Глава пятая
Пряничная зима и горькая весна
На ужин мать приготовила макароны с сыром. Данилка, всегда любивший «золотистых змеек», в этот вечер ел без аппетита. Всё стало зыбким, тревожным, потусторонним и чужим.
После мать мыла посуду и разбирала вещи, а Данила делал вид, что играет с машинками. «Снег в ресницах... Как там дальше? Кто же написал сообщение? Что если это дочка Аделаиды? Может быть, когда мы будем спать, она проникнет сквозь оконное стекло и украдёт у нас с мамой дыхание? А сообщение — предупреждение», - размышлял он.
- Даня, сколько можно тебя звать? Иди мыться! - мать, оказывается, уже успела согреть воды в большой кастрюле.
Потом мальчик стоял в тазу, а мама поливала его из ковша, как маленького. Данька с тоской вспоминал ванную дома, у бабушки с дедушкой. Что из того, что на ванне кое-где виднелись чёрные пятна от отбившейся эмали, а из дыры в стене временами появлялись мыши? Мысли о прежней квартире невольно пробудили воспоминания об отце.
«Папа, когда же мы с тобой поиграем в Изумрудный город? Жёлтый кубик, зелено-коричневые клетки, пропущенный ход. Всё стало горьким, как лекарство. Бабушка больше не рассказывает сказок. Ей бы только на маму кричать. А дедушка предатель», - чтобы не расплакаться, мальчик открыл глаза, заморгал, как Аделаида Валерьевна и... И вдруг ему показалось, что вода стала ярко-красной, словно вишнёвый сок или... Сладкий, тошнотворный запах. И разве обычная вода может быть такой густой?
- Мама! - что есть силы закричал он.
- Что ты? Горячо? Или мыло в глаз попало?
Наваждение рассеялось, и Даньке стало стыдно за свой детский, девчоночий страх. А потом он стоял у газовой плиты за перегородкой, пока мама «принимала ванну». Если можно так назвать убогое, урезанное мытьё.
До сна оставалось полчаса. Данилка взял со стола свою любимую книжку с картинками, когда... Когда за стеной какой-то парень что-то забормотал монотонно, невнятно и жалостливо.
- Даже не мечтай! - завизжала какая-то женщина. - Небо, забери меня! За что мне всё это? Единственный сын да и тот...
Дальше последовал целый поток запрещённых слов. Стоило Даньке употребить в речи хотя бы одно и них, как взрослые ставили его в угол или лишали игры на мамином телефоне. И тут мужчина за стеной зарыдал отчаянно, страшно. Раздались глухие удары в стену. «Это Лёнька головой бьётся», - послышался у Данилки в голове насмешливый детский голос. И с отвратительной отчетливостью мальчик увидел кровавые потёки на обоях и... И, дрожа от страха, бросился к матери.
- Что ты? Да какое тебе дело? Соседи ссорятся. Привыкай, здесь всегда так будет, - и, чтобы успокоить Даньку, мама принялась рассказывать сказку о Спящей красавице. Нереальный мир полностью захватил Данилку. А, когда история подошла к концу, странный парень, живущий по соседству, убежал, громко хлопнув дверью на прощание. И наступила звенящая тишина.
- Ну а теперь пора спать, - голос матери звучал по-вечернему мягко.
Одеяло синело нежно, по-сонному, но Данилку вдруг одолели тоска и страх. Мальчик и сам не мог сказать определённо, чего именно боится. Странных людей, живущих за стеной? Необъяснимостей, притаившихся в каждой щели крошечной комнатушки? Или же крушения привычного мира и чужой, враждебной действительности? В эту минуту Данька простил бабушку Иру за злые, несправедливые слова и снисходительнее относился к молчаливому предательству дедушки Алёши. О, он бы отдал всё на свете за то, чтобы вернулась добрая и пряничная старушка зима, а вместе с ней отец и прежняя жизнь!
- Мама, мне здесь не нравится, - голос Даньки дрожал от слёз. - Когда мы вернёмся к бабушке и дедушке? Я увижу соседскую Лизу? Папа приедет на следующей неделе?
Ночник подмигнул мальчику, словно хотел сказать: «Спи, глупыш. Разве ты не видишь, как мама устала? Не приставай к ней. Закрой глаза, представь ваш двор, поросший одуванчиками, и усни. Папа тоже дремлет, а тяжёлые думы его улетели куда-то. И бабушка, приняв свои пахучие капли, смежила веки. И соседи видят душно-чёрные, воспалённые сны»
- Зачем ты это делаешь, Даня? – спросила мама. - Ты же добрый, хороший. Для чего притворяешься упрямым, глупым и злым? Тебе нравится меня мучить?
- Прости, мамочка, - Данилка смутился, покраснел, закрыл глаза и притворился спящим.
Вскоре мать погасила свет и легла рядом. Данила припомнил зиму. Жизнь тогда была тихой, спокойной и понятной. Бабушка забирала мальчика из детского садика, и они заходили в крошечный, чудом уцелевший в эпоху супермаркетов, магазинчик. Данька и бабушка Ира покупали шоколадные пряники и шли по заснеженным дворам к розовой двухэтажке. После пили чай вместе с дедушкой Алёшей. Он подрабатывал дворником в «посудной лавке», как сам выражался, и освобождался рано, в самом начале пятого.
Возвращалась с работы мама, Данилка рассказывал ей о доброй воспитательнице Клавдии Степановне и хулигане Шурике, который отобрал у него пластмассовый пистолет. А после приходил папа и вручал Даньке шоколадный батончик. Иногда он приносил в коробке какой-нибудь подарок для всей семьи. Музыкальный центр или DVD плеер.
О, с какой тоской думал теперь Данька о прянично-шоколадных вечерах, играх с подругой Лизой и пластмассовых буквах, из которых выходили слова «Папа», «Автобус» или «Вишня»! Однажды Данилка собрал слово «тюрьма». Отец расстроился, мама рассердилась, бабушка принялась ворчать. А потом была чёрно-горькая ночь, топающая ногами, переворачивающая квартиру вверх дном, выбрасывающая вещи из шкафов, хамящая маме и бабушке, пахнущая табаком и ужасом. Ночь увела папу, который вдруг стал жалким, нахохлившимся, как Шурик из детского садика в те минуты, когда его ругала воспитательница.
Весна пугала обилием чёрных оттенков. И горчили тёмные птицы, горчили голые, лишённые листвы деревья, горчила грязь на дорогах. Вечера по вкусу напоминали отвратительное лекарство под названием «Супрастин», которое мать заставляла пить Данилку в тревожно-салатовую пору цветения. Бабушка то и дело кричала на маму, ругала её за брак с уголовником. «Интересно, кто такой уголовник?» - мучился Даня, и игрушечная «скорая помощь» у него в руках расплывалась от слёз. Дедушка что-то чинил, сидя за столиком и делал вид, что не слышит маминого плача и ругани бабушки Иры.
Серенькие утра были немногим лучше. Озорной апрельский ветер шевелил клетчатую занавеску на кухонном окне и как будто смеялся над их бедой. Завтрак стал безвкусным. Посуда испуганно позвякивала, пугаясь молчания и затаённой злости, которую испытывали по отношению друг к другу члены разобщившейся семьи. В садике Данька грубил воспитательнице, обижал ни в чём не виноватую девочку Ксюшу, и глаза её становились похожими на круглые синие озёра. А потом вместе со свитой теней приходили равнодушные апрельские сумерки, и всё начиналось сначала.
- Нет, с вами жить невозможно! Ладно я. Но, вы думаете, ребёнку, нужно всё это слушать? – часто говорила мать, покупала газету, изучала объявления, звонила куда-то.
- Да у тебя денег не найдётся даже на угол! - разорялась бабушка. - Твоей зарплаты еле-еле хватает на то, чтобы ноги не протянуть.
- А вот и сниму. Если не квартиру, то комнату. Данилку заберу, только вы нас и видели! - отвечала мама. И опять начиналась перебранка, полная чёрных упрёков и горьких обвинений.
Временами в чернично-синие часы перед сном Даньку охватывала странная, ни на чём не основанная уверенность. Мальчику казалось, что вот-вот в дверь позвонят, и вернётся папа. Обнимет его, предсонно-пижамного, извинится перед мамой за поздний приход, скажет что-нибудь оправдательно-ласковое бабушке с дедушкой, и начнётся прежняя прянично-беззаботная жизнь. Но редкие шаги на лестнице миновали их отравленную горечью квартиру, и мечта, бросив на Даню жалостливый взгляд травянисто-зелёных глаз, исчезала.
«А этого нашего адреса папа даже не знает. Вдруг он сейчас бродит по тёмным улицам и ищет нас, а Ночь смеётся и заманивает отца в пропасть? Как та злая колдунья из сказки», - Данилка ещё немного погрустил об отце, о Лизе и прежнем житье-бытье.
Вспомнил безрадостное семилетие шестого мая, на которое мать подарила ему тёмно-зелёную футболку и пластмассовую красную машинку, дедушка, пряча глаза, втайне от жены сунул чупа-чупс, а бабушка и вовсе решила обойтись без поздравлений. Сделала вид, что забыла о дне рождения Дани. Бестолково-шумный, камерно-щелкливый выпускной в детском саду получился и вовсе печальным. Других ребят поздравляли и фотографировали отцы, а Данилку...
А потом Данька как-то незаметно заснул и увидел душный, багровый кошмар. Сочащиеся кровью вишни в каком-то страшном саду, купание красного коня в бурой реке и алого плюшевого мишку, пропитавшегося рубиновой влагой. Какие-то перемазанные бордовым старшеклассники без устали танцевали под песню про лживую Кристину. От их топота у Дани болела голова, и двоилось в глазах.
Данилка открыл глаза. К окну прильнул серо-розовый рассвет. Откуда-то сверху доносились оглушительная музыка и топот ног. Тогда ещё Даня не знал, что этажом выше живут Саша и Динара, любители вечного праздника. Возвратившись домой с вечеринки, они продолжали веселье в своём жалком, совсем непраздничном пристанище.
Продолжение следует