Щепкина 20, или Хроника обречённой любви.(Повесть-быль)(Фото - начало осени 2001 г.) .
1.Утро,2022, почти любой день…
Лиля в очередной раз не вернулась домой…Утро, а её всё нету…
Лиля – это моя жена, человек с драматической судьбой, с которой я живу последние 24 года, глухая с рождения и димедролзависимая. К тому же у неё синдром уходов и бродяжничества, сформированный в подростковом возрасте.
Дважды в этом году Лиля пропадала почти на месяц (объяснила первый случай тем, что попала в больницу, психиатрическую больницу, по поводу второго случая ничего вразумительного не удалось от неё добиться). Еще три раза исчезала на неделю….
В остальные дни просыпалась, как правило, к обеду, завтракала(завтрак, приготовленный мною, находился в её комнате в шкафу), убирала в своей комнате и в общем коридорчике-прихожей(мы живём в разделённой отдельной секции в семейном общежитии) , затем прихорашивалась, просила у меня деньги и уезжала в город.
Далее обычно повторялись два варианта – или она возвращалась в тот же день поздно вечером, или появлялась через день или два.
И в первом и во втором случае приходила домой, приняв дозу димедрола. Когда больше, когда меньше.
Где и как она его доставала, одной ей известно. Ведь димедрол продаётся в аптеке строго по рецептам, который у Лили отсутствует.
В первом случае пребывала в неадекватном, агрессивном состоянии и бодрствовала всю ночь, во втором же - находилась практически в нормальном состоянии. Поужинав, ложилась спать.
И так на протяжении последних семнадцати лет.
В первые годы, когда она начала пропадать, я сразу же отправлялся на её поиски, рыскал повсюду по городу, предварительно позвонив в больницу скорой помощи, в психиатрическую больницу и в морг, спустя некоторое время объявлял о пропаже в полицию.
Последний раз пришлось писать заявление о пропаже жены и с просьбой объявить её в розыск летом прошлого года после трехнедельного её отсутствия.
Однако, - ирония судьбы, - только подал заявление, как через два дня без помощи полиции Лиля самостоятельно вернулась домой …
В первые годы, когда она пропадала, я, в ожидании её возвращения, если не находил её сам( что случалось крайне редко) представлял, как буду её отчитывать, выяснять, где она пропадала и почему.
И когда она возвращалась, я претворял своё намерение в жизнь. В ответ Лиля, если была под большой дозой димедрола, становилась агрессивной, кричала, размахивала руками, бывало, наскакивала на меня, и понять что-либо было невозможно.
В случае, если Лиля была в адекватном состоянии, то она в ответ на мои слова, написанные ей в блокноте и мои жесты, что так нельзя делать, стыдно делать, в знак согласия кивала головой.
На этом выяснения заканчивались.
В последние годы я перестал ей читать нотации, только спрашиваю, где ты была?
И какое бы объяснение она мне не давала, на этом выяснение заканчивалось…
Как говорил Ф. Достоевский, человек - подл, ко всему привыкает («Ко всему-то подлец-человек привыкает!»).
Федор Михайлович, конечно, погорячился. Есть “вещи”, к которым человек с нормальной психикой никогда не привыкнет – к смерти родных и близких, или к их предательству.
Так и я. Не могу привыкнуть к её постоянным исчезновениям. Хотя реакция моя и претерпела изменение.
В последние годы, в отличие от первых лет совместной жизни, если Лиля не возвращается домой, не начинаю её искать в первые же дни пропажи, как раньше. Я просто жду. Никуда не звоню. Занимаюсь своими делами, а их у меня много.
После всех драматических событий, что произошли за годы нашей совместной жизни (о них речь впереди), просто жду(правда, непрерывно пребывая в стрессовом состоянии, которое с каждым днём её исчезновения усиливается) и одновременно работаю, внимательно прислушиваясь к каждому шороху у входной двери: не она ли…?
Примерно через неделю, не выдержав напряга фрустрации, начинаю звонить по вышеупомянутым учреждениям…А еще через две недели пишу заявление в полицию.
Почему не сразу? Не через неделю? Да потому, что во всех предыдущих случаях, когда я объявлял жену в розыск, полиция её не находила, а Лиля возвращалась домой сама. И после этого происходило объяснение в полиции.
В этом году я дважды писал заявления в полицию, но так и не успевал их подать. Лиля возвращалась до того, как…
2.Москва, июль,2002, Щепкина,20
Мне до станции метро Сухаревская. Остановка. Поднимаюсь по эскалатору. Выхожу. Озираюсь. Надо полагать, это и есть Малая Сухаревская площадь. Где-то здесь поблизости и улица Щепкина. Уточняю. У прохожего. Надо пройти направо и перейти Садовое кольцо. Прохожу и перехожу. Вот она, ничем особо не примечательная улица Щепкина. Так, четная сторона справа от Садовой по ходу. Пошёл по ней.
А вот и дом № 20. Щепкина 20. Если спросите меня о погоде в тот день в Москве, то искренне, без грана игры отвечу: не помню.
И не только потому, что прошло много лет. Хотя и это – тоже. А главным образом по той причине, что контакт мой с миром в тот летний июльский день по направлению к Щепкина 20 был суженным до предела: более или менее отчётливо воспринимал лишь то, что находилось спереди меня, а точнее – непосредственно перед моим взглядом: надо было найти улицу, а на ней требуемый номер дома – 20.
А всё остальное – по бокам, сверху и даже снизу (лишь бы не споткнуться) – пребывало за пределами моего восприятия, выглядело расплывчатым, словно в туманной дымке.
Усилием воли я тащил своё тело, преодолевая страх. Пока еще небольшой. Который с каждым шагом нарастал. Тело сопротивлялось. Как бедная, несчастная корова. Которую волокут на убой. Хотелось одного – повернуть назад, вернуться на станцию метро и умчаться подальше от Щепкина 20. Но надо пройти и этот круг. В противном случае – зачем я тогда вообще приехал в Москву.
Вхожу. Поворот направо. Читаю таблички на стене. Их здесь две. Да, мне именно сюда. В Бюро регистрации несчастных случаев ГУВД г. Москва. Первый этаж. Еще поворот. Теперь налево. И прямо. Шагов десять. Всего-то. Но их надо сделать. Ибо каждый новый шаг, приближающий меня к цели – небольшому окошку в стене коридора слева – даётся все труднее и труднее.
И не имеет значение, как описать моё состояние: то ли ноги с каждым шагом всё сильнее наливаются свинцом и мне всё тяжелее даётся каждый новый шаг, то ли наоборот, они становятся ватными и им всё с большим усилием, чуть подгибаясь, приходиться перемещать по коридору моё тяжелеющее тело.
Так или иначе. Но до цели сегодняшнего похода я добрёл. На полусогнутых…
Объясняю сотруднице, миловидной женщине под сорок, свою проблему, ту, что привела меня к ним. Это для меня она жуткая, а для нее – ежедневная работа.
Уточняем дату поиска. Прикидываю в уме: ноябрь 2001 г. – июль 2002 г. Для подстраховки решил начать с последней декады октября первого года.
Через некоторое время (несколько секунд, минут, час, вечность, в течение которых я то отключался, то включался, а может быть, попеременно то умирал, то вновь воскресал, уносился по туннелю к загадочно-манящему сиянию и почти тотчас же грохался мешком картошки из поднебесья на землю) мне протянули нечто картонное, напоминающее семейный альбом, только больше по размерам.
Как оказалось, это и был Альбом. Самый настоящий. Но только не семейный, из мира живых, добра и света, а из мира мертвых, зла и тьмы – Альбом неопознанных тел (написать “трупов», хотя именно их фото в огромном количестве, на каждой странице – по одному – в нём и находились, я не в состоянии) жертв несчастных случаев или убийств.
Господи, да тут их – альбомов – за указанный период несколько. Один, два, три…И какой он тяжёлый, первый из них, который я взял в руки, словно пудовая гиря. Хотя в нём всего лишь картон и бумага. И пугающе громоздкий, заслонивший собой три четверти окружающего мира. Хотя на самом деле по размеру чуть более формата А-4.
Насколько чуть “более” – на сантиметр, три, пять в обе стороны, в длину и ширину- я уже не помню, как не помню, какого они были цвета – черные, серые, коричневые.
Зато до конца моих дней запечатлелся в памяти как клеймо на лбу у каторжанина, страх, поначалу слабый, как на пути сюда, чуть проклюнувшийся росток, который затем стал так стремительно расти, выстреливая с каждым вздохом во все стороны десятки и десятки молниеносно растущих новых побегов, что через пару мгновений они не только проросли во все клеточки моего оцепеневшего тела, но добравшись до макушки, стали все сразу набухать, раздувая с каждым ударом сердца моё тело, да так, что мне стало казаться, что еще чуть-чуть, еще немного и моя телесная оболочка будет разорвана на мельчайшие кусочки плоти.
И одновременно, без всякой жалости, скручивать и перекручивать мою душу, выжимая из неё до последней капли все остальные чувства и желания, кроме все сокрушающего и целиком поглотившего меня страха. И ничего - кроме страха.
Тем не менее, надо было собраться с остатками духа… С последними тающими льдинками духа…Однако, как их собрать, если то одна, то другая прямо на глазах тает и исчезает? И их осталось на пересчёт.
И решится.
Как там сказал мудрец: “Решись, и ты свободен!”
Красиво звучит. Потом. После того, как ты решился. А до того…?
А до того, ты в оцепенении.
И, проклиная себя, пытаешься собрать этими самыми исчезающими льдинками остатки сил. Хотя бы несколько крупиц. Однако не можешь их найти. Поначалу. Но спустя две или три вечности их всё же находишь. Пару крупиц. Чтобы, собрав их, кинуться - не будучи моржом – в прорубь. А может быть, сигануть без парашюта с 3-х тысяч…
Или - открыть первую страницу и заставить себя взглянуть на неё, а потом - на вторую…И на третью страницу…Из Альбома…
Во чтобы то ни стало – надо было. Ради этого и приволокся сюда. На Щепкина 20. И примчался…И приполз.
Надо было, в конце концов, решится.
И тогда свобода, свобода действий вернётся ко мне. А значит – и жизни.
Однако страх парализовал мою волю. И тело. На миг. На два сердцебиения. На три вздоха.
Ибо она – Лиля – могла оказаться там…На фото…В Альбоме…Не семейном…Не живой…Сгоревшей…Утонувшей… С раздавленной грудной клеткой или головой…Исколотой ножом… С обезображенным лицом…
Я перенёс на столик, стоящий недалеко от окна выдачи, первый Альбом и сел.
Решись – и ты свободен! И я стал свободен. Освободился. Ибо решился и перевернул титульный лист.
Однако освободился только от оцепенения, но не от страха…
А дальше моя душа, психика, нервная система, называйте как хотите, понеслась во всю мочь на качелях, а точнее, американских горках – вниз, верх, вниз, верх: душа в страхе опускалась резко вниз, перед тем как взглянуть на фото, а обнаружив, что на нём не изображение мертвой Лили, а другой несчастной женщины, с чувством жалости к ней и большим облегчением на миг взмывала верх.
А может быть и наоборот. В страхе сжималась и взмывала вверх, а потом с облегчением разжималась и опускалась на миг вниз, чтобы почти сразу же с перевёрнутой страницей альбома несчастных девушек и женщин разного возраста умчаться вверх.
И так много, много раз…
Более 2-х часов. 120 минут,7200 вздохов и выдохов…
Однако, всё рано или поздно кончается…
К счастью, Лили среди покинувших сей мир не по собственной воли девушек и женщин не оказалось…
А это означало, что кончились и мои пытки, настоящий аутосадомазохизм….
Шатаясь, я покинул это гостеприимное учреждение.
Выйдя из дверей мне хотелось одного – сесть, а лучше лечь прямо на его ступеньках, закрыть глаза, забыть сотни ужасных изображений мертвых женщин и забыться…
3.Кишинёв.12.08.1998 г. Первое озеро в Долине роз.
Лето 1998 г. выдалось не то, что жарким, а паляще знойным. А я под этим пеклом загорал и выжигал свою злость. Злость на руководство партии, в которой состоял и в которое входил. И по Спискам которой баллотировался в парламент страны. Злость на то, что напрочь проигнорировали мои советы и рекомендации по технологии избирательной кампании. Партия прошла в Парламент, но до меня очередь в Списке не дошла.
Загорал я в Долине роз, на пляже первого из озер, если считать от железнодорожного вокзала. Загорал, но в озеро не лез, а время от времени становился под душ.
Отпуск у вузовского преподавателя большой, 48 рабочих дней, практически 2 месяца, начинался он в начале июля и заканчивался в конце августа.
Как правило, приходил на пляж после обеда, через день или два, и находился на нём до раннего вечера.
На пляже было несколько любителей шахмат, и я изредка играл с ними. Если же не играл в шахматы, то накрыв голову майкой, читал взятый с собой из дома детектив. И слушал маленький транзистор, подаренный мне японцем Хитоси в 1991 г. во время моей учёбы в докторантуре в Питере.
12 августа всё прошло на пляже как обычно. Я начал собираться домой. Пошёл под душ, затем вернувшись на место стал вытирать тело полотенцем. И в этот момент увидел подходящую к пляжу с противоположной стороны красивую и стройную девушку, выше среднего, одетую не в первой свежести, выцветшее платье, чем-то напоминающее древнегреческую хламиду.
На пляжи попадались и другие красивые девушки, ни с кем знакомиться я не собирался, пришёл загорать и отдыхать, а не “снимать” красавиц.
Но у вновь прибывшей меня поразили выражение её лица, с блуждающей добродушной и умиротворяющей улыбкой и глаза, причём не из-за своей красоты, что, разумеется, имело место, а из-за того, что они лучились, как будто излучали внутренний свет. Поражённый дисгармонией между красотой девушки и внешним непритязательным одеянием, а главное – выражением её лица и светом из глаз, я задержал на незнакомке свой взгляд.
Она, расположившись метрах в 8-10 от меня под деревом в тени(кто бывал на данном озере знает, что оно расположено в парковой зоне), заметила моё внимание к ней, слегка улыбнулась мне в ответ, показала жестами на два своих пакетика, - мол, покарауль, - в ответ я кивнул головой, затем в мгновение ока скинула хламиду, и в купальнике, оказавшимся под нею, отправилась купаться.
Мне пришлось задержаться, и я стал с интересом наблюдать за нею.
В озере незнакомка доплыла до буйка, вскарабкалась на него, по-детски обхватив его ногами, покачалась несколько раз, затем оттолкнувшись поплавала немного и вернулась на берег. Помылась под душем и вернулась к своим кулькам, по ходу поблагодарив меня, приложив руку к сердцу. Затем, взяв свою хламиду, показала мне на свои кульки, - стереги, вахта еще не завершилась, - пошла в кабинку, переоделась, а купальник прополоскала под душем и быстренько вернулась.
Всё, мне можно было уходить.
Но не тут-то было. Дальнейшее развитие событий еще на некоторое время задержали меня.
Незнакомка вытащила из одного из кульков помидор и меня поразил его вид - помятый с одного бока и явно с гнильцой, затем такой же второй, потом, как помнится, несколько яблок, частично испорченных, и кусок хлеба.
Идя на пляж, я прихватывал из дома фрукты, бутылку минеральной воды и пару бутербродов. В моей сумке оставался еще один бутерброд с сыром, пара яблок и бутылка минеральной, опустошённая наполовину.
Я подошёл к незнакомке и протянул ей перечисленное. Она неторопливо, с достоинством их взяла, затем жестом поблагодарила меня, пару раз правой рукой похлопав в области сердце, затем показала на свои уши и покачала головой из стороны в сторону – я ничего не слышу.
Выяснилось, что прекрасная незнакомка – глухая.
Я покопался в сумке, достал оттуда ручку и небольшой блокнот и, написав на нём вопрос: как тебя зовут? – протянул его и ручку девушке.
- Лиля…Спасибо…Мне спокойно…, в ответ написала Лиля.
- Ты завтра придешь на пляж? – спросил я в блокноте…
- Да, - был ответ.
- Я буду после 3 -х дня.
- Хорошо.
Со мной было совсем немного денег. На хлеб и на дорогу назад. Я вытащил из кармана банкноту в 5 леев (напоминаю, это происходило в 1998 г., когда лей не был в такой степени обесценен) и протянул его Лиле.
Она вспыхнула, вскочила, неожиданно для меня обхватила мою голову двумя руками, притянула к своей и чмокнула в щеку. Затем отпрянула и вновь уселась на своё место.
Немного обескураженный я помахал ей рукой и отправился к троллейбусной остановке.
Приехав домой, я время от времени вспоминал Лилю и почувствовал, что мне хочется, чтобы как можно скорее наступил завтрашний день и произошла новая встреча с ней.
Лиля явно меня увлекла. Более того, хорошо мне известные симптомы свидетельствовали, что я влюбился в неё. И дело заключалось не только в её красоте( что предполагала почти автоматическую влюблённость) и её молодости(Лиле, как позже выяснилось, 14 июня 1998 г. исполнилось 21 год, а я был на поколение её старше), а в её глухоте и обстоятельствах(несвежая, какая-то странная одежда, гнилые фрукты и овощи), которые свидетельствовали , что она в беде.
Надо учесть еще один момент – в любви (не в страсти, не путать), по природе своей, я был романтиком. В подростковом возрасте на меня произвёл сильное впечатление советский короткометражный фильм “Двое” (1965 г.),а точнее, его сюжет, история, в которой молодой человек( его играет В. Смирнитский) влюбляется в глухую с детства девушку. Я тогда подумал, что тоже мог бы влюбиться и жить с глухонемой, помогая ей по жизни.
И вот Судьба меня решила испытать, и спустя 33 года, после двух распавшихся браков, свела меня не просто с глухой (как потом выяснилось, с рождения), но явно попавшей в беду девушкой.
4.Кишинёв.13.08.1998 г. Первое озеро в Долине роз. Вспыхнувшая любовь.
С утра я начал делать то, что смертным ни в коем случае делать не рекомендуется: убивать время.
Век человеческий не только короток, но и полон непредусмотренных неожиданностей и огромного множества неопределённостей в отношении как ближайшего, тем более отдалённого будущего. В том числе и в отношении момента смерти человека. Поэтому время надо беречь и максимально использовать с пользой для дела, которому ты посвятил жизнь, а не убивать, то есть попросту впустую его не транжирить.
Извините за банальную сентенцию.
Тем не менее с утра 13 августа я его убивал…Время…То принимался за детектив, не дочитанный на пляже, то просто слушал музыку, стараясь ни о чём не думать, то, не выдержав переживаний, завалился на диван, чтобы подремать часок-другой и таким образом в забытии перепрыгнуть через двух часовой период волнений по поводу придёт или не придёт Лиля на пляж и как сложатся наши с нею отношения.
В два часа я был уже на пляже, расположившись в метрах пяти от того места, где вчера находилась Лиля. Читать не мог, а просто слушал музыку, время от времени посматривая на часы, по циферблату которого крайне медленно ползли стрелки, а затем в волнении посматривал в ту сторону, откуда вчера появилась Лиля.
Тщетно, Лили всё не было. Вот уже и три часа дня, а её нету.
Ладно, девушки никогда не отличались точностью.
Однако она не появилась ни через тридцать минут, ни через час.
Значит, не судьба, с тоскливой обречённостью подумал я. Подожду еще минут 30 и начну собираться. Но, вопреки своему намерению, я не шелохнулся с места в 16-30, а продолжал лежать, уткнувшись в закрытую книгу.
Пора, сказал я себе, уже начало шестого. Встал и стал собираться. Быстро отполоскался под душем, переоделся и вернувшись на своё место увидел подходящую Лилю.
(Продолжение последует).