-5-
Как раз в этот момент его жена Элла, убирая на кухне после ужина, думала о том, что куда бы сейчас на самом деле не отправился её муж, если это поможет ему чувствовать себя лучше, она не будет против. Иногда ей казалось, что даже если бы дело касалось другой женщины, она и тогда бы не возражала. Если бы, разумеется, короткий адюльтер сделал её мужа счастливее. И убрал ту преграду чего-то мрачного, необъяснимого, холодного, разделяющего их наподобие пропасти.
Нет, ничего конкретного не происходило. Герман оставался всё тем же любящим, заботливым, внимательным, но… Просто раз или два в месяц, он неуловимо менялся…
Иногда начинал вести странные разговоры, подозревая её бог знает в чём... А иногда... Даже трудно объяснить в чём именно заключались эти изменения. Он как-будто отстранялся и застывал, становился далёким-далёким и чужим. Словно от него оставалась одна внешняя оболочка, а сам он, его суть, душа - цепенела, впадала в спячку или находилась где-то совсем в другом месте. Но только не здесь, не с ними…
Она уже знала, что вскоре после этого, он уедет на день или два, или возьмёт дополнительные ночные смены. И по возвращении это снова будет тот Герман, которого она знает и любит: обаятельный, живой, остроумный… И всё у них будет хорошо… До следующего раза…
Элла пыталась говорить с ним, но он отшучивался, уверяя, что всё в порядке, он просто устал, ему нужно немного отвлечься, перезагрузиться…
Девочки тоже это чувствовали, особенно Ева. Однажды Элла видела, как дочка внимательно смотрела на него полными страха глазами, не понимая, что происходит, пока её сестрёнка интересовалась у отца, где он сейчас…
-6-
В то самое время, когда не только с посудой, но и с уроками было покончено, и Элла подумывала о том, что было бы неплохо принять ванну, Герман сидел в неком помещении, слабо освещаемом матовым светом двух круглых, луноподобных ламп, в кругу из десяти или одиннадцати человек. И когда настала его очередь высказываться, он обвёл присутствующих мягким взглядом своих тёмно-серых глаз и произнёс глубоким, с выразительными интонациями голосом:
- Добрый вечер, меня зовут Герман… И я пришёл сюда, потому что не знаю, где ещё искать помощи… И возможна ли она вообще в моём случае… - он неуверенно улыбнулся, как будто собирался поделиться с этими незнакомыми людьми какой-то приятной новостью.
- Дело в том, что моя жена в определённые фазы луны…
Он сделал паузу, низко опустив голову, а когда снова посмотрел на присутствующих, на его красивом, бледном лице от недавней, такой живой улыбки не осталось даже слабой тени. Глаза смотрели в одну точку и как будто лишились зрачков; резко обнажились высокие скулы; тонкий и изящный рисунок губ превратился в две бескровные, сухие полоски.
Это была маска страдания и боли. Контраст являлся столь разительным, что по небольшому, полутёмному залу, где они сидели, пронёсся слабый, похожий на шумный выдох, шелест голосов. Но это длилось всего пару секунд, после чего в наступившей, почти мёртвой тишине, снова раздался негромкий голос Германа:
- … одним словом, она становится кем-то, кого я не знаю и не хочу знать…
На этот раз его голос уже не казался выразительным, как всего несколько минут назад, он был монотонным и бесцветным, словно у говорившего постепенно заканчивался запас жизненных сил, и он вынужден был экономить на проявлении чувств и эмоций.
- …я не знаю точно, когда это началось, долгое время у меня не было причин не доверять женщине, которую я люблю…
Герман снова опустил голову, глядя себе под ноги, а звук его голоса, то становился громче, то снова скатывался почти до шёпота. Да и сам он как будто находился не здесь… А где-то очень далеко, оставив, как слабое напоминание о себе только бледную оболочку да этот тусклый, бестелесный голос, с каждой секундой теряющий силу.
- Всё изменилось однажды ночью, в полнолуние, когда я неожиданно проснулся и понял, что жены нет дома… Я едва не сошёл с ума, обшаривая дом и не имея ни малейшего представления, где она и что с ней.
На рассвете она вернулась, как ни в чём ни бывало, объяснив своё отсутствие бессонницей, духотой и желанием прогуляться.
Как бы я не относился к этому, особых подозрений у меня её объяснение не вызвало. После моей настоятельной просьбы не поступать так больше, она горячо обещала мне это и какое-то время наша жизнь вошла в прежнее русло.
Я уже стал забывать об этом случае, когда что-то в её поведении насторожило меня. Нет, я ещё ничего не подозревал, хотя некоторые изменения в её внешности и манере, поздние возвращения, сопровождаемые нелепыми оправданиями, отчуждение, стали казаться мне странными тем больше, чем чаще всё это совпадало с некоторыми криминальными происшествиями.
Мои подозрения ничем не были подкреплены, но я никак не мог избавиться от ощущения, что моя жена ведёт какую-то странную, двойную жизнь, в которой нет места ни мне, ни детям…
Герман сделал паузу, глядя перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом.
- Когда столько лет живёшь с человеком, не так уж сложно заметить, что он изменился, верно? - продолжил он неожиданно севшим голосом, - Особенно если эти изменения случаются регулярно.
Герман повернул голову и взглядом, исполненным горечи, посмотрел в окно, где сквозь туманную пелену проглядывал тускло-серебристый, лунный свет.
- Не хочу утомлять вас подробностями, но довольно скоро я научился вычислять её состояния и сопоставлять их с положением небесного светила.
Я пробовал говорить с ней, но это ни к чему не привело. Сначала, она просто смеялась, принимая всё сказанное за какую-то дурную шутку, а сейчас начинает смотреть на меня со страхом, как на умалишённого, едва я заговариваю об этом.
Мужчина тяжело вздохнул и звук его дыхания невесомым, но ощутимым отголоском пронёсся над головами присутствующих, наподобие внезапно возникшего лёгкого сквозняка.
- Простите, но вы уверены… - послышался чей-то голос из противоположного угла зала.
- В противном случае, я не пришёл бы сюда… - отозвался Герман.
Глаза его, возможно из-за слабого освещения, казались не только чёрными, но вообще лишёнными белков.
- Дело в том, что она действительно не помнит ничего из того, что совершала, - добавил он, - я убедился в этом совершенно, когда однажды ночью, притворившись спящим, выследил её… Тогда это была пожилая женщина. Меня охватил ужас, я не мог произнести ни звука, не в состоянии был двинуться с места… Согласитесь, не каждый день видишь, как твоя жена, мать твоих детей, валит парализованного от страха человека с ног и впивается ему в горло…
- Бог мой, так этот неизвестный маньяк, который оставляет свои жертвы истекать кровью… ваша жена?? - спросил белокурый молодой человек. Насколько запомнил Герман, парень в самом начале вечера представился Ником.
Глядя на юношу в упор, он медленно кивнул.
- Видимо, в тот раз, - продолжил Герман, снова переведя взгляд в окно, - вкус крови не слишком понравился тому, кто принял обличье моей жены и женщина практически не пострадала, но боже мой, её дальнейшую судьбу, как и судьбу предыдущих жертв, которые были частично или полностью обескровлены, даже страшно представить.
Герман покачал головой, как бы собираясь ещё что-то добавить, но в последнюю минуту отказавшись от этой идеи.
В сумрачном зале повисла напряжённая, плотная тишина, настолько осязаемая, что она казалась живой.
- Были и другие случаи… - проговорил Герман медленно, его слова как громоздкие, шершавые камни с неподъёмной тяжестью падали куда-то вниз… - Я стал следить за ней в определённые дни месяца, говоря, что мне нужно уехать на пару дней, что у меня ночная смена, или придумывал что-нибудь ещё, а сам ждал, когда она выйдет из дома, чтобы тайком отправиться за ней.
Каждый раз я отчаянно молился, пытаясь убедить себя в том, что она не покинет квартиры, ведь наши дети оставались совсем одни. Прежняя, настоящая Элла никогда в жизни бы этого не сделала. Увы, чаще всего она всё-таки выходила. Знаете, у неё даже походка менялась, она вообще становилась... иной. Лёгкая, стремительная, опасная… Иногда мне казалось даже, что ноги её не всегда касаются земли... И я устремлялся за ней, прижимаясь к стенам домов и стараясь держаться в тени.
Не знаю, зачем я это делал, на что рассчитывал, определённого плана у меня не было да и быть не могло, я просто надеялся каким-то образом остановить жену или хотя бы помешать ей. Пару раз мне это удавалось. Когда я видел, что Элла выбрала жертву, то бросался к ней, называя по имени, и умоляя ради наших детей вернуться домой. Она замирала, смотрела на меня так, будто пыталась вспомнить, а затем исчезала, чужая и бесконечно далёкая…
К сожалению, далеко не всегда у меня получалось не только поспеть за ней в ночи, но и предотвратить нападение. Однажды жертвой его я стал сам.
Раздался шум голосов, одновременно тревожный, негодующий и вопросительный.
- Я практически ничего не помню, - Герману пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным, - только увидел, как стремительно повернулась ко мне та, которую мне казалось, я так хорошо знал, а потом мгновенная темнота, такая будто на тебя набросили чёрную, не пропускающую ни малейшего света ткань, а затем - страшная слабость во всём теле.
Так бывает за секунду до того, как человек падает в обморок… Больше ничего не помню, - мужчина по имени Герман закашлялся, обхватив ладонью шею, - Наверное, я всё-таки потерял сознание, - произнёс он, спустя несколько секунд, - потому что очнулся всё в той же подворотне совершенно один.
- Но ведь нужно же что-то делать! Её необходимо остановить! - воскликнул Ник, сидящий недалеко от лампы, и Герман заметил мягкий овал его лица, сверкающие, голубые глаза и бордовый, почти детский румянец, заливающий щёки тем ярче, чем сильнее парень волновался.
- Вы предлагаете обратиться в полицию? Но какие у меня доказательства? - усмехнулся Герман, - Что я там скажу? Что неуловимый и жестокий маньяк или даже вампир, выходящий на охоту в полнолуние не кто иной, как моя жена? Тридцатипятилетняя женщина, любящая мать и жена, заботливая дочь, добросовестный работник, вышедший к тому же по итогам месяца в передовики! Так что ли?
- Но жертвы, их показания? - подал голос грузный мужчина слева.
- О чём вы? Я внимательно, насколько это только возможно, слежу за ходом расследования каждого такого случая. И что же? Да ничего! Пострадавшие оказываются так напуганы, что не могут вспомнить ничего конкретного! За всё время, только одна девушка высказала робкое сомнение в том, что это был мужчина, но её показания отнесли к числу бредовых идей, вызванных сильным эмоциональным шоком.
- Позвольте, но ведь у криминалистов есть свои методы: анализ крови, ну или я не знаю, ДНК, отпечатки зубов, в конце концов! - не унимался тот.
- В том-то и дело, что следов практически нет, а те ранки на шеях, - голос его снизился чуть не до шёпота и он, прижимая ладонь к горлу, снова закашлялся, - даже невооружённым глазом можно заметить, - оставлены не зубами Эллы, а тем, кто принимает её облик. И я уверен, что она с лёгкостью пройдёт любой детектор, хотя бы потому, что не имеет понятия о том, что с ней происходит в некоторые ночи. Но самое главное, - Герман с некоторым вызовом посмотрел на присутствующих, - я не могу поступить подобным образом с той, которую люблю… Кроме того, я боюсь, она сойдёт с ума, если ей откроется правда…
- Это абсурд! - подала голос сухая, невзрачная женщина в строгом костюме, - Выход есть всегда! Можно выследить, установить видеонаблюдение, предъявить её портрет свидетелям и пострадавшим, наконец…
- Нет никаких свидетелей, а пострадавшие не в состоянии дать внятные показания, - молодой человек по имени Ник повернулся к пожилой женщине так быстро, что Герман никак не успел бы ответить, даже если и собирался это сделать, - и неужели вы настолько наивны, полагая, что это существо, кем бы оно не являлось, до сегодняшнего дня водящее полицию за нос, не оставившее ни одного следа, и не малейшей зацепки, станет совершать свои дела там, где ведётся видеонаблюдение?
- Но ведь как-то это нужно остановить? - снова заговорил крупный мужчина в полутёмном, левом углу, - Или что же вы предлагаете, оставить всё как есть, только на том основании, что у него есть право не свидетельствовать против своей жены? Если только, - мужчина сделал паузу и посмотрел долгим, как бы оценивающим взглядом на Германа, - простите, конечно, вы нас.. э… не разыгрываете?! Просто согласитесь, всё это так нелепо… и … так странно…
Герман, медленно качая головой, посмотрел на него с выражением такого беспросветного одиночества и такой лютой муки, что толстяк, под шквалом негодующих взглядов, сконфуженно притих, тихо бормоча извинения.
- Я не знаю, что мне делать, потому и пришёл сюда, - проговорил Герман после небольшой паузы, - к тому же есть кое-что ещё, о чём вам следует знать.
Он не спеша обвёл присутствующих долгим взглядом своих бесконечно тёмных, лишённых белков глаз и вдруг остановился, замер, пристально глядя на Ника.
- Понимаете, последние два или три месяца, я стал замечать, что очень странно чувствую себя в полнолуние…