М. М. – Господин Гейне, если не возражаете, продолжим нашу беседу. Мы закончили на Вашем высказывании: «Жизнь не цель и не средство. Жизнь – право». Если бы Вам предоставили право выбора, как Вы хотели бы ее провести?
Г. Г. – Я человек самого мирного склада. Вот чего я хотел бы: скромная хижина, соломенная кровля, но хорошая постель, хорошая пища, очень свежее молоко и масло, перед окном цветы, перед дверью несколько прекрасных деревьев, и, если Господь захочет вполне осчастливить меня, он пошлет мне радость – на этих деревьях будут повешены этак шесть или семь моих врагов. Сердечно растроганный, я прощу им перед их смертью все обиды, которые они мне нанесли при жизни. Да, надо прощать врагам своим, но только после того, как их повесят.
М. М. – Ваши мечты о скромном крове и хорошей пище мне понятны. Но дальше.… Разве не следует прощать врагов при жизни, сразу и безоговорочно?
Г. Г. – Легко прощать врагов, когда не имеешь достаточно ума, чтобы вредить им, и легко быть целомудренному человеку с прыщеватым носом.
М. М. – Мне кажется, чтобы вредить, много ума не нужно. Достаточно ненависти.
Л. Н. Толстой любил говорить: «Кто все понимает, тот все прощает». Однако сам Лев Николаевич, который гениально понимал все движения человеческой души, даже самых близких людей прощал не всегда. То есть прощал на словах, но не в сердце. Бывают ли люди, которые не прощают ни при каких обстоятельствах?
Г. Г. – Оскорбивший никогда не простит. Простить может лишь оскорбленный.
М. М. –Казалось бы, должно быть наоборот. Как сложна человеческая натура!
Г. Г. – Каждый отдельный человек – целый мир, рождающийся и умирающий вместе с ним, под каждым надгробным камнем – история целого мира.
М. М. – У нашего знаменитого поэта Е. Евтушенко есть такие строки:
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
………………………………
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой.
К сожалению, удел большинства этих миров – забвение.
Г. Г. – Грубая память народов хранит только имена их притеснителей да свирепых героев войны.
М. М. – Увы, так было всегда. Ведь память народов – это их история. Из чего она складывается? И прав ли Б. Рассел, который писал, что «всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать»?
Г. Г. – У каждой эпохи свои изъяны, которые прибавляются к изъянам более ранних эпох; именно это мы называем наследием человечества.
М. М. – Да, тяжелое наследие. Правда, изъяны – понятие относительное:
ведь то, что еще недавно воспринималось обществом как пороки, сегодня преподносятся как редкие достоинства. Все дело в идеологии.
Г. Г. – Каждая эпоха, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза.
М. М. – И новую «элиту». Глядя на тех, кто ныне управляет некоторыми европейскими странами, не устаешь удивляться вырождению правящей верхушки.
Г. Г. – Когда уходят герои, на арену выступают клоуны.
М. М. – Действительно, иначе не скажешь. А это опасно: в конце концов, народ может взбунтоваться и устроить революцию. Вы были свидетелем такой бури: это благо для простых людей или зло?
Г. Г. – Пока мы читаем о революциях в книгах, все это очень красиво на вид, подобно пейзажам, искусно выгравированным на белой веленевой бумаге: они так чисты, так приветливы; однако потом, когда рассматриваешь их в натуре, они, быть может, и выигрывают в смысле своей грандиозности, но в деталях представляют очень грязное, мерзкое зрелище; навозные кучи, выгравированные на меди, не имеют запаха, и через выгравированное на меди болото легко пройти при помощи глаз.
М. М. – Тем не менее, потом жизнь народа изменяется к лучшему?
Г. Г. – Только дурные и пошлые натуры выигрывают от революции. Но удалась ли революция или потерпела поражение, люди с большим сердцем всегда будут её жертвами.
М. М. – Таким людям трудно жить всегда. Но именно они больше остальных
стремятся к свободе и готовы отдать за нее жизнь.
Г. Г. – К чему приводит борьба за свободу? Когда Бастилию разрушали, в ней сидело всего пять человек заключённых. А теперь имеется десять государственных тюрем и в одной лишь Сен-Пелажи сидит больше шестисот государственных арестантов.
М. М. – Ваше мнение понятно. Но мир несовершенен, и надо же как-то его улучшать?
Г. Г. – Совершенство мира всегда адекватно совершенству того духа, который созерцает его. Добрый находит на земле рай для себя, злой уже здесь вкушает свой ад.
М. М. – А что собой представляет этот загадочный мир?
Г. Г. – Илиада, Платон, Марафонская битва, Моисей, Венера Медицейская, Страсбургский собор, французская революция, Гегель, пароходы и т. д. – все это отдельные удачные мысли в творческом сне Бога. Но настанет час, и Бог проснется, протрет заспанные глаза, усмехнется – и наш мир растает без следа, да он, пожалуй, и не существовал вовсе.
На этом интересном высказывании завершилась беседа с нашим знаменитым собеседником.