Серые шинели, каски, непонятные знаки ,нашивки и оружие, мощные собаки. Солдаты.
Я не боялась - я находилась в каком-то ступоре от удивления - солдаты были в точности такие как в моем сне и я все не могла разобрать выскочили они из грузовиков или из моего сна.
Немцы выталкивали из хуторских хат до грузовиков молодежь, иногда ради устрашения постреливали в воздух и в стороны. Некоторые деревенские девчонки с перепугу падали на землю или визжали. Но у меня кроме предупреждающего вещего сна за спиной был еще харьковский тир по выходным и значок "Юный ворошиловский стрелок". Свою торбочку с вещами, с которыми я приехала до бабушки Паши я держала с конца лета наготове. Все же я до последнего момента ждала, что папка пришлет за мной машину из города и я уеду в Харьков и пойду в школу, пусть и с опозданием на месяц-другой. Бабуля попыталась было упрятать меня куда-то за печку, но вся я не уместилась, а немец, явившийся по мою душу, оказался ушлый - просмотрел каждый уголок.
Вобщем, как-то так вот я оказалась со всеми остальными в кузове грузовика и наши родные, понимая только, что нас куда-то увозят от них, плакали тихо или в голос, пыталась перекрестить нас на дорожку, кому-то хватало смелости крикнуть какие-то слова...
Бабуля моя была поодаль ото всех, поэтому я сразу заметила ее, правда, выражения лица разобрать было трудно, видела только, что она плачет, утирая слезы краем головного платочка и машет мне рукой на прощание.
Начиная с сентября, когда немцы по слухам зашли в Полтаву, молодежь ховалась по хатам, не показывая и носа на улицу. Наверное, поэтому теперь довольно бойко обменивались новостями. Кто-то рассказал, что из Диканьки и из Полтавы на подводах добирались до них родственники и новины их были не радостные. Поезда до Харькова из Полтавы и обратно не ходили, а станции разбомбили. Кто-то вспоминал как летом еще ездил в западные области по той же дороге, которой везут нас. Кто-то строил свои предположения, что де нас везут в Германию, а, значит, к железнодорожному вокзалу, который ближайший в Миргороде и вроде бы там во всем городе уже давно одни немцы.
Да. Нас привезли на вокзал, над входом его было написано МИРГОРОД кириллицей, а сверху на латинице, но не прописными, а строчными буквами. По перрону ходили немецкие солдаты, многие без оружия и вольяжно, как будто в увольнительном или даже в отпуске. Они ходили по перрону в одиночку и группками. Фотографировались. Вначале показалось, что их очень много. Пока не вывалились мы. Со всех грузовиков. В пальтишках были единицы. Вязаные кофты, жилетки, пиджаки - вот основа гардероба. На некоторых шапки и кепки. Платки. В основном в ботинках, туфлях. Мелькали иногда торбы, мешки из под картошки. Кто что успел ухватить.
Мы стояли так плотно друг к другу, что не заметно было ноябрьской влажности и прохлады. Но стояли так долго, что начали замерзать - солнце заходило за горизонт и задул неприятный ветер.
К станции подогнали вагоны. Полностью крытые - без окон. Парней запихнули в одни, девчат в другие. До того, как вагоны закрыли в небе ветром раздуло все хмары и стало видно низкое украинское небо и в нем взгляд выхватил снова мою планиду, когда-то летом моргавшую красно-желтым цветом над горкой, где Диканька.
"Девчонки, девчонки! Вон в той сторонце наша Диканька! Подивитеся!" - закричала я. Но никто не ответил. Тут я оглядела всех, кого могла и увидела, что девчонки сплошь незнакомые.
"А шо ж с Диканьки нема никого?" - поинтересовалась я на всякий случай.
" Та не вiдомо" - ответила стоявшая ближе всех деревенская девчонка в вышитой жилетке и с мешком из под картошки - "я з-під Миргорода"
Солдаты закрыли все вагоны и поезд тронулся. Первое время, наверное, пару часов все стояли как вкопанные и молчали. От неожиданности, от непонятности, от страха. От всего, наверное. Еще спустя какое-то время захотелось сразу есть и пить и спать. Но мы всё ехали и ехали. Я пошарила в торбе и там наткнулась на кусок хлеба и сала. И это был первый раз, когда я захотела есть, но не стала. Приказала себе не хотеть пока. Мало ли что там впереди? Лучше уснуть и поесть, когда уже проснусь. И я полусидя, полулёжа, прислонясь к стенке вагона закимарила, воспринимая окружающие шуршания внутри вагона и стук колес и редкие взвизгивания поезда.
Время шло невнятно. То ли сутки прошли, то ли полдня. Стало заметно теплее. И в первый раз состав остановился. Открыли вагоны. Станция была без опознавательных знаков. И только общие ощущения подсказывали, что мы все еще на территории Украины. Из девичьих вагонов никто не выходил. А несколько ребят выскочило на перрон ходили туда-сюда. Немцы стояли где-то в стороне, к вагонам не спешили. Но и глаз не спускали.
Один парнишка подошел к немцам и стал показывать, что хочет пить, а те показали на станцию. Что-то говорили ему. Видимо, он не понимал, поэтому пытался все интенсивнее показать свои пожелания жестами. В конце концов, немец просто отвел его туда. И так же привел назад.
Таким же образом на станцию сходили другие ребята. Потом немцам, видимо, надоело бегать с каждым и они разрешили нам выйти. Некоторые бросились справлять нужду в ближайших кустах, некоторые бегали поискать воды, некоторые искали среди ехавших в других вагонов своих...А я пыталась отковырнуть кусочек хлеба, не вынимая руки из торбы, чтоб никто не увидел.
По прошествии многих лет я часто спрашивала себя почему я не сбежала тогда. Почему не заметила в этом моменте лазейки для бегства? И не нахожу ответа, а точнее, нахожу так много ответов, что теряюсь в них. То ли я боялась новых и совершенно незнакомых мест, то ли понимала слишком хорошо, что вокруг одни немцы с оружием и буду среди них заметной мишенью. То ли я считала себя еще несамостоятельной школьницей. Или же мне катастрофически не хватало информации о происходящем. Еще возможно я попросту оказалась трусихой. Либо сама себя убедила в существовании судьбы, согласно которой мне и следовало оказаться на чужой стороне и испытать все страсти господни в соответствии с бабушкиным толкованием моего сна. Каковы бы ни были причины моего тупого следования в том вагоне до пункта назначения, но складывалось все так как оно складывалось - я медленно разжевывала рваные кусочки хлебного мякиша и ждала отправления поезда среди кучки таких же как я вчерашних семиклассниц и девчонок постарше.
Откуда-то появился чубатый хлопец явно постарше меня и поставил передо мной котелок с водой.
"На тебе, а то на станцию все равно уже не пускают, а я успел напиться. Чугунок сховай, на следующей станции заберу - опять шукать воды пийду" - сказал он и скрылся в гуще других ребят.
"Ой, ой, ой! Така малэнька, а уже хлопцу сподобается! То наш хлопец, не ваш - вертай де був!" - услышала я за собой завистливые девчачьи рассуждения
"Та вы с чего такое подумали?" - для меня еще долго были неясны понятия вроде предпочтении, симпатии, не говоря уже о любви.
"Як же! Вона в беретке! Цикава до невозможности!" - поддержала другая...
Дальше остановки стали более частыми, но короткими и все больше не на станциях, а в полях. Сбегать по нужде стало проще, а вот наполнять водой котелок у чубатого хлопца получалось все реже. И все меньше и меньше становились мои шматки хлеба и сала. Девчонки с вагона вымотались, осунулись и даже не цеплялись ко мне по поводу моего внезапного ухажёра. На одной из остановок он решился поговорить со мной подробнее и стал спрашивать откуда я и как оказалась в этом эшелоне.
"А, так ты дивчина миська. То я и думав шо за беретка!" - говорил он
О себе он что-то тоже рассказывал, но я все пропускала мимо ушей, поскольку думы мои были о бабушке Паше, о папке и о том чем же все это закончится. Навсегда остаюсь благодарна тому человеку. Не попади он на моем пути тогда - жажда бы меня задушила.
"Тримайся поруч мною. Я тобі знадоблюся" - предложил хлопец и последний раз передал мне котелок с водой. Это было вечером какого-то дня нашего пути.
На утро мы выгрузились.