Александр Бондарь
10.09.2022г.
Пьеса
В одном действии
Действующие лица:
СЕРГЕЙ, 25 лет
НИКИТА, его друг, 25 лет
ВЕРОНИКА, подруга СЕРГЕЯ, 24 года
ПАПА Сергея
БАБУШКА Сергея
МОЛОДАЯ ДЕВУШКА, профессиональная танцовщица
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, профессиональный танцор
Сцена разделена на две равные части. Одна – затемненная, другая - освещенная. Разговор в светлой части.
СЕРГЕЙ. Кит, разговор есть. Серьезный.
НИКИТА. Сколько?
СЕРГЕЙ. Че сколько?
НИКИТА. Сколько им лет? Малолетки? Презервативы у меня с собой.
СЕРГЕЙ. Какие малолетки?! У тебя одно в башке… Не дури! Я говорю – серьезный разговор!
НИКИТА. Давай. Валяй. Слушаю.
СЕРГЕЙ. Я тут это… Решил, в общем, стать писателем. Драматургом.
НИКИТА. У-у-у. Это даже хуже, чем с секс с малолетками…Я понимаю, тебе работать не хочется…
СЕРГЕЙ. Заткнись. Я хочу пьесы писать.
НИКИТА. Я понял, что не бревна таскать. Только зачем? Ты думаешь, до тебя никто не писал, что ли? Шекспир, Чехов, Островский – лошары? Даже Горький свою идиотскую пьесу «На дне» написал, которую в школе заставляли читать. Какая-то мерзкая ночлежка - как вспомню, бр-р-р. И, главное, - зачем мне все это? Эта глупая затасканная фраза, стертая в ноль от тупого повторения: «Че-ло-век! Это звучит гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека!». Да что вы, Алексей Максимович?! Серьезно, что ли? Прямо вот так – «уважать»? Какая новость! Как свежо! Тьфу! Такой же дебильный слоган, как и «Мы в ответе за тех, кого приручили». Миллионы идиотов бездумно повторяют эту банальщину, как попки, думая, что прикоснулись к какой-то сакральной истине. Заодно показывая, что они якобы читали «Маленького принца». 95% из них эту книгу в глаза не видели. Как прицепятся к чему-то и давай с умным видом полировать. Как только ты услышишь от кого-то «Мы в ответе за тех…», подойди, спроси – дружок, а ты читал Экзюпери? Знаешь, кто это вообще? Знаешь, что он делал в Сахаре, например? Или Южной Америке?
СЕРГЕЙ. Вот. Вот. Я поэтому и хотел с тобой поговорить. Молодец. Ты меня опередил даже. Что касается Шекспира-Чехова, так они жили в свое время. А мы живем в свое. Пишут же пьесы мои современники.
НИКИТА. Ну? И что тебе не ясно? Бери ручку. Или остро отточенный карандаш, как Набоков, сажай на колени какую-нибудь Лолиту – и вперед. В смысле - пиши. Или сразу садись за комп - и давай, наяривай.
СЕРГЕЙ. Наяривай…Ты же плюешься от пьесы «На дне». О чем мне писать-то? Чтобы было интересно, чтобы через 15 минут люди из театра не уходили, пригибаясь, матом поливая пьесу, режиссера, этих дебилов на сцене. Я не про детали. Какие темы схватят за грудки зрителя, а? И будут его держать? Набросай крупными мазками.
НИКИТА. Темы? А сам че не хочешь шевелить мозгами? Тебя литературные рабы, что ли, обслуживать должны?
СЕРГЕЙ. Я мнение твое спрашиваю.
НИКИТА. Ну, давай порассуждаем. Что заставит людей сидеть с открытым ртом 1.5 часа?
СЕРГЕЙ. Что?
НИКИТА. Де-тек-тив! Детектив!
СЕРГЕЙ. Ну, детектив… Я же тебя про наше время спрашиваю, а не про Агату Кристи с Конан Дойлем. В наше время, когда отслеживается роуминг, когда камеры натыканы в городе и в каждом подъезде, как морковки в поле, когда твоя учетная запись болтается в интернете, а там почта, номер телефона, где социальные сети с твоими фотографиями во всех ракурсах…То есть, в пьесе битый час бандиты будут трещать по сотовому, а в конце вдруг на них напрыгнут менты и наденут наручники? Все, конец спектакля? Артисты вышли на поклон? Бурные, продолжительные аплодисменты, крики: «Браво!».
НИКИТА. Слушай - ты капризный драматург!
СЕРГЕЙ. Пораскинь мозгами, не иди проторенной дорожкой, Кит. Не ищи легких путей. Напрягись.
НИКИТА. Это ты мне говоришь?!
СЕРГЕЙ. Думай, думай, не отвлекайся.
НИКИТА. Хорошо. Второй тебе вариант – любовный треугольник.
СЕРГЕЙ. Вот, это уже веселей гораздо. И что там?
НИКИТА. Там мужчина. Жена. Любовница. Между женой и любовницей – огромная разница в возрасте. Знаешь, почему?
СЕРГЕЙ. Почему?
НИКИТА. Чтобы было кому за могилкой мужика ухаживать, листья подметать, цветочки поливать. Жена умрет – любовница заменит.
СЕРГЕЙ. А ты уверен, что любовница будет приходить на кладбище?
НИКИТА. А это от мужчины зависит. Если обе женщины будут по очереди приходить на могилу и, прибравшись, сидеть умиротворенно на лавочке – значит, мужчина не зря прожил свою короткую, но сексуально-яркую, насыщенную жизнь, которую оборвал неожиданный, но обязательный по сценарию двойной инфаркт. Мертвые всегда путешествуют автостопом по нашей памяти.
СЕРГЕЙ. Какой инфаркт?! С ума сошел? Зачем? Не надо мне, чтобы в моей пьесе трупы валялись. Чтобы врачи метались по сцене, валокордином воняло, капельницы капали. У меня здесь не филиал скорой помощи. Люди не за этим пришли.
НИКИТА. А разве, когда мужик от жены шифруется – это не смешно? Слушай, тебе не угодишь, Сержик. Ты зарубаешь все мои идеи на корню, ты клинически не креативен.
СЕРГЕЙ. Потому что у тебя идеи, как у патологоанатома в морге.
НИКИТА. Слушай, спроси у Ники. Женщина тебе подскажет, о чем написать. Чтобы билеты на твой спектакль разбирали за 10 минут. Тем более что женщины и таскают своих мужей в театры, чтоб те не спились. Женщины эмоциональны, слезы у них чуть что брызжут, как из крана. Поспрашивай. Поспрашивай Веронику.
Разговор во второй части сцены – она освещается. Первая – погружается в темноту.
СЕРГЕЙ. Вероник, выручай. Пьесу хочу написать, а о чем, не знаю. Что тебе понравилось бы? Что бы ты смотрела, не отрываясь? На какое представление ты ходила бы 30 раз, вырывая билеты у спекулянтов-перекупов?
ВЕРОНИКА. Пьесу? Как здорово! Автограф черкнешь на программке?
СЕРГЕЙ. Давай ближе к делу. Автограф – это пока единственное, что я могу черкнуть.
ВЕРОНИКА. Значит так - пиши про любовь! Только про любовь! Именно про любовь! Это зайдет, Сержик. Поверь моей интуиции. Зайдет! Сюжет продиктовать?
СЕРГЕЙ. Конечно! Ну вот, хоть одного человека конкретного встретил. Не зря я на тебя надеялся!
ВЕРОНИКА. Записывай: парень и девушка влюбляются друг в друга, идут в ЗАГС, рожают троих детей и живут счастливо.
Пауза.
СЕРГЕЙ. Ну?
ВЕРОНИКА. Что ну?
СЕРГЕЙ. Дальше-то что?
ВЕРОНИКА. Все.
СЕРГЕЙ. Что все? Ты издеваешься, что ли? Где интрига, где скандалы, где конфликт?
ВЕРОНИКА. Какие скандалы? Какой конфликт? Ты что, ненормальный, Сережа? Люди пришли в театр после работы. На работе начальник-дурак орет, дома жена нервы мотает, теща-мерзавка отравить грибами собирается, свекровь без конца вспоминает какую-то «миленькую Свету», которой ты портфель таскал из школы. Люди приходят в театр за позитивом, а не смотреть, как главный герой в сотый раз вытаскивает из шкафа идиота-любовника в трусах. Ха-ха-ха. Га-га-га. Надоело все это. Будь новатором, Сережа.
СЕРГЕЙ. Каким новатором, Ника?! Что ты несешь?
ВЕРОНИКА. Я, Серж, столько насмотрелась всякого дерьма, что мне хочется увидеть нормальную семью, понимаешь? На сцене. Где муж любит жену, заботится о ней, а не трахает каждую сучку где попало: в командировке, на курорте. Не надо мне никаких скандалов и разводов! Покажи норму мне, покажи счастье, покажи любовь до гроба! Покажи, как они в парке гуляют, взявшись за руки, и она кладет ему голову на плечо, а он читает ей стихи собственного сочинения. Собственного сочинения, Сережа!
СЕРГЕЙ. Не знаю, не знаю. Что-то мне не нравится твоя затея. Все как-то буднично, не искрится как-то, обыденно.
ВЕРОНИКА. Сережа, это наоборот взорвет всю театральную тусовочку. Ты посмотри только, какие пьесы пишут твои ровесники сейчас.
СЕРГЕЙ. Какие? Что они пишут?
ВЕРОНИКА. А пишут они про убогие райцентры, обнищавшие моногорода какие-то, тупой молодняк, который не говорит, а мычит междометиями, про передоз и боярышник. Обязательно – отчим-похотливый алкаш. Герой в каждом акте так громко блюет в унитаз, что зрители икают. Кто-то уехал в областной центр – поступать. Естественно, никуда не поступил. Возвращаться они не хотят, а в большом городе нахрен никому не нужны. Муж с женой обязательно матом разговаривают, обязательно - самым скотским матом, без этого никак в пьесе, понимаешь. Это же прогрессивно, это жизненная правда, обнаженная драматургия, плевать на вас всех. Показываем, как есть, ничего не скрываем, обнажаем язвы, расчесываем коросту. Человек каждый день ходит на унитаз. Они и это хотят показывать. Как у казахского акына: что вижу – то пою. И косяком гонят эту тупую бездарщину, сотни этих опусов, похожих друг на друга, как мальки. Молодые дарования. Наследники Ибсена, продолжатели Чехова. Толкователи Брехта. Я как схожу на гастроли модного молодежного театра в наш Колизей, так чувствую себя гулящей шмарой, которая забрела в Институт благородных девиц.
СЕРГЕЙ. Ладно. Поговорю-ка я с батей. Все-таки возраст, опыт, прожитая жизнь. Должен помочь.
Разговор в первой части сцены – она освещается. Вторая – погружается в темноту.
СЕРГЕЙ. Па, разговор есть.
ПАПА. Денег не дам.
СЕРГЕЙ. Да я не за деньгами.
ПАПА. Шучу.
СЕРГЕЙ. Мне шестьдесят тысяч надо.
ПАПА. Сколько?!
СЕРГЕЙ. Шучу. Мне совет от тебя нужен.
ПАПА. Женись. Благословляю.
СЕРГЕЙ. Давай серьезно.
ПАПА. Виноват.
СЕРГЕЙ. Я хочу пьесу написать.
ПАПА. Молодец! Только у нас в роду писателей не было. Были строители, учителя, я вот – начальник цеха. Прадед мой, Гордей Павлович, правда, был мошенником, но он умело скрывался от полиции. Может, ты в него? Гены сработали?
СЕРГЕЙ. Почему это?
ПАПА. Потому что хотеть написать пьесу после всего написанного человечеством, после всех гениальных драматургов – это надо быть мошенником высшей категории, Сережа. Мошенником уровня «будь здоров»!
СЕРГЕЙ. Каким мошенником? Люди сами идут в театр!
ПАПА. Прадеду тоже люди сами деньги несли. А он обещал привезти им сахар в мешках задешево, лошадей запрягал, но ему все время что-то мешало, и в итоге, откланявшись, он растворялся на просторах Российской империи, сбегал на Дон с присвоенными ассигнациями-с. В конце жизни, правда, грехи замаливал, в церкви плотником работал, жалел о своей непутевой молодости.
СЕРГЕЙ. Ты бы не тряс наше генеалогическое древо, а? Лучше подскажи – о чем бы мне написать? Что ты считаешь было бы интересно зрителям, пришедшим в храм, так сказать, Мельпомены?
ПАПА. Человек на работе, Сережа, проводит 10 часов. Ну там, встал, зубы почистил, чай попил, доехал, отработал, обратно домой по пробкам. Работают все. Почти. Значит, пиши о конфликтах на производстве, кто-то кого-то подсиживает, интриги, люди сбиваются в группы, выживают, выдавливают коллег, лишают премии друг друга, пишут доносы, напиваются на корпоративах, говорят начальнику в лицо, кто он есть на самом деле. Служебные романы, опять-таки, никто не отменял, молоденькие секретарши у директоров не только бумажками шелестят. Поле непаханое!
СЕРГЕЙ. Да перепахали это поле уже вдоль и поперек. Неинтересно все это.
ПАПА. Ну тогда не знаю, чем тебе помочь. Спроси у бабушки, она у нас самая мудрая. А вообще – не маялся бы ты дурью, а?
Разговор во второй части сцены – она освещается. Первая – погружается в темноту.
СЕРГЕЙ. Бабуля, пьесу пишу.
БАБУШКА. Пьесу? О чем?
СЕРГЕЙ. В том-то и проблема. Пока ни о чем. Не могу придумать сюжет. Хочу написать так, чтобы это стало событием в театральном мире, понимаешь? Чтобы лучшие театры планеты становились в очередь. Чтобы талантливые режиссеры названивали ежедневно. Чтобы Голливуд затрясло и упали бы две буквы «L» с названия на Голливудских холмах. Подскажи мне историю. Выручай любимого внука. Позову на премьеру. Посажу в первый ряд. Поблагодарю у микрофона. И подарю «Оскар».
БАБУШКА. Я, Сережа, могу рассказать тебе историю моих родителей, твоих прабабушки и прадедушки. Ты же видел их фотографии?
СЕРГЕЙ. Конечно.
БАБУШКА. И как тебе мой отец?
СЕРГЕЙ. Слушай, он просто красавец. Внешность киноактера. Стать. Высокий. Черные вьющиеся волосы. Порода. Нос, как у греческого бога. Ты тоже красивая, что-то есть от него.
БАБУШКА. Спасибо.
СЕРГЕЙ. Что за история?
БАБУШКА. Мама встречалась с отцом в самом начале войны. А потом, в 1943г., папу призвали на фронт. Он, слава Богу, вернулся живым, и они поженились осенью 1945г. Мама любила отца просто безумно.
СЕРГЕЙ. Неудивительно.
БАБУШКА. Но дело в том, что, как бы поточнее сказать…мама не была столь красива и эффектна, как отец. Она была небольшого роста, курносенькая, самая обычная милая девушка. Мама была замечательной хозяйкой, на работе и по дому трудилась не присаживаясь, готовила прекрасно, была удивительной чистюлей, а это требовало огромного труда и времени – стиральных машин и порошка тогда не было. Отец ходил в белоснежных рубашках, и, как брюнет, смотрелся тогда в них просто фантастически.
СЕРГЕЙ. Представляю.
БАБУШКА. Мама свою внешность оценивала объективно. Она все понимала. Она была счастлива. Тогда ведь повыбивало столько мужчин. Но счастье длилось недолго.
СЕРГЕЙ. Не пугай меня.
БАБУШКА. На работе у отца появилась новая бухгалтерша – Лиля. Высокая длинноногая блондинка, умевшая пользоваться хорошей косметикой и где-то достававшая ее. У нее были духи «Красная Москва», понимаешь? Она действительно была эффектна, сексапильна. Мама знала о ее появлении, видела ее и заметила, как отец стал понемногу меняться. И однажды он, придя домой, сказал маме, что не хочет ей изменять, что он полюбил эту Лилю и уходит из семьи.
СЕРГЕЙ. Был скандал? Представляю…
БАБУШКА. Нет. Скандала не было. Совсем нет. Мама ответила ему: «Я понимаю тебя, Степан. Она очень красивая женщина. Я это вижу. Вы, наверное, должны быть вместе. Вы подходите друг другу. Я желаю тебе счастья». Она собрала отцу чемодан и проводила его до двери. На папе лица не было. 1946 и 47 года были чудовищными: разруха, голод, отсутствие лекарств, цинга. Через несколько месяцев после ухода отец тяжело заболел брюшным тифом. Страшная болезнь. Лиля мгновенно бросает его. Мама все меняет, что наскребла, на продукты, готовит бульоны с кусочками курицы и каждый день ходит с котомкой пешком по снегу 7 км в больницу. Маму хватают врачи, не пускают в инфекционное отделение, она прорывается туда под свою ответственность, рискуя заболеть смертельной болезнью. На нее махнули рукой. Ее ежедневный уход и молодой организм отца победили. Папа вернулся в семью. Моя школьная подруга, Алла, как-то сказала мне: «Я бы прошла 7 км по снегу, нет, побежала бы, проползла, обязательно прорвалась бы в палату и, стоя у двери, сказала бы ему: «Ну что, сволочь, где твоя Мерилин Монро? Как она поживает? Что-то я не вижу эту Джульетту в палате. А как настроение у тебя, Степан? Что-то ты грустный и бледненький какой-то. Ну, если увидишь Лилечку, передавай ей горячий-горячий привет! Пока-пока, любимый! Прощай!» Но мама поступила по-другому.
СЕРГЕЙ. Что было потом?
БАБУШКА. А потом через год родилась я, затем - брат.
СЕРГЕЙ. Прабабушка… Да, не все способны прощать. Искренне.
БАБУШКА. Понимаешь, дело в том, что, когда любишь, ты даешь право человеку на выбор. Ты не подминаешь его под себя, иначе он задохнется. Ты не превращаешь квартиру в тюрьму. Ты не роешься в его телефоне, пока он в душе. Ты не считаешь себя красавицей, непогрешимой, ты не думаешь, что на тебя должны смотреть с придыханием 30 лет кряду. Это – гордыня, за которую Господь бесконечно наказывает женщин, а до них все равно никак не доходит, как до Аллы. Нужно понимать, что тебя всегда могут бросить, но могут и вернуться и полюбить еще крепче. Полюбить еще крепче, но сделать это должен мужчина сам. Отец все понял, не надо было читать ему мораль и воспитывать, как школьника. Я разговаривала с мамой, она была абсолютно счастлива все оставшиеся годы. Для этого ей потребовалось только собрать отцу чемодан и проводить его, а не кричать, оскорбляя, выдирая ему клок волос на прощание. Разве это не окупилось?
СЕРГЕЙ. Твой отец, наверное, много передумал, пока лежал в палате. Он боялся смерти, боялся, что не успеет исправить ошибку?
БАБУШКА. Лежа в палате, он не думал о смерти. Он же воевал. Люди знают, что они умрут. Но когда рождаются дети – вот это меняет фокус. Приходит понимание бессмертия – через детей, внуков, правнуков. Дети вытаскивают родителей из забвения. Всю жизнь нужно дружить с детьми. А вот это уже не просто и иногда совсем не получается.
СЕРГЕЙ. Почему?
БАБУШКА. Самые близкие люди делают друг другу больно, потому что все время находятся рядом. Каждый день они думают друг о друге, даже если годами не общаются и не созваниваются. А родную кровь не заменить никакой работой, любовницей, любовником, творчеством или кошечкой. Никакой сепарации между близкими не происходит. Никакого отделения не происходит никогда. Выросший в детдоме ребенок, - если только родители живы, - будет искать их всю свою оставшуюся жизнь.
СЕРГЕЙ. (Молчит).
БАБУШКА. (Улыбается). Так о чем ты напишешь свою пьесу?
Звучит песня Мирей Матье «Pardonne-moi ce caprice d'enfant». Выходит на сцену МОЛОДАЯ ДЕВУШКА, одетая в стиле ретро. СЕРГЕЙ и БАБУШКА о чем-то разговаривают, жестикулируют, не смотрят на нее. Девушка растерянно озирается, как будто ищет кого-то. На сцену выходит высокий МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК в белоснежной рубашке, походит к ней, и они профессионально танцуют под песню. Танец должен быть поставлен опытным хореографом, исходя из контекста пьесы, то есть это должен быть своеобразный мини-спектакль. В конце - звучит отрывок этой же песни в исполнении Елены САРГСЯН на РУССКОМ языке. СЕРГЕЙ и БАБУШКА продолжают беседу, не глядя на танцующих.