Ливень закончился так же внезапно, как начался, и перешёл в лёгкий грибной дождь, снова засияло солнце, а над лугом раскинулась яркая радуга. По высокой траве, подпрыгивая и кружась, бежала девочка, вырывая из травы мириады светящихся капель, внутри которых горели весёлые искорки. Девочка бежала, смеялась и кричала что-то невразумительное от переполнявшего её счастья. Мокрый сарафан прилипал к ногам, сковывал, мешал бежать, и девочка воевала с ним, на бегу задирала подол, а он вырывался из рук и снова хватал её за ноги. А она смеялась и кричала, кричала, кричала …
Деревенское стадо пасли по очереди, и сегодня была очередь её отца. Девочка принесла ему еду и попала под короткий ливень, намочивший её так, словно искупал в речке, и это было чудо как весело и сердечко просто разрывалось от восторга и радости.
- Сколько же мне было тогда, - размышляла баба Люба, просмотрев с закрытыми глазами это кино, - семь? Нет, восемь! Точно, восемь. Я как раз закончила первый класс, а я апрельская, значит, восемь уже исполнилось.
Она удовлетворённо улыбнулась, но сразу погрустнела, уйдя в воспоминания.
По лугу девочка бегала в начале июня, а через пару недель началась война, засосавшая, как омут, отца, его брата дядю Павла, их маму бабушку Дусю и почти всех мужиков их деревни.
Все следующие семьдесят пять лет жизни бабы Любы определялись словом «тяжело». В военные годы - страшно тяжело, в первые послевоенные – очень тяжело, а потом тяжело просто и это «просто» воспринималось сельчанами чуть ли не как «очень хорошо».
Баба Люба открыла глаза. В комнате уже посерело от забрезжившего рассвета, и она вдруг вспомнила, что несколько дней назад приходил электрик, попенял за восьмимесячную задолженность по оплате и пообещал через неделю отрезать ей свет. Он показал счёт, и баба Люба чуть не упала в обморок.
- Ты что, Митька, совсем сдурел? Это ж почти вся моя пенсия. А жить я на что буду, ты подумал?
- Причём тут я, баба Люба? Начальство велит, а моё дело исполнять. Была бы моя воля, я бы с пенсионеров вообще ничего не брал. А так извиняй: не погасишь за неделю – отрежу.
- Платить не буду, - отрезала старушка, - хочешь резать, режь! Сколько лет без света жили и не померли. Керосиновая лампа у меня где-то спрятана, так я её найду, и как масляную сделать вспомню, холодильника у меня нет, погребом обхожусь, и телевизор шестой год пошёл, как не работает, так, для красоты стоит. Режь, Митька, коли совесть позволяет, режь старуху, супостат!
- Когда там эта неделя, будь она неладна, закончится, сегодня или завтра? – попыталась вспомнить баба Люба, но решив, что Митька лучше знает, успокоилась, закрыла глаза и стала пересматривать кино, в котором девочка под радугой бежит по мокрой траве, взметая мириады радужных искр, смеётся и кричит, кричит, кричит …