Глава пятнадцатая
Теченье дней, шелестенье лет...
Последующие двенадцать лет жизни Данилки напоминали страницы какой-то удивительной книги. Каждая из них имела свой цвет, неповторимый запах и вкус.
Первый серо-жёлтый год запомнился неприятной, тревожной суетой. Допросы в милиции утомляли мальчика, расспросы мамы: «Дань, а вас в плену никто не обижал?» мучили невыносимо. Визиты к бесплатному психологу из кризисного центра казались Дане бессмысленной тратой времени. Листья под ногами тревожно золотели, уроки в школе тянулись бесконечно. Ум Данилки соответствовал интеллекту студента второго или третьего курса. Неудивительно, что ему было скучно тянуть лямку первоклассника.
Поначалу другие дети смотрели на Даньку с любопытством. Один раз к нему подошло трое хулиганов из восьмого класса. Они стали говорить всякие гадости про маньяка, державшего Даню у себя, который будто бы... Одного леденящего взгляда оказалось достаточно, чтобы подростки разбежались. Впредь они стали обходить странного малыша стороной.
Всем: и матери, и психологу, и милиционерам — Данилка рассказывал про Мир зимних грёз и Кровавый сад. Но, понятное дело, ему никто не верил. Ведь чудес и параллельных миров, как известно, не бывает. В конце концов, взрослые сошлись на мысли: Данька придумал сказочный мир, чтобы не сойти с ума от страха и отчаяния. Мать первое время водила Даню по врачам, но они нашли состояние мальчика удовлетворительным. Никто не мучил его, не морил голодом, не бил и не... Тут все опускали глаза и начинали говорить недомолвками.
Странное дело: мать, своими глазами видевшая, как дети вышли из разбитого окна, убедила себя в том, что ребятишки явились в комнату обычным путём. Кто-то из них постучал в дверь, мама открыла и... произошло их с сыном воссоединение. А, может, мама только делала вид, что поверила в эту историю? Не хотела, чтобы её считали сумасшедшей?
Комнатка перестала пугать Даню. Всё темное и мистическое ушло из неё, покинуло мебель и стены. Окно с новым, лишённым волшебства стеклом, больше не манило. А соседи... Данилка стал относиться философски к ссорам, дракам и хлопанью дверьми. Данька очень подружился со своим спасителем Мишкой. Они вместе гуляли на бульваре, ходили друг к другу в гости.
От того года у Данилки осталось мельтешение жёлтого в глазах. Лимонные папки в кабинете следователя, мебель цвета яичного желтка в комнате психолога, песочные стены в коридоре детской поликлиники. Золотистые листья на бульваре в октябре и начале ноября и мать-и-мачеха, усеявшая дворы в конце апреля. Серое небо над головой, сочившееся дождевыми слезами, казалось, абсолютно не обрадовалось возвращению Дани в Реальность. Свитер свинцового цвета кусал за шею.
Первые двенадцать месяцев в Реальности пахли подгоревшим молоком, которое почему-то всё время сбегало на плиту. И вкус у этого года был печально-горелый, молочный.
Мать была рядом, у Дани появился друг. Но при этом мальчик мучительно скучал по отцу и, как это ни странно, по Ларе. «Всё-таки мы перед тётей Ларисой виноваты. Она к нам по-хорошему, а мы... Бросили её там одну», - часто думал Данилка, бредя в школу по шелестящим осенним листьям, увязая по колено в снегу, шлёпая по лужам талой воды или топая по пыльному майскому асфальту.
Следующий год вспоминался Данилке в зелено-голубых тонах. В общем-то, важным и переломным оказался только один месяц. Легкомысленный, переменчивый апрель. Синело небо за окном и салатовел лук в банке на подоконнике. Однажды кто-то позвонил в дверь, мать пошла открывать и... Едва не лишилась чувств. Вернулся отец. Так и зажили они втроём. В разговорах всё время звучала странная формулировка «условно-досрочное». Что это, Данилка не знал. Да и какая разница? Главное, что их семья вновь воссоединилась.
Вскоре после возвращения отца Даня и Миша гуляли в городском сквере, говорили об НЛО (почему именно об НЛО?). Пахло прелыми листьями и жжёным мусором. И вот Данилка заметил черноволосую девочку в юбке, белых колготках, тёмно-синем пальтишке и замшевых туфельках с чёрными бантами. Она рисовала на асфальте красные вишенки. На скамейке сидела женщина лет сорока в алом плаще и с улыбкой смотрела на малышку.
- Даня! Ты меня не узнаёшь? Это же я, Снежка! - девочка обхватила его руками. - А меня Иветта Фёдоровна удочерила.
- А к нам отец вернулся. Помнишь, я рассказывал?
Снежана и Данилка проговорили три часа. Странное дело: Снежка больше не пугала Даню. Вся его ненависть к Королеве зимних грёз куда-то испарилась. Да и отрицательные качества Снежаны растаяли как дым. Жестокость, эгоизм и другие тёмные стороны её души, осевшие в химерах Ледяного мира, погибли вместе с ним.
На тёплые от солнца плиты бульварчика хотелось лечь, как в мягкую постель. Замшевые туфельки Снежки с нелепыми бантами смешили мальчика. По голубому небу плыли сонные, растрёпанные облака. Луковый вкус во рту от немудрёного салата, который приготовила мама по случаю возвращения отца, не испортил счастливейших минут в жизни Дани. Такие воспоминания остались у Данилки о втором годе жизни в обычном, человеческом мире, лишённом мистики и ледяных чудес.
Третий год... Мишка, Данилка и Снежана были неразлучны. И каких только игр, каких только шалостей не придумывали! По инициативе Снежки они каждую неделю навещали Любаву, жившую в сером, ветхом здании вместе с сотней воспитанников и воспитанниц. Хотя к Любке вернулась способность говорить, она всё больше и больше отставала от ровесников и училась в коррекционной школе. То время пахло барбарисовыми леденцами, которыми частенько угощала Даню Снежана. Мать и отец работали не покладая рук и откладывали деньги с каждой зарплаты на покупку «нормального», как выражался папа, жилья.
Четвёртый год... Повзрослевший Мишка отдалился от Снежаны и Данилки. У него появились новые друзья, какие-то особенные взрослые увлечения и таинственная возлюбленная. Серебрились рассветы и черничились вечера. Вкус водянистого супа и запах маминых духов делали мир немного невесомым, нереальным.
Пятый и шестой год нормальной жизни. "Всё шло спокойно-вялотекуще. Довольно скучно, немного безвкусно", - последствие отмечал про себя Данилка.
Седьмой... Переехали в новую квартиру. Белые занавески колыхались на теплом июньском ветру. Мама смеялась весело и беззаботно, папа улыбался. На новоселье пришли все знакомые и родственники Раменских, кроме бабушки и дедушки Дани. Бабка Ирина решила вычеркнуть из своей жизни дочь, связавшуюся с уголовником, её непутёвого мужа и внука, который, безусловно, собирался пойти по стопам отца. А дед Алексей оказался слишком слабохарактерным и трусливым, чтобы противоречить властной жене.
Восьмой год... Данилка и Снежана как-то осенью купили пирожных и ели их под октябрьским дождём. Снежана вся перемазалась жёлто-розовым кремом и долго оттирала лицо носовым платком, а Даня смеялся. После Данила признался ей в любви, и они целовались в подъезде. Сладкие, немного томительные дни наполняли жизнь негой и ленивым покоем.
Девятый... Любава умерла в больнице от менингита. Похороны, слёзы Снежаны, запах никому не нужных роз опутали Даню, не давали ему свободно дышать. Он стоял, опустив голову, в полной растерянности и отупении. Небо плакало горько, отчаянно. Стоял хмурый, плаксивый октябрь.
Десятка. Выпускной класс. Иветта Фёдоровна уехала на дачу. Секс в комнатушке Снежаны в летний закатно-стеснительный вечер был сбивчивым и неумелым. Пахло лилиями, стоявшими на столе, и горьковато-камфорными духами Снежки.
Одиннадцать... Выпускной встретил влюблённых глупыми шуточками, шумом и суетой. Одноклассника Данилки Руслана Каверина увезли в больницу с отравлением суррогатным алкоголем. Васька Демидов и Фёдор Федорчук подрались из-за девушки. Даня и Снежка покинули разнузданное сборище, гуляли по ночному городу и встречали рассвет на крыше какой-то пятиэтажки. Снежана попробовала закурить и закашлялась.
В сентябре молодые люди нашли себе работу и сняли комнатку у хозяйки. Женщину эту звали Эммой Львовной Штерн. Было ей лет сорок пять или пятьдесят. Она поражала тучностью, безобразной бородавкой у носа и хриплым, прокуренным голосом. Опекунша Снежаны и родители Даньки поворчали немного. Но потом поняли, что дети выросли и имеют право строить свою жизнь так, как им заблагорассудится.
В новом пристанище влюбленных повсюду стояли в длинных вазах искусственные цветы. От них пахло цедрой и ванилью.
Стены были увешены пошлыми, лубочно-яркими картинами, которые безвестные, неудачливые художники продают прямо на улице. Белели аляповатые церкви и раздражало неестественно-яркое небо над покрытым ряской прудом. Рыжие котята в кривобокой корзине совершенно не умиляли. Кроваво-красные яблоки на тарелке вызывали из глубин памяти тягостные воспоминания, о вишнях, которые... «Тоска и пошлость», - как определил эти творческие потуги Мишка, зашедший к Дане и Снежке в гости.
Повсюду стояли маленькие столики, накрытые кружевными скатёрками. На диванах и креслах дремали пыльные мягкие игрушки. Потемневшие от времени плюшевые медвежата, собачки с длинными чёрными ушами, самодовольно улыбающаяся пчела в коричневом передничке — всё это напоминало о чьём-то умершем детстве и призраке неизвестного ребёнка. Голубоглазой девчушки в нарядном синем платьице, утонувшей в городской реке в солнечное июньское утро. Или мальчишки на трёхколёсном велосипеде, которого сбил у подъезда пьяный лихач.
- Ну у тебя и фантазии, Даня! - поёжилась Снежана, когда он поделился с девушкой своими соображениями. - Может быть, у хозяйки дочь-студентка, которая учится в другом городе? Эмма скучает и потому разложила везде её игрушки.
Сама Эмма Львовна совершенно не докучала влюблённым. По вечерам она практически не выходила из своей комнаты. Пила чай и смотрела бесконечные сериалы.
Синели влажные октябрьские сумерки, нехотя пробуждался вялый и малокровный ноябрьский рассвет. Щедро убелил землю декабрь. И вот-вот должна была открыться белая, двенадцатая страница книги. Хрустящая, лишённая текста, пахнущая кофе и по вкусу напоминавшая торт со взбитыми сливками. Медленно шёл, полз, волочился страшный январский день, когда жизнь Данилки как будто раскололась надвое, и всё потеряло смысл
Продолжение следует