Куба Forever!

 
Фото автора

«Солнце светит и палит -
В отпуск едет помполит,
В море начались шторма -
В отпуск едут штурмана».

Из фольклора нижней палубы. 

      Хорошим для нас в Арктике было то, что в середине осени она для нас все-таки кончалась. Не для всех. В пароходстве были суда по сериям, одни, такие как «Артисты», серии «У», или «Повенцы», те в Арктику вовсе не ходили. Разве что до Шпицбергена и обратно, летом, пока там мало льда. То же самое с двумя «типа З». Другие, как «Голландцы» или «типа Наварин», те не вылезали из Арктики круглый год. Позже к ним еще добавились «Иван Папанин» и «Инженер Следзюк». Наши «Пионеры» ходили на самовыгрузки с лета и до середины осени. В семидесятых начали принимать новую серию «Полководцы», ГДР-овских рудовозов – контейнеровозов. Моряки их окрестили «Полководцы» или «Казаки - разбойники». Серия была очень большая, когда «разбойники» закончились, называть стали по фамилиям мурманских капитанов. Общее название серии стало «Казаки – разбойники и капитаны – покойники». Вот у этих навигация в Арктику заканчивалась еще позднее, а года с 77-го и вовсе стала круглогодичной. В мороз за - 50 и с ветерком на дизель-электроходе «Гижига» лопнула надстройка. Рассказывают, ба-бах был такой, что сыграли тревогу. Обошли все судно, не обнаружили ничего, недоумённо дали отбой. Потом, когда стало внутри холодать, обнаружили трещину по верху надстройки. На «полководцах» внутри надстройки все стены были обшиты пластиковыми панелями из «нептунита». Воздух на пути в Дудинку и так сухой до крайности, пересушенный еще климатической  установкой, он поступал в надстройку уже запредельно сухим, и «нептунит» не выдерживал, стены лопались со звуком выстрелов. Не выдерживали и носы у экипажа. Подышишь таким воздухом - и в носу высыхало все, что положено там быть в жидком или полужидком состоянии. Нос становился похож на яйцо, вывернутое наизнанку, со скорлупой внутри. Приходилось выколупывать при помощи рук. Так что, если придется встретить человека с пальцем в носу, вполне возможно, что это моряк с «полководца». Но это так, к слову.
        Работу нашим экипажам подыскивали групповые диспетчеры ХЭГС-ов, хозрасчетных групп судов, внедренные в пароходстве незадолго до описываемых времен. После отпуска разговор с групповым диспетчером проходил в следующей последовательности:
- Так, «Шура Кобер» у нас всю зиму по заграницам ходил, пора ему в Арктику.
-Борис Михайлович, так это тот экипаж по заграницам ходил, мы-то все по арктикам, пора бы и нам хороший рейс.
- Ну не знаю, что люди будут говорить.
- Моряки будут говорить, что в том экипаже брат начальника ХЭГС, поэтому они и не вылезают из-за границы.
         Этот убедительный аргумент, дополненный парой бутылок бренди или виски, как правило, срабатывал: сходите недалеко на Рыбачий, и я придумаю что-нибудь.
        И вот мы вставали под погрузку хлопком или мочевиной на Кубу. К тому времени вокруг Скандинавии вовсю свистели шторма. Еще будучи старпомом на «Пионерах», я перенял у своего наставника, капитана Виктора Яковлевича Жерегели, маршрут зимой из Мурманска в южную часть Атлантики. Нужно было проскочить вдоль Норвежских берегов, затем, прикрываясь Шетландскими  и Оркнейскими островами от господствовавшего там норд-веста, пройти проливом Пентлент-Ферт, проскочить снова участок моря, открытый океанским ветрам и зыби. А далее проливами Норд и Литл Минчами между Шотландией и Гебридскими островами спуститься совсем уже на юг Ирландии.
      В проливе Пентленд-Ферт  с нами случилось событие, чуть не стоившее жизни всем нам и судну. Шторм был особо сильным, и мы с милостивого согласия Британского костгарда отстаивались в заливе Скапа-Флоу. Когда погода поуспокоилась, утречком сразу после завтрака мы снялись с якоря и направились в тот самый Пентлент-Ферт. Ветер поуспокоился, но с океана накатывала сильная зыбь от веста. Мы начали входить в пролив с попутным течением, не ведая об опасности. Пролив похож внешне на большую воронку, открытую к западу. В эту воронку и ловится крупная океанская зыбь, здесь происходит ее преобразование. Замедляя свой бег по мере сужения воронки, волны становятся короче и сильно вырастают в высоту. Попутное нам течение, встречное для волнения, только усиливает этот эффект. Очень быстро волны перед судном выросли до высоты метров 20, одна за другой начали через бак заливать палубу и даже палубу за надстройкой, чего уж никогда не случалось. Срочно вызвал стармеха в машину с наказом: только чтобы, не дай бог, без сбоя в работе машины – все погибнем. Моряки с боцманом исхитрились и закрыли дверь в румпельное отделение, что никогда почти не закрывалась. Волной могло залить  рулевую машину. Скорость по лагу упала до одного узла, и нас медленно сильным и попутным течением выносило из пролива. Когда течение вынесло нас в широкую часть пролива, волны стали более длинными и не столь высокими. Потихоньку начали набирать обороты, развивая скорость. Осмотрелись на судне. На корме за тамбучиной  посрывало чехлы вьюшек и механизмов, в румпельном плескалась вода, но не так уж много. Тогда все вздохнули облегченно и стали приводить судно в порядок. Впоследствии я проходил этими местами еще много раз (рейсы на Кубу нам выпадали осенью и зимой), стараясь уже не попадать на столь сильное волнение и не с попутным течением, если были волнение и зыбь. Дальше, оставляя Ирландию к северу и прикрываясь какое-то время ее берегом, мы брали курс в район Мадейры или Азор и оттуда на пролив Кайкос, что между Багамами и Кубой. Там не было штормов, жарило солнце, между трюмом и бортом мы устраивали бассейн из бруса и брезентов. Ближе к Кубе солнце жарило столь неимоверно, что в тапочках стоять на палубе было совсем невозможно. Тогда переходили на работу в машине с 04 утра до 08 и вечером с 16 до 20. Небо с утра без единого облачка. Синее небо, синее море и стайки летучих рыбок. Сковородка Мексиканского залива на подходе к Кубе жарила с такой неистовой силой, что в воздух за день поднималось несколько кубокилометров воды в виде испарений. Ближе к закату начинали образовываться мощные облака, сверкали беспрерывные молнии по всему горизонту. После захода солнца начинался ливень. Сказать «как из ведра» - это слабое представление о том, что творилось. Воды обрушивалось столько, что она не успевала вытекать через палубные шпигаты и вотопорты.  И у надстройки, где не было открытого зазора между палубой и фальшбортом, просто переливалась через борт на небольшой качке. Часам к пяти утра дождь успокаивался, тучи переходили в облака. К моменту появления солнышка все сияло чистотой, снова ни облачка на небе, ласковое море с летучими рыбками и дельфинами. Ближе к обеду все по-новому: солнце, раскаленная палуба и тропический ливень после заката. Судовой кондиционер с натугой перегонял влажный воздух, как и в Арктике, закрывали все двери и иллюминаторы. Интересно, что на Кубе, где на рейде приходилось стоять неделями в ожидании причала, ничего такого не было. Жарко, но уже терпимо, дождь, но не ливень.
        На Кубе нам приходилось подолгу стоять на рейде в ожидании причала. Там скапливалось помногу судов, в основном под советскими флагами. Шлюпки спускать не разрешалось до прихода властей и получения «свободной практики». Но можно было на беседках красить борт или надстройку, что мы и делали, обильно окрашивая все это, проржавевшее за время работы в Арктике. Мне посчастливилось побывать почти во всех кубинских портах, но рассказать я хочу про Мариэль. Там мы выгружали хлопок и заходили туда неоднократно. В очередной раз, когда нам все-таки подтвердили разрешение на заход и сказали сниматься с якоря, все приободрились.  Лоцман сообщил, что он уже вышел, и сказал нам идти на вход. Ну, мы и пошли на вход, подходим к приемному бую - лоцмана нет. Вызвал по УКВ - да, да, идите, я уже подхожу. Удерживаться у приемного буя на ветерке было трудно, я и лег на подходной створ, не первый раз подходил. Катер подлетел, лоцман пулей взбежал на мостик, начал шарахаться. Я ему: «изи ,  изи, пайлот», что означает легче. Он потребовал переложить побольше руля, добавить ходу и мы зашли во внутреннюю гавань. Лоцман вытер пот, и мы пришвартовались. Уплетая приготовленные ему бутерброды, он объяснил, что канал узкий, и мы чуть не задели кромку. Но створ-то я видел, мы почти не отклонились от него, правда, из-за того, что лоцман вовремя не поднялся, мы шли самым малым ходом, и пришлось много взять на ветер, вот и вышло, что удерживались мы почти поперек узкого канала. Выгрузка продолжалась больше недели, и было время и погулять, и попить чудесного кубинского холодненького пива. Раз, прогуливаясь по тропическому лесу, что начинался сразу за портом и немного выше, я наткнулся на интересное тропическое дерево, сейва, наверное. У него с веток спускались вниз похожие на лианы отростки. Прорастая в земле, они образовывали дополнительные стволы, и таким образом общая окружность дерева достигала в диаметре более 20 метров. Величественная крона занимала ещё метров 20 в диаметре. Наверное, когда снимали «Аватар», то взяли за пример такое вот дерево. Обычно после выгрузки мы грузили сахар-сырец навалом. Приходилось подолгу зачищать и мыть трюма, готовить их под погрузку. Потом был обратный переход, как правило, на Балтику в Ригу. Нужно было постараться осторожнее везти груз, чтобы сахар не замочить соленой водой, а то такой компот нам бы дорого обошелся. Поскольку взятого в Мурманске топлива на круговой рейс не хватало, заходили в Роттердам на бункеровку. Здесь главное было, чтобы не на рейде, у причала. У экипажа были сутки, чтобы потратить заработанную инвалюту.