В тысяча девятьсот семьдесят третьем году после окончания училища меня направили на Балтийский флот в ракетный полк берегового базирования – поселок Донское Калининградской области, мыс Таран, самая западная точка Советского Союза. Полк дислоцировался в парке, где ранее размещалась танковая дивизия вермахта Мертвая голова. Первое жилье я получил в доме, где раньше жили немецкие офицеры, эти дома стоят и сейчас, там по-прежнему живут офицеры полка, однако теперь другой армии.
Все шло хорошо, служба нравилась, мне досрочно присвоили звание старшего лейтенанта за отличное выполнение маневров с пятисоткилометровым марш-броском и успешными запусками ракет «земля – море», однако вдруг сменилось командование и поставило вместо старого кадровика – настоящего профессионала, своего человека, который затеял мышиную возню.
Опытные офицеры постепенно выдавливались, им на смену все чаще стали приходить молодые, дерзкие и амбициозные, умом они не блистали, зато знали, как стремительно сделать карьеру и перебраться в Москву. Таких, как генералы Трофимов и Варавва – героев культового в тот период фильма «Офицеры», в действительности в командовании, кажется, оставалось все меньше и меньше.
В один прекрасный день после очередных учений пришел документ, в котором черным по белому была указана цифра, всерьез обеспокоившая меня, – количество выпущенных на стрельбах патронов было завышено на порядок. Вначале мне подумалось, что произошла ошибка, однако непосредственный начальник дал понять, что требование исходит с самого верха и негоже нижестоящим офицерам проявлять детское упрямство, однако дело было вовсе не в детском упрямстве, я прекрасно понимал, кто окажется крайним в случае проверки.
Патроны к пулеметам и автоматам Калашникова – не канцелярские скрепки, они стоят дорого, в тех документах, которые мне следовало подписать, речь шла о многих тысячах советских рублей, что по тем временам было огромной суммой. Я буду приписками заниматься, а кто-то наверху на этих ложных цифрах выгадает государственные средства. Ниточка, скорее всего, тянется на склады. Хорошенькое дело! Они рисуют в документах цифры, списывают свои огрехи или, того хуже, наживают дивиденды, воруя народные средства, пущенные на вооружение, а я прикрываю своей подписью их дряблые зады. Нет, участвовать в таких делах я не желал.
Чутье меня никогда не подводило, и криминал я чувствовал кожей за три морские мили. Командиры других дивизионов, видимо, не поняли, в чем суть, ничего такого не увидели и подмахнули документ, а я отказался. С этого момента радость службы улетучилась как дым.
Все мои успехи стали неудачами, а обычные недоразумения, неизбежные на любой службе и в любом деле, превратились в непростительные дисциплинарные проступки. Такого-то числа я пропустил политинформацию, тогда-то вовремя не явился на доклад, в прошлом месяце без уважительной причины отсутствовал на офицерском собрании, а на прошлой неделе нагрубил подчиненному. Формально эти факты можно было интерпретировать как угодно. Кадровика не интересовало, что на политинформации я не был, потому что находился у зубного врача, на доклад задержался, так как непосредственный начальник вызвал, а подчиненному сделал суровое замечание, поскольку его несуразные привычки обязательно приведут когда-нибудь к порче дорогого оборудования.
Вряд ли надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, куда дует ветер. Кадровик подводил под неполное служебное соответствие, а следующим этапом планировалось мое увольнение из рядов военно-морского флота. Мало бывших морских офицеров трудится в нашем доблестном народном хозяйстве!
Меня поражало, что мой непосредственный начальник не мог противостоять явно тенденциозной компании по моей дискредитации. Кадровик продолжал рыть катакомбы под меня, без устали расставлял мины-ловушки, и что бы я не делал, все оказывалось не в мою пользу. При этом он постоянно намекал, что я сам во всем виноват. По тому, как у него загорелись глаза, стало понятно, что мне удалось, того, конечно, не желая, привнести необычайное оживление в его безрадостное канцелярское существование, и теперь каждое утро он шагал на работу, как на праздник.
Нервы натянулись до предела, и у меня, в самом деле, начались проблемы с подчиненными, начальниками и в семье. Видимо, на том и строился незамысловатый психологический расчет.
Теперь кадровик фиксировал вполне очевидные факты, к тому же появились довольно странные ранее не имевшие место поводы для выпивки, причем отказаться было нельзя, – тогда друзья-сослуживцы просто прекращали со мной разговаривать, и нервы, в конце концов, не выдержали.
Я послал в задницу махинаторов, карьеристов и интриганов, причудливо смешавшихся в моем воображении в одном флаконе, и накатал рапорт на увольнение по собственному желанию. Кадровик пригладил тонкие волосики на лысине, его черные усики довольно встопорщились, он посмотрел на меня как удав на кролика, тихонько взял документ и, не произнеся ни слова, бережно положил его в несгораемый шкаф.
Ничего не изменилось. Увольнять меня, оказывается, никто не собирался, а служба с каждым днем все больше и больше стала напоминать настоящий ад. Дальше так продолжаться не могло, однако что делать, я не знал. Денно и нощно перед глазами проносилась моя жизнь, вспоминались разные острые эпизоды, иногда всплывало встревоженное лицо отца. Интересно, как он поступил бы на моем месте.
Я стал вскакивать с постели по ночам, пугая жену, и вдруг в одно такое кошмарное раннее утро мне привиделся сон, который в действительности был воспоминанием. Я снова увидел себя на пляже, море неистово бушует, отец держит меня на руках, и я словно с небес услышал его голос.
– Стихия любит, когда с ней разговаривают, Саша.
Очнувшись в холодном липком поту, заснуть я больше не смог, и в тот же день двинулся в отдел кадров к моему мучителю. Усевшись прямо перед ним, я стал рассказывать свою биографию, однако так, чтобы он понял, почему я стал морским офицером.
История моего отца, фронтового разведчика, прошедшего всю войну с самого первого дня и не получившего ни одной царапины, даже контузии не было, а когда хоронили, люди, которые несли его боевые награды, выстроились в нескончаемую колонну, кадровика, кажется, нисколько не впечатлила. Роль сыграл совершенно неожиданный момент.
Я вскользь упомянул, как мы с товарищем спасли из Аджимушкайских катакомб девочку, при этом наши мальчишки-проводники погибли от взрыва коварной фашисткой мины-ловушки, и вдруг на глазах моего неприступного слушателя выступили мутные слезы. Оказалось, что ему вовсе не пацанов жалко, – просто его дядька, которого очень любила его мама, был пограничником и погиб в сорок втором году в этих каменоломнях.
Наш поначалу сухой, строгий и достаточно официальный разговор, начатый в кабинете, закончился теплой и задушевной беседой на кухне за рюмкой чаю. Загадочная улыбка вдруг тронула сиреневые губы офицера.
– Хороший ты парень, Александр Васильевич, однако пойми меня правильно, отстать от тебя я не могу. Система! Она, как чудовищный кит, съест любого, не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю. Мы для нее планктон, улавливаешь? Пока что могу отправить тебя во внеочередной отпуск, это я организую, однако после отпуска готовься к увольнению. Хочешь, сделаем по состоянию здоровья. Будешь упрямиться, получишь волчий билет – с ним тебя нигде на работу не возьмут.
По пути в Палангу с ее замечательными сосновыми лесами, белоснежными пляжами и изумрудным Балтийским морем мы с женой заехали в Калининград и на первом этаже Дома культуры моряков в ресторане «Бригантина», который в народе именовали «Бригадой», совершенно случайно встретились с Сережей Спицыным. Я чуть под стол не свалился, увидев своего друга детства, шагавшего прямо ко мне с широкой белозубой улыбкой!
Мы долго трясли друг друга в объятиях, точь-в-точь как герои фильма «Офицеры». Оказалось, что Спицын – моряк заграничного плавания и сейчас сохнет на берегу.
– Сергей, мне сказали, что ты погиб!
– А я, как видишь, жив.
– Выжил после дорожно-транспортного происшествия?
– Можно и так сказать.
Его туманные ответы насторожили, однако я не успел толком ничего расспросить, – вся в слезах прибежала бывшая одноклассница моей жены, она как раз была в Калининграде проездом, и мы договорились встретиться.
– Таня, Ирина погибла!
Ирина была их общей подругой с детства, не так давно она переехала в Калининград, успешно трудилась в бухгалтерии ремонтно-строительного управления, и вот такое несчастье!
У моей Татьяны слезы навернулись на глаза.
– Как погибла?
– Вчера пошла на обед, ее машина сбила насмерть, водитель скрылся.
Моя жена, а вместе с ней и я со Спицыным буквально онемели.
– Какой мерзавец, мать вся почернела от горя, – продолжала быстро говорить подруга. – Я места себе не нахожу, найдите этого подонка, ребята! Милиция ничего не делает, только изображает, что ищет.
– А вы знаете, где ее сбила машина? – вдруг спросил Спицын, когда наступила зловещая тишина.
– Прямо у крыльца ремонтного управления, где она работает… работала, это напротив пельменной. О, я сейчас с ума сойду!
Мы со Спицыным кинулись в управление, однако опрос вахтера и сотрудников ничего не дал. Тогда мы заглянули в пельменную, которая оказалась незамысловатой стекляшкой, работавшей только в летнее время.
Здесь наши вежливые и тактичные расспросы сразу принесли плоды. Женщина, мывшая посуду, запомнила Ирину – миниатюрную брюнетку с красивыми темными глазами. Она часто приходила сюда, брала свою порцию и скромно садилась в уголочек, опасаясь, кажется, лишний раз посмотреть в сторону.
– Волос у нее такой волнистый и черный, как смоль. Ах, как жалко девочку!
Вчера ее сбил новенький вишневый легковой автомобиль и скрылся. В марках машин она не разбирается, однако то, что автомобиль был совершенно новый, это точно. За рулем сидел какой-то симпатичный молодой человек, наша свидетельница его не очень хорошо разглядела, но запомнила, что он был молод, а лицо без бороды и усов, это совершенно точно. В салоне рядом с ним сидела симпатичная юная спутница.
- Эффектная особа, артистка, наверное!
Это сейчас уйма машин различных марок и расцветок, а в те годы было несложно понять, что вишневый легковой автомобиль, – это либо Волга, либо Жигули. Вероятность того, что такую редкую по тем временам раскраску имели новые автомобили других моделей, стремилась к нулю.
С помощью Сережиного знакомого сотрудника Госавтоинспекции мы без труда установили, что в городе имеется всего два недавно поставленных на учет совершенно новых автомобиля вишневого цвета, все они модели ВАЗ-2101. Один принадлежит Иноземцеву Петру Ивановичу, второй – Балясову Геннадию Федоровичу.
Петр Иванович с окладистой бородой бывалого моряка оказался одиноким пенсионером. Он напоил нас чаем с лимоном и охотно рассказал, что государство помогло ему, как ветерану, приобрести прекрасный легковой автомобиль, на котором он теперь без проблем ездит за продуктами и на дачу, и никто, кроме него, за руль не садится.
Гостеприимный хозяин, конечно, поинтересовался о цели наших расспросов, и нам пришлось солгать. Мы сказали, что автомобиль с похожими приметами ударил наш автомобиль у трамвайной остановки на Московском проспекте и скрылся. Теперь мы его ищем, так как милиция не пожелала искать водителя, поскольку царапина на нашем бампере – не повод для привлечения к розыску дорогостоящих сил и средств. Мы считаем, что, несмотря на незначительность происшествия, этого человечка надо бы найти, таким людям нельзя управлять транспортными средствами. Если мы найдем его, то подадим на него в суд, пусть возмещает причиненный нам не только материальный, но и моральный ущерб.
– Даю вам слово офицера, что я там не был!
Да и по приметам он был не похож. А вот Геннадий Федорович, плотный щекастый мужчина в солидном, однако далеко не пенсионном возрасте, встретил нас совсем по-другому. Услышав наш вопрос, а мы спросили, ездит ли он на своем вишневом Жигули, он захлопнул дверь перед самым нашим носом, не желая разговаривать, и вдобавок визгливо крикнул, чтобы мы немедленно убирались, иначе он вызовет милицию.
Я был в форме морского офицера, которая всегда вызывала доверие у наших граждан, поэтому его агрессивное поведение выглядело, по меньшей мере, странным. Пенсионерки на лавочке у подъезда охотно поведали нам, что у Балясова машины нет, однако пару раз видели, как какой-то чисто выбритый молодой человек на эффектной вишневой машинке-конфетке подкатывал к подъезду. Он, кажется, племянник Геннадия и живет в многоэтажном доме новой планировки на Советском проспекте.
Мы поспешили на такси по указанному адресу, и без труда нашли нужный нам дом. Теперь оставалось ждать, солнце клонилось к закату, однако, к счастью, наше бдение оказалось недолгим.
Едва мы засели в импровизированную засаду на лавочку у одного из подъездов, а всего их было два, как вишневый ВАЗ-2101 лихо подкатил к соседнему крыльцу, и из автомобиля выскочил с аккуратной стрижкой спортивной комплекции чисто выбритый парень, вроде бы приятный с виду, однако с достаточно заметными нагловатыми манерами хозяина жизни. В руке у него красовался великолепный букет белых роз, такие цветы в то время достать было очень непросто, наши грузовые самолеты в Голландию еще не летали, а под мышкой он нес туго набитый портфель.
Следом за ним из машины не вышла, а выпорхнула грациозная стройная девушка в полупрозрачном платье, сквозь которое просвечивало гибкое натренированное тело гимнастки. Бросив цепкий взгляд по сторонам, парень вместе со своей спутницей быстро прошел по асфальтовой дорожке через палисад, взбежал по ступеням и скрылся в проеме распахнутой входной двери.
Мы кинулись за ним. Спицын вдруг выхватил из кармана куртки блокнот.
– Саша, не дай ему зайти в квартиру, задержи на минуту, а я быстро осмотрю машину!
Такой завидный профессионализм снова насторожил меня, однако думать было некогда. Сергей встал на колени и заглянул под бампер, а я ринулся за нашим парнем.
Пропустив свою очаровательную спутницу вперед, он успел подняться на второй этаж, достать ключ, и я настиг его у двери в тот самый момент, когда он вставлял его в прорезь замка.
– Одну минуточку, молодой человек!
Наш парень оставил ключ в замке и недовольно обернулся.
– В чем дело?
– Давно были на машине своего дяди у пельменной напротив ремонтно-строительного управления?
– Никогда там не был. Чего вы людям голову морочите? Какое вам дело? Кто вы?
– Я – жених Ирины, – не моргнув глазом, сказал я, – той самой невысокой брюнетки с большими темными глазами, помните? Вы, наверное, куда-то очень спешили!
Веки нашего человека странно опустились, почти полностью прикрыв зрачки, а на губах заплясала наглая ухмылка. Он посмотрел на свою спутницу, и та вдруг так мило улыбнулась, что я без преувеличения просто остолбенел.
Парень покачал головой.
– Ты чего, морячок, сбрендил? Какая Ирина? Пить надо меньше!
Его девушка заразительно расхохоталась. Надо признать, смех у нее был – это что-то, очень обворожительный.
Он небрежно отпер дверь, одним рывком распахнул ее, галантно поклонился своей спутнице, и та, ослепив меня загорелыми голыми бедрами из-под задравшегося вверх края воздушного платья, бабочкой впорхнула внутрь.
Затем он, заметив краем глаза, что я не собираюсь уходить, вдруг резко захлопнул дверь, зачем-то снова запер ее, властно развернулся ко мне, достал из нагрудного кармана пиджака внушительную книжицу, обтянутую бордовой кожей, привычно развернул ее одной рукой и поднес к моему носу.
– Ай-ай-ай, как некрасиво получается!
– Что некрасиво?
– На, читай вслух, только без ошибок!
– Помощник прокурора города Калининграда Денисов Сергей Викторович, – машинально прочитал я вслух.
– Кого ловите, ребята?
Я в смущении потер нос.
– Извините, обознались.
– Смотрите, за такие приставания среди бела дня можно, как минимум, три года колонии получить. Наверное, загуляла с кем-то твоя Ирина, жених! Красивая?..
– Не то слово.
– Красивые они такие, им знаешь, какая узда нужна?.. Папа у тебя кто, – инженер проектного бюро? Сейчас это не котируется. Держи нос по ветру, моряк! Теперь товароведы и заведующие складами сногсшибательных Ирин по накладным оприходуют. Дай пройти!
Я был настолько обескуражен, что послушно отодвинулся в сторону. Мы едва не обидели уважаемого человека!
Денисов сдвинулся с места, однако моя ладная красивая черная форма задержала его. Он остановился, проникновенно постучал ногтем по моему серебряному погону и загадочно улыбнулся.
– Служи исправно, кашалотик, станешь адмиралом, встретимся!
Я счел целесообразным промолчать, а он, мурлыча по-французски песню Джо Дассена «Si tu t’appelles Melancolie», решительно шагнул на ступень, чтобы сойти вниз, однако в этот момент появился Спицын и решительно преградил ему дорогу.
Денисов с многозначительным хохотком обернулся ко мне.
– Еще один дуралей. Скажи ему, кашалот!
– Сережа, это не тот человек, он…
Спицын, не слушая меня, вытянул раскрытую ладонь перед самым лицом Денисова, на ней на чистом листке, только что вырванном из блокнота, лежала сплошь окровавленная тоненькая прядь волнистых черных как смоль волос.
– Ты плохо проверил свою машину, приятель, – под бампер-то не заглянул!
Наш человек диким носорогом ринулся по ступеням, но не вниз, а вверх. Я проворно ухватился за край его модного пиджака, однако в следующую секунду толстый портфель прилетел мне в голову с такой силой, что с треском лопнул по швам. Из объемистого нутра вниз посыпались консервные банки с икрой, палки сухой колбасы, балык, неимоверное количество плиток шоколада в разнообразной цветной упаковке и еще какая-то ужасно дефицитная по тем временам снедь.
Фуражка смягчила удар, я устоял на ногах и бросился вверх, туда, где по ступеням, поспешно удаляясь, дробно стучали металлические набойки модных чешских туфель. Бешеная гонка привела на самый верхний девятый этаж.
Здесь я почти настиг беглеца, однако он с разворота хлестко ударил меня острыми шипами роз прямо в лицо, отбросил букет, обезьяной прыгнул на пожарную лестницу, мигом взобрался по ней и юркнул в темный проем люка.
Колючки больно вонзились в кожу, но я не обращал внимания. Спицын где-то отстал, ждать его было некогда, я немедленно взобрался на чердак и увидел, как тень нашего парня стремительно промелькнула между внушительных ребер стропил.
Я кинулся следом, однако он неожиданно свалил на меня какие-то козлы, на которых стояла фляга с малярной краской. Белая тягучая жидкость окатила меня с ног до головы, безнадежно испортив форму, а мой беглец нырнул в слуховое окно.
Весь липкий и остро пахнущий, я вылез на крышу, однако нашего шустрого человечка нигде не было видно. Скат, крытый железом, был не очень крутой, и я без труда пошел по нему, однако в следующий момент пожалел, что оторвался от надстройки.
Совершенно неожиданно грохнул пистолетный выстрел, и шальная пуля, выпущенная в мою сторону, как видно, для острастки, прожужжала где-то не очень далеко от моего уха. Он был вооружен! У соседнего слухового окна вначале мелькнуло бледное лицо, а следом показалась рука с торчащим в мою сторону вороненым стволом.
Я спрятался за коньком крыши, и под его прикрытием, пригибаясь, кинулся вперед, стремясь как можно быстрее сократить расстояние и неожиданно выскочить прямо на беглеца. Ориентиром служил остроконечный верх крыши слухового окна, маячивший из-за конька. Раздался еще один выстрел, а затем вдруг послышался жалобный стон.
В этот миг совершенно некстати мой каблук, густо измазанный жидкой краской, скребнул по гладкому железу, я не удержался на ногах, покатился вниз и едва не свалился с тридцатиметровой высоты. Спасло металлическое ограждение, впрочем, довольно хлипкое. Я с силой вломился в него всем телом, тонкие стойки, накренившись, жутко заскрежетали и вспучили кровлю, однако, на мое счастье, устояли.
Когда я, сняв ботинки, хромая, снова подобрался к коньку, мне открылась следующая картина.
Денисов, уткнувшись измазанным ржавчиной лицом в кровлю, растянулся на крыше, а Спицын, оседлав его, крутил ему руки за спину. Я подобрался к ним, одним движением выдернул из брюк Денисова ремень и стянул им его пухлые кисти.
Оказалось, что Спицын вовсе не отстал, а выскочил на улицу, забежал во второй подъезд, поднялся по лестнице на чердак, и оттуда подкрался к Денисову со спины, когда он, сидя у слухового окна, высматривал меня. Сопротивляясь, негодяй успел выстрелить, однако, слава богу, пуля никого не задела.
Подобрав пистолет, лежавший на самом краю крыши, мы повели нашего озлобленного пленника обратно к той двери, за которой нас ждала его очаровательная спутница. Всю дорогу он изрыгал в наш адрес страшные проклятья и угрозы. Стараясь не обращать на них внимания, мы открыли дверь ключом, который вытащили из кармана хозяина, и вошли внутрь.
Увидев нас, грациозная девушка мгновенно поблекла, от ее стати не осталось и следа. Мы бросили Денисова в кресло и повернулись к ней.
– Вчера ваш ухажер насмерть сбил на дороге молодую женщину, и вы были очевидцем!
Она скорпионом, словно в спасительную щель, юркнула в приоткрытую дверь ванной комнаты и заперлась там изнутри.
– Оставьте меня! Я буду кричать. Милиция, милиция!..
Её словно услышали. В следующий миг в квартиру ворвались сотрудники милиции, как видно, кто-то из бдительных жильцов сообщил о стрельбе на крыше, и, никак не реагируя на наши пояснения и протесты, задержали нас.
По версии следствия выходило, что мы следили за Ксенией Уваровой, известной в городе солисткой балета, и ее женихом Сергеем Денисовым, а когда они вознамерились войти в квартиру, ворвались вслед за ними, связали жениха, после чего стали склонять невесту к интимной близости уговорами и подарками. Она чудом сумела вырваться и закрылась в ванной комнате, после чего по вызову соседей в квартиру прибыла милиция и пресекла преступление.
Дело, которое наш следователь нарисовал в своей голове (откуда он взял схему?), выглядело железобетонной цитаделью, и что бы я не говорил, в протокол ложилась его версия, а не моя. Меня не покидало ощущение гротеска, и часто казалось, что все происходит во сне. Я требовал очной ставки с Ксенией, в ответ он с милой улыбкой сообщал, что вначале мне следует подписать протокол допроса, однако я не мог подписать его, – там была изложена наглая ложь.
– Вы понимаете, что Денисов – опасный человек? Он незаконно применил оружие!
– Клевета на уважаемого человека! Еще одну статью желаете? Хорошо, организуем!
– Опросите жильцов!
– А мы, по-вашему, что делали! Дополнительные отделочные работы на чердаке и стрельбу из строительных пистолетов они приняли за перестрелку. Ошиблись!
– Мы изъяли у него боевой пистолет.
– Вы не изъяли, а отобрали у помощника прокурора табельное оружие, и это еще одна статья уголовного кодекса.
Неизвестно, сколько бы продолжалась мучительная фантасмагория, если бы на четвертое утро следователь с кислой улыбкой вдруг не подписал в моем присутствии постановление о прекращении дела. Я ничего не мог понять, на все мои расспросы он лишь покровительственно хлопал своей пухлой ладонью по моим лопаткам, нудно нывшим от долгого лежания на жесткой тюремной койке.
– Впредь будьте осторожнее, Александр Васильевич, и различайте, в какие дела следует вмешиваться, а в какие – нет.
– А Спицын?
– Его тоже выпустили, однако встречаться с ним не советую, не дразните, как говорится, гусей. Немедленно уезжайте из города. Где вы планировали отдых с женой, надеюсь, не забыли. О, там отличные пляжи, только с местным населением старайтесь не говорить по-русски, не все это там любят, выучите пару фраз на местном языке.
Все мои обращения в правоохранительные органы ни к чему не привели. Сергей Николаевич Спицын среди жителей города Калининграда не числился, а домашний адрес я у него не успел спросить, не до того было.
Несколько вечеров мы с женой просидели в «Бригантине», однако он не появился, а за нами стали наблюдать какие-то темные личности в штатском. По настоянию Татьяны мы погрузились на теплоход, отправились в Клайпеду и вскоре прибыли в Палангу, где без проблем сняли жилье у милого старика, говорившего по-русски с забавным акцентом, и потекли наши беззаботные дни отдыха.
Жене все было интересно, Паланга покорила ее, однако у меня отпуск проходил как на иголках, – я буквально не находил себе места. В конце концов, моя тревога овладела и Таней.
Мы не выдержали и уехали домой раньше положенного срока, чем крепко расстроили нашего чрезвычайно душевного квартирного хозяина, помнившего жизнь с царем и без царя, без советской власти и при советской власти, и успевшего за чашкой чаю много интересного рассказать нам на эту тему.
По возвращении в часть мой разлюбезный кадровик сообщил поразительную новость.
– Пришла разнарядка на учебу в Новосибирск на высшие курсы внешней разведки. Окончив их, сюда ты точно не вернешься, будут другие задачи. Поедешь? Как нарочно, никто не хочет с бухты-барахты уезжать за тридевять земель, да к тому же еще менять специальность. Тебе, Яковлев, повезло, как я понимаю. Наверное, твои художества в Калининграде кого-то сильно впечатлили. Вопрос прозондирован на самом верху, командование не возражает, дело за тобой. Скажи, ты согласен?
Я никак не мог понять, в чем причина столь резкой перемены, на все мои недоуменные вопросы он только ухмылялся, затем, наконец, сказал:
– Не могу поверить, что ты не знаешь, что Сергей Денисов – сын помощника начальника штаба флота.
– Не знаю! Что с того?
– Что, что! Понравился, наверное, ты ему, замолвил он за тебя словечко перед папой.
Ага, мы со Спицыным поймали его на неблаговидной истории, меня по идее должны были упечь в колонию, но вместо этого выпустили, а еще плюс ко всему Денисов упросил отца, чтобы меня прекратили преследовать с целью увольнения и направили на престижную учебу. Безусловно, новая стезя навсегда уведет меня от учений, стрельб и всех неоднозначных нюансов, с ними связанных, однако Денисову, наверное, больше делать нечего, – ах, как ему не терпится помочь мне! Не проще ли было упечь в тюрьму и забыть о моем существовании.
– Не тупи, – с досадой сказал кадровик. – Ты на крючке, теперь в любой момент тебе могут припомнить калининградское дело, так что не рыпайся, веди себя примерно и делай, что говорят. Повторяю, понравился ты наверху, будешь вести себя хорошо, адмиралом станешь, точно говорю! Теперь у тебя, Саша, есть волосатая лапа, а узда в виде калининградского дела – это для надежности.
Нет, такое объяснение меня не убеждало, здесь было что-то другое, а что именно, я не мог догадаться, поскольку не было полной информации. Как я ни зондировал почву, он больше ничего не сказал.
Мне вдруг подумалось, что, наверное, следует соглашаться, и теперь предстоял серьезный разговор с женой. К моему удивлению она согласилась почти сразу, у нее в Новосибирске, как неожиданно выяснилось, жили дальние родственники, очень душевными, кстати, людьми оказались.
Позже, когда я приступил к учебе, жена связалась с той самой своей калининградской подругой, которая нашла нас в «Бригантине», и услышала от нее неожиданное продолжение нашей криминальной истории. Суд приговорил Сергея Денисова к семи годам колонии за попытку изнасилования с отягчающими обстоятельствами и убийство по неосторожности. Что касается убийства, было очевидно, что речь шла о наезде на Ирину со смертельным исходом, однако я никак не мог понять, откуда взялась попытка изнасилования.
Как бы то ни было, Денисов-младший попал под следствие, после этого нас со Спицыным выпустили, а мой кадровик ничего мне об этом не сообщил, Я уверен, что он все знал, но не мог понять, почему он не сказал мне правду.
Так закончилось это странное дело, к которому мне так неожиданно и спонтанно довелось прикоснуться. В моей голове теплилась смутная догадка, что оставление меня в рядах флота и направление на учебу были как-то связаны с этой темной историей, однако в тот момент я не мог понять, как именно, и лишь через двадцать с лишним лет узнал разгадку.
10 февраля 2018 года