Глава 6. Пробуждение шамана
За сладкой парочкой дворника и гардеробщицы , подскакивая и камлая, проследовал шаман. Тот самый, что был откопан строителями театра во время рытья котлована и чьи бубен, колотушка и обшитый оберегами балахон стали с тех пор предъявляемой иностранным делегациям достопримечательностью города. Предупредительно улыбчивые японцы, надменно холодные немцы, постоянно демонстрирующие ослепительный смайл американцы брали экзотического шамана в живое кольцо и фоткались, фоткались, фоткались. На тех бесчисленных, разлетающихся по соцсетям снимках, обряженный в археологические находки манекен представителя аборигенной культуры выглядел как живой. В одной его руке круглился обвешанный пёстрой радугой разноцветных ленточек бубен. В другой была зажата колотушка. Сквозь стекло витрины можно было рассмотреть изображенный на высохшей, жёлтой коже бубна тотем полярной совы- символа мудрости и непримиримой борьбы с грызунами. Прекрасно видны были и свисающие с балахона, вырезанные из бивня мамонта фигурки оберегов от злых духов – лося, волка, лисицы, ворона и зайца. Тем самым шаман Эль Гунн завещал быть выносливым и сильным , как лось, смелым и решительным, как волк, хитрым , как лисица, живучим, как ворон, быстрым, как заяц. Среди работников мэрии существовало поверье, что шаман – талисман Ново-Здесенска и что пока он, как спящая красавица -в хрустальном гробу, сохранен в своём музейном саркофаге, - город будет жить и процветать. Но когда-нибудь он всё же пробудится и, оседлав свой бубен, начнёт путешествие по нижнему и верхнему мирам. И тогда-беда. Об этом говорила посетившая однажды музей старая бурятка. «Это мой-пра-пра-прадед. И это его бубен. Мне бабка рассказывала. Она была селькупкой, вышедшей замуж за бурята. Мой предок-шаман был похоронен на Большом Бугре под каменной бабой , когда войско Чингис- бека кочевало на закат солнца. А звали его Эль Гунн». Так и узнали мы, как звали истинного основателя города на большом Бугре, за которым начиналась Великая Степь и под которым текла Великая Сибирская река. Так мы наконец -то поняли смысл легенды о замурованном в фундамент театра оперы и балета хакасском менгире и его паранормальных свойствах, позволяющих балеринам парить над сценой с лёгкостью снежинок, вокалистам воспроизводить голоса птиц, а оркестру – звуки вьюги.
Что касается вынутых из той же ямы бычьего черепа и бивня мамонта, то они, как выяснили археологи, не имели к шаману прямого отношения. Просто Эль Гунн был случайно захоронен на месте стоянки первобытных охотников, которые , разведя костёр, съели здесь и быка и мамонта. Это «здесь» и легло в основание названия Здесенска, переименованного позже в Ново-Здесенск. А что же бивень? Его судьба сложилась как нельзя лучше. Косторез изготовил из него фигурку -талисман, занявшую в своё время место на столе мэра.
Явившись на сцене площади, голографический шаман начал раздуваться, словно воздушный шар и, наконец, подпрыгнув , воспарил, начав свой полёт в верхние миры. И мы увидели, что -да, это был он , Эль Гунн , чей манекен открывал экспозицию краеведческого музея и чьё уменьшенное подобие из бивня мамонта украшало стол мэра Хофмана в его кабинете.
Осветитель дурачился как мог. Настал его звёздный час. И он рассчитывал получить скандальную известность в медиапространстве. А пока он бог знает что вытворял в пространстве театральной площади и её окрестностей. Манипулируя оптикой голографического проектора, он создавал подвижные иллюзорные изображения и на площади , и на сцене театра. И получалось, что площадь -большая, а театральные подмостки – малая сцена. Происходившее там и там перетекало друг в друга. И в момент одного из таких перетеканий дирижёр Канделябров оказался запертым в автозаке, а полковник Маер в обличии Дроссельмеера – за дирижёрским пультом. Театралы даже видели, как Маер прошагал между кресел партера, как перелез через барьер оркестровой ямы , как следом за ним прыгнул туда же тощий черный кот с выбитым глазом. Как кот выпрямил хвост и в прыжке превратился в трость с набалдашником и вделанным в него зелёным изумрудом. Маг ловко ухватил трость на лету и, используя её в качестве дирижёрской палочки, взмахнул…
Сменились декорации. И оборвав «Вальс цветов», оркестр заиграл Вагнера.
Немаловажно отметить и то, что в этот момент иерей -расстрига о. Феодосий Блазнев и активист движения «Роднодревничи» Борис Гадунов обнаружили на изнаночной стороне театральной тумбы остатки афиш оперы Вагнера «Тангейзер» и непревзойдённого музыкального шедевра всех времён и народов «Волшебной флейты». Афишки повыцвели со времени премьеры под солнцем и дождями, клей уже не держал и поэтому в качестве улики масонско-сатанинского заговора легко оказались в руках ревнителей народности и неколебимых нравственных добродетелей.
Как раз в тот момент , когда в третий раз прокатилось по площади «Круши!», голографический шаман начал увеличиваться вместе с барабанщиком и ударной установкой. Теперь большим барабаном стало здание мэрии, малыми -банка и гипермаркета «Изобилие», стократ увеличенным бубном-площадь. Купол театра- предстал медной тарелкой, по которой барабанщик продолжал наносить удары палками.
Внезапно в перекрестье света фар мотоциклов и автозаков возле центральной ёлки возник иерей-расстрига о. Блазнев в овчинном тулупе поверх метущей сцену чёрной рясы. Обвешанные сосульками его волосы под съехавшей набок войлочной скуфейкой развевались по ветру и позвякивали колокольцами Папагено ледышек. В ежовых рукавицах его лапищ трепыхались сорванные с тумбы афишки, словно бы это были пойманные строгим надзирателем за шкирки два шкодника.
-Вот они- скрытые масонские символы! – потряс отец Феодосий афишей «Волшебной флейты», обнаруживая удивительное сходство своего клювоватого носа с носом птицелова на афише. -Во-от! Пентаграммы , всевидящие очи, кабалистические письмена! А вот чистой воды сатанизм!-тряхнул иерей-расстрига второй афишкой.
Лучи фар автозаков, и байкерских мотоциклов на этот раз пересеклись так, что на бумажном прямоугольнике высветились арфист Тангейзер и обнажённая Венера в гроте. И опять игра лазерных лучей нарисовала в снегопадном мельтешении великолепную иллюзию : о. Феодосий предстал в облике коленопреклонённого прекрасного юноши , перебирающего перстами струны золотой арфы у ложа прекрасной ню. То была сочинительница «Кудес Сочельника», жена иерея, матушка Марфа. Как раз в этот момент ухмыляющийся Тряпичников извлёк из своей струнной рогатулины звучное арпеджио в духе « Лестницы в небеса» «зепеллинов».
Толпа взорвалась смехом.
- Давай, Феодосий! Прикольно троллишь!- взвизгнула девочка-эмо, наставляя на расстригу смартфон и отсылая видео по вацапу карнавальщикам Рио-де-Жанейро и Гваделупы.
Надо признать, что с тех пор, как на театральной тумбе появились только что сорванные отцом Феодосием афиши, немало битв произошло на центральной площади Ново-Здесенска. Ходили стенка на стенку либерально настроенные защитники свободного искусства и охранители духовной чистоты. Сходились в битвах посмодернисты с почвенниками. Палка с плакатиком РУКИ ПРОЧЬ ОТ ЧИСТОГО ИСКУССТВА! переламывалась о древко прапора с надписью ДОЛОЙ ПОРНОГРАФИЮ НА СЦЕНЕ! О том снимали сюжеты, проводили прямые эфиры и писали местные, федеральные и мировые СМИ. От совместных заседаний депутатов городского законодательного собрания и департамента культуры мэру Эрнсту Хофманупо самые засранные голубями карнизы сносило крышу. Он глотал таблетки и запивал их коньяком из шкафчика сбоку от портрета праотцу- основателю. Бюджетные комиссии урезали финансирование. Спектакли снимали со сцены не смотря на то, что не только новоздесенцы , но и театралы из соседних районных центров и зауральских городов ломились на них лавиною, и в дни премьер парковки вокруг театра до отказа забивали авто с иногородними номерами.
Не меньше народа привлекали и разыгрывающиеся на театральной площади баталии. Постоянно освещавшая ход тех сражений журналистка «Вечерних слухов» Татьяна Княжина в одной из своих заметок, пользуясь в качестве источника информации рассказами бабушек -гардеробщиц, описала, как по ночам выходят из своих портретов на втором этаже Вагнер в тирольской беретке и Моцарт с масонской косицей и, просочившись сквозь стену буфета, усаживаются там, чтобы пить коньяк и потешаться над происходящим. Но о чём они конкретно там болтали и шептались никто не знал. Однако, по всем приметам похоже было, что главная битва впереди.
Но прежде, чем приступить к хронике этой решающей битвы, всё же не лишне сообщить, что театр, ставший главным театром военных действий, изначально был задуман как часовой механизм. Однажды в поисках черенка для мётлы Кондрат спустился в подвал и увидел там огромные шестерни для перемещения декораций. Как раз за спущенным занавесом происходила смена сценического антуража и зубчатые жернова сценического механизма пришли в движение. Кондратий почувствовал себя мурашом внутри великаньего хронометра, зёрнышком, которое вот-вот затянет в жернова. Тогда же , метнувшись на выход, и давя ногами мышей, он увидел в неверном свете подвальных лампочек лицо замурованного в фундамент каменного идола. Истукан был повален набок , зажат между скреплёнными цементным раствором бутовыми валунами и смотрел на Кондратия угрюмо и даже , как ему показалось, угрожающе. После этого случая Крылееву долго мерещилось, что идол смотрит н него и хочет что-то сказать. Но , повесив амбарный замок на ту подвальную дверь, Кондратий не стал больше там ничего искать, потому что боялся оказаться перемолотым шестернями сценического механизма, - и идол перестал преследовать его своими зыркалами.
Теперь, когда над площадью зависла раздувшаяся до неимоверных размеров фигура шамана, когда в переливах лучей фар и лазерного стерео-проектора иллюзорные образы смешались с реальными всё стало двоиться, троиться, множиться. Поэтому полковник Маер мог находиться сразу в нескольких местах. Он, как это и полагается работнику спецслужб, стал вездесущим. Стоя за дирижёрским пультом, один -он продолжал размахивать тростью, другой - с наушниками на голове сидел в припаркованном к автозакам, напичканном аппаратурой микроавтобусе, и пристально вслушивался в опутавшую город сеть прослушки. На нескольких мониторах перед ним двигались кадры с видеокамер -площадь, переносные подмостки возле елки, вход в метро, театральные колонны, зал театра оперы и балета, сцена.
Облачённый в карнавальный костюм Дроссельмеера полковник был ничем не отличим от сказочного персонажа. Его трость лежала у его туфель с поблескивающими в полумраке пряжками – пока что это был прижмуривший свой единственный глаз тощий подвально-чердачный чёрный кот.
Маер вынул из жилетного кармана часы на струйчатой цепочке, нажал на боковую пипку. Открылась крышка. Заиграла бравурная музыка.
-Уж полночь близится! А Германа всё нет! – пропел полковник, присвистнув. Он имел в виду, конечно же репера . Он должен был стать реперной точкой в событиях сегодняшней ночи.
Полковнику казалось, что у него всё под контролем. Но оказалось-далеко не всё. Рядом с фигурой шамана Эль Гунна в мерцании и мигании лучей возник великан Дроссельмеер . Маг вынул из кармана жилетки часы театра, нажал на боковой выступ балкона. Крышка купола отпахнулась. Под ней вращались шестерёнки балерин. Прожекторы рампы неимоверно удлиняли скользящие по циферблату сцены тени. Тень от ног Примы – двигались стрелками. Ещё. Ещё. Стрелки сомкнулись на цифре ХII.