информации не все гладко.
- Рынок, чайханы, торговля?
- Чайханы, духаны, за исключением лишь некоторых, пока закрыты, а на базаре почти никого нет. Туда боятся идти, потому что душманы постоянно держат рынок под прицелом снайперов. Посылал нескольких солдат за фруктами, - двоих убило сразу, вскрикнуть не успели. Остальных выручил бронетранспортер. Так что фруктов пока нет. Ничего, будем пить чай!
Минуту пили из чашек молча. Дружеская беседа, доброжелательная обстановка, но в душе я чувствовал себя некомфортно. Попытка осмыслить информацию не приводила к решению, вопросы не исчезали, их появлялось всё больше, и главный из них, - как действовать царандою в такой странной ситуации.
- Насколько успешно проходит операция под Кандагаром?
- Полных данных об операции пока нет. Известно, что основные банды заблаговременно ушли из зоны прочесывания, перешли реку Аргандаб и скрылись в горах, где у них имеется хорошо укрепленная база сопротивления. Именно там они приняли основной бой.
- Прошу прощения, не понял, - сказал я и отставил в сторону чашку с недопитым чаем. - Как это, заблаговременно ушли? Как такое стало возможным? Налицо провал операции!
- Нет, нет, ничего, даже не думайте, обычное дело! - Абдул Баки махнул рукой, призывая не принимать информацию близко к сердцу. - Мятежники вовремя узнали о предстоящей операции, так происходит постоянно. Понятно, что на открытой местности им невыгодно принимать бой с превосходящими силами противника, но не всем удалось ускользнуть. Операция продолжается, противник понес потери, в подразделениях советской и афганской армий также есть потери. У меня в царандое несколько человек убито и ранено. Местность для прочесывания разделена на полосы. Мои батальоны прошли одну полосу, сейчас прочесывают другую.
- Насколько обучены солдаты царандоя?
- Батальоны у меня хорошие, - с удовольствием сказал командующий. - Солдаты набраны из других провинций, в основном на севере страны. Они не связаны с местным населением и бандитами, и, что очень важно, мои солдаты закалены в боях. Для солдата главное - первый бой, первая пролетевшая мимо пуля, а когда он поразит в бою своего первого душмана, - все, он становится другим. Важно пережить момент, после этого все идет нормально.
- Понятно, естественная психологическая ломка.
- Только не та, о которой вы подумали, речь о другом. Само по себе участие в царандое не означает, что мятежники вынесли новобранцу смертный приговор. Бандиты с удовольствием переманивают к себе новичков, еще не побывавших в серьезном деле. Я со своей стороны, наоборот, стараюсь как можно быстрее пропустить новобранцев через боевые действия. Если солдат убил в бою душмана, он знает, что противник его никогда не простит! Теперь ему нечего терять, он начинает воевать всерьез, по-настоящему, и у него остается только один путь, - путь войны.
Мне подумалось, что душманы, видимо, поступают аналогичным образом, но вслух я ничего не сказал.
Мои советники остались работать в штабе, а мы с командующим вышли во двор царандоя, глинобитные стены двора были сплошь испещрены пулями. Абдул Баки сказал, что неподалеку организован фильтрационный пункт, туда доставляют молодых мужчин, взятых при прочесывании, устанавливают личность.
- Задержать душмана с оружием практически невозможно. Как правило, оружие мгновенно прячется в заранее подготовленном месте, поэтому не так просто установить, кем на самом деле являются задержанные, но мы справляемся.
Он предложил мне съездить, посмотреть, как происходит фильтрация. Я двинулся к своему бронетранспортеру, но командующий с улыбкой показал рукой на Тойоту. Автомобиль командующего покрылся густой пылью и выглядел по-боевому.
Я покачал головой.
- Так передвигаться опасно!
- Ничего! - Абдул Баки хлопнул меня по спине и засмеялся как ребенок. - Бронетранспортер в отличие от Тойоты - слишком удобная мишень.
Мы сели в автофургон на заднее сиденье, солдаты мигом прижались к нам с обеих сторон как живые бронеплиты. Впереди сели трое автоматчиков.
Тойота лихо рванула с места. Доехали без приключений, да и ехать-то было недалеко.
Фильтрационный пункт располагался во дворе школы. В ряд застыли несколько бронетранспортеров.
Мы вышли из машины, я живо осмотрелся. Двор наводнен людьми. В основном, все - молодые афганцы. Они сидят прямо на траве, жадно курят, на голове у каждого - чалма.
Подбежал офицер, вытянулся в струнку, отдал честь и коротко отрапортовал на своем языке. Абдул Баки небрежно кивнул в ответ, офицер отошел в сторону.
- Вот как все делается, - очень тихо сказал мне командующий. - Видите, стоят бронетранспортеры с распахнутыми люками?
- Да, бронетранспортеры выстроились в ряд, а перед ними поставили задержанных людей.
- В бронетранспортерах сидят наши активисты, они хорошо знают население кишлаков. Кто сидит в бронетранспортере, не видно, виден лишь черный зев отверстия люка. Активисты, наши помощники, оставаясь невидимыми снаружи, сидят внутри и все прекрасно видят. Они внимательно изучают доставленных и опознают душманов. Давайте посмотрим!
Мы подошли ближе и встали у бронетранспортера, на броне которого расположился афганский офицер, он свесил ноги внутрь башни через открытый люк, так было удобнее. Двое солдат подвели очередного афганца.
Офицер, подумав, приказал отвести его влево.
- Не понял, - пожав плечами, сказал я, - их опознает офицер.
- Да, своими ногами.
Я с изумлением посмотрел на командующего, он невольно улыбнулся. Тихонько, чтобы не привлекать внимание, он разъяснил суть происходящего.
Оказывается, активисты через проем раскрытого переднего люка внимательно осматривали афганца, которого солдаты якобы подводили к офицеру. Посовещавшись, они принимали решение и дергали офицера за ногу.
Если опознавали душмана, дергали левую ногу. Офицер приказывал отвести его влево, где стояли опознанные бандиты. Если не опознавали, дергали правую ногу, тогда офицер приказывал отвести афганца вправо, там стояли кандидаты для призыва в армию и царандой. Их готовили для отправки в другие провинции самолетом или вертолетом в самое ближайшее время прямо отсюда.
Опознание проходило тихо и спокойно. Никто не кричал, не тыкал ни в кого пальцами, с задержанными обращались вежливо. Они тоже вели себя чинно и спокойно, беспрекословно выполняли все команды офицеров царандоя, полностью вверяя свою судьбу в их руки.
Мне такой процесс опознания показался не вполне надежным, однако я дипломатично промолчал. Командующий предложил проехать в район провинциальной тюрьмы - очень бойкое место. Душманы круглые сутки обстреливали его из автоматов, гранатометов и минометов.
Вскоре подъехали к величественному зданию, гордо возвышавшемуся над остальными домами и деревьями, оно было искусно сложено из камня. Небольшие красивые окна располагались очень высоко. Здание, скорее, напоминало храм, таким впечатляющим оно выглядело.
- Неужели это тюрьма?
- О, да, тюрьма, сар мушавер шурави, тюрьма!
Тюремные монолитные стены были сплошь испещрены пулями и осколками. Тем не менее, серьезного вреда они не причинили. Натуральный камень выдерживал ливень из раскаленного свинца.
Мы прошли через массивные железные ворота и глазам открылся просторный двор с многочисленными постройками, увенчанными куполами. Во дворе сидели мужчины в чалмах, они торговали сигаретами, чаем, жевательными резинками, всякой мелочью.
- Афганцы не могут жить без торговли, - заметив мое недоумение, сказал командующий. - Они занимаются торговлей везде, даже в тюрьме. В основном, правда, торгуют мелкие правонарушители, которым разрешен выход в город, там они закупают товары в духанах и перепродают их на территории тюрьмы, но по завышенной цене, иначе невыгодно.
Странное чувство вновь овладело мной. В Советском Союзе скупка и перепродажа по завышенной цене является преступлением. Спекуляция - статья уголовного кодекса, предусматриаающая довольно суровое наказание, а что происходит здесь?! Преступление совершают заключенные под присмотром тюремной администрации.
Конечно, хотелось высказаться, однако я опять сдержал себя и промолчал, совершенно не предполагая, что сюрпризы ещё только начинаются.
Мы прошли по коридорам, никакой охраны! Простые деревянные двери. Одни открыты, другие заперты на какие-то игрушечные замочки.
В камерах прямо на полу сидят подследственные. При появлении командующего они встают и почтительно кланяются.
Абдул Баки довольно улыбался, сверкая крупными белыми зубами, однако я всё больше хмурился. У нас на родине такая охрана осужденных была бы квалифицирована как преступная халатность.
Наверное, я что-то не так понял. В Советском Союзе главной проблемой мест лишения свободы являются побеги. От них не спасали металлические решетки, хитроумные запоры, чуткая сигнализация, поэтому понятно, что у нас явно прослеживается тенденция к усилению тюремной охраны. Неужели здесь обратное явление, в это невозможно было поверить! Тем не менее, оказалось, что в Афганистане проблемы побегов вообще не существует.
- Я знаю, как обстоят дела в Советском Союзе, а у нас с древнейших времен за побег из тюрьмы положено только одно наказание - смертная казнь, вот почему у нас побег - исключительный случай. Из двух зол люди выбирают меньшее - сидеть в тюрьме. Побег для них - большее зло. Бывали случаи, когда душманы освобождали задержанных, а они через некоторое время добровольно возвращались обратно в камеру. Случалось и другое. Душманы пытались захватить тюрьму. Казалось бы, заключенные должны были сочувствовать нападавшим, которые хотели освободить их. Нет! Заключенные помогали гарнизону тюрьмы обороняться от нападавших.
- Еще удивляет, что нет никаких команд, окриков, строгости, официоза.
- Так проявляется сила народной власти. Мы стараемся соблюдать закон, чтобы люди на себе испытали разницу между режимом короля и победившей революцией. Система пыток при старом режиме была изощренной, я сам прошел через пытки, когда был арестован за участие в демократическом движении в период подготовки революции. Главная изюминка - орудия пыток. Самыми распространенными были металлические колодки, их надевали на пальцы рук или ног, сжимали винтами, причиняя адскую боль. Самым результативным методом считалось применение электрического тока, использовали специальные генераторы или обычный полевой телефон. К оголенному телу допрашиваемого приставляли два конца провода, быстро прокручивали ручку аппарата, ток пронзал тело и выводил испытуемого из равновесия, почти мгновенно доводил до грани безумия. Обычно концы провода приставлялись к самым уязвимым местам тела, чаще всего к половым органам. Прошедшие пытки люди исчезали, бытовало выражение: "Ушёл в Кабул". Можно было подумать, что человека увозили в огромные тюрьмы Кабула, сгубившие не одну сотню людей, на самом деле фраза означала, что, скорее всего, человека нет в живых, он казнен, и могилы нет. В отличие от нас душманы не отказываются от пыток. Применяют старые испытанные методы, в том числе полевой телефон. Так что не стоит попадать в плен, держите при себе гранату на самый крайний случай.
В достоверности слов командующего мне пришлось убедиться позже. В местах разгрома банд, кроме оружия и наркотиков, постоянно изымались разнообразные орудия пыток.
- Тогда да, было плохо, а сейчас им, - Абдул Баки с улыбкой кивнул головой в сторону заключенных, - хорошо!
Подбежал офицер царандоя, звонко щелкнул каблуками коротких сапог и что-то громко сообщил ему.
- Зовут к телефону, - сказал мне Абдул Баки, и, извинившись, быстро ушел.
Я невольно задумался. Если заключенные свободно ходят по двору тюрьмы или сидят в камерах, запертых игрушечными замочками, то вряд ли они опасны для общества. Они, безусловно, не террористы и не главари банд. Сидят рядовые исполнители, пешки в чужой большой игре, вот почему власть их не боится и не пытает. Какой смысл пытать людей, которые ничего не знают! В таком случае появляется вопрос, от которого мне снова (в который раз за сегодняшний день!) сделалось не по себе. Царандою или, по-другому, афганской милиции уделяется огромное внимание, на него расходуются немалые средства, однако то, что мы имеем в результате, вызывает, если не гомерический смех, то недоумение, смешанное с досадой, это точно.
Я смотрел в спокойные и благожелательные лица заключенных, торговавших во дворе своей тюрьмы чаем и сигаретами, и думал о том, что вопросы по-прежнему не исчезают, хотя в принципе многое теперь становится понятным.
Специфика в том, что никто, даже командующий царандоя, прямо на вопросы не отвечает и отвечать не желает, обо всем приходится догадываться самому. Все всё прекрасно понимают и подыгрывают вышестоящим, и так идет до самого верха.
Вот, оказывается, в чем причина режима строжайшей секретности, с которым мне пришлось столкнуться перед отправкой в Афганистан! Я прибыл сюда, ничего не зная, а когда начал осознавать, что к чему, стало поздно, и все мои запоздалые выводы не имеют ровным счетом никакого значения.
Теперь мне придётся участвовать в деле, для которого реальный результат не важен и даже вреден, а важен лишь сам процесс или мнимый результат, поскольку он требует нескончаемого привлечения колоссальных ресурсов. Бесконтрольно расходуются народные средства, гибнут люди, однако кому-то из вышестоящих подобный режим, безусловно, выгоден, иначе просто не было бы смысла с такой помпой организовывать весь этот процесс. Он может показаться абсурдным, глупым, загнивающим, однако лишь непосвященному человеку.
10 марта 2009 года
Полную версию см. в произведениях Владилена Елеонского:
Палящее солнце Кандагара.