Глава 5. Карнавал
И грянул карнавал. Пока, разминая ноги, театралы вытекали из партера, лоджий и галерки, чтобы втечь в буфет или разлиться по второму этажу, прогуливаясь под приглядом портретов великих композиторов, карнавал закипал на площади Дзержинского, как кастрюля со свиными ушками, копытцами и телячьей лыткой для новогоднего холодца. Он разливался ещё не затвердевшим студнем по улице Гоголя, он образовывал причудливых призраков ночи из пара и инея около гомонящих ртов карнавальных масок. Здесь были и Клоун с красным носом алкоголика, и бледный, подсевший на иглу, Арлекин, и дурашливая курильщица травки Коломбина.
Пока одетый по гражданке полицейский генерал прикладывался в буфете к рюмашке коньяка, его золотопогонный китель в раздвижной стенной нише двухуровневой квартиры висел на плечиках по стойке смирно, как бы заранее выслушивая громобойный выговор за допущенные массовые беспорядки. Бесполезной игрушкой грелся в кобуре под мышкой синего с искрой , импортного пиджака, пресловутый "Макаров". Применять оружие против мирного населения? За это не добавится новых планок на кителе, отягощённом наградами за участие в боевых действиях "горячих точек". И пока похожая в своём вечернем люрексовом платье на хрустальную вазу жена генерала Терентия Васильевича Тараканова , припадая лепестками обильно напомаженных губ, окрашивала алым край бокала с апельсиновым соком -карнавал стекал по пищеводу главного проспекта города в желудок центральной площади.
Пока ещё только первым слоем нарезанного домохозяйками слезоточивого лучка покрылись покидающими квартиры горожанами припорошенные чешуистым снежком сельди иваси улиц. Улицы эти, радиальными лучами примыкающие к круглой тарелке центральной площади, выманивали наружу из обиталищ скуки и сонного покоя своими шумами, вспышками света и возбуждением нервов. Никто не намерен был сидеть в ночь сочельника , уставясь в экран телевизора или монитор ноута. Всех влекло в водоворот наэлектризованной толпы. В её неоновую пульсацию.
Натёртую на шинковке варёную картошечку зажигательных речей, свеколку критики в адрес действующей власти, горчинку протестного майонезика- всё это ещё только предстояло укладывать, подравнивать и размазывать. А пока в скороварке привокзальной площади допаривались ингредиенты некого салата оливье , в котором должны были смешаться яичная нарезка праздничного ликования с кусочками говядины конкретных политических требований. А намазать на ломтик чёрного хлеба горчичку или хренодёрчик обличительных спичей карнавальщики умели. Так что политическая кухня была вполне готова к предстоящему пиршеству.
Тем временем интимно присевшие за дальний столик театрального буфета председатель суда Фрол Кириллович Смуров и председатель же адвокатской коллегии Виолетта Семеновна Ломакина приговаривали бутылочку шампанского, закрепляя вступление в силу праздничного настроения фруктами и шоколадом. Подающему апелляции разыгравшемуся аппетиту они предоставляли возможность изменить меру пресечения конвоированной на их столик виноградной грозди из когтистой руки подкупольного бога Диониса. Гроздь возлежала на фарфоровых нарах продолговатого блюда рядом с мандаринами , яблоками и лазоревыми глазами шоколадки "Алёнка". Отщипывая от кисточки виноградные бусины и хрустя ими на остреньких зубках, Виолетта Семёновна напевно приговаривала:
-Вот так , Фрол Кириллович, давайте и будем вместе бороться с гидрой коррупции...
Что она имела ввиду под этой магической формулой было известно только им двоим да домику на берегу Испанской Ривьеры, где с некоторых пор проводили они время после объявления о том, что суд удаляется на совещание, слушание переносится, дело возвращается на доследование. Эта совещательная комната представляла собою пляж на побережье Атлантики, солнечный день, пальмы вдоль набережной, столик в кафе с мадейрой в бокалах и лобстерами на тарелках.
Натренированным движением заправского официанта Фрол Кириллович разливал из среброгорлой бутылки зелёного стекла чистое, как слеза, вино. Шампанское пенилось, пузырясь,-и набухал пеной поток вытекаемых на улицу новобранцев карнавала. Казалось, звучит хит Бизе "У любви, как у пташки крылья". И крылья "Боинга" международных авиалиний уносили судью и адвокатшу в "совещательную комнату" с лазурной слезой бассейна, шезлонгами и азалиями во дворе особняка, презентованного в качестве "откатика" клиентом , привлечённым за "особо крупные размеры" чего-то, что стало вечной тайной судебного следствия. В той "совещательной комнате" Венера и Дионис кривосудия совещались, сминая непорочную поверхность простыни, сорванной с глаз Фемиды повязкой обматывающейся вокруг их разгорячённых тел, пока сброшенный с мрамора груди бюстгальтер адвокатши служил чашами весов для выяснения юридической истины.
Многократно повторяясь в зеркалах барной стойки в своём чертоге винных бутылок, с богатейшей филотелией этикеток, тетрапаков витаминизированных соков, пирожных и фруктов царствовала буфетчица Лана по прозвищу Иоланта. Её подобия создавали нечто вроде чудесного подиумного показа махаонов ресниц, арбузиков грудей и нижеспинных выпуклостей, прогонистых ножек , демонстрирующих балетную походку , когда буфетчица выходила из -за барной стойки в зал с античными колоннами и тонкогорлыми кувшинами в нишах, чтобы богиней парить между столиками. Её клоны множились в воображении театралов, воссоздавая бесконечные анфилады прекрасных образов стюардесс авиалайнеров, портье и горничных отелей, официанток кафе и ресторанов на морских побережьях.
- Повторите пожалуйста, виски!- протянул буфетчице бокал Эрнст Амадеевич Хофман. Ему надо было взбодриться потому как от классической музыки его бросало в сон. Хофман отошёл от столика, за которым насыщалась лимонадом и конфетами "Мишка на Севере" жена его Фаина Абрамовна. Супруга мэра прекрасно понимала -чего это её мотылёк порхнул к ресницам- махаонам. Осведомлена она была через своих информаторш в гардеробной и о том, что муженёк хаживал в этот буфет в обеды и полдники, вместо того, чтобы потчеваться в отдельном кабинете мэрской столовой...
Горлышко бутылки звякнуло о бокал дымчатого стекла с золотым ободком. Зажурчала струйка вискаря. То был звон сабель , шпаг и штыков накатывающей битвы. И почувствовав, как виски обжигают нёбо, Хофман понял: началось! Пятым, шестым или седьмым чувством ощутил. Флюидально. Астрально. Телепатически. Как бы там ни было, но он знал, что именно в эту минуту "праворульные" двинулись от мусорных баков гипермаркета "Изобилие" к главной ёлке города. Но вначале, облепив переполненные контейнеры, карнавальщики запаслись просрочкой. Они растолкали по карманам курток , сумкам , рюкзачкам всё, что было выброшено для транспортировки на свалку, чтобы воспользоваться всем этим как боеприпасами.
В тот самый момент когда слесарь -сантехник Миша Лазарев , облокотившись на буфетную стойку, опрокинул гранёный стакан с "проклятой" в свой иерихонский рот, а рука его протянулась к запечённой в тесте сосиске, наблюдавшая за ним жена Нюра узрела в просунутом в сдобу колбасном изделии бесстыдную аллегорию воссоединения её муженька с разлучницей бухгалтершей ТСЖ. И так же, как окатила старшую по подъезду с макушки до ног жгучая волна ревности, покатились к площади слившиеся воедино праворульные и перформансисты Тряпичникова. Слева, справа, из проходных дворов и переулков подоспевало подкрепление. Взревели байки, мечущие из -под шипованных колёс клочья снега. Выстроившиеся тевтонской свиньёй мотоциклисты были в касках и масках мышей. Из выхлопных труб вились хвосты дыма. Треск поршневых. Писк сигналов. Слепящие фары. Из нор подземных переходов и зевов метро вытекало наружу серое полчище.
Навстречу, вверх по проспекту, надвигались омоновские микроавтобусы и автозаки. Мероприятие было санкционировано, но порядок есть порядок -и "космонавты"* в соответствии с отданным приказом выстраивались вдоль проспекта, брали в полукольцо ёлку и сцену возле неё, для пущей важности постукивая дубинками о щиты.
Внезапно к мерцанию полицейских проблесковым маячков, миганию ёлочной гирлянды , свету фар автозаков и мотоциклов добавилось движение луча, исходящего от купола театра оперы и балета. Это включил свою свето-голографическую установку осветитель сцены , в прошлом физик лазерщик, либерально -нелояльный Кеша - Иннокентий Актуновский. К первому блуждающему над головами лучу добавился ещё и ещё один. Кеша произвёл фокусировку -и на пустой до того сцене переносных подмостков возникла исполинская фигура трёхглавого Мышиного Короля...
Колыхаясь, фантом возвышался над площадью. Его сверкающая корона доставала до увенчанной звездой макушки главной ёлки города. Шевелящееся его войско запрудило площадь и просунуло щупальца в радиальные ответвления улиц. Город обмер в объятиях головоногого.
Под пологом мантии голографического великана на заднем плане расположилась рок-группа с барабанной установкой, на переднем - Тряпичников с рогатулиной электрогитары на шее у микрофонной стойки.
- Сегодня никакой политики!- прогремел на всю площадь в колонках голос дрэдоносца так, что дрогнули на хвойных ветвях ёлочные игрушки. Веселимся!
Ответное ликование прокатилось по площади одобрительным гулом. Тряпичников ударил по струнам. Хэвиметаллическое рычание мегалитической стати колонок перекрыло тарахтение набычившихся рулями байков. Толпа подбадривала своего кумира криками.
- Врежь, Гера! Это наш рок-н-ролл…Давай «Мы пройдем по сгоревшей Земле…»!
- Спой! Мы подхватим!
-Нашу!
-Покажи оперникам и операм-что тако класс!
В ответ на ободряющие возгласы и призывы показать класс самому Петру Ильичу Чайковскому, а вместе с ним и наблюдающим за развитие событий «космонавтам», соло – гитарист Иван Брякало извлёк из «Ямахи» мощное завывание.
-Вау!-взвизгнула девочка -эмо, напомнив героинь мультиков Харуки Миадзаки.
Бас -гитарист Миша Наступ- Наухов прошёлся сардельками пальцев по макаронинам гулко отозвавшимся струн. Барабанщик Серёга Бей -Колотилов прошёлся гулкими палками по кастрюлям и чанам барабанов и медным опятам тарелок. Звуко-шумовое варево закипало. Группа «Панк-Флюид» рычала, визжала, басовито бубнила электрогитарами. Молотобойно долбило по ушам барабанами и тарелочным звоном. И тогда , чуть ли не кусая микрофон, лидер захрюкал, имитируя горловое пение.
-Мы пройдём по сгоревшей Земле,
мы разрушим всё до руин,
мы оставим следы на золе,
это будет наш Хэллоуин…
Мы сожжем мосты и холсты,
мы – создания дикой расы,
мы растопчем цвета и цветы
идиллических декораций!
Круши!
И площадь подхватила:
-Круши!
И хотя пока никто не бил витрин и не жёг автомобильных покрышек, в гладиаторских рядах ОМОНа произошло заметное движение. В песенке содержался явный призыв к насилию. И всё-таки энергично двигающиеся по причине мороза и нешуточной вьюги бесенятами скачущие по сцене музыканты пока они не совершали ничего непристойного, а тем паче противоправного. Наоборот . Развлекать публику при столь экстремальных погодных условиях было едва ли не героизмом. Косматые артисты выступали без шапок. И выглядели весьма экзотично. Разгорячившись, они сбросили куртки, на них были то ли пророческие хламиды, то ли саваны. Ладони в перчатках с обрезанными пальцами создавали впечатление высунувшихся из широких рукавов хламид крючковатых лап. Когтями этих рук-крюков они и выцарапывали из инструментов, которые язык не поворачивается назвать музыкальными, скрежет, писк , мяуканье, звон и молотобойный стук. Плюс ко всему скользящие по сцене лазерные лучи, создавали подвижные картины. Фигуру Мышиного Короля сменил хоровод дурашливо двигающихся кукол. Неуклюже двигая пимами, протанцевал дворник Кондрат с пихлом. К нему протягивала руки покинувшая ответственный пост гардеробщица Мария.
-Вася! Пора тебе Чайковским погреться. С варением! Замёрзнешь!-пыталась она перекричать завывание пурги и какофонию панк-группы.