Их полуночный стяг

«Их полуночный стяг».
Глава 1.
Они блефуют.

Северян из наёмных ватаг не заметить было трудно. Народом они были шумным, драчливым, жадным до пива и баб. Вот только последнюю, нанятую королём ватагу разметали по полю, а частью утопили в болоте «кровавые драбанты», состоявшие на службе вольного города Торга. Проделали они это столь тщательно, что в расположении армии, всё-таки захватившей упрямый городишко, поговаривали о полном – до единого человека - уничтожении ватаги «Седого йотуна». Так что этот губошлёп, скорее всего, обычный одиночка. Молокосос, у которого едва пробивался пух бороды. Бестолковый искатель приключений и лёгких денег, сбежавший с какой-нибудь овцеводческой фермы, где изнывал от скуки и мечтал о великих подвигах.
«Недотёпа», - решила подавальщица и двинулась к парню с грацией шерстистого носорога, неся в каждой руке по винному кувшину. «Хотя, и большой, того не отнять, но посмотрим, сколько вина и пива выдует, прежде чем появится возможность обчистить его карманы. Может он на питьё и не силён». О моральных нормах, эта женщина, прожившая всю свою жизнь среди солдатни и наёмников, имела крайне смутные представления.
- Да я даже курить бросил, - пробасил юный бугай, плечи которого не каждому борцу было под силу обхватить, и, к великому изумлению подавальщицы, решительно отодвинул от себя кувшины. – Мамка сильно бранилась. Вот я зарок и дал. А теперь страдаю. Да меня скоро тошнить начнёт от собственной святости. Пожрать чего неси. А более ни-ни…
- А, может, всё-таки ещё чего… - подавальщица ещё не утратила надежды обобрать простофилю. Она сально улыбнулась и прижалась к его плечу обширным своим бюстом.
Девахой она была дебелой, грудастой, краснолицей и потной. Старина Бав – маркитант и, по совместительству, хозяин походной таверны – трёх больших шатров, пошитых из парусины – других и не признавал. Полагая разумно, что ежели пьяной солдатне будет за что подержать обслугу, а после и на сене с ней повалятся, то ему – Баву, с того только дополнительный барыш. Но на этого, крупного телом, но, видать слабого умом и бубенцами, парня, местная богиня любви и красоты должного впечатления не произвела. Он с брезгливостью отодвинулся, даже глаз не скосив на выпирающие из кое-как зашнурованного платья прелести.
- Ты… это… жратву-то неси. Да чтоб мяса побольше.
Подавальщица презрительно фыркнула и неспешно, даже очень неспешно, поплыла исполнять заказ. На последок она не забыла, как бы случайно толкнуть молокососа в плечо своей внушительной кормовой частью. Но тот, вот же непробиваемый болван, и на это её действие никак не прореагировал. Даже не возмутился, скотина, лишив честную труженицу удовольствия вдоволь поорать, и, возможно спровоцировать драку между клиентами; всё какое-то развлечение среди уныло-однообразных будней. Солдатни с утра в таверне было немного: офицеры лютовали в последнее время, шпицрутенами, козлами и плетьми вбивая в рядовой состав искреннюю любовь к дисциплине. По всему выходило – командование во главе с самим королём, его святейшим величеством Гастанием 3, планирует скорый штурм. Вот после этого действа, независимо от его исхода, пьянство в армии приобретёт масштаб эпический. А пока сидят тут человек с дюжину, последние гроши на пиве пропивая. Но для мордобоя и того было бы довольно. Ан, нет – не попался молодой в силки коварной тётки. Жаль.
«Может, хоть в жаркое ему плюнуть? – мстительно подумалось подавальщице. – Хоть так душу отвесть. – Она через плечо глянула на оставленного в одиночестве наёмника. – А и плюну. У нас, понимаешь, тоже своя гордость имеется». Тётка обозлилась на парня сильнее и не придумать. А с чего? Да она и сама не ведала. Просто день сегодня выдался такой, для этого растяпы неудачный.
Из дальнего угла, штопанной-перештопанной палатки, за этой комедией жизни наблюдали двое. Точнее, пялились-то все посетители, но эти присматривались с вниманием особым, глазами поедая тётку и юного здоровилу. Остальные, кто, будучи свободен от службы, и, видимо, пользуясь благосклонностью своих офицеров, принимали утренний стаканчик винца, быстро утратили интерес к пропыленно-пошлому моменту человеческого коловращения. Все, но только ни эта смурного и жёсткого вида парочка. И как только перед некурящим воплощением святости появилось блюдо с едва подогретой козлятиной, они переглянулись, встали, и, прихватив свой нехитрый скарб – оружие, да плотно перевязанный тючок, - направились к нескольким сложенным друг на друга пороховым ящикам, служащим здесь вместо столов, да и прочей мебели. Юнец, тем временем, ковырнув пальцем, что-то подозрительно похожее на плевок, и культурно обтерев его об штаны, принялся уплетать мясо с жадностью оголодавшего йотуна.
- Эй, красотуля, - громко позвал, гаденько ухмыляющуюся подавальщицу, тот из двух посетителей, что, по покрою одежды судя, запросто мог оказаться чародеем-нордманом. Тётка подозрительно на него глянула; эта самая ватага нордманов неделю назад, как покинула расположение армии, выполнять волю их нанимателя – короля. С тех пор об этих бузотёрах ни слуху, ни духу. Так откуда бы этим здесь взяться? Они не рохли, обидится не телята, вроде этого – некурящего. От них ощущение опасности не волной – а мощным валом исходит. Всё уже успели повидать, и, пожалуй, все мыслимые грехи совершить. – Оттай, толстомясая, - чародей, теперь-то тётка разглядела у него на груди небольшой, скромный медальон в виде ледяной звезды с заключённым в её контуре йотуном.
- Слушаю вас, маар… подавальщица, всю жизнь тёршаяся среди солдат всяческих экзотических народностей, нахваталась по верхам и различных наречий. На «маара» эти, сосулькой деланные, обидится не могут. Этот самый «маар» неизвестно, что значит, но так северяне друг к другу обращаются. Правда, остальных к Чистой вере принадлежащих, именуют, как-то не так, как-то очень заковыристо и без всякого почтения, мерзкие язычники. – Что угодно, маар… - Подавальщица изобразила профессионально-льстивую улыбку. И тут же получила заказ – кувшин вина. Да чтоб их этих, в сугробах выросших, метелью замело. Тоже была радость туда-сюда таскаться, ноги бить. – Он не пьёт, не курит и по женской части, видать, тоже не шибкий ходок, - буркнула подавальщица не очень любезно, кивнув в сторону, жрущего козлятину недоумка.
- Мы – пьём, - заговорил второй дядька, с мордой жёсткой и взглядом поедателя младенцев. Это тебе не юнец ясноглазый. Этот пороху понюхал и в жизни натворил всякого. Убийца он, как есть, - убийца. Уж тут-то прислужница трактирная ни в жисть не ошибётся.
- А платить, кто будет?
Этот, с людоедской рожей, отвязал от пояса тощий кошель и вытряхнул в пухлую тёткину ладонь последнюю пару монет.
- Хватит?..
На кувшин вина хватало. И подавальщица, невесело вздыхая, поволоклась в погреб; как-то не задался день – ни тебе постельного приработка, ни даже грошовых чаевых.  Может, хоть наёмники про меж собой подерутся – всё какая-то возможность грошей срубить, сделав небольшую ставочку. Вон, как этот здоровила на двух незваных гостюшек уставился, и блюдо от них локтями отгородил. Опасается – отберут?
И парусиновая таверна притихла в ожидании. Даже  Старина Бав быстренько скомкал свою обычную трепотню с посетителями и уставился на трёх северян, кумекая, не пора ли ему начать принимать ставки на победителя? Ишь кабан-то каков вымахал. И пусть эти двое тоже матёрые, но против такого зверя сила на силу, кость в кость переть, - людьми большого умения быть надо. Магия же в честной драке не допустима. Нордманы этот неписаный закон блюдут свято. Скорее, дадут себе левую руку оттяпать, чем такое святотатство допустят. А ещё ж у этого мальца, что иному великану фору дать способен, под плащом, мехом отороченным, - этот бы плащик, да после драки, как-нибудь себе прихватить, - на поясе такое висит, чего многоопытный Бав за всю свою жизнь не видывал. А если и слыхивал, то только в прабабкиных сказаниях про рыцарство. Булава! Настоящая. Тяжеленная. Шипастая. На её фоне, как-то терялся широкий нож в деревянных ножнах. Что - нож?  Пусть велик, пусть рукоять из бивня снежного слонопотама, но вещь привычная. А вот булава – это, штука редкая. Интересно, сколько за неё выручить можно?
Бав почесал макушку обкусанным ногтем, ещё раз глянул на северян и пришёл к печальному для себя выводу, что нет – драки-таки не будет. Поэтому, когда, кто-то из нетерпеливых служак, решил устроить самостоятельный сбор ставок, Бав шагнул к нему и смело поставил на мирный исход дела. После этого маленькое предприятие рядового само собой тихонько скончалось, и тут же начались предварительные прения, между всеми, кто уже успел вложить свои кровные в чужую авантюру.
Нордманам до мышиной возни континентальных грызунов, которых они откровенно считали, кем-то годными только на распевание религиозных гимнов, не было никакого дела. Беседа между ними велась тихая, но, по лицам суровым судя, - напряжённая.
- Я друзей не ищу, - стрельнув на парочку одним глазом, предупредил юнец. После чего предупредительно сжал кулак, показывая, насколько в действительности он не ищет этих самых, друзей, приятелей, родственников и свойственников.
Но двоих сорвиголов этот весомый аргумент не отпугнул.
- Клоц, - просто представился тот, у кого физиономия напоминала морду таёжного хищника, от коего только серебряным копьём и отобьёшься. И то если трезвый и… втроём. – Брадобрей.
Парняга, услышав столь несоответствующее этому человеку прозвище, сначала хотел посмеяться. Но поймал взгляд ледяных глаз и мудро  решил смешок проглотить. Брадобрей, так Брадобрей. Может, человеку нравится бороды того самого… брить. Он ещё раз глянул на собеседника. Пожалуй, правильно не стал смеяться. По его виду судя, этот бороду сбривает вместе с головой.
Клоц продолжил:
- Ты не из Круга двенадцати. – Парень угрюмо кивнул. – Не смущайся – я тоже…
А вот эта новость так новость. Судя по одежде – форменным куртке и штанам, пошитым из кожи ледяной змеи, да по тяжеленным ботинкам с голенищами высоченными, эти «господа» принадлежали к ватаге – сиречь официальному военному отряду. А таких формирований в Снежной обители – их общей родине, - было ровным счётом дюжина. И принадлежали они к определённым нордманским родам-коленам. Бастардов и детей всяческих изгоев в ряды ватаг принимали только за выдающееся мужество. Собственно потому великан-ребёнок и сбежал с фермы зануды-отчима, алкая геройством своим заслужить эту честь.
- Багорольд, - представился он. – Байстрюк, отца не ведающий.
Он не преминул отметить, что маг, пока, и не подумал представиться. Ну, это дело обычное. Адепты магии – люди чертовски скрытные. И ко всему, что касается их имён и прозвищ относятся более чем серьёзно.
- Жреческие обряды тебе ведомы? – этот вопрос Клоца застал Багорольда врасплох. Он-то уж собрался расписать землякам, как ловко он со своей булавой обращается. А ещё умеет жулить в кости и карты. Так же и до разных фокусов охоч, и горазд их показывать. А тут – про жречество.
Но лицом в грязь он не ударил:
- Матушка моя в сём сложном деле сведуща была, так обучила кой-чему.
Клоц и маг удовлетворённо переглянулись.
- Знаешь, что такое блеф? – Маг впервые вступил в беседу.
Юнец кивнул. Как не знать. Бывало, на ярмарке знатных игроков обставлял. Тем он и похвастался.
Клоц поджал губы, выдавая свои большие сомнения. Но, видимо, выбора у него не было, и он решился:
- Тут игра серьёзнее ярмарочной. В заклад голова пойти может.
Багорольд едва не поперхнулся от забубённой радости. Вот оно - геройство. Само в руки прёт. Но осторожность всё-таки не помешает:
- А ты сам-то кто таков будешь, что такие дела земляку предлагаешь?
Брадобрей закатал правый рукав. Там уродливым рубцом, совсем ещё свежим, пламенела оскалившаяся голова седого йотуна – знак лейтенанта ватаги. У Багорольда округлились глаза; не член Круга в офицеры вышел!? Ого ж… Такой знак никак не подделать; его ватажный маг ставит с дозволения и в присутствии старшего офицера.
- Ватаге «Седого йотуна», - снова заговорил маг, - для получения контрактных денег нужен офицер, стяг ватаги и… жрец. Офицер есть, - он кивнул на Клоца. – Стяг мы сберегли, но чтобы надуть местного хренова королька, нам недостаёт жреца.
Юнец отодвинул козлятину.
- А где сама ватага?
Ответом ему было угрюмое молчание.
- Чёрт с вами, - махнул он рукой. – Расскажете в другое время и в другом месте. Одеяние жреческое имеется?
Маг похлопал по тугому свёртку, что таскал с собой.
- Не знаю подойдёт ли… Уж больно ты велик. Но, тут уж ничего не поделаешь.
Багорольд решительно поднялся, направляясь вон из таверны. И то – не здесь же перевоплощаться из простого наёмника без контракта в жрецы ватаги. За ним двинулись Клоц и маг, окончательно разочаровав посетителей, и вызвав тёплые чувства у старины Бава. Хитрый жук не прогадал и теперь настоятельно требовал свой выигрыш.

Глава 2.
«Йотун» и «кровавые» драбанты.
Ватага - название старое, современным реалиям войны нисколько не отвечающее, но прижившееся и привычное. Нордманы по-прежнему именовали свои полки ватагами, взяв от народов с Континента лишь наименования воинских званий. Сделано это было из соображений исключительно практических и, на удивление, быстро прижилось среди верных традициям сынов Севера.
«Седой йотун» был одним из дюжины родов, входивших в Круг равных, или Круг двенадцати – объединение осуществлявшее управление северными и приполярными землями. Без воли старейшин Круга ни одна ватага не покинула бы родных пределов. А как же тогда сыскать хлеб насущный, если главный доход род получает от сдачи в наём своих мечей. Время оных, правда, давно минуло. И сейчас в ходу мушкеты, да пушки. Но велика ли разница? Северные ватаги правителями всех стран Континента ценились высоко, потому что эти бородатые черти дрались, словно выходцы из самых глубин ледяного ада хоть с мечами, хоть с ружьями, хоть с дреокльём в руках. А то и просто голыми грабками.
Наниматели предпочитали с северянами не ссориться, и, обычно строго выполняли свои обязательства. А ещё наёмников из заснеженных краёв старались не предавать. Хотя такое всё-таки случалось.
Гастаний 3, король божьей милостью земель приморских, носящих название Рохт, с младых ногтей, ещё инфантом будучи, сокрушался по поводу мизерности своих пределов. А виной всему бестолковость в деле военном его родного папаши, тоже короля, понятное дело, но ставшего монархом по чистому недоразумению небожителей. В разе всяком так считал его сынуля, заодно уж, надеясь, что настоящим его родителем был посол Амольтуна – герцогства вольного и задиристого. Ходили в своё время упорные слухи, что папа-король весь жар сердца своего потратил на накопление всего мало-мальски ценного от драгоценных каменьев и золота, до творений всяческих там ваятелей и живописцев, а на жену свою – её величество Брасисерву – внимание обращал раз в год. И это в лучшем случае. Брасисерва, понятное дело, тосковала. И от той тоски перетаскала к себе в постель всех дворян Рохта. Однако Гастанию никто из них в качестве гипотетического родителя не глянулся, и он постановил для себя, считать в качестве такового, лихого амбассадора Трехта, что тоже не миновал жарких объятий королевы. Доказательством тому было отравление горячего посланника грибной подливкой. Гастаний, повзрослев, решил, что послы просто так мухоморами не травятся. Значит – было, за что его папе обидеться на Трехта. А за что же ещё, как ни за появление приплода в царственной семье? Остальных королевиных воздыхателей его величество ведь не тронул. Те, кто успел примереть, сделали это самостоятельно либо на охоте, панцирными жуками в мелкие клочья разорванными, либо на войне, а самые отважные, приняли смерть свою по причине истинно рыцарской – от безудержного пьянства. Собственно и родимый папенька, Гастаний вторый, имевший в народе прозвище Кубышка, тоже опочил от чрезмерной приверженности к содержимому винной бочки. Сынок его, еле дождался кончины родителя, на которого, к слову, был похож и ликом и телосложением; экий однако казус фортуны. И, едва присыпав папашу землицей, тут же начал свою первую войну.
- Хватит мне сидеть на клочке земли, размером с деревенский огород! Пора моим гвардейцам высунуть сизые носы из тёплых казарм и показать всему миру, чего стоит Рохтанская сталь.
Соседи такой горячности юного монарха не одобрили и пребольно щёлкнули ему по носу; заодно уж частым гребешком пройдясь по его армии, сократив её вдвое и заполнив богадельни и рынки Рохта толпами обездоленных калек. И всё бы ничего – вид человеческих страданий не трогал чёрствого сердца новоиспечённого завоевателя, вонь гниющих ран не оскорбляла его обоняния, - но к своему великому удивлению король обнаружил, что его казна… пуста.
- Как так!!! – что есть мочи вопил его величество, в ярости тряся брылями раскормленных щёк. – Мой папа копил-копил. Всю свою жизнь копил, старый он скряга. А я и года не правлю как… Ка-ак!? – обращался он к придворным. Те смотрели на него честными глазами и лишь разводили руками. Они и сами не понимали, как это им удалось так быстро всё разворовать. Тырить-то было что. А ишь ты, как неожиданно всё опорожнили.
- Война, - первым решился подать голос полковник Пуль.
Что ж, не принимать в расчет подобный аргумент, было решительно невозможно. Однако…
- Казнокрадство, - при личной аудиенции, вкрадчиво шепнул на ушко королю милый толстячок барон Гиава, в ту пору скромный секретарь в канцелярии Гастания.
Гастаний стиснул челюсти и сжал ладонями своё некрасивое, покрытое бородавками лицо.
- И что мне делать? – спросил он у равнодушных небес.
И небо ответило ему тихим голосом Гиавы:
- Пригласить к беседе полковника Пуля.
После, они втроём говорили долго. Наверное, до самого утра.
- Как мне развязать тот запутанный узел, что затянулся на моём кадыке по моему же собственному недогляду и зряшной веры в человеческое благородство? – вопрошал король.
И Гиава сказал:
- История.
Король непонимающе на него уставился. Он был ещё юн и неопытен.
- История, - вторил секретарю полковник. Они оба были умны.
- А ещё деньги, - не унимался Гиава.
- И деньги, - басовито подтвердил Пуль.
Гастаний тогда только чудом не взорвался и не послал обоих советчиков на плаху.
- Дьявол залягай копытами вас обоих! Причём здесь потаскуха История? И, где мне взять эти самые деньги?
- Продать произведения искусства, - сказал секретарь. – Те, что ещё в паласах ваших вельмож не осели.
- Чтобы показать банкирам, что вы достойны большого займа.
- И чем мне в последствии га…
-…сить долги? – секретарь позволил себе перебить монарха.
А полковник, вставляя свои три медяка, не дал Гастанию сорваться на несолидную истерику.
Когда он начал втолковывать монарху прописные истины, Гастаний понял, как благоволит к нему Создатель небес и тверди, что послал ему таких замечательных советников.
История – эта высокоумная подстилка всех, забравшихся на трон, помогла Гастанию понять, что переть в лоб на каждого врага – дело не самое умное. И вскоре в приграничных областях соседних государств начались волнения населения. Оно, это самое население, как будто враз прозрев, стало склоняться к тому, что их законные правители жалкие узурпаторы, а вот Гастаний – это, да, это истинный светоч самим богом определённой власти. Потом был сделан заём. Международные банкиры поморщились, но выдали кредит беспокойному королю. Заём был потрачен с умом – на воссоздание уничтоженной армии, а также – на свадьбу.
Да, Гастаний связал себя священными узами брака, тут же присоединив к своей короне одно независимое графство и получив повод к нападению ещё на три спорные территории. Что ж, повод был использован. И кредит короны был погашен. Но тут же был взят следующий. И вскоре толстосумы с удивлением обнаружили, что часть ростовщических контор принадлежат не им,  а неугомонному Рохту. Деньги в казну полились рекой и вскоре Пуль – уже генерал, повёл свои полки вдоль побережья Янтарного моря, прибирая к рукам торговые города, известные своими вольностями, и алчно поглядывая вглубь Континента. Но, чтобы сунуть туда свой многострадальный нос, умудрённый прошлым щелбаном король, надумал полностью отрезать внутренние страны от моря. А для этого нужно было захватить Торг – крупнейший город порт в этой части мира.
Захватить – уже задачка не из простых. Однако удержать его – проблема достойная гения.
- Нужны северяне, - сказал королю Пуль. И его тут же поддержал Гиава, уже тайный советник и глава подковёрной дипломатии, сиречь – шпион над шпионами.
- Северяне стоят огромных денег, - накуксился король. – К тому же они требуют долю с добычи. А это означает разграбление Торга. А разграбление это… - он причмокнул лепёхами губ. – Что проку мне будет в уничтоженном порте и городе? И потом: я планировал привлечь корпус… а, чёрт бы их побрал, - ватагу «Шерстистого носорога» к вторжению внутрь континента. А таких трат даже моя казна себе позволить не может.
Король лукавил. Все уже заметили, насколько он стал похож на собственного скаредного батюшку. Жадность полностью овладела его сердцем. Жадность и неутолимая жажда власти.
- И не стоит забывать о делах внутренних, - король говорил о том, что было ведомо ближайшему кругу.
 В последнее время, аристократия, имеющая родственные связи по всему приграничью, стала плести интриги с явным нацеливанием на корону. По мнению многих влиятельных баронов и магнатов – сей предмет довольно свободно елозил по макушке Гастания. Толкни бородавчатого лягушонка чуть сильнее – корона и свалится.
- Боятся, стервецы, что я их родню, как каплунов ощиплю и изжарю, - Гастаний позволил себе улыбнуться. Уж он-то со своим головным убором расставаться совсем не хотел. И предпринимал для того определённые, не всеми примечаемые меры. – Но я не намерен закрывать глаза на их плутни…
- Ваше величество, - всплыл умница Пуль. – У меня есть план, по которому вы сможете избежать больших трат и взять под контроль Торг. Господин Гиава уже ознакомлен с ним, и в целом его одобряет.
Король прожёг взглядом двух скорпионов.
- План?.. Кхм, а враги внутренние? Я бы предпочёл сначала с ними покончить. А впрочем… излагайте, - бросил он нетерпеливо.
Они изложили и уже через месяц ватага Седого йотуна числом в тысячу отборных пехотинцев, выступила быстрым маршем к западным слабозащищённым пригородам Торга. Боевая задача, поставленная перед головорезами полковника Грозза была сложности невеликой, но требующей особой нордманской стойкости.  Предполагалось захватить три городских района и стянуть на себя основную часть защитников города. В этот момент по Торгу ударит основная армия Рохта, а с моря подойдут галеры битком набитые королевскими гвардейцами. Обороняющиеся будут растерзаны в клочья. А храбрые северяне за своё мужество, помимо оговорённых контрактом сумм, получат сутки на разграбление сытеньких пригородов.
Гроззу не очень понравилось, что сам город им не отдают, но ведь и трудов особых, при исполнении воли нанимателя не предвиделось. А четыре тысячи дукатов в качестве премиальных – это четыре тысячи дукатов. На них Рохт мог построить пару фрегатов. Обойдётся Гастаний без новых игрушек – это золото утечёт в заснеженные владения Круга. И конечно не стоит забывать о призовых суммах. Грабёж – дело прибыльное.
Полковник, внимательно карту изучив, двинул своих парней, путём не самым гладким – вдоль болота, - зато самым коротким. «Пройдём, - решил он. – И артиллерия не увязнет». Две лёгкие полевые пушки влачили по три пары здоровенных косматых быков. Эти чудовища по семь футов в холке при нужде и гаубицу из трясины вытащат, а тут шестифунтовики. «Болото - ничего, кому повешену быть, тот не утонет, - рассудил полковник. – Но осторожность иметь надо». Стрелянным он был дядькой, битым жизнью. Дозоры вперёд выставить не забыл. Фланговое охранение… А как без него? Ну и арьергард в полсотни бойцов – это так, на всякий случай.
- Йотун с нами, - довольно крякнул Грозз. – Двинули, парни. - И колонна, штыками ощетинившись, чтобы сразу в сечу кинуться, качнулась вперёд.
Пошли.
И шли без особых приключений пять миль. Уж и сизые дымки Торга видны стали, когда дозорный сообщил Гроззу неприятную весть: они нарвались на разъезд неприятеля. Полковник чертыхнулся: не вышло остаться невидимками.
- Кто там нас встречает? – спросил больше для проформы.
- Кавалерия – был ответ. - Драбанты.
Грозз призадумался. Драбанты – тяжёлые всадники вооружённые несколькими пистолетами или короткими карабинами – гроза любой пехоты. От них одним каре не отделаешься.
- Доспех рассмотрел? - подозревая худшее, спросил Грозз.
- Как засохшая кровь цветом.
Дозорный был ветераном и сейчас он прекрасно понимал, что такое известие никак не может порадовать его командира. Цвет доспехов яснее ясного говорил, что разъезд принадлежал к корпусу «кровавых» драбантов. А эти парни по лютости в бою самим северянам не уступят. К тому же кирасы их были не стальными. Что сталь? Разве только против пуль на расстоянии дальнем. А против магии – уже и не помощница. «Кровавые» драбанты такую броню не носили. Нет. Эти дьяволы имели доспех особый – из панцирей гигантских жуков слаженный. Лёгким он был. Прочным. И от вредоносной магии защищал своего обладателя надёжнее ангела хранителя. Такой доспех заклятием прошибить можно было разве что в упор. И чародей должен быть куда сильнее аколита или даже того, кто только что преодолел обряд посвящения в маги.
То, что магистрат Торга мог себе позволить нанять лучших на Континенте кавалеристов, полковника не удивило. Торг – город богатейший. Удивление достойного офицера вызвало само присутствие здесь окаянных драбантов. Генерал Пуль собственной семьёй клялся, что кавалерии здесь нет и в помине. Мол, шпионы донесли только о пехоте, ополчении, да артиллерии. Но артиллерию горожане никогда за стены не выведут. Что ж они совсем пыльным мешком из-за угла стукнутые.
И всё же Грозза стали одолевать дурные предчувствия. А тут ещё примчался вестовой с левого, не прикрытого болотом, фланга.
- Пехота! Тысяч пять при шести орудиях.
- Что!? – взревел Грозз. – Какая пехота!? Откуда бы ей…
Договорить ему не дал ещё один гонец, присланный из арьергарда:
- Драбанты. Не меньше пяти сотен. Готовятся к атаке.
Вот тебе и разъезд кавалерии.
- Разворачиваем колонну. Уходим.
Только бы ноги успеть унести. Толковому офицеру не понадобилось много времени, чтобы оценить обстановку и понять – их предали. Северян просто послали на убой, отвлекая защитников города от основных сил Гастания.
Но тут раздались предостерегающие крики. К колонне мчались бойцы, отправленные в дозор. Кто-то из них, даже разрядил в воздух мушкет, предупреждая своих о свалившейся на их голову новой беде. Грозз раздвинул подзорную трубу. Впрочем, и без неё было видно, как бегущих пехотинцев настигла лавина «кровавых» всадников. И минуты не прошло, как северяне были расстреляны, драбанты – числом едва ли меньшим трёх сотен, не сбавляя хода, ринулись на ничем не защищённую колонну.
- Каре! – рыкнул полковник. – Стяг – в центр. Будем пробиваться назад… Или умирать. Но умирать стоя.

Глава 3.

Резня и Обет.

Панцирные жуки и кавалерия: что между ними может быть общего? Одни – здоровенные насекомыши, на которых, как утверждают бабки на базарах, - даже летать способно, если особый заговор знать. Прочность их «доспеха» такова, что взрослую особь издали штуцером можно только в глаз поразить. А глазки у жуков, кои размером с пресловутого шерстистого носорога, никак на блюдца не похожи. Крохотные у них зенки: поди - поцель. С мушкетоном на такого монстра не пойдёшь. Со штуцером, разве что. И то, если ты замечательной меткости стрелок, а за спиной у тебя, храбреца, ещё два десятка таких же отважных парней. Можно бы, правда, свинцом их накормить, если исхитриться попасть здоровенной пулей в пасть, но та надёжно прикрыта огромными хелицерами. Тут уже одной меткости мало. Тут только с божьей помощью. А у богов заботы и поважнее сыщутся, чем пособлять всяким отважным до дурости охотникам.  Ну и хватит покуда о шестилапом чуде природы.
Кавалерия! О ней сейчас главный разговор.
А точнее – о «кровавых» драбантах. И до определённого времени, они впрямь драбантами и были...
Тридцать пять лет назад, некий юный кавалер Аттрасто Шелль Брюм, по протекции своего дядюшки, был зачислен в кавалерийскую охрану одного сиятельного герцога. Пара лет промелькнула для молодого повесы – он и не заметил. Кутежи, женщины, соревнования в лихости. Драбанты были дворянами задиристыми, но даже из них герцог выбирал настоящих бойцовых псов. А отобрав таких, немедля отправлял их на «приручение» к полковнику Уилли Корноухому. Ой, рискни его так в глаза назвать!.. На памяти Брюма таких бестолковых храбрецов-гордецов было человека четыре. Да, точно – четыре. Потому, что именно собравшись вместе, они Корноухому вызов и бросили. Так прямо и сказали: «Ах, ты ж корноухая шельма. Да мы тебя сейчас…» Он на них посмотрел, ухо своё отрубленное пальцами тронул и убил всех четверых наглецов, сорванным со стены подсвечником.
Кстати, никто так и не прознал, какое же настоящее имя, то, что даётся при рождении, было у бешеного Уилли. К нему все и всегда обращались только – «полковник».
Аттрасто Шель Брюм отвагу свою доказал быстро. Гибкость ума, ценимую полковником ничуть не меньше – тоже. И он уже мысленно примеривал офицерские эполеты, как случилось дело, для военного люда, в общем-то, привычное, но от этого, ничуть не менее гадостное.  Герцог и его драбанты угодили в засаду. Родственники на корону герцогскую глаз положили. А тот, негодяй, никак помирать не желал. Хотя летами уже был зело стар – сорок третий годок разменял. Родне надоело ждать, когда он скопытиться, и они, про меж себя потолковав, решили ускорить процесс.
Герцог, на охоту отправляясь, с собой взял всего десяток телохранителей и счастье Брюма, что он тогда в их число не попал, получив ещё с дюжиной дворян, право на недельный отпуск. Воспользоваться им молодая, наглая поросль не успела, потому что ночью прискакал Корноухий, а при нём ещё только один всадник. Поперёк седла полковника, безвольно свесивши ручки, болталось ещё теплое тело герцога.
Уилли, с ног по самую макушку залитый чужой кровью, тут же призвал к мести. И то, понимать надо – смерть хозяина, какой удар по репутации. Драбанты переглянулись, и, не сговариваясь, двинули в герцогский арсенал. Пятнадцать бойцов – велика ли сила!?
Каждый взял себе по карабину и засунул за пояс по паре пистолетов.
«Мало, - заявил Корноухий. – Прямо в логово к заговорщикам нагрянем. А там их, считай полсотни. Никак не меньше». Пришлось искать седельные кобуры. Повесили ещё по четыре на каждого конягу. – «Теперь другой разговор, - удовлетворённо пробурчал в усы Уилли. – А мы, выходит, отныне уже и не драбанты… - Тут он скорчил недовольную мину. – Мы – драгуны. Конная пехота. Да-с… она самая и есть. Двинули».
Они нагрянули в загородный павильон, где праздновали знаменательную и своевременную кончину герцога безутешные родственники со свитой. И – ошибся полковник - набралось их общим числом не пять десятков, а семьдесят чуть хмельных человеческих рыл.
Утром, после кровавой бани из поместья выехали только десять всадников с обозом.
А вот теперь, снова слово о жуках.
Покончив с «осиным гнездом», оставшиеся в живых драбанты-драгуны, приступили к взысканию репараций с проигравшей стороны. Грабёж – дело обыкновенное. А, коли уж так свершилось, что поставили они себя вне закона, так и вовсе – естественное, ибо скрываться от преследований короля, лучше с тугой мошной. Трофеи оказались богатыми: одних дукатов набралось не менее тысячи. Камни драгоценные, да побрякушки ювелирные: кто же их считал? Но главным во всей этой добыче было то, что они отыскали в складе при мастерской – готовые доспехи, изготовленные из панцирей тех самых жуков и под самый потолок – заготовок.
Кое-кому из десятка уцелевших доспех сразу подошёл. Глянул полковник на них, и потянулись его пальцу к обрубку уха.
- Кирасиры. Ей-бо, кирасиры.
- И кто ж мы теперь? – спросил кто-то, от горячки боя ещё не отойдя. – Драгуны-кирасиры или кирасиры-драгуны? Чёрте что и с боку бантик получается.
Корноухий насупился: правда, кто они отныне? Может, просто одуревшие от крови разбойники? Нет. Это ему точно было не по вкусу.
- Драбантами мы были, драбантами и останемся. «Кровавые драбанты», против всего Континета, - объявил он жёстко. – А жучьи доспехи, нам знак от самого Создателя небес и тверди. Найдём мастеровых, и каждому из нас по фигуре подгоним новую амуницию. А остальное… Остальное берём с собой; запас задницу не клюёт. По коням. Уходить пора.
Потом на них началась охота, продлившаяся четыре года, ровно до тех пор, покуда их отряд, на ту пору уже в сотню отчаянных рубак, ни нанял один из портовых городов, для защиты устья реки и побережья. С тех пор драбанты стали одним из самых дорогих наёмных подразделений. И весь их путь был отмечен густо-рубиновым цветом. «Кровавые драбанты» - лучше и не скажешь.
Репутацию свою они берегли пуще зеницы ока. Потому-то, когда магистрат, к теперь уже полковнику Брюму среди ночи заявился и сказал, что шпион доставил ему сведения самого неприятного характера, Аттрасто Шель, тут же велел ему прекратить канючить и всё изложить точно, и, по возможности кратко. Когда же, трясущийся, как желе городской чиновник, объявил о том, что на Торг идут северяне…
- Пехота… как их там? Седой утум… Седой ёмун?..
- Ватага «Седого йотуна», – осклабился Брюм. – Что ж – хорошая весть.
- Хорошая!?. – ужаснулся магистрат. – Да они же сущие дьяволы.
- Дьяволы, - не стал спорить полковник. – А я, по-твоему, кто?..
Ушлый Брюм вдруг ощутил, какой шанс дарит ему судьба в лице этого, сотрясаемого страхом, чинуши. На Континенте среди наёмных отрядов, у «кровавых» драбантов конкурентов было мало. И всё-таки они были; взять хотя бы  «медвежьих всадников». Двести прирученных горбатых медведей, шутка ли? И пока, платят им гораздо больше, чем драбантам. А ведь у Брюма в подчинении почти тысяча сорвиголов. И они привыкли жить хорошо. Как же поднимутся ставки драбантов, одолей они северян. Дух захватывает. «Только обязательно нужно их стяг захватить, - думалось полковнику. – Эту иссиня чёрную тряпицу, на которой серебряной нитью вышит уродец йотун, рычащий на полумесяц с семью звёздами. – Он шумно выдохнул, стараясь унять волнение. – Но для этого их нужно вырубить всех, этих обросших бородами дикарей. Дело непростое». Полковник надолго задумался, а магистрат, посчитав, что Брюм, осознав, с кем ему придётся скрестить клинки, спразднует труса, едва обивку стула седалищем не протёр. Так и елозил по ней вспотевшим задом.
- Человек, что сведения принёс, надёжный, - спросил полковник.
- При самом генерале Пуле состоит. Жизнью рисковал, отлучаясь, чтобы вовремя сведения те доставить. Никому их не доверил. Всё – сам. – Он шмыгнул носом: - Давно ему приплачиваю. Ни разу он Торг не подвёл.
Аттрасто Шель Брюм неопределённо хмыкнул. А магистрат тут же решил, что парик, который сейчас прикрывал чиновную лысину, придётся выкинуть, столько пота он впитал, что никакими благовониями вонь уже не вытравить.
- А что ещё шпион на хвосте принёс? Король Гастаний не дурак. Не станет же он одной тысячей Торг штурмовать?
Магистрат мелко-мелко закивал:
- Не станет, истинно – не станет. Птичка мне напела, что задачу у наёмников другая: перекрыть дорогу от Торга к городам-соседям, что южнее, дабы не позволить нам, честным коммерсантам, выполнять обязанности по договорам. Это озлобит соседей… Озлобит-озлобит, уж я нас, торгашей знаю. Не выполненные контракты. Недопоставленные товары. Я уж молчу о суммах, что Торгу придётся выплатить в качестве неустойки. Пошли он, злодей, разбойные шайки, так мы бы их разметали. А с северянами это не выйдет. Тут армию высылать надо. Город на ту пору останется без войск. Тут-то Гастаний с моря и ударит.
Полковник подтянул губы, едва ли не к самому носу. Сомнения конечно присутствовали. Но в деле военном, никогда и ничего не бывает абсолютно ясно. А в стратегии Гастания резон определённо был.
- Что ж, - решил Брюм, - тогда сработаем на опережение. Перехватим их ещё на марше. Выведем войска из города… Успокойтесь, магистрат, всего на несколько часов. Солдаты вернутся в казармы ещё к вечерней молитве. Ну, и чтобы вас совершенно успокоить, пусть ваши люди сопровождают врага на расстоянии. Мне нужно знать только одно: по какой из дорог пойдёт колонна. Я подозреваю, что они выберут направление вдоль болота. Там практически нет наших разъездов. Но… лучше иметь полную уверенность. Мы же успеем перекрыть любую из дорог. И прихлопнем йотуна, как муху. Но, чур, их стяг – мой…
 На том и ударили по рукам, после чего магистрат, умчался поднимать гарнизон, а Аттрасто Шель – полоскать ладони в розовой воде, стараясь смыть отвратительное ощущение, оставленное рыхлой, потной ладонью чиновника.
Если бы они знали тогда, насколько в голос запели с беспокойным бородавчатым королём.

Ватага «Седого йотуна» умирала о сдаче не моля. Сдаться – значит, стяг отдать победителю. Отдать стяг – вывести род из Круга равных. Двенадцать тысяч человек сделать изгоями. На такое ни один из северян никогда бы не решился. И потому, каре, потеряв сотню бойцов при первом наскоке драбантов, всё-таки выстояло. Но, напоровшись на непреступную человеческую стену, враг оптимизма не утратил. Командир кавалерии отвёл своих, удовлетворившись малым успехом; арьергард ватаги, так и не успевший соединиться с основными силами был почти полностью уничтожен. Драбантам даже удалось захватить с дюжину пленных, хотя мстительный магистрат, слюной брызгая, требовал перед началом атаки, полного уничтожения варваров.
Далее в дело вступили маги. И с той и с другой стороны были «стихийники». Конечно, управлять погодой им было не под силу. Нет в мире такого чародея, у которого бы хватило мощи вызвать торнадо, что способен потопить линейный корабль или разметать тысячу человек по полю. Но ударить роем ледяных глыб по узкому участку места сражения – это запросто. И ватага снова несла потери. Но трое чародеев «йотуна», сначала исхитрились максимально ослабить вражеские заклятия. А после ещё и нанесли ледяной удар по атакующим. Да столь успешно, что вывели из строя два орудия. И тогда настал черёд городской артиллерии. И тут у северян аргументов не нашлось, кроме безумной стойкости.
Два часа они стояли под огнём пушек, не в силах, чем-либо ответить. Их лёгкие орудия оказались бесполезны на таком расстоянии. Пехота же горожан в дело вступать и не думала. Но мало-помалу у артиллеристов Торга закончились пороховые картузы. И вот тогда в дело снова вступили драбанты.
Каре – да какое, там уже каре! – жалкие ошмётки – встретило врага слабым мушкетным залпом. Драбанты накатывали волнами. И пусть первый их ряд оказался изрядно прореженным, зато второй, с лихвой отомстил, не желающему сдаваться противнику. И уж после, свои знамёна подняла городская пехота.
- Нужно спасти стяг, - приказал Грозз команде знаменосцев.
Чародей, единственный из «стихийников», оставшийся на ногах, повернулся спиной к вражеским штыкам. Нет, он не струсил. Старый северянин творил заклятие. И вскоре по поверхности болота протянулась тонкой линией ледяная тропка.
- Уходите! - крикнул он полковнику. – Я остаюсь.
Всего четверо ступили на сверкающую изморозью тропу: полковник Грозз - уже раненый, незаметный, блёклый видом маг, двое из знаменосной команды – все, кто остался на ногах, выжив в ужасающей мясорубке.
Брюм понял – победа, истинная победа над «Седым йотуном», ускользает из его рук.
- Пошевеливайтесь, скоты, - заорал он на столпившихся на берегу пехотинцев. – Они уходят.
Самые храбрые кинулись к тропе. Но на их пути встал одинокий чародей. Туча ледяных осколков поднялась с поверхности болота и ударила в солдат, подобно артиллерийскому картечному залпу. Магистрат, наблюдавший за всем этим с холма, в ярости, чуть не разбил подзорную трубу.
- Ну, убейте его, кто-нибудь.
Аттрасто Шель, словно услышал его и махнул своим драбантам. Тело неуступчивого старика пробили десятки пуль. Он умер с улыбкой на дряблых губах. Эти сукины дети навсегда запомнят, как уходят к своим богам настоящие воины.
Городская пехота, осторожно, по двое, больше ширина тропы не позволяла, стала втягиваться в тенистое болото. Казалось, беглецам уже не уйти. Но эти упрямцы никак не хотели признавать очевидного. Вот, лицом к ним повернулся один из защитников знамени и разрядил в догоняющих свой мушкет. Потом извлёк из-за пояса пистолет и ещё один солдат рухнул в топь с прострелянной головой. Глупца северянина тут же расстреляла следующая пара солдат. Но и они прожили недолго; тот, кто держал в руке древко стяга, разрядил свой пистолет и не промахнулся.
- Огрызаются, - с жёсткой усмешкой проговорил Брюм. – Ну это ничего… Солдат у нас много. Хотя…
Настороженность опытнейшего полковника вызвал некрупный человек в сереньком плаще. И сам он весть был, каким-то на удивление невзрачным. Не человек – недокормленная мышь. И всё же Брюм напрягся.
- Назад, - произнёс он не очень уверенно, ещё сомневаясь в правильности такого решения. – Назад!!! – закричал он уже через мгновение, но опоздал.
Этот, похожий на рахитичного грызуна, северянин, воздел руки к небу и на земле разверзся ад.
- Анимист, - прошептал Аттрасто Шель. – Этот сучий потрох – анимист.
Чародей – заклинатель живого. Особая каста среди колдунов. При определённых обстоятельствах эти люди были куда страшнее стихийных магов. Он всё рассчитал верно, дождался, когда на тропу втянется побольше преследователей – ради этого и отдал свою жизнь один из знаменосцев – разозлить, раззадорить, заставить тесниться на тропке – и только тогда начал творить свою чудовищную по эффективности волшбу. И солдатам Торга, как, впрочем, и «кровавым» драбантам, не успевшим покинуть береговую линию, пришлось в этом убедиться на собственной шкуре.
Жуткое столпотворение людей и лошадей на узком участке суши – именно оно стало причиной разыгравшейся далее трагедии. Стоявшие впереди, заприметив, что пучина гнилых вод бешено забурлила, надумали развернуться, но сзади напирала, обезумевшая от крови толпа. Что ж, чародей был умён. Он дождался, когда на берегу образуется давка и нанёс свой чудовищный удар.
Из мутной бездны выметнулись десятки отвратительных щупалец, первыми увлекая в пучину тех, кто оказался на тропе. Потом, на берег полезло всё, что имело челюсти и аппетит. Вдобавок, в воздухе сгустились плотные облака гнуса, что незамедлительно стал забивать глаза, ноздри, уши и рты солдат. Блёклый чародей раздвинул в улыбке тонкие губы.
- Отступаем! – уже не кричал – ревел полковник, разрывая удилами рот своего коня.
Лошадь не слушалась седока. Как не слушались вообще все лошади его драбантов. Они взбесились, и, подгоняемые мириадами слепней, понеслись прямо в гущу и без того обезумевших людей, снося всех на своём непредсказуемом пути. Среди пехоты началась дикая паника и давка. Люди кричали, раздирая лица от бесчисленных укусов насекомых, и стараясь сделать хоть один вдох. Проклятая мошкара лезла в раззявленные рты, забивая глотки, проникая в лёгкие. Маги Торга, оказавшиеся во время атаки в глубоком тылу наступающих, пока ничего не могли сделать. А северная мышь, на поверку оказавшаяся лютым зверем, ещё не закончил удивлять неприятельское воинство.
Быки, влачившие передки и обломки лафетов, всё, что осталось от разбитых орудий, в животном ужасе метались по самой кромке болота, не находя пути к спасению. Но вот их увидел анимист, и огромные звери, встали на месте, как вкопанные. Но уже через миг, подчиняясь воле чародея, они повернули головы в сторону вопящих людей. Глаза великанских животных тут же налились дурной кровью, и они двинулись на скопище шумных двуногих.
Разгромом это было не назвать, но и причислить подобный финал боя к своим безусловным победам полковник драбантов постеснялся. Порядок кое-как был восстановлен, однако стяг «Седого йотуна» от Брюма ускользнул. Окаянная троица – раненый офицер, солдат и маг уходили вглубь болота, унося с собой заветный трофей.
- Клоц, - хрипло выдохнул Грозз, едва они достигли малого островка, который можно было с натяжкой признать сухим местом, - положи меня здесь. Помирать стану.
Офицер был плох, три пули попали в него, и если два ранения ещё можно было назвать лёгкими – рука задета, да безжалостно разорвана кожа на боку, что рёбра виднеются, то третья пуля пробила грудь старого вояки. Он дышал рывками. На губах появилась кровавая пена.
- Плохо дело, - Грозз ещё пытался улыбаться. – Я своё отвоевал.
Клоц, рухнувший рядом с командиром, молчал. Не до задушевных бесед, тут бы самому лёгкие не выплюнуть. Рядом присел измученный чародей.
- Слушайте меня… - начал Грозз. – С вас зарок возьму. Обет.
Клоц повернул голову в сторону офицера. Что-то говорить не было ни сил, ни желания.
- Обещайте мне… Обещайте, что вырвете из этого сукина сына, хренова Гастания, всё, что он задолжал «йотуну» по контракту. Всё… до последнего медяка. Это… это уже не просто деньги. Это вопрос чести. Круг равных должен получить свою долю. «Седой йотун» всегда держал слово. И семьи погибших… они… они… - Грозз закашлялся.
- Мы не сможем этого сделать, - без всякого выражения сказал Клоц и отвернулся. – Я не струсил, полковник, но по условиям контракта, деньги получают двое – офицер и жрец. Ещё, правда, должен быть сохранён стяг ватаги. Ну хоть этой заботой меньше. Только вот ни офицеров… - тут он осёкся, понимая, что говорит о ещё живом Гроззе, как о покойнике.
Полковник поморщился:
- Не до сантиментов, сынок. Меня… меня действительно почти уже нет. Но, зато есть ты.
- Я? – удивление Клоца было совершенно искренним. – Да, какой же я офицер. Я ведь…
- Заткнись, - прошептал умирающий. – Ты доказал… ты… ведь мог уйти, оставив нас подыхать там, в трясине. Мог. Но не ушёл. Барги? – он позвал мага и тот встрепенулся, готовый выполнить любой приказ или просьбу отходящего к богам. – Дай ему свою руку, - и полковник, слабо шевельнул пальцами, давая понять, что Клоц должен сжать его ладонь и ладонь чародея. – Произвожу тебя в лейтенанты… - его шёпот был уже практически не слышен.
Маг и наёмник повиновались. И уже через мгновение, Клоц корчился от жуткой боли пронзившей его предплечье. «Только бы не закричать. Нельзя кричать», - стучало у него в висках.
- Но ещё остаётся жрец… С ним-то что? – Клоц заткнулся, осознав, что разговаривает с мертвецом.
- Жреца мы найдём, - бесцветно проговорил чародей. – Порыщем среди земляков-одиночек и найдём. Главное, чтобы он умел гундосить таинственно. Песнопений наших жрецов здесь никто не понимает.
- А сутану? А амулет?.. Их ты тоже найдёшь?
- Да, - Барги презрительно искривил рот, тем самым выражая, своё отношение к тупости собеседника.
- Где? – попытался съязвить Клоц.
Вместо ответа чародей кивнул в сторону, откуда они только что пришли.
Клоц разинул рот, чтобы поднять на смех этого бестолкового мага, но взглянув, куда было указано, тут же захлопнул варежку с самым дурацким видом.
Там, за краем болота и ещё дальше, видимо у самого Торга, полыхали зарницы боевых заклятий. Гастаний претворял в жизнь план генерала Пуля.

Глава 4.

Королевская щедрость.

Давая обещание умирающему Гроззу, вымотанный до изнеможения Клоц и не думал, на сколько тяжёлым и опасным делом может оказаться его выполнение. Найти жреческое облачение и человека на роль духовного вождя: разве это забота? Это, так, - тьфу и растереть. А дальше-то что?
 Однако забегать вперёд – дело не всегда разумное.
Когда, похоронив полковника, новоиспечённый лейтенант и анимист двинулись в сторону болотного берега, где совсем недавно погибла ватага «Седого йотуна», замёрзшая тропа уже порядком подтаяла. И магу многократно пришлось протягивать руку помощи люто матерящемуся Клоцу, что в очередной раз пытался измерить глубину протухших вод.
Причиной такой неловкости лейтенанта была не только необоримая усталость. Ему крепко мешал стяг, плотно обмотанный вокруг тела. И теперь Клоц напоминал негнущийся ни в какую сторону кол. Где бы и качнул туловом, чтобы равновесие удержать, а дудки. И валился северянин в тину с отборнейшими матюгами. А потом, на свет божий извлечённый, яростно отплёвывался, подозревая, что всё едино, сколько верблюду ни подражай, а предстоит ему вывести в своём пузе многочисленную толпу головастиков. Ох, только бы одним этим обошлось. А то поселится в брюхе, какое отвратное, что будет грызть кишки изнутри и ничем после этого «сожителя» не вытравишь. От одной мысли о такой своей будущности Клоца пробирал нешуточный озноб.
Путешествий без завершения не бывает. Всё на свете имеет свой финал. Закончились и тяготы выживших «йотунов». К великому их удивлению и большой радости, на месте недавней резни не оказалось ни одного неприятельского солдата. Это было странно. Ещё более странным выглядело то, что победители не польстились на трофеи.
- А где мародеры? – не ожидая ответа, спросил Клоц  у анимиста.
Тот пожал плечами, не зная, что ответить и уставился в сторону Торга, где не затихала пальба, и не затухали всполохи смертоносных заклятий.
- Хм… возможно, все там… - Барги стряхнул с себя омерзительные водоросли. – Надо бы найти проточную воду.
Мысль о мытье посетила и Клоца, однако, он предпочёл сначала заняться делом. Обирать трупы – дело для наёмника привычное, не сказать – естественное, однако, с какого боку ни взгляни, - малоприятное. Одного из жрецов, они отыскали быстро. Но тело служителя богов было столь посечено палашами и истыкано штыками, что с него и плаща было снять никак невозможно. Жрец сражался до последнего: вокруг него лежало четыре солдатских трупа. Барги приложил правый кулак ко лбу и вознёс краткую молитву небесным воителям.
- Я отомщу, - расслышал Клоц.
- Мы – отомстим, - поправил он чародея. – Ещё не знаю как, но отомстим. А пока… помоги-ка мне. – С этими словами он приподнял тело жреца за плечи. – Сними амулет.
Большой, тяжёлый амулет – солнце с лучами широкими и волнистыми, как лезвия восточного кинжала, на широкой, в два пальца, цепи, перекочевал в карман чародея.
- Пойдём дальше. Нужно найти сутану и плащ. – С этими словами Клоц аккуратно положил упокоенного на землю. – Похоронить бы…
- Всех не похоронишь, - резонно возразил анимист. – Давай пошевеливаться.
Скорбная их работа задержала Клоца и Барги надолго, едва ли не до самой ночи. А четырьмя днями позже чародей и офицер объявились в лагере королевской армии, которая уже выдвинулась от Торга к ближайшему континентальному городу, что был в тридцати милях от Торга; Гастаний не хотел терять времени. Успех кружил голову уродливого короля.
Признаться по чести ни Клоц, ни Барги вовсе не были в восторге от того, что им предстояло сунуть голову в пасть зверю. И какое-то время им пришлось таиться от бывших союзников. Раз уж ватагу северян принесли в жертву, то вряд ли бывшие союзники, пронюхав, что кто-то из неё уцелел, будут особо церемониться. Вздёрнут на первом же суку без лишних разговоров. Королю не нужно, совсем не нужно, чтобы слухи, которые всё равно расползутся, получили подтверждение участников событий. Нет, Гастанию не с руки ссориться с Кругом равных. Пока нет свидетелей – поражение ватаги – просто военные потери. Что поделать – такое случается. Ратное дело без большой крови не обходится. А появись эти двое, да доберись они до своих земель. Да упаси Создатель небес и тверди – это ж война! Война на два фронта. Да и чёрт бы с ней. Уж с правителями на Континенте Гастаний, как-нибудь договорился бы. В конце концов, даже отложил бы запланированный захват их земель года на три. Но воевать с Кругом равных. Помилуй бог, король к этому пока не готов. Этих влиятельных старцев не зря порой именуют «стальной дюжиной». Предательства они не простят. И потому свидетелей быть не должно. К такому выводу пришли и двое выживших в кровавой бане. Но обет дан. И как его исполнять? 
- Сколько ни прячься, а долги взыскивать надо, - проговорил Клоц, лязгая зубами. Ночь выдалась холодной, а огня, они предусмотрительно решили не разжигать. Кругом враги. А союзников, как оказалось, у них и вовсе нет.
- Идём в открытую? – спросил анимист.
Клоц Брадобрей отрицательно качнул головой. Нет, до расположения армии придётся скрываться. Что ж, это они умели. А вот что делать, когда они проникнут в лагерь?
- Только объявимся – нас придушат, как цыплят. – Чародей имел все основания быть категоричным. – И никаких денег Круг не получит. А уж о мести коронованному ублюдку и вовсе мечтать не приходится.
Резон в таких рассуждениях был. Клоц и сам не видел выхода из ситуации. Самым естественным действием ему представлялось плюнуть на всё и дать дёру. Уж он-то точно не пропадёт. А анимист и подавно; такого в любой армии на ура встретят. И у каждого из них будет шанс крепко насолить прохиндею Гастанию. Ну, пусть ни ему лично, так всем, кто окажется на его стороне. Клоц тяжело вздохнул. Сказать ему было нечего.
- Что-то не пускает… - невзрачный человечек не спрашивал. Он и сам испытывал похожие чувства. Бросить и уйти? Нет – это не для него. Не для них. - Так, что же будем делать?..
Путь до лагеря они преодолели успешно. И уже в расположении войск короля, когда они разглядывали штандарты союзных монарху правителей – надо же, сыскались и такие! - Брадобрея посетила идея.
- Найдём того, кто исполнит роль жреца и пройдёмся, как на параде с развёрнутым стягом. – Поймав удивлённый взгляд Барги, заподозрившего лейтенанта в тяге к самоубийству, он пояснил: - Скажи мне, многие ли из этих господ нашему упырю искрение друзья?
Чародей вскинулся, чтобы ответить и тут же остановился.
- В котёл меня с кипящим маслом! А ведь ты прав. Представители иных держав при его ставке обязательно отпишут о подобном событии своим сюзеренам. И эта весть неминуемо дойдёт до Круга равных.
Клоц недобро ощерился:
- Именно… И пусть только попробует не заплатить по контракту. Жаль только с местью придётся обождать. А как было бы хорошо прикончить ублюдка у всех на глазах.
Барги даже зажмурился от удовольствия, представив себе эту картину. То, что после содеянного им грозила верная смерть, северян ничуть не тревожило.
- Мы подождём, - тихо проговорил анимист. – Мы умеем ждать.
И теперь, где-то возле палаток с амуницией, некий юный искатель славы и денег по имени Багорольд, тщетно пытался натянуть на себя жреческое облачение. Ничего не выходило – одёжка с протестующим треском расходилась по швам, убивая все надежды нордманов на получение хоть каких-то денег от подлого венценосца.
- Да, что ж ты таким широким уродился-то, - в сердцах воскликнул Барги, когда сутана расползлась на лопатках Багорольда.
Тот смущённо замялся и спрятал свои непомерно большие руки за спину.
Клоц кашлянул и объявил, что им придётся довольствоваться только плащом и амулетом.
- Не нам, - поправил его Багорольд, - королю.
- Ты занудлив, как настоящий жрец, - сказал Клоц Брадобрей и объявил о начале поиска древка для знамени. – Хоть оглоблю в королевском обозе соприте, но чтоб длинная была. Стяг должно быть видно издалека. Это условие нашего выживания в ближайший час.
Надо ли говорить, что так необходимое им древко приволок именно Багорольд; и это была оглобля. Брадобрей как-то сразу не нашёлся, что сказать, глупо раскрывал рот и поводил руками, потом плюнул и вынужденно признал дрын годным.
Стяг закрепили с грехом пополам, утрамбовав один его конец в росщеп древесины при помощи двух кинжалов, одному из которых была отведена роль клина, рукояти другого – молотка.
Брадобрей воздел знамя повыше и помахал им, расправляя полотнище, чтобы всем были видны йотун, месяц и звёзды, кое-где забрызганные кровью отстоявших его северян.
- Не выпадет раньше времени, - удовлетворённо произнёс лейтенант. – А теперь нужно забрать у рохтанского ублюдка то, что наше по праву. Только… - он на мгновение замолчал. – Только, Барги, ты с нами не идёшь. – Чародей, было, возмущённо вскинулся, но Клоц его тут же успокоил, положив руку на плечо. – Незачем им, - он кивнул в сторону генеральского шатра. – Незачем знать, что в резне у болота выжил ещё и маг-анимист. Ты наш козырь в рукаве.
Барги недовольно поджал губы, но согласился; действительно, они затеяли такую игру, что наличие краплёной карты большим грехом считаться не будет. В предстоящей партии честных игроков днём с огнём не сыскать.
- На доклад к генералу Пулю, - продолжил Клоц, - мы идём вдвоём. А ты будь неподалёку, но, заклинаю тебя, - не отсвечивай.
Барги изумлённо уставился на несущего чушь Брадобрея. Отсвечивать!? Он!?. При его-то невыразительной внешности и скрытном характере!?
- Ты, брат Клоц, как офицерский чин получил, так стал ещё тупее, чем был прежде. Ох, правильно тебя матушка нарекла.
- Но-но… - предупредительно добавил в голос строгости Клоц Брадобрей. – Матушку мою не замай. Да и ни причём она здесь: имя мне папаня присобачил. А после солдатня приклеила, когда я сопливым пацаном к «йотуну» прибился. Хоть я и пытался сменить эту погремуху.
Анимист округлил глаза и покачал головой, не зная, что и сказать. Нет, знать-то он знал, но злить товарища по несчастью ему сегодня не хотелось.
Двинулись!
Двое северных богатырей шли, сияя наглыми мордами между шатрами иноземной знати;  один со знаменем в руках и при ружье, что так и норовило съехать с плеча, второй – экий, однако, обширный юноша, зачем-то отцепил от пояса древнюю булаву и отбивал ею ритм шагов, на манер оркестрового тамбурмажора. Но, то ли шагала эта парочка не в ногу, то ли с чувством ритма у здоровилы было не всё в порядке, но в такт он, ни разу не попал. Однако, торжественности момента, ему испортить не удалось. И шествие ватаги «Седого йотуна» таки вызвало необходимый ажиотаж. Из палаток высыпали солдаты и офицеры королевской армии. А чуть позже и представители иных держав, кои были отправлены в ставку Гастания их сюзеренами с миссией дипломатической, то есть, попросту – иноземные шпионы.
Клоц пошарил по толпе глазами: чародей, как в воду канул. Молодец. И Брадобрей улыбнулся – рохтанского короля ожидал большой сюрприз.
В шатёр генерала Пуля, что только присел за стол отобедать, без доклада ворвался дежурный офицер. Генерал, кроличью ножку до рта не донеся, ожёг невежу гневным взором.
- Ты не охренел ли, капитан? – спросил он вкрадчиво, меркуя себе, до каких чинов стоит разжаловать обнаглевшего хлыща. – На кой бес в армии введены субординация и дисциплина, чтобы такие молокососы, как ты…
- Там йотуны… - дрожащими губами пролепетал несчастный офицер. – Йотуны там… и со стягом.
Генерал наморщил высокий, выпуклый лоб.
- Какие к… - тут он коротко помянул безымянных продажных дам, - йотуны? Ты пьян, что ли, сынок? С утра нажрался до синих огурцов, вот и мерещится всякое. Йотуны!? Да их при Торге – всех под самый корешок. Мне шпионы в подробностях донесли.
Вместо ответа капитан стал усиленно тыкать пальцем в сторону выхода.
- Чёрт с тобой, - генерал в раздражении швырнул на блюдо так и не отведанную крольчатину. – Пойду, гляну. Но берегись, если ты вздумал со мной шутки шутить.
Пуль напялил на зеркально выбритую голову пышный парик – надо же, в затрапезе застали события, - взгромоздил на него богато украшенную треуголку и двинул всю свою монументальную фигуру навстречу гипотетическим неприятностям. Гипотетическими они перестали быть сразу, как только капитан откинул полог шатра перед своим экселенцем; прямо перед входом, остановленные штыками охраны, торчали двое нордманов с отвратительным чёрным стягом в руках.
- Вашу ж мать, - прошипел генерал. И обернувшись к капитану, зашептал: - Ноги в руки, и к королю. Да чтоб пулей. Доложи обо всём. – И вышел под красно-солнышко, искривив породистое свое лицо в самой доброжелательной гримасе, на какую оказался способен в данных обстоятельствах.
Ему предстояла работа тонкая, дипломатическая, для боевого генерала совсем не свычная. Но Пуль не робел. Из таких ли буераков выезжать доводилось.
- Господа, - чуть склонил он голову. – С кем имею честь?
- Клоц, лейтенант ватаги «Седого йотуна. – Чётко отрапортовал жилистый дядька, лет совершенно неопределимых.
«У него не лицо, - подумалось Пулю, - маска, из полосок жести спаянная».
- Жрец Багорольд, - мягко проговорил молодой нордман, вгоняя в генеральское сердце ледяную иглу.
«Чтоб вам пусто было, - пожелал им Пуль. – Офицер, жрец, стяг! Может, ещё врут?» Надежда умирать никак не хотела.
- Пропустить, - велел он охране. И даже сам посторонился, давая проход «дорогим гостям».
Лейтенант, или кто он там есть на самом деле, наклонил дрекольё со звездатой тряпкой, чтобы не зацепить полог, и вошёл в святая святых рохтанской армии. За ним бочком протиснулся жрец, которому место только в цирке чугунными шарами жонглировать. Последним, под покров шатра вошёл озабоченный Пуль.
- Господа, - он произнёс это слово во множественном числе, хотя обращался исключительно к лейтенанту, - надеюсь, вы не будете против небольшой проверки.
Тот с готовностью закатал рукав. М-да, отметина была столь рельефна, что отпала всяческая необходимость звать мага. Перед генералом стоял нордманский офицер; настоящий, чтоб ему в сугробе йотунских самок огуливать, неподдельный. Осталось только убедиться, что жрец владеет грамотой. Иного способа выявить самозванца не было. Слабая, определительная магия на служителей северных культов не действовала. Но ещё оставалась надежда, что этот губошлёп не умеет ни читать, ни писать. Среди северян такое – не редкость. Правда, и на Континенте совсем немногие из простонародья могли похвастаться умением складывать буквицы в слова, но это сейчас к делу не относилось. Жрец, должен уметь писать. Точка.
«Что ж, - коварно мыслилось генералу, - на этом я тебя и словлю… Может статься».
На счастье генерала, ему не пришлось в одиночку расхлёбывать неудобоваримую похлёбку, что они замешали с бароном Гиавой, а его величество собственноручно поставил на огонь. Прослышав о возвращении нежданно воскресших нордманских покойников, король, надо отдать ему должное, медлить не стал и тут же, кликнув барона, поспешил в ставку Пуля.
Задержались они лишь на краткое время. Ровно настолько, сколько понадобилось Гиаве состряпать две официальные бумажки. К делу сему, эти два скорпиона, даже писаря привлекать не стали. Ни к чему им были лишние свидетели.
- Разговор-то, - провидчески изрёк Гастаний, - о деньгах пойдёт. Так ты, будь добр, вексель от моего имени сочини. Да расписочку составь, кою, мы заставим их, сволочей, завизировать подписями.
- Деньги-то жалко, - заныл барон.
- Ещё как, - не стал запираться король. – Но и скандал внешнеполитический мне сейчас ни к чему. Особливо ссора с Кругом. А деньги мы вернём. Уж я способ изыщу. А если и потеряем, то самую малость. Ты кисет с дукатами захвати. Захвати, сказал. Надо им глаза замазать. Пятьсот дукатов бери… Нет, жирно станет. Возьми триста. Хватит с них.
С тем они и прибыли.
Барон, человек умный, всю дорогу изыскивал способ, чтобы и эти триста дукатов не отдавать. И пришёл к тому же выводу, что и генерал – проверить жреца на предмет его истинной принадлежности.
Поэтому, как только они к генералу заявились и выслушали его доклад, барон скромненько возжелал услышать жреческое песнопение и был сильно огорчён; молодой, да что там, юный совсем нордман, имя которого Гиава пропустил мимо ушей, тут же затянул нечто непонятное, но явно духовное. Пел чисто не сбивался и ликом, скотина, был светел, явно богов своих восхваляя и умасливая, а не страдая от отказа гарнизонной шлюхи.
Гиава досадливо кряхтел, и давал себе зарок, выучить язык северян ещё в этом году. Да, с песнопениями он ошибся. Но сдаваться барон и не мыслил.
Расположившись за столом генерала, его величество долго разглядывал выползшую из небытия парочку. Они ему не нравились. Особенно этот, с мордой любителя жаркого из человечины. Ох, и хищная же рожа, чтоб ему в аду живым гореть.
- Лейтенант, - обратился Гастаний к нордману, и тот незамедлительно вытянулся в струнку. Однако вышколен, проходимец. – Как я понимаю, речь пойдёт о моих выплатах вашей ватаге. Клоц кивнул. – Что ж, признаю ваши полномочия. Стяг вы сберегли. Офицера и жреца я перед собою вижу. Вы настоящие герои господа. Была бы шляпа, я бы её снял перед вами. Ей-ей бы снял. Вы заслужили эту честь. Теперь – о главном. Ваша ватага погибла, проявив невиданные на Континенте мужество и стойкость. Поэтому я уже составил необходимую финансовую бумагу, в кою включил все выплаты по вашему контракту и даже… - он воздел толстый короткий палец, с огромным бриллиантом в перстне, - даже, добавил к сумме половину ваших призовых. Хоть «Седой йотун» и не вошёл в Торг.
Снова сдержанный кивок от офицера.
- Барон Гиава, - обратился король к советнику. – Озвучьте сумму.
Гиава недовольно шевельнул щёточкой усов, сверился с бумагой, словно забыл, что совсем недавно сам же её и составлял, и произнёс с ненужной торжественностью:
- Его величество милостью божией король Рохта Гастаний третий постановили, выплатить господам имярек… Тут вам собственноручно вписать имена требуется, - сказал, и глазом подозрительно на жреца стрельнул. Юнец разглядывал свой медальон и никак на реплику барона не отреагировал. Зато лейтенант явно напрягся. С чего бы это? Гиава постарался сдержать радость. Неужели этот негнущийся тип неграмотен? О, Создатель небес и тверди! Хвала тебе вездесущий. – Выплатить пятнадцать тысяч дукатов, оговорённых контрактом и добавить к ним две тысячи дукатов, за героизм при штурме города Торга. Итого – сумма выплат составит семнадцать тысяч. Но… э-э-э, ваше величество, - заблеял барон, будто только что о чём-то вспомнив.
- Я слушаю вас, барон Гиава, - король состроил недовольную мину. – Что означает это ваше «но»?
- Я хотел бы просить прощения у наших мужественных союзников, однако… - он замялся.
- Да говорите уже, - раздражённо потребовал Гастаний, очень удачно играя роль рассерженного монарха.
- Дело в том, что контракт «Седого йотуна» заканчивается только через две недели.
- Хм, - сказал король. – Ну и что? Зная честность нордманов, смею ли я надеяться, что вы, лейтенант, и вы, духовный отче останетесь в моём распоряжении до истечения срока контракта?
Оба северянина клятвенно заверили его, что о досрочном расторжении договора и речи быть не может.
- Тогда я не вижу причин, барон Гиава, по которым мы не выплатим нашим союзникам оговорённую сумму. Ставьте соответствующую дату. Господа, внесите свои имена в бумагу и заверьте расписку в её получении.
Если бы барон Гиава, король или генерал Пуль обладали способностью читать мысли, они бы узнали, какая паника охватила сейчас жёсткого с виду лейтенанта-нордмана. Нет, сам-то он писать умел. Пусть и через пень-колоду, но имя и звание своё, пером начертать мог. Однако в спешке Клоц совсем забыл спросить Багорольда о том, сумеет ли дитятя, взращённый на ферме, нацарапать хоть что-то, пусть и отдалённо напоминающее буквы.
Король отодвинул генеральскую снедь, освобождая место на столе. Гиава возложил бумаги между мясом, зеленью, фруктами и вином, и деловито расправил их; помялись в руке, пока до шатра добирался.
- Подписывайте… жрец, - с некоторой запинкой проговорил он. И в глазах лукавого царедворца заплясали шальные бесенята.
Необъятный плечами нордман уверенно шагнул к столу. Клоц не удержался и двинулся следом.
- Капитан! – рыкнул Пуль, вызывая дежурного. – Немедленно поставить перед его величеством канцелярские принадлежности. Чтоб чернильница была полной, воск для печати разогрет, а перо отчинено острейше.
- О, - всплыл Гиава, - печать поставим мастичную. Благо, всё необходимое всегда при мне. – И откинув полу камзола, он явил присутствующим, объёмный пузырёк с мастикой.
- Во всеоружии, барон, - похвалил советника Гастаний. – За это я вас и ценю.
Минутное ожидание чернил и пера, стали для Клоца столетием пыток. Боги, какими словами он костерил себя за такую оплошность. А ведь она могла стать роковой. Не умеющий писать жрец!! Да их обман раскроется тут же. А дальше всеобщий позор и осмеяние. Такого неудачника, как лейтенант Клоц в Круге равных, никто слушать не станет. И Гастаний выиграет партию, даже толком не приступив к игре.
Однако Багорольд не сплоховал. Твёрдой рукой он бестрепетно принял перо у барона и уверенно пусть и коряво что-то начертал на бумаге. «Кукиймийля» - прочёл Клоц, заглянувший через плечо самозваного жреца. Этого самого «Куийя» не под каким соусом нельзя было спутать с именем «Багорольд». Но, похоже, никто их рохтанцев действительно не знал письменного языка нордманов. Во всяком случае, их лица остались совершенно бесстрастными. Только на сальной физиономии Гиавы проскользнула тень разочарования. Похоже, он надеялся, что северяне угодят в эту его маленькую ловушку.
«Хрен тебе», - злорадно подумал лейтенант и вслед за жрецом нацарапал родимые паукообразные корявины: Клоц.  С распиской было уже проще. И после всех формальностей, Гастаний вручил лейтенанту заверенную своей печатью бумагу.
- Ваше величество, - чуть склонил голову Клоц.
- Подождите, господа, - остановил, готовых удалиться союзников король. – У меня для вас кое-что есть. – Бумага – хорошо. Но любой солдат предпочтёт её золоту в своих карманах. Барон, отсчитайте этим храбрым людям триста дукатов. Они их заслужили.
С этими словами монарх поднялся:
- Генерал, распорядитесь, чтобы лейтенанта и духовного служителя разместили со всеми удобствами, возможными в условиях полевого лагеря.
Пуль заявил, что тут же составит приказ полковнику от инфантерии.
- Вот всё и устроилось, - радостно объявил Гастаний. – А службу на эти две недели я для вас найду. Такие отважные люди не должны киснуть от безделья. Вы свободны, господа.
И Клоц с Багорольдом покинули генеральский шатёр, с трудом удерживаясь, чтобы не перейти на бег.
Дождавшись, когда эта парочка исчезнет с его глаз, Гастаний тяжело опустился на стул. Барон и генерал тут же выросли рядом, готовые к исполнению любого его повеления.
Гастаний думал недолго.
- Когда из ставки отбывает мой кузен герцог Таульгарский?
- Послезавтра, ваше величество, - ответил Гиава.
- Послезавтра… - король застучал пальцами по столу. – Послезавтра. Хорошо. Тут они мне и послужат. Капитан!! – вызвал он дежурного офицера. – Найдите мне графа Тасского. Зная его привычки, могу предположить, что, скорее всего, вы его отыщете в офицерском борделе. Пусть этот кобель надевает штаны и мчится в шатёр генерала Пуля. У меня есть для него работа.

Глава 5.

На кой герцогу нордманы?

- Кукиймийля… - рассерженным шершнем гудел Клоц, прожигая юного Багорольда гневным взором. – Кукий… что б тебя, …мийля… Ты, какого хрена, молчал, что неграмотный???
- А ты меня не спрашивал, - резонно возражал детинушка, уплетая за обе щёки отменное рагу, присланное нордманам со стола командира пехотного полка.
Получив приказ от генерала Пуля, полковник расстарался; северянам была предоставлена большая палатка – роскошь, для простых наёмников почти не доступная. Была она столь велика, что даже объёмному телом Багорольду не пришлось тесниться, когда к ним присоединился Барги. Провиант для них шёл на две персоны. И сначала жрец волновался, что если делить его на троих то он, молодой и ещё растущий, - тут Клоца и чародея едва родимчик не хватил… «Куда тебе ещё расти, бугай нецелованный?» - будет недополучать мясного.
- А расти я собираюсь ввысь, - толково объяснил двум старым полудуркам жрец, - ибо вширь, я уже хорош, а к высоте хотелось бы ещё дюйма три... Посему мне надо много кушать.
Однако еды хватало с избытком. «На убой кормят», - поделился мыслями Барги. И Клоц был с ним полностью согласен. Впрочем, битый жизнью нордман подозревал, что такое их райское существование долго  не продлится.
- Здесь нас убивать не станут, - рассуждал Брадобрей. – Придумают задачку, где-нибудь подалее отсюда, там и кончат.
- Ну… попытаются, - меланхолично сказал анимист, в целом не оспаривая мнения лейтенанта. – А там видно будет.
Юный бугай в подобных разговорах участия не принимал, обладая редким для своих лет фатализмом. Багорольд ел и спал. Собственно, правильно поступал: когда там ещё удастся так спокойно пожить?
Мирное их, почти святое житие, было прервано уже через сутки. Вестником грозы послужил курьер из ставки генерала Пуля. Был он щеголеват и весь сверкал от начищенных сапог, до золотых эполет. И даже паричок его слепил глаза, посыпанный по  последней моде радужной пудрой.
- Генерал Пуль приказывает вам немедленно явиться в ставку, - бойко протараторил курьер.
Клоц дёрнул уголком малоподвижного рта:
- Раз приказывает – явимся. – Мы ещё тринадцать дней на службе.
- С оружием, - торжественно объявил сверкающий говорун, как будто одаривая северян величайшей королевской милостью.
- Ну, это уж само собой, - прокряхтел Багорольд, поднимаясь с лежанки и цепляя к поясу свою дурацкую булаву. – Куда ж мы без него?
Курьер испарился, вильнув жёсткими фалдами мундира.
- Хвала богам, исчез, - проворчал Клоц. – А то глаза слепил, чисто хвост единорога. – Так, господа, - тут же перешёл он к делу. – Мы со святым служителем богов, - Багорольд тут же принял до смешного напыщенный вид. – Э-э… ты… это… малость попроще физиономию слепи. Значит, мы с Багорольдом идём к Пулю, получать приказ, или приговор – тут сразу и не разберёшь. Оружие берём старое. Не зачем генералу знать о моих ночных похождениях.
Нордман имел все основания опасаться излишних расспросов со стороны рохтанского военачальника. Он не жрец – человек святой.  Он - офицер, который обязан думать о выживании подчинённых. Поэтому ночью Клоц спал мало, в основном занимаясь тем, что воровал из армейского походного арсенала всё, что считал нужным. И теперь под палаткой хранились два штуцера, три пистолета, патроны, патронные сумки, перевязь с двумя нагрудными кобурами и замечательная офицерская сабля, которую Брадобрей спёр у одного пьяненького майора, уснувшего в лошадиной поилке неподалёку от борделя. Особую же гордость Клоц испытывал от того, что не был пойман при краже трёх офицерских походных сидров, пошитых из отличной кожи, объёмистых, но при широких лямках, не давящих на плечи. Сидры были не пусты, однако перечислять всё, прихваченное там и тут запасливым лейтенантом – попусту переводить время.
- Барги, пригляди тут, - бросил Клоц, прекрасно понимая, что чародей и без его команд никого в палатку не запустит. Но, как говорится, - положение обязывало. – И, главное, чтоб никто не попытался до стяга добраться.
Анимист отнёсся к приказу лейтенанта снисходительно. Сам человек военный, он воспринимал приказы, как должное.
Двинулись.
Караул у штабной палатки нордманам препятствий не чинил. Солдаты их словно и не заметили. Зато внутри Клоца и Багорольда встретили с особой торжественностью. Вся давешняя троица – генерал, барон и, чёрт бы его взял, король Гастаний - была на лицо, и сияла мордами, как только что отчеканенные золотые дукаты. «Недобрый знак, - подумалось Клоцу. – Ох, недобрый». Им предложили вина. Багорольд предсказуемо отворотил морду, укрепив сиятельный «ковен» во мнении, что перед ними истинный жрец. А Клоц не отказался. Правда, пить пришлось стоя. Сидеть в присутствии короля не дозволялось никому.
- Вам придётся немного подождать, - заговорил Гастаний. – Мой кузен задерживается, выполняя моё поручение. Но, сдаётся мне, ваше ожидание не затянется.
Тут монарх не ошибся. Не успел лейтенант опорожнить свой кубок, как в шатёр вошёл ещё один человек. Властностью ото всей его фигуры вяло так, что сразу становилось ясно – этот человек, если и выполнял чьи-то приказания, то исключительно королевские. Даже Пуль в его присутствии как-то сдулся и усох. А уж он ли не умел повелевать. Однако до вошедшего, генералу было далеко. В этом новом для Клоца человеке чувствовалась порода. Был он высок, строен, прям. Гнуться, перед кем-либо не имел ни малейшего желания, да и наверняка, не умел. Он даже перед королём голову едва склонил, выражая дежурную почтительность. Лицо вошедшего было под стать его сухощавой фигуре и эмоций на нём читалось ровно столько, сколько было у бронзовой статуи. Во всей фигуре этого человека чувствовалась плохо скрываемая сила. Кожа рук – перчаток он не носил - и лица была загорелой и обветренной. Перед Клоцем предстал солдат. Да – белая кость. Да – голубая кровь. Но – солдат, по самой своей сути.
- Герцог Анхольм Таульгарский, - представил его король, лениво шевельнув толстыми пальцами. - Мой добрый кузен и самый верный слуга трона.
Последние слова были произнесены с какой-то странной, едва уловимой интонацией и она заставила лейтенанта напрячься. Что-то во всём облике короля переменилось. Появилось напряжение, едва уловимая враждебность. Хотя, в последнем Клоц уверен не был. Во всяком случае, не настолько, чтобы поставить на кон хоть бы дукат. Лейтенант сдержанно поклонился герцогу. Жрец, как лицо духовное, остался столбеть прямо, округлившимися глазами поедая его сиятельство. Багорольда герцог откровенно заинтересовал.
- Ваше величество, - Анхольм широко шагнул к столу, за которым восседал король, и последний, тут же подался на спинку стула.
«О, как? – удивился Клоц. – А между этими двумя дракон прополз, не иначе».
- Переговоры с посланником Пласфельхома я провёл, - он метнул взгляд в сторону нордманов, видимо спохватившись, не сказал ли лишнего. Но Гастаний тут же уверил его, что всё в полном порядке. – Тиран Фасталий предоставит вашему величеству полторы тысячи своих гренадер.
 Король причмокнул, довольный.
- Когда вы отбываете в Рохт? – спросил он.
- Был намерен сегодня вечером.
- Что ж, пусть благословит вас, брат мой, Создатель небес и тверди. Сколько людей будут вас сопровождать?  - Герцог сухо ответил, что с ним отправляются десять человек. – Десять… - Гастаний в раздумии пожевал лиловыми губищами. – Не мало? Дороги ныне опасны. Разбойники, дезертиры. Да и крестьяне от рук совсем отбились, так и шастают по ночной поре с намерениями злобными. Да что там… Уже и не только ночью. Мне донесли, что не далее как вчера они напали на армейских фуражиров. Пятеро солдат и офицер были убиты.
- У меня надёжные люди, ваше величество, - ни один мускул не дрогнул на мужественном лице герцога.
- Надёжные – это хорошо. – Пальцы короля забарабанили по столешнице. И Клоц смекнул, что Гастаний готовит какую-то гадость. – Это очень хорошо, брат мой. Но я всё равно тревожусь за вас. Потому принял решение отправить с вами ещё двоих. Вот этих достойнейших сынов Севера. Надеюсь, вы слышали, какую невероятную храбрость они проявили в сражении у Торга. – Герцог слышал. Он метнул на нордманов проницательный взгляд, и теплоты в нём было ровно столько же, сколько её бывает во время ледяной бури. – Не отказывайте мне в этой маленькой просьбе, - поспешил добавить Гастаний, видя, что с уст герцога готово сорваться решительное «нет». – Они усилят ваш маленький эскорт, а мне будет спокойнее во всё время вашего путешествия.
Герцог дёрнул смоляным усом и едва заметно кивнул, соглашаясь.
- Лейтенант, - Гастаний перевёл на нордмана рыбий взор, - по прибытии в Рохт, можете считать ваш контракт выполненным. С документом, что у вас на руках, обратитесь в любой из Континетальных банков, что имеют представительство в моей столице. И далее уже дело финансистов. Ваш Круг равных получит всё до последнего медяка. Надеюсь, когда-нибудь ещё увижу вас в рядах моей армии.
С этими словами, король жестом отпустил герцога и северян.
Его сиятельство, молча, двинулся прочь от шатра и соизволил заговорить с навязанными ему «йотунами» только тогда, когда уверился, что никто не сможет их подслушать.
- Мой августейший брат навязал мне своих соглядатаев.
Клоц вплотную приблизился к аристократу.
- Ещё раз вы позволите себе так нас назвать, и я выпущу вам кишки, сиятельный герцог, - прошипел он в лицо Анхольму и мило улыбнулся.
- Ты угрожаешь мне? – Таульгарский побледнел от ярости.
- Обращайтесь ко мне на «вы», ваше заносчивое аристократство, - не спраздновал труса нордман. – На «вы». Я - офицер. Лейтенант ватаги «Седого йотуна». И – да, я вам угрожаю.
С минуту они прожигали друг друга ненавидящими взглядами.
- Стальные яйца, - наконец хмыкнул герцог. – Что ж, посмотрим-посмотрим.
Он отвернулся и двинулся вглубь бивуака. Через пару шагов Анхольм остановился.
- Жду вас в пять часов вечера и ни минутой позже. Моя ставка под стягом одноглазого жука; панцирный жук с обломком копья в глазнице разрывает на части рыцаря. Не спутаете. И ещё одно: вы ведь пехотинцы. Хм, а я и мои люди всадники. И мы не на лошадях. Не добудете верховых, будете всю дорогу бежать за мной, высунув языки. Отстанете – ваша беда. Я вас ждать не стану. До встречи… хм… выпускатель сиятельных кишок. – И он удалился, всем своим видом показывая презрение к чужакам, приставленным к нему Гастанием неведомо для каких целей.
- А ты умеешь обзаводиться влиятельными друзьями, - с видом деревенского дурачка сказал Багорольд.
- Не юродствуй, - одёрнул юнца Клоц. – И так тошно. Не знаешь, на каких таких загадочных зверях разъезжает наш усатый сноб.
Багорольд пожал неохватными раменами.
- Понятия не имею. Но у нас есть анимист, и уж он-то совершенно определённо разбирается в подобных делах.
В разумности такого довода сомневаться было трудно, и нордманы двинулись к своей палатке.
Нужно ли говорить, что жрец, ставший служителем культа по произволу двух мошенников, не ошибся. Барги действительно знал, что за скотину используют в качестве рысаков уроженцы таульгарской земли. Он вытребовал у Клоца половину всех денег и куда-то исчез. Появился анимист через час, и, сунув нос в палатку, велел землякам выбираться и принимать товар.
- Булаву мне в задницу! – вытаращив глаза с придыхание произнёс Багорольд, пялясь на  трех зверей, видом которых, можно было любого пьяницу вывести из двухнедельного запоя. Правда, был риск, что бедолага, протрезвев, тут же отбросит копыта от разрыва сердца, но кого из измученной родни могли волновать такие мелочи.
Клоц ничего не сказал, он, молча, пялился на оживший ночной кошмар, и с трудом сдерживался, чтобы ни юркнуть обратно в палатку. Там, в душном полумраке лежали три одеяла. О, боги, только под ними и скрываться от подобного ужаса. В детстве помогало, когда во сне являлось, что-то страшное. Может и сейчас убережёт?
- Ну чего заледенели? - с не привычным для себя смехом, спросил друзей, довольный произведённым эффектом анимист. – Пушистых ящеров никогда не видели. Не бойтесь – они добряки и душки… Ну, пока я с вами. Гляньте, какие милахи.
Ничего милого в новых ездовых ящерах, кроме нежнейшего розоватого и светло-зелёного пуха, офицер со жрецом усмотреть не сумели. А уж как старались. Были монстры высотой более восьми футов; имели горбатые спины, раздвоенные на концах хвосты, которыми то и дело похлёстывали себя по бокам…
- Осторожнее, - предупредил соплеменников анимист, - под удар не попадите. Спину сломает и не заметит. И на шипы, что из плеч у них торчат, не напоритесь.
Приплюснутые морды ящеров напоминали гигантские капканы; попадёшь на зуб – не вырвешься. К тому же они были рогаты. Сколько этих острейших пик украшали головы и морды чудовищ, Клоц с первого раза сосчитать не сумел. Да не очень-то и хотелось. До счёту ли тут, когда на тебя смотрят девять кроваво-красных глаз – да, ящеры были трёхглазы – и не нужно быть анимистом, чтобы понять – эти зверушки траву жрать не станут, даже не уговаривай.
- Мы… это… - неожиданно писклявым голосом заговорил Багорольд, - точно их хозяева? А то мне кажется, что они глядят на меня исключительно, как на лёгкую закуску.
Чародей уверил маловерных, что своих эти милые создания не едят.
- То, что вы именно свои, я им хорошо втолковал.
- И во сколько нам этот зверинец обошёлся? – поинтересовался Клоц, заподозривший, что купить таких чудовищ за полторы сотни дукатов было никак невозможно.
Серенький человечек спрятал лукавую усмешку, зарывшись лицом в мех ящера, что доверчиво опустил голову, позволяя анимисту почесать у себя под челюстью.
- Сто дукатов, - наконец соизволил ответить Барги.
- Как??? – округлил глаза, обычно не впечатлительный Клоц.
- Для начала, спросил бы, где я их нашёл. В таборе маркитантов. Они там фургоны с провиантом перевозят, ну и охраняют заодно. Хозяин никак не хотел продавать мне заводных ящеров, но тут, - анимист лукаво глянул на Клоца, - они неожиданно стали беспокоиться. А потом и вовсе разнесли пару фургонов. Так что торговец только рад был от них избавиться.
- Без твоей волшбы не обошлось, - сообразил лейтенант.
Барги только скромно шевельнул бесцветными бровками, мол, думай, что хочешь.
- Однако неисправимый сквалыга затребовал по две сотни дукатов за ящера. Пришлось торговаться. Сошлись на сотне – за всех, плюс сбруя и сёдла. В качестве компенсации, я научил маркитанта заговору усмирения. Теперь ему будет гораздо проще приручать этих пушистиков. Так что свой барыш он получит. По-моему – честная сделка. Никто в накладе не остался. На, забери сбережённую полсотню и пошли вооружаться.
В палатке, Клоц сразу притянул к себе сидр с провизией, сказав, что Багорольду он его ни за что не доверит.
- Сожрёшь всё вместе с пряжками.
Жрец надулся, но возмущаться не посмел, признавая правоту мудрого руководителя. Затем, лейтенант нацепил на себя перевязь с кобурами, в которые загрузил пару пистолетов – свой, и недавно уворованный - и повесил через плечо патронную сумку, а на поясе закрепил саблю. Уже после он взял в руки штуцер.
- Стрелять умеешь? – обратился он к жрецу.
- Дома на охоту хаживал. А бывало, от стада отгонял стаи костяных волков. Лютые звери. И ликом страшны, почти, как эти, на которых поедем.
Штуцер и пистолет перекочевали в руки Багорольда. Клоц не забыл наставить юнца, что это не охотничье ружьишко.
- Пистоль, ладно, с ним управишься. А штуцер – вещь иного порядка. Стреляет дальше и точнее, но заряжается медленнее. Пуля в промасленной бумаге по нарезам тяжелее идёт. Но ты парняга дюжий, протолкнёшь. Сидр бери тот, что тяжелее, - распорядился он напоследок. – В нём патроны и запасные кремни. Помни.
Чародей, сославшись на то, что стрелок он не ахти какой, взял себе последний пистоль и мушкет.
- С близкого расстояния маху не дам, - уверил он Багорольда.
- Я и не сомневаюсь, - заявил тот. Одного в толк не возьму. Зачем вообще магу – мушкет?
- На всякий случай, - равнодушно бросил Барги, и вышел из палатки, прихватив сидр, в котором под ворохом нужных в походе вещей, умница Клоц припрятал их стяг.
Клоц и Багорольд последовали за ним, ломая головы над тем, как им взбираться на горбы высоченных ящеров. Тут бы до стремени допрыгнуть, не говоря уж о покорении живых утёсов. Но их опасения были напрасны. Повинуясь одному лишь жесту невзрачного анимиста, огромные ящеры подогнули свои когтистые лапы, позволяя людям взобраться в сёдла.
- Страшновато, - пожалился жрец, стараясь поймать выскальзывающий из трясущихся пальцев повод.
- Привыкнешь, - бросил маг. – А не привыкнешь – пойдёшь пешком.
Клоц, который и сам особой уверенности не испытывал, всё-таки нашёл пару слов, укрепляющих пошатнувшуюся смелость юнца.
- Справишься, Багорольд. И я – справлюсь... если боги нас своим попечением не оставят. Ты у нас за жреца, так что молись искреннее. А теперь – ходу. Ищем штандарт с одноглазым жуком. У нас впереди ещё одно очень важное дело.
- Нагадить в карман чванливому герцогу? – жрец пытался шутить, собирая остатки смелости. – Так это мы завсегда.
Кавалькада двинулась между рядами солдатских палаток, привлекая внимание зевак и забористо матеря каждого, кто по глупости норовил угодить под мощные лапы пушистых ящеров.

Глава 6.

Булава Багорольда.

Генеалогия любого правящего дома только на официальных лубках представляется этаким раскидистым древом с единым стволом. В действительности, если до корней докопаться, то в родственных хитросплетениях правящих фамилий сам чёрт запутается, как рыба в рыбацкой сети. Там и бастарды и лжепринцы, и короли-самозванцы. А уж сколько младенцев матери-королевы трону подарили от неизвестных отцов и вовсе не счесть.
Род Гастания 3 в этом отношении тоже исключением не являлся. И всё было тихо-мирно, до той поры, пока папа теперешнего воинственного властителя Рохта, не спихнул с престола своего предшественника. По иронии судьбы – тёзку. В королевстве по Гастанию 1 особо никто не убивался. Был он монархом бездарным, о делах внутри своих владений представление имел самое общее и ни о каких подробностях знать не желал. Всё своё время этот потомок древнего рода, посвящал исключительно собственным увеселениям. Подданные терпели долго. Но, как известно, любому терпению сам Создатель небес и тверди положил предел. И началась смута.
Гастаний 1 храбрейше кинулся спасть себя любимого, и нашёл пристанище на королевской яхте, предоставив жителям Рохта самим выяснять, кто виноват в их неисчислимых бедах. Те королевской мудрости не оценили; аристократия быстренько составила заговор и его величество был вышвырнут за борт, где его тут же скушало что-то очень большое и не брезгливое. Потом, как водится, началась политика, крепко настоянная на ядах и украшенная ночными кинжальными пересверками: власти жаждалось многим. Родов, имеющих исторические права на престол, набралось с избытком, и по королевству прокатилась волна смертей, вызвавшая огромное удивление медиков. О многих симптомах опасных болезней они и не слыхивали. Искусство отравление достигло своего пика.
Волей случая на престол взошёл Гастаний 1. Не самый родовитый. Не самый к прошлой фамилии близкий. Не самый умный. Но с тугой мошной и до бесстыдства удачливый. В его тени осталось много недовольных. В том числе и герцоги Таульгарские. Но мудрый патриарх этого семейства придушил собственную гордость во имя интересов державных. Чем, возможно спас себя и собственное чадо от преждевременной кончины. Жизнь он сохранил, а вот полного доверия не заслужил. Впрочем, не особо и старался.
Анхольм Таульгарский, был достойным продолжателем рода. Имея внешность жёсткого вояки, и рассыпая направо и налево вульгаризмы и идиомы самого ядрёного свойства – случалось и при дамах света – для каждого, кто не знал его близко, герцог представал человеком исключительно неуживчивым, грубым и простым, как колода. Однако за всей этой внешностью колючего ежа скрывался хищник иного порядка. Анхольм был умён. И Анхольм ненавидел Гастания третьего со всем пылом своей гордой души.
Интриги при рохтанском дворе, как и при любом ином, плелись постоянно; у барона Гиавы минутки свободной не находилось, чтобы перевести дух, между распутыванием внутренних заговоров и чтением зарубежных шпионских донесений. Как он с этим справлялся, не запутываясь в хитросплетениях тайной политики, было неведомо никому. Генерал Пуль часто выражал восхищение этой способностью своего дорогого приятеля. Король нарадоваться не мог, что залучил к себе такого вернейшего человека. И Гиава был счастлив. Одно лишь обстоятельство омрачало его существование – он никак не мог ущучить Анхольма Таульгарского. Тот был неуловим.
- Ваше величество, - как-то покаялся барон, - хоть голову мне секите, но, кажется, герцог совсем не политикует против вас с заграницей и не интригует внутри державы вашей.
- Ему, что не нужна моя корона? – Гастаний в это никак не был способен поверить. И то, вон даже Бриама Пирри на составлении заговора словили. А кто такой Бриам? Да никто. Так виконтишка завшивленный, к тому колченогий и с усыхающей правой рукой.
Подобное безгрешное поведение вызывало подозрение. Его величество ломал голову: как изловить хитромудрого родственника? И не просто изловить, а с поличным. Однако Анхольм не давал ни малейшего повода, для своего ареста с последующим головы усекновением. Любые поручения монарха он выполнял в точности и с неизменным успехом. Достижения герцога на дипломатическом поприще, заставляли барона Гиаву изводиться в корчах зависти. Герцога он ненавидел, прозревая в нём ум, равный собственному. Это уже ни в какие ворота. Это просто личное оскорбление! А Гастаний всё больше и больше опасался Таульгарского. Но до поры исхитрялся свои опасения прятать под маской доброжелательности.
- Ну, хорошо, пока он козней против меня не плетёт, - рассуждал король. – Но ведь авторитет его среди аристократии растёт с каждым днём. И что если Анхольма соблазн всё-таки одолеет? Какую силу обретёт в его лице оппозиция моему правлению. Попробуй её тогда сковырни. Нет, от кузена нужно избавляться. Но так, чтобы моё имя с его смертью никто связать не мог. Подозрения, безусловно, будут. Но кого смущают бездоказательные домыслы?
Тут-то и подвернулись хитроумному Гастанию выжившие в резне северяне.
- Одним махом и прихлопну, - решил монарх и приписал нордманов к охране его сиятельства.

То, что их отправляют на убой Клоц и компания поняли сразу. Не ясно было только одно: кому поручено избавить землю от их присутствия? Сначала Брадобрей решил, что это будут люди герцога; тот своего недоброжелательного отношения к «йотунам» скрывать и не думал. Однако поразмыслив – а чем ещё заниматься, день-деньской в седле раскачиваясь? – Клоц пришёл к выводу, что здесь всё не так просто. Удивило Брадобрея то, что Анхольма оставило совершенно равнодушным присоединение к его отряду не двух, а трёх нордманов.
- С нами и чародей отправляется? – только и спросил герцог, проницательно глянув на Барги. – Что ж, он лишним не будет.
И всё.
«Н-да, - озадачился Клоц. – Занимательное дело обозначилось». Если герцогу было поручено избавиться от неугодной Гастанию парочки, то появление мага, ни могло не вызвать хотя бы некоторой настороженности. Десяток бойцов с двумя совладает. А попробуй, справься с ними, когда на их стороне чародей.
- Что-то тут нечисто, - шепнул Клоц Барги.
И бесцветный человечек с ним согласился.
- Сдаётся мне, что не только мы, но и наш заносчивый подопечный до пункта назначения добраться не должен. – Барги закусил губу. – А если это так, то… - Он обернулся к приотставшему Багорольду. – Подтянись, юноша. Не время нам разделяться. А, что, друг мой, - заговорил он снова после минутного молчания, - хорошо ли вы владеете этой вашей железякой? – Кивком головы маг указал на шипастую дубину.
Багорольд вопросу не удивился.
- Покажу при случае, - спокойно ответил он.
И Клоц уверил парня, что случай такой ему обязательно представится. Сам он проверил кремень в ружейном замке. Мало ли какая оказия может произойти, а у тебя камень расколот или плохо закреплён.
- Я вот тут думаю, - тихо заговорил Барги. – У герцога десяток бойцов. По виду все матёрые. Сам Анхольм на беззащитного младенца не похож. Едут они далеко не на лошадках. Ящеры – чудовища лютые. Опять же вас – двое. Ну и я – неучтённый. Четырнадцать рубак общим числом. Смекаешь, к чему клоню?
Клоц понимающе закивал. Чтобы придать земле такое количество сурового народу, нужен отряд и отряд немалый.
- Пожалуй, стоит поговорить с нашим заносчивым герцогом. Помирать ему ведь тоже вряд ли охота. А дорогу он лучше нашего знает. Вот пусть и подумает, где на ней лучше всего засаду организовать.
- Поговори, - Барги приобрёл отстранённый вид. Явный признак того, что маг творит какое-то заклинание. – А я пока своими методами… - Его взгляд потерял осмысленность.
Клоц велел Багорольду приглядеть за чародеем, чтоб тот с седла не навернулся. Грохнется – костей не соберёт. А сам двинулся в голову колонны. Предстоящее общение северянина не радовало, но и особого выбора у него не оставалось.
Сразу подобраться к Анхольму ему не удалось. Бдительная свита перекрыла доступ к своему сюзерену. А ящеры, подчиняясь командам седоков, тут же оскалились.
- Ваша светлость, - Клоц окликнул герцога, не соизволившего и головы повернуть. – Думаю, нам есть о чём поговорить.
- До привала подождать нельзя? – сухо спросил Анхольм.
- Можно, если по дороге нет местечка, где могут укрыться десятка три вооружённых людей.
Клоцу удалось привлечь внимание Таульгарского.
- Десятка три? – спросил он, уколов нордмана острым взглядом.
- Не меньше…
- Пропустите его.
Телохранители молча уступили дорогу.
- С чего взял? – задал вопрос аристократ, как только Клоц с ним поравнялся.
Клоц не стал делать тайны из ситуации, в которую попали трое северян. Анхольм внимательно его выслушал и поднял вверх руку, останавливая всю кавалькаду.
- Прихлопнуть вас и меня одним махом? Гм… Гастаний на это способен. А после списать на происки врагов. И деньги сбережёт и от политического тяжеловеса избавится. И деловые отношения с Кругом равных не испортит.  Да – это вполне в его духе.
Он даже не удивился, услышав обвинения в адрес короля. Герцог давно был готов к чему-то подобному. Его устранение, точнее, - попытка устранения, была всего лишь вопросом недолгого времени. Анхольм в задумчивости почесал длинный хрящеватый нос и осмотрелся вокруг; дорога шла через местность живописную. Местное население кормилось тем, что разводило фруктовые сады. Обширная равнина была нарезана на ровные квадраты частных владений. Благодатный край, солнышко лучится довольством,  пчёлки жужжат, солидно гудят шмели.  Птахи с ветки на ветку перелетают. Сельская идиллия. У герцога вдруг защемило сердце; бросить бы всё к чёртовой матери и поселиться, где-нибудь здесь. Может быть даже жениться. Каждый вечер пить горячий кофе на веранде, слушать скрипку – говорят, местные, большие умельцы на скрипицах пиликать, - и пусть водяная мельница невдалеке колесом поскрипывает. Она общей картины не испортит. Может быть, даже вернуться к увлечению юности – писать картины. Ведь недурные пейзажи выходили когда-то из-под его кисти.
Может быть, может быть…
Герцог Анхольм Таульгарский усилием воли заставил себя вернуться к действительности.
- Я ведь тебя… вас, лейтенант, считал доносчиком Гастания.
Клоц не обиделся; он и сам подозревал в начале, что отправляется в путь ни с кем иным, как с тем, кому поручено прихлопнуть таких неудобных нордманов.
- Подозрения, как я понимаю, были взаимны. – Герцог проницательно глянул на Клоца. – С той лишь разницей, что… гм… вы, скорее всего, считали меня убийцей.
Брадобрей, в знак согласия перекосил свою жёсткую рожу.
- Мы оба ошибались, - герцог тронул поводья, пустив своего страшненького скакуна лёгким шагом. – Здесь, - он обвёл рукой окрестности, на нас нападать не станут. Чтобы угомонить наших зверушек, когда они расшалятся, - он почти любовно потрепал ящера по массивному горбу, - нужны звери нрава и величины соответствующей.
- Или крылатые, - с недоброй усмешкой произнёс Клоц. – Что?.. Не первый год воюю.
- Да… - взгляд герцога становился всё более заинтересованным. – Теперь я понимаю, что не первый… Король своих не пошлёт: будет загребать жар чужими руками. И тут нам, можно сказать, повезло, - он перехватил вопросительный взор немногословного своего собеседника. – У разбойного люда нет сильных магов. А уж анимистов, тех и подавно. Значит, крылатые, говоришь… Что ж, есть для такой засады удобное местечко.
Милях в четырёх, за садами и узкой речушкой, располагались два длинных пологих холма. Были они каменисты, для земледелия малопригодны, зато густо изрыты пещерами. Когда-то в них укрывались восставшие крестьяне.
- Бунтовал народишко лет сто назад, - усмехнулся герцог. – Так вот, чтоб сиволапых оттуда вытравить, тогдашнему властителю пришлось армию собрать с артиллерией и колдунами. Так и против такой силищи бунтовщики два месяца продержались. Ну, да это к нашему делу касательство мало имеет. Для нас худо то, что дорога как раз между этими холмами и пролегает. И тянется узкой кривой змеёй миль шесть.
Клоц предположил, что на этой самой тропке их и запечатают.
- С фронта, с тылу, с флангов…
- Точно, - кивнул Анхольм. - И с воздуха. В пещерах можно укрыть нетопырей. Вредные такие твари – вонючие, страсть, и кровожадные, на зависть любому упырю. – Герцог обернулся к свите: - Проверить оружие, господа. Сдаётся мне, что нас ждёт горячий приём.
О том, чтобы отыскать обходной путь, или, что было бы весьма разумно, - повернуть обратно, его сиятельство даже не подумал.
- Я преподнесу королевским наймитам добрый урок. А после… - улыбка Таульгарского смогла бы впечатлить даже каменного голема. А гуль, попадись он в этот момент на пути кавалькады, сразу утратил бы аппетит к парующей плоти, и предпочёл бы перейти на подножный корм. – В вашей троице есть чародей, - герцог снова обращался к Клоцу. – кто он: стихийник, разносчик болезней, изготовитель зелий?
- Анимист, - коротко бросил Клоц Брадобрей. – И, кажется, у него есть для нас новости…
Барги уже покрикивал на охрану, требуя пропустить его к Таульгарскому. А когда он протолкался между большущих туш пушистых ящеров, то незамедлительно испортил всем настроение, объявив, что засада больше не является предполагаемой.
- Она есть.
- Нетопыри? – тут же напрягся герцог.
- Полдюжины, - ответствовал Барги. – Но это только те, что снаружи. Я глаза сокола использовал. А эти птахи в пещеры ни-ни… Из пещер рык доносится. Псы-загонщики, как я понимаю. Свора большая – десятка два. Сколько людей, счесть не сумел: обнаружил только дозорных. Серьёзно эти господа к охоте подготовились, ничего не скажешь. Однако… летунов я на себя возьму… Вам уже легче будет. А с остальными вы уж сами…
- Ты мне их только увидеть позволь, нетопырей этих самых, - спокойно попросил Клоц. А потом… потом следи за тем, что буду делать я и подыграй…
Барги только кивнул. Он прекрасно понимал, что задумал Клоц. Зато вся кавалькада Анхольма была в полном неведении. Проклятые же нордманы, - вот ведь скрытные, сукины дети, - не торопились посвящать случайных союзников в свои планы.
- А мне, что делать? – подал голос из-за спин охраны, всеми позабытый герой Багорольд.
- Убивать всех, кто не мы, - дал совет юнцу Анхольм, и, тронув поводья, двинулся навстречу судьбе.
Судьба в этот раз оказалась до оскомины предсказуемой. Нет бы порадовать солдатню отсутствием неприятностей. Вот был бы сюрприз, так сюрприз. Какое там, всё пошло, как предположил его сиятельство Таульгарский, хренов провидец.
Их плотненько закупорили на третьей миле змеистой дороги. Впрочем, дорогой эту ленту кое-как уложенных камней, можно было назвать с огромной натяжкой и только в качестве насквозь фальшивого комплимента.
Барги, на этот раз, овладев глазами и ушами какого-то грызуна, успел предупредить солдат вовремя. И те повыскакивали из сёдел за секунду до первого залпа. Кому-то не посчастливилось, и он вывихнул лодыжку. Кто-то вовсе сломал ногу, неудачно упав на камни с горба пушистого ящера. Но все остались живы и сумели огрызнуться выстрелами. Толку от этого было не много – ни в кого не попали. Враг притаился за валунами на склонах холма. Позиция неприятеля была идеальной. А вот людям герцога, похоже, пришёл конец. Зажатым меж двух огней, им просто некуда было деться. Дорога тоже оказалась перекрытой. Тиски, - из которых не вырваться. И как завершающий аккорд в мелодии похоронного марша – с неба раздался пронзительный, режущий слух писк. В дело вступили нетопыри. Герцог нашёл глазами нордманов.
- Ну, господа, теперь ваш выход.
- Я - в тыл, - объявил Багорольд, и выстрелом из штуцера лишил половины головы самого неосторожного из преследователей. – Управлюсь там и вернусь.
И он ползком двинулся в сторону противника, укрываясь от выстрелов за тушами ящеров.
- Смелый, - пробормотал Анхольм. – Бестолковый, но смелый.
Багорольд отложил в сторону разряженный штуцер. Где ж его зарядишь при такой-то пальбе. Да и к чему? В тыл отряду зашли человек шесть. Багорольд захихикал. И только-то. К тому же один уже товарищам не помощник – лежит себе, ножкой дрыгает. А вот не суйся туда, куда собака свой нос не суёт.
Пятеро против одного, сказать по чести, - это много. И пусть ружья у них разряжены, но ведь, вона чего – парочка пистолей уже взведена, а в руках короткие сабельки появились. И, судя по всему, обращаться с ними они умели. Тут бы Багорольду и струхнуть. Но этот парень всю жизнь имел свой взгляд на вещи. Подобравшись ближе, он дождался, когда пистолеты и один мушкет – всё-таки, кто-то ловкий, успел зарядить - врага выплюнут в него жиденькую горсть свинца, и ринулся в атаку. Пистолет, он конечно, штука не точная, но ежели нервы крепкие и ты, миляга способен ручонками не дрожать, то подберись к врагу поближе и пали ему в пузо – точно маху не дашь. Таковые наставления в своё время получил совсем ещё сопливый Багорольд от своего отчима. Тогда тот ещё и подкрепил сию житейскую мудрость крепким подзатыльником. Подзатыльник Багорольд запомнил и позже вернул сторицей. Но и науку усвоил. Ох, как теперь она ему пригодилась. А ещё ему пригодилось умение играть в мяч.
Багорольд, дико заорав, воспрял от земли, и пушечным ядром, ринулся на врагов. Самый нерасторопный из них получил свою пулю. А не стой мишенью – уворачивайся. Второго и третьего разогнавшийся жрец, что весил, как медведь трёхлетка, просто сшиб, словно пустотелые кегли. Те повалились тряпичными куклами, тщетно пытаясь заполнить лёгкие воздухом. В двоих оставшихся Багорольд швырнул разряженный пистоль, просто отвлекая, - и отцепил от пояса булаву. И тут у одного из его противников сдали нервы. Не каждый день увидишь, как твои соратники от столкновения с другим мужиком, летят верх тормашками. Боец, несолидно заверещал и пустился наутёк. Ну и пусть его. Не мчаться же за трусливым зайцем, всю природную солидность теряя. Багорольд и не помчался. У него нашлось дело иного порядка: оставшийся  разбойничек труса не спраздновал. Был он годами умудрён, многое повидал. И случалось ему укладывать под могильный камушек бойцов куда более лютых, чем этот деревенский увалень. Да, велик раменами. Да – шустр. Но ведь не опытен. Ещё толком и не бреется. Разбойничек, пружинисто сделал шаг к недотёпе, держа в руках сабельку и страшный видом кривой кинжал.
- Эк, как оно всё… - мудрейше сказанул жрец, смекнув, что этот-то с него шкуру живьём спустить способен. – Ну, так лови… - И молодой северянин удобнее перехватив свою нелепую булаву, что вызывала недоумение у всякого встречного, снизу, без замаха метнул её в голову врага. Громкий хруст лицевых костей, оповести его о точности попадания. – Знатно я в мяч-то игрывал. Мог до пятого в цепи докинуть и точно в лапы ему угодить, - Багорольд подошёл к поверженному и поднял своё страшное оружие. – Хороший бросок, отчим бы оценил… кабы уже так же вот железяку на зуб не спробовал.
Жрец развернулся, и направился к двоим, всё ещё пришедшим в себя врагам. Убивать он сегодня больше не хотел, потому увещеваниями и лёгкими тумаками убедил ошалелую парочку сдаться и более против северян не злоумышлять.

Глава 7.

Доппельгангер.

Разбойный люд таковым был только с виду. Да и самим разбоем эти господа занимались исключительно в целях прикрытия дел иного сорта. Нет, раньше-то каждый из этой полусотни совершал нечто этакое, что никак не могло быть прощено узколобыми королевскими судьями, испытывавшими совершенно необъяснимый пиетет перед параграфами уголовного уложения. Почти все они были дезертирами из различных армий лоскутного Континента. И все, без исключения были ворами и убийцами. Как было возможно удержать в узде этих лихих людей, ценящих в жизни всего две вещи – деньги и собственную жизнь. О, граф Тасский нашёл замечательный способ. Точнее, их было два. И деньги, хорошие деньги - были вторым способом.
Граф Тасский имел привилегию не служить в армии нынешнего повелителя Рохта. Он не жаловал дисциплину, даже в её чрезвычайно мягком варианте, применяемом для удержания видимости порядка в среде дворян-самодуров. Впрочем, говорить в этом смысле обо всех дворянах – грешить против истины. Большинство из них войну любило; ещё бы не жаловать такой способ наполнить деньгами всегда дырявые карманы. Но это была шваль, что могла гордиться только гербами на проржавевших щитах своих далёких предков. Граф Тасский к нищебродам не относился, военной славы не желал, в трофеях не нуждался. Да, порой и ему бывали нужны деньги, если выпадала чёрная полоса в карточной игре или же попадалась горячая, смазливая, но очень жадная любовница. «О, как несовершенен этот мир, - сетовал тогда граф, заставляя себя вставать с роскошного ложа и прилагать титанические усилия, кои совершенно необходимы для написания письма к какому-либо Континентальному банкиру. – И зачем ей столько дукатов, если она итак живёт на всём готовом? На старость? Фи, не смешите меня: да кто из них доживает до старости? А какие и доживают… х-хе…Что-то я не видел ни одной заплесневелой куртизанки с состоянием».
Как бы то ни было, но одним не очень удачным вечером этот пострел остался без «сладкого» по причине пустоты во всех своих многочисленных карманах. И это обстоятельство так его поразило, что он впервые в жизни задумался о делах. Через две минуты усиленной мыслительной работы у милашки-графа разболелась голова. Трудно, вот так сразу, без подготовки, приступом брать житейские крепости. Пришлось обратиться к помощи человека в этих делах понимавшего, и уже не раз вытаскивавшего Орноэля Тасского из мелких житейских неурядиц. Граф позвонил в колокольчик.
- Жос, - произнёс он тоном провинциального трагика, - я погиб.
- Мадемуазель Лёли ещё не покинула вашего дома, шевалье.
Да!? – встрепенулся Орноэль. – И как она?.. Я хочу сказать, в каком расположении духа она пребывает.
- Мадемуазель ещё не изволила одеться, если вас это интересует. Во всяком случае, так было, когда она потребовала от меня принести ей топор.
- Ты принёс ей топор? – ужаснулся граф.
- Вы сами велели мне исполнять любую её прихоть, ваше сиятельство. С полчаса назад она заперла двери спальни и оттуда доносится страшный грохот. Видимо в пылу нахлынувших на неё страстей она крушит мебель.
Орноэль Тасский спрятал породистое лицо в ладонях. О, всемогущий, как он мог влюбиться в такую прожжённую бестию с телом богини и характером ехидны.
Слуга негромко покашлял в кулачок, привлекая внимание совершенно расклеившегося графа.
- Что тебе? – Тасский даже не отнял рук от лица. В счастливый конец этой истории неженка уже не верил.
- Если вы позволите, граф… Я мог бы предложить способ решить все эти неприятности… Если вам будет угодно конечно.
- Угодно ли мне!!! – вскричал Орноэль. – Конечно, мне угодно, старый ты пройдоха.
Сказав «А», нужно говорить – «Б» и слуга сказал; намедни, его хозяину плакался в жилетку некий дворянин, который залез под подол знатной сеньоре и был по неосторожности пойман за этим делом её мужем. Муж гусарского наскока молодого нахала не оценил и вызвал того на дуэль. Молодой повеса тут же скис, поскольку шастать по чужим бабам любил, а протыкания шпагами собственной шкурки не жаловал; мастерства же и смелости для предотвращения подобного ущерба он не имел. Дуэль должна была состояться на утро четвёртого дня.
- Насколько я наслышан от слуги этого господина, - вещал лакей, - его сеньор в деньгах сейчас нужды не испытывает.
- К чему клонишь?
- Предложите ему решить эту неловкую ситуацию.
В глазах графа мелькнула заинтересованность.
- Излагай.
Изложение вышло кратким, но судьбоносным. Поскольку молодой повеса не мог обратиться ни к одному из бретёров, чтобы тот урезонил задиру-роносца, без вреда для своей репутации, то почему бы ему не нанять людей совершенно никому неизвестных.
- У меня на примете есть двое таких, - понизил голос лакей. – Люди отчаянные. Готовые на риск, и умеющие держать язык за зубами. Один из них мой племянник. Запросите с ловеласа сумму за сохранения его жизни и чести, а уж всё остальное я беру на себя. Только… гм… ваша светлость, не могли бы вы несколько урезонить королевского прокурора, который спит и видит, как бы подвесить за шею моего родственника. Видите ли, мальчик дал дёру из армии.
Граф просветлел лицом.
Так это и началось. И избавление от преследования законниками, стало самой действенной мерой, для укрепления преданности кровожадных отщепенцев. Со временем их число росло и услугами Тасского, стали пользоваться персоны весьма влиятельные. Сам граф рук не марал, свято оберегая этот свой маленький секрет. Большинство его клиентов и практически все жертвы не подозревали, что садятся за ломберный стол с тем самым человеком, что избавляет их от хлопот или же прерывает их линию жизни.
Но король-то знал…

Кольцо было прорвано, однако упрямый Анхольм об отступлении не помышлял. Может и зря. Звуки, отдалённо напоминавшие хриплый собачий лай с примешенным к нему металлическим шипением, ясно говорили о том, что нападавшие готовы спустить псов. И тянуть с этим вожак разбойной шайки не стал. Вот уже замелькали среди валунов гибкие, как у ящериц тела, обтекающие любое препятствие. Вот уже лай сменился утробным рычанием с отвратительным присвистом, и замелькали, замельтешили десятки узких, хищных оскаленных морд. Рохтанские борзые – твари, специально натасканные для охоты на крупного зверя и людей. Достойные противники даже для пушистых ящеров.
Герцог повернулся к Брадобрею, - что-то тот затих, ни выстрела, ни матерщины:
- Ну, самое время и тебе показ… Ты чего творишь? – А и был повод герцогу впасть в непривычное для себя смятение.
Верхнюю одежду и не особо чистую сорочку с жёлтыми пятнами подмышками, Брадобрей уже скинул. Тяжёлые башмаки тоже стояли рядом с ворохом солдатского тряпья. И теперь Клоц кряхтел, пытаясь сидя, чтоб какой излишне меткий стрелок не продырявил ему башку, стянуть с себя штаны.
- Боишься обмараться? – шутка вышла кондовой.
 Брадобрей не обратил на герцогскую остроту ни малейшего внимания.
- Поторапливайся, - подгонял его чародей, который очевидно был в курсе проводимых сотоварищем манипуляций. – Они уже близко.
- Вижу, - огрызнулся Клоц. - Не отвлекай. Лучше займись псами.
Явив Таульгарскому и его людям свою сухощавую, без капли жира фигуру, Клоц уставился вверх. Анхольм подивился количеству мышц, что перекатывались под белой кожей Брадобрея. Определённо у людей даже очень сильных и развитых не могло быть столько… Тут герцог даже затруднился сразу подобрать слово. Столько змей – да, пожалуй, что так, - столько змей под шкурой. Были они разной толщины и длины, но все, без исключения и перерыва двигались, едва ли не каждый миг, создавая новую конфигурацию тела Брадобрея.
- Кто ты? – негромко спросил Таульгарский.
В ответ Клоц усмехнулся одним уголком губ и тут же согнулся в чудовищных корчах.
- Твою ж… - начал было Анхольм и подавился собственной матерщиной.
И пары секунд не прошло, как на месте Клоца Брадобрея, ползало по земле нечто большое шерстистое – плотный бурый мех так и искрился на солнце - с отвратительной клыкастой мордой и перепончатыми кожистыми крыльями. Чудовище обернувшись, глянуло на обомлевшего человека. Таульгарский и все его бойцы творили молитву, кто одними губами, а кто и в полный голос. Перед ними был нетопырь. Чудовище коротко пискнуло, расправило крыла, и, взмахнув ими пару раз, взмыло в воздух.
- Теперь нетопырей можно не опасаться, - спокойно произнёс Барги. – Ваше сиятельство, пленных брать станем или же нам достанет тех, кого повязал наш малыш, а остальных отправим на корм? Тут полно животин, не брезгающих человечиной.
Анхольм медленно перевёл округлившиеся глаза на казавшегося беззаботным анимиста.
- Что… что?..
- Надо же, - хмыкнул Барги, - как вас, однако всех проняло. Вы, что, ваше аристократство, никогда не видели обыкновенного доппельгангера? Эй, братцы-вояки, герцогу можно столбом торчать, как он есть натура благородная, нежная… - в свите Таульгарского раздались смешки. Это хорошо; люди приходили в себя. – Ему можно. А нам нужно побеждать. Заряжай, всё, что есть, и двигаем на склоны. Предстоит кровавая потеха.
Стая псов была уже совсем рядом и пушистые ящеры, предчувствуя сражение клык на клык, до какого развлечения они были большими охотниками, начали задирать шеи и вставать на передние лапы. Теперь их было меньше. Залпы со склонов уложили трёх из них на месте. Но отряд герцога эти потери уже не могли смутить. Люди почувствовали вкус победы.
- Примкнуть штыки! – Команда Таульгарского была несколько запоздалой, но ясно дала понять бойцам, что их сюзерен, справился с кратковременным обалдением и снова в строю.
Вот когда анимист взялся за дело всерьёз. Помутнев очами, он бездумно уставился в поднебесье. Псы, больше похожие на отрастивших лапы змей, тут же встали, как вкопанные. Самые шустрые из них не добежали до ящеров считанные ярды. Сверху раздались изумлённые возгласы нападавших. Через миг, когда вся клыкастая орава развернулась и устремилась вверх, норовя порвать своих бывших хозяев, удивление сменилось ужасом. А по склонам уже карабкались выжившие телохранители Анхольма.
Были ещё нетопыри. И вожак разбойников, с отчаянием обречённого, молил Небо, чтобы они порвали в клочья, оказавшуюся несговорчивой добычу. Но, то ли он не достаточно искренне молился, то ли вопил не особо внятно, однако, тот, кто обитает в горних высях всё понял как-то неправильно.
Нетопырь – и откуда он только взялся? – тот, что взмыл с земли, в размерах, крепко проигрывал чудовищам, напавшим на отряд Анхольма. Но у него было одно явное преимущество; обратившись в крылатого зверя, переняв его форму и повадки, доппельгангер не утратил человеческого разума. Безошибочно определив вожака стаи, он поднялся чуть выше, тут же развернулся, исполнив в воздухе умопомрачительный кульбит, и вцепился ему в загривок. Противник суматошно забил крыльями, стараясь скинуть со спины неведомого врага, и панически заверещал, нагоняя страху на всю стаю. Мелкий враг выпустил его шею и тут же разорвал ухо. Одно – второе. Вожак оглох. Острые крючья на крыльях вырвали его маленькие глазки, и на землю рухнуло ещё живое, но жестоко искалеченное тело. Доппельгангер взмыл вверх. Пронзительно запищал, закрепляя за собой право главного, и кинулся вниз, указывая стае новую цель.
Людям герцога так и не пришлось окрасить штыки своих мушкетов вражеской кровью. Псы и нетопыри, ведомые анимистом и доппельгангером, покончили с отрядом нападавших в считанные минуты. В живых остались только те двое бедолаг, которых за шкирки приволок мирный служитель культа.
- Вот, твоё герцогство, - прогудел Багорольд довольный, - принимай, значит, сорванцов.
Анхольм Таульгарский глянул на людей, стоявших перед ним на коленях. Надо ли говорить, как он умел глядеть? Пленные, побледнев, тряслись, как перетрусившие кролики. Им хватило ума, чтобы понять – пощады ждать не приходится.
- Кто? – коротко бросил герцог.
- Буй Шкуродёр… - трясущимися губами проговорил один из пленных.
- Буй, значит… Шкуродёр. – Его светлость без жалости пнул говорившего в лицо. Тяжеленный сапог свернул бедолаге нос в сторону, превратил губы в окровавленные лохмотья и лишил двух последних передних зубов. Не состоявшийся убийца аристократов без звука повалился на землю. Анхольм перевёл свой омертвелый взгляд на второго: - Я не спрашивал ваших поганых кличек. Я спрашивал… Сам догадаешься? – Игра началась. Злоба, владевшая аристократом, требовала немедленного выхода.
По бегающему взгляду герцог догадался, - этот разбойник понял, о чём действительно его спрашивают. Понял и перепугался ещё больше. Молчание затягивалось и Анхольм решил усилить впечатление от собственной лютой особы.
- Я добряк, - объявил он, погрозив кулаком своей свите. – Только попробуйте возразить. - Никто из вассалов возражать не рискнул. – И я даже могу тебя помиловать. А то и обоих. Мне нет до вас дела. Но вот он, - палец Анхольма указал на приземлившегося неподалёку нетопыря. – Он точно жалости не ведает.
Доппельгангер начал обращаться и несчастный пленный, заскулив, распластался на земле. Такого он уже вынести не мог. Что говорить, если и  в свите герцога обнаружились люди со слабым желудком. Да и самого Таульгарского откровенно замутило. Он с трудом проглотил ком в горле и продолжил:
- Мне нужно имя. Не скули, падаль. Итак: кто вас послал по мою душу?
Этого несчастный пленник не знал. Впрочем, аристократ на это особо и не рассчитывал. Ему нужна была хоть какая-нибудь ниточка. Пусть даже самая тонкая и неверная, но ниточка.
- Коххин договаривался… - пищал разбойник. – Коххин у нас за главного.
- Коххин был с вами?
- Да-да-да… Там, на склоне… Со всеми.
Анхольм оглядел залитый кровью склон и досадливо сплюнул. Да, псы и нетопыри хорошо сделали своё дело. Слишком хорошо.
- Ну, Коххина больше нет. Теперь ты за главного, - объявил он. – Думай…
Допрос длился недолго. Пленный ничего толком сказать не мог. Поведал он любопытному герцогу только одну деталь: человек, с которым постоянно встречался ныне покойный Коххин, носил одежду трёх цветов – чёрный с серебром и с тремя лиловыми полосами на рукавах.
Услышав это, Таульгарский поджал жёсткие губы и коротко кивнул. Пожалуй, ниточка оказалась крепкой. Знаком он приказал своим людям прикончить разбойников. И те, не чинясь, добили их штыками.
- Планы меняются, - проговорил герцог. – Мы едем в Крист. – И обернувшись к надевшему штаны Клоцу, продолжил: - Надеюсь, нордманы отправятся с нами.
Брадобрей глянул на Барги и довольного, как морж после купанья, Багорольда.
- Как я понимаю, - выступил вперёд жрец, - королевской денежки нам теперь не видать. Так почему бы и не съездить в этот самый Крист. Надеюсь, твоё аристократство, кормят там хорошо. Только это… на ком я поеду? Мою зверушку, того, свинцом нашпиговали.

Глава 8.

«Знакомьтесь - миледи Элайна».

Будет не совсем правильно говорить, что планируя посещение главного города королевства Рохт – Изонбурга, герцог Анхольм не собирался заглянуть в замок Крист. Можно даже утверждать, не особо покривив против истины, что вообще его отбытие из расположения армии было связано именно с этим визитом. По большому счёту в столице его сиятельству было нечего делать, но оставаться при ставке оказалось выше его сил. Сизая рожа Гастания успела ему опротиветь. Нужна была пауза для успокоения сердца. А где мог отдохнуть Анхольм? Дома, в провинции Таульгар? Безусловно. Но именно там его и стали бы в первую голову искать королевские курьеры. И, как теперь выяснилось, не только они. Облегчать задачу кому бы то ни было, он вовсе не собирался. Потому и был выбран Крист. И враги, и друзья, безусловно, догадаются, куда он направил стопы свои. Гастаний-то уж точно. У него не займёт много времени сложить два и два, после получения известий о провале покушения на неудобного аристократишку. Вот только в Крист король не сунется. Во всяком случае, не сразу. А герцогу сейчас нужно было время.
Поэтому сиятельный сеньор трясся в седле, с некоторой опаской поглядывая налево. Там, в каких-то трёх футах, хищно разевала свою пасть пропасть, дна которой, по времени вечернему было не различить. Однако узкая горная тропа сейчас была для него, чем-то вроде гарантии, что рядом с ним не окажется один из нордманов, тот с жёстким, неулыбчивым лицом. Н-да, кто бы мог предположить, что всё так закрутится? И пусть в прошлой стычке с неприятелем Клоц оказался на его стороне, сейчас, по некоторому размышлению, герцог пришёл к выводу, что он толком и не представляет, как ему быть дальше со свалившейся на его голову троицей. Здоровяк его не пугал. Жрец ему не страшен. Прикажет Таульгарский своим людям и те быстро накинут ему на шею удавочку. Ну, может и помрёт кто при этом. Может даже двое или трое. Сосунок успел показать клыки. Но всё одно – совладают. Дело совсем иное - анимист и – мать его! – доппельгангер. Против анимиста нужен маг – крепкий стихийник, как минимум. Но доппельгпнгер!.. Вот с кем вовсе не хотелось бы враждовать.
Сука-память тут же услужливо подкинула, слова Клоца, о том, что он выпустит герцогу кишки. «И ведь, правда, может, - поморщился его сиятельство. – Уж если кто на это и способен, так это именно он, Клоц – будь он проклят! – Брадобрей!» Тут мысль, наплевав на желания Таульгарского думать о насущном, самовольно упёрлась в плохообъяснимое прозвище нордмана. Брадобрей. Почему Брадобрей? На цирюльника он ничуточки не похож, а вот – Брадобрей.
- Тьфу, ты чёрт! – тихо ругнулся герцог. – Как будто дел иных у меня нет, как только ломать голову над такой чепухой.
Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на дороге. Она вилась узкой змейкой по обрывистому скалистому склону и вскоре должна была круто свалиться вниз. А после, уже расширившись, пройти по самому краю, заросшей густым хвойным лесом долины. Прямого пути к замку Крист не было. Отчего так? Да уж точно не от лености местного населения, которого, впрочем, в этом краю было насеяно отнюдь не густо. Могли бы крестьяне и прямую дорожку через кущи проложить, кабы ни одна весьма труднопреодолимая закавыка. В лесу обитали жуки. Те самые жуки, чьи панцири так любили военные всего континента. И нравом эти непробиваемые насекомыши обладали преотвратным. Будучи весьма велики размерами – старые особи вымахивали куда как покрупнее пушистого ящера – они были не прочь подзакусить мясцом всего, что встречалось им на пути. Лес при замке Крист заслуженно пользовался репутацией места гиблого и был естественным оборонительным рубежом, который не всякой армии оказывалось под силу преодолеть.
Семейство Крист, обосновавшееся в этих местах, когда-то бежало в сию не ласковую для человеков глушь, по причине склочного характера одного из своих предков. Никак старый барон не мог ужиться с соседями. Свары затевал едва ли не еженедельно. По этой причине бывал частенько луплен в морду методой самой простонародной. Оставив на пороге какой-то таверны последние зубы и получив уведомление о дуэли сразу с пятью противниками, его светлость решил-таки пораскинуть мозгами. Лучше поздно, чем никогда. По здравом размышлении барон Крист пришёл  к выводам неутешительным: шансов на выживание после стольких поединков к ряду у него не было никаких. А помирать этому бузотёру вовсе не хотелось. Жить барон любил, чего уж там. Поэтому, презрев возможные обвинения в трусости – чёрт с ней, с молвой, слова шкуру не протыкают, - Крист пустился в бега. Оскорблённые дворяне, как только об этом проведали, кинулись в погоню. Да, барон в тот раз, явно перешёл все границы; прощать его никто не собирался. И дело вполне могло закончиться хорошей трёпкой с последующим убийством благородного хулигана, если бы не счастливый случай. В придорожной корчме, где беглец остановился, чтобы наскоро перекусить, судьба свела его с парочкой бедолаг, тоже уносивших ноги от собственных недоброжелателей. Это были отец с дочкой, принадлежавшие к мелкопоместному дворянству и умудрившиеся перейти дорожку крупному землевладельцу.
Беглецы быстро снюхались, определив друг в друге родственные души и решили, что толпой с неприятностями справляться проще. Мелкий дворянчик оказался ещё тем пройдохой и жуликом, но у него было два больших плюса – красавица дочка, на которую Крист тут же положил глаз, и знание географии. Он-то и предложил Кристу бежать в дикие леса, буйно произраставшие у подножия невысоких, изъеденных временем скал.
Туда они и направили стопы свои. К сожалению, знания этого господина носили однобокий характер и про жуков он ничего не знал. Сунувшись в лес, троица была неприятно удивлена хищными наклонностями его многолапых обитателей. Пришлось срочно удирать во все лопатки. Тут-то беглецов и ожидал второй сюрприз. Их настигли преследователи. В короткой стычке мелкий дворянчик был убит, а раненый барон с осиротевшей девицей сумели скрыться в горах. Сколько они там плутали, история умалчивает, но путь к спасению барону всё же удалось отыскать. Парочка выбралась на обширное плато, где и решила обосноваться. Крист, со временем перетянул туда подвластных ему земледельцев и заложил замок.
Беспокойный барон давно опочил, а род его продолжился в веках. К моменту, когда герцог Анхольм надумал отсидеться за крепкими стенами горной цитадели, замком владели две сестры, две кузины. Дамами они были лет уже не юных, жизнь повидавшими и относившимися к Анхольму с любовью родных тётушек. Помимо преданности герцогскому дому, две достойные леди обладали ещё рядом замечательных качеств, о которых ни они, ни Таульгарский распространяться желания не имели. Однако именно в этих самых качества Анхольм сейчас нуждался более всего. Смущало его только одно обстоятельство – нордманы. Волею обстоятельств или капризом Небожителя прилепившиеся к свите герцога, они обязательно пронюхают о маленьких тайнах, надёжно запечатанных за стенами Криста. Это тревожило его сиятельство. Ещё бы не волноваться – вассальную клятву с северян не возьмёшь. А значит, и молчать никоим образом не заставишь. Разве, что упокоить их навеки. Так пойди с такими совладай. Да и не особо хотелось. Герцог чувствовал – нет, не благодарность за собственное спасение, - но некоторое уважение к мужеству детей севера. Благодарность вообще не была самой сильной стороной этого жёсткого, не склонного к сантиментам человека. Но уважать смелость он умел. И то сказать, какой военачальник не оценил бы упорство, с которым ватага «Седого йотуна» противостояла войскам Торга в битве у болота.
«Хм, - в многомудрой голове герцога ещё не ясной тенью промелькнуло некое ощущение. Некая, совершенно не сформированная, размытая, но всё-таки мысль. – Надо бы разузнать о той битве в подробностях». Детали того разгрома никому ведомы не были. Король с советниками надёжно спрятали концы в воду. Но ведь была же и другая сторона. Анхольм Таульгарский позволил себе улыбнуться. Ватага погибла вся. Эта занозистая троица спасла стяг. А позже и шкуру самого герцога. Надо бы чем-то им отплатить. Но сделать это так, чтобы купить их верность. И после…
Тут-то его и поразила молния осознания! Никогда он всерьёз не думал о заговоре против Гастания 3. Король сам подвёл его к этой черте. И теперь, болтаясь в седле, беглец понял – им двоим в этом мире не ужиться. И значит, король должен умереть. Сам Таульгарский поселяться в фамильном склепе не собирался. Рано ещё. А вот вероломному монарху – самое время. И тут случайно выжившему бунтарю будет потребна любая помощь.
«Похоже, что король, сам того не подозревая, накрепко связал меня с этим нордманами. – Усмешка герцога стала жёсткой. – Свою эффективность «йотуны» доказали. И расшвыриваться такими бойцами я не намерен. А это означает… хм… У тётушки появилась работа». Что это была за «тётушка», и какая такая работа у неё появилась, Анхольм разглашать не стал. Тоже была охота языком трепать. Недоверчивым сукиным сыном был его сиятельство Таульгарский. Именно поэтому ещё и обретался среди живых.
- Ого ж! – раздалось сзади восторженное, прерывая размышления аристократа. – Красотища какая. Право слово, истый парадиз.
Это деревенский увалень Багорольд, углядел выступившие из-за скал башни замка Крист. Дитя природы, образованием не испорченное, не сдержало восторгов. Ну и пусть его восхищается. Ничего дурного в том нет.
- Это ты, вьюнош, ещё только шпили заметил. Так ли изумишься, когда мы чуть ближе подъедем, - обернувшись к Багорольду, произнёс Анхольм. – Как раз за тем поворотом, картина полностью перед нами и предстанет. Смотри, с ящера не свались.
Багорольд убедил его сиятельство, что он уж точно никогда на камни не грянется, но, на всякий случай плотнее сжал ногами бока ездовой образины. Это стоило ему массы неприятных впечатлений. Багорольд трясся позади Клоца. Понятно – без седла. И к этому времени успел стереть ляжки и задницу едва ли ни в кровь. Жаловаться на неудобства он не смел, но каждый раз, как никчёмная пушистая скотина оступалась на валунах, болезненно морщился. Юнец давно уже вознёс горячие молитвы всем богам, которых припомнил, за то, что те сподобили его великой мудрости, выбрать для службы инфантерию. В кавалерии, подозревал Багорольд, он бы надолго не прижился.
Герцог не солгал: картина, представшая перед глазами путешественников, могла заворожить кого угодно. То, что нордманы рты поразевали, не удивительно ничуть. Так ведь и в свите его сиятельства, то же нашлись господа, приобретшие вид крайнего обалдения. А ведь они Крист уже ни единожды видывали. Замок не был огромен. Отнюдь. Он впечатлял идеальностью пропорций, и, главное, своим неудержимым стремлением вверх. Пять башен возносили свои шпили на такую высоту, что приходилось задирать головы любому находящемуся на тропе зеваке. А ведь она, эта самая тропа, была едва ли не вровень с гребнем крепостных стен. Спустись на плато, почти полностью этими самыми стенами, обнесённое, и иглы шпилей на башнях не разглядишь. К замку вела дорожка узкая – только что вдвоём разъехаться. Петляла она так, что оставшаяся до ворот миля превращалась чуть ли ни в пять. Со склона было хорошо видно, как дорожка обрывалась прямиком в пропасть, через которую можно было перебраться только по откидному мосту.
- Во, - озадачился простая душа Багорольд, - а стенка такая протяжённая на кой?
Действительно, двойная стена замыкала в неправильное кольцо практически всё плато. Внутри, оно делилось на три неравные части. Одна из которых – самая значительная по площади, - выглядела на удивление пустой. Ни тебе парка, ни сквериков. Прилеплено что-то с южной стороны ни то клетки, ни то сараюшки. И всё. Нет ничего, что могло бы радовать глаз. Остальные две части были отданы под проживание крестьян и слуг, что обитали в небольших белых домишках, приятно радовавших глаз, и под казармы охраны.
- Если вы ищете зелень, - заговорил герцог, словно прочитав мысли нордманов, - то за замком – отсюда не видно – есть премиленький парк. Хозяйки не чураются красоты, чтобы вы сейчас ни подумали. Откуда-то сверху раздался трубный глас: дозорные, берегущие покой обитателей Криста, не дремали. Всадники уже спустились на плато и преодолевали невообразимые дорожные петли. Им потребовалось значительное количество времени, чтобы добраться до расселины, служившей естественным рвом. И только тогда, когда стражники на стенах внимательно их рассмотрели, они махнули куда-то внутрь двора, отдавая распоряжение опустить подъёмный мост, поднять решётку и открыть ворота. Замок Крист был готов к встрече неприятеля и нордманы насторожились; чего или кого так опасаются его владельцы?
Огромные когти ящеров тяжко ударили в настил моста. Их далёкий путь подошёл к концу. Из ворот замка, навстречу герцогу высыпала масса народу. По оживлённым, улыбающимся лицам простонародья, Клоц понял – их случайного союзника здесь любят. В обширном дворе его сиятельство и свита положили ящеров на брусчатку и спешились. К ним уже спешили две богато разодетые дамы. Не стоило долго ломать голову, чтобы догадаться – это хозяйки. Да, Кристом владели две кузины: дело для Рохта и Континента не совсем обычное. Клоц повнимательнее присмотрелся к женщинам. Трудно было представить более различных представительниц прекрасного пола. Не говоря уже о том, чтобы догадаться об их не особо далёком родстве. Первой до них дошла – ох, как поспешала - дама средних лет со взглядом хлопотуньи. Была она фигуриста, но легка на ногу. Из-под головного покрывала выбилась прядка русых волос. А прибывших внимательно изучали глаза, цвет которых Клоц затруднился определить - не то голубые с переходом в серые, не то зелёные с едва приметным оттенком мёда. Притягательные глаза; такие раз увидишь и более забыть не сумеешь. Герцог учтиво склонился перед дамой, и та с улыбкой поцеловала его в макушку. Анхольм приложился к её полноватой, с длинными пальцами руке.
- Мадам, - произнёс он со всей возможной галантностью.
- Ох, уж сразу и мадам, - с лёгкой укоризной произнесла дама. И голос её оказался под стать всей фигуре. Не писклявый и не излишне грудной. Тёплый голос, обволакивающий. – А куда девалась тётушка Роза, - и её светлость игриво шлёпнула герцога веером. – Это кто с тобой? – кивнула она на нордманов.
- Друзья, тётушка Роза, - герцог поддержал неформальный тон разговора.
Тётушка оглядела северян. Не пристально, правил вежливости не нарушая. Однако Клоцу и магу показалось, что эта почтенная дама, только что пронизала их до самого нутра. А юный Багорольд под её взором вообще потупился и покраснел, как маков цвет. Она видела их насквозь, но, воспитанная в жёстких правилах светского политеса, мнение своё о «друзьях» Таульгарского прилюдно высказывать не стала. Учтивость, куртуазность и хозяйственность странным образом уживались в этой даме.
- Размещайтесь, господа, - тётушка Роза отвела взор от нордманов и начала отдавать распоряжение герцогской свите. – Вы знаете, где.
- Они-то знают, - раздался голос только что подошедшей кузины. – А с этими, что будем делать?
Судя по её внешности, она была чуть старше двоюродной сестры и отличалась от неё как день от ночи. Точнее – ровно в обратном порядке, ибо была жгучей брюнеткой. Головного покрывала не носила. И энергичность этой дамы нельзя было не заметить. Хотя она ещё ничего и не сделала – просто подошла. Но скрытая в ней сила так и выплёскивалась наружу, прорываясь в каждом стремительном движении. В глазах её, чёрных, словно агаты, так и читалось: «Не верю никому».
- Приехал, - она порывисто обняла Анхольма. – Рада. - И тут же, без перехода объявила: - Есть новости. Нужно поговорить.
Герцог бережно заключил в объятия эту хрупкую женщину.
- Прошу любить и жаловать, - обратился он к нордманам. – Миледи Элайна.
Миледи только фыркнула.
- Любить и жаловать?.. Ладно, там видно будет, - и, ухватив герцога за локоть, она увлекла его в замок.
Клоц сдержанно кашлянул; чем бы ни занималась эта самая миледи, приём нежданных гостей явно не был её сильной стороной.

Глава 9.

«А что бы нам не спеть в унисон?..»

Сказать, что Клоца, Барги и Багорольда разместили без должного уважения – безбожно грешить против истины. Нет, всё было очень и очень прилично, что естественно тут же вызвало подозрения у страдающих паранойей Брадобрея и чародея. А простофиле Багорольду понравилось всё, и комната, смежная с двумя остальными – ишь, хозяйки какие внимательные, не стали друзей-приятелей разлучать, - и отдельные кровати. «Боги мои боги! – восхитился деревенский увалень. – Да я таких роскошеств в жизни не видывал. Даже подушка есть и простыни». Простыню он тут же сдёрнул с ложа, чтобы не испачкать и завалился на матрац, набитый овечьей шерстью, по простоте душевной, позабыв стянуть сапожищи.
Старшие товарищи по скитаниям не стали упрекать мальца за бескультурье. Сами не далеко от него ушли. Но бестактно указали тому, что во-он за той беленькой дверцей есть ванна.
- Ванна? – вскинулся Багорольд. – Что за зверь такой?
Ему пояснили, как могли – на пальцах, мол, лохань, здоровая такая, даже жреческая туша туда поместится… гм… до пояса.
- А зачем мне в неё помещаться? – тут же был задан каверзный вопрос.
Оказалось, что при всей своей святости, пусть и вынужденной, отче Багорольд большим стремлением к телесной чистоте не отличался. Вдвоём наёмникам всё-таки удалось загнать малолетнего поросёнка в ванну, из которой детинушка, расчухав всю негу телесного очищения, выбрался только через два часа. Да и то лишь понуждаемый к тому двумя злобными перестарками.
- Сначала гонют в горячее, что аж свариться боязно, а после выгоняют оттудова, не дав поскоблиться всласть, - жаловался он небесам на произвол земляков. – Одно слово – йотуны. Привели же боги сдружиться с грубиянами.
Сетования молодого служителя культа остались не услышанными; два ветерана подкидывали монету, доверив ей решать, кому из них следующим принимать освежающую купель.
Что ж с комфортом всё было вполне прилично. Как, впрочем, и с едой. Вряд ли слегка подгоревшую индейку стали бы есть сами хозяйки, но для слуг и дикарей с севера она могла сойти за символ истинного континентального радушия. На общем столе, что возвышался в средней комнатушке, почти прилепившись к кровати, нашлись кувшины с вином, и, на радость трезвенника Багорольда большущая ёмкость с розовой водой. К ней он и присосался, сразу после ванной, даже не обтеревшись, и, не удосужившись надеть портки.
- Здоровый бугай, - оценил Барги.
- Очень, - подержал его Клоц.
- И дурной, - продолжил чародей.
- Ещё больше, чем здоровый, - съязвил неулыбчивый Брадобрей.
- Чё это? – искренне удивился Багорольд, отлипнув от тазика.
- Эта вода…кхм… была вода для омовения рук перед едой, - просветил невежу Барги.
- А чего их мыть? Я ж теперь итак чистый на полгода вперёд, - чмокнул сочными губами здоровяк. – А водичка ничего… Вкусная водичка. Надо слугам сказать, чтоб ещё притащили, вдруг ночью пить восхощется.
Клоц немедленно посоветовал ему постучаться головой в запертые двери.
Да. Гостеприимство хозяев зашло так далеко, что из опасения, как бы к нордманам ночью не проник кто-нибудь недобрый, их надёжно заперли. Дубовые двери, толщиной в пару дюймов, заботливая тётушка Роза велела украсить амбарными замками, не особо доверяя замкам врезным. Сразу была заметна хозяйская жилка этой почтенной дамы. Ну и чтобы уж совсем не возникло сомнений в её искреннем попечении над всеми забредшими в замок наёмниками, троицу разместили в помещениях, окна которых были забраны решётками из внушающих всяческое уважение своей толщиной стальных прутьев.
Багорольд, совету Клоца вняв, подошёл к двери и простецки влепил в неё кулаком. Толстая кожа на руке жреца даже не покраснела, но и дверь не шелохнулась. Однако это ничуть не омрачило настроения Багорольда.
- Ежели приспичит, - равнодушно проговорил он, - так и разломаю. А пока, пускай стоит, от сквозняков защищает. Не люблю я их, сквозняков, с самого детства не люблю. Пошли, пожрём, что ли…
Никого из северян, бывавших в разных переделках, запоры, замки и решётки не обеспокоили. И то – прав молодой, если приспичит, так и вынесут. За стол они уселись в самом приподнятом расположении духа. Поесть, оно за всегда приятственно, это любому ведомо. А уж людям военным – тем паче. В скором времени от индейки остались только мелкие, пережёванные косточки. И что птичка была чуть передержана, никто даже не заметил. После ванны, сытного обеда и пары кружек доброго вина всех стало клонить в сон. Что ж, и тут нордманы уступили требованию плоти – завалились спать, но только двое. Клоц остался бодрствовать. Не от недоверия к хозяйкам. Что вы, что вы, как такую мысль можно вообще допустить!? Просто ему очень нравилось смотреть в зарешёченные окна и считать ворон. Интеллектуальное занятие, как раз для заключённых. Ох, простите полярные боги, - для гостей, плотно окружённых хозяйской заботой.
Однако подсчёт серых птиц с дурным голосом занял Брадобрея совсем ненадолго. Во-первых, никаких таких ворон он вблизи не обнаружил. Разве, что считать за таковых, мелких крылатых ящериц. Этих созданий, размером с ястреба, перед окнами промелькнуло десятка три. И что удивительно, у многих из них, острый глаз Клоца, отметил привязанные к задним лапкам пеналы.
Почтовые ящерицы! О таких Клоцу слышать доводилось, а вот лицезрел впервые. И, судя по их количеству, дамы, владеющие замком Крист, вели весьма бойкую переписку. Эту особенность, острый умом северянин отметил, но ломать голову над нею не стал, переключившись на размышления куда более важные. Беспощадная мысль вернула его к резне на болоте. Что-то не давало ему покоя. Раньше-то времени не находилось, чтобы всё тщательно обдумать. А теперь, грех моментом не воспользоваться.
Авангард погиб под клинками «кровавых драбантов» - это он видел собственными глазами. Все, до единого человека полегли. Теперь у «йотунов» к этим одоспешенным чертям есть большой и бессрочный счёт. Прощать нордманы не умели. Кому-то придётся расплатиться собственной жизнью. Только так, и никак иначе.
Клоц сжал ладонями виски, заставляя себя успокоиться. Ярость хороша в битве. Но не сейчас. Сейчас она затуманивает разум.
- Что было дальше? - с шипением выдавил он из себя.
Дальше был артиллерийский обстрел. Ад на земле. Кавалерийская атака. Дьявольская пляска. Брадобрею вспомнилась оскаленная и окровавленная морда лошади после того, как он врезал по ней прикладом мушкета. Дальше всё, размыто. Ни одного чёткого образа, кроме камней на земле. Он тогда упал на них, спасаясь от длинного палаша. Ссадил ладони, разбил колено – до сих пор поднывает. Клоц потёр напомнившую о себе ногу. И погнал воспоминания дальше.
Он уворачивался, ужом проползая между ног лошади. Попади эта скотина ему по голове копытом и его мозги были бы разбрызганы на пять футов в окружности. Только врождённая нечеловеческая ловкость спасла тогда несчастного ублюдка, капризом богов, ставшего лейтенантом. Затем он вскакивает и бросается на кавалериста сзади. Рисковал получить в грудь от коняги. Эти зверюги страсть до чего любят лягаться. Но в тот день небожители были на его стороне, хотя и не на стороне «Седого йотуна». Извлечь кинжал из ножен, закреплённых на левом предплечье, было делом мгновения. Сколько раз он уже это проделывал и не счесть. Пальцы впились в глазницы драбанта запрокидывая его голову и острейшая сталь прорезала кожу, мышцы, артерии, прошла точно между шейных позвонков и вот в руке у Клоца отрезанная голова. Срез чистый, точно бритовкой побрил. Клоц Брадобрей. Так его прозвали парни из погибшей ватаги. Что ж, точнее не скажешь: брил он отменно. Голова отлетела прочь: Клоц не собирал трофеев. А что дальше?
Сумасшествие боя полностью захлестнуло сознание наёмника. И следующий час абсолютно стёрся из его памяти. Ну, или почти абсолютно. Были краткие мгновения просветления, когда он что-то видел. Что?.. Клоц безжалостно стукнул себя кулаком по лбу.
- Что ты увидел перед следующей атакой драбантов? Вспоминай, тыквоголовый.
Стихийник вымораживает дорожку – путь к спасению «Седого йотуна»… Нет. Не то. Слишком поздно. Что-то раньше. Много раньше. Ядро пробивает грудь знаменосца и его кровь заливает всё вокруг рубиновым выплеском. Стяг окроплён. Серебряный йотун и часть звёзд забрызганы… Нет. Это слишком рано. Или всё-таки?..
Мысль ускользала юркой ящеркой. А когда Клоцу казалось, что вот – ухватил, эта неуловимая стерва откидывала хвост и пряталась в тумане воспоминаний, откуда бессовестно щерилась во всю беззубую пасть.
Брадобрей изругал себя последними словами за непроходимую тупость. Не помогло. Помолился богам; те только ухмыльнулись в свои бороды. Да уж, дождёшься от них… Как шутил капрал Хрулли: «Хочешь получить помощь от бога Шторма, не приноси жертвы его жене». А попробуй этак-то отчудить, если проклятая баба, то есть богиня, на небесах распределяет удачу. Нет больше Хрулли. Богиня Ясса, благоверная Шторма, в тот день отвернулась от капрала, и бедолага угодил в арьергард. И тут бог Шторм, громогласно хохоча со всей своей божеской дури шандарахнул обессилевшего от бесплодных размышлений наёмника молнией осознания. Этак бесцеремонно – прямо в темя. Клоц явственно услышал, как в голове что-то громко и противно щёлкнуло. Видать сустав на место встал. Ну, это понятно – в крепкой нордманской голове не кусок сала, - там мозги, состоящие из мышц, стальных костей и суставов. А как без суставов они бы могли так бойко ворочаться? А то, ишь, умники понапридумывали, что ум – это жир с извилинами. Вот же доказательство – Клоц, пока сам себе болевой на мозг не произвёл, ни до чего додуматься не мог. А как разгорячился и чего-то там вывернул и дёрнул – опять же бог поспособствовал озарением, словно кувалдой, - так всё на свои места и определилось.
Арьергард, вашу мать!
 Клоц вспомнил: арьергард не был уничтожен. Кровавые драбанты взяли в плен, не успевших добраться до своих, йотунов. А ведь их там было с дюжину.
- Вот оно… - прошептал Клоц. – Найти наших. Освободить… Как? Это я потом… потом… и отправить их домой, чтобы донесли весть до Круга равных.
- Чего ты там бормочешь?
Брадобрей и забыл насколько острый слух у анимиста.
- Извини – разбудил, - буркнул он, ничуть не раскаиваясь в содеянном. – Кажется, у нас появилось дело. – Барги недовольно поморщился. – Не криви рожу. Сейчас всё разъясню…

В Верхних покоях, куда господ доставляли на подъёмной площадке, устланной коврами и с диванами вдоль трёх стен – четвёртая напрочь отсутствовала, - разговор тоже вился не вокруг нынешних дворцовых мод.
Тётушка Роза своей персоной данное собрание пока не украшала. Заботы её были бесконечны, а дела неисчислимы. На этой, очень хорошо сохранившейся блондинке, было всё устроение замка Крист. И не только оно. Как тётушка со всем этим справлялась, не представлял никто. А она, хоть и уставала к вечеру безмерно, даже не помышляла свалить часть хлопот на иные плечи. Управляющие, коих в Кристе было ровно четверо, так и не смогли открыть секрета, каким таким необъяснимым побытом аристократка до кончиков ногтей помнит, сколько бочек подков было куплено для кавалерии замка в позапрошлом году, и сколько пудов горного мёда было реализовано лет пятнадцать назад. А про корм для… Ох… Тут управляющие взнуздывали скакунов своих размышлений. Кое о чём и в пределах замка было не принято говорить вслух. А лучше и вовсе не думать, если ЭТО выходило за рамки твоих служебных обязанностей.
Тётушка Роза была дамой большого сердца. Но она была из Кристов. И этим очень многое объяснялось.
- Не беспокойся, - заметив ищущий взгляд герцога Анхольма, - произнесла миледи Элайна. – Она чуть задержится, но вскоре будет. У неё для тебя тоже есть новости. Пока же обсудим кое-что по моему ведомству, - она лукаво улыбнулась и её чёрные с бесенятами глаза ярко сверкнули. – Выпьешь? Роза сумела раздобыть в столице три бочки красного касторальского. Великолепный букет.
Его светлость не нашёл повода отказываться и вскоре хрусталь бокалов заискрился всеми оттенками рубина. Здесь, на высоте, не каждой птице доступной, свет был каким-то особенным. Он словно проникал внутрь всего, заставляя обыденные предметы выглядеть так, будто над их созданием трудились небесные мастера. Вон, даже диван свет источает. Великолепно, но, чёрт возьми – всегда холодно. Камины в верхних этажах замка, были велики, и топились круглые сутки.
Миледи Элайна уселась на диван, скрестила ноги, оправила на них длинную юбку и откинулась на высокую спинку и пригубила вино. Она явно собиралась с мыслями и герцог внутренне напрягся. Эта  женщина была не из тех, кто мучается сомнениями перед тем, как вывалить на собеседника вал сведений, какого бы характера этот самый вал ни был.
- Что-то произошло? – герцог присел на краешек кресла.
Хотелось бы расположиться поудобнее, но он устал с дороги и сейчас умышленно держал себя в напряжении. По всему выходило, что быть сонным не время.
- Ещё нет, - ответила достойная дама. – Но всё складывается так, что… - Она осеклась. – На тебя было совершено покушение?
- Да. Как догадалась?
- Материнское сердце подсказало, - съязвила она.
Никакой матерью герцогу Таульгарскому миледи Элайна конечно же не была. Собственно и родственниками они были очень и очень дальними. Если начать копаться в генеалогии, то их общих предков, можно было отыскать разве что у самых корней родового древа, что кустилось и кучерявилось много сотен лет.
Нет, миледи Элайна и герцог Анхольм были просто друзьями. В пору младенчества его сиятельства, миледи предоставила его матушке кормилицу – одну из своих горничных. С того и началось. Матушка, герцогиня Таульгарская, отдала богу душу, когда её сынку не было и восьми лет, и попечение над отпрыском древнего рода, по просьбе вечно занятого папаши, взяли на себя дамы из рода Крист. Так и появились две тётушки – Роза и Элайна.
В небольшое круглое окно кто-то требовательно зацарапался. Миледи Элайна, недовольно поморщилась:
- Вот ведь, спокойно глоток вина не выпьешь. Кыш, противная, - за окном сидела крылатая ящерица и нахально вылизывала стекло широким клейким языком. Время от времени она отклоняла назад свою треугольную головку, словно стараясь лучше рассмотреть получившиеся слюнявые узоры. – Выше, - командовала тётушка. – Поднимайся этажом выше…
Ящерица поглядела на неё внимательно, издала какой-то вибрирующий звук и взметнулась вверх.
- Твои верные амбассадоры, - усмехнулся Таульгарский.
Миледи кивнула механически. Она явно думала о чём-то своём.
- Откуда я узнала о покушении на тебя? - заговорила она так, словно их разговор и не прерывался. – Просто предположила… Предположила основываясь на неких, раздобытых моими людьми, данных. Твой человек доставил ложные сведения магистрату Торга? – Герцог кивнул. – Значит, ты был извещён о планах короля и его камарильи. А теперь ты въезжаешь во двор моего замка в сопровождении северян. Тех самых нордманов, в предательстве которых ты, пусть и опосредованно,  принимал участие. Зная характер Гастания не трудно предположить, что он подсунул тебе эту троицу, чтобы прихлопнуть вас, как мух одним шлепком.
- Ты всегда была очень не глупой женщиной, тётушка.
- Да уж… Налей мне ещё вина. Бокал опустел.
- Может, прибить этих троих? – спросил Анхольм, протягивая миледи наполненный хрусталь.
- Прибить? – она сделала гренадёрский глоток. – Прибить всегда успеем.
- Но не без хлопот, - предупредил её Анхольм. – Я видел их в деле. К тому же с ними чародей.
- Это, конечно, осложняет дело, однако…
- Не спеши… - перебил тётушку герцог. – Ты ещё не всё знаешь. Король, чтоб ему язвами покрыться, о сём чародее ни слухом, ни духом. Это раз. А вот и два: видела этого с рожей, как будто её подмастерье каменотёса вытачивал? Он – доппельгангер.
- Чтоб тебя… - далее тётушка употребила столь резкое выражение, что сразу стало понятно, к рафинированным чистоплюйкам её при всём желании никак отнести не получится.
Герцог шевельнул бровями, показывая, что и сам был удивлён, когда ему открылся маленький секрет симпатяги Клоца. Далее он, как на духу, поведал Элайне, что и сам собирался отправить нордманов к их небритым богам.
- Да вот сразу, как-то не получилось, а потом… Правду тебе скажу, стало боязно,- поделился он с тётушкой душевной своей маятой.
- «Стало боязно»… - беззлобно передразнила она собеседника. – Я как от тебя узнала сама чуть не обо… Так, это к делу не относится. Ты, чего не пьёшь?
- Пью, - уверил её герцог, наполняя собственную посудину. – Если дело и дальше пойдёт такими темпами, мы с тобой скоро из горлышка винище хлебать начнём.
- И начнём, - в миледи проснулся лихой гусар. – Ситуация к тому очень уж располагает. И в живых их оставлять опасно – не дай бог узнают, что ты к гибели «йотунов» руку приложил, - и убивать… Дьявол, да они ползамка разнесут, и треть охраны вырежут. Особенно этот – доппельгангер. Пойди, определи, кто перед тобой друг собутыльник, сослуживец, с кем табаком делишься, или… мать его… сукин сын-доппельгангер.
Маленькая, сухая, но цепкая ручка ухватила кувшин, но, не донеся его до губ, замерла на полпути:
- А что он за маг?
Такие скачки в их беседах были делом обыденным, поэтому герцог не задержался с ответом:
- Анимист, тётушка. И надо сказать – чертовски сильный анимист.
Чёрные глаза миледи Элайны и без того не тусклые вдруг вспыхнули дьявольским пламенем.
- Анимист… Вот как… Что ж, Анхольм, тебе предстоит вылезти из кожи вон, чтобы они не пронюхали о твоей роли в деле с разгромом их земляков в битве у Торга. А король, расчухав, что угробить вас не удалось, обязательно попробует использовать этот рычаг. Держи это в голове.
Герцог изобразил удивление и вопрос одновременно.
- Зачем, спрашиваешь? Хм…потому, что они должны стать нашими вернейшими союзниками. Исходя из того, что мне удалось разузнать, и из того, чего добилась тётушка Роза, - она многозначительно взглянула на герцога.
- Есть успехи? – оживился он.
Миледи медленно наклонила голову.
- Есть. Нам не хватало только анимиста.
Герцог выразил сомнения, захотят ли нордманы служить под его знамёнами.
- Захотят, - уверенно произнесла тётушка Элайна. – Я сделаю им подарок. Такой подарок, что они меня ещё и благодарить станут.
- Тогда… - герцог отобрал у неё кувшин и надолго приник к его горлышку. – Тогда, чтобы нам и не спеть в унисон? Ария «Танцующих нагов» - самая она будет.

Глава 10.

«Искушение» Клоца,
или
Чем питаются жуки.

Подъёмник противно заскрипел, и тётушка Элайна сморщилась, как от зубной боли. Звук был далеко не музыкальным, продирающим до самого спинного мозга. Самое же противное заключалось в том, что высказать претензии было решительно некому. Её светлость Роза Крист уже не первый год мучилась над вопросом, как избавиться от этой пытки для ушей. Уж она-то к делу всегда относилась со всей возможной ответственностью. Механизм голосистого подъёмника перебирали десятки раз, а уж смазывали едва ли не каждую неделю. Подъёмник замолкал на пару дней, а после снова заводил свою скрежещущую песнь, доводя хозяек до белого каления.
- Чтоб тебя черти взяли! – эмоционально выразилась тётушка Роза, выбираясь из нутра проклятущего механизма. – Хоть самой механику осваивай.
Стремительно подойдя к герцогу, она нежно поцеловала его в темя и тяжело села на диван рядом с кузиной.
- Ф-фу, устала. Годы стали сказываться. – И тут же без перехода – семейная черта, - завела разговор о делах. – Ещё тридцать особей вывелись. Сотня гусениц окуклилась.
- А выбраковка? – встрепенулся Анхольм.
- Есть. Куда же без неё. Из подрастающих особей необучаемыми признаны семь десятков. Много, - сокрушённо закончила леди Роза.
- Так сколько мы имеем? На какое количество я могу рассчитывать, если враг окажется у ворот Криста сей минут? – Ироничный тон, не сумел замаскировать беспокойство герцога.
- Что-то случилось? – Тётушка Роза всем корпусом повернулась к кузине.
- На Анхольма покушались, - кисло произнесла миледи Элайна. – Игра началась. И правил в ней нет.
Тётушка Роза погрузилась в задумчивость. Молчание затянулось, но герцог и не подумал отрывать даму от её размышлений. Натурой он был далёкой от паникёрства- суеты в делах не жаловал. К тому же знал характер этой женщины: с виду простушка, способная лишь хозяйство вести, да журить поломоек за нерадивость. Только вот маска это. Своего рода фиглярство.
- Сто двадцать, - заговорила тётушка Роза. – Сто двадцать жуков готовы к использованию. Беда одна – они совсем молодые: панцири ещё можно из штуцера пробить.
- А отсеянных сколько? – Анхольм хватался за соломинку. Война с королевской армией пустяком не была. Тут любая шестёрка может джокера пересилить.
- Из нового приплода дюжина будет никуда не годна - хоть убивай, хоть в лес выпускай. Не кормить же этакую прорву бесполезных ртов. К тому же опасны они. Мне ли вам это объяснять.
- Вот оно само всё и определилось, - подала голос миледи Элайна.
Тётушка Роза тут же изъявила желание знать, что же именно определилось.
- Мы тут думали, что же нам делать с навязанными на мою шею нордманами, - нехотя сказал герцог Анхольм. – Просто прибить их? Шуму много.
- А если методой Элайны? – без всяких эмоций спросила тётушка Роза.
Элайна развела руками:
- С ними маг. Этот, на мелкого грызуна похожий. Он хоть и анимист, но яды все чародеи чувствуют.
- Анимист! – воскликнула Роза, и, вскочив, стала нервически мерить комнату шагами. – Анимист… Почему он ещё не с нами?
Герцогу пришлось признаться, что как раз этот вопрос они и решали в момент появления беспокойной блондинки.
- У меня есть, чем заинтересовать Клоца – этого, с сухой рожей, - но, на какой интерес нам подцепить за губу Барги-чародея?
Ответом ему послужила многозначительная улыбка мадам Розы, истинной владелицы Криста.

За дверями, что-то увесисто загрохотало. Какой-то криворукий слуга уронил на пол отпираемый замок. Их надумали посетить.
- На ужин хотят пригласить, - тут же предположил Багорольд.
- В качестве главного блюда. – Скептицизм Клоца иногда перехлёстывал через край.
Штуцера и пистолеты у них отобрали… Гм… вежливо попросили сдать – во избежание. Оставили только булаву Багорольда – с ней бы он не расстался даже под угрозой смерти, - и саблю Клоца. Всё-таки тот был офицером. Про кинжал в рукаве Брадобрей, всю жизнь страдавший забывчивостью, охране сказать запамятовал. Барги же с лёгким сердцем отдал всё стреляющее и тут же ментально обшарил окрестности. Обнаружив в паре миль от стены замка гнездо скальных виверн, он удовлетворённо улыбнулся и без особого напряжения заставил их подлететь поближе. Крылатые змеи, от родясь не были перегружены сообразительностью, потому и не особо обеспокоились, когда что-то понесло их на скальный уступ, где они были хорошо заметны замковой страже. Обычно виверны не любили красоваться перед людьми. Те имели гнусную привычку палить в них из мушкетов, мстя за случайно уворованных овец. Однако сегодня парочка отвратительного вида летунов, расселась на валуне и бестолково пялилась за стены Криста, ожидая чего-то. Барги был доволен: он обладал оружием куда более страшным, чем отточенная сталь, к тому же имел возможность контролировать ситуацию, даже находясь взаперти.
- Ого! – изумился Клоц, завидя на пороге их временного не то пристанища, не то узилища приличное числом скопление народу. – Да к нам паломничество, досточтимые маары.
Владетельные кузины, герцог и парочка вооружённых слуг, втянулись в «апартаменты» нордманов.
- Приятно, когда тебе доверяют, - процедил сквозь зубы Барги, разглядывая взведённые пистолеты в руках лакеев.
- Да, - миледи Элайна сделала вид, что смутилась, - пожалуй, с охраной мы несколько перестарались. – Наши гости ведь не варвары, чтобы нападать на людей предоставивших им кров. И с виду они не так страшны, как их описывают досужие литераторы.
Клоц сделал шаг вперёд и поклонился. Поклон даже с большой натяжкой нельзя было назвать учтивым. Скорее Брадобрей выражал континенталам своё… так и напрашивалось слово «презрение». Но, пожалуй, здесь было бы уместно употребить более сложный вариант, - снисходительность, слегка приправленная брезгливостью.
- А вы сноб, господин нордман. – мадам Роза одним словом всё расставила по своим местам. – Но оставим в стороне наше взаимное недоверие. У нас к вам деловое предложение. И… - она обернулась к слугам. - Можете быть свободны. Это для того, чтобы хоть немного растопить лёд.
Мужчины с пистолетами повиновались с видимым облегчением. Никому из них не улыбалось начинать схватку с северянами. Уж о деяниях и злодеяниях этого племени, реальных и полумифических они были наслышаны. И от того не горели желанием проверять на своей шкуре степень их фантастичности. Поспешность, с которой удалились бравые охранники, вызвала презрительную улыбку не только у северян. Герцог тут же предложил двум кузинам, сослать этих «храбрецов» в свинарник. Тётушка Роза в подобных советах не нуждалась: она и сама пришла точно к такому же выводу. Однако дела частные сейчас стоило отодвинуть в сторону.
- Деловое предложение? – начал Клоц, как старший по званию. – Насколько деловое?
Хватку предполагаемого союзника дамы Крист и его сиятельство оценили. По этой причине они не стали играть в кошки мышки.
- Я хотел бы вас нанять, - без обиняков сказал герцог Анхольм. – Насколько я понимаю, ваш контракт с его величество истекает на днях. Так что с этой стороны никаких ограничений быть не может. Впрочем, учитывая все обстоятельства… - тут он замолк, испытующе оглядывая всех троих нордманов.
Да, по выражению их лиц можно было понять, что эти грубые и не очень образованные люди всё-таки не были умалишёнными. Только круглый дурак не догадался бы, что такую масштабную операцию по устранению неугодных нельзя было провести без воли короля.
Однако вслух эту идею никто из «йотунов» не высказал. «Осторожные, сукины дети, - не без некоторого удовлетворения подумал Таульгарский. – Языки за зубами держат крепко».
- Цена вопроса? – Клоц был сама лаконичность.
- Две тысячи дукатов.
Барги присвистнул:
- Ого! Две тысячи на троих. Что за невиданная щедрость.
- Не на троих… - таинственно проговорил Анхольм.
- Мы рассчитываем, что вас будет больше, - вступила в беседу остроглазая брюнетка.
Никому из нордманов не удалось скрыть своего удивления.
- Я знаю… гм… наслышан о вашей верности друг другу, - начал развивать тему герцог. – Полковое братство и всё такое. Подобное есть и на Континенте, но у вас это возведено в абсолют. Правда?
Северяне кивнули не сговариваясь.
- Что скажете, если я отыщу место, где содержат ваших пленных однополчан?
У Клоца перехватило дыхание. На подобную удачу он и не рассчитывал.
- Не шути так со мной, - произнёс он едва слышно, однако угрозы в этом шёпоте было ничуть не меньше, чем в воинственном кличе «кровавых драбантов».
- И не думал.- Анхольм выставил вперёд руки. – Ваш арьергард, вопреки желанию короля, не был уничтожен во время резни у болота. Драбанты захватили с дюжину ваших. Их полковник не идиот – понимает, насколько это сильная карта в политическом раскладе. Особенно сейчас, когда его основной наниматель потерпел столь сокрушительное поражение. Драбантам нужно восстанавливать репутацию. Если вы понимаете, о чём я. Так вот – я найду ваших земляков. На это потребуется какое-то время, но я найду их.
Клоц пристально смотрел на аристократа и молчал. Нордману было о чём подумать. И эта пауза развязала язык одной из кузин. Тётушка Роза встревожилась, что добыча вырвется из силков и решила набросить ещё одну петлю. Она обратилась к чародею. Знала куда бить, старая лиса.
- Вы слышали про рогачей?
Такой резкий перескок с одной темы на другую, несколько сбил с толку не привыкших к подобной манере общения северян.
- У нас рогачами называют секачей, - объявил здоровенный малый, решивший напомнить о себе. – После трёх лет у них рога отрастать начинают. Поди тогда совладай с ними на охоте.
Тётушка Роза таинственно улыбнулась.
- Наших рогачей вы, возможно, знаете под другим наименованием. Чародею-то они точно известны. Вы ведь анимист, дражайший маар? – Барги утвердительно кивнул.
- Рогачи на континенте, Багорольд, - это жуки. Панцирные жуки. И могу тебя уверить, по вредности характера и лютости нрава они вполне способны составить конкуренцию нашим секачам. Одного не пойму, мадам: куда вы клоните?
Тётушка Роза картинно вскинула брови:
- Мы нашли способ их приручить. Сейчас как раз время кормления. Не хотите посмотреть, что едят жуки?
Клоц, да и все нордманы почувствовали, как кто-то невидимый защёлкнул пряжки на ошейниках. Теперь им некуда было деваться. «Разболтав» такую тайну эта улыбчивая блондинка, сохранившая большую часть своей красоты, посадила гордых сынов сугробов и метелей на крепкий кукан. Не сорваться.
- Вашу ж мать, - задрав башку, с огромным чувством произнёс Клоц Брадобрей. – Давайте перо и бумагу. Будем составлять контракт.

Глава 11.
Патриция.

Сабля, будь она трижды неладна, опять зацепилась за дверной косяк. Клоц тихо выругался. Солдатский тесак, что он таскал до недавнего времени, был много короче, а с этим железным дрыном новоиспечённому лейтенанту ещё не доводилось перемещаться по узким коридорам и закоулкам, коими, в своих нижних этажах, изобиловал замок Крист. По этой крайне веской причине Клоц и приотстал ото всей титулованной кавалькады. Тоже была охота позориться. Но чему быть, тому не миновать. А у старика на небесах всегда было занятное чувство юмора. И как только господин лейтенант в очередной раз зацепился эфесом за проклятущую дверную ручку в форме крылатого дракончика, он услышал то, что для мужчины бывает обиднее всего – женский смех. И не нужно было быть пророком, чтобы понять – некая девица смеётся именно над ним. Спору нет, голосок у неё приятный и смех – заслушаешься, если бы он не был таким издевательским. Впрочем, вряд ли он в действительности был настолько обидным. Но разве суровому мужчине до таких тонкостей, когда окаянный дракон накрепко вцепился в витую гарду. Клоц рванулся, пытаясь освободить проклятущую железяку. Какое там. Прикрученное к двери чудовище только скалилось, не желая отпускать несчастную жертву. А смех не умолкал. И ведь не разглядеть хохотушку в полумраке; в этой части коридора светильников было через один. Откуда она вообще появилась? Брадобрей сатанел, понимая, что выглядит, как бестолковое насекомое, угодившее на булавку. Он извернулся, перехватил саблю за эфес и ножны обеими руками и что есть силы, рванул её на себя. Раздался противный скрежет: слава северным богам, телесной мощью они нордмана не обделили. Крепление подалось, со стоном вырываясь из древесины. Ещё усилие и верхний болт вырвался, что называется с мясом. Какое счастье, что неизвестный мастер-оружейник не схалтурил, ваяя эфес. Дракон оказался поверженным. Эпическая битва была с блеском выиграна мужественным воином. А то ж, не в привычках Брадобрея уступать всяким монстрам, пусть даже они медные и являются простой дверной ручкой. Победа есть победа. Жаль только хохотушка этого не оценила.
«Язва!» – тут же наградил её выразительным прозвищем, изничтожитель драконов, дверей и дверных ручек. Разглядеть насмешницу в полумраке коридора в подробностях не удалось. Разве что рост  отметил – чуть ниже его собственного. Что ж для девицы, - а, судя по голосу рекомая язва, вельми юна летами – она была довольно высока и стройна. Во что одета? Тут Клоц засомневался. Неужто - в мужской костюм!? Ну и нравы у них тут в Кристе. Что ни дама, то сюрприз.
Хохотушка двинулась в ту же сторону, куда успела удалиться вся кавалькада. Ну и хорошо: там и рассмотрим, на выходе, если никуда в боковой проход не юркнет. Клоц неожиданно поймал себя на том, что ускорил шаг. Ему почему-то не хотелось упускать её из виду. Голос колдовской что ли?
Выбравшись из каменного кишечника, мужественный нордман обнаружил, что его ждали. Дамочки, теперь уже числом три, даже не потрудились скрыть свои ехидные улыбочки. Насмешница стояла тут же, в красках описывая его эпическое сражение с неуступчивым драконом. Вот ведь… Клоцу захотелось сплюнуть с досады. С трудом удержался. И не сказать, чтобы из приличий. Какое там!?. Просто не хотелось в очередной раз нарываться на ядовитые реплики со стороны этих расфуфыренных. Дамы, исключая разве что занозистую молодуху, были одеты вполне прилично, но из Клоца неудержимо пёрло раздражение. Сказал – расфуфыренные, значит, так и есть. Но теперь ему представилась возможность рассмотреть юную мадемуазель – или, кто она там? - более подробно. Правда, пришлось делать это ни в открытую. Ещё чего, начнёшь пялиться и нарвёшься на отповедь со стороны матрон. К тому же ссориться с герцогом Анхольмом теперь и вовсе не с руки. Работодатель, чтоб ему не мягко спалось. Но краем глаза, исподволь Брадобрей девицу разглядывал. И надо признать, не без удовольствия.
Недурна собой, она оказалась. А странный её наряд, оказался костюмом для верховой езды, только без обязательного для благовоспитанной девицы шлейфа. Тонкую талию охватывал широкий, кожаный пояс, с которого, до середины бёдер свисали два ремня с парой массивных медных колец. Назначение этого странного украшения, Клоц определить не сумел. Как и не понял, зачем носить кавалерийские сапоги без шпор. Чудно, право слово.
- Дыру просмотришь, - раздался язвительный голос миледи Элайны.
Вот же гадство: всё-таки подловили.
- Не сглазь мою дочь, нордман, а то мы про вас, безбожников, наслышаны.
Дочь! И только теперь Брадобрей отвёл взгляд. Действительно, не удержался, засмотрелся на фигурку наследницы замка Крист. Неловко вышло.
Семейное сходство миледи Элайны и…
- Патриция, - словно забравшись к нему в голову, представилась девица, сделав книксен. Никакого смущения перед северным невеждой она не испытывала.
Фамильное сходство в матери и дочери проявлялось, прежде всего, в одинаковой манере держаться. И хоть внешне отличия были сильны, ошибиться здесь было нельзя – родная кровь. Миледи Элайна, хитрющая тётушка с глазами, в которых скакали далеко недобрые бесенята, была чуть ниже своей дочери, а голову держала так, что разница в росте была практически незаметна. Стройна, для прожитой половины века, не сказать сухощава. Лицо хоть и улыбчивое, но волевое. Взглянешь и видишь – дама с характером; такой дорожку переходить – сначала помозгуй, а потом отступись. Глазами стрельнула, и ты у неё на блюде вместе со всеми своими тайнами. Клоц с трудом удержался, чтобы плечами не передёрнуть. Так и представил себя запеченным поросёнком с яблоком в пасти. Но миледи Элайна, тут же сотворила добрейшую и даже чуть кокетливую улыбку и Брадобрея слегка отпустило. А эта дама понимала толк в манипуляциях суровыми мужчинами. Клоц сделал себе зарубку на будущее, держать с нею ухо востро. М-да, особенно учитывая то обстоятельство, что снова не взглянуть на Патрицию, у него не вышло. Брадобрей почти физически ощутил, как она притягивает к себе. И всей стойкости грозного ликом и крепкого хребтом северянина не достало, чтобы одолеть это притяжение.
Патриция – черноволосая чертовка с правильными чертами лица – разве, что нос не столь классической формы, как того требуют, некоторые полусвихнушиеся на эстетике поклонники древних изваяний, - была способна заворожить любого. Вон, даже Барги, и тот откровенно пялится, не замечая недовольной мины герцога и тётушки Розы. Похоже, здешние обитатели не учли один момент в собственном раскладе. Ладно, - наёмники: что взять с неотёсанных мужланов? Но и сама Патриция, вдруг стала серьёзной, внимательно всматриваясь в жёсткие черты Клоца. Кажется, кто-то там наверху надумал пошутить, совершенно не заботясь, чем эта его шалость может обернуться.
Высокий, чистый лоб аристократки чуть сморщился. Дрогнули, едва заметно, ноздри. Поджались полные, чувственные губы в меру крупного рта. С ней определённо, что-то происходило. Куда девалась насмешливость из больших, тёмных, миндалевидных глаз? Да и сами глаза, только что были почти чёрными, сейчас светились бликами затенённой зелени, окрашивая радужку в насыщенный цвет таёжного мёда.
- Кгхм-кхе… - это герцог откашлялся в кулак громко и чертовски многозначительно.
И тут же Багорольд, словно очнувшись ото сна, встряхнулся, и, что-то ухватив своим ещё полудетским умом, изобразил из себя деревенского полудурка:
- Ну чего все встали? Пошли жучков смотреть, что ли…
Колдовство, стараниями этих двух деятелей, было полностью уничтожено. И только лёгкий румянец на щеках Патриции, а также сжатые в тончайшую нить губы Клоца, говорили о том, что это не совсем так.
Тётушка Роза уже шагала вперёд, что-то недовольно высказывая своей кузине, которая звонко отстукивала каблучками по мраморным плитам парадного двора, едва искры не высекая. Патриция следовала за ними и на её губах играла таинственная полуулыбка. А его сиятельство торопил своих подчинённых – теперь уж именно так, коли бумага состряпана по всей форме, - и был при этом не особенно вежлив. Вся эта разношёрстная компания держала направление к тем самым непонятным строениям, которые были замечены нордманами ещё на горной тропе. Перед ними распахнули малые ворота, отделяющие аристократическую часть замка от жилищ прислуги и просто работного люда. И там к кавалькаде присоединилось ещё с десяток дюжих мужчин в добротных кожаных доспехах, попарно несущих носилки, наполненные разделанными свиными тушами. Туши – дьявол с ними! – может в этих краях такие представления о пикниках на природе. А вот доспехи незамедлительно вызвали удивление у опытных северных вояк: крой этой защитной одёжки был странен, и с точки зрения любого солдата, неудобен до крайности. Взять хотя бы длинные фартуки, спускавшиеся ниже колен. Как, прикажете в таких перемещаться. Слов нет, такой - не каждая сабля просечёт. Но до чего же неловко в этом облачении даже просто шагать. Ни о каком многомильном марше и мечтать не следует. А краги на руках с дополнительной защитой кистей. Это же облегчённый вариант латной рыцарской перчатки. Да и на много ли облегчённый, если вся внешняя поверхность усеяна крупными металлическими ромбами?
Впрочем, назначение этой таинственной брони для сынов сугробов и стужи не долго оставалась тайной. Ровно до того момента, когда они вышли на большой зелёный луг, на деле оказавшийся далеко не таким идиллическим, как представлялся издалека. Неровная его поверхность была вся истоптана вдоль и поперёк без всякого намёка  хоть на какую-то упорядоченность. Создавалось впечатление, что хозяйкам замка совершенно наплевать на то, что происходит буквально у них за стенкой. Хотя и эта маленькая тайна, скоро перестала быть тайной.
Со стороны построек, больше напоминавших оборонительные бастионы, раздался громкий скрежет, трескотня, а следом и мощный гуд. Аналогии услышанному, Клоц сразу подобрать не сумел. Он никогда не сталкивался ни с чем подобным. Но на всякий случай, прокатил под кожей валики своих эластичных мышц: бес его знает, как быстро и какую форму вдруг придётся принять. Хозяйки и герцог у него доверия не вызывали. И то, что он теперь официально числился нанятым, ничего изменить не могло; Клоц обязан им служить, но верить… нет. С некоторым удовлетворением он отметил, что и его соратники не страдали губительной для любого солдата беспечностью. У мага между бровями залегла глубокая складка: явно концентрируется, ищет первопричину этой неприятной для уха какофонии. А Багорольд… Что взять с увальня? Дубину свою шипастую ручищей поглаживает и ждёт момента, чтобы хватить ею по лбу, любого, кто к нему, герою севера, без должного почтения отнесётся. С такими соратниками хоть на штурм Морозной цитадели – обиталища владыки монстров-великанов. Не подведут и труса не спразднуют.
- Расслабьтесь, вояки. – Голос, уже не девичий, без режущей ухо писклявости, но ещё и не женский – глубины не достало, - оказался для нордманов подобен окунанию в ледяную купель. – Здесь опасаться нечего. – Патриция явно насмехалась над ними. И будь Клоц с Барги чуть менее опытны они, может и дали бы слабину, устыдившись собственного неуместного поведения. Вот только жизнь научила их никому не верить. И уж тем паче, не верить всяким там миловидным и языкастым девицам. А Багорольд от воинственного своего вида отказаться не успел, просто потому, что не умел так быстро перескакивать с одной лошади на другую. Это как!? Только, понимаешь, приготовился лихость свою явить и сразу в тютю обращаться? Нет, оно, конечно, возможно, кабы к насмешкам да ещё накрытый стол добавить. А без жаркого там, или супчику Багорольд в мирного поселенца превращаться не желал. Так и остался герой героем, суровым взором массивные двери приземистых строений прожигая. Дверей же тех набралось более двух десятков, отчего юный жрец был вынужден крутить головой из стороны в сторону, чтоб не пропустить нападения, с какого бы направления оно ни случилось. От чего сразу же сделался похожим на воинственного, но ещё неоперившегося птенца.
- Творец небес и тверди, - мученически простонала тётушка Роза, - и где таких обалдуев только берут?
- Где-где… - огрызнулся Клоц. – В… йотунхейме. - Фразу, брошенную миледи Элайной, что-то вроде «оно и видно», Клоц предпочёл не расслышать.
К подозрительному шуму, от которого у северян шерсть на загривках до сих пор не улеглась, добавился скрежет отпираемых ворот. А и массивная же это была конструкция, обитая снаружи стальными полосами, а изнутри цельными железными листами. Творение это, шедевр местных ремесленников, открывала сразу полудюжина слуг. Да и то совладали они со створками только благодаря системе противовесов.
- Шерститстого носорога такая преграда удержать способна, - восхищённо прошептал Багорольд. – Ну… минут на несколько. - Юнца явно притягивало всё грандиозное: ежели строение, то пусть будет, как замок Крист или обитель Вьюжного владыки. Она, сказывают, вершиной своей выше облаков, а шпилем может оцарапать пятки Матери снегов, когда та возвращается в поднебесье с весёлой божеской пирушки. А если ворота, то пусть вот такие, как те, что сейчас зев открывают. Ну а ежели враг, то пусть он будет…
- Чтоб меня… - едва слышно выдохнул Клоц.
- И меня, до кучи, - не захотел оставаться в одиночестве чародей.
- И чего вы так всполошились? – неожиданно всплыл миляга-Багорольд. – Обыкновенный жучок. Ну, может, маленько большенький.
«Маленько большенький» монстр, что был способен легко перекусить двумя парами жвал тяжеловоза, выбрался на свет божий, покрутил массивной головой, что держалась на короткой, о трёх сегментах шее, и резво засеменил прямиком к Патриции.
Клоц так и обмер. А брюнетка, без тени страха, протянула руку к одному из слуг:
- Захватил? – Тот с поклоном, что-то передал хозяйке. – Сейчас-сейчас, Триш, полетаем. Она нацепила на руки серебряные пластинки ни дать, ни взять – копия щёток, которыми юнги драят палубы кораблей. Только вместо грубого ворса эти странные приспособления были оснащены парой массивных шипов.
- Триш?.. – свёл брови маг. – А – это девочка… Интересно.
Клоц удивлённо воззрился на приятеля:
- Сподобили боги сослуживцами: один дурак по жизни, другой тоже надумал с ума съехать, на почве влюблённости к жуку.. к жучихе. Всё, отслужу контракт и уйду в монастырь… женский… ночным сторожем.
Жук, по имени Триш, уже тёрся головой о ноги юной Патриции и проделывал это столь бережно, что девица даже не покачнулась.

Глава 12.
Жуки.

Кто такой панцирный, или, как его в некоторых местностях именуют – доспешный жук? К слову, не так уж и много этих самых местностей, кои могут похвастаться, что имеют право изображать этого насекомыша на своих гербах. Жук – существо привередливое. Ему густой лес подавай, да чтоб тенистый, да влажный. Да чтоб дичи в нём разной было не просто в изобилии, а в избытке. Скотина сия жрёт много. И жрёт практически всё, что ползает, бегает или летает. Может и молодое деревцо заточить, но это только от большой голодухи и только для того, чтобы иметь силы убраться с обедневшей кормёжкой территории. Доспешных жуков ненавидит всё живое, и, пока те в силу не вошли, врагов у них под каждым кустом. Стоит ли говорить, что при жизни такой, характер эта панцирная скотина – да все знают, что членистоногое, всё равно – скотина! – имеет отвратительный. Практически не приручается. Но зато, если уж подобное случилось, то вернее твари уже не сыщешь. Куда там собаке. Панцирный жук – вот истинный символ бескорыстной любви и верности.
Эту их черту люди приметили не сразу. Мало было храбрецов, унесших ноги из сумрачных дебрей – обиталища этих монстров. Но владельцам замка Крист повезло. Как не приметить такое замечательное свойство у самых ближайших соседей? Без жертв, естественно, не обошлось, но цель великая – собственное благоденствие, - требовала соответствующей оплаты. И в оплату ушли несколько ловчих, два егеря и маг-анимист, который перед самой своей кончиной громко хвастался, что захомутал десятилетнего самца размером с дом. Тот его и схарчил не подавившись.
Хвастливого мага и нерасторопных крестьян с лесниками, конечно, отпели по всем канонам и помянули от сердца; бывший хозяин Криста, даже виру семействам отошедших выплатил. Всё для того, чтобы молва о его благородстве докатилась до границ соседних королевств. Людишек-то нужно было как-то вербовать. Местные, особым желанием, вступить в ряды ловчих, совсем не пылали. Уж им ли не знать, каково это – работать с панцирниками. Но самое огорчительным оказалось то, что на протяжении без малого дюжины лет в Крист не удалось залучить ни одного толкового анимиста. Старые да опытные сами не шли, опасаясь за целостность собственных шкур. А от молодых да борзых толку было не много. Пока юнец, пусть даже и талантливый, разберётся, кто из порученной его попечению полусотни, полностью подчинился человеческой воле, а кто способен лишь на выполнение ограниченного числа примитивных команд, глядь, а экспериментатора уже и скушали. От огорчения предыдущий владелец сильно закручинился и запил. Последним его разумным действием было составление завещания, в коем он оставлял всё своему сыну – майору колониальных войск. С тем и отдал богу проспиртованную душу. Сын из тёплых колоний в горный холод совсем не рвался. А после того, как получил звание подполковника и сделался адъютантом губернатора и вовсе передумал возвращаться в родные пенаты. Гарем экзотических красавиц прельщал наследника куда больше, чем свист ветра в ушах при полёте на злобной твари. Он быстренько состряпал юридический документ, по которому всё управление поместьем передавал в руки тётушек  с ежегодным отчислением в его пользу приличного процента с доходов и более о себе вестей не подавал.
Меж тем события начинали принимать оборот не благоприятный. Его беспокойное величество Гастаний 3 прекрасно понимал, что оставлять у себя в тылу далеко не лояльный его власти Крист – дело не разумное. Теперь же, после провала покушения на герцога Анхольма, он мог в серьёз озаботиться вопросом: а не удалить ли сей аппендикс прежде, чем продолжать Большую войну? Его советники Гиава и Пуль, тоже особой леностью не отличались. Сил, чтобы совладать с защитниками замка у короля не было. Пока, не было. Но кто бы посмел обвинить монарха в недостатке энергии. Стало быть, кузинам и опальному Таульгарскому, тоже не было резону попусту протирать подошвы башмаков, танцуя на балах. Потому и появление анимиста из земель приполярных, для них было чем-то вроде дара небес. А наличие доппельгангера и здоровяка, ловко управляющегося с булавой – герцог не преминул поведать о том тётушкам – оказалось приятным бонусом.
Оставался сущий пустяк: проверить этих северных дикарей в деле с жуками. И тут у тётушки Розы был наготове сюрприз.
- Ну, что, господа, - начала она искоса, с хитринкой поглядывая на Клоца и Багорольда, - готовы к полёту на этой красавице. – Она похлопала жука по краешку жёсткого надкрылья, выше росту не хватило.
Багорольд шумно прокатил кадык. К такому он готов не был. Вот ежели б ему предложили с кем на кулачки сойтись, или там необъезженную конягу усмирить, тут он бы с радостью. А лететь не знамо в какую высь на такой монстре. Нет, милягу жреца этому никто не обучал. Робость его, не замеченной, не осталась; Патриция успокоила парня тем, что это она будет управлять Триш. Нельзя было сказать, что эта новость очень уж успокоила Багорольда. Всё, что он сумел из себя выдавить, было, «э-э-э… да… конечно…» и «гм». Много раз «гм».
- Полетим, если надо.
Спасибо всем богам и богиням – Клоц слабины не дал.
- Но не на ней и не сейчас. – И предвосхищая ядовитые реплики со стороны хитрющих дам, быстро продолжил. – Если вы хотели проверить нашу наблюдательность, то у вас получилось.  И как: устроил результат?
Ничего не понимающий Багорольд, уставился на Клоца, округлившимися глазами. Тот жестом попросил его молчать. Не время было всё разжёвывать недотёпе. Поединок умов, - а это был именно он, - ещё не закончился.
- Умный, да? – заговорила Патриция, легонько отталкивая от себя, увенчанную двумя парами рогов голову жука. – Ну, хватит, хватит…  Покормите мою девочку, - приказала она слугам.
Перед Триш тут же появилось корыто, доверху наполненное кусками свинины. Огромный жук мелко завибрировал всем своим большим, бронированным телом и затрещал чуть приоткрытыми надкрылками. И вот уже большой кусок ухвачен первой, удлинённой парой рогов, что оказалась и не рогами совсем, а чем-то вроде далеко вынесенных челюстей. Кусок, в четверть свиной туши, был легко подкинут,  и тут же перехвачен второй парой рогов-челюстей, что были значительно короче, но при этом гораздо более массивными и усеянными шипами разной величины и завидной остроты.
- Интересно, - тихо проговорил Барги, не спускавший глаз с Триш. – Примечаешь, как она ест? – обратился он к Клоцу.
Тот кивнул.
- Я всё примечаю.
- Потому и сказал, что сейчас не полетишь? – в глазах чародея заплясали бесенята. Он тоже всё примечал.
Зато простота Багорольд не понимал ровным счётом ничего и немедленно хотел обрести прояснение мыслей. От нетерпения он даже подпрыгивал на месте, вызывая улыбки дам и герцога.
- Чего такого я не уловил? – наконец не выдержало дитя сугробов.
Вместо ответа Клоц просто указал на Триш.
- И чего?.. не понял Багорольд. – Ну жучиха. Ну здоровая. На такую забираться боязно.
Тут Клоц спорить не стал: да – боязно.
- Но… Усесться на неё можно только в одиночку.
Багорольд с сомнением окинул взглядом обширную спину насекомого.
- В одиночку?.. С чего бы?
Пришлось объяснить деревенщине.
- Сидеть на ней можно только вот на этом… - Клоц вопросительно глянул на дам.
- Головогрудь, - подсказала тётушка Роза. – Ты и впрямь умнее, чем кажешься. И кто тебе только такое имя дал. На языке одного южного народа оно означает…
- Сам знаю, что оно означает, - скривился Клоц. – Придурок. Гм… это папа так пошутил. Ему, видите ли, словечко глянулось, а в подробности он не вникал. Таким же мудрым был, как и наш жрец. – И обернулся к Багорольду. – На спину жуку не сядешь. Разве только ехать собираешься порядком пешим. А как она взлетать начнёт, так эти…
- Надкрылки… - тут уж обозначилась миледи Элайна.
- Они самые… Она их приподнимет, крылья освобождая, и грянешься ты на землю, как камешек с горы.
- А… - умно изрёк Багорольд. – О-о… - Прояснение ума далось ему непросто.
- То-то же… - подвёл некий итог Клоц. – Однако глянуть, как эта громадина порхает было бы любопытно.
Его уверили, что глянуть можно и прямо сейчас.
Слуги уже растаскивали мясо по железным клеткам, которых, как стало видно через распахнутые двери, были многие десятки. Не открытыми оставались только одни ворота, массивностью своей, превосходящие все остальные. Такие, можно было и в крепостях устанавливать. Почему-то северянам не хотелось узнавать, кого хозяева держат за такой преградой. Но, как часто в жизни происходит, опыт люди  получают против своей воли.
Патриция, поставив ногу на лапу Триш, легко заскочила к ней на спину. И уже успела накинуть на два, направленных вперёд шипа те самые кольца, о назначении, которых Клоц ломал голову. Вот всё и прояснилось: амуниция для того чтобы из поднебесья не сверзиться. «Не особо надёжно, - подумалось нордману. – Впрочем, вряд ли такая туша, какова эта самая Триш, способна выписывать в небе особо хитрые кульбиты. Гм… и всё-таки не надёжно». Клоц залюбовался грациозной Патрицией и думать забыл обо всех жуках на свете, как вдруг один из них напомнил о себе сам.
Слуги, кормившие молодняк и довольно грубо расшвыривавшие ногами кусачую мелочь – вот и объяснилось их странное облачение – в присутствие господ проявляли особое рвение. Как оказалось, - излишнее.
Увлёкшись разговором с тётушкой Розой, герцог совсем не обратил внимания на то, что творилось за его спиной. Миледи Элайна, что-то горячо втолковывала дочери, призывая ту быть серьёзнее и осторожней. Патриция легкомысленно отмахивалась. Барги погрузился в какие-то свои чародейские думы. А с двух оставшихся вояк Багорольда и Клоца, какой же спрос. Герцог с хозяйками замка к этой парочке относился снисходительно. Ну, солдаты. Ну, хорошие солдаты. Но таких ведь тьма тьмущая. С них довольно, что он, высокородный и титулованный ими не брезгует, а тётушки согласились приютить и обеспечить харчем. Пусть и тому радуются. Не великие персоны.
Собственно, руку на сердце положа, такое состояние их дел лейтенанта устраивало. Он никогда не любил мозолить глаза начальству, и сейчас, испытывая к своим нанимателям неоднозначные чувства, был рад, что его не замечают. Так спокойнее. Есть время присмотреться, понять, кто, чем дышит. И он вовсе не собирался привлекать к себе излишнее внимание. Тем более геройствовать на глазах благородных леди и этой… жука оседлавшей. Хороша всё-таки язва. И в смелости не откажешь.
Со стороны построек, где пировал многочисленный жучиный выводок, раздался скрежет запорного механизма: прислуга открывала последние ворота. Герцог Анхольм, прерванный на полуслове, недовольно поморщился.
- Что там у них?.. – он обернулся, готовый разнести всех в пух и прах. Что за бездельники ему служат, если не следят затем, чтоб ржа металл не грызла. Обернулся и на мгновение остолбенел. – Запереть!!! – панически закричал Таульгарский. – Немедленно запе…
Но было поздно. Из глубины постройки, сюда на луг, под солнышко уже выдвигалась громада жука. И было это чудовище столь велико, что даже немаленькая Триш, в страхе присела на все свои лапы.
- Идиоты, здесь самка! – в ужасе визжала тётушка Роза. – Бегите все.
Предупреждение оказалось запоздалым. Во всяком случае, для некоторых слуг. Жук только мотнул головой, и створки ворот раскидали людей, словно пустотелые кегли. Кое-кому встать уже не довелось.
- Пати, - кричала леди Элайна. – Взлетай. Уводи Триш.
Патриция хлопнула жука по бронированному загривку. Медь на её ладонях выдала рваный ритм, и, подчиняясь ему, Триш поползла, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Вот уже щёлкнув, раскрылись её надкрылья. Расправились прозрачные крылья, под которыми уместилась бы дюжина солдат. Вот они замелькали в солнечных лучах, гудом распугивая всю живность в окружности мили. Лапы Триш оторвались от земли, и она стала медленно набирать высоту.
Слишком медленно. Вырвавшийся на свободу гигант успел её заметить.
Патриция изо всех стучала ладошками по панцирю Триш, заставляя ту пошевеливаться. Металлические кастаньеты выбивали причудливый ритм, и огромный жук прилагал титанические усилия, увлекая наездницу под облака. Однако панцирный монстр нагонял, не особо при этом утруждаясь. Патриция была обречена.
- Останови его! – завопил Клоц, обращаясь к анимисту.
  Того и не нужно было просить. Барги уже закатил глаза, стараясь взять под контроль панцирника. Тот сопротивлялся. Всё, чего удалось добиться человеку – это чуть замедлить жука. Борьба шла страшная. Из ноздрей чародея хлынула кровь. Барги вроде этого и не заметил. Жук поднимался всё медленнее. Кажется, у анимиста появился шанс. И тут жук разорвал контроль.
- Он очень силён, - простонал Барги, валясь на траву. – Очень.
Под облаками разыгрывался акт трагедии. Всем было понятно – Триш не сможет уйти. И значит, Патриция оказалась в безвыходной ситуации. Рядом с Клоцем, кто-то застонал. Миледи Элайна? Тётушка Роза? Он не разобрал. Гигантский жук нагнал Триш и без церемоний ударил её в бок, принуждая к снижению. От удара Патрицию сбросило со спины. Кольца удержали. Но она повисла безвольной куклой в четырёх сотнях футах над землёй. Миледи Элайна видела всё и была бессильна помочь дочери. Все были бессильны. Жук ударил второй раз, и Триш перевернулась в воздухе. Кольца соскользнули с шипов и наездница устремилась вниз.
Глубокий, утробный, страшный вой вырвался из груди несчастной матери. Из уст герцога потоком полилась грязная божба. Багорольд молился, и, кажется, сейчас делал это совершенно искренно. А Клоц заледенел. Он неотрывно смотрел на маленькую фигурку, что неслась к земле. И в этот момент чёрствый вояка в полной мере осознал, что такое безысходность. Никогда он не был в ступоре. Теперь же довелось испытать.
- Чего замерли? – раздалось у него над ухом. -  Готовьтесь к драке. Бой обещает быть лютым.
Чародей и не думал сдаваться.
- Какой бой? – тупо спросил Клоц.
- На смерть, - коротко бросил Барги и снова закатил глаза.
Там в вышине, окаянный жук, пытался взобраться на Триш. Та отбивалась, как могла. И вот они, сцепившись, уже падают вниз. Но, что Клоцу до этих монстров, когда Патриции, той самой хохотушке жить осталось лишь несколько мгновений.
И снова заговорил анимист:
- Я не знаю, как вы будете с ним справляться, но на меня можете больше не рассчитывать. Только не сегодня. Не сейчас.

Глава 13.
А хребтом они крепки.
Нордман не чувствовал покрывшегося инеем сердца. Он не слышал ни звука. Даже рвущего грудь вопля матери, что должна в следующий миг потерять своё единственное дитя. Ничего. А перед самым падение Патриции, перед тем, как хохотушка должна была превратиться в ужасающую мешанину измочаленной плоти и переломанных костей всегда бесчувственный Клоц плотно закрыл глаза.
И потому он не увидел, как Пат была спасена.
- Не стой истуканом, - раздалось снизу хрипло-ворчливое. – Я своё дело сделал. Теперь твой выход.
На земле, на коленях, уткнувшись лицом в траву, стоял?... Да, какое там – стоял! Постепенно заваливался на бок анимист ватаги «Седого йотуна». Он и обычно-то не поражал здоровым цветом мышиной мордахи. Сейчас же и вовсе выглядел, словно поднятый некромантом мертвяк. Перепачканное кровью лицо Барги, было серым и почти прозрачным. Он с бульканьем выталкивал из впалой груди воздух. Тонкие пальцы судорожно цеплялись за пучки травы. А глаза… они по-прежнему отсутствовали. На их месте были лишь отвратительные голубоватые бельма: анимист продолжал борьбу.
Крепкая ручища приложилась к лопаткам заторможенного Клоца. Это уже Багорольд, по-свойски пытался привести его в чувство. Крепкого телом лейтенанта так и швырнуло вперёд; едва на ногах устоял. Что ж – метода действенная. Клоц злобно зашипел. С детства не мог терпеть, когда его били. Но сейчас притушил горячность нрава, признавая полную правоту молодого жреца. Нужно было приходить в себя.
Откуда-то, всё ещё, словно издалека, до него донеслись женские рыдания и беспрестанно, взахлёб повторяемое слово: «Жива… жива-жива-жива…»
Клоцу захотелось обернуться. Понять в чём дело. Разобраться, кто жива, и где тело смешливой аристократки, которое должно было лежать здесь, на изрытом проклятыми жуками, лугу. Но тела не было. А оглядеться ему не удалось. Откуда-то сверху раздался трескучий скрежет и всё ещё обалдевший Клоц задрал башку.
- Чтоб  меня йотун приласкал, - с большим и искренним чувством прошептал он. – Кажется нам хана.
 Фаталистические настроения нордмана разделяло абсолютное большинство перепуганного люда, собравшегося в этот злосчастный день перед жучиным обиталищем. Кто был поумнее, уже припустил со всех ног, дороги особо не разбирая, лишь бы оказаться подальше от пары лютых тварей, что сцепившись и кувыркаясь, падали из поднебесья. Никто не верил, что падение их убьёт, и потому все готовились к самому худшему.
Вот и грохнуло.
Две бронированные туши были потрясены падением, и какое-то время бестолково сучили лапками. Громила-самец, как более массивный и тяжёлый, оказался внизу. Но, вот ведь сволочь! – ожидаемо не сдох. Триш, казавшаяся на фоне этого чудовища чуть ли не воплощением хрупкости и стройности, пострадала меньше. Она довольно быстро пришла в себя, и, спустившись с бронированного пуза, не ко времени приставшего ухажёра, похромала к своей двери. Может быть, там она надеялась отсидеться, пока мелкие двуногие, как-нибудь вразумят придурковатого самца, что жучиная любовь бывает горяча и самозабвенна, но только весной. А в остальное время самки панцирников самцов и близко не подпустят, поскольку те склонны жрать яйца, личинок и молодняк. Буде же мать вступится за потомство, то не остановятся и перед её поеданием. До любви ли тут несчастным доспешным «бабам». Самцы же неугомонны в любое время года. Ну и жучий дьявол с ними. Пущай этого грубияна людишки  успокаивают. Завели себе домашнюю скотинку, вот и нянькайтесь. А Триш  - домой. Она дама респектабельная, до драк с другими жуками не особо охочая.
Что-то возилось сбоку. Клоц видел краем глаза; две обнявшиеся дамы. Патриция выжила?.. И ещё что-то несуразное в чешуе и с крыльями. Но рассмотреть внимательнее нордман не сумел; проклятущий не убиваемый жук хоть и пострадал при падении, панцирь в паре мест треснул, но в целом был живёхонек и бодр. Бодр и зол, мерзавец. Вот уже и на лапы перевернулся. Оглядывается, хищный урод. Ищет, на ком бы зло сорвать. Звуки достигали ушей Клоца, будто с трудом прорываясь сквозь ватную завесу. Слева кричал герцог. Командир выискался. И чего блажит, заполошный. Северяне и без него знают, что помрут вот-вот. Нордман к предкам не спешил, но такой возможности сейчас исключить не мог. Рядом вырос Багорольд. Парень не трус. И рука его, палицу сжимавшая не дрожала. Но много ли ей против такого монстра навоюешь.
- Готов? – на всякий случай спросил Клоц. Багорольд молча кивнул. Губы бледные, плотно сжаты, но отступать жрец не собирался. – Тогда отвлеки его.
- Как? – округлил глаза Багорольд.
- Не знаю, - рявкнул лейтенант. – По лапам ему вдарь. По надкрылкам постучи, если дотянешься; голым, перед ним станцуй. Но отвлеки. Мне нужно время. Совсем чуть-чуть.
Жрец нервно сморгнул, и, проорав, что-то воинственное, кинулся на жука. Тот, видимо обалдев от такого неправильного поведения добычи, на мгновение замер, уставившись на горлопана двумя парами маленьких глазок. Багорольд на фоне бронированного холма выглядел совсем крохой. Вот подскочила эта неуёмная блоха, размахнулась в удали и приложилась булавой к суставу одной из шести лап. Жук дёрнулся.
- Ага, проняло, - завопил жрец, примериваясь для следующей плюхи.
Но ударить ему уже не пришлось. Жук развернулся к нахалу своей рогатой головой и попытался ухватить его шипастыми рогами-челюстями. Багорольд тут же припустил наутёк. Геройствовать хорошо живому. А с дохлого, что взять, кроме мясного наполнения бездонной утробы. Подобный оборот дела Багорольда совсем не устраивал. Ну, нордман и показал, что бегать он способен ничуть не хуже, чем палицей махать. Помчался, ничего перед собой не видя так, что только пятки засверкали. Жук припустил за ним. А наблюдавший за всем этим безобразием Клоц, растянул губы в жёсткой улыбке. Жрец дал ему несколько секунд. На большее лейтенант не рассчитывал. Но теперь огромного жука ожидал сюрприз, большой и очень неприятный. Тело Клоца ещё не утратило человеческого облика, но уже заметно вытянулось вверх. Северянин сбросил перевязь с саблей, от стальной этой длинноты сейчас толку было, как от королевского фрегата в декоративном пруду, ослабил шнуровку штанов и начал разуваться.
- Заворачивай в мою сторону, - крикнул он Багорольду. – Следи, чтоб он тебя не ущучил и мчи ко мне.
Жрец услышал, хвала богам, и заложил крутой вираж, едва не поскользнувшись. То-то случилась бы незадача. Но кто-то неведомый в этот раз вступил в игру на стороне несгибаемых северян. Где-то у ног Клоца хрипел и пускал кровавые вязкие пузыри Барги.
- Держись, брат, - сказал Клоц. – Держись.
На человека он теперь походил мало. Штаны с него свалились, а из ворота кожаной куртки выбиралось нечто омерзительное, длинное и прозрачное – кишки просвечивали сквозь тонкую, покрывающуюся странным, нездешним узором шкуру. Клоц, или то, чем он теперь стал, придерживал ножны с кинжалом, что грозили свалиться с истончившейся руки. Ноги его, ещё можно было различить. Однако они уже срослись в бёдрах и всё больше напоминали извивающееся тулово омерзительного на вид змея.
- Не спеши, - уговаривал себя Клоц. – Не спеши.
Багорольд, оглашая окрестности отборнейшей матерщиной, пролетел мимо, словно пушечное ядро. Лейтенанта даже ветром обдало. Жук следовал за ним в шести-семи ярдах. Что ж, вот и наступило время доппельгангера.
Дождавшись, когда туша жука окажется рядом – слышно было, как клацают его челюсти, - Клоц рванулся ему навстречу. Панцирник сразу потерял к улепётывающему здоровяку всяческий интерес. Тоже была охота бегать за всякими неслухами, когда жратва сама в пасть лезет. Рога-челюсти разошлись в стороны и тут же сомкнулись с неприятным клацаньем. Всё, теперь змеюка  была зажата в плотных тисках. Не вырвется, сколько ни извивайся. Все, кто ещё не разбежался, видели, что безумный северянин, - а теперь и вовсе не поймёшь кто, - сам подписал себе смертный приговор. Герцог прикрыл глаза ладонью, видимо остро сожалея о заключённом контракте. Сейчас этот недоумок сдохнет. А деньги нордманам всё равно выкладывать придётся. Прервавший свой бешеный аллюр жрец, от увиденного упал на колени и принялся в отчаянии молотить кулачищами по земле. И только Барги, еле живой Барги, растянул в злорадной улыбке окровавленные губы. Анимист уже обо всё догадался.
- Стеклянная змея, - прошептал он. – А ты хитрец, Клоц. Ещё какой хитрец.
Клоц ничего не видел и не слышал. Не до того ему было. Сейчас всё его внимание было поглощено несокрушимыми челюстями жука. Ухватил? Что ж, молодец. Главное, чтобы шипами не проколол. Змей изогнул тело, едва узлом не завязавшись. Жук мотнул головой, подкидывая жертву вверх, и приготовился ухватить её меньшей парой челюстей. Там острейших игл наросло несчитано. Миг – и они разорвут извивающееся тело на множество сочных кусочков. А уж после, он спокойно переправит весь этот фарш себе в пасть. Взвившись высоко в воздух, Клоц-змей согнулся пополам, затем вытянул хвост вверх, и устремился прямо в жуткую мясорубку челюстей своего врага.
- Тоньше, - шептал Барги. – Стань ещё тоньше.
И Клоц вытягивался в нитку. Челюсти щёлкнули, поймав лишь воздух. Клоц проскользнул между рогов, счастливо миновав почти все шипы. Он даже хвост успел между ними протиснуть. Почти успел. С присвистом зашипев от дикой режущей боли, - всё-таки оставил на острейших выростах клочья кожи, - доппельгангер, кольцом свернувшись, выхватил из ножен кинжал. Жук был не прост. Сообразив, что добыча не попала ему «на зуб», он попятился. Клоц почти запаниковал. Опусти этот громила свою башку, чтобы рассмотреть, куда подевался не в меру шустрый обед, и у лейтенанта не будет больше ни единого шанса одолеть бронированное чудовище. Доппельгангер с отчаянием вытянул вверх своё змеиное тело. Узкие щели между тремя бронированными пластинами шеи сжимались. Если бить, то только сейчас. И Клоц ударил. Кинжал успел войти в зазор хитина. И лейтенант, уже не мысля ни о каких хитростях, стал дёргать рукоять вправо и влево, стараясь нанести, как можно большие повреждения. Жук почувствовал боль и стал трясти головой.
- А не нравится… - прошипел доппельгангер. И, воспользовавшись моментом, просунул стальное жало между следующими пластинами. Что-то потекло по его тонким рукам. Отвратительно пахнущая жидкость из ран жука смешалась с кровью Клоца; в пылу сражения он и не заметил, как рассёк кисти рук и пальцы об острые края хитиновой брони. Плевать. Не до того. Теперь перед ним во весь рост, встала другая задача: как унести ноги…ну, пускай, - хвост… из-под лап и туши гигантского насекомого. Жука уже шатало. Его бронированное тело не хотело умирать. Монстр метался из стороны в сторону. И велик был шанс, что отчаянный северянин будет попросту стоптан суставчатыми лапами, или раздавлен чудовищной тушей. Вон, гиганта уже клонит влево. Самое время сматывать удочки. Клоц погрузил кинжал в плоть жука на всю длину своей руки. Глубоко вогнал. Надёжно. И, свернув тело кольцом, бросился в просвет между лапами чудовища. Уф, кажется, повезло – хвост, хоть и в глубоких царапинах, но при месте. Обидно было бы лишиться ног. Доппельгангер он не ящерица – хвост заново не отрастает.
Панцирник умирать не желал. Может быть от того, что с утра это не входило в его планы, и он не был готов смириться с неизбежным. А, может, был слишком велик, силён и защищен, чтобы сдохнуть вот так от ножевых ран. Или, просто, как все живущие, он не находил в собственной смерти ничего приятного или занимательного. Кто его знает? Во всяком случае, сдаваться сразу он не пожелал. В неописуемой ярости жук кидался во все стороны. И пусть движения его были хаотичны и неловки, - ранения начали сказываться, - но от этого он не стал менее опасным. Жрец, сначала отбежавший подальше, чтобы не быть смятым обезумевшей тушей, был вынужден вернуться: Барги всё ещё валялся на земле, не в силах встать даже на четвереньки. Багорольд подхватил его на руки, как младенца и поволок прочь – подальше от жука, коего и не видеть бы никогда. Жрец уже понял, что насекомых он больше не сможет смотреть без внутреннего содрогания. Будь то муравей или бабочка. А уж про жуков и говорить нечего. Чтоб они все скопом околели.
Жук всё-таки начал слабеть. Никого так и не поймав, - разбежались все, страхополохи, -  он выместил свою ярость на кучке чего-то непонятного, но явно кожаного.
- Штаны не тронь! – в отчаянии закричал Клоц, почти принявший человеческий облик. – Куртка, хрен с ней… Но штаны… Сволочь.
Панцирник уже не держался на лапах. Но и лёжа на пузе, продолжал щёлкать рогами, стараясь нанести максимальные повреждения неведомому врагу. Клоц чуть не заскулил от отчаяния.
- Отдай скотина, - он бесстрашно шагнул к поверженному противнику. – Кому сказал, отдай. – Голова жука дёрнулась в сторону, и нордману пришлось отскочить, но что-то он ухватить всё-таки успел. Расправив добычу, он сокрушённо вздохнул: куртка. Клоц кое-как завернулся в неё, обвязав рукава вокруг талии.
- Потрясающе выглядишь.
Северянин стиснул челюсти: хохотушка, стало быть, жива и уже пришла в себя. Вот ведь гадство. То, что Барги её спас – кстати, как? – это замечательно. Плохо то, что он перед ней без штанов. Это настоящая трагедия.
- Всегда к вашим услугам, - обернувшись, Клоц попытался удержать на лице некое подобие улыбки.
- О, господи, - всплеснула руками, оказавшаяся рядом тётушка Роза. – Не делай так больше. Не ровен час во сне приснишься, я ж от тебя матрасом не отмахаюсь.
На него, с трудом сдерживая смех, глядели герцог, миледи Элайна, Патриция – ох, что-то сердце зашлось, - и ещё какая-то крылатая тварь с когтями и в чешуе. Виверна!? А она-то здесь откуда? А-ха… Клоцу стало понятно, что Барги, худосочный блёклый Барги, пытаясь усмирить панцирника, сумел взять под контроль и эту горную обитательницу. Она и успела подхватить Патрицию за секунду до того, как та могла превратиться в неаккуратный кровавый блин. Вот и разгадка: отчего анимист не держался на ногах. Поди, совладай с такими-то «зверушками».
Нордман стёр с физиономии оскал вервольфа и снова стал прежним милягой Клоцем, от вида которого дамы в ужасе в обморок не падали, но встречные детишки часто прятались за юбками матерей. Пробормотав, что-то невразумительно, он направился к жуку, в агонии сучившему лапами.
- Тварь, - рубанул правду-матку Клоц. – Если ты мне и штаны так изжевал,  я тебя… - Тут он заткнулся. Жук, не дожидаясь участи, уготованной ему северным мстителем, предпочёл благоразумно скапуститься. Лейтенант с кряхтением высвободил из челюстей панцирника дорогой сердцу предмет гардероба. – И ножик я тоже заберу, - пообещал он несчастному насекомому.
- Господин лейтенант. – Герцог обратился к нему тоном официальным, но Клоц почувствовал – что-то в голосе Анхольма Таульгарского изменилось. Прибавилось теплоты? Да, ну… Чудес на свете не бывает. – Я рад, что нанял вас. Только сейчас я действительно понял, как мне повезло, что вы на моей стороне. Сдаётся мне, его величество скоро будет рвать волосы на голове, поняв, какую ошибку он допустил, когда, надумав избавиться от нас обоих, он упустил шанс.
- Угу, - буркнул Клоц. Сейчас ему не было никакого дела до откровений благородного сноба. Он держал на вытянутых вверх руках свои фасонистые штаны, и солнце игриво подмигивало ему лучиками сквозь десятки сквозных прорех. Кожа – не сукно, её просто так не заштопаешь. Клоц понятия не имел, как починить такую важную для любого мужчины вещь. Будь прокляты король, герцог и все смешливые бабы скопом! Как только лейтенант связался с этими чванливыми континенталами всё пошло в разнос. Ему до рези в глазах захотелось домой, к родным и любимым сугробам. Одно плохо – без штанов на севере долго не протянешь. Не тот там климат. Значит, волею судьбы, лейтенанту Клоцу придётся ещё задержаться в замке Крист и потерпеть насмешки одной черноглазой аристократки. Нордман тяжко выдохнул: высока цена, но он готов её выплатить.

Глава 14.

Полосатые рукава.

В ставке шло дознание. Его бородавчатое величество, с самого утра напузырившись вином, что никогда не было для него свойственным, в лютости расшвыривал мебель, впервые в жизни не считаясь с убытками. Гостаний 3 изволил горевать. Его вернейшие советники барон Гиава и генерал Пуль робкими мышками забились каждый в свой угол, боясь и носа оттуда показать. Привычки сюзерена были им хорошо известны; в состоянии обострённого недовольства жизнью, король, не задумываясь, мог отправить на плаху любого случайно подвернувшегося неудачника, или измыслить ещё какой-нибудь не столь тривиальный способ избавиться от разлития собственной желчи. И хоть сей день, хвала Небесам, у короля имелся конкретный объект для выплёскивания недовольства, однако ж поберечься не мешало.
- Тасский… - выплёвывал король звенящим шёпотом. И слово это слышалось в его устах самым похабным ругательством. Впрочем, и таковые, пошиба сквернейшего, сыпались изо рта Гастания не остановимо. Уже час монарх не затыкался. И вроде бы барону с генералом можно было бы за время оно, и попривыкнуть, и осмелеть, ан, никак не выходило. Вот было им боязно, и всё тут. Поганенькая поговорочка «близ царя, близ смерти», гаденько напомнила придворным о своей истинности. Взопрели у гнусной парочки загривки, взмокли сытенькие зады. На камзолах и штанах бархатных появились противные и весьма обширные мокрые пятна. И в пахах примерзостно щекотал чувствительную шкурку горячий, липкий пот. Тайная дипломатия и генералитет купно переживали приступ паники перед самостоятельно обгадившейся верховной властью.
- Тасский, с-с-сука Орноэль… - свистел Гастаний свирепой ехидной.
К слову молвить, сей столь часто поминаемый дворянин, хоть здесь и не присутствовал, но испытывал чувства весьма схожие с переживаниями царедворцев. И вероятно, вполне обоснованно можно предполагать, что были они даже несколько острее, от чего пройдошистый граф не токмо обильно потел, но и несолидно трясся ливером и гузном. Дела бы обстояли для него совсем скверно, кабы он осенённый предвидением, сразу по получении сведений о провале своей маленькой шалости, не сделал ноги из расположения армии, побросав весь свой скарб и даже ночного горшка не захватив. Да и бог бы с ней, с этой важной посудой, но ведь в спешке граф позабыл и векселя тех, кто ему был должен, а заодно и архив человеческих прегрешений, - так он именовал задокументированные и свидетелями подписанные факты и фактики из частной жизни разных, обеспеченных персон. Тоже ведь идею слуга подсказал. Головастый он дядька, этот самый слуга. Может быть, благодаря именно его уму Тасский ещё жив. Это ведь он, преданный, верный, вечно бдящий, всё ведающий Жос разбудил господина своего посреди ночи, сразу после разгульной пьянки с кокотками – жестоко разбудил, ведро родниковой воды на сиятельную тушу вылив, - и, проораться не дав, усадил его в седло. Граф спасся. А архив, бесценнейший достался своре королевских шпиков. Задарма достался, жалость-то какая.
- Быстрее, граф. Умоляю быстрее. Да-да-да, потом вы меня высечете лично… Да, снимите с меня скальп по примеру западных дикарей… О, может быть всё-таки обойдёмся без кастрации?.. Хорошо. Согласен и на неё. Только сейчас -  в галоп.
И они помчались в ночь. Куда? Об этом Орноэль Тасский тогда не думал. После принятия ледяной ванны и накрывшей его чуть позднее волны возмущения таким неслыханно дерзким поведением слуги, понимание того, что ему хотели сказать, от какой опасности пытались уберечь, пришло не сразу; то ли гнев разум застил, то ли от холодной воды ум скукожился. Но на осознание серьёзности положения графу потребовалось время. А когда жировой наполнитель его черепа всё-таки оттаял, и окаянное осознание всё-таки как-то продралось через путаницу извилин графского мозга, Тасский впал в ступор. На сей раз от ужаса. И на сей раз – надолго.
- Куда теперь? – шёпотом вопросил граф у равнодушных звёзд, когда взмыленные лошади прервали свой бешеный галоп. – Где укрыться? Где обитель, за стенами которой я могу переждать бурю? Король, распухший ублюдок, возжелает содрать с меня шкуру живьём, а мясо подать к ужину. И ведь сожрёт, бессердечное чудовище.
К столу-то Гастаний, такое кушанье вряд ли бы потребовал, всё-таки не был он настолько гурманом, да и жирных блюд особо не жаловал, но, в общем и целом, граф в своих предположениях от истины был не особо далёк. А умирать ему не хотелось. И Орноэль, с седла свалившись, бухнулся на колени.
- Господи, - воззвал он в неподдельном религиозном экстазе, - помози! Вразуми мя, грешного. Убереги от злопыхательств вразей моих. Подскажи, где преклонить мне главу свою… - И, видимо, для того, чтобы Создатель небес и тверди, окончательно уверовал в тяжкое положение своего чадушки-неслуха, граф сграбастал пальцами пыльную придорожную траву и ею посыпал свою покаянную макушку. На что только не пойдёшь ради спасения бесценной человеческой жизни, особливо, ежели эта жизнь твоя собственная. Убивать граф не любил. Собственными руками - не любил. Послать кого-то забрать никчёмную жизнишку, какого-либо своего недруга бывало интересно и всегда выгодно. Быть убитому самому… О, боже! В этом Орноэль Тасский не видел ничего занимательного, а уж о выгоде и вообще речи ни шло. Какое, однако, кислое создалось положение. Нет, одного пучка травы на голову мало. Надо ещё пыли добавить. Фи, какая гадость, однако нужда до того ли довести способна.
Со стороны всё это действо смотрелось очень волнительно. Жос, который на коленки тоже бухнулся, чтобы хозяина не раздражать, готов был даже слезу подпустить. Но тут Тасский начал брезгливо отплёвываться от попавших в рот стеблей и тем порушил всю торжественность момента.
«Помолилися, - подумал неглупый душегубец, - и будя. Пора графа обратно в правильные чуйства приводить. А то, чего доброго, умишком трёкнется, слюни пущать начнёт. И, что мне после с придурком делать? На базаре его выставлять?» Совершенно было ясно – этот прожженный тип о хозяине своём заботится исключительно из интересов меркантильных. До поры, до времени граф был ему нужен. Не сказать, чтоб особо – доведись аристократу сейчас преставится и пройда без него не пропадёт, - но всё-таки появляться в поместье Тасск в одиночку было бы подозрительным. А появиться там, хоть единожды, нужно. Там в укромном уголке у верного слуги припрятаны все сбережения. И сбережения те таковы, что… Слуга воздел очи горе и зашевелил губами, вроде бы молясь. На самом деле он считал. Через минуту Жос поднялся с колен с лицом просветлённым: результаты подсчёта его порадовали.
- Господин граф, - вкрадчиво обратился лицемер к Тасскому. – Создатель в мудрости своей неизбывной, натолкнул меня сирого на одну мыслишку. Дозвольте сказать?
Граф тут же вскочил, несколько более поспешно, чем ему по происхождению приличествовало. Эх, слегка умалил поспешностью благородство. Но Орноэль тут же исправился. Принял позу великого во всех отношениях мужа; как-никак человек государственный. И, даже травы с породистой своей главы не отряхнув, повелел величаво: «Излагай».
Изложение это самое Тасского ничуть не обрадовало. Он-то надеялся на немедленное избавление жизни своей от непосредственных угроз. А заодно уж и вообще от тягот и неудобств так тесно с бегством связанных. Ан – нет. Чуда не произошло. Граф, с суровой действительностью столкнувшись, даже решил прибить слугу, за недостаточное о собственной персоне радение. Спасло ленивого, как мул простолюдина только провидческое озарение его хозяина; его светлость вдруг вообразил, что останется совершенно один, на плохо наезженной дороге, в местности ему совершенно неведомой.
«Успею ещё эту скотину жизни лишить, - рассудил не глупый аристократ. – Пока пусть живёт. По крайней мере, будет кому костёр развести. И… гм… идея его совсем не так глупа, как показалось с первого взгляда».
Отсидеться у одной из своих бывших пассий!?. Так негативно, почти гневно он это воспринял. Да в своём ли уме, этот деревенский чурбан. Его светлость с дамами мирно никогда не расставался. Натура импульсивная, в чувствах рубежей не ведающая, он в любовь каждый раз кидался, как в океан. Ну… и выбирался из неё с эпическими баталиями. Доведись сейчас ему переступить порог маркизы Кремер-Лау и его встретят мушкетными залпами. А у виконтессы Брю-Брю?.. Там точно не обойдётся без пушечной пальбы… Гм, правда не с её стороны. Там кузены лютуют. Но, вот же незадача,  проживают они всем многочисленным семейством в одном имении.
Граф присел на обочину. До какой степени можно опроститься в изгнании. Да, в манере бурно расставаться неожиданно обнаружился ещё один неприятный момент – сложно даже вообразить примирение сторон. Однако об этой графской причуде наслышан и его величество. Именно лютующий король сейчас волновал Тасского больше всего.
- Переждать бурю в неприятельском порту?.. – прищурился Тасский. – Пожалуй в этом всё-таки что-то есть… Нет, определённо есть. У меня даже наметилось пара-тройка персоналий… Но везде нужны деньги. А я сейчас налегке.
Слуга тут же уверил его, что сей вопрос, конечно, имеется, но он бы, - верный и преданный, - не стал бы так уж всё драматизировать.
- Я не смогу получить сумму у банкиров даже под вашу подпись. Очень уж они осторожные сукины дети, эти самые банкиры. Ростовщики нам сейчас не союзники… - Граф кивнул: Гастаний не дурак, знает, что граф привык жить на широкую ногу, первым делом кинется искать финансовый след. – Но ваше сиятельство может послать меня с запиской в своё имение по измышлённому поручению… х-хе… хоть за дратвой для сапог, а там я достану необходимые вам средства. Свои средства, - добавил он многозначительно. – Вашего казначея тревожить ни к чему. Случись ему на допросе в казематах его величества оказаться, он ничего сказать не сможет. От того вам спокойнее.
Беглый оппозиционер тут же уверил своего спасителя, что оценил такую его жертву, и обещался вернуть ему долг.
- Сторицей заплачу, - пылко заявил он. Сверкнувший луч надежды пробудил в его душе чувство, ранее Тасскому неведомое – щедрость. Впрочем, циник-слуга не особо поверил, что память графа удержит это его обещание. Дырявая она была у его хозяина, особенно в вопросах денежных. Граф легко прощал себе собственные  долги. И памятуя об этой особенности его светлости, пронырливый этот тип уже составил в уме собственный план. – Значит, по векселям королевские шпики меня не отыщут, - продолжил соловьиную трель посыпанный травкой аристократ, - но догадаться о том, что я могу скрываться у… гм… дам, он вполне себе способен. Для этого большого ума не надо.
С этим трудно было не согласиться. Но у мудрейшего слуги нашёлся вполне весомый контраргумент:
- А сколько этих самых дам на вашем счету?
Граф самодовольно улыбнулся? Велико было число его побед. Пока всех пассий переберёшь. Да и все ли Гастаниию и его присным ведомы. А ведь ещё и бордели со счетов никак сбрасывать нельзя. Король, мстительный сукин сын, от поисков проштрафившегося Тасского не откажется, но вряд ли наткнётся на его лежбище скоро. Жизнь начала приобретать приятную розовощёкость.
- Решено! – объявил граф, с отвращением стряхивая с головы изумрудную мерзость. – Записку я тебе оформлю… э-э-э… сразу, как только найдём перо бумагу и чернила…
Писчие принадлежности были украдены у нотариуса в ближайшем мелком городишке. Там же безвинные страдальцы уговорились, где встретятся, после вынужденной краткой разлуки. Тасский ещё и занял у преданного прислужника малое количество серебра – половину того, что этот предусмотрительный господинчик прихватил в момент смазывания пяток.
Расстались они в настроении куда более приподнятом, уже не находя поводов к сокрушению. Всё говорило о том, что неприятности, свалившиеся на эту парочку, вполне себе разрешимы. Слуга, на перекладных помчался в графское имение, а граф, вопреки собственной природе подался не в бордель, а заперся во втором этаже придорожного клоповника и затаился там тихо, как тушкан, почувствовавший рядом с собой змею.

- Полосатые рукава… - громко объявила миледи Элайна всем собравшимся на самом верху башни Советов. Название было не совсем удачным, но разномастной публике, оказавшейся в этот час здесь, было не до словесных украшательств. Элайна, да и тётушка Роза были дамами деятельными. Терять время не для них. Только отошли от потрясения, связанного с хулиганством обалдевшего от любви жука, только вытерли слёзы и носики от влаги, вызванной спасением Патриции, только сказали пару благодарственных слов таким бесстрашным в драке нордманам и сразу – к делу. Большого государственного ума были эти дамы – не отнять. – Кто верит, что нанявший разбойный народ для покушения на вас, - тут миледи круговым движением головы обозначила Таульгарского и нордманов скопом, - явился к душегубам, обряженным в истинные цвета своего владетеля? Есть такие идиоты? Идиотов нет, - подвела она итог, когда общество скромнейше отмолчалось. – Как определять будем, кого Гастаний употребил в качестве инструмента для вашего устранения?
Вопрос был серьёзней некуда. И ни одной зацепки. Во всяком случае, северяне, будучи в этих краях чужаками, ничего толкового предложить для его разрешения не могли. Да разве только они? Анхольм тоже мученически морщил благородное чело, изображая каторжную работу мысли, но дельного так ничего и не родил.
- Прекрати… - наконец потребовала от него тётушка Роза, которая не была большой поклонницей подобного лицедейства. – Прекрати это немедленно. Не можешь ничего сказать, просто сиди и моргай. Но не сопи – отвлекает.
Странно, однако, суровый воитель, сразу послушался. Ох, и влиятельными тётками были эти две подсушенные возрастом аристократочки.
- Чёрный с серебром и лиловые полосы на рукавах, - подала слабый ещё от пережитого голос Патриция, - цвета вдовствующей баронессы Бронз. Не смотрите на меня так. Сама не знаю, к чему сказала. Но ведь с чего-то начать рассуждения требуется.
С этим трудно было не согласиться. Покушение не удалось. Но кто сказал, что не последует второго удара? И с какой стороны его ожидать? Одни вопросы и хоть бы тень ответа.
- Баронесса ведёт замкнутый образ жизни… - задумчиво заговорила Миледи Элайна. – Никуда не выезжает. Ни с кем не конфликтует. Дьявол, - подпустила она крепкое словцо. – До чего разумный выбор. Но… другой зацепки у нас нет. Кому-то придётся нанести визит старой даме и попытаться разузнать хоть что-то.
- Я поеду, - незамедлительно вызвалась тётушка Роза. – Анхольму и носа из крепости высунуть нельзя. От нордманов в этом деле толку никакого. Патрицию старая дама всерьёз не воспримет. Да и вообще, допустит ли до себя: у старухи характер сложный. Тебе, - она кивнула в сторону Элайны, - сейчас не до разъездов. Нужно выполнять обязательства перед господином Клоцем, - она вдруг улыбнулась, – и его сумасшедшей бандой.
Она обернулась к нордманам всем телом:
- Я рада, что вы оказались с нами йотуны. Ещё час назад я бы и не подумала такое сказать. А теперь говорю – я рада, чёртовы вы грубияны. А кому-то, сердцем чувствую, придётся крепко пожалеть о том, что вы остались в живых.

Глава 15.

Предвестье.

Штаны починке не подлежали. То есть совсем. Количество дыр, понаделанных в них стервозным жуком, приближалось к количеству звёзд на небе в ясную зимнюю ночь. Поняв это, бедняга Клоц впал в уныние. И вернуть ему приподнятое расположение духа оказалось делом непростым. Во всяком случае, подаренные северянину заботливыми хозяйками чудные бархатные штанишки, замечательного апельсинового цвета с этой задачей точно не совладали. Клоц вообще поначалу отказался напяливать сию мерзость на свои мускулистые ляжки. Но как перемещаться по замку с голым задом? К чёрту ржущих слуг и хихикающих кухарок, но перед благородными дамами Клоц всё-таки испытывал чувство, слегка напоминавшее неловкость. Особенно перед самой молодой из них. Хотя она тут совершенно не причём. Он так и заявил лыбившимся однополчанам, присовокупив обещание выбить зубы и вырвать-оторвать всё, что можно, а что нельзя – поджарить и сожрать. Просто задница мёрзнет и на креслах сидеть неприятно, всё-таки снизошёл он до пояснения. Теперь Клоц шлялся по всем коридорам, освещая их яркостью одёжи лучше, чем масляным светильником и выражением лица распугивая всех встречных и поперечных, даже местных недобрых привидений. Кончилось тем, что одно из них, как-то ночью заявилось в опочивальню миледи Элайны и наябедничало на лютого нордмана. А в конце ещё и угрозило, что ежели меры приняты не будут, то они все, вплоть до самого распоследнего призрака, покинут стены Криста.
- Что же это за замок такой будет, без привидений-то? – лило бестелесное создание мутные призрачные слёзы. – Сам папа Плюй… кто бы знал, откеля он тута нарисовался, - но даже папа Плюй, страшится высовываться из каземата и уже третью ночь не щиплет кухарок за телеса. Те уже и заскучали.
Действительно – непорядок.
Миледи пришлось принимать меры. Как же было не удовлетворить слезницу всего неупокоенного сообщества? Особенно её тронули страдания кухарок и неведомого папы Плюя. Убей бог, она не помнила среди своих предков такого папы.  Хотя, руку на сердце положа, ей не особо этого хотелось. Чего греха таить – апельсиновые штанишки – это ведь была её идея. За лютующим Клоцем наблюдать было страсть как уморительно. Зрелище это хоть и в малой степени, но давало отдых её деятельному уму. В последние же дни, сразу по отъезде тётушки Розы, миледи Элайна другого отдыха и не ведала. Ложилась она затемно. А когда вставала никто из слуг даже не догадывался. Только когда камердинер заваривал для госпожи большую чашку шоколада в пятом часу утра, она уже бывало спускалась по лестнице, ведущей в чердачное помещение, где обитали летающие ящерицы. При этом, уже что-то бегло просматривая и держа в руках ридикюль, куда имела обыкновение складывать не вязание, а ворох доставленных посланий. Ох, сколько бы отвалил, обычно скаредный Гастаний любому, кто бы осмелился добыть эту потёртую дамскую сумочку.
Миледи Элайна имела в своей жизни не много страстей: натурой она была довольно цельной. Нет, и её не миновали «поиски самой себя». В летах юных, эта аристократка, шокировала родню тем, что увлеклась куафёрным искусством. Знакомые благородные дамы дружно сморщили носики – фи какой моветон! А баронесса N, чьё имя миледи никогда не произносила вслух, имела наглость публично выразить ей своё презрение. Через неделю с баронессой N произошло несчастье: муж получил несколько писем, написанных рукой баронессы. Содержание этих посланий было довольно игривым, не сказать более, а вот адресатом почему-то значился не барон, а некий семинарист семнадцати неполных лет. Разразился жуткий скандал, и баронесса очень скоро сделалась просто госпожой N без всякого намёка на титул. Она по-прежнему любила семинаристов, но по причине не столько возраста, сколько отощавшего кошелька, пользовалась у них не особо большим успехом.
К падению этой чванливой дамы миледи Элайна не имела никакого отношения. Всё устроил некий стряпчий, на глазах которого баронесса позволила себе унизить куафёршу. Услугами  оной он пользовался и был в восторге от её умения. Стряпчий и разнюхал всю подноготную дамочки. Шантажом выманил у посыльного письма шаловливой вертихвостки и изыскал способ подсунуть их барону.
Этот урок блудодейка может и не выучила, за неё поручиться нельзя, а вот будущая миледи сделала для себя огромную зарубку – информация может сокрушать цитадели врага ничуть не хуже, чем прямая эскапада. И у неё появилось новое хобби, со временем ставшее главным увлечением и почти профессией – шпионаж. Какое-то время, вращаясь в кругах её происхождению не соответствующих, она обзавелась потрясающе ценными знакомствами среди судейских крючков, нотариусов, банковских клерков и модисток. Не брезговала миледи и общением с простым людом. О, сколько тайн своей госпожи могла рассказать служанка, которой надавали жгучих пощёчин, за то, что любимый хозяйкин кот нассал в её бальные туфли!? А сколько всего знал кучер о похождениях беспутного отпрыска некоей благородной фамилии, приближённой ко двору. Да, что там – приближённой. Папа молодого пропойцы, опустившегося до связи с двумя братьями портными, одно время был военным министром.
И почему-то заносчивый и чванливый свет в скором времени перестал брезгливо отворачиваться и морщить носы, когда мимо проезжала карета с двумя гербами миледи Элайны. И всё чаще в глазах не только шкодливых дамочек, но и мужественных с виду дворян, мелькала настороженность, если вовсе – не страх.
И миледи осознала, что такое влияние.
Нет, реальной властью с мантиями, эполетами или коронами она не обладала. И даже собственной печатью не обзавелась. Но вот влиянием вполне могла потягаться с некоторыми носителями всех этих символов могущества.
А паутина… О, миледи предпочитала именовать это своим «серым королевством»… А «серое королевство» разрасталось. И теперь мало было значимых дворянских или финансовых домов, где бы ни было двух-трёх людей, не знающих о деятельности друг друга и собирающих сведения, господь ведает, для кого.
Миледи Элайна держала свои тонкие аристократические пальчики на пульсе нескольких соседних государств. И пусть это были не великие державы, но лиха беда начало. А что творилось в имении, какого-нибудь заносчивого соседа-графа, миледи могла узнать в течение часа. Что он пил вчера, какими словами его поносила язва-жена, сколько долгов понаделал за карточным столом бестолочь-наследник, и, главное, что им всем подавали на завтрак, обед и ужин. Нет, кулинария не была в числе хобби миледи Элайны, но и в ней ей пришлось научиться понимать толк, в связи… Однако об этой маленькой страстишке брюнетки с искристыми хитрющими глазками говорить ещё рано. Мало кто вообще знал, об этой части её жизни. Тётушка Роза? О, да, безусловно. Анхольм Таульгарский?.. Узнал совсем недавно. То-то был удивлён и даже кадыком нервно дёрнул, судорожно ком сглатывая. Ну и некая престарелая семейная парочка, обитавшая в закоулках Криста, якобы на малопочётной должности приживал. Они частенько исчезали из замка тихие, блёклые, незаметные. Появлялись с какими-то туесками и узелками. Бывало, что и вовсе с пустыми руками. Вот только после каждого такого их появления миледи Элайна запиралась со стариками в подвальном помещении, куда не допускались слуги, а привидения безжалостно изгонялись. Что там происходило за толстенными дубовыми дверями не знал никто, но дух бывало оттуда шёл, ох и дух. Может быть, именно по этой причине в Кристе никогда не водились клопы.
Достойная дама с сожалением прищёлкнула пальцами; да, с издевательством над Клоцем нужно завязывать. Двое остальных нордманов заняты каждый своим делом, не носящим разрушительного характера. Багорольд всерьёз увлёкся изучением религии предков. Ради чего пошёл на подвиг – попросил Патрицию научить его читать, чтобы перелопатить огромную замковую библиотеку, в которой углядел несколько фолиантов с родными сердцу пейзажами. А разузнав, что книги посвящены истории, географии, культуре и религии его родного приполярья, возгорелся мечтами всё это охватить своим умишком. И ведь получается у младеня. Даже поразительно. Но только, если Патриция ему читает сама. Что-то не особо боек оказался Багорольд в освоении запечатлённой на бумажных листах премудрости.
Барги!? Ну, этот вообще попал в свою стихию, из жучиного питомника выбирался только на ночёвку, да и то глубоко за полночь. А утром, ещё и солнце не встало, он уже бежал к своим шестилапым, бронированным питомцам. Истинный анимист.
И только симпатяга Клоц шлялся по замку без дела, выискивая кому бы морду начистить. По началу охотников, дать укорот буяну, было много. Но их число быстро сократилось после того, как пьяный в стельку нордман – штаны обмывал, те самые, апельсиновые, - не то от радости великой, всё ж таки бесплатный презент и награда за доблесть, не то с горя, их доппельгангеров не поймёшь, размотал, как бер щенят, семерых солдат замковой охраны, даже по мордасам не отхватив. Хвала Таульгарскому. Герцог, во время надумал проверить, каков нордман с саблей. А то может быть его страхи насчёт  фехтовальных умений Клоца преувеличены? Ведь этот грубиян всё ещё цеплялся эфесом за дверные ручки, а ножнами углы оббивал. Клоц, вызов на тренировочный поединок принял с радостью, и за минуту пропустил с дюжину уколов. Однако, странное дело, никакой радости подобная раскоряченность у аристократа не вызвала.
- Долго собираешься со мной в поддавки играть? – топорща усищи, вопросил Анхольм.
Клоц состроил мордаху провинившегося дитяти и пообещал, что больше так не будет.
- Давай ещё раз, - потребовал Таульгарский, и был разоружён менее, чем в секунду.
Несчастный герцог и не предполагал, что можно подцеплять вражий клинок под подобными немыслимыми углами. Суставы доппельгангера выворачивались невероятно, а скорости и силы нордман при этом не терял.
- Научишь? – попросил Анхольм.
- Чему смогу, - пообещал Клоц.
Это и стало его основным занятием. Но ведь не будешь днями напролёт саблей махать. И в промежутках между уроками доппельгангер продолжал искать приключения на свою забубённую голову. В скором времени от него шарахались уже абсолютно все. Кроме, разве что, Патриции. Та, словно прилипла к неуживчивому северянину. И миледи Элайна никак не могла определить, как к этому относиться.
Её размышления были прерваны царапаньем в окно: прибыла очередная почта. Ох, дела-заботы. Миледи Элайна стряхнула с себя не вовремя одолевшую её заторможенность. Пора становиться собой. Она кликнула слугу и велела тому срочно звать к ней портного. Тот явился незамедлительно.
- Вот что, милейший… - медленно проговорила миледи, поджимая губы, - есть ли у нас кожи, из которых возможно штаны пошить? - Кожи в наличии были. – Так пошей…
- Господину Клоцу? - явил портной чудеса сообразительности.
- Ему, окаянцу.
- Гм… и как мне этого ртутного господина на примерку залучить, зубы при этом сохранив?
Миледи пожала плечиками:
- Сам думай. Но чтобы к вечеру…
Забегая вперёд, нужно сказать, что примерка так и не состоялась; портной не был настолько отважным человеком. Зато он был мастером своего дела. Мерку он снял на глаз и не ошибся. Тем же вечером лейтенант ватаги «Седого йотуна» едва ли не с наслаждением натянул на себя новенькие кожаные бриджи. Апельсиновый бархат был тут же с омерзением брошен в камин.
Решив жизненно важную проблему нордманских штанов, миледи Элайна облегчённо вздохнула. Что ж, можно было приниматься и за дела текущие, пустяковые, рутинные. Вроде свержения правящего монарха и возведения на трон своего почти племянника. Она распахнула окно, принимая «на ручки» крылатую ящерицу. Та тут же начала тереться о её не особо выдающуюся грудь своей треугольной, плоской головой.
- Смотри-ка, тварь хладнокровная, а тоже ласки требует, - миледи сняла с задней лапки рептилии небольшой тубус. – От кого это?.. О! – тихо воскликнула она, прочитав сообщение. – Вот, значит, где вы…
Тем же вечером, сразу после примерки нового предмета гардероба, Клоц и двое других нордманов были званы к ужину. Обычно снедали наёмники отдельно. Сказывались сословные различия; герцога, да и дам, чего греха таить, раздражала простецкая манера северян вести себя за столом. Принявшие вина наёмники могли запросто начать швыряться обглоданными костями. Весёлыми они были парнями, нимало не испорченными великосветским воспитанием. Но в день сей, миледи решила проигнорировать эту их причуду. Герцог, конечно, надулся, однако возражать не стал; его тётушка знала, что делает.
К удивлению нордманов, ужин начался именно с вина. Клоц недоумённо наклонил упрямую свою голову, задавая немой вопрос. И Элайна поняла его правильно.
- Да, повод есть. И не у нас. У вас.
Нордманы обратились в слух. Даже безалаберный Багорольд застыл, так и не ухватив с блюда жареного гусика.
- Ваши однополчане, - начала миледи Элайна, - живы. Вся, захваченная в плен, дюжина. И я знаю, где их держат.
Улыбки, осветившие лица всех трёх нордманов, смогли бы нагнать страху даже на лишённого обычных человеческих чувств ворлока. Да, что там ворлок и лич, у которого вместо сердца гнилой мышечный мешок, и тот бы усомнился, до конца ли он мёртв или всё-таки в нём осталось, что-то человеческое. Скажем, предрасположенность к медвежьему недугу.

Глава 16.

На вызволение двенадцати…

- Задний хомячок, - старательно выговаривая слова, прочитал Багорольд. Уроки проводила Патриция, и то, что нордманы собрались на войну, не притормозило юную барышню, вошедшую во вкус учительского дела.
- Задний… что? Кто?.. Где ты это увидел? Нет в книге о похождении рыцаря Остроуха ничего подобного.
- Есть, - убеждённо произнёс Багорольд, и ногтем отчертил на книжной странице окаянные буквицы, что в его представлении сложились в наименование, какого-то таинственного зверя.
Патриция склонилась над книгой?
- Ходячий замок, - прочитала она… - Багорольд ты… Ты нечто невообразимое. Как можно перепутать всё на свете и слова и буквы?
- Ну, буква «хе» тут же есть, стало быть…
- Ничего не стало, - с мученическим стоном выдала благородная девица. – Иди уже на войну. Развейся. А то, неровен час, не выдержишь умственного труда и сам станешь этим… задним хомячком.
Что сказать, чтение молодому нордману никак не давалось. Ни за какие коврижки упрямые буквы не желали складываться в правильные слова. Редко когда Багорольд был способен осилить хотя три последовательных слова. Обычно всё заканчивалось, как с «ходячим замком». Если не хуже.  Но букву «хе» он выучил надёжно, что было для него чем-то вроде залога будущего успеха. Но, пока его ждали дела свойства не такого трудного. Трое йотунов готовились к маленькой войне. А, может, и к большой. Там, как получится.
В донесении, доставленном миледи Элайне, были сведения крайней важности и для нордманов и для континенталов, что несколько беспокоило лейтенанта Клоца. Он не мог понять: почему Таульгарский так заинтересован в спасении любой ценой, пленённой дюжины из северной ватаги. В особом человеколюбии Клоц его бы ни за что не заподозрил. Так зачем, для каких таких целей ему понадобилось помогать нордманам в поисках соотечественников.
Вопросы без ответов и туманные неясности. Такого Клоц не любил. Но сейчас интересы Анхольма полностью совпадали с интересами Клоца. Сидя в своей комнате и перебирая нужные для предстоящего дела вещи, нордман извлёк из ранца заветный стяг.
Цвет полуночи. Ни Чёрный. Ни синий. Цвет неба севера и луна со звёздами, на которые за что-то матерится седой йотун. И кровь. На самом стяге она невидна. А вот на звёздном серебре и шкуре чудовища заметна отчётливо. Чья это была кровь Клоц не знал. Северяне дрались люто, защищая знамя. Может, это была багряная руда кого-то из молодых знаменосцев. Или она попала на стяг уже позже. И тогда это кровь погибшего Грозза. Или даже его собственная; Клоц тоже из того болота с целой шкурой не выбрался. Хотя, какая, в сущности, разница, чья это кровь?
 Главное, она принадлежала нордманам, братьям Клоца по ватаге «Седого йотуна». И эта кровь требовала отмщения. И оно не заставит себя ждать. Имя командира драбантов, довольно сложное и непривычное для северного уха, накрепко засело в голове Клоца, как только его произнесла миледи Элайна. Странная женщина; полная тайн и загадок. И дочка у неё… Ничего такая дочка. Во сне снится. Так… Это ещё, что!? Клоц звонко хлопнул себя по лбу. Нашёл время о девицах думать. А глаза у неё… Э-э-э… да, как же она в голове засела! Не вытрясешь. А надо. Всё – мыслим о светлом, о праведной мести. Как там полковника кличут?.. Аттрасто Шелль Брюм. Вот о скорой встрече, с этим воякой и нужно думать. Судя по всему, он хороший солдат. И значит, опасный враг. Но опасности Клоца не пугали. Полковник, сам выбрал свою судьбу, когда подался в наёмники. И этот путь вывел его на перекрёсток с Клоцем. Поэтому Аттрасто должен умереть. Получится ли это в ближайшее время нордман не знал. Элайна сообщила, что полковник, хитрый лис, сейчас разделил своих драбантов и петляет по неким предгорьям, не даваясь в руки королевских драгун.
- Никак в ум не возьму, - честно призналась не глупая дама, - чего Гастаний так прицепился к «кровавым драбантам»? Ни его бы такое неуёмное колотьё, моим шпионам ни за что не определить, куда направились драбанты. Хорошие они солдаты - верно. Никто не спорит. Но ведь – наёмники. Их значение сейчас практически равняется нулю. Ни один город их ещё не нанял. А Гастаний мог бы. Так ведь нет. Он упорно пытается их уничтожить.
- Может быть – не их, - предположил тогда, присутствовавший при разговоре Барги. – Точнее, не только их.
Все переглянулись. Да, выходило, что король до сих пор пытался уничтожить пленных северян. Причина такой ненависти от Клоца, пока, ускользала. Но лейтенант был уверен, что рано или поздно он до всего докопается. И тогда… А, что, собственно – тогда?
Тогда он убьёт короля.
Сейчас часть драбантов кружила, где-то в районе горы Злобной.
- Чудное название, - сказал Таульгарский, рассматривая карту. – И места там живописные до полного обалдения. Бывал в тех краях. Полковник смелый человек, раз решил там укрыться.
Понятно, что северяне тут же заинтересовались, что же такого замечательного есть возле той горы.
Герцог пожевал губами, подбирая слова:
- Лес… Но какой-то больной. Корявый. И ещё, там есть нежить. Поговаривают, у подножия Злобной, свой вертеп устроили личи. Более мерзких тварей я не знаю. Но, господа, господа сам я их не видел. За что купил, за то и продаю.
Личи, так личи. Клоца нежить не пугала. Доводилось ему однажды переведаться с подобными чудовищами. Чудовища, после встречи со злым доппельгангером примерли окончательно. А он, Клоц, всё ещё очень даже жив. Его больше интересовало другое:
- Лес, говорите… Значит кавалерию в полную силу использовать будет нельзя. Уже хорошо. Остаётся две неприятности: численное превосходство драбантов. Сколько их, мы и приблизительно не знаем. Или знаем? – он взглянул на миледи Элайну.
- Учитывая их потери – не так много. Человек сто.
Да уж, порадовала. А северян трое. Расклад такой, что впору руки опустить. И ещё доспехи драбантов. Фактор, который никак нельзя не учитывать.
- Они разделились на три группы, - сказала миледи. – Это плохо для королевских солдат – попробуй, поймай малые подвижные группы. Но это хорошо для вас.
Клоц и сам это понимал. Уж тропить добычу северяне умели. Было бы неплохо выяснить ещё один вопрос. И лейтенант его задал:
- А какая из групп охраняет йотунов?
И тут северян ждал неприятный сюрприз. Полковник драбантов, хитрый бес, разделил дюжину пленных на те же самые три группы.
- Чтоб тебя. – Клоц грязно выругался.
И теперь он разглядывал окровавленный стяг своей, не желающей погибать ватаги, и в голове лейтенанта постепенно появлялось некое подобие плана. Да, полковник Аттрасто Шелль Брюм столкнулся с достойным врагом. И кто-то из них должен был перестать дышать.
Клоц вздохнул, и, бережно свернув стяг, упрятал его обратно в ранец. Жаль, но его придётся оставить в замке. Однако северяне вернутся за ним.
- Выдвигаемся? – Анимист и жрец стояли за его спиной.
Лейтенант молча кивну. Он больше не хотел терять время. Герцог выделил им верховых ящеров и даже, расщедрившись, предложил под команду Клоца два десятка своих бойцов. Нордман решительно от них отказался. Брать с собой тех, кому не доверяешь?..
- У меня хорошие солдаты, - уверял его герцог, но Клоц остался непреклонен. То, что он задумал, не было воинской операцией. Троим же, остаться не замеченными, не в пример проще. Именно незаметность, как прикидывал нордман, будет главным залогом успеха.
От Криста отъезжали с шутками и прибаутками.  На святое дело собрались – своих вызволять. От того в настроении нордманы были приподнятом. Чего грустить – работа ратная для них привычна. Драться они умели и, без лукавства, - любили. Назад никто не оглядывался: Крист не стал для них домом. Однако Клоц всё-таки разок обернулся. Зачем? Да только боги ведают. Толкнуло его что-то. И, показалось или нет – на стене вроде как мелькнула черноволосая женская фигурка в костюме для верховой езды. На сердце сразу сделалось горячо. Пришлось даже головой мотать, как конь, что слепней отгоняет. Показалось, что даже уши захлопали. По-иному странные, неуместные мысли о чём-то нереальном и несбыточном не желали покинуть бестолковую голову лейтенанта Клоца.
До лесистых предгорий Злобной добирались пять дней. Можно было и быстрее, но приходилось таиться от возможных армейских патрулей. Подобная встреча в планы нордманов не входила. По карте, позаимствованной у Таульгарского, прокладывали дорожку и шли путями кружными. Всё больше ночами. Дело для солдата привычное.
К исходу пятых суток добрались до леса, что мрачной щетиной покрывал крутые холмы.
- Да, - впечатлился Багорольд. – Лесок, и впрямь, страху нагнать способен. Если, где нежити свою берлогу иметь, то только в этих кущах.
Не сказать, чтобы лес был особо густым: на лошадях, пусть и не везде, но проехать можно было. И ящеры, осторожно ступая, тоже пробрались. Однако сколько нордманы ни вглядывались, а ни одного прямого дерева они так и не углядели. Все они от мелких, только что пробившихся сквозь почву и до великанов в десятки футов высоты были перекручены, а то и вовсе завязаны едва ли не узлами. Что за сила могла такое сотворить? Этот вопрос любопытный Багорольд и задал анимисту. Барги был мрачен кик никогда и постоянно кусал губы. Его что-то тревожило. Очень, тревожило.
- Если здесь и есть личи, - медленно заговорил он, - то… чёрт… не они здесь правят бал. И убереги нас боги… все наши боги, от того, кто владеет этой землёй и этим лесом.
- И кто это? – Ох, уж это неуёмное любопытство юности.
- Ботаник, - бросил таинственное слово Барги. Его ожидаемо не поняли. – Травник, - надумал анимист растолковать  колдовской термин своим не испорченным излишними знаниями друзьям. И увидел то, что и должен был – глупенькие улыбочки.
- Чтоб мы, да какого-то там травника пужались? – Багорлольд демонстративно повёл плечами. – Да мы его – в бараний рог.
- Или он тебя, как вон то деревцо, - и Барги указал на закрученный в три петли ствол, такой, что Багорольду и Клоцу и вдвоём не обхватить.
- Ить… - в озарении мысли икнул жрец. – Может, мы далее пёхом двинем, а то ящеры шибко громко топают. - Хорошо хоть домой не запросился, на север, к родным сугробам.
Так или иначе, а им всё же предстояло сделать остановку. Нордманы нашли купу деревьев погуще. Там и спешились. Анимисту предстояла работа. Выполнить её, трясясь в седле, Барги, конечно, мог. Но зачем себя утруждать, особенно в ситуации, когда в любой момент, возможно, нужно будет дать дёру. Тёмный травник, такой силы, что целый лес покорёжить способен, да ещё – личи. Тут его умений купно со способностями доппельгангера и тех может не хватить. А Багорольда и вовсе можно со счетов списать. Он таким чудовищам – в качестве игрушки, в самый раз. И как полковник не побоялся сюда сунуться?
- Стоп! – резко одёрнул себя анимист. – Действительно: как?
Клоц и Багорольд недоумённо уставились на чародея.
- Сдаётся мне, - с дрожью в голосе сказал Барги, - что всех йотунов нам спасти уже не удастся. Да не пяльтесь вы на меня, как жертвенные овцы! Сами мозгами пораскиньте, как такой хитрый и осторожный офицер завёл сюда солдат, да ещё разделил их на группы и не побоялся, что от них через пару дней только пустые доспехи и останутся? А он сидит здесь уже больше недели, и носа высовывать не собирается.
Удивительно, но первым ответ нашёл юный недотёпа:
- Жертвенные овцы.
Никому из нордманов не нужно было объяснять, кого драбанты определят на эту «завидную роль».

Глава 17.
В сумерках.

Лес жизнью не кипел. В этом анимист убедился довольно скоро, пытаясь подчинить себе хоть какое-то существо, выходящее на ночную охоту. В конце концов, после продолжительных поисков Барги сумел отыскать одного старого еле живого филина и совершенно бестолкового нетопыря, который ухитрился запутаться в высоком кустарнике.
- Вот же, - досадливо скривился анимист. – Одному уже терять нечего, а второй вообще только божьим любопытством до сего дня дожил. Но…
Да, Барги особо выбирать не приходилось. Поэтому престарелого хищника он кое-как отправил на поиски бивуака наёмников, а осторожного, бесшумно перемещающегося Клоца, спровадил на помощь нетопырю. Две пары глаз, всё-таки лучше, чем одна. Задерживаться в этом лесу никто из нордманов не желал, поэтому Клоц особо и не возражал против спасения какого-то крылатого недоразумения. И всё-таки лейтенант едва сдержался, когда запаниковавшая животина пребольно тяпнула его за палец. Ох, кабы не Обет, прибил бы уродца. Но, Клоц был человеком слова, от того нетопырь отделался лишь тихим словесным внушением в стиле армейских капралов, и почувствовав себя рекрутированным, помчался выполнять приказания старшего по званию. По прямой помчался. Потому улетел не особо далеко – до ближайшего дерева. В кое и врезался коротко вспикнув, и, свалился на землю отвратительным комом из серой шерсти, голых крыльев и вселенского недоумения.
- Эта сволочь-таки оставила нас в дураках. – Такую эпитафию по упокоенному, произнёс разозлённый анимист, продолжая вести единственного своего разведчика. Теперь к контролю над подслеповатым недоразумением приходилось относиться вдвойне осторожно.
Впрочем, умений старине Барги было не занимать. И десяти минут не прошло, как его близорукий друг обнаружил первую стоянку драбантов.
- Высмотри, кто ими командует, - сказал Клоц, припомнив своё руководящее положение в малом нордманском подразделении неудачников. Всё, что уловил в ответ его чуткий слух, было злобное шипение анимиста и совет жреца отцу-командиру – не совать свой нос в дела, в коих он ни хрена не петрит. Сделав себе огромную зарубку на носу: как только всё это закончится, набить юному наглецу морду, Клоц заткнулся. Вообще-то ему было обидно. Никакого душевного трепета у подчинённых его звание не вызывало. Покомандовал, едрёна вошь!.. Как школяра в угол поставили.
Поиски старшего офицера в этой группе желаемого результата не принесли: распоряжался тут суровый с виду вояка с огромнейшими усами, к которому все обращались «мусьё кэпитен». Ничего удивительного: драбанты – сброд со всего Континента.
- А вот и наши, - Барги отыскал пленных нордманов.
Клоц и Багарольд затаили дыхание: живы??
- Вижу двоих… Твою мать… Кому-то придётся за это ответить. И еще двое – эти живы.
Анимист подробно описал расположение наёмников и местонахождение пленных и отправил птицу на поиски остальных. Не зря отправил; за час он выяснил всё, что нордманам было потребно. В том числе и то, где сейчас обитал полковник Аттрасто Шелль Брюм. Разбил он свою палатку на самом дальнем бивуаке и теперь наслаждался жизнью в относительном комфорте. Даже винцо попивал. Привилегия командира, тут не поспоришь. Филин сумел разглядеть и пленных, а Барги их сосчитал.
- Семеро йотунов, - «порадовал» он лейтенанта. Разделены попарно. – Но один из них привязан к дереву в полумиле от центрального лагеря. Для кого-то на сегодня он в качестве ужина приготовлен. Охраны при нём нет. Не хотят наши солдатики встречаться с хозяином леса. Ох, не хотят.
Ответом анимисту был тяжёлый с сопением выдох. Что и говорить, сейчас лейтенанту не позавидуешь. Брать полковника за ворот нужно было в одном лагере, а спасать йотуна, обречённого на заклание – в другом. Клоц уставился на темнеющий небосвод. Ему казалось, что теперь он понимает седого лохмача на их стяге. Сейчас лейтенанту тоже хотелось орать на звёзды благим матом, вымещая на них всю боль сердца. Спасать шестерых, если получится, или всё-таки освободить связанного бедолагу. А там будь, что будет. Оно заманчиво. Придёт неведомо кто, сожрёт спелёнатого нордмана, а Клоц с помощниками тем временем, уж как-нибудь вызволят остальных. Ведь этот неведомый монстр, получив своё, не станет им мешать, и в расчёт нужно будет брать только драбантов. Доппельгангер почувствовал, как его душу скручивает в тугой жгут.
Пожертвуй одним! Пожертвуй. Нордманы готовы к смерти. И тот, кто сейчас готовится её принять, наверняка мычит или хрипит похабную песню, костеря врагов и предлагая богам налить ему полную  чару, сразу по прибытии в Чертоги воителей.
 - Пожертвуй им, Клоц. – Это было голос здравомыслия. Но, видимо, недаром, хмельной папаша нарёк сынка таким иноземным имечком.
Лейтенант обернулся к своим. По его взгляду Багорольд и анимист поняли всё. Барги только вздохнул, принимая долбанную действительность таковой, какова она есть. А юный увалень расплылся в широчайшей улыбке.
- Я бы его тоже не оставил, - сообщил он Клоцу доверительно. – Будь у парня хоть ножик или дубьё, тогда бы ещё может быть. А так, к деревяхе прикрученного, не-а, не оставил бы.
Клоц вымученно улыбнулся:
- Ну, значит, идём откручивать… от деревяхи.
Вызволить из полона двоих нордманов, что на первой воинской стоянке были накрепко притянуты верёвкой к искривлённой валежине, оказалось делом простейшим. К костру пленных не подпустили, разместив их на самом краю бивуака. Сделано это было явно с умыслом, мол, ежели какая гадость из чащи явится, пусть сначала жрёт этих везунчиков. Вся забота драбантов о йотунах ограничилась приставлением к ним вооружённого карабином караульного. Судя по его кислой морде, драбант был нисколько не рад такому своему особому положению.
Оставив анимиста со жрецом на подступах к бивуаку, чтобы стерегли ящеров и не давали им особо шуметь, Клоц ползком подобрался к караульному, и, дождавшись момента бесхитростно, но эффективно вонзил ему кинжал под основание черепа. Хвала богам, у нордмана хватило сил, чтобы удержать разом обмякшее тело крупного и увесистого драбанта. Сделал он это одной рукой. Второй – подхватив карабин, соскользнувший с плеча солдата, и не дав ему звякнуть окормлённым латунью прикладом о твёрдые, как камень, древесные корни. Затем он разрезал путы нордманов, жестами указав им куда ползти. Сам Клоц ещё задержался; ему предстояла работа.
Наконец добравшись до своих он с удовлетворением увидел, что пленные уже усажены на ящеров и можно продолжить путь.
- Выдвигаемся кружным путём, - велел он, передавая карабин патронную сумку и тесак только что освобождённым. – Какое-то время у нас есть. Я мертвяка его же ремнём к дереву за шею привязал. Под кирасу палку сунул. Со стороны может показаться, что он на посту. Бдит. Но это ненадолго.
Им предстояло преодолеть непростой путь. И пусть Барги до сих пор не отпустил филина, и заплутать спасательной команде не грозило, но и не особо помогало продираться сквозь колючие заросли, по возможности производя меньше шума. Так или иначе, но метнув петлю, подобно хитрой лисе, нордманы снова выбрались на едва приметную тропу, связывающую два бивуака драбантов. По ней можно было перемещаться быстрее. Во всяком случае, некоторое время. Секретов полковник не выставил, не считая нужным опасаться людского возмездия. А от ярости личей, или кого там ещё, он предусмотрительно откупался жизнями северян.
Здесь маленький отряд остановился. Клоц придирчиво осмотрел воинство. На только что освобождённых полагаться нельзя – слишком измотаны. Стало быть, придётся расстаться с кем-то из своих.
- Багорольд.
Жрец всё понял правильно.
- Задержать курьера, чтобы он не успел поднять тревогу?
Когда было нужно, парнишка становился острее сапожного шила. Клоц кивнул, с удивлением обнаружив, что освобождённые им нордманы надумали спешиться.
- Знаю, толку от нас сейчас мало, - сказал один из них. – Но вдруг их будет двое.
С этим аргументом трудно было спорить, и лейтенант согласился. Пусть остаются. Тем более что в предстоящем им с анимистом деле йотуны будут только помехой.
- Держитесь, сколько сможете, - приказал он. – И, Багорольд, по возможности тихо. Когда там, - он махнул в сторону расположения основных сил врага, - что-то произойдёт, вы услышите. Помочь ничем не смогу. Решение будешь принимать ты. Обереги вас северные боги. Барги… не теряем время.
И они двинулись в ночь. Теперь только и начиналась настоящая работа. Филин уселся на ветвь дерева, к которому был привязан несчастный и гулко ухнул. В ответ послышались хриплые проклятья. Да, этот нордман был настоящим йотуном. Невзирая на всё, что с ним приключилось и ту не завидную участь, что его ожидала, держался парень молодцом. Дух наёмника не был сломлен.
- Крепко сыпешь, - услышал упрямец родную речь.
- Что?.. Кто?.. – встрепенулся он.
- Тише ты, дурень, - Клоц уже перерезал верёвки. – Основательно тебя спутали. Дьявол, ещё одна петля.
Примотанный к дереву бедняга мало отличался от кокона. Человеку, если он конечно не Клоц, из таких пут не выбраться. На совесть был скручен наёмник. О  целостности его рук и ног драбанты по понятным причинам не пеклись. Поэтому, как только верёвки ослабли, приговорённый нордман рухнул на землю, как подкошенный. Ноги его не держали, а опереться на руки удалось только через несколько минут. Наёмник глухо матерился, пока Клоц яростно растирал его потерявшие чувствительность конечности.
Всё это время Барги был где-то рядом. Но боги покарайте лейтенанта за неправедную жизнь, если он мог, хотя бы предположить, в какой стороне находится этот человек-мышь. Появился он из-за спины. Клоц едва слышно чертыхнулся. Он и сам умел перемещаться практически беззвучно, даже не обретая звериного облика. Но, чтобы настолько тихо, да ещё и в человечьем неуклюжем обличьи – да-с, анимист тоже оказался горазд на сюрпризы.
- Нам пора убираться отсюда, - твёрдо проговорил Барги. – Мы и понятия не имеем когда…
- Когда?.. – перебил его освобождённый наёмник. – Если ты о часе, в который по мою душу может явиться нечто, то это около двух пополуночи. Раньше эта тварь, кем бы она ни была, никогда ещё не являлась.
- Кто это? – спросил Клоц не особо, впрочем, надеясь на вразумительный ответ.
Наёмник пожал плечами:
- Её или его никто из нас не видел. А кто видел, тот уже ничего не расскажет.
В любом случае рассиживаться у них ни времени, ни настроения не было; не на пикнике. К тому же, по большому счёту, Клоц и компания ещё даже не приступали к решению стоявшей перед ними задачи. Оставалось освободить ещё четверых, прихлопнуть полковника драбантов и постараться унести отсюда ноги, пока рассерженные кавалеристы или злобное непонятно что не надрали им их тощие приполярные задницы.
- Ты филина ещё не отпустил? – Клоц оставил растирание рук собрата; теперь пусть сам шевелится. Барги утвердительно буркнул. - Тогда высмотри мне офицера. Здесь, в этом лагере. Такого, знаешь, чтоб по комплекции хоть приблизительно был на меня похож.
- А цвет глаз тебе не подобрать? – огрызнулся анимист.
- Обойдусь.
Барги сомкнул веки. Со стороны казалось, что анимист задремал. Но нет, уже через минуту он порадовал лейтенанта, что кое-кто подходящий среди драбантов всё-таки есть.
- Следи за ним. Как направится до кустов – сообщи. Сдаётся мне, что про «заклятье двух часов пополуночи» осведомлены не только жертвы. – Шутка получилась жёсткой до хруста и совсем не смешной. – Значит, и облегчаться наши приятели попрутся до этого времени, чтоб белизной окорочков твоего ботаника не приманивать…
- Чего это он мой-то? – обиделся Барги.
- Не пыхти… Офицер – до кустов. Ты мне – на ушко. Дальше уже не твоя забота. Как только увидишь, что он обратно возвращается, будь готов вызволять очередную парочку йотунов. И как справишься, сразу же направляйтесь к самому дальнему лагерю. Надеюсь, обойдётся без заварухи. Но, на всякий случай хотелось бы знать, что меня могут прикрыть несколько ружей. На этих, - он кивнул в сторону драбантов, - внимания не обращай. Им не до тебя будет. Штуцер и патроны к нему, отдаю тебе, - Клоц сунул в руки спасённому йотуну винтовку. – Справишься? Слышу, ругаться умеешь… х-хе… Посмотрим, как стреляешь.
- Что ты задумал? - анимист не был встревожен, он просто хотел знать. Такая уверенность в способностях Клоца могла бы его порадовать. Но не сегодня. Поскольку в данный момент сам Клоц ни в чём уверен не был.
- Постараюсь вызволить остальных и расплатиться с долгом.
Барги коротко кивнул:
- Только помни о времени. О, кажется, нашего офицерика зов природы повлёк в кущи…
Что ж наступал момент выхода на сцену главного героя. Наверное, Клоц мог бы так о себе подумать, если бы, хоть раз в жизни побывал в театре или хотя бы знал слово «сцена». Однако плохо образованный лейтенант был далёк от высокого искусства, хотя и имел некую неосознанную тягу к прекрасному, в основном к женщинам и весёлым кабацким песням. Так что совсем бездуховным или лишённым эстетических потребностей его назвать всё-таки было нельзя.
План! Вот, что волновало доблестного нордмана сейчас. Подробности этого таинственного плана он и сам представлял себе крайне смутно. Первым делом ему нужна была офицерская форма. Её он и был намерен позаимствовать у ничего не подозревающего драбанта. Заодно с его образом, конечно. А далее? Далее была довольно обширная область неизвестного, на самой границе которой маячила фигура Аттрасто Шелль Брюма.
Драбант, понадеявшись на собственное везение, не стал надевать шлема. О, для Клоца эта оказия кстати, поскольку использовать нож сейчас было крайне нежелательно. Залитая кровью форма – совсем не комильфо. Ничего не подозревающий офицер миновал двух караульных, назвав пароль, который тут же уловило чужое чуткое ухо, и, зайдя за кусты, принялся расстёгивать бриджи. Тут и без того неяркий свет звёзд померк в его очах. Кулак северянина опустился на затылок драбанта. Клоц услышал, как хрустнули шейные позвонки наёмника.
- Лишь бы штаны не обмочил, - проворчал он. – А то, как в них после обряжаться?
Раздевать безжизненное тело – приятного мало, да и хлопотно. Клоц потерял много времени, возясь с застёжками кирасы. Он ругался и потел. Он ободрал пальцы о пряжку. А потом, уже облачаясь в чужой мундир и цепляя саблю – вот же божье наказание – зацепился ею за какую-то корягу. Да когда ж это кончится!? Ещё и сапоги жмут. А со своей привычной обувкой придётся попрощаться навсегда. Эх, жалко-то как. На какие жертвы идти приходится…
- С вами всё в порядке, капитан?
Бдительные караульные услышали возню и треск сломанных ветвей.
- Да, - коротко бросил Клоц. Он понимал, что задерживается, а ещё нужно было скатать свою одежду. Как-то засунуть её под не застёгнутую на боках кирасу и воспользоваться предметом, обязательным для каждого солдата – кресалом.
Часовые видели, как мимо них прошёл капитан. Был он злее чёрта, расхристан и всем своим видом показывал, что не прочь сейчас набить морду любому, кто подвернётся под руку. Потому приставать к нему с дополнительными расспросами рядовые не решились.
- Опять нажрался, скотина, - пробубнил один из них.
- Ага, - вторил ему сослуживец. – И где только ухитряется вино прятать. Полковник ведь лично каждого из них досматривал. А вот поди ж ты. Хлещет, потрох, в одиночку и не поделится.
Капитан драбантов, доппельгангер Клоц открыто шагнул на территорию занятую врагом. Он не волновался. Дело уже началось, и нервничать было поздно. Он оглядел место стоянки. Драбанты укладывались спать. Что ж этой ночью сладких снов им не видать. Старина йотун об этом позаботился.

Глава 18.

Йотуны, драбанты и…

Костерок, запалённый хитроумным нордманом разгорался нехотя. Так и было задумано. И расположил его Клоц в малой ложбинке, чтобы охрана сразу не приметила. Склон же этого овражка он выложил хворостом. Чахлый огонёк до него добрался не сразу: доппельгангер успел дойти до лошадей, с огорчением обнаружив, что все они рассёдланы. Это было не хорошо. Будь прокляты кавалеристы с их болезненной заботой о верховых животинах. Нордман особо хорошим наездником не был. Из седла не выпадал и только. А тут предстояло путешествие в нахляб. Приятного мало. Но выбирать не приходилось. Делая вид, что проверяет порядок в расположении, Клоц внимательно прислушивался к тому, что творилось вокруг. Со стороны первого лагеря, пока всё было тихо. Пропажу йотунов там ещё не обнаружили. Это обнадёживало. Не к месту вкралась заполошная мыслишка: «Не погас бы костерок!» Слишком много от него зависело. Что – много? Считай всё. Проходя мимо пленных йотунов и поймав их лютые взгляды, он демонстративно пнул одного из них по ноге. Тот с готовностью разразился бранью. А Клоц, глупо захохотав, покачнулся. Караульный, чтобы не видеть позора пьяного офицера, потупился. Тут лже-драбант и обронил свой любимый кинжал. Йотун от неожиданности заткнулся. Вот же недотёпа. Хотя трудно его в этом винить. Попробуй, узнай во вражеском офицере однополчанина. Клоц, состроил мерзкую рожу, и, схватив нордмана за грудки, приблизил к нему своё лицо.
- Нож ногой прикрой, дубина, - жарко прошептал он в ухо земляку. – Как начнётся суета – режь верёвки себе и приятелю. После двигайте в сторону жертвенного дерева. Там вас встретят.
На немой вопрос йотуна, как он сможет воспользоваться кинжалом со связанными руками, добряк Клоц двинул несообразительного земляка в зубы, вызвав одобрение караульного. Йотун потряс головой, сообразив, что при таком весёлом раскладе можно по земле и на заднице перемещаться. А уж там, как боги вразумят.
Собственно, Клоц на самих пленных рассчитывал не особо; в лесу своего часа дожидался анимист. А уж он-то точно момент не упустит. Но лейтенант посчитал, что козырь в рукаве редко бывает лишним. Мало ли, как сложится ситуация, так пусть эти двое, поспешествуют своему освобождению. Главное, чтобы Барги их в лес увёл. После же, по задумке лейтенанта, его подросший числом отряд, должен был выдвигаться в сторону третьего лагеря, где и произойдут главные события. Некоторое беспокойство вызывал оставшийся без прикрытия Багорольд. Но тут уж ничего не поделаешь. Клоцу оставалось надеяться, что у юнца хватит разумения не ввязываться в большую драку, а, потянув время, направиться к ставке полковника драбантов.
План Клоца, практически полностью состоял из сплошных прорех. Но он утешился тем, что война, - любая война, - по-другому и не ведётся. Как ни мудрят маршалы над ландкартами, а на деле всё идёт наперекосяк. И это становится тем более очевидным, чем больше превосходство противника. Сейчас же это клятое превосходство было до отвращения велико. Сотня драбантов против полудюжины северян. Ух, ты, даже дух захватывает.
- Господин капитан! – раздался заполошный крик часового. – Кажись, пожар!
Вот оно и началось. Внутренне Клоц собрался в тугой комок. Внешне же остался хмельным офицером, который всё-таки не утратил способности командовать.
- Пожар?.. Где?.. – его рука легла на рукоять пистолета. Мужественный военачальник, которого невозможно застать врасплох – не иначе.
- Да вон же… если прямо на подножье скалы смотреть, там и полыхает.
- Угу, полыхает… - До предположительно затуманенных алкоголем мозгов всё должно доходить с некоторым запозданием.
 С этой ролью Клоц справлялся на ура. Ему удалось отвлечь внимание рядовых и дать возможность йотуну, поелозив по земле, всё-таки ухватить пальцами рукоять кинжала. Странные телодвижения пленного у караульного подозрений не вызвали. Понятно, взволновался северный бродяга. Никому не охота жарится заживо. Во, и второй ножонками засучил, очами завращал и заблажил дико. А, перетрусило пришлое отребье. Караульный не отказал себе в удовольствии отвесить паникёру крепкого тумака. Тот грубо отгавкался, но плечами поник. То-то же. Драбант ощерился довольный: понимай, скотина, кто тут власть.
- Тушить! – вдруг заревел капитан. О, очнулся, иродище. – Всем тушить. – Ординарец, сукин ты кот, коня мне. Да не седлай. Узду накинь и довольно. К полковнику поскачу. О таком ему докладывать немешкотно требуется.
Никто не напомнил, перетрусившему дураку, что для таких целей в любой армии мира вестовые есть. Были они и у драбантов. Но, кто по въевшейся привычке солдата к подчинению промолчал. А кто и с умыслом. Все они знали суровый нрав Аттрасто Шелль Брюма. И многие уже смаковали удовольствие от предстоявшего капитану конфуза и разжалования. И то, давно пора. Уже в печёнках сидит, спившийся ублюдок. Опять же забавно будет посмотреть, как это чучело на лошади без седла удержится, глядишь, и сверзится в грязь на потеху всем. Разговоров о таком капитанском позоре после на целый год хватит.
Клоцу подвели скакуна. «И как на такую громаду взбираться?» - панически подумалось лейтенанту, омрачённому массой забот. И в очередь не самую последнюю, как бы не выронить из-под кирасы собственные манатки. Итак пришлось распрощаться с родной любимым мозолям обувкой. Однако выбора не было, нужно было как-то заскакивать. И тут проклятущая сабля, каким-то совершенно необъяснимым образом оказалась у него между ног. Доппельгангер не рухнул на глазах у всех только потому, что мёртвой хваткой вцепился в конскую холку. Верный ординарец тут же с готовностью кинулся помогать офицеру. И началась возня. Клоц, не без основания, решил, что хитрозадый рядовой делает всё, чтобы ещё больше усложнить и без того неприличное положение несчастного капитана. С грехом пополам, но оружие снова оказалось там, где ему положено и общими усилиями сразу трёх служивых бравый офицер был водружён на спину боевого коня.
- Скоро вернусь, - внезапно осипшим голосом пообещал Клоц. – А вы тут смотрите у меня. – Он даже нашёл в себе силы разжать руку и погрозить драбантам кулаком.
Не устрашил?.. Ну и ладно. Зато чин был соблюдён.
Йотун вознёс краткую молитву, кому-то там, на небесах, от волнительности момента имени не припомнив, и дал шпоры рысаку. Эх, красиво вышло. Всем на потеху. Через миг он уже мчался куда-то в темноту, болтаясь на конской спине, как куль с дерьмом и судорожно вцепившись в лошадиную гриву. О поводьях Клоц забыл напрочь. Ему очень хотелось притормозить, распалившуюся скотину, но время поджимало: сейчас солдатня двинет тушить пожар, и велика была вероятность, что очень скоро в кустах отыщется тело настоящего капитана. Вот когда карусель завертится – голову бы уберечь.
Пленные на разыгрываемую ради них клоунаду таращиться не стали. И к моменту, когда сержанты драбантов притащили кожаные вёдра и отрядили кавалеристов за водой к ближайшему ручью, их руки уже были свободными.
И пяти минут не прошло, как лагерь опустел. Охранять йотунов остались всего двое кавалеристов. Тогда-то из лесу и появилась серая неприметная тень. Барги, конечно был чародеем, но он был и йотуном, а значит, знал, с какой стороны находится рукоять солдатского тесака.
Лошадь в дебри лезть не хотела, поэтому довольно успешно отыскивала тоненькую ниточку тропки, среди колючих дерев. Благодаря инстинкту копытного, лжекапитан довольно скоро увидел сначала костры полковничьей стоянки, а через несколько минут его грубо окликнул, скрывавшийся в кустарнике, часовой. Вот когда пригодился пароль, услышанный Клоцем от умерщвлённого капитана. Была вероятность, что полковник предусмотрительно назначил свой пароль для каждого из отрядов, но лейтенант рассудил, что это вряд ли. Не стал бы командир драбантов попусту рисковать жизнями своих людей, гоняя их два раза в день туда-сюда по этому негостеприимному лесочку. Жертвы жертвами, однако, и собственную опаску надо иметь.
Что ж, тут его расчёты оказались верными. Пароль сработал. Мешок чёрт знает с чем, который по недоразумению, стал капитаном драбантов, был беспрепятственно пропущен часовым. И Клоц лихо ворвался в расположение «главной ставки», имея в своей не самой мудрой голове только одну мысль, а как же он будет останавливать своего чудо-зверя? Кстати вспомнилось - ординарец узду на коня всё-таки нацепить успел. Оставалось только найти поводья. Именно этот момент злобный зверь, которому надоело то, что всю дорогу болталось у него на спине, выбрал для того, чтобы прервать свою лихую прыть. Остановился он так, что даже копыта в землю врылись. А горе-капитан, подчиняясь неким божеским законам, вольной птахой порхнул дальше. И миновав двух обалдевших караульных у шатра полковника, влетел под его высокий полог.
Эффектно прибыл, ничего не скажешь.
Даже не стянув с усталых ног кавалерийских сапог, как был в мундире и со шпорами, разве, что без жучиного панциря полковник драбантов возлежал на походной раскладной кровати. Аттрасто Шелль Брюм, офицер видавший виды всегда был готов практически ко всему. Но от лицезрения, обретшего способность летать офицера, даже он впал в немалое изумление. Отчего сразу заорать не сумел, а только удивлённо таращил бельма и комично шевелил усами, силясь изречь, приличествующее ситуации бранное слово. Слово капризничало, артачилось и извлекаться никак не желало. Потому, ворвавшиеся в полковничье обиталище, караульные и потеряли такие важные мгновения. Клоц, покопошившись на земляном полу, успел осознать, для чего человеку при рождении даны ноги, и, придерживая кирасу, как беременная баба огромное чрево, воздел себя на негнущиеся от потрясения ходули. Странное дело, но в этот напряжённый момент припомнился нордману врезавшийся в дерево несчастный нетопырь. Клоц даже успел ему посочувствовать, прежде чем приступил к главному акту своего импровизированного действа.
Взбешённый полковник выгнал прочь охрану. Распекать офицера в присутствии нижних чинов мог позволить себе только очень глупый начальник. Брюм себя к таковым не причислял. В ярости неподдельной полковник стал шарить глазами по палатке, стараясь высмотреть, чем бы отходить наглеца. Не пускать же, право слово, в ход кулаки – это совсем уж по-плебейски. Наткнувшись на стек, что висел на опорном шесте, Аттрасто Шелль сорвал его в ярости и даже успел замахнуться на виновника переполоха, но так и замер с воздетой рукой, увидев перед собой… себя. Этой секундной заминки, перекинувшемуся доппельгангеру хватило, чтобы треснуть обомлевшего полковника пистолетной рукоятью по голове. Стрелять во врага и привлекать к себе не нужное внимание мудрый Клоц не пожелал. По той же причине не собирался он затевать и сабельный бой. Впрочем, было ещё одно не маловажное обстоятельство, из-за которого не стоило торопиться вынимать клинок из ножен. Клоцу была нужна форма полковника. Чистая форма, не испачканная кровью.
Собственную одежду – формой её можно было назвать с большой натяжкой – Клоц засунул под матрац полковника. Скинул с себя мешающую кирасу и деловито принялся разоблачать командира кровавых драбантов.
- Гм… хоть эти подошли. – Он удовлетворённо притопнул ногами. Сапоги Брюма пришлись ему впору. – Не забыть поменять саблю…
Это было важным. Появиться перед подчинёнными с добротной, но далеко не столь изысканно изготовленной капитанской сабелькой, было чревато неприятными последствиями. Доппельгангер ты там или нет, а среди опытных наёмников легко мог отыскаться тот, кто способен раскусить подделку по приметам и менее значительным. А тут – сабля!..
Что сказать?.. Эта позолоченная кривулина оказалась ничуть не менее капризной, чем остальные её товарки. С грехом пополам совладав с шедевром оружейного искусства, Клоц скомкал форму капитана и сунул её туда же – под матрац. Тут, валявшийся на полу офицер, глухо застонал. Крепким черепом обладал полковник Брюм.
- О, нет-нет-нет… Не просыпайся. - Йотун отбросил в сторону ножны капитанской сабли. – И не надейся, что меня будет мучить совесть. –  В подтверждение своих слов, с видом самым равнодушным, Клоц вогнал клинок в грудь Аттрасто Шелль Брюма. – А теперь под кроватку… - Йотун закатил безжизненное тело под означенный предмет мебели. – И ты туда же.. - За трупом последовало орудие убийства. А чуть позже и ножны.
 Пройдясь пару раз по палатке, стараясь придать своей новой фигуре, приличествующую большому начальству осанку и оставшись не особо довольным полученным результатом, Клоц вздохнул и откинул полог.
- Дежурного офицера ко мне. Быстро!
С дисциплиной у кровавых драбантов было, пожалуй, даже жестче, чем в ватаге «Седого йотуна». Клоц ещё договорить не успел, как увидел, что к нему мчится высоченный дядька в полном доспехе и при двух пистолетах. Никакого послабления своим офицерам полковник, теперь уже бывший, - не давал. Заступил в наряд, тащи службу по уставу и каждую секунду будь готов к неприятностям; таким, как экстренный вызов к обожаемому начальству.
Прибывший дежурный, вытянувшись в струнку, лихо отдал честь и доложил по всей форме. Правда, из доклада Клоц уловил лишь его звание – майор. Сейчас лейтенанту в личине Аттрасто Шелль Брюма было не до армейского щегольства, годного лишь для парадов. Он осматривал местность. Территорию, которая, возможно, скоро станет местом боя.
«Густо же вас здесь, - думалось ему в этот момент. – Аттрасто о своей безопасности пёкся. Большую часть драбантов при себе оставил. Сколько их здесь?» Клоц сначала начал считать, а потом мысленно щёлкнул себя по носу. Какой же он, право, дурак.
- Майор, вы подали мне ежевечерний рапорт о состоянии вверенного подразделения…
- Так точно. – Майор ел глазами своего полковника. А Клоц, вот же гнусная личность, тут же стал подозревать его в не особом почтении к упокоенному командиру. Очень уж переигрывал дежурный.
- Теперь доложите в устной форме.
На лице майора не отразилось ничего. Давно служит, привык к сумасбродству старших чинов.
- Сорок человек, господин полковник. Из них четверо больных. Дурная пища, - нашёл нужным пояснить майор. – Шестеро в карауле. В данный момент на посту двое. Лошади здоровы. – Ну ещё бы, какой же кавалерист о лошадях позабудет.
Клоц поджал губы.
- Больные и караульные остаются здесь. Остальным седлать лошадей и галопом в средний лагерь. Капитан доложил, что там пожар. Считаю – отвлекающий маневр. Королевские гончие могли нас выследить. Вы ещё здесь, майор. Бегом!!!
Приказ есть приказ. Его нужно выполнять и офицер исчез из поля зрения, будто его и не было. Скоро раздались его отрывистые, чёткие команды. Не прошло и десяти минут, как лагерь опустел.
Майор снова явился доложить о выполнение приказа, но Клоц ему и рта раскрыть не дал:
- Собрать всех здесь. Всех, даже часовых. Хочу лично убедиться в исправности оружия. И берегитесь, майор если обнаружу, что у кого-то сабля не наточена, карабин не чищен или, упаси вас Создатель небес и тверди, увижу расколотый кремень в замке.
Майору такой приказ не понравился. Ещё бы – снять часовых с поста, какой военный человек это одобрит? Мгновение он колебался, борясь с сомнениями, но высказать их так и не решился. Он козырнул и помчался исполнять повеление полковника-самодура.
Драбанты кота за хвост не тянули; скоренько собрались и выстроились пред очами грозного Брюма. Клоц потянул носом. Явственно веяло испражнениями. Кого-то его воля выдернула прямиком из кустов. Ох, уж эта солдатская доля.
«Ничего, - решил он, - потерпят. Глядишь, ещё и в живых останутся». Война – дело жестокое, но нордман не был изувером. Убивал он легко, но без лютости, и если не было необходимости, предпочитал оставлять поверженных недругов в живых. Конечно, если не ожидал от них мщения в будущем.
Он прошёлся пару раз вдоль короткой шеренги.
- Все здесь?
- За исключением одного, - отрапортовал майор. – Его я оставил при пленных.
Клоц кивнул, с виду, одобрительно. Хотя в душе и пожурил этого исполнительного служаку. Вот же привели боги встретить не самого глупого человека. И как не вовремя. Но виду он не подал, всячески изобразив заинтересованность чистотой оружия. Нордман тянул время. «Барги, ну где тебя йотун таскает, сукин ты сын!»
- Господа. – Как ни ждал его Клоц, а к такому появлению своего сослуживца он готов не был. Опять бесшумно, и опять со спины. Точнее из-за полковничьей палатки. Да не один… На его плече сидел огромный филин, нежно цепляясь за накидку острейшими кривыми когтями и по переменно моргая жёлтыми круглыми глазами. А из-за другого плеча, любопытствуя, высовывалась голова ездового ящера. - Господа, - снова проговорил серый неприметный человечек, - если хотите остаться в живых, советую вам положить оружие. – В подкрепление его слов раздался характерный звук взводимых курков. Анимист прибыл в забавной компании. Рядом с ним стоял освобождённый йотун. Позади шеренги послышалась какая-то возня. Майор обернулся и побледнел: караульный драбант стоял на коленях, а к его голове был приставлен ствол карабина. Йотуны! Здесь, на Континенте, им не было равных в искусстве ведения войны.
- Не делайте глупостей, майор. – Клоц принял свой обычный вид неулыбчивого людоеда. – Лично к вам я не имею никаких претензий. Полковнику я отомстил. Вы мне не враг. Поэтому, прикажите своим людям сложить оружие. - Для убедительности он взвёл курок карабина, который перед этим забрал у часового, якобы для проверки. – Кремень цел, - усмехнулся Клоц.
Майор грязно выругался.
- Провели. Как слепых щенков.
Нордманы ехидно заулыбались.
- Майор повернулся к своим драбантам:
- Кладите оружие, парни. В этот раз мы проиграли. А умирать бесплатно – не в наших правилах. – Он ещё мог шутить, этот офицер. Что ж, в выдержке ему нельзя было отказать.
Ровным рядком на землю легли карабины, пистолеты и сабли драбантов. Кавалеристы тихо матерились, но попыток к бунту не делали. Проигрывать тоже нужно уметь, а у мёртвых героев нет второго шанса.

Милях в четырёх от места, где Клоц сотоварищи с успехом разыгрывали откровенную отсебятину, у самого подножья Злобной скалы, с громким потрескиванием разошлись в стороны до этого густо переплетённые ветви кустарника. Это бесформенное нечто – шар ни шар, - было берлогой. Логовом. И обитатель сего логова сейчас поднимался во весь свой немалый рост. К роду людскому это существо если когда и принадлежало, то теперь об этом уже не напоминало ничего. Тощим он был до самой последней крайности. Даже тряпьё, что заменяло ему одежду, не могло скрыть подобную худобу. Но при этом, жуткий обитатель леса обладал плечами столь широкими, что им позавидовал бы и небезызвестный Багорольд. Вся фигура существа вызывала удивление и недоумение. Длинная голова, покрытая очень редкими, длинными чёрными волосами, сидела, казалось прямо на этих выдающихся раменах, сильно съезжая к правому плечу. Шею, сколько ни приглядывайся, увидеть было невозможно. Лицо… Хотя, какое же это лицо? Да и не рожа. И рылом не назвать. Скурат? Да, это слово, как нельзя больше подходило к тому, что заменяло лицо этой твари. Кожа была похожа на кору молодой осины; с подбородка свешивались два длинных червеобразных отростка. Рот – широкий, от уха до уха, плотно не закрывался. А глаза, лишённые и зрачков и радужки, истекали клочьями светло-зелёного тумана. Они спадали с впалых щёк и нехотя растворялись в воздухе. Лесное чудо-юдо шевельнуло граблями рук. Тут же стало приметно, что  у него четыре локтя: по два на каждую лапищу. А пальцы имели несколько суставов. Да пойди их сочти, коли хватит у тебя смелости приблизиться к этакой невидали.
Существо нервно дёрнуло коротким хоботком, заменявшим ему нос. Тонкое чутьё тут же уловило в воздухе запах дыма. И чудовище глухо зарычало. Пожар. Пожаров он не любил. Никто не смел жечь его лес. Людям, что забрели в его владения, он позволил собирать сушняк только после того, как их старший предложил угощать его вкусняшкой, каждые три ночи. Хр-р-р… не было бы угощения, и они сами пошли бы к нему на обед, в качестве свеженины.
Но сейчас было похоже, что договор нарушен.
Чародей-ботаник, как называли его яйцеголовые умники; Травник, как когда-то именовал он сам себя, зашевелил длиннющими гибкими пальцами. Тут же из-под земли рядом с его ногами-лапами показался, выгнувшись горбом толстый, белёсый древесный корень. Травник ступил на него, чуть сжав когтистые пальцы. Корень пошёл волной. Впереди него, ровно в шаге вздыбилась почва, и выступил ещё один горб. Травник шагнул вперёд. Так и пошло. Деревья расступались перед своим недобрым владыкой. Корни с готовностью подставлялись под его стопы, бережно передавая свою драгоценную ношу друг другу. Со стороны могло показаться, что чародей парит над земной твердью. Может, это и было обманчиво, но продвигался он куда быстрее, чем это удалось бы любому кавалеристу.
Травник шёл карать ослушников. И горе всем и каждому, кто сейчас оказался бы на его пути.

Глава 19.
Кривая жреческая тропка.

Дар пророчества простым смертным только во вред, думалось Богорольду, когда он с неприязнью прожигал косящим своим оком собрата-нордмана. Кто, спрашивается, тянул того за язык, вещать о двух посыльных. Накаркал, кликуша. Да ладно бы ещё число точное предрёк, а то и тут обмишулился. Не двое их было – трое. Багорольд хотел выразить свои чувства словами бранными, за которые его маманя журила, и, дабы глубже проникся, лупила ножнами меча, но вовремя припомнил, что он маленько жрец, служитель культа, ему, вроде неспособно каждый раз словесную блевоту изрыгать, и обошёлся нечленораздельным мычанием.
Позицию они заняли с умом – подальше от вражьего бивуака, чтоб до него шумство не достигло, и как раз за крутым изгибом тропы. Случись вестник один, у Багорольда не возникло бы ни единой сложности. Он бы, распалясь, и с двумя совладал без выстрелов. Но с тремя… Грызли сомнения юного Багорольда. Больших надежд он на земляков не возлагал. Опасался. Измождены они, голодны, кой день без сна. Злостью одной и держатся. Злость – оно, конечно, хорошо. Аргумент весомый. Но всё одно – худые сейчас с них помощники в деле бесшумного устранения равного по числу врага. А враг ведь ещё и на конях. Едва не закручинился молодой жрец.
Драбанты поспешали. Ещё бы – обнаружить бегство тех, чьей кровью они выкупали собственные жизни. Есть от чего духом сокрушиться. Двое ехали плотненько – один за другим. Тропка была не широка, от того рядком и не помчишь. А так, вплотную, - морда, приотставшей лошадки, в хвост передней носом тычется, - отчего бы и не помчать. Хотя и тут на аллюр не перейдёшь, но всё же – не шагом и даже не на рысях. Третий же всадник намеренно приотстал. Не глуп был драбант. Лезть в кучу посчитал делом бестолковым. Умник чёртов. Багорольдова докука. Чего теперь делать нордманам? Нападёшь на передних - задний успеет оглобли завернуть. До лагеря домчит и всё пропало. Кровавые драбанты – волки матёрые, яростью, хитростью и клыками не обиженные. Нет. Брать их нужно всех. Скопом. Другого не дано.
А всадники были уже так близко, что потом лошадиным в ноздри шибало. И думать-раздумывать уже некогда.
- Берёте одного из пары, - скрипнув зубами, велел Багорольд. – Как угодно, но чтобы не пикнул. А если уйдёт… тогда и сами бегите. Не пощажу.
- А третий?..
- Не ваша забота. – Багорольд отцепил от пояса свою булаву. – И чтоб лошадям ускакать не дали. Лошади под вашу ответственность.
К чести измученных, истощённых нордманов со своей задачей они совладали. Не сказать, чтоб без огрехов – одного из них укусил конь, - но всё-таки. Несчастный, покусанный йотун, даже не заорал от боли. Так, пошипел, аки влюблённый змий, треснул обидчика по зубищам, дабы более тому неповадно было покушаться на героев севера, и, ухватив вражину за повод, уволок присмиревшую лошадюку в кусты. Его побратим по ватаге, ловко ссадивший драбанта, метнувшись на него всем своим жилистым телом, аки тать ночной, тем временем, уткнул свою жертву мордой в землю, - а не пытайся блажить, словно молотком себе по пальцу попал,  - скрутил кавалеристу руки. Драбант оказался воякой бравым. Присутствия духа не потерял. А отведав лесной почвы, и вовсе надумал впасть в состояние объяснимой лютости. Всё ж таки он солдат, а его мордой – в жухлую траву, подобно нагадившему котёнку. Как теперь усы в уставной порядок приводить? Долгой возни не получилось; на помощь ослабевшему от голодухи нордману пришёл второй, конягу к коряге привязывавший. Но, то ли в спешке, то ли темнота сыграла с ним злую шутку, но узел северянину никак не давался. Чертыхнувшись, он набросил повод на ветвь. И так сойдёт, никуда эта кусачая скотина не денется. А дарабант, бугай здоровый, запросто может навалять отощавшему йотуну. И тогда вся затея северян пойдёт под хвост облезлой кошке.
Вдвоём им удалось скрутить несломленного героя, со знанием дела, забив его пасть большим комом мха. А дабы упрямец его не выплюнул, обвязали ему голову собственным поясным шарфом. Только нос наружу и торчал. Тут мимо них, мотая башкой и дико вздрыгивая ногами, проскакал конь. Нордманы непонимающе переглянулись.
- Конь…
- Ага…
- Ещё один?
- Ну… я того, который этого… вроде привязал.
- Крепко?..
- Ну…
- Какого хрена «ну»!? Привязал он, оглоблей тебя по тыкве! Сорвалась чёртова тварь.  Ловить надо скотину!!! Привязывай этого усатого бугая к дереву и за мной…
Йотун с негромкой, но забористой матерщиной, кинулся в след одуревшему рысаку. Догнать  шальную лошадь в темноте, да на узкой петляющей тропке - дело сложности не самой великой… это если о таком казусе кабацкую байку слушать. А ты, поди, её действительно слови. Словивши же, коли повезло, после ещё угомони расшалившуюся хулиганку. Тут одному человеку справиться сложно. А уж ежели этот человек кой день не жравши, и от голодухи у него в глазах яркие круги расплываются, от созерцания, коих голова кругом, то конская проблема вымахивает росту огромного. Хвала богам – тропа такова, что кривее не придумаешь, а в колючие кусты подкованный злыдень не сунулся. Догнать его йотун догнал, ярдов через сто. Дальше дело застопорилось. Болтающийся повод никак в руки не давался и нордман едва не заплакал от осознания собственной никчёмности и бессилия…
Булавой, здоровяка Багорольда, учил пользоваться дед. Не родной дед. Родных, кроме матери, он никого не знал. Дед был дедом для всех мокроносых пацанов в деревне, не выделяя, кто из них в правильном сожительстве зачат, а кто в подоле принесён. Когда-то лихой наёмник из ватаги «Медвежий клык», он, по какому-то недоразумению или упущению богов, дожил до лет весьма преклонных, исхитрившись сохранить руки и ноги в целости. Случай – достойный упоминания в сагах. О суровости, вредности и сварливости характера сего ветерана в подробностях говорить не стоит, однако вскользь упомянуть нужно. Дед был свиреп, ко всем врагам северян. Дед был неукротим в попойках и мордобое. Дед месяцами пропадал на охоте, заваливая деревню мясом, и дед до самозабвения любил… игру в мяч. Невинное развлечение нордманов, вобравшее в себя все допустимые шалости бородатых «детишек», вымахавших за шесть с половиной футов, и обретших разумение всё понимающих в этой жизни шестилеток. Истинная игра настоящих мужчин. Тут тебе и побегать, словно лось во время гона, и соперников плечами посшибать, что легковесные кегли. Ух, красотища!.. И побрасаться ими в толпу, если кто весом окажется легче годовалого бычка.  И мячик за линию занести. Отрада сердца. И дед взялся обучать секретам этой игры всех, кто желал учиться. Таких нашлось много. И были, среди жаждавших игровой славы, парни исключительно дюжие, своего рода талантливые. Однако и среди них выделялся один бастард – юный и нахальный Багорольд. Дед его от толпы обособил быстро, поняв, что общих тренировок тому куда как мало, и гонял безотцовщину нещадно. Багорольд терпел. Но однажды не вынес придирок древнего охальника и треснул его по зубам. Дед так и сел наземь. А после с полчаса не мог вымолвить ни слова, всё изумляясь, как же подобное содеяться сумело, чтобы его, всего такого из себя бойца, охотника и непобедимого по части вранья рассказчика, на задницу усадил пацан, коему только тринадцать годов минуло. После того конфуза дед открыл в мальчишке ещё один талант, и, потихоньку, в тайне от его отчима, стал обучать пострелёнка обращению с ножом, топором, саблей, мушкетом и… булавой. Сверстники Багорольда в воинском деле его далеко обошли. Кого отец, кого старший брат натаскивали. А бастарду только тумаки и подзатыльники доставались. Но то – до времени. И время это дед решил приблизить. Что сказать? У старичины получилось.
Того, кого Багорольд себе первым наметил, он снял, саданув бедолагу-драбанта булавой поперёк панциря. Тот, из-за темени нападавшего даже не увидел. Из седла его вынесло, словно злой неведомой силой. Чуть пронесло по воздуху и шваркнуло оземь. Драбант только квакнул, и, не моргая, стал внимательно изучать разноцветье звёзд, заплясавших перед его распахнутыми очами. Чудо-кираса и шлем спасли его от серьёзных увечий, но не уберегли кавалерийские мозги от желеподобного трепыхания в черепушке. И теперь доблестный воитель мог лишь любоваться красотами растворившейся перед ним вселенной, не особо, впрочем, понимая, кто именно сейчас пялится в небеса. Имя своё, он как-то посеял в момент приземления вместе с сознанием и покуда не обрёл ни того, ни другого. Рядом опустилось нечто массивное. От объёмистой фигуры несло сыромятной кожей, крепким конским потом, железом и навозом. Драбант чихнул и вспомнил, что он - сержант. Брезгливо сморщив нос, кавалерист слабо хрюкнул и постарался припомнить, что означает это слово. По его рассуждениям выходило, что сержант – это кто-то важный, наверное – начальник.
Устранив первого противника, Багорольд даже струхнул слегка; очень уж ему не хотелось убивать вестовых. Не было в молодом жреце склонности к бездумному уничтожению себе подобных. Однако, когда от его кулачища, прилетевшего в лоб, мерин драбанта уселся рядышком со своим незадачливым хозяином и тот чихнул, добряк-нордман успокоился. Жив, хвала всем богам. Теперь остатнего бы не упустить.
У приотставшего драбанта было время сообразить, что возникшая впереди возня, приглушённый шум и звуки падения – не к добру. Искушать судьбу, служивый не стал, не первый год сабельным сверканьем себе на хлеб зарабатывал. Осадил он свою кобылу. И чуть шею ей не свернул, стараясь направить лошадь назад к спасительному бивуаку. Узко было меж кривых и колючих древесных стволов. Очень узко. Кобыла завизжала от острой боли, когда случайный шип располосовал ей шкуру на груди. Серая в яблоках шерсть тут же густо окрасилась тёмным. Но ездок был упрям и безжалостен. Едва не разорвав рот несчастному животному, он всё-таки заставил кобылу развернуться. И даже успел всадить ей шпоры в бока, отчего лошадь присела на задние ноги.
- Ну и дурак, - услышал драбант, подивившись неуместности замечания.
Потом, и без того сумрачный мир вокруг него на долю секунды взорвался безумием красок, и сразу же наступила темнота. Точность броска у Багорольда всегда была отменной. А летящая, как пушечное ядро, булава – вещью совершенно смертоносной. Шлем драбанта выдержал. Всё-таки доспех из панциря жука – это не дешёвая поделка деревенского умельца. Однако сотрясение, полученное кавалеристом оказалось для него фатальным. Нет, северянин вовсе не хотел его убивать, однако война есть война.
- И куда ж ты помчался, недоумок? – с укоризной выговорил безжизненному телу Багорольд, ловя за повод, трясущуюся от страха лошадь. – Не пустился бы наутёк, сейчас живым был бы.
 Утолкав тело драбанта подальше в чащу и успокоив обоих лошадей, одна из которых долго не хотела вставать на все четыре ноги, он вернулся к паре йотунов. Те, как раз завершили укрощение одуревшей животины и теперь грузили поперёк седла её спутанного по рукам и ногам владельца. Со вторым, оставшимся в живых, но всё ещё беспамятным драбантом, проделали тоже самое. Что делать с пленными жрец представления не имел, но бросать их здесь было бы совсем глупо. После нескольких минут эмоциональной матерщины, йотуны постановили – кавалеристов брать с собой: кто их знает, как дела далее обернутся, может, придётся торг вести «наших на ваших». Пусть солдатня и не великие козыри, но хоть такие появились.
Какое-то время гуськом тянулись по тропке, но ближе ко второму лагерю всё-таки свернули в кусты. И уже оттуда внимательно пригляделись к суете на бивуаке. Драбанты уже успели обнаружить пропажу пленных, и нашли в сторонке раздетого и мёртвого, как камень, капитана. Теперь же они со злобной матерщиной старались одолеть огонь. Жрец улыбнулся, довольный. По всему выходило, что Клоц здесь справился.
Он обернулся к северянам:
- Идём дальше. Тут нам делать нечего. О, к нашим приятелям подкрепление прибыло, - добавил жрец, увидев, как в расположение начал втекать ручеёк «кровавых драбантов». – Ай, да Клоц! Подкрепление сюда отправил. Оголил, стало быть, полковничий оплот. Хитрец. Что встали? Двигаем-двигаем. Может там наша помощь понадобится.
Багорольд не особо в это верил. Видя сумятицу, творившуюся во вражеском расположении, он уже надеялся, что им таки удастся уйти тихо. Всего и осталось, что со своими воссоединиться. А там – ищи ветра в поле. Клоц – фартовый. Он выведет.

Не знал юнец только одного – за трепыханиями и междоусобной перебранкой сбитых с толку кавалеристов внимательно наблюдал не только он. Не отличимый от корявых, его тёмной волей изуродованных стволов, на самой границе слабого света догорающего пожара и непроницаемой под густыми кронами тьмы, стоял пень ни пень, коряга – ни коряга. Стоял он – Владыка чащи. Повелитель земель при подошве скалы Злобной. То, что люди сумели справиться с огнём его должно быть радовало. Хотя никто не взялся бы утверждать, что это существо способно испытывать подобное чувство. Однако это обстоятельство ничуть не изменило его намерения в отношении драбантов. Этих незваных гостей он до сего дня и так терпел только из-за дармового провианта. Держа в мыслях одно –  долго его гостеприимство не продлится и тогда… Сегодня же его терпение совершенно иссякло. Жечь его лес не смеет никто. К тому же, вместо обещанной жертвы он нашёл только обрывки верёвок. Человеки вздумали с ним шутить? Им придётся уяснить, что подобные выходки против него чреваты наказанием. Гротескная маска, заменявшая чародею-ботанику лицо, раскололось поперёк кривой трещиной. Жуткое это подобие улыбки, было способно нагнать страху на кого угодно. Длинный, несуразный силуэт медленно покачивался – маг думал. Думал над тем, с кого же ему начать. Можно было бы ударить по этим горлопанам. Вот они – рядом, орут, терзая его нежный слух. Но тогда есть вероятность, что несколько десятков бойцов, поняв, что Владыка вышел на охоту, кинуться вон из чащи. Уйдёт добыча. Ботаник ощутил, что-то вроде охотничьего азарта, приправленного обыкновенной жадностью. Его тусклые, сочащиеся глаза засветились чуть ярче. И зелёный туман ими порождаемый, сам собой стал сплетаться в странные фантасмагоричные узоры. Чародей не хотел упускать добычу. Решено – он ударит по бивуаку, ближе всех расположенному к кромке леса, тем самым запечатав для драбантов единственную тропу к спасению.

Глава 20.
 Обращение в Зверя.

Всего-то и оставалось – дождаться Багорольда. В том, что молодой псевдожрец справится, Клоц сомнений имел мало. Нет, конечно, на войне всякое может быть, и везунчики, и самые умелые неудачи терпят. Кто  спорит? Но не в этот раз. И не Багорольд.
Йотуны спасли йотунов. Клоц уничтожил врага. Оставьте в стороне моральную сторону, о коей наёмники, хоть и думают, но не всегда и без особого сердечного колотья. Теперь всё должно было срисоваться в правильную картинку. Должно было. И более того, именно так и рисовалось, пока через узкую горловину тропы в лагерь драбантов не попёрлись перепуганным стадом… драбанты.
После, когда Клоц осознал себя – произошло это очень не скоро, - картинку начала всеобщего кошмара он так и не припомнил. Всем бы его забывчивость. А вот Барги ещё неделю потряхивало от ночных, ненужных напоминаний. Было дело, что и писался, как малой. Простыни после этого выбрасывал, умник. А матрац-то, куда деть?
Однако ткань повествования такие скачки переносит с натугою. Придётся излагать по самому существу. И начинать нужно с радости – Клоц уберёг свою одежонку и  даже полковничий панцирь оказался как по мерке слаженный. Осознав это обстоятельство нордман душой растаял, почти, как сургуч, прежде, чем по нему печатью вдарят. Даже пару слов без враждебности бывшим своим противникам сказал. Ободрил захваченного майора тем, что самолично произвёл его в полковники.
- Видишь, - сказал ему, по щеке покровительственно похлопывая, - какие забавные вещи случаются. Лейтенант, - а я лейтенант, к твоему сведению, - майора в чинах повысил. Большим начальником сделал.
Майор благоразумно отмалчивался. Все свои внутренние силы офицер употребил на то, чтобы не врезать ухмыляющемуся благодетелю. Осторожность пересилила гнев. А ещё  мерой предупредительной оказалось неприятное ощущение лейтенантской длани на своём лице. Оно взбесило, слов нет. Но рука эта, по морде хлопающая, а после усы трепавшая, была тверда, что дубовая доска. Не бывает у людей таких рук, даже у самых крепких – не бывает.
Клоц благодушествовал недолго. Отступив от напрягшегося до нервной дрожи майора, он принялся внимательно разглядывать доставшуюся ему «по наследству» кирасу. Лёгкая, можно сказать невесомая, по сравнению с любым другим доспехом, была она несказанно прочна. Поговаривали, что пуля эту красотищу берёт разве что мушкетная, притом, с расстояния самого близкого. А с пистолетом супротив этого великолепия и делать нечего. И штуцерный боб, ежели он со ста ярдов пущен, кираса отразит, да столь ультимативно, что на рёбрах её владельца и синяка не останется. Наверняка Клоц этого не знал, вполне допуская, что это расхожие солдатские байки. Почесав маковку, он принял решение проверить их при первой возможности. Вон сколько трофеев валяется: подбирай и пали – не хочу.
- Где черти носят этого Багорольда? – проворчал он даже для себя неожиданно, видимо поддавшись какому-то необъяснимому импульсу. – Барги, может, навстречу ему двинем?.. А это, что за чертовщина?
Барги замер, словно маленький столбик. Он прислушивался. И было к чему. Со стороны среднего бивуака, только много ближе, человеческого слуха сначала достиг треск, да такой, что всем показалось, будто безумный великан в приступе ярости стал сокрушать весь лес. А после крики. Да какие!.. Не было на этой поляне, ярко освещённой тремя большими кострами, ни одного новобранца. Волей судеб собрались тут люди бывалые, повидавшие в своей жизни все ужасы войны, но такого крика никому из них слышать не приходилось. Кричали кони. Кричали, как малые дети. И кричали люди, надрывая глотки в неописуемом приступе ужаса. А потом на поляну вырвались кавалеристы. Первые на лошадях, но таких оказалось немного – остальные пеши. Все, и люди и лошади с выпученными, побелевшими от ужаса глазами.
- Бегите!!! – орал какой-то драбант. – Бегите, сукины дети.
Его мерин в два скока оказался рядом с лейтенантом и сшиб его с ног, даже не заметив. Клоц отлетел на добрый десяток ярдов и крепко приложился головой о вывернувшийся из-под земли корень.
Что-то холодное лилось ему на лицо, заливая раззявленный рот и затекая в ноздри.
- Просыпайся, идиот. – Барги? Нет, голос явно принадлежал кому-то покрупнее, чем субтильный анимист. – Мы - в заднице.
Клоц перевернулся на бок. Его тут же вырвало. Плохи дела.
- Вставай… - далее последовала отборная солдатская матерщина. – Раз втравил всех в это дело, так будь ласков… - Сколько опять было сказано горячего. – Вытаскивай нас. – Последние слова злобный некто проорал ему в ухо.
Изувер!
Клоц пребывал где-то нигде в тщетных поисках себя. Нещадно, с неумолчным треском болела голова. Особенно где-то слева. Он хлопнул себя ладонью по башке и тут же скрипнул зубами. Больно. К тому же пальцы оказались в чём-то липком. Так: калган разбит. Но он. Клоц – о, имя припомнил - может двигаться и хоть что-то ощущать. А говорить?.. Последовал водопад идиоматических выражений, понятных всем и каждому. Даже рафинированным дамам, когда судьба прижигает уседнее место.
- Очухался, сволочь.
 Добряк-человек. Клоц попробовал посмотреть на мир. Мир послал его далеко: за годы не дойти.
- Отчепись, - выдал несчастный лейтенант, обращаясь ко всем сразу – к богам, вселенной и этому – хрипатому.
- Встать сможешь?
О, знакомый голос. Это точно – Барги.
Клоц застонал, чем и заявил о пришествии себя в мир.
Мир, сука такая, встретил лейтенанта недобро. Для начала – лес оказался много ближе к ногам нордмана, чем он помнил перед падением, даже с учётом собственного полёта.
- Это чего? – вопросил он у всех разом. Конкретные лица всё ещё не хотели обозначаться в поле зрения. Толпа и кусты. А ещё мутит…
- Кусты… это… чего так близко?
- Самую суть уразумел, - издевательски заметил хрипатый. – Дров – в костёр, - тут же заорал он, и несчастный Клоц сжал ладонями голову, боясь, что её разорвёт, а после измельчит в пыль. Да, хорошо его приложило.
Кто-то бесцеремонно вздел его на ноги. Клоц покосился на грубияна. Рожа не знакомая, но по облику свой брат-северянин.
- Я… я уже здесь, - выдал он членораздельную фразу. – Теперь… - его согнул рвотный позыв. – Теперь доложите по форме: где это здесь?
Ему дали в морду. И Клоц до конца своих дней не обрёл уверенности, что левый клык ему выбил ни тощий с виду Барги.  Но столь радикальный способ помог лейтенанту в затянувшихся поисках себя. «Кажись, воюем… - обрёл он просветление. – Ну, это нормально. Сейчас разберёмся».
Детально разобраться не дали. Клоца безжалостно торопили, тормошили, материли. Причём не только свои северяне. Что с них взять? Грубый народ. Но даже какой-то мусью кэпитэн. И откуда это неумолкающее чудо, только взялось? Клоц тихонько сатанел, понимая, что его взбаламученным мозгам никак не удаётся прояснить скаженную ситуацию.
- Думай уже! – орал ему в ухо мелкий анимист. – У нас дрова кончаются.
- Дрова?..
- Дрова… Костры… Огонь!.. Пока есть огонь он к нам сунуться не может. Огнём могут повелевать маги-стихийники. А этот – ботаник.
- Кто, ботаник? – мудрейше вопросил лейтенант ватаги «Седого йотуна».
Кто-то, возможно недавно пленённый им майор, грубо развернул Клоца.
- Смотри.
И, проморгавшись, Клоц посмотрел. Увиденное никого, кто находился в здравом уме, порадовать не могло. Весь лагерь драбантов плотным кольцом был окружён густой, почти непроницаемой сетью древесных корней, острых в навершии, что пики улан. Люди находились в загоне, как скот, что пастухи пригнали на бойню. Единственная же тропка, выводящая с этого лобного места, была перегорожена страшным строем людей и лошадей. Клоц сначала и не понял, что с ними не так. Прищурившись же, испытал смешенное чувство страха и отвращения. Плечом к плечу перед ними стояли драбанты, а рядом их лошади. Стояли, смотрели и не моргали. Глаза их были пусты и мертвы. И от каждого тела тянулись странно изломанные нити. Тянулись и сходились в руках одного единственного существа. Высоченным оно было, нескладным, уродливым и внушающим ужас. Маг-ботаник.
Клоц сплюнул вязкую, кровавую слюну. Во рту завязло ещё что-то. Попробовал языком зуб. Долой его, если не при месте. Потом найдётся, кому счёт выставить.
- Стрелять пробовали?
Майор потряс перед ним кавалерийским пистолем – здоровенной дуррой, чуть короче карабина и того же внушительного калибра. Ага, ещё один выбрыкон злодейки-судьбы – драбанты более не в полоне у северян. Всё забавнее и забавнее. Просто обхохочешься.
- Пули его только замедляют, - пояснил Барги. – А в голову – поди поцель. Темно и пламя от костров пляшет.
Никогда, смело можно утверждать, - никогда ещё бедовый Клоц не попадал в ситуацию, из которой не видел выхода. И вот, сподобили северные боги с континентальным небожителем купно. Где бы взять такую лопату, чтобы разгрести всё это. Однако ныть – не выход. Нордман оглядел, уже осмысленно, всё оставшееся воинство. Сразу не сочтёшь – человек пятьдесят. Вроде и не мало. Но уж больно необычный им противостоял враг.
- На прорыв пробовали?
- Они, - Барги кивнул в сторону майора и мусью кэпитэна, - дерзнули. Десяток бойцов этой твари подарили. Вот и весь итог. Догорят костры – такими же станем.
- Лошадей, что под его волей, отобрать?.. – Клоц пришёл в себя и теперь лихорадочно искал выход.
Анимист дёрнул щекой.
- Мёртвые они, Клоц, а я не некромант.
Лейтенант снова сплюнул и проверил языком новую прореху в зубах. На него с надеждой смотрели ветераны. Много что можно было прочесть в их глазах – ярость, злоба, готовность умереть в лютом сабельном пересверке. Не было одного – отчаяния. И Клоц нашёл в себе силы улыбнуться. Хорошо. Отчаявшийся человек к драке не способен. Он и зайцу проиграет. А тут ратоборствовать предстоит далеко не с грызуном.
- В шеренгу! – твёрдо скомандовал он. Северяне подчинились, став рядом. Драбанты же не двинулись. Кому охота подчиняться неприятелю. – Майор?
Тот и лицом не дрогнул. Вот же упрямый перец. Клоц повернулся к Барги:
- Наши деньги при тебе? Доставай. – Тот не скрыл недоумения, однако кошель, тугой от королевской щедрости, достал. – Отдай майору. Всё отдай.
Анимист протянул калиту драбанту. Тот без всякой уверенности принял золото.
-  Я вас нанимаю… полковник. Отныне и до конца войны между роялистами и герцогом Анхольмом Таульгарским вы служите мне.
Вот это был поворот.
Майор, он же полковник без эполет, и хотел бы возразить; да что там, он и рот разинул, чтобы дать достойную отповедь этому наглецу, но кошель был уже у него в руке. Драбант чертыхнулся. Вот же хитрожопый сукин сын – он заставил его принять деньги. И теперь, следуя неписанной традиции, драбанты наняты. Офицер испепелил северянина взглядом. А тот стоял перед ним и нагло ухмылялся. Доблестному драбанту, чья судьба надумала взнуздать необъезженного жеребца, оставалось только одно – взвесить в ладони, полученный гонорар.
- Нравится? – спросил Клоц. – Об остальном договоримся позже. Теперь у нас дела. Стройся в линию!
Драбанты нехотя подчинились.
- Заряжай. Когда скажу – палите в эту длинную тварь. Чтоб ни одна пуля мимо не пролетела. И… не падайте в обморок, дамочки.
Как оказалось, последнее предупреждение было вовсе не лишним. Сначала, когда этот больной на всю голову северянин начал стягивать с себя мундир, кое-кто из кавалеристов заулыбался, даже пара скабрезных шуточек раздалась. Клоц охальникам укорот не дал: пусть их зубоскалят. Сейчас это не лишнее. Можно сказать – в самый раз. Нордман, что-то ляпнул в ответ такое же забористое, чтобы искры веселья угасли не сразу, и отцепил саблю. Её он протянул полковнику.
- Сохрани, пока не вернусь, - сказал теперь уже подчинённому.
- А сам-то куда? – У драбанта ум за разум заходил от мелькания целой череды ролей, что ему довелось сыграть за последние полчаса. Как обращаться к этому странному начальнику он понятия не имел. Потому и выбрал форму безличную, ни к чему не обязывающую. Клоц кивнул в сторону стены, состоявшую из мёртвых людей и лошадей, и начал стягивать сапог. – Если что-то надумал, делай это скорее. – Голос полковника зазвенел от напряжения и нордман невольно посмотрел на скопление нежити.
Ботаник, или кто он там был, по всей вероятности обладал обострённым чутьём на опасность. Заметив перестроение людей, он решил рискнуть. Огонь там или нет, а ввязываться в настоящую битву он не желал.
Клоц от души выругался. Марионетки лесного колдуна слаженно шагнули навстречу его маленькому отряду, не оставляя лейтенанту никакого выбора.
- Прощай сапоги, - проворчал он и стал обращаться.
Руки его, сделавшись массивными, удлинились едва ли не до самой земли, покрылись густым белёсым мехом, а пальцы обзавелись тремя кривыми когтями, которым позавидовал бы и самый лютый бер. Барги, уж на что был ко всему привычен, и тот в изумлении присвистнул. Что уж говорить о драбантах, которые вовсе не ожидали в своей жизни увидеть подобное. Доппельгангеры – существа редкие, в каждом трактире по лавкам не сидят.
Когда-то давно, - память выбралась из ледяного крошева, под коим была похоронена ни один десяток лет, и подбросила картинку, - маленький Клоц топал на снегоступах, вцепившись ручонками в полу материнской дохи. До деревни и оставалось-то всего ничего. Уже дымком от очагов потягивало, когда прямо перед ними из сугроба, преграждая путь к жилью и спасению, выбрался заросший длинной, свалянной в толстые жгуты шерстью гигант. Тогда Клоц и узнал, кем в действительности была его мать. И тогда он видел её живой в последний раз. В дальнейшем, после того, как он открыл в себе дар погибшей матери, Клоц никогда, никогда не обращался в то чудовище. А ведь бывали моменты, да ещё какие. Но глубоко в сердце сидела ледяная заноза, и не было сил её растопить или вырвать. И сны, в которых на залитом кровищей снегу лежали два безжизненных тела – туша безымянного зверя и его мать, уже отошедшая к своим богам и мёртвая, обращающаяся в человека.
Когти на лапищах – уже не ногах, разорвали в клочья добротные полковничьи сапоги и впились в неподатливый грунт. Грудь и спина зверя, некогда бывшего северянином Клоцем, обзавелись двумя уродливыми горбами. Лицо, никогда не поражавшее красотой, превратилось в вытянутую чудовищную морду. Из-под раздвоенной верхней губы потянулись вниз клыки, видом своим способные вызвать разрыв сердца у старого моржа.
 Зверь встал на кривые тумбы лап и взревел. Взревел так, что сама собой просела живая колючая изгородь, возведённая злобной волей ботаника. А кое-кто из драбантов и даже северян, от такой вступительной арии просто бухнулся наземь. Барги тут же принялся хлестать их по щекам, стараясь привести в чувство. Ещё бы, тут каждый штык на счету, а эти удумали слюни пускать и под себя гадить. Не выйдет. Вы отвоюйте сначала, а уж потом – хоть в богадельню.
Зверь окинул перетрусившее воинство кроваво-золотым оком и тихо взрыкнув указал лапищей на тощего ботаника. Побледневший, трясущийся, как заячий хвост полковник, который вдруг ощутил себя младенцем-ползунком, понял, что от них требовалось. Он даже, мужество, утраченное пошукав и крохи его подсобрав, попробовал отдать необходимую команду. Да куда там. Только выдал фальцетом нечто невразумительное. Зверь недовольно заворчал, принимая неизбежное, и двинулся навстречу судьбе.
Мысли в голове-бочке ворочались нехотя и тяжело. По всему, чудовище, чей образ доппельгангер вынужденно примерил на себя в этот раз, в природном своём виде к размышлениям склонно не было. Зато оно явно обожало драться. Клоц всей своей массивной тушей ощущал кипение крови. Страха зверь не чувствовал. Было похоже, что он его и не знал. Что ж – это кстати. Умирать почётнее в сухих штанах. Ох, ты ж – штанов-то на нём сейчас и не было. В который уже раз. Что же это за напасть такая с этими штанами, а теперь ещё и обувкой. Клоц расстроился и порадовался тому, что перед ним стеной стояли те, на ком можно было выместить всё своё недовольство неправильным, мать его, мироустройством. Первым под его когтистую лапу угодил конь. Зверь отмахнулся от него дланью и просто снёс мёртвой животине голову. Каким-то краем замутнённого кровавой пеной сознания, человек внутри чудовища отметил – от конской головы к рукам этого тощего тонкой нитью тянулся древесный корень. Ага, вот она слабина. Зверь высунул широкий, раздвоенный язык, хищно облизнул им сразу оба своих клыка и двинулся наводить порядок, как он его сейчас себе представлял.
Потом был кавалерист. Его оказалось так легко и приятно рассечь надвое. Кто-то ткнул зверя в лапу саблей. Шкуру не пробили, но нордману никогда не нравилось, если кто-то хотел его оцарапать. И ещё одна голова покатилась в кусты. Следующую лошадь, посланную разъярившимся ботаником стоптать чудовище, зверь вскрыл до шеи до грудины. А потом началась карусель. Ботаник, как опытный кукловод, двинул на неожиданно опасного врага, разом всех своих марионеток. Хох! Давно бы так…
Притихшие в ужасе люди, застыли каменными столбами. Никому из них ещё не доводилось видеть подобной пляски. Два воплощения самой смерти сошлись в кровавом танце, и мир затаил дыхание.
Тощее пугало тоже не привыкло бояться. Давно, уж и не сосчитать тех лет, минуло время, когда хоть кто-то мог бросить ему вызов. Последним был местный барон с дюжиной своих рыцарей. Тогда ботаник только облюбовал себе для жительства этот лес, не подумав испросить дозволения у какого-то человечишки, отчего-то считавшим эти земли своей вотчиной. С тех пор на теле чародея сохранилась пара шрамов. Молодой он тогда был, горячий. Глупый. Сам желал лихость свою проявить. Нарвался на копьё. Рыцарей утоптал в лесной грунт, но сам выжил чудом. С тех пор ботаник заматерел и поумнел. Воевать сам более не брался. Если и возникали какие недоразумения с егерями или обозлёнными сельчанами, то он их успокаивал чужими руками, то есть – корнями. А сейчас, кажется, его манера сражения дала осечку. Ботаник встревожился. Неужели, правда? Впервые он ощутил тревогу. И это чувство ему совсем не глянулось. Пора было заканчивать игры и приниматься за дело всерьёз.
Ряды его мёртвых воинов оказались посечены в мелкий фарш со стремительностью, вызывающей всяческое изумление. Короткий хоботок ботаника так и ходил из стороны в сторону. Запах вывалившихся внутренностей возбуждал аппетит. Сколько мяса! Будет, чем утолять голод, помимо соков земли. Плоть вкусна и сытна. После он наестся до отвала и отрыжки, но сейчас… Сейчас нужно было выиграть битву. И ботаник пустил в дело свой главный козырь.
Из-под палой листвы выметнулись тонкие, но на удивление прочные корни, обвив толстые лодыжки зверя. Клоц ощерился. И только-то? Больше это пугало ни на что не способно. Когти лап рассекли паутину нитей. Шаг. Ещё шаг. До врага оставалось ярда три. А уж тогда…
 Но корни становились всё толще. И следующий шаг сделать не удавалось. Вот они добрались до пояса. Зверь почуял опасность и рванулся. Он преодолел отделявшее от добычи расстояние и даже исхитрился нанести удар. Успешно. Тонкая, уродливо искривлённая рука отделилась от несуразно тощего тела ботаника. Знай наших. Теперь-то, как колдовать станешь? Ещё один взмах и враг остался совсем без рук. И тогда зверь взял верх над человеком. Чудовище торжествующе взревело. А Клоц, не сумел удержать контроль. Ненадолго… Всего-то на секунду. Но этой секунды ему хватило, чтобы увидеть, как раскололось в ужасающей усмешке лицо?.. Скурат?.. Рожа - лесного обитателя. Северянин не понял как, но понял, что… Его переиграли. Пока он воевал с руками, монстра тот выпустил корни из… ног. И теперь эти корни подбирались к его бочкообразной груди. Когти спасали. К тому же раздался ружейный залп. Северяне и драбанты наконец-то вышли из ступора и решили ему помочь. Вовремя. Хотя могли бы проснуться и пораньше. Он ещё увидел, как пули рвут тело его врага. Что ж – у кавалеристов и северян появился шанс на прорыв. Израненный монстр не сумет удержать всех. Что-то перехватило его в поясе. Зверь разорвал путы. Но следующий корень обвил его грудь. Когти выручили и здесь. А потом тугая петля захлестнула его шею. Лапы взметнулись вверх. Какое там. Травяная удавка уже вошла в кожу – не достать. Зверь –Клоц попробовал взреветь. Воздуху не хватило даже на хрип. Ему запрокинуло голову. Мощное тело ещё держало. Но корни обвили ноги – дёрнули. И непобедимый с виду зверь ничком рухнул на землю. Глаза уже не видели неба. Клоц задыхался. Он умирал.
- Обращайся!
Его ушей достиг чей-то истошный вопль. Багорольд? Голос определённо принадлежал юному жрецу. Угасающее сознание играло в бесчеловечные игры.
 - Обращайся, Клоц.
На чёрных губах зверя появилась обречённая улыбка. Он проиграл. Широко распахнутые глаза уже не видели ничего. Грудь разрывало от недостатка воздуха. А вздохнуть – никак. Петля на шее всё туже. Темнота. Значит, так она приходит к человеку. Она – Смерть. Значит – так. Что ж, совсем не страшно, как мыслилось. Просто очень хочется спать.

Глава 21.

Чужое око.

Качка вызывала тошноту. Это оказалось первой странностью. От морской болезни он не страдал никогда. К тому же ноздри буквально забивал острый запах мускуса. А море пахнет не так. Даже не самые чистые прибрежные воды. Там смешиваются запахи гниющих водорослей и йода. Только соль да ветер и освежают. А то бы – не продохнуть. Но нет – мускус, чёрт его дери. Как будто вокруг столпилась сотня шлюх из пустынной страны пирамид. Да-с – странность вторая. К тому же знобит, и мёрзнут пальцы ног, словно он в осеннюю слякоть в худых башмаках двинул в соседнюю корчму. И голова болит. Это объясняло мысли о корчме, всё остальное, однако, оставляя неразъяснимой загадкой.
Клоц полуоткрыл глаза и увидел нечто. «Коричневое, - определил северянин. – И кожаное. И воняет». От мыслительной натуги его мозг взбунтовался и решил вырваться на простор, игнорируя сопротивление черепа. Кости скрипнули, но устояли. От боли в голове Клоц застонал.
- Тпррру, народ, - раздалась чья-то звонкая команда.
«Чтоб ты сдох, горлопан», - от души пожелал Клоц жизнерадостному говоруну.
- Слезай с коней, ребята, - не унимался невидимый командир и по совместительству палач всех добрых нордманов. – Начальник очухаться изволил.
Тут Багорольд – а кто же ещё? – проявил чрезмерный оптимизм; Клоц, если и очухался то не весь. Так, проявил некие признаки, что ещё не помер, тем и ограничился. Он вообще ещё не решил, возвращаться ли ему в этот суетный и грубый мир, где злобные дядьки постоянно хотят прикончить милягу-нордмана, или же остаться там – в благодатной темени. Там было хорошо. Покойно. Голова не болела, и ноги не мёрзли. Клоц издал несколько ворчливых звуков и попытался согреться, потерев одну ногу – другой. Ничего не вышло.
- Чтоб тебя… - выдал несчастный лейтенант, без всякого восторга возвращаясь в реальность.
Чьи-то сильные руки бережно, как ребёнка и столь же легко сняли его со спины ящера. Силён был юный жрец, этак-то играючи управиться с тушкой доппельгангера. Никто бы не рискнул назвать Клоца пушинкой, а Багорольд даже не закряхтел. Медведюга полярный.
Нордмана разместили на траве. «Обочина дороги, - вяло отметил он. – А вроде же в лесу бузили. Чудным тот лесок был, право слово. Добром его и не помянуть». Думать оказалось тяжело. Впрочем, как и всё остальное. Собственное тело Клоц ощущал, как нечто чужое и даже чуждое, словно какой-то чародей пересадил его мозг во что-то плохо приспособленное для жизни. Во что-то не имеющее определённой формы и вида. Несчастный нордман чувствовал себя сотней существ разом. Проклятье доппельгангера. Говорят, они не умираю в здравом уме. Никогда. Утрата рассудка – плата за возможность прожить эту жизнь в любом понравившемся теле. И, кажется, сейчас Клоц стал понимать – не такая уж низкая плата.
Рядом, отвлекая от дурных мыслей, присел некто мышастый. Серый и неприметный анимист был полон неподдельного сочувствия.
- Ты меня напугал, - огорошил он Клоца неожиданным признанием.
- И меня маленько. – С другой стороны бухнулся на землю юный жрец. – Их тоже, - он обвёл рукой столпившихся вокруг полудюжину нордманов и несколько десятков драбантов. – Но их своим обращением… и, правда, в жутковатую образину ты перекинулся, - а нас с Барги тем, что едва копыта не отбросил.
Рука Клоца помассировала шею: горло саднило немилосердно.
- Дышать трудно, - первая не лишённая смысла фраза далась с большим трудом. Нордман не узнал собственного голоса. И раньше-то не отличавшийся особой чистотой и благозвучностью, сейчас он и вовсе слышался неким смешением хриплого лая престарелой собаки и вороньего карканья.
Барги просветил его на этот счёт, растолковав, не особо вдаваясь в подробности, что чащобный окаянец схватку у Клоца почти выиграл.
- Не знаю, кто бы из вас остался жив, доведись вам сойтись в честном поединке… - Клоц кисло усмехнулся. Чего тут не знать – ботаник, конечно. Анимист разделил эту точку зрения. Да, скорее всего колдун одолел бы доппельгангера. – Но суть не в этом, - продолжил Барги. – Наш жрец во время подоспел. Ботаник тебя спеленал корнями так, что мы всей толпой едва тот кокон распотрошили. Драбанты до сих пор на тебя зуб имеют за затупленные палаши. Так вот… мальчуган, – он кивнул в сторону смущённо сопящего Багорольда, - булавой с одного удара разнёс башку тому чудищу. Лопнула повдоль, как сухая колода. Век бы такой картинки не видеть. Мы – к тебе. Думали – всё. Не успели. Удавка тебе в шею глубоко врезалась. Даже когда ты в человека обернулся, и то не сразу под тот корешок удалось лезвие ножа просунуть. Извини, я тебе шею слегка порезал. – Клоц только щекой дёрнул. Одним порезом на его шкуре больше стало: велика ли забота?
- Спасибо, - прохрипел он, обращаясь сразу ко всем. – И за то, что одели беспамятного тоже. – Он с неудовольствием пошевелил пальцами босых ног. Вот ведь напасть: на днях штанов лишился, теперь обуви. И как в таком виде прикажете в приличное общество заявляться. – Может, по дороге удастся обувкой разжиться? Кстати, где мы вообще находимся?
Вперёд выступил командир «Кровавых драбантов».
- На главной королевской дороге. – Сказал, как гвоздь вколотил. – Знаю, - тут же продолжил кавалерист, - теперь о том, где мы есть, узнают… да, что там, - узнают, - уже извещены все, кому о том ведать было бы и не нужно. Но рано или поздно это всё равно стало бы известно. Как и то, что драбанты отныне наняты нордманами. – Он вдруг широко улыбнулся, отчего его роскошные, пусть и взлохмаченные, после ночных перипетий усы едва до ушей не доползли. – Забавно вышло. Наёмники наняли наёмников. Исторический анекдот.
Тонкости юмора, ещё не полностью пришедший в себя лейтенант, оказался не в силах оценить. Сейчас его одолевали мысли свойства далеко не умозрительного. Клоц, сфокусировав расплывающееся зрение, пытался вспомнить основы арифметики. Хвала папане, которого в родимых сугробах почитали за несуразного чудика. И то, было от чего гоготать, перебравшим пива соплеменникам, ежели этот недоумок исхитрился заделать себе сынка от бабы-доппельгангера. Ладно, это бы ещё простили. Чего по-пьяни ни случается в заковыристом мужском существовании? Ежели любого из них копнуть, те ли грехи отыщутся. Вон, Громми Дрищ, вообще троллиху обрюхатил. Приключение с доппельгангером папаше, общество, может, и простило бы. Но на кой ляд, сынулю счёту обучать? Да ещё отваливать местному хромому убогому грамотею за бесполезное измывательство над мальцом две дюжины куньих шкурок. С того, что взять: чахлый, на ногу сухой, в руках силы, как у воробья под коленкой. Чем мог, тем и пробивался. А клоцев-то папаня до седых висков на беров в одиночку хаживал. Задирать его и втроём опасались. Но, видать, один из тех беров, его крепко лапой по балде съездил. Иначе бы с какого перепугу, истинный воин, удумал отпрыска своего в науку отдавать. Мало ему было, что мальчишку за равного никто не держал, так он его ещё и грамотой испортил. Однако же папашины чудачества теперь к месту пришлись.
Полузадушенный Клоц, на травке сидючи, сейчас занялся счётом. И что ж у него выходило? Если с самого начала взять, то в путь отправилось трое, а возвращаются?.. Сколько? Он прищурился. Ага, нордманов отныне девять. Не совсем то число, на которое он рассчитывал, но гораздо лучше, чем ничего. Будет о чём толковать с суровыми старцами из «Стального круга».  Оборужны, правда, кто во что горазд. Но это поправимо. Кстати, и у своих-то, у Барги с Багорольдом, штуцеров, с коими в поход двинули, тоже не наблюдается. Профукали, значит, винтовочки. Огорчительно. Придётся, как-то добывать. А как? Такую вещь, как добрый штуцер на дороге не сыщешь. Опять у кого-то отбирать. Ладно – дело привычное. Далее: драбантов?.. Тут Клоца замутило, пришлось напрячь волю и от главного дела не отвлечься. Удобрить пыльную травку собственной желчью он и после сможет. Преодолев тошноту, лейтенант продолжил ведение своей бухгалтерии. Драбантов в его подчинении… тридцать три… тридцать четыре… Ого, - сорок!.. И даже…
- Барги? Это у меня с глазами, что-то или?..
- Или, - ответствовал понятливый анимист. – Они тройняшки.
- Сорок три, стало быть.
Подсчёт буйных кавалерийских голов лейтенанта порадовал. Оно, может, и лучше могло бы быть. Изначально нордманы против сотни выходили. Но кто бы знал, что ботаники такими злыми парнями бывают.
- Не люблю ботаников, - в голос объявил Клоц, и с ним согласились все присутствующие.
Лейтенант тут же почувствовал, как возрос его авторитет военачальника.
Вооружение? Да, оставляло желать лучшего. Бегство… Тут Клоц себя поправил; отступление от Злой скалы было поспешным. Что было в руках, то и унесли. Хорошо хоть лошадей и ящеров сохранили. Животные были взмыленные, нуждались в корме и отдыхе, но они были. И Клоц этому радовался. Накормим по пути. То, что они оказались на дороге добрых мыслей не вызывало. Однако и поводов для паники он не видел. Вряд ли им доведётся столкнуться с крупным воинским формированием, а разъездов и патрулей им опасаться нечего. Если и повстречаются какие отчаянные, злые драбанты их размечут.
- Что ж, - он сделал знак, чтоб ему помогли встать, и добряк Багорольд тут же поставил его на ноги одной рукой. Во, где мощь. Клоц не мог не оценить подобного. – Однако, парень ты… гм… В мяч, говоришь, играл… - И уже обращаясь ко всем разом: - Идём трактом до ближайшей таверны или поселения. Кормим подседельных, отдыхаем и двигаем в замок Крист. То-то герцог Анхольм будут доволен. Этот аристократ спит и видит, как вышибает пробку из винной бочки, извлечённой из подвалов изонбургского дворца. Что, отчаянные парни, хотите выпить в Изонбурге на поминках короля?
Ответом ему было басовитое хоровое гудение. Драбанты тоже не испытывали особого почтения к его величеству.
- Тогда, чего ждём – по коням!
Уже подойдя к своему ящеру, Клоц заприметил, притороченную к седлу полковничью саблю. Кто-то из своих прибрал дорогой трофей. Взяв её в руки, он на треть обнажил клинок. Хороша была чертовка. Истинный мастер её ковал, но ведь не по чину. Вбросив саблю в ножны, он подошёл к вскочившему в седло майору:
- Возьми. Отныне ты ведёшь драбантов, стало быть, тебе ей и владеть.
Кавалерист глянул на Клоца недобро. И то, с чего бы им становиться закадычными приятелями.
- Нет, - бросил зло. – Не мне. Ты добыл… - он кашлянул, спрятав за этим звуком крепкое слово. – Добыл, вот и носи. – И тронул поводья. Уже отъехав, он обернулся: - Лейтенант?
- Слушаю.
- Когда всё это закончится, я брошу тебе вызов. Только давай без этих твоих штучек с превращениями. Глаза в глаза. Сталь против стали. По-честному.
Клоц кивнул:
- Когда закончится. Обещаю.
Двигались они колонной не стройной. Драбанты и нордманы не желали объединяться. Поэтому малая группа северян, заняв место в голове, оказалась в изоляции. Не сказать, что подобное положение дел кого-то не устраивало. О воинском братстве тут речи не шло. Да и союзниками они оказались волей случая. Наёмники наняли наёмников, и впрямь, анекдот. Только не смешной.
Хозяин придорожной таверны, такому наплыву посетителей от чего-то не обрадовался. Мало того, что ему кой день мотал нервы на кулак один высокородный постоялец – ублюдок, каких поискать. А после к нему ещё добавился и лакей. Тоже существо не из приятных. От одного взгляда этой рептилии по шкуре пробегали толпы мурашек. Так ещё нагрянули эти страшные. Намётанным глазом определив, что к королевским солдатам кавалеристы, и, господи охрани! северные людоеды, никакого отношения не имеют, корчмарь чуть штаны не обмочил. И даже монеты, которые он всё-таки рискнул проверить на зуб, даже они полновесные, не смогли полностью унять колотьё его утробы. Торговому человеку было страшно. Очень. Однако и отказать толпе суровых вояк он не мог. Где бы набраться столько смелости и запасных жизней. Драбанты выскоблили у хозяина весь фураж для своих лошадей. Опустошили кладовые и погреба. Ну и жрать! С голодного мыса, что ли явились? Про пиво и вино лучше и не упоминать, даже личную заначку корчмаря осушили. Благо, хоть ночевать не остались. Подрались с жандармами, некстати подвернувшимися под руку, и отвалили. Грубый народ, эти военные, никакого политесу.
Спровадив нежеланных гостей, упарившийся хозяин, тяжко опустил своё перекормленное тельце на массивный табурет. Отдых он заслужил. Потому и не возрадовался, когда на втором этаже, там, где располагались номера для приличных господ, тихонько скрипнула дверь и наружу выбрался слуга того самого скандального господина.
«И эти жрать восхотели, - с какой-то необъяснимой тоской подумалось хозяину. - И неймётся им». К его счастью лакей, дёрнув носом, что твой лис, прошмыгнул мимо, направившись на конюшню. «Эк, оно как, - встрепенулся корчмарь. – Неужто отъезжать собрался. Отчего тогда мальчишку-конюха не затребовал?» Хозяин по опыту знал – постояльцы, даже самые нищие, цену себе набивая, сами лошадей не седлали, почитая это дело не барским. А этот гусь и тем паче не стал бы сам рук марать. Лакейская аристократия нос задирает почище иных графьёв. Но проверять, что там удумал этот скользкий человек, корчмарь не стал. Ноги не держали от усталости. К тому же природная осторожность шептала ему в ухо: «Сиди на месте ровно – здоровее будешь». И корчмарь послушно остался на табурете.
Мили через три Клоца нагнал драбант, один из тех, что держались в арьергарде.
- У нас вырос хвост, - объявил он лейтенанту.
- И с каких пор? – вопросил тот делово.
- От самой корчмы. По виду – слуга состоятельного господина. Лошадь сытая, одет прилично. Морда – гадкая. Удавить, проходимца?
Клоц с минуту подумал.
- Давить не надо, - решил он. – Однако, как до узкой тропки в горах доберёмся, ссади его с коняжки, да с ребятами хорошенько расспроси. Кто таков. Кому служит. По возможности не убивай. Но интересуйся сурово, чтоб у него не возникло желания соврать. А после… после, дай ему сбежать.
Драбант хитро прищурился. Не глуп оказался кавалерист, смекнул, что за игру затеял страшный ликом северянин. Он лихо козырнул и умчался выполнять приказание. Клоц дёрнул щекой – жест становился привычным -  и проводил всадника долгим жёстким взором. В игру вступила ещё одна сторона, и скоро он будет знать какая именно.

Глава 22.

Дипломатия, как она есть.

Замок Крист.

Топтаться босыми ногами на каменных плитах было приятно. Ещё бы эта брюнетка так не  пялилась. Глаза-агаты, и без того сердце прижигают калёным металлом, так ведь ещё и смеются. Прибил бы паразитку, но рука не поднимается.
Клоц выглядел ещё более жёстким, чем всегда.
- Вас сударь, хоть вовсе из дому не выпускай, - было ему заявлено с издевательской серьёзностью. – Прошлый раз, чего вы лишились?.. – Клоц потемнел рожей почти до черноты. – Штанов?..
Кто-то утробно ржанул. Майор, скотина. Ну, ему припомнится.
- Клоц штаны профукал? – О, и земляки голос подали. Кто бы всяких тощих анимистов просил голосишко подавать. – Расскажи, лейтенант. Нам всем интересно.
Сконфуженный доппельгангер обозвал солдатню стоялыми жеребцами и ещё, как-то цветисто, заставив заалеть ушки Патриции, со злобой плюнул на плац и пошлёпал к домишкам замковой обслуги – искать башмачника. Сточать сапоги, или там солдатские ботинки – дело не скорое, но мастеровой оказался смекалистым; подобрал господину офицеру на ближайший день сносную обувку из того, что поналяпал мальчишка, ходивший в учениках. Его и подмастерьем-то назвать было ещё нельзя. К тому же пацанёнок родился с двумя кривыми левыми руками. Так что фасон, у доставшихся лейтенанту во временное пользование башмаков, был совершенно особый. Не пройдя и десятка шагов, Клоц начал в деталях представлять, как себя чувствуют несчастные в пыточных подвалах. Ноги горели огнём, их сдавливало и одновременно выворачивало в голеностопе. Нордман скрипел зубами и тихо матерился. Он был бы счастлив, избавиться от проклятых колодок, но на совет тащиться босым ему представлялось неловким. Да, чёртов герцог Анхольм, мать его, Таульгарский надумал собрать в кучку всех более-менее значимых лиц, затянутых в смерч заговора.
Собрались они, доверием сподобленные, как обычно, почти на самой верхотуре. Стыдно признаться, но Клоц на высоте чувствовал себя не в своей тарелке. Скрыть эту свою слабость ему удалось. Благо лицо мало чем отличалось от каменной маски. Однако же испытывать чувство подозрительно похожее на боязнь, мужественному северянину совсем не нравилось. Расположился он в глубине апартаментов, как можно дальше от окон и балкона и стоически принялся ожидать, чем же ныне их «порадует» семейка заговорщиков.
Первой, стрекоча высокими каблуками, в залу ворвался маленький смерч по имени леди Элайна. Этакий колючий сгусток энергичности. Стрельнув острыми тёмными глазами на нордманов, она не заняла место в кресле, а принялась расхаживать туда-сюда, напряжённо поджав губы и что-то обдумывая. Эта дама не ведала покоя. Но сегодня была как-то по-особенному взволнована. Нет ни Барги, ни Клоц не заметили в ней тревоги. Про простака Багорольда и говорить нечего: наблюдательность и понимание человеческой натуры не входили в число его добродетелей. И всё же нервное напряжение леди Элайны, невольно передалось и наёмникам. Заслышав звук отворяемой двери, благородная дама прервала свой стремительный бег, словно уперевшись в невидимую преграду. Но увидя, что в залу входят Таульгарский и майор драбантов, тут же продолжила своё метание. Нетерпение так и брызгало от неё во все стороны.
«Майор приглашён, - отметил Клоц. – Ух ты, дело, выходит серьёзное. И, что мы прошляпили, пока по коряжнику шастали?» Но любопытство, волне естественное, мгновенно испарилось, когда совет почтила своим присутствием юная брюнетка. Клоц готов был пальцами поворачивать свои глазные яблоки куда-нибудь в сторону. Можно ведь интересоваться потолочной лепниной,  к примеру. Нет же, упрямые зенки так и прилипали к фигурке Патриции.
- Не сопи так, - услышал он шёпот Барги.
- Что, громко?
- Бык во время гона потише будет.
Клоц тихо выругался и почувствовал, что краснеет. Только этого ему сейчас и не доставало. Хоть бы никто не заметил.
- Вам жарко? – с фальшивой заботой поинтересовалась девица. Клоц не счёл нужным отвечать, не забыв, правда, обругать себя косноязыким недоумком. – Что-то вы щеками заалели…
- Ага, - встрял в умную беседу мудрец Багорольд. – Как маков цвет.
- Заткнись, - люто прошипел лейтенант. – Ещё звук и отправлю чистить нужники Криста. Все!!!
Остальным хватило такта промолчать. Хотя разве от того легче? Вон, какую гаденькую улыбочку спрятал в своих усах майор. Да и герцог, чтоб ему самому у кареты колесо чинить! – тоже щерится. Про леди Элайну и говорить нечего – дырку глазами в несчастном Клоце просверлила, точно посередине лба.
- Да пошли вы все… - вежливо каркнул нордман, чем тут же вызвал всеобщий смех. Анхольм поначалу сдерживался, но и он поддался внезапному общему веселью, и, утирая выступившие слёзы, прыснул, как школяр. – Га-га-га… - передразнил союзничков Клоц. – Очень смешно.
- Ты бы себя видел… - с трудом произнёс Багорольд, который разве, что по полу не катался. – Потешное, право слово, зрелище.
Не знал бедняга нордман, куда спрятаться от этого вселенского позора. Бог весть, каких бед в тот момент мог он натворить, если бы не Патриция. Нет, она не смеялась. И пусть смелости защитить Клоца она в себе не обнаружила, но и топить его окончательно не стала. Впрочем, и не могла. Кто в мире сём, да и в любом ином, коли они по промыслу божию существуют, способен понять женское сердце. Мало таких мастаков. И в момент сей, в замке Крист, вряд ли бы такой уником отыскался. Клоц кипел. Пати рдела. И ситуация потихоньку выползала из-под всяческого контроля. Поэтому появление в зале совета новой персоналии оказалось как нельзя более кстати. А то ведь и полыхнуть могло.
Тётушку Розу, как показалось несчастному Клоцу, сам Бог привёл. Хотя, если вдуматься то, где же её черти до сего момента таскали?
Истинная хозяйка Криста вошла тихо без фанфар, но все присутствующие тут же умолкли. С каким напряжением нервов её здесь ждали. Даже не особо чувствительные нордманы всей своей задубелой шкурой это ощутили. А затравленный насмешками лейтенант сумел перевести дух.
Леди Роза. По виду почти простушка. Добрая, хлопотливая, неустанная в трудах и заботах. Красивая, на лета невзирая. Не простой женщиной была эта блондинка с вечно выскальзывающей из-под головного покрывала прядкой. Она обвела всех долгим взглядом и к ней тут же двинулись разом два кресла. Герцог и майор поспешили услужить. А северным медведям пришлось испытать чувство неловкости – не успели сиволапые. Тётушка выбрала кресло родственника. Майор был ей совершенно не знаком и его услугой она не воспользовалась. Возможно, посчитав это несколько фамильярным. Клоц, с объяснимой мстительностью, заметил, как сконфузился драбант. Ага, есть и в твоих доспехах прореха. Теперь и лейтенанту есть куда целить, буде возникнет между ними словесная перепалка. И месть северянина будет страшна.
- Ну… - нетерпеливо потребовала леди Элайна. – Ну же… Говори, не зря вояж совершила?
Она вся была само нетерпение. Итак долго ждать пришлось; по прибытии посланницы, её никто тревожить не стал. Дали привести себя с дороги в порядок, подкрепить силы снедью и отдохнуть. Но теперь-то тётушка Роза здесь. И молчит… Леди Элайна до хруста сжимала свои кулачки. От сведений, кои добыла или нет, её родственница зависело слишком много.
- Не томи, но расскажи всё в подробностях.
Тётушка отвела глаза в сторону. Было очевидно, что разузнать много ей не удалось. И в осознании этого факта рассказ свой начала она не весело.
Визит к баронессе Бронз мог завершиться так и не начавшись; старушенция была нравная. Гостей не жаловала. Как, впрочем, и весь род человеческий вообще. С младых ногтей и молочных зубов, она была склонна с социопатии. С годами же в её характере всё отчётливее определялось постепенное сползание к самой настоящей мизантропии. На какое-то, - и нужно сказать, довольно продолжительное время - её от этого удержал муж. Его она действительно любила. И любовь – великое чудо! – примиряла её с существованием. Что такое жизнь она так и не поняла. Возможно, всё было бы иначе, если бы появился младенец. Но сначала бог не давал ей детей, а потом надумал забрать и мужа. Теперь баронесса ненавидела дуэли, ненавидела род человеческий и ненавидела весь мир целиком. Она была безумно богата и могла позволить себе подобную роскошь.
Быть принятой эдакой-то особой, да ещё исхитриться заставить старую грымзу отвечать на вопросы!? Перед тётушкой Розой стояла непростая задача.
- И что ты сделала? – леди Элайна сгорала от любопытства. – Послала ей визитку?
- Что-то вроде того…
Какой бы простоватой она ни старалась казаться, тётушка Роза таковой отнюдь не являлась. Она была аристократка до мозга костей. И всю благородную братию знала, как облупленную.
- Постой, не говори. Дай сама догадаюсь. - Леди Элайна встала напротив высокого окна и на минуту задумалась. – Кажется, знаю… - Её губы тронула лукавая улыбка. – А вы, господа северяне? Вам по силам решить сей простенький ребус?
Это был вызов.
И отчего-то Клоцу показалось, что вызов брошен именно ему. Во всяком случае приятели-наёмники вместо того, чтобы умы могучие напрягать, тупо уставились на лейтенанта, дескать, давай – мозгуй, раз в начальство вылез. И ладно бы только они, черти примороженные. С ними Клоц позже бы разобрался по-простецки. Но вот ведь незадача: на него с любопытством уставилось всё собравшееся общество. Ну, леди Элайна, ну язва желудка! Ещё бы понять, чем и когда несчастный доппельгангер ей так насолить умудрился. Клоц под взглядами благородного собрания чувствовал себя примерно так же, как облезлый дворовый кот в окружении бродячих псов. Что делать коту, при таком невыгодном раскладе: на стену карабкаться? Признать поражение и вся недолга? Подумаешь – второй раз за день на смех поднимут. Пережить такое можно. Клоц Брадобрей был недалёк от капитуляции. В конце концов, его ли это дело дипломатические выкрутасы? Он – наёмник. Пушечное мясо. Солдат без роду и племени. А хитрющая бестия с глазами, что тебя насквозь видят, предлагает ему сыграть в игру, где саблей ничего не добьёшься. Чёрт возьми, да он бы сразу лапки вверх задрал, сдаваясь, если бы ни одна мелочь. Черноглазая брюнетка, тоже от него взора не отводила. Вот только она не смеялась. Было в её взгляде нечто такое, что не позволило Клоцу сразу протрубить ретираду. Он обернулся к тётушке Розе, намеренно игнорируя леди Элайну. Однако та вовсе не огорчилась. Странное дело, но, кажется, она оказалась довольна тем, что нордман принял её вызов.
- Мадам, - обратился леди Розе Клоц, - сдаётся мне, что скромной просьбой принять вас для дамских сплетен за чашечкой чая вы не ограничились.
- Продолжай, - блондинка тоже оказалась не прочь поиграть в шарады. Забавное у них семейство, пронеслось в мозгу доппельгангера. Нужно держать ухо востро. – Вы передали баронессе Бронз через слугу, что есть подозрение, будто, кто-то из её людей… - и тут Клоц заметил, как изменились лица двух хитроумных дам. Только, что на них читался интерес, и вдруг, в мгновение ока, он сменился едва ли не скукой. И ещё чуть-чуть и вредные тётки зевать начнут. Стало ясно – он ошибся в этом своём предположении.
Не-ет, заявление, что кто-то из её лакеев причастен к попытке убийства наёмников и герцога – да-да-да, даже герцога – не заставило бы баронессу распахнуть двери своего жилища. И, по чести сказать, не только её. Большинство, если не все скопом, дворяне наплевали бы на визитёра, посмевшего потревожить их покой подобными глупостями. Чванливые, сукины дети! Чёртовы снобы.
Думай Клоц, думай, тупая твоя башка. Отнесись к этому досадному недоразумению, к этому дамскому капризу, как к вызову на настоящий поединок и выиграй.
Лейтенант успокоил дыхание и откинулся в кресле. Он даже закинул ногу на ногу, в очередной раз, испытав все прелести неудобной обуви. Но и это его уже не способно было отвлечь. Он прямо взглянул на тётушку Розу.
- Никаких лакеев, - сказал резко. – Никого из слуг вы не обвиняли, мадам. Вам нечего было терять, поэтому… - он взял короткую паузу. Вовсе не из тяги к театральности, просто всё ещё сомневался в себе. – Вы напрямую обвинили баронессу.
Герцог скептически хмыкнул и уставился на лукаво улыбавшуюся блондинку.
- Что, правда? – его сиятельство Анхольм был крепко озадачен. – Тётушка, ты это сделала?
- Конечно, она это сделала, - подала голос леди Элайна. – Ей не занимать решительности. Впрочем, и наглости тоже. А ты меня удивил… - это уже относилось к нордману. – В очередной раз… хм…
Похоже, она сделала для себя какие-то выводы. Если вообще только что ни приняла некое, важное для себя решение. И Патриция… Клоц ни услышал, он скорее почувствовал её вздох. И этот вздох был вздохом облегчения.
- Излагай дальше, - потребовала леди Элайна, не позволяя повиснуть неловкой паузе.
Тётушка Роза с готовностью продолжила прерванное в самом начале повествование.
Оскорблённая до глубины своей души баронесса, конечно же не могла прогнать со своего порога этакую нахалку, не высказав ей всего, что та заслужила. «Подобные обвинения недопустимы…»
- Эти слова были единственными, что мне удалось разобрать, - говорила тётушка. – Далее следовали истеричные вопли и брызганье слюной. Ждать пока старушенция выдохнется пришлось довольно долго. Потом с четверть часа извиняться перед ней и делать это так, чтобы баронесса проявила хоть какой-то интерес к нашему общему делу.
В конце концов, баронесса угомонилась, и всё остальное время визита глухо ворчала, с неохотой отвечая на расспросы тётушки Розы.
- Что удалось выведать? У старухи было несколько конфликтов с людьми значительными. Людьми такого влияния, что теоретически могли организовать нападение на значимую в королевстве особу. По здравому размышлению троих из названных ею лиц я отмела: один разбит параличом, второй сидит в бедламе, представляя себя соловьём, там он поёт церковные гимны и ест мух, третий вообще умер ещё семь лет назад.
Картинка складывалась унылая. И господа, вместе с присутствующими дамами откровенно опечалились.
- Я же говорила, что съездила к злобной бабке почти в пустую, - сокрушённо проговорила тётушка Роза.
От неё потребовали пояснить это «почти». Надежда всё ещё теплилась в душах заговорщиков.
- Есть несколько имён, - обнадёжила тётушка Роза. – Герцог Армсский… Он когда-то сватался к баронессе и получил довольно грубый отказ. С тех пор затаил на неё злобу и при любом удобном случае не забывает уколоть ветхую годами ведьму. А что ведьма, то ведьма, уж поверьте мне на слово. – Тут тётушка Роза, несколько разволновавшись, попросила плеснуть ей винца. Не просто дался достойной леди этот вояж. – После был некий господин Клейрон. Не дворянин. Торговец, но торговец обеспеченный. К тому же со связями в высшем обществе. Сам Гастаний ему задолжал. И, по слухам, хватка у этого сударя – волкодлаки обзавидуются. Его я поначалу отринула. А потом, всё ж таки решила оставить в числе подозреваемых. Вроде и должен ему король, но только Создатель небес и тверди ведает, какими каналами текут воды тайной политики и дипломатии.
Тут герцог кивнул. Он, воробей стреляный, тоже бы такого господинчика сразу не отмёл. Ох, тётушка Роза, а и хитра ты, мать.
- Были неоплаченные карточные долги. Их, пока, пропустим, однако, при случае рассмотрим. – Она не забывала ничего. – А… вот ещё имя, связанное с неоплаченным долгом и даже судом… долг и по решению суда оплачен не был.
- Кто должен? - встрепенулся герцог. – И много ли?
- Да, - тётушка Роза опорожнила фужер красного вина. – Много.
- Дворянина – в суд? – этот вопрос задал молчавший по сю пору майор. И ведь, как вовремя всполошился.
- Три тысячи, - ответствовала тётушка. – Три тысячи в полновесном золоте.
- Имя??? – Кто именно задал этот вопрос, осталось загадкой. Кажется – все.
- Граф Тасский.
Всю гамму чувств, отобразившуюся на лицах присутствующих, описывать не имеет смысла. Много красок. Много персоналий. Понятно, что герцогу и его обожаемым родственницам это имя было хорошо известно. Такого ловкого игрока в карты на всём континенте поискать – не сыскать. Лис хитрющий. Однако же, чтобы этот жулик был ещё и организатором убийств? Тут они всё-таки сомневались. Слабоват Тасский был жилой. Без хребта аристократишка.
И вот тут застреляли взглядами друг по дружке три неугомонных и непредсказуемых сугробных обитателя. Да ещё и майор драбантов к их числу присоединился. Герцог Анхольм подобную «перестрелку» проглядеть никак не мог. Рождённый среди интриг, во время интриг вскормленный, он на разгадывание человеческих эмоций был чуток, куда, как более чем заяц на петлю.
- Ну, – потребовал он тоном, не терпящим промедления. – Говорите.
Клоц медленно, оберегая несчастные свои ноги, поднялся из кресельной бездны и потопал к окну.
- Леди Элайна, позволите…
Востроглазая дама чутьём обладала острейшим. И не подумала спорить. Сделала шаг в сторону, да так, что даже каблучки об пол не цокнули. Клоц долго пялился с высоты, которую особо не жаловал. Решался на что-то. Пытался себя взбодрить. А может, просто не знал с чего начать. Северяне – они такие, на гладкие речи мастера не особые. Но всему есть предел, и лейтенант обернулся к обществу.
- Дамы, - он соизволил чуть склонить выю. – Господа, - тут остался прям, как флагшток. – Может, сейчас и глупость сболтну – не обучен салонным выкрутасам, но… - и опять тягучая пауза, и взгляд, нацеленный на тётушку Розу. – Сдаётся мне, что ваш дипломатический вояж был не зряшным. Говорите – граф Тасский? Майор, чей лакей увязался за нами от таверны?
Драбант тронул роскошный ус:
- Графа, мать его, Тасского.
Герцог Таульгарский вылетел из своего кресла, будто пружиной подброшенный:
- Лейтенант!? Майор!?. Надеюсь, ваши парни его в горячности не удавили?
Достойные офицеры только усмехнулись, доложив главному заговорщику, что – нет, не удавили. И вообще, утёк, паразит. Дал в морду караульному, и утёк. Помчался хозяину докладывать, не иначе.
Таульгарский просветлел ликом. Господь на его стороне. Иначе бы не свёл с такими отменными союзниками.
- Утёк, говорите…
- Как есть утёк, - энергично закивал башкой Клоц. – Ловкий шельмец. А драбанты, они ведь известные ротозеи, - при этом он подошёл к майору и легонько толкнул его локтем. Майор тут же замотал головой, что твой жеребец; как только шея не переломилась.
- Ага. Мы – такие. Дурак на дураке.
Дамы, не сдержавшись, захлопали в ладоши. А герцог, выставив вперёд губы, наподобие утиного клюва, кажется, уже что-то прикидывал.
- Значит так, - сказал он, сплетая пальцы в тугой узел и потрясая этим импровизированным молотом, - упустивших лакея драбантов примерно на… градить. Клоц, майор! Господа, благодарю за смекалку. Мы по-прежнему в игре. И у нас появился ещё один козырь. Что не так? – герцог заметил скепсис на жёсткой физиономии лейтенанта.
- В игре? На равных условиях?
- Да, – ответил Анхольм, лёгким наклоном породистой головы показывая, что не совсем понимает сомнения северянина.
- Тогда позвольте задать один вопрос.
Таульгарский кивнул.
- Не вам. Леди Элайне. – Клоц оборотился к ней всем телом. – Не скройте, сударыня, истинную причину вашего волнения.
Судя по враз построжавшему лицу аристократки, Клоцу удалось вернуть ей шпильку.
- Вы продолжаете меня удивлять, - произнесла дама, отводя взгляд. – Заметили, значит, лейтенант. – Тот кивнул. – Хотите знать? – опять сдержанное движение головой и никаких эмоций на грубо высеченном лице. – Что ж… имеете право. Ваши земляки, а именно ватага «Шерстистого носорога» всего в паре дней от пролива. Скоро они переправятся на Континент. И Гастаний, будь он тысячу раз проклят, третий, - нервически подпрыгивает на своё стульчике, в ожидании, когда же они вступят в ряды его армии. Шесть тысяч всадников на чудовищах, которых боятся даже молодые драконы. Как вы считаете, лейтенант, у меня есть повод для дамских переживаний?
Нордман обвёл взглядом всех присутствующих на совете и коротко бросил: «Нет».

Глава 23.
Лис политикует.

Каждому, уважающему себя человеку, человеку имеющему титул, два с половиной десятка благородных предков, кое-как примостившихся на родовом древе, человеку имеющему понятие о чести ясно, что мыслить о материях высоких лучше всего лёжа в постели.
Всё перечисленное граф Тасский сейчас имел в своём распоряжении. Казалось бы – занимайся делом. Самым, надо отметить, наиважнецким – спасением собственной холёной шкурки. Ан нет, в голову полезла всякая чушь о предках, кои, хоть в родословце церковном и прописаны, далеко не все были его родственниками. Ох, уж эти семейные тайны и предания. И будь проклята прислуга, в частности мамушки и нянечки, кои не упускают момента, нашептать о них в уши маленьким барчукам. Этакая мелкая, гаденькая месть безродных шавок породистым, во всех отношениях, господам. Мол, не только я, несчастная, твою ночную посуду промывающая, была зачата кухаркой и истопником, где-то между голубятней и складом конской упряжи, но и ваши предки не все из графьёв. Гуляли их жёнушки, ох и гуляли!..  Матушке-кухарке обзавидоваться. Если глубже-то копнуть, то как бы тот истопник и вам, ваше сясество, родственником не выходил. Дедушкой – положим.
От таких размышлений граф куксился, ибо к простонародью испытывал целый букет сильнейших чувств и все пренеприятнейшие; с  брезгливости начиная, презрением продолжая и полнейшим отвращением заканчивая. А тут такие подозрения, совсем, надо отметить, неуместные, что и в нём аристократе из аристократов есть серой шерсти клок. Да ладно бы от какого лихого разбойника – волчья кровь, она бодрит, - а то ведь выглядывает облезлая шкура истопника.
Совсем граф закручинился. Смурно стало на душе. Ещё смурнее, чем от предполагаемых выходок короля и его присных. Графу сделалось неимоверно душно в тесноте убого номера завшивленной забегаловки, название, которой, он так и не узнал, хотя обитал здесь уже четвёртый день. Слуга, проходимец этакий, задерживался. Всего и делов-то - выследить кавалерийский отряд. Трудна ли задача такую толпу пропасти? Это ж не натасканные на скрытность лазутчики его величества. Это грубая, тупая солдатня. У ездовой скотины мозгов больше, чем у этих человекоподобных существ, вся ценность, которых, заключается в том, что их можно отправить убивать таких же никчёмных идиотов.
Граф начал раздражаться; как-то всё шло неправильно. Какими-то странными вывертами, заячьими скоками во все стороны, и выпирал из-за каждого поворота острейший угол, о который боязно было зацепиться, ибо – бо-бо. Боли же Тасскай совершенно не жаловал. Он подошёл к окну и распахнул скрипучую раму. Тёплый ветерок запорхнул в обиталище изгнанника – так графу желалось себя именовать, - и выгнал из него весь застоявшийся дух, заменив его запахом травы, дорожной пыли и конских каштанов.
- Да что это за жизнь такая? - простонал измученный неприятностями граф, брезгливо сморщив нос. – Весь мир помешался на том, чтобы каждодневно, ежечасно и ежеминутно доставлять мне огорчения.
Он захлопнул окно и заметался по тесному пространству между кроватью и неким подобием платяного шкапа – несуразной, кривоватой конструкцией, занимавшей собой добрую треть номера. Тасский чувствовал себя зверем, запертым в клетке. Ему не хватало воздуха. Хотелось рвануть ворот рубашки, хотелось что-то сокрушить. Щелястый пол противно скрипел под ногами, явно давая понять, что уроки вокала он брал у всё той же рамы. Это послужило последней каплей. Несчастный страдалец взвыл в бессильной тоске и почти бегом выскочил из комнаты. Этого он не делал ни разу за всё время своего пребывания в таверне. Опасаясь быть узнанным, кем-то из случайных путешественников, граф отсиживался наверху, изводя хозяина постоялого двора своим нескончаемым нытьём и бесконечными придирками. Владелец заведения не знал, какому богу молиться, дабы тот избавил его от этого склочного постояльца. И ведь изначально этот аристократишка заявил, что остановиться здесь ненадолго. Мол, сей клоповник не достоин принимать столь значимую особу, каковой он является. Однако же при сём не упомянул своего имени и титула. Хозяина таверны это ничуть не удивило. Подумаешь, обозначился на его пороге очередной великосветский щелкопёр. Какой-нибудь, в пух проигравшийся мот, скрывающийся от лютых кредиторов. Или напакостивший в чужой спальне жуир, добавивший рогов на чью-нибудь лысеющую макушку. А теперь, считай в одном исподнем, куролесит по стране, опасаясь мести рогоносца. Только больно уж своевольным и капризным оказался сей субчик. К тому же, вопреки своим же обещаниям, этот дворянчик в таверне осел надолго. Который день уже сиднем сидит и не выковырять его из комнаты никакими способами. Некая надежда на избавления от неудобного гостя у владельца заведения возникла, когда появился слуга этого – кем бы он там ни был, тоже малый противный. Шавка при породистом кобеле, и вёл себя соответственно. Объявился он поутру с тючком, аккуратно перевязанным - должно одежду своему господину доставил, - со скрипом расплатился по счетам и поднялся наверх, - в «хоромы». Хозяин едва не возликовал: сейчас уберутся две желудочных язвы. И только он собрался вознести благодарственную молитву Небесам, как его таверну заполнила горластая солдатня. Чёрт принёс «кровавых драбантов» и северян. Несчастный хозяин едва слезу не пустил от великой досады. Не видать ему покоя и сей день.
Появление драбантов перепугало графа и его слугу не на шутку. А когда, высунув нос в узенькую дверную щёлочку, лакей углядел ещё и северян, то его чуть родимчик не хватил. Сидели они с графом на кроватке, прижавшись друг к другу и затаившись, как мыши, даже дышать старались не часто и не глубоко, чтобы сопением внимания к себе случайно не привлечь. По чести-то молвить, повода для таких «ужастев» ни у того, ни у другого не было. Драбантам было плевать на всяких там путешествующих хоть открыто они по своим делам вояжируют, хоть инкогнито. А северяне знать не знали, что эти двое причастны к некрасивой истории со стрельбой и убийствами, приключившейся с нордманами в недавнем времени. Чего бояться? Нечего. А попробуй, растолкуй это самому себе, коли у тебя рожа в густом пуху, а потенциальные мстители, вот они – под боком шумствуют. А ну как – в ножи возьмут, просто так из хмельного куража. Господь, он ведь любит подшутить. Эти зарежут случайно, и даже не узнают, что создатель им дозволил воздаяние за кровь осуществить.
Нет. Помирать ни граф, ни его слуга решительно не собирались. Ни сейчас, ни в даже в отдалённом будущем. И ни случайно, ни по чьёму-то злому умыслу, а только и исключительно в собственных кроватках и в глубочайшей старости. Никаких иных вариантов своего ухода из этого мира два проходимца не признавали.
Страх, по самой своей природе, действует парализующе. Уж, лакей-то это на своей шкуре в полной мере испытал. Но тот же самый страх бывает и алогичным. Граф боялся ничуть не меньше человека подлого, однако жуткая эта боязнь обострила его мысль. И лукавого аристократа осенило.
- Поднимай свою тощую задницу, - повелел он, сталкивая трясущееся тельце прислужника на пол. – У тебя есть работа.
Слуга тихо заскулил.
- Прекрати нытьё, сучий потрох. – Тасский не слезая с возвышения, неловко пнул холуя ногой в голову. – Ползи к двери. Следи, когда вся эта шайка отсюда отвалит.
- Для чего, сударь мой? – бледные губы слуги противно зашлёпали. – Может лучше мне вашими вещами заняться. Паковать то да сё. Вы ведь желали у знакомой дамы укрыться, покуда шторм над вашей светлой головой не уляжется.
- Заткнись, - беззлобно велел ему граф, размышляя о чём-то своём.
Кажется, искать убежище у любовницы он передумал. И несчастного слугу, это ничуть не радовало. Его собственные планы на жизнь только что отправились псу под хвост. И он уже клял себя распоследними словами, за то, что не сбежал от этого сумасброда, когда представилась возможность. На кой вот вернулся? А-а, всему виной проклятая жадность. Денег у него и так было довольно, но ведь желалось больше. Много больше. Будь она проклята, сквалыжная человечья натура.
- Соберутся они отсюда… - вещал граф. – Соберутся, соберутся… им посреди тракта долго красоваться не с руки. И как только они отъедут – ты за ними следом. Поглядишь, куда направятся. И немешкотно ко мне. – Он даже позволил себе улыбнуться. – Сдаётся мне Создатель небес и тверди надумал вытащить меня из передряги. Да ещё и облагодетельствовать.
Слуга, оптимизма своего экселенца ничуть не разделял, но спорить не осмелился. Он уже прикидывал в уме, как бы ему дать дёру за первым же поворотом. Однако Тасский, что-то почуял.
- Деньги твои, - сказал раздумчиво, - покуда при мне останутся. Не пыхти. Верну. У меня они побудут, дабы не было у тебя лишнего соблазна смазать салом пятки.
Хитрый, сукин сын. Холуй, чуть не задохнулся от ненависти. Придётся ведь исполнять повеление истеричного самодура. Куда ж бежать без гроша в кармане?
Драбанты и нордманы действительно не засиделись. Поторапливал их какой-то жесткомордый дядька. Холуй со страхом признал в нём того, кого ему было приказано устранить, да исполнители оплошали. Ох, видать, сейчас его господь наказует за чужое нерадение. Так и пришлось ему отправляться в путь, который завершился пленением и мордобитием. Хорошо, что караульные, в таверне вина перебрав, бдительность утратили. Тут уж он не оплошал – дал дёру. Но до таверны, где изнывал в нетерпении граф, добраться быстро не сумел.  Не удалось умыкнуть у кавалеристов лошадь, от того и пришлось, несчастному, мерить долгие мили своими ногами.
Издёрганный, мыслями и затянувшимся ожиданием граф, всего этого не ведал, и потому костерил нерадивого прислужника словами бранными, не особо стесняясь, что его кто-либо услышит. Выбравшись из норы и спустившись в общий зал, он занял стол подальше от камина. И без того в пот бросает, а тут ещё на вертеле утка зажаривается. И кому только горяченького восхотелось? В такую теплынь мог бы обойтись и холодными закусками. Тасский сделал знак рассевшемуся хозяину – ишь, лодырь – принести вина и сумрачно оглядел помещение. Посетителей не было. Впрочем, один таки присутствовал. Его граф сразу и не приметил. Сложно было на фоне некрашеной бревенчатой стены различить мелкую неказистую фигуру. Человечек не крупный – и это громко сказано. Мелочь пузатая – то самое слово. Тасский и сейчас бы его не приметил, если бы не игра шаловливого солнечного зайчика на идеально выбритой тонзуре. Человечек оказался монахом. Серая ряса, во многих местах подштопанная, на босых ногах, разбитые сандалии. Не представительным дядькой был этот священник. Но, что действительно поразило графа, так это объёмистый, туго набитый кошель, который монах положил на стол рядом с собой. Видимо снял с пояса, чтобы сидеть не мешал. Груз в кошеле был не лёгок и утомил маленького монаха. Приглядевшись к нему, граф не стал дивиться такой беспечности священника. Тот был лет весьма преклонных и путь, судя по усталому лицу, проделал немалый. Монеты – не пушинки, они вес имеют. И старику было явно в тягость нести кошель, превратившийся в обузу.
«Обчистить? – стрельнула в голове окаянца шальная мысль. – Дождаться, когда спать отправится, и прирезать, как курёнка».
Монах, словно услышав эти мысли, проницательно взглянул на графа. Тот не выдержал, отвёл глаза.
- Крест, - неожиданно заговорил монах.
- Что? – неприязненно переспросил Тасский, ополовинив кружку.
- Крест – это то, что даёт нам господь, во испытание Веры.
- Ты это к чему? – Тасский начинал закипать. Он терпеть не мог, когда с ним заговаривали без дозволения, даже те, кто по титулу был равен. А вот так, запросто – это вообще было из ряда вон. К тому же, кто посмел рот раскрыть? Монах. Бродяжка, побирающийся ради нужд, какого-то бедного монастыря. Ишь, сколько вымолил, побирушка, дармоед. Нет, стоит всё-таки облегчить его ношу.
- А грех… - Вот ведь неуёмный прилипала! – это то, что мы сами подбираем из грязи под ногами нашими. И не лень нам, неразумным. Бросить же обратно его нельзя. Так и влачим грехи наши до самого конца. Но самое страшное не это…
Тасскому хотелось придушить случайного проповедника. Он даже начал привставать из-за стола, но в этот миг в таверну вошла группа людей – какой-то тучный торговец, в сопровождении полудюжины охранников. При них сворачивать тощую шею монаха было совсем не комильфо.
- Самое страшное, что за них неизбежна расплата. И расплата вечная.
- Ваше преосвященство…
Граф вздрогнул от неожиданности. Кто – ваше преосвященство? Торговец направил свою внушительную тушу к маленькому монаху, по пути сгибая бычью выю. Охрана двинулась за ним, едва ли не пополам переламываясь в земных поклонах.
- Отец…
Не успев оправиться от потрясения, Тасский не расслышал имени священника.
- Благословите. - Вся кавалькада стала прикладываться к сухонькой руке старца. А тот осенял их знаком веры, что-то шепча при этом.
- Вы голодны, отче? Позвольте, я оплачу вашу трапезу. – Похоже, этот странный монах был человеком в сих краях известным, раз уж прижимистые торгаши так легко предлагают раскошелиться ради наполнения его брюха.
Тасский умерил злобу. Жаль, но с идеей разжиться монашеским кошелём, придётся расстаться. Нет, какая всё-таки глупость, платить за старикана, у которого мошна лопается от обилия монет.
Монах кротко улыбнулся и отказался. Отказался он и от предложения сопроводить его до обители, в качестве охраны от всяких лихих людей с недобрыми помыслами. При этом торговец, почему-то остро глянул на графа. Да, что они все сегодня, сговорились его во всяческих непотребствах подозревать. Возмущение аристократа было искренним. Гибкой душой обладал его светлость. Голыми руками и не ущучить.
- Господь не оставит меня, чада мои, - священник был кроток, но непреклонен. Он вдруг поднялся. – Мэтр, - почтительно обратился священник к хозяину, - поставьте утку этому господину. Ему нужнее. И, не тревожьтесь, я расплачусь.
Сопровождаемый торговцем, монах двинулся к выходу, подвязывая к поясному вервию кошель.
- Это на содержание сиротского приюта и лепрозория, - зачем-то сказал он, проходя мимо онемевшего графа. – Люди иногда забывают, что такое добро. Но никогда полностью не отвращаются от дел богоугодных. Им лишь нужно об этом напоминать. - Он сделал ещё шаг и приостановился: - Помни, чадо неразумное: сами подбираем, сами влачим, сами расплачиваемся. Воздаяние никого не минует.
С тем и вышел вон.
- Да сгиньте вы все! – истерично вскричал Тасский, когда перед ним появилось блюдо с проклятущей птицей. – Дьявол вас побери со всеми потрохами. Вас и эту поганую жратву.
Он вскочил из-за стола и опрометью кинулся к лестнице. Туда – наверх. В номер. В нору. Чтобы никого не видеть и не слышать. Туда, куда нет ходу всяким престарелым недоумкам, вроде трясущегося от ветхости мелкого монаха. Пусть он хоть трижды его преосвященство.
Окаянный лакей появился только вечером. Кафтан на нём был изодран. Морда - в синяках. Нос распух и походил на подгнившую сливу. Однако граф остался равнодушен к страданиям подлого человека. Судьба у них такая – у лакеев и холуёв. Одна на всех – исполнять повеления господ и получать оплеухи и затрещины.
- Ну? - вопросил он люто. – Что разнюхал, пёс?
Пёс, глаза долу опустив, чтобы аристократический ублюдок в них ненависти не увидел, доложил всё по порядку. Драбантов более трёх десятков. Нордманов, общим числом девять. Северяне все, как один, из ватаги «Седого йотуна». Тут Тасский зубами заскрипел, и, голову откинув, выдал нечто похожее на стон мученика. Йотуны… опять. Да, что ж это за наказание такое? Сама преисподняя отрыгивает этих мерзавцев, чтобы отравлять жизнь одному графу.
- Двигались они к замку Крист.
- Что?.. – за собственными переживаниями Тасский пропустил последние слова своего соглядатая. – Повтори. Куда они двигались?
- В замок Крист. Там две зловредные тётки засели. А ещё…
- А ещё – это неофициальный оплот герцога Анхольма Таульгарского, -  с ненавистью прошипел граф. – Драбанты, нордманы, Таульгарский… - он оскалился в плотоядной улыбке. – Все змеи в одном гадючьем гнезде. Господь существует, - вдруг объявил он. – И в этот раз Отец небесный точно на нашей стороне… Не перебивай, прикрикнул он, хотя слуга и не думал встревать со своим мнением. – Не перебивай. Думать стану. Политиковать. Тут тонкость нужна, разумение, для всякого плебейства недоступное. Тут всё так повернуть можно, что Гастаний, меня самолично в зад расцелует. Кажется, о пыточном подвале и плахе более речь не идёт. Но кому-то умереть точно придётся. И это будем не мы. – Он вдруг хитро прищурился: - Раздобудь перо и бумагу. И лошадь. Если по вечернему времени не сможешь купить – укради. Но сегодня же ночью ты должен мчаться в расположение армии. Повезёшь от меня письмо его величеству.
- Я… - заблеял обалдевший от такого оборота дел слуга.
- Не я же… - граф уже мог шутить. – Не дрожи, как обгаженный заячий хвост. Ни король, никто иной вообще, не знает, что ты по уши в дерьме с провалившимся покушением на герцога, чтоб он заживо сгнил, Анхольма. Доставишь письмо и будешь ждать ответа. Думаю – недолго… Хе-хе…
- А вы, сударь? Где мне после искать вас?
- Здесь, будь я проклят!
Слуга, ещё надеясь на то, что его господина разум покинул не до конца, предложил графу, всё-таки отправиться к знакомой даме. За что тут же получил кулаком в многострадальный нос.
- Никогда! – взревел Тасский. – Слышишь ты, последыш ехидны!? Никогда граф Тасский не отсиживался под подолами шлюх. И никогда не собирался этого делать.
 Принципы этого человека во всю пору его жизни были непоколебимы. Обстоятельства, эти слуги капризули-случая, менялись. А принципы – нет. И сейчас он это показал со всей решительностью, на какую был способен. Его враги будут посрамлены. А король… Что король? Граф преподнесет ему такую наживку, на которую клюнет даже самая обожравшаяся рыба. Гастаний же сейчас на перекормленного карпа не похож. У него столько врагов, ищущих королевской головы, что он заглотнёт приманку не раздумывая. Во всяком случае, так должно быть, ведь сейчас на стороне незаслуженно пострадавшего графа, сам Бог. Что там нёс этот выживший из ума монах?.. Воздаяние никого не минует? Может, в этом он и прав. Остальное – полнейшая чушь.

Глава 24.
Есть ли зверь хитрее лиса?

Сложно, если вообще возможно, понять, что творится в головах людей обличённых властью. С одной стороны – люди, как люди; едят, спят, некоторые даже на любовь способны, или упорно считают себя способными. И часто ведь говорят вещи правильные, порой заслушаешься. А как доходит дело до дела, так начинается свистопляска, хоть святых выноси. Впрочем, не всё настолько трагично, и некоторые ходы сильных мира сего вполне себе предсказуемы. Иначе мир не протянул бы и года: властители перегрызли бы друг другу глотки, а заодно отправили бы за грань бытия неисчислимую уйму народу.
Собственно, именно на свои аналитические способности, на умение предсказать, какой следующий шаг способен совершить коронованный бородавочник, и надеялся некий дворянин, имеющий о себе, любимом, чрезвычайно высокое мнение. Справедливости для всё-таки стоит заметить, что в плане оценки своего казуистического разумения он не очень и ошибался. Умён был, лихоимец, изворотлив. Однако - не очень, самую малость, но всё же – он ошибался.
Как он рассудил; у короля, у Гастания третьего, нежданно-негаданно, во время довольно успешной внешней войны, вдруг выросла, точно мухомор на грядке, ядрёная оппозиция. И такой она оказалась не передаваемой ядовитости, что просто сделать вид, будто её не существует вовсе, никак не удастся. Чревато такое наплевательское отношение несварением, заворотом, сгущением крови и летальным исходом. К подобному выверту судьбы Гастаний, по скромному разумению графа Тасского, покуда душевной тяги не имел. И каждый день неизвестности – где скрывается опальный герцог? Каковы его силы? Кто у него в ближайших союзниках, а кто просто сочувствующий? – увеличивал шансы Анхольма Таульгарского, выбраться из общей заварухи победителем.
Тут интригана-графа мороз пробрал. Мести со стороны недоброго сердцем Анхольма он всерьёз опасался. Конечно, тот ещё, свинья такая, ни ухом, ни рылом, о роли Тасского в политическом спектакле со стрельбой и поножовщиной не осведомлён. Это радует. Но ведь вдруг сведает? Ну, как-нибудь случайно. Нет, такого характера дела на самотёк пускать нельзя. Легкомысленно это, и чревато утоплением его, графа, в выгребной яме. Уж про богатую фантазию Таульгарского в таких вопросах весь Континент наслышан.
«Исходя из выше перечисленного, - аккуратно выводил граф худо очиненным пером. – И из соображений верноподданнических…»
- Может, - куснул он пёрышко, - аргументы местами поменять? «Верноподданнических» на самый перёд поставить? Есть ещё бумага? – слуга отрицательно мотнул головой. – Нету? Печально. А… итак сойдёт. Сочинительствуем далее. А тебе потом дюжину горячих выпишу. Что, не мог больше листов спереть? И не ври мне, что ты их купил.
Слуга надулся, но спорить не рискнул. Граф, скотина, может опять в нос влепить. Что, при состоянии теперешнем драгоценного нюхательного органа, ну совсем никак не желательно. Им даже шмыгать больно. Он приложился к покорёженному шкапу и притворился, что его вообще рядом нет. Мудрое решение бывалого в ситуациях человека.
Письмо текло далее.
«Ваше, мать вашу,  - с купюрами, конечно, - величество. Беру на себя всю ответственность за приключившуюся неудачу». Граф, когда надо  умел быть самокритичным. «Признавая свою вину, меру, степень, глубину… Про июль не напоминаю, но…». И далее по списку.
Граф умел быть убедительным не только на словах.
 И король это письмо получил.
Барон Гиава и генерал Пуль при распечатывании пакета присутствовали. Они и выдержали первый шквал. А потом…
- Ваше величество, - барон обрёл голос не первым. Генерал, военная косточка, раньше взял себя в руки. Но Гиава – дипломат, ему и рот раскрывать. – Графа стоит пощадить. Пока…
Генерал, которого бередили мысли о фельдмаршальстве, а там, коли Господь благословит и о, - страшно вымолвить, - обретении звания генералиссимуса, - разумно засунул язык глубоко в штаны. Но головой покивал энергично.
- Он, - вещал хитрый барон, - вам такие сведения предоставил, что вы, ваше величество, сумеете уберечь в казне…
- Сколько? – возбудился Гастаний.
- Пять тысяч. Минимум – пять тысяч.
Деньги решают практически всё. Его величество снова погрузился в изучение полученного документа. Барон Гиава и генерал Пуль забыли как оно вообще – дышать. Власть, как она есть, и пиетет к ней, этой парочкой не обсуждались.
Гастаний надолго замолк. И не просто замолк. А превратился в некое подобие статуи. Король был умён. Граф Тассский на это и рассчитывал. Он не знал одной мелочи; на это же рассчитывали ещё двое - очень хитрый герцог, и один тупой северянин, которого все считали недочеловеком.
- Граф пройдоха известный, - выдал Гастаний то, что было у всех на устах.  – Барон!? – Гиава нашёлся тут же. Ну, ещё бы. – Генерал, - этот даже кружку с вином уронил, как желал отметиться. – Делаем следующее… – Ну кто бы сомневался в талантах государя. – Генерал? Нам нужна осада. Никакого штурма мы предпринимать не станем. Всего лишь обозначим серьёзность намерений. Неделя. Вы способны мне это обеспечить?.. Всего неделя. Мы не позволим усилиться гарнизону Криста. Припугнём малодушных, что готовы отложиться от меня. Пощекочем нервы герцогу. Проведём разведку сил и… дождёмся прибытия ватаги «Шерстистого носорога». М-да… и нужно будет организовать тайное проникновение в замок. Чёрт с ним, с герцогом, но северяне должны быть ликвидированы до появления под стенами Криста их земляков.
Будучи человеком военным, генерал тут же обнаружил в плане Гастания неисчислимое множество прорех. Но, с некоторых пор Пуль сделался и политиком. Потому, из осторожности, указал его величеству лишь на одну.
- Сам я в тех краях не бывал, - начал он издалека. – Замка Крист в глаза не видел. Говорят, велик размерами. – Гастаний озабоченно поджал губы. Да, Крист – не голубятня. – Отправить внутрь такой цитадели людей, не имея даже приблизительного плана внутреннего устройства крепости, - обречь их на смерть, без малейшего шанса на успех задуманного. Нужно хотя приблизительно представлять, где квартируют нордманы.
Уголки рта Гастания растянулись в некоем подобии улыбки. Глаза же при этом остались холодными, как у змеи.
- Тут нам и пригодится наш скользкий, как угорь, друг. Барон, - Гиава вскинул голову, точь-в-точь, как боевой конь, заслышав звуки трубы. – Составьте письмо от моего имени графу Тасскому. Пусть оно будет благожелательным. Напишите, что неурядицы между нами разрешились к взаимному удовлетворению. Н-да… и добавьте, что я возлагаю на своего верного… гм… подданного, чтоб ему от геморроя сдохнуть, - дипломатическую миссию. Я отправляю его на переговоры с мятежным герцогом. Пусть всё разнюхает и, заодно уж, составит как можно более подробный план внутренних помещений. Не думаю, что йотуны, дьявол бы ух приголубил, проживают в казармах вместе с солдатами гарнизона. Скорее всего, их поселили рядом с жилыми комнатами господ. Во всяком случае, таковая вероятность имеется.
- Заскулит наш граф от такой-то чести, - хохотнул генерал Пуль. – Представляю его кислую рожу, когда он получит это письмо.
- Плевать, - бодро заявил король. - Мерзавец сам виноват.
Составление индульгенции, а быть может и смертного приговора у барона Гиавы много времени не заняло. Уж в чём в чём, а написании разных казуистических бумажек сей достойный муж поднаторел. И уже к вечеру этот документ был доставлен в руки «прощённого» высшей волей интригана. Тасского чуть удар не хватил, когда до его мозгов дошла вся суть монаршего повеления. Он без сил опустился на постель. Проклятый листок выпал из ослабевшей руки и мягко, неспешно, чуть ли не вальяжно спланировал к ногам раздавленного, как червь, дворянина. Слуга маячил рядом, сохраняя каменное лицо, но внутренне почти ликуя; наконец-то кому-то удалось сбить спесь с этого чванливого хлыща.
- Бородавчатый уродец возжаждал моей смерти, - едва слышно проговорил граф. – Может сбежать, а?
- Поздно, - сокрушённо сказал лакей, опасаясь напомнить графу, что тот запутался в собственных тенётах. – Я ведь не один прибыл. В сопровождении четырёх драгун. От них не сбежать.
- Так, что теперь… - Тасский едва не плакал. Небритые его щёчки мелко тряслись, рыхлый подбородок часто подрагивал. – Неужто ехать в Крист? К самому дьяволу в зубы.
Лис почувствовал, что его переиграли. Нет, драгоценную шкурку с него ещё не сняли. Да и с ножом ещё никто не приступал. Но в ловушку, сильно смахивающую на стальной капкан, он уже угодил. Прострадав большую часть ночи, только к самому утру, он забылся тревожным сном. Никто так и не узнал, какие кошмары одолевали потомка знатного рода, но судя по суетливому подёргиванию барских ножек, снилось ему нечто малоприятное. Граф поскуливал, закрывал мордашку ладошкой, пускал слюну на подушку и бежал… бежал. Пробудился Тасский с ощущением, что незнамо как завербовался в армию рядовым и его тут же отправили в многомильный марш-бросок.
Но всё же новый день принёс некоторое облегчение. Совершая утренний туалет, граф обнаружил, что уже способен кое-как соображать. Ещё не ясно, ещё с большим трудом, но в его голове стали ворочаться кое-какие мыслишки. И первая из них была: «Посольство, оно ведь лучше, чем армейская лямка».
Скушав завтрак, с неожиданно прекрасным аппетитом, должно сказалось ночное пешее путешествие в сонном царстве, граф обнаружил, что готов к поступку без малого героическому.
- Письмо королевское подай, - повелел он слуге. – И сделай хоть примочку на нос. Смотреть противно.
Итак, его светлость принял эпистолу с монаршей волей, рукой почти бестрепетной, даже подивился слегка: чего это он вчера так расстроился. Едва до разлития желчи дело не дошло. Не-ет, это не хорошо. О здоровье заботиться надо. Оно, здоровье, ему ещё ой как пригодится. Сейчас Тасский снова собрался жить очень долго. И обязательно счастливо. Вот только выполнит поручение короля, снимет с шеи удавку монаршего «прощения» и снова…
- Долго рассиживаться собираетесь, граф?
Тасский вздрогнул от неожиданности. Рядом с его столом возвышалась фигура в форме драгунского капитана. Фигура была обширна во все стороны и не произвела на графа приятного впечатления. «И рожа в шрамах, - не довольно подумал его светлость. – И взгляд… слов-то не подобрать сразу, какой взгляд. Как у живоглота. Истинный бог, так».
- Я обязан доставить вас в замок Крист ещё сегодня. Дождаться вас. И вернуть, - тут он недобро усмехнулся, - ваше драгоценное тельце его величеству, по возможности в целости и сохранности.
Граф кисло поморщился, однако возмущение постарался сдержать: не досуг сейчас воспитывать армейских грубиянов. После, как-нибудь. После. Пока, стоит подумать под каким соусом подать герцогу Анхольму Таульгарскому королевское предложение о перемирии. Подать так, чтобы своевольный аристократ собственноручно не вышвырнул графа за порог, как обгадившегося котёнка. Второго провала король точно не простит. И,  - Тасский был абсолютно уверен, - эти вот охраннички-кавалеристы незамедлительно переквалифицируются в палачей. Но, граф сумел взять себя в руки. Он ни какой-нибудь простак. Он хитёр. Хитрее лиса. А если в лесу звери хитрее рыжего пройдохи? Уж точно не такие вот дуболомы, как этот капитанишка.
- Едем, прямо сейчас, капитан, - граф скомкал салфетку, которой вытирал жирный рот и отшвырнул её в сторону. Но тут очень аккуратно, с показным почтением свернул королевское повеление. Пусть солдафон видит, как он относится к письму с королевской печатью. – Долг - прежде всего.

Когда поздним вечером того же дня герцогу Анхольму доложили, что в замок Крист прибыл посланец короля, его сиятельство остался поразительно равнодушным. Отложив перо, - несмотря на поздний час Анхольм работал, писал письма имеющимся союзникам явным и скрытым и проверял шпионские донесения, - он сложил кончики длинных пальцев и тихонько промурлыкал нечто, лишённое мелодии. Потом произнёс неопределённое «хм» и поинтересовался, легла почивать леди Элайна. Получив ответ, что хозяйка замка всё ещё наверху, разбирает «летучую» почту, герцог отдал распоряжение принять посланника…
- Кстати, как он представился? – Получив ответ, герцог удивлённо присвистнул. – Н-да… у его величества странное чувство юмора. Расположите графа в свободных комнатах третьего этажа. Эскорт… Он ведь с эскортом прибыл… Эскорт пусть разместиться в домах для приезжих торговцев на внешнем дворе. Внутрь, солдат короля не пускать. И… доложите леди Элайне, что… Впрочем, я сам к ней поднимусь.
Услышав новость, леди Элайна сдвинула на нос очки. Она их не любила, но в последнее время достойной даме стало трудно разбирать мелкие буквицы, а зачастую, просто каракули, которыми были нацарапаны донесения её «прикормленных шпиков».
- Тасский… Сам, значит, пожаловал. – При этом тёмные глаза леди Элайны нехорошо сверкнули. – Как думаете, друг мой, с чем сей перелётный гусь к нам заявился?
Герцог предположил, что королю требуется время, чтобы подтянуть войска к Кристу.
- Осада? – леди не была испугана.
- Возможно. Но, скорее блокада с попытками устранить нас.
- Согласна. Что предпримем?
- Встретим дорогого гостя со всем почтением. Пригласим к обеду. А после…
- После будет видно, - неожиданно резко леди Элайна оборвала его сиятельство. – Что Клоц?.. Справится?
Герцог пожал плечами:
- Думаю – да. Этот получеловек способен на многое. И если он справится, через неделю состоится генеральное сражение.
- То-то наши противники будут удивлены. Пожалуй, сочтут нас за умалишённых.
- Такое вполне возможно. Тем большим потрясением для них станет…
Леди Элайна приложила пальчик к губам:
- Тише, друг мой. Ещё не время. – Герцог прикусил язык. – Я бы могла быть и более оптимистичной, но тётушка Роза с её добровольным помощником…
- Нордманом-анимистом?..
- С ним. Вот ведь снюхались два одиночества, - лёгкая усмешка тронула красиво очерченные женские губы. – Они всё ещё не дают твёрдого ответа. Хотя и обнадёживают, мол, шансы есть.
«Шансы есть»!.. Как бы Анхольму хотелось услышать другое. Ему нужна была уверенность. А, как раз её-то и не было. Исход всего предприятия, сама жизнь каждого из заговорщиков напрямую зависела от успеха двух северян. Совладают ли?
- Клоца нужно будет позвать на обед с посланником.
Это заявление леди Элайны оказалось для Таульгарского полной неожиданностью.
- Нордмана пригласить для участия в дипломатической беседе!? Какой с него прок?
Хитрющая дамочка не нашла нужным отвечать. Одно было ясно – всех их завтра ожидает большой сюрприз. До всяких каверз Элайна была великой охотницей. И толк в них разумела. Она просто не могла упустить такой случай. Лис ещё не знал, но ему предстояла встреча с хищником, которому было под силу обставить целую стаю таких, как он, даже во главе с самим Гастанием.

Глава 25.

Косвенная улика.

Приглашение позвенеть саблями было для Клоца полной неожиданностью. Вчерашний день он просидел за ландкартами этой части Континента, пытаясь проложить наименее безопасный маршрут до побережья. Потом ломал голову, как отыскать контрабандистов, чтобы переправиться через пролив. Это стало необходимостью с тех пор, как флот Гастания перекрыл порты и старательно утюжил воды у всех мало-мало пригодных для швартовки судов бухт и бухточек. Чёртов его величество Гастаний к войне относился серьёзно и в морской блокаде толк понимал. Чуть позже обозначилось ещё одно обстоятельство – выяснилось, что Барги необходимо остаться в замке. Их совместная работа с тётушкой Розой оказалась многообещающей. И было бы неразумно её прерывать на данном этапе. Не сказать, чтобы подобное известие огорчило Клоца. В конце концов, отсутствие мага в предстоящей ему встрече не являлось, чем-то решающим. Как и отсутствие жреца. Стяг ведь был сохранён. Вот, что главное. Ну и добраться до места. Но как раз с этим и выходила досадная закавыка. И даже не в самом маршруте; Клоц не знал самого места. Он даже не знал, на каком берегу окаянного пролива оно должно находиться. И это начинало нервировать.
Тут в дверях, занимаемой нордманами комнаты, и возник герцог Анхольм Таульгарский, собственной персоной. Багорольд кинулся придвинуть высокому гостю кресло, но тот вежливо отказался. И с порога предложил Клоцу оживить день сабельным перезвоном.
- Вы тоже можете присутствовать, - дозволил он молодому жрецу.
На слова лейтенанта, что тому надо бы в путь собираться, герцог ответствовал, что на сегодня его отправка отменяется.
- Отложим до завтра.
 И по тону Клоц понял, его ожидают не только физические, бодрящие тело упражнения.
Саблю полковника лейтенант не взял – не тренировочное оружие. Удовлетворился северянин плохонькой, дурно наточенной сабелькой, что протянул ему мальчишка, исполнявший при герцоге должность оруженосца.
На маленьком дворике, куда из-за высоких стен солнце практически не доставало, они и сошлись. Место это, выбранное явно не случайно, насторожило лейтенанта. Не для урока фехтования он был сюда приглашён. Это место больше подходило для разговора не терпящего чужих ушей. Однако начал Анхольм всё-таки с фехтования. Отсалютовав противнику, он сделал стремительный выпад. Багорольд, естественно увязавшейся за парочкой «дуэлянтов», только пренебрежительно усмехнулся. Он-то, уже поднатасканный лейтенантом в сём необходимом для наёмника деле, знал, столь примитивным приёмом доппельгангера никак не зацепить.
Клоц и с места не сдвинулся, концом сабли, играючи, он отвёл клинок нападавшего и тут же под невозможным для простого смертного углом, ударом шпажным, никак не сабельным, атаковал герцога. Никто и моргнуть не успел, как холодная сталь уже «ласкала» шею Таульгарского. Тот чертыхнулся и кивком признал мастерство северянина. И, заодно уж, собственную медлительность. Однако его сиятельство был упрям и прогонял «наставника» добрую половину часа. По итогам он получил с дюжину условно смертельных ранений и несколько обидных шлепков плоской стороной клинка по мягкому месту, спине и затылку. Юнец Багорольд, потерял интерес к поединку уже минут через пять. Он присел под стеной и, кажется, задремал. У герцога изначально не было шансов. Пусть Клоц, по необъяснимым причинам, спотыкался о ножны, когда они висели у него на поясе, но стоило ему их отцепить и нордману не нужно было даже обнажать клинок, чтобы указать любому нахалу его место. Что, кстати, он и показал нахрапистому аристократу, прервав его последнюю отчаянную атаку шлепком ножен по его щеке.
Наконец, взмокший и злой, как чёрт, герцог, признал свою полную беспомощность и остановил тренировочный поединок.
- Хватит, - взмахнул он руками. – Видит Бог, с меня хватит. Вынужден признать, господин лейтенант, что я в жизни своей не встречал более грозного соперника. Клянусь честью. – Клоц лишь скривил лицо, прикрыв левый глаз. Похвалы на него не производили впечатления. Собственно, как и хула. – Я начинаю подумывать, - продолжил герцог, утирая лицо, поданным оруженосцем полотном, - предложить вам покинуть ряды наёмников и поступить на службу ко мне.
О, как! Вот они и подкрались, ожидаемые неожиданности.
- Конечно, после того, как вы и ваши люди полностью выполните свои контрактные обязательства.
- Я готов рассмотреть предложение, - неожиданно для всех присутствующих и прежде всего для самого себя заявил Клоц.
- Вот как…
К такому повороту в беседе Таульгарский явно не был готов. А несчастный Багорольд и вовсе утратил дар речи, и глупо раскрывал рот на манер большущей рыбины, выброшенной на берег.
Шевельнув бровями, Клоц подтвердил: да – так.
- Я намерен восстановить ватагу «Седого йотуна» и уйти. Стальной Круг вряд ли примет меня. Ни один и северных родов никогда не сделает меня равным своим сыновьям. Багорольда – примут. Он далеко пойдёт. Я об этом позабочусь. Но сам Клоц… Клоц-недочеловек, таковым и останется, по крайней мере, на Севере. Самое большее, на что я могу рассчитывать – это продолжать служить в ватаге и, возможно, быть произведённым в капитаны. Лет через двадцать… если доживу до этого счастливого момента.
Жрец поначалу хотел возразить, но потом прикусил язык: Клоц был прав. Прав во всём. Двенадцать членов Круга никогда не примут полукровку-доппельгангера. Скорее они отправят его в самую задницу мира, в надежде, что он там околеет, а им не придётся марать рук для своеобразного решения его проблемы. Юнец вдруг почувствовал острую резь в глазах. Он только сейчас, в этот самый миг понял, насколько одинок лейтенант Клоц. Одинок почти безысходно.
- Я бы тоже, - вдруг заговорил он нетвёрдым, чуть дрожащим голосом. – Я бы тоже на месте лейтенанта, рассмотрел предложение.
Клоц уставился на жреца, как на самую чудную на всём Континенте зверушку. Ничего себе денёк начался! Страшно подумать, чем завершится.
- Что ж, - заговорил герцог уже гораздо увереннее. Ещё бы, он и не рассчитывал получить поддержку со стороны кого-то из нордманов. – Тогда, по завершении нашего общего дела, я могу присвоить вам звание майора… для начала. Мне безразлично ваше происхождение, лейтенант. Тем более я наплюю на условности когда… - тут он несколько замялся.
- Когда вы станете королём, - решил помочь собеседнику Клоц. Герцог нехотя кивнул. – Вы так сильно хотите им стать?
- Не жажду. – Анхольм отвёл глаза. – Но стану. И когда это произойдёт, я бы хотел видеть рядом с собой людей проверенных и… - Снова заминка. – Хотелось бы думать – верных. Для вас, юноша, - он бросил быстрый взгляд на Багорольда, - тоже найдётся дело. Я не тороплю вас. Как не потороплю и вашего друга анимиста. Ему я тоже намерен, кое-что предложить.
- Майор? – Клоц попробовал это слово на вкус, но герцог понял его по-своему.
- Пока. Я подчёркиваю – пока. Я рассматриваю именно такой вариант. Но… окончательного решения я ещё не принял. Возможны варианты.
- Майор. На данный момент меня это устраивает.
- Хорошо. Тогда сегодня вам предстоит одно испытание. Не уверен, что вам оно придётся по сердцу, однако же, я не советовал бы вам, лейтенант, давать задний ход.
 Клоц обратился в слух.
- Вам предстоит официальный обед.
Герцог оказался прав, Клоцу это вовсе не пришлось по вкусу. Однако Анхольм напирал:
- Леди Элайна настаивает на вашем присутствии. Лично – настаивает. И просит вас проявить осторожность в обращении со столовыми приборами.
Что сказал Клоц цитировать нужды нет. И так понятно.
Столовые приборы!
Из всего бесчисленного ряда серебряных побрякушек, что раскладывали на столе вымуштрованные лакеи, Клоц умел распознать и с грехом пополам пользоваться только ложкой, вилкой – худо-бедно и ножом. Но не теми игрушками, что обычно оказывались перед ним во время, мать их, обедов, кои устраивали садистки-хозяйки. Самые лютые недоброжелательницы всех добропорядочных лейтенантов с Севера. А ножом настоящим, вроде того, что сейчас прятался под его правым рукавом, так и вообще не моги, ни куска мяса наколоть, ни хлеба покромсать.
- Проявить осторожность со столовыми приборами, - кисло промямлил он.
- Да, господин лейтенант. Сделайте милость.
- Хорошо. Не буду брать в руки нож для сыра или для чего там вообще нужны эти сверкающие безделушки.
- Вот и прекрасно. – Герцог улыбнулся. – В путь вы отправитесь завтра. Внесите коррективы в свои планы.
Легко сказать «внесите коррективы». Клоц и внёс  бы с радостью, будь у него хоть тень плана. За невозможностью ответить хоть как-то вразумительно, он просто пробурчал нечто такое, что можно было принять за любой ответ.
- Обед состоится в два часа дня пополудни, - герцог перешёл на деловой тон. - Перед ним вам предстоит сделать ещё кое-что…
Рыться в чужих вещах. Для многих – дело не самое приятное. Однако Клоц никаких душевных терзаний от подобных действий не испытывал. Отправив Багорольда занимать досужими разговорами слугу некоего приезжего господина, он вскрыл замок и проник в комнату гостей. Лейтенант внимательно осмотрелся. Он не спешил. Из цепких лап Багорольда жертве не ускользнуть. Слуга ныне вкушает насущный хлеб, где-то на кухне, где его развлекают беседами необъятный словоохотливый тип и пара сдобных поварих. Что до благородного господина, чей багаж северянину предстояло прошерстить, то им вплотную занялась тётушка Роза. Улизнуть же от этой дамы, вообще, вряд ли представлялось возможным. Тут дорогому гостю не особо помог бы даже острый приступ дизентерии.
Итак, что же он должен найти? Герцог сказал – всё, что вызывает подозрение. Подозрение? Да его у Клоца вызвал весь багаж: очень уж он был мал у приезжего дворянчика. Какой-то потрёпанный сак и всё. У слуги свёрток с вещами был более объёмистым. Разве такое бывает, без особых на то причин? Мгновение поколебавшись, лейтенант решил начать со свёртка. Внимательнейшим образом изучив узел – дело тонкое, его потом повторить следует, - он аккуратно его развязал. Тряпку, таяющую под своим покровом пожитки дядьки с расквашенным носом, тоже нужно было снимать ни абы как, а с особым бережением. Если в спешке это проделать, то потом, поди, сверни, как оно было. Обыск – дело тонкое, в нём мелочей нет, и спешки он не терпит. Клоц настроился на продолжительную, можно было бы сказать – методичную работу, если бы он знал такие заумные словеса, - но всё вышло, как-то очень быстро. Только тряпица с горки одёжки была снята, как лейтенант увидел лакейский дорожный кафтан.
- Попался, сучонок, - злости не скрывая, сказал Клоц, с трудом сдерживая себя, чтобы не кинуться на поиски того, кому принадлежал это тряпьё.
Взяв себя в руки, нордман выпустил воздух через плотно стиснутые зубы; обыск можно было завершать. В руках лейтенанта ватаги оказалась крайне важная улика. Кафтан? Да, всего лишь кафтан. Вот только цвета, прибывшего с посольством графа, были белый, изумрудный и тёмно-синий. А эта лакейская шкурка оказалась чёрной с серебром и тремя лиловыми полосками на рукавах.
Провалами в памяти нордман не страдал. Ему тут же припомнилось, что выболтали с перепугу не состоявшиеся убийцы герцога и трёх наёмников. Дела с ними вёл некто в одежде цветов… Позже выяснилось, что баронесса Бронз, в вопросе о покушении невинна, аки херувим. Зато всплыло несколько занимательных имён и среди них имя графа Тасского. Совпадение? Очень может быть. Но то, что именно граф прислан в Крист его величеством, уже вызывает подозрения. Гастаний мстителен. В его духе принудить провинившегося царедворца таким способом загладить вину. Клоц поморщился – ничего конкретного… Но потом была слежка... Драбанты молодцы – обнаружили, нейтрализовали, допросили, упустили. Х-хе, до чего понятливые ребята. И теперь вот это. Клоц, подавляя неожиданно возникшую брезгливость, упаковал тючок. Глянул со стороны - не отличишь от того, как было. К хозяйскому шмотью он даже не прикоснулся. Уже не зачем.
Да, улика опять косвенная. Но… Их уже столько, что и дурак способен догадаться, кто есть кто в этой тухлой истории. Не совладав с чувствами, лейтенант по-волчьи клацнул зубами. Лакей не избавился от кафтана: жадность? Не-ет. В этом маскарадном костюмчике он общался с лихими людьми. Именно в этом образе они его знают. И, стало быть, его хозяева – граф, а теперь и король, - готовятся вновь использовать своего холуйствующего арлекина. И, вот об этой мелочи, герцог и хозяйки замка Крист должны узнать незамедлительно.
Только приоткрыв дверь и выставив ногу в новом ботинке за порог, Клоц столкнулся с ней.
- Башмачник у нас умелец знатный, - произнесла Патриция, от чего-то буравя взглядом каменный пол.
- Угу, - мудро изрёк полярный оратор. – Ты… Вы… чего здесь?
- Слежу, чтобы никто чужой не потревожил и вообще…
- А… - продолжил витийствовать Клоц и заткнулся, пламенея ушами.
- Поговорить не хочешь?
Лейтенант двинул кадык вверх-вниз, давая понять, что к дельному разговору со всякими дамочками он, вот завсегда, и даже прямо сейчас…но – дела. Как ни странно, она его поняла.
- Может, вечером. – Кивок, который вполне можно было обозначить, как судорожный, был ей ответом.
- После обеда?
- Ну…
 - Ты замечательный собеседник. – Клоц развёл руками, и, улучив, момент полностью перебрался в коридор.
- Надо… - хрипло заговорил он, прикрывая дверь. – Кхм-кхм… Надо отыскать герцога или мать вашу… Э-э-э… Леди Элайну, имею в виду.
- Да поняла я, - Патриция всплеснула ладошками. – Пошли уж, горе ты моё, мать мою искать.
Клоц покорно подчинился и пропустил дамочку вперёд.
- А рядом пройтись – смелости не достаёт? Ладно, не бери в голову.
Она говорила ему «ты», и отчего-то грубияну нордману, совсем не хотелось её поправлять. Пусть тыкает, зараза такая, и пусть подольше.
Леди Элайну они отыскали не сразу. Уже по привычке взобравшись на самый верх башни, они, к удивлению своему, её там не обнаружили.
- Куда теперь? – озабоченно осведомился Клоц.
- Вот ты всё-таки грубиян, - получил он неожиданный выговор. – Нет бы воспользоваться моментом и побыть наедине с девушкой, которая тебя с ума сводит. Или не свожу?.. – Её тёмные глаза хитро сверкнули. – Не свожу?
Пришлось сознаваться, что, да – сводит. С самого первого дня. С того момента, как увидел – сводит. А потом чуть не умер, когда она… того самого… с жука на высоте… И ещё пришлось сказать, но это уже далось легче, что теперь он Барги-анимисту по самый гроб жизни обязан за ту виверну.
- Барги, он знаете…
- Знаешь…
- Знаешь, какой… наш Барги. Он маг, каких мало. Он…
- Ты со мной сейчас о чародеях говорить собрался?
Клоц заткнулся. Он впервые ощутил в себе страх. Такой страх, от которого коленки держать перестали и ладони вспотели. И отчего-то захотелось поцеловать эту колючую насмешницу. И сделать это не так, как с безымянной шлюхой в солдатском борделе, а так… так, чтобы… чтобы…
- Я видимо не дождусь, когда этот недотёпа насмелиться хотя бы руку тебе поцелуем измусолить, дочь моя.
- Мама! – вскричала Патриция с укоризной. – Ну почему именно сейчас.
Неслышно вошедшая леди Элайна пожала плечиком:
- Надоело под дверями торчать. Наблюдать за влюблённым растяпой забавно, слов нет, но дела не терпят. Потом поворкуете. Ну? – резко перешла достопочтенная дама на деловой тон, - что удалось разнюхать?
Клоц плотно зажмурился. Некоторое время он так и стоял, не шевелясь, ругая себя последними словами. До чего дошло – не услышал стука дамских каблучков по ступеням лестницы. Позор. Истинный позор. Только бы свои не прослышали. Засмеют. Впрочем, лейтенант, вдруг осознал это с кристальной ясностью, - его итак засмеют. Да, терять уже нечего.
- Леди Элайна, - обратился он к усмехающейся хозяйке голосом почти не выдающим волнение, - кое-что я нашёл. – Коротко, по-военному, рассказал лейтенант о том, что таскал с собой слуга королевского миротворца.
Леди Элайна выслушала со вниманием.
- Косвенно. Всё косвенно, - проворчала она недовольно. – Однако рисковать я не имею права. Тронулась лавина. Уже не остановить. Лейтенант Клоц… Вы только что перестали быть пешкой в чужой игре.
- Я не силён в шахматах, мадам. Не поясните: кто я теперь?
Она посмотрела ему прямо в глаза. Клоц взгляд выдержал.
- Пока не знаю… - уклонилась она от ответа. – Всё решит твоё скорое путешествие.

Глава 26.

У леди на обеде.

Постоянная, не знающая удержу трескотня хлопотливой хозяйки, графа Тасского утомляла несказанно. Ему уже час, как не более, хотелось прихлопнуть эту неумолчную погремушку. Прихлопнуть не только без жалости, а даже с некоторым наслаждением, как опостылевшую муху. Но он мужественно выдерживал шквал словесной мути, исхитряясь вылавливать в нём ценнейшие перлы сведений. Тётушка Роза, так, кажется, её звали, выбалтывала всё, о чём он бы её ни спросил. Дура-баба, хоть и дворянских кровей.
При первом моменте знакомства, граф, был грех, даже подумал, что за такой неплохо было бы и приударить. Широкое платье не могло уберечь от опытного взора достоинства фигуры тётушки. А уж глаза!.. На них Тасский внимание обратил в очередь далеко не первую. Уж очень открытым был лиф. Но, когда обратил, даже несколько озадачился и проявил неучтивость, пропустив мимо ушей дюжину её вопросов, выплеснувшихся менее чем за минуту.  Её глаза графа заворожили: голубые… или нет?.. Скорее с долей светлой зелени. Но вот она наклонила голову и цвет снова поменялся. Теперь в них явно пробивались оттенки молодого мёда. Наваждение – не глаза. Хоть влюбляйся. Ещё бы молчать умела.
 Однако тётушка Роза о тишине имела представления самые смутные. Молола она языком без устали, таская несчастного посланца по каким-то путанным-перепутанным замковым коридорам. Тасский давно уже заблудился, и в нём стало крепнуть подозрение, что они, как-то незаметно покинули пределы Криста и теперь бродят, в каком-то лабиринте, расположенном неизвестно где, неизвестно когда. Того и гляди из-за следующего угла появится мифический минотавр. Даже страшно сделалось, вдруг - хышник, а он только при шпаге. Придётся в таком непредвиденном разе, тётушку ему скормить. Не самому же, право слово, погибать, защищая эту занозу. Однако граф не зря почитал себя за человека ума острейшего, способного извлечь пользу практически из любой ситуации. И тут он не сплоховал. Тонкими намёками – и не определить, что штаны увлажнились и сердце паническую дробь выбивает, – он стал выводить клушу на темы ему интересные. И часа не прошло, как граф был сопровождён к комнатам, где жили варвары-нордманы. Тётушка не скрывала своего презрительного к ним отношения. А так же бестолковая клуша – ну клуша и есть – растолковала Тасскому в подробностях, как из этой части Криста выбраться на свет божий.
Граф возликовал. Обладая цепкой памятью, он был совершенно уверен в том, что после обеда, кстати, жрать уже хочется до бульканья в аристократическом пузе, он, на досуге спокойненько нарисует план помещений, выполнив пожелание бородавчатого монарха и генерала Пуля. Гм, правда, существовала вероятность, что два этих прохвоста, устранение нордманов опять свалят на него. Однако обстоятельство это графа не встревожило. Лакей кафтанчик свой не утратил, значит, будет, кому руки марать.
В общем и целом, Тасский посчитал экскурсию удачной. Ноги бы ещё так не гудели, после преодоления бесконечных лестниц. Но ради блага королевства он был рад принести такую жертву. Как и рад был избавиться, наконец, от тётушки Розы на пороге отведённых ему апартаментов.
- Не забывайте, граф, - прощебетала она на прощание, - ровно в два часа будьте готовы. Я пришлю за вами слугу.
Граф нашёл в себе силы в поклоне поцеловать ручку дамы, невероятным усилием воли сдерживая позыв тут же её придушить.
Облачаться в нечто, соответствующее предстоящему событию, пришлось самому. Только дьявол знал, где черти таскают этого проклятого лакея. Совсем от рук отбился, падаль подзаборная. Граф несколько раз грязно выругался. Определённо настала пора избавляться от обнаглевшего слуги, сделавшегося увесистым довеском. Чуть позже он обязательно всерьёз задумается над этим вопросом. Конечно, в таких делах промедление – штука опасная. Возможны всяческие осложнения. Чёрт, как будто сейчас всё просто. Однако обстоятельства учитывать необходимо. Графа не отпускали подозрения, что его величество, с его непреодолимой тягой к подковёрной возне, и в этот раз поручит устранение нордманов именно ему, несчастному Тасскому, а не людям генерала Пуля. Чего душой кривить, сам граф сделал бы именно так. Потому со слугой ещё рано прощаться. Придётся потерпеть некоторые неудобства. Скажем, самому натягивать панталоны и взбивать жабо. Какие ещё, практически, непереносимые трудности, ему предстоит преодолеть страшно даже вообразить – лично менять дорожные сапоги на соответствующие случаю туфли. Но граф, человек мужественный; он стерпит всё и выйдет из этой маленькой войны триумфатором.
Вот только пережить обед. И дело это, далеко не пустячное.
Любой дипломатический завтрак, обед или ужин – это не простое набивание чрева изысканными деликатесами. Это сражение. И жертвы подобных сражений бывают вполне себе реальными. Сколько именитых господ распрощалось с миром сущим загнувшись каралькой от… несварения. Несварение! Ох, уж это извечное проклятье всех дипломатов.
И тут графа вдруг прошиб холодный пот. Припомнились ему всяческие неясные, непроверяемые слухи о некоем увлечении одной из хозяек Криста. Поговаривали, что леди Элайна большая мастерица устраивать подобное несварение. И так ловко она это умела проделывать, что по сию пору ни у кого не нашлось ни единого доказательства её причастности к некоторым таинственным событиям, после которых несколько врагов её дома, неожиданно для себя перепрыгнули грань, разделяющую земное существование и небытие.
- Ой, - пискнул граф, и, почувствовав приступ головокружения, присел на краешек постели. – Ой.
Душевное смятение посланника и ощущение  им некоторой слабости в членах понять было можно; ему предстоял обед с одной из самых искусных отравительниц Континента. Чувство голода, терзавшее чрево дипломата поневоле, исчезло мгновенно. Таким сытым он ещё ни разу в жизни себя не ощущал. А ещё его накрыл приступ необъяснимой бодрости. Хотелось скакать по горам, подобно разыгравшемуся козлёнку. С камня на камень. С камня на камень. Задорно этак… с риском свернуть себе шею. Да и плевать, лишь бы скорее и подальше от двух сумасшедших матрон, герцога-заговорщика и проклятых нордманов, которые, по слухам делают прекрасное жаркое из всяких случайно подвернувшихся им под руку графов.
Ох, тяжела ты доля дипломата!
Укрепившись духом до того, что смог самостоятельно на ногах стоять лишь слегка покачиваясь от дуновения сквозняка, Тасский принял для себя решение важнейшее: держаться за обедом с холодной вежливостью, вкушать с осторожностью, а буде одолеют его сомнения то и на правила вежества наплевать. Если для сбережения жизни своей бесценной, ему нужно будет проявить невоспитанность – он её проявит и плевать на этикет. Своя шкурка куда ценнее интриг всех земных властителей скопом.
Тут и появился слуга хозяев. Прямой, как кол. Чопорный. Вышколенный. Тасский даже обзавидовался; ему бы такого мажордома. А то вечно попадаются какие-то вахлаки, нечем и в свете похвастаться. Не-ет, вот уволит он своего нынешнего – как его там?.. Граф вдруг поймал себя на мысли, что даже не помнит, как зовут того, кто принёс ему огромное состояние. А, и не важно… Вот уволит он его подчистую, и заведёт себе именно такого, чтоб вся аристократия от чёрной зависти зубами заскрипела.
- Ваша светлость, - начал лакей. И голос-то у него был – не труба иерихонская, однако и не слаб. Глубокий такой голос, с точно выверенными интонациями. Нет, положительно, - чудо, а не слуга. Может, перекупить? – Вас приглашают отобедать на смотровой площадке замка Крист. Оттуда чудесный вид на многие мили окрест. Леди Элайна знает, что вы эстет, - тембр голоса запечного декламатора чуть потеплел. - И вы, безусловно, оцените местные красоты.
- К тому же на верхотуре нет посторонних ушей, - цинично хмыкнул Тасский, признавая, однако, всю разумность подобных предосторожностей. Высоты он не «пужалси» - дипломатов с верхотуры не принято ронять. Это однозначный «казус белли». Герцог на такое не пойдёт. Он, конечно, туп, как всякий офицер. Только и способен - солдатиков на карте двигать, да мечом махать. Мало – не идиот. В подковёрной войне, в которой истинно судьбы народов и решаются, по просвещённому мнению графа, герцог Таульгарский был наивнее младенца. По авторитетному мнению посланника,  самый гран - не дебил, но очень близко к тому. Граф вдруг ощутил прилив вдохновения. Герцог – вояка. Тётушка Роза – дура-хозяйка. Ей на кухне плошки чистить, да солдат ублажать, до кучи с немытой прислугой. Леди Элайна… Хрен её знает, кто такая, но и её он переиграть способен. Он – граф Тасский! Из таких ли перипетий с честью выбирался. Обед будет… Каким ему, графу, нужно, таким и будет.
Обретя уверенность, его светлость повелел:
- Веди. – А потом, умениями этого малого соблазнившись, не удержался – добавил: - Ты службу поменять не хотел? А то, гляди, я тебя к себе возьму. Двойной оклад даю. Без обмана.
Слуга солидно, как крепкий купчина прокашлялся и внушительно произнёс:
- Ваша светлость щедры, и служить такому господину великая честь. Коли не передумаете, то я – готов.
«Хм, - возникла подкрепляющая нервы мысль, - а дела-то, дела складываются образом наилучшим». Граф самодовольно выпятил губы. Хороший знак перед началом переговоров. Он бестрепетно шагнул в лифт, и вообще очень достойно выдержал подъём, только три раза схватившись за обшитую буком стенку, когда проклятый механизм скрежетал, как зубы самого владыки преисподней, в момент, в который Отец небесный вставлял этому охальнику очередной фитиль.
Верхняя зала, куда со всей значительностью выступил граф, оказалась удручающе пуста. Никого, кроме мальчишки слуги, который что-то тараторил по-птичьи, отчего нарушил всю торжественность этого мига. Тасский дал пострелёнку звонкого леща, и, повелев ему заткнуться, выдавил из себя только одно слово: «Веди». Нет, всё-таки эти провинциальные дворянки такие невежи. Неужели нельзя было лично встретить королевского посланника?
Этикет!!! Вы вообще слышали такое слово, рваные вы бабы?
 Тасский неожиданно озлился. Хотите грубо? Будет вам – грубо. Хотите войны. Будет вам война. Он вздёрнул подбородок. Сделал, зажатой в руке перчаткой жест «пшёл вон», и с достоинством шагнул в расположение вражеского военного лагеря.
Первой, на огромном балконе-террасе, его встретила тётушка Роза, будь она проклята. Граф-то готовился сразу начать словесный поединок. А тут… Все заготовки, остроты, тончайшие шпильки, весь арсенал гипербол, парабол, недомолвок и мыслей, выраженных исключительно движением бровей, всё пошло коту под хвост под взглядом этих не то голубых, не то серых, не то… Чёрт бы драл эту Розу, хоть бы с цветом собственных глаз определилась. Эта простушка, умудрилась обыграть прожжённого интригана и враля, ни сделав для этого ровным счётом ничего. Как говорят несчастные, кого Господь в мудрости своей низвёл до уровня прислуги: «И пальцем не пошевелив». Изобразив на лице, что-то приторно-вежливое, граф, заставил себя приложиться к ручке этой… этой… О, Создатель Небес и тверди, у него и слов не нашлось, чтобы выразить своё отношение к ТЁ-ТУШ-КЕ. Тётушка и есть. Хоть ногти чистые… гм… да и от рук пахнет приятно. Да, плевать, всё одно, он её ненавидит. И какое дьявольское помутнение на него недавно нашло? Как можно было почувствовать телесное влечение к… врагу?
Следующим был герцог Анхольм Таульгарский.
Вот бы когда разлиться красноречию графа Тасского. Уж он бы показал этому зазнавшемуся аристократишке, что быть родственником королей, ещё не означает иметь острый, подвижный ум, великолепные манеры и умение поставить на место любого нахала, не пересекая грани вежливости. О, как Тасский умел на ней балансировать; оскорблять не оскорбляя, унижать, уязвлять, стирать в пыль и при этом быть безукоризненно вежливым.
Однако невежа Таульгарский, лишь поприветствовал гостя и тут же отступил в сторону, якобы давая понять, что в сём доме он далеко не хозяин. «Трус!» - с презрением подумал о нём граф, не забыв при этом улыбаться и галантно раскланиваться. Дальше, приверженцу галантности, пришлось ещё тяжелее, ибо на его пути возник страшный человек. И как герой-граф ни крепился, а щёчками побледнел, и прямо взглянуть в глаза нордману, несмотря на всё своё мужество, так и не насмелился. Глазеть на лицо… О, господи, - лицо!? Рожа! Ласковей и не обозвать. Глазеть на кое-как высеченную их камня рожу северянина, графу, склонному к тонкому восприятию всего прекрасного, было совершенно невозможно. Нет, он решительно отказывался понимать; как вообще можно существовать, имея такую зловещую морду. «Всё-таки надо было тогда его прикончить, - подумал Тасский, деревянно раскланиваясь с этим подобием человека. – Хотя бы из соображений человеколюбия».
Клоц Брадобрей, надо отметить, тоже светом и теплотой не лучился. Стоявшая неподалёку, рядом с матерью, Пати, с трудом сдержала улыбку, видя, какое сильное впечатление нордман произвёл на «дорогого гостя». Граф Тасский, не выдержав должной паузы, требуемой для официального представления, буквально отпрыгнул подальше от Клоца – поближе к двум оставшимся дамам. Чёрт с ним, с политесом. Страшно ведь. Особливо становилось не по себе от одной мерзкой мыслишки, что холодным склизким червячком заползала в голове, заставляя сам мозг сжиматься до размеров горошины и противненько дрожать: «Только бы этот… этот, не пронюхал про графские шалости. Хрен с ним, с герцогом. С ним уж, как-нибудь. Люди почти свои. Но только бы не прознал северянин».
- Что-то вы бледны, господин граф. Хорошо ли себя чувствуете? – Патриция из своего амплуа язвительной умницы выходила редко и не охотно. Однако сейчас, повинуясь неласковому толчку локтем под рёбрышки со стороны улыбающейся маман, всё же, хоть и с опозданием, приняла вид скромной барышни. Тут уж Клоц ощерился во всю пасть: ибо Пати в этом образе смогла бы вызвать доверие только у… Да ни у кого, никакого доверия эта сумасбродка вызвать не могла. С трудом соблюла приличия и того с неё уже было довольно. Но, что было удивительнее всего, так это то, что казалось чванливый сноб Тасский ни шпильку в свой адрес, ни насмешливых взглядов Патриции вроде и не заметил.
Он весь подобрался, зашаркал ножками и глубоко раскланялся перед хозяйкой и её дочерью. Ох, была бы шляпа с перьями, пол бы дочиста подмёл. И сияла на сочных губах графа такая улыбка, будто он всю свою жизнь исключительно мёдом питался. Леди Элайна ответила на приветствие посланника идеально исполненным книксеном. Грации этой даме было не занимать. Тасский тут же рассыпал перед хозяйкой Криста сверкающий бисер похвал, а сам, тем временем пожирал глазами фигурку юной Патриции. Брадобрей глядел на выбрыконы аристократишки с крайним неодобрением. Что-то покалывало в груди нордмана. Что-то похожее на… Ревность? Ну да конечно! Что это ещё за сопли в сахаре? Чтобы он - вояка прошедший все круги ада ещё в этой, земной, юдоли, да так размяк!? Шутить изволите. Брадобрей, он кремень-мужчина. Он из-за каких-то там эфемерных чувств к барышням в ревности не кидается. Просто пришибить захотелось велеречивого ублюдка и скинуть вниз, чтоб мельтешением своим глаза не мозолил. Но, влез в политику, - терпи. Это, как в засаде на полярного рукастого змея. Тоже тварь не из приятных, равно, как этот граф. Такая же противная. Разве только по пустякам не суетится. А лежит себе полёживает сутками, когда на скале, возле тропы, когда и в сугробе. И ведь до чего хитра эта бестия, где бы ни схоронилась, тут же тушу свою многофутовую в цвета местности окрашивает – не отличишь. Многие храбрые и умелые войны покой обрели, так и не поняв, откуда на них этот враг напал. Змей – терпелив в ожидании, неутомим, - глаз не сомкнёт. А как добычу зачует, то становится подобен молнии. Выследить такого врага, да момент выждать – дело не только мастерства, но и удачи. И сейчас Клоц чувствовал тоже самое. Нужно было замереть, сделать вид, что играешь по чуждым тебе правилам. И терпеть. Терпеть. К тому же, - облегчение сердцу! – Пати опять не сдержалась и сморозила, что-то из разряда, «а какой помадой гость пользуется для укладки причёски?» Хотя и дураку ясно, что тот уже с неделю башку вовсе не мыл. И сегодня только гребнем жирные патлы, кое-как по рядам распределил. И сооружение волосяное на его голове не разваливается, поскольку от жира слиплось.
Северянина в излишней тяге к чистоте телесной тоже особо заподозрить было нельзя, однако до подобного масляного блеска он свои волосы всё-таки доводить не рисковал. Опасался быть принятым, за вот такого вихляющегося континентального модника.
Меж тем леди Элайна и тётушка Роза, без лишней суеты разместили гостей. Вышколенные лакеи отодвинули стулья. Господа чинно расселись, кто обуреваемый аппетитом, а кто в предвкушении блюда куда более острого – дипломатической тончайшей пикировки. Рядом с графом, к его великому огорчению оказалась вовсе не юная Патриция, а хитрющая хозяйка, с глазами, в которых так и плясали колючие искорки. Леди Элайна, уступив Анхольму Таульгарскому место во главе стола, сама аккуратно присела по правую руку от огорчённого Тасского. По левую руку от него расположилась её общительная родственница. Чтоб вас обеих! Графу всё труднее было удержать лицо. Он-то уж представлял себе, как начнёт обольщать бестолковую девицу. И даже успел состроить план, на случай, если строптивая кобылка не проявит к нему должного почтения. О, это было бы ещё занимательнее. Королевские войска, рано или поздно, овладеют Кристом. В этом сомневаться ничуть не приходилось. И тогда граф Тасский выпросит у бородавочника свою истинную награду. Впрочем, зачем ждать так долго, да ещё питать надежды на благорасположение непостоянного в своих симпатиях властителя? Граф вдруг ощутил настоящее озарение. Ведь он уже знает, где разместили грязных северных варваров. Осталось узнать, в какой части замка находятся покои Патриции. И ведь есть, у кого справиться; вот где пригодится лакей, что готов поменять хозяек на хозяина. А после, доплатив исполнителям за риск, просто умыкнуть язвительную красотку. Хороша кобылка! Строптива. Но ведь на каждую непокорную кобылу найдётся плеть с крючьями на хвостах. И таких плетей у Тасского с избытком. А после, можно будет продать использованную тушку Пати, её занозистой мамаше, тем самым компенсируя затраты на похищение «бриллианта», одновременно отомстив за уязвлённое самолюбие.
Что сказать – Тасский, не без основания, считал себя гением. Сволочь? Да. Но, сволочь гениальная.
От накатившего на него предвкушения, граф даже несколько рассеялся. Он пропустил момент, когда к нему обратилась сначала леди Элайна, а после и сам герцог. Встрепенулся же посланник лишь от того, что вдруг осознал, над обеденным столом, то бишь столом переговоров, повисла вязкая, наполненная чудовищным напряжением тишина.
Покрутив головой, незадачливый граф смекнул, что причиной неловкой паузы является именно он.
- Гм… - он не сразу нашёлся, что сказать. – Гм… - Не самое лучшее время, чтобы мямлить. И граф решил сыграть ва-банк. Грубо, без особого расчёта, лишь с одним желанием – ошеломить наглых обитателей Криста и вернуть себе ускользнувшую инициативу. Извиниться он и не подумал. Атака, так атака. – Вынужден начать без экивоков, - обрёл он голос, - я человек осведомлённый… во многих вопросах.
Он перевёл взгляд с герцога на леди Элайну. Глаза графа были холоднее стужи в полярную ночь. К чести дамы нужно сказать – взгляд она выдержала, хотя к такому повороту событий оказалась явно не готова. Распределив роли при встрече королевского посланника с большим умом, и, чисто женским коварством, она уже думала, что сбила спесь с этого мерзкого типа. Встреча с Клоцем, графа потрясла. Да и Патриция, умная девочка, своими отравленными шпильками явно дала понять, Тасскому, что вести себя в Кристе, как человеку, диктующему условия, ему не будет позволено. И вдруг такой поворот. Что за козырь припрятал в своём рукаве этот скользкий тип?
- Не будем распространяться о том, как я сумел добыть эти сведения, - граф чутко уловил изменение в настроении собравшихся за столом заговорщиков, - но мне доподлинно известно о вашем, мадам… Как бы это сказать потактичнее?.. Хобби.
Леди Элайна слегка наклонила голову и чуть приподняла брови:
- Хобби, граф?
- О, мадам, - он примирительно поднял пухленькие ладошки. - Поверьте, я вас нисколько не осуждаю. Увлечение ваше почти невинно и… э-э… я бы даже сказал, вполне, благородно. Кхм… - пауза была взята с большим толком. А потом последовал удар под дых: - Леди Элайна, вы ведь любительница-отравительница.

Глава 27.

«Дуэль на десертных ложках».

К чести достойной леди, таранная рыцарская атака из седла её не вышибла. Элайна чуть побледнела. Стал чуть больше заметен её возраст:  от прищуренных глаз разбежались паучьи лапки злых морщинок. Но и только. Дама оказалась настолько крепка сердцем, что даже салфетку в кулачке не смяла. Ох, не на такой исход рассчитывал душка-граф. Внутренне леди Элайна была потрясена. Во всяком случае, он на это рассчитывал. Ещё бы, кому-то удалось проникнуть в её строго охраняемую тайну. И как?.. Как это удалось? Да еще кому? Пронырливому Тасскому, на котором пробу негде ставить. Впрочем, если унять раздражение и заставить себя мыслить холодно, то именно он, или подобный ему интриган, рано или поздно, должен был раскрыть маленький дамский секрет леди Элайны.
- Уверяю вас, граф, - в моём доме вы не умрёте. - Глыба льда – не женщина.
- То есть, - его светлость был несколько обескуражен; чёртова баба выдержала атаку и даже не покачнулась, - вы признаёте, что…
- Глупо было бы отпираться, - леди Элайна чуть скривила губы. – Но, если вы не против, давайте вернёмся к нашему обеду. Суп из шампиньонов стынет, и если мы не отведаем его во время, наш, с леди Розой, шеф-повар будет крайне недоволен. А вы знаете, какие они шумные, эти творческие натуры, что художники, что композиторы, что… повара.
Граф снизошёл до того, что - отвлекаясь от своей главной темы, всё-таки признал, да – он знает, насколько бывает желчной вся эта «вдохновенная братия». И тут его неприятно поразила одна мелкая, как головастик, мыслишка: а ведь чёртова тётка опять сумела перехватить инициативу беседы. Вон, как герцог щерится! Ещё бы, он и слова ещё не вымолвил, кроме формального приветствия, а граф, опять сидит в обороне. Нет, так дело не пойдёт. Тасский вдруг ощутил себя на самом переднем крае борьбы с ниспровергателями устоев. Он был совершенно один во вражеском лагере. Но его им не одолеть. Граф – посол самого короля, храни его господь. Он – остриё иглы, которое неминуемо проникнет под самую шкуру этих предателей и достанет до их гнилых сердец. Тасский ощутил прилив невероятной храбрости. Сейчас он им всем покажет. Но проклятые лакеи, повинуясь знаку хозяйки, уже разливали по тарелкам суп. Господи, создатель, как же хочется есть. Утроба графа предательски квакнула. Пришлось извиняться. Всё-таки не в хлеву родился. Он же не этот – как там его? – Клоц. Этого дикаря вовсе не нужно было пускать за стол. До чего же он омерзителен. Живоглот. Истинный живоглот. Граф разозлился и решил, что раз уж он единожды нарушил все каноны дипломатии, то от чего бы ему не продолжить в том же духе. Пусть вся эта толпа почувствует его силу и его к ним пренебрежение. Сляпав каменную моську, граф чуть отодвинул тарелку.
- У меня будет одно… э-э-э… одна просьба. – Вообще-то, он намеревался произнести слово «требование», но в последний миг сдал назад. Пожалуй, для требований время ещё не пришло. Шайка, рассевшаяся напротив героя-одиночки, ещё не дозрела.
- Я слушаю вас.
Да, что не так с этой бабой?! Похоже, в жилах леди Элайны вместо крови тёк жидкий лёд. Тасский, в который уже раз, пытался вывести из себя эту кобру, и добился пока только шевеления бровей и вежливой, чуть презрительной улыбки. Ничего, к концу обеда, к десерту, он добьёт вражину чайной ложечкой. Не будь он граф Тасский, самый талантливый дипломат королевства Рохт.
- Я хотел бы поменять столовые приборы.
Ага, кажется, этот его укол достиг цели. Тётушка Роза досадливо поджала губы. Герцог скрипнул зубами. Терпи-терпи, проклятый бунтовщик. Граф только начал стегать тебя плетью. Мысль о плети, странным образом переключила внимание графа на юную Патрицию. «Не сейчас!» - нашёл он силы одёрнуть себя.
- Поменять приборы, - голос  до крайности изумлённой тётушки Розы полностью вернул Тасского к действительности. – Но, сударь, - это же… - она задохнулась от нахлынувшего возмущения. – Это неслыханно. Это… прямое оскорбление хозяев дома. – Её глаза потемнели от гнева. Казалось – ещё мгновение и она швырнёт в «дорогого гостя» скомканную салфетку. Однако леди Элайна сумела отвести грозу.
- Не доверяете? – спросила она графа с ледяной улыбкой. – Что ж, могу вас заверить это чувство у нас взаимно. – Чьими приборами вы хотели бы воспользоваться?.. Впрочем, - оборвала она сама себя, - я могу избавить вас от непростого выбора. Предлагаю вам поменяться со всеми нами. Скажем, со мной вы можете поменяться десертными ложками.
Немного поколебавшись в неуверенности, граф согласился на подобный обмен.
- Каких только казусов не случается при исполнении дипломатических миссий, - кисло пошутил он. – История ещё не знала дуэлей на… - он принял ложечку из рук хозяйки, - …на десертных ложках. И вот, она происходит. Забавно.
Шутку никто не оценил. Над столом по-прежнему висела грозовая туча. И только леди Элайна, казалось, не была подвержена общему гнетущему настроению. Встав со своего места, и отстранив, от этой, далеко не барской работы, подскочившего лакея, она, едва ли не приплясывая, отправилась в путешествие вокруг стола. Собрав приборы у капризного графа, она собственноручно поменяла их, на отдельные предметы, что лежали напротив приглашённых на этот странный обед. У кого-то была заменена вилка, у кого-то ложка. У Клоца был изъят нож. После чего всё это столовое серебро было аккуратно разложено перед сиятельным невежей. И, чтобы совсем уж успокоить страхополоха, леди Элайна взяла из фруктовой вазы сочное яблоко и разрезала его на две половинки ножом, что ранее был предназначен для нордмана.
- Угощайтесь. – Леди Элайна протянула посланнику одну половинку и тут же впилась некрупными белыми зубками в свою часть плода.
Графу ничего не оставалось, как принять угощение. Он итак нарушил все мыслимые правила этикета. Теперь же, когда его несуразное требование было выполнено наилучшим образом, отказываться от принятия «жеста доброй воли» было бы крайне неразумным. Тут уж герцог мог и наплевать на дипломатию и вышвырнуть амбассадора-неудачника вон. Король за провал миссии по головке не погладит. Так что хватит дразнить фортуну. Пора приступать к делу.
Яблоко захрустело на зубах графа, и леди Элайна спокойно опустилась на свой стул.
- Давайте, всё-таки начнём обед, - проговорила она, и все уловили облегчение в её голосе
Война, безусловно, начнётся, но не сейчас. Впрочем, она уже шла, разве что без пушечной канонады. И хозяева замка Крист были намерены оттянуть эти громоподобные фанфары, как можно дальше. Поэтому сейчас, в моменты между переменами блюд, разрезанием жаркого… «Как, граф, вы отказываетесь от мяса. Тогда отведайте рыбы. Наш повар прекрасно готовит рыбу». Дегустация рыбы принесла Тасскому истинное наслаждение; всё-таки он был гурман. Так вот, после всего этого и началась та самая дуэль на десертных ложках.
Собственно, никто к особому кровопролитию не тяготел. Беседа проходила довольно мирно. Со стороны могло показаться, что за  столом собрались, если уж ни друзья, то, как минимум, люди объединённые общим интересом. Конечно, некоторым образом так и было. Однако над ними перестала довлеть туча, грозящая привести к последствиям мало предсказуемым. Перестав бояться отравления, и набив брюхо, граф почувствовал себя бойцом, но бойцом, отдыхающим после похода. Его бы воля, он бы немедленно отправился давить боками пуховики. Эх, служба государева – сплошные тяготы и лишения.
- Его величество Гастаний третий, - начал граф почти благодушно, - уполномочил меня передать вам, сиятельный герцог, что он не держит на вас зла. – Анхольм Таульгарский презрительно фыркнул. – Да-да. Он способен забыть то маленькое недоразумение, ту ма-алюсенькую размолвку, что произошла между вами и дарует вам прощение, в случае вашего возвращения в ставку.
Все понимали, что граф витиевато расписал смертный приговор, как самому герцогу, так и хозяйкам замка Крист. В добросердечие монарха никто не поверил. Наивных дураков за этим столом не наблюдалось.
- В противном же случае… - граф нашёл уместным выдержать театральную паузу. – В противном же случае замок будет осаждён. А вас всех ожидает справедливый королевский суд.
Теперь уже фырканья и смешков не удержал никто из его оппонентов.
- Иными словами, граф, вы привезли мне известие об объявлении войны.
- Я бы не стал заявлять так категорично. Пути к разрешению конфликта есть, и они открыты для вашей стороны. Однако… если вы станете упорствовать то, да – войне быть. И у вас нет шансов выстоять против закалённой в боях армии короля Гастания.
- Ничего себе, - усмехнулся герцог. – Вот это я понимаю «не категоричное» заявление. – Он аккуратно свернул салфетку, которой отёр губы и нарочито медленным движением положил её на стол. Анхольм тянул время, обдумывая ситуацию.
Граф же напирал.
- Конечно, никто не сомневается в вашем таланте полководца. Но, ваше сиятельство, генерал Пуль тоже не мальчик для битья. К тому же, как вам прекрасно известно, король ожидает прибытия северных наёмников. Ватага «Шерстистого носорога» более чем способна качнуть весы в сторону законного властителя.
Граф не без удовлетворения отметил, как заёрзал Клоц. Уж его-то не нужно было убеждать в мощи земляков. «Ага, - подумалось Тасскому, - проняло!» Он взял десертную ложку, и словно шпагой ткнул её в сторону нордмана:
- Спросите своего… э-э-э…
- Моего офицера, граф. Лейтенант Клоц, на данный момент состоит у меня на службе. Как и вся ватага «Седого йотуна», которая, к великому неудовольствию Гастания, не была полностью вырезана в сражении у болот.
Тасскому пришлось проглотить эту пилюлю, но ложку-шпагу он не опустил. Сейчас она представлялась ему чем-то неизмеримо большим, чем серебряной безделушкой. Для него она стала символом. Рыцарским копьём, карающим мечом и штандартом над стенами его бастиона. Да, именно так, всем  вместе. Ложка стала оружием и символом непоколебимости графа в святом деле спасения своей холёной задницы от знакомства с пыточными приспособлениями королевского палача.
- При всём уважении, ваше сиятельство, - ложка по-прежнему была направлена на Клоца, вызывая у того явное раздражение. – При всём моём к вам уважении, - подчеркнул граф. – Но ватага «Седого йотуна» сейчас никак не может быть расценена, как хоть мало-мальски значимая боевая единица. Сколько их осталось?.. Едва ли больше дюжины. И вы считаете, что эта горстка пехотинцев может быть достаточной силой, чтобы остановить армию короля?
- Остановить? – Герцог картинно вскинул одну бровь. – А разве армия его величества сейчас на марше? И куда же, позвольте поинтересоваться, она выдвигается? – Тасский едва не откусил себе язык. Он со всей ясностью понял, что проболтался. Нет, у него не было и тени сомнений, что обитатели замка Крист уже извещены о выдвижении войск. Но сведения эти получены путём шпионажа, и в открытых переговорах, пока, не применимы. Он же выдал себя с головой: дипломат, который под флагом мира припёрся просто тянуть время.
Миссию можно было считать завершённой. Герцог не станет вести пустопорожние беседы. Если до сего момента он, как опытнейший царедворец, ещё играл по правилам, соблюдая тень приличий, и, хотя бы формально признавая над собой власть короля Гастания, то после такой оговорки весь, и без того малый смысл их встречи, обращался в ничто.
- Так куда идёт армия? – герцог иронично прищурился. – Вы, дорогой посол, только что провалили свою миссию, – чётко произнёс он. – Вы ещё несколько дней могли оставаться гостем замка Крист, предпринимая жалкие попытки усыпить нашу бдительность, и вынюхивая военные секреты, при всё при этом, будучи совершенно уверенным в своей неприкосновенности. Но сейчас, - герцог поднялся из-за стола. – Сейчас я более не нахожу поводов, для того, чтобы вы и далее оставались здесь. Завтра же, вы должны покинуть Крист. Честь имею, граф.
С этими словами Анхольм Таульгарский покинул благородное общество. Туча, ещё недавно вроде рассеявшаяся, стремительно собралась и породила мощнейшую молнию. Тасский сидел, как громом поражённый, тупо пялясь в пустоту и всё ещё держа в руке никчёмную десертную ложку.
За герцогом последовали и все остальные. Последними, место дипломатической дуэли покинули молчаливые лакеи. Тасский остался один. А хотя нет… Кто-то вынул проклятую ложку из его руки. Граф поднял глаза и к ужасу своему увидел проклятого нордмана. Клоц улыбался. От такой улыбки легко можно было получить разрыв сердца.
- Я Клоц Брадобрей, - официально проговорил этот страшный человек. – Запомните это имя, граф. И назовите его королю. Передайте его величеству, что я приду за ним, взыскать долг за погибшую ватагу.
Лейтенант зажал ложку в кулаке и согнул её, надавив одним большим пальцем. Потом он швырнул искорёженный кусок металла на стол перед обомлевшим Тасским и вышел.
Несчастный посол беспомощно таращился в никуда, стараясь собрать разбегающиеся мысли.
Провал!
Да. Его можно было бы считать полным, если бы не добытые сведения о месте проживания северян. Создатель Небес и тверди, теперь это было, наверное, самым главным. Нордманов требовалось устранить и без промедления. И на этот раз уже без осечки. Иначе…
Кто-то осторожно тронул его за плечо. Граф вздрогнул от неожиданности и уставился на лакея, что посмел его потревожить.
- Ваша светлость, - начал тот, смущённо переминаясь с ноги на ногу. – Ваше предложение ещё в силе?
- Предложение?.. Какое предложение?..
 - О службе…
- О службе?.. А… - оглушённый поражением граф не сразу признал слугу, которого ещё совсем недавно хотел переманить к себе. – О, конечно оно в силе. И знаешь, у меня будет для тебя первое задание…

Глава 28.

Куда запропастился Клоц?

Днём следующим, уже после отъезда милейшего графа Тасского, всем участникам большого дипломатического переполоха никак не удавалось собраться вместе и обсудить дела-делишки во всех подробностях. Сначала нордманы во главе с не знающей покоя и устали тётушкой Розой долго пропадали в загонах для жуков. Настолько долго, что и не обедали, а в самом главном здании Криста появились лишь к ужину. Неопрятные, взъерошенные, грязные, но довольные. Анимист и тётушка Роза радовались, как люди взрослые, то есть несколько сдержанно, во всяком случае, на одной ножке не скакали. Зато Багорольд не считал нужным скрывать восторга. Восклицания, вроде «Ух ты, как обалденно!» и «Теперь мы им всем покажем», перемежались словами из лексикона наёмников – острыми и жгучими, как горчичник. Леди Элайна, и сама способная выдавать далеко не соловьиные трели, даже заслушалась.
- Как я на ём взлечу, - вещал служитель еретического культа, - да как мне в ряху ветер-то вдарит… Сам не вижу, но нутром ощущаю – рожа у меня красная, как жопа у макаки. А после, как вниз-то рванули… Ну, а как не рвануть, коли мне боязно? Ну так рванули, ох, мама моя. У меня, малого…. – это он-то малой? – У меня малого сердце, ажник про меж самих ушей тыды дыц, тыц-тыц. Не вру. Правду реку. Вот тебе истинный знак, тётка Алка. А на землю упали, так чуть само нутро наружу не выплеснулось. Истину балакаю, чтоб мне ни разу в жизни больше мамонтовых яиц на костре не пожарить!
Страшная клятва. Любого убедит.
- Яйца мамонта? – приложила ладошки к лицу, как обычно случившаяся сзади Патриция. – Жарить?.. Зачем?
- А, - махнул дланью не шибко расположенный ко всяким бабским нежностям Багорольд, - чтоб шкварчали. Был у нас один большой любитель до охоты на сих лютых зверей. Прямо, понимаешь, удержу не знал. Бывало, бабка его… Ну, как бабка, годов сорок ей тогда было. Да, кто их считал, года-то… Так вот бывало, на всю деревню старуха блажит, мол, надо ей чего-то… Ну, всем ведомо, что старой потребно – новое корыто. А дед, ни в какую: ему бы мамонта завалить. Хотя, может статься, что надо было бабку валить, она всё на спину просилась, дура, может помереть так мечтала. Года-то уж больно велики. Но тут я не подсказчик. С бабами-то сам чёрт не совладает. Как их там валить и зачем – это пусть стариканы разбираются. Это я потом выясню, когда сам древнеть зачну. Щас разговор не о пустяках. Тут базар серьёзный ведётся. Значит, слухай, малая… - Патриция обратилась в слух на потеху матери, тётки и, предателя всех правильных нордманов, анимиста. Тоже  рожу с чего-то кривил. Улыбался, бестолочь. Что они, анимисты в правильных мужских увлечениях смыслят?
- Стало быть, мамонта он добыл. Ну и как полагается, принял браги с устатку. А мы ж пацаны лихие, - кто бы сомнения имел. Мы ж яйца у мамонта и спёрли. Вулканским стеклом резали. Нам, в ту пору, взрослые ещё ножиков не давали. Так выкручивались, как могли. А по здравому нашему пониманию, им обоим, что с хоботом, что без… - тут заржал даже вошедший герцог, - они уже без надобности. И пошли с друзьями их жарить. На костре, значит, на самой, понимаешь воле.
- Вкусно было? – давясь смехом, спросила Патриция.
- А кто их знает, - простецки сказал Багорольд. – Воняли сильно. Мы отведать не рискнули. Но трещали на огне забавно. Я бы ещё послушал.
Любителя странных звуковых эффектов едва угомонили. Оно, конечно, любопытно знать о незатейливых и таких естественных развлечениях деревенской молодёжи, но на кону стоял вопрос большой войны, и Багорольду всё-таки пришлось заткнуться.
Обсудить было что. И начали важный для всех разговор с темы животрепещущей. Обеспокоенный герцог Анхольм, волнения своего не тая, спросил:
- Любительница-отравительница?
Леди Элайна скупо улыбнулась.
- Да. Какая есть.
- Но откуда?
Дама позволила себе рассмеяться.
- Слуги проболтались. Больше некому.
Все окаменели, разве, что кроме тётушки Розы, та невозмутимо чистила загрязнившиеся ногти серебряным шильцем. Похоже, что она заранее знала о «провале» горячо почитаемой родственницы.
На вопрос Таульгарского, кто из слуг распустил язык, леди Элайна улыбнулась широко и открыто. Но при этом, её тёмные, искристые глаза тепла не обрели.
- Те слуги, мой мальчик, которых ты сейчас мечтаешь уничтожить, а стоило бы наградить. Скажем, дать дворянское звание.
Анхольм насупился. Он понял, что его провели вокруг пальца равно, как и неудачника графа. Ох, уж эти сестрёнки. Не глупый от рождения человек, герцог не мог ни осознавать, что слухи о безобидном увлечении леди Элайны, рано или поздно расползутся сначала по замку, а невдолге и выплеснутся наружу. Слухи – не вода, их плотиной высоченных стен не удержать. Но тут явно что-то было не так. Уж больно широко улыбалась тётушка Роза, которую обмишулить, - это кем же родиться надо. Про леди Элайну и говорить нечего: не женщина – сплошной сундук с секретами. Причём – сундук бездонный.
- Всё, - объявил раздражённый Анхольм, - выкладывайте.
Тётушки переглянулись и тут же одарили присутствующих девичьими смешками. Ну, ровно две дуры. Только откуда у всех взялось чувство, что их облапошили? И дураки здесь есть, а вот дур не наблюдается.
- То, что Тасский был здесь не своей волей – это понятно, - начала тётушка Роза, встряхивая мозги всем, чтоб её за курицу не держали. – Герцог кивнул, уж до такого-то он и сам был способен додуматься. Не самый же последний на Континенте человек, что по роду, что по уму. – И подозрения у нас были…
- Ни хрена, кроме подозрений, - рубанул герцог.
- Ни хрена, - не убоялась крепкого выражения леди Роза. И только сейчас Анхольм Таульгарский понял, насколько эта леди не «тётушка». – Но мы в этой кастрюле не первый год. От того мы с сестрёнкой и сели, как-то за бутылочкой вина. Было об чём двум старым клушам покалякать.
- Решили рискнуть?
- Кажется, - подала голос леди Элайна, - наш будущий король, всё-таки не лишён разумения.
- Да – решили, - леди Роза жестом потребовала, чтобы ей подали бокал. Это было настолько непривычно, что сразу никто и не сообразил. Благо Барги с ней не первый день общался. Подсуетился анимист, понимая, с кем его действительно свела воля богов. – Благодарю, - кивнула она своему расторопному ухажёру. – И первым делом указали шпиону… А как не шпион? Место, где проживают те, кого он… кхм… по нашему подозрению, не добил. А уж как он его выискивал! И ещё, кое-что… – Она сделала большой, как говорят «полный» глоток. – Имею право, - урезонила она, вылупившего зенки герцога. – Я его и водила, где только можно, гм, да и там, где не особо желательно. Он и прокололся. Искал он наших северных союзников. Ох, как искал. Их обиталище я ему и показала. Но главная игра была впереди.
Она бросила взгляд на сестру:
- Твой выход, - и замахнула бокал, как не снилось ни одному рядовому при виде пропойцы-сержанта, прямо надо сказать - на зависть гвардейскому офицеру.
Кое-кто из присутствующих удивлённого восклицания не сдержал.
- Сестра моя, - начала леди Элайна, - богата разумением. Это она всё придумала. Ну… почти всё, - нашла она нужным поправиться. – Дураком надо быть, чтобы не понять, что к нам заслали шпиона. Оставалось выяснить, что ему нужно. Количество бойцов? Так ведь разве их в замке учтёшь? Так… приблизительно. Укрепления изнутри? Это – да. Однако ж всё упомнить с первого раза… Не-ет. Не такова голова у графушки. Но мы подумали… Подумали, а если мы не ошибаемся? Э-э, не в смысле его головы… она хохотнула. - Если наши подозрения верны, что тогда будет искать этот скользкий сукин сын?
Подозрения оказались верны. Теперь это знали все. Но тётушкам этого было мало. Не того калибра были дамы, чтобы верить домыслам. И они надумали утвердиться во мнении.
- Потому я и повела его по замку, - тётушка Роза протянула бокал, чтобы его наполнили.
- Но перед этим мы рискнули… гхм… в очередной раз, - леди Элайна с облегчением выдохнула и вытянула ноги. – Я приказала, кое-кому из горничных распустить некий слух. А, Роза, кто бы сомневался в её понятливости, отдала приказ лакею пойти на сотрудничество, если оно будет предложено.
Герцог сплёл холёные пальцы. Теперь многое становилось ясным. Многое – но не всё. И сёстры, переглянувшись, рассмеялись.
- Мы не ошиблись, - тётушка Роза приняла из рук анимиста очередной бокал. – Он искал наших северных друзей.
- То есть, нам стоит ждать завершения дела? – Таульгарский умом тоже обделён не был. – Но зачем было говорить о вашем, леди Элайна, увлечении?
- Когда мы убедились в своей правоте, я решила отомстить за своих мальчиков. И я это сделала.
Только выражением лица герцог Анхольм выразил и своё недоумение, и вопрос: как? Ответ его потряс. Однако две лукавые дамы не отказали себе в удовольствии поизмываться над политиком и двумя солдафонами.
- А вот как? – играя перецветьем глаз, спросила тётушка Роза.
- А вот как? – сверкнула искрами и леди Элайна.
 И обе засмеялись. Багорольд, простая душа, не сдержавшись, первым заявил об отравленной рыбе.
- Хучь меня на поедании роскошеств и не было, но я ж видал, что на кухне её потрошили.
На что получил подзатыльник от леди Элайны:
- Дурак! – было ему объявлено. – Рыбу у меня Патриция жалует.
Северянину ничего не оставалось, как признать собственное бессилие. Уж, как бы там ни было, а эта злая тётка, Пати травить не станет. Он бы тоже Пати травить не стал. Он бы её в тёмном углу, ка-ак прижал… Но, он ещё маленький.
- Слюни подбери, - приказала ему остроглазая дама. – Не про тебя моя дщерь.
Со своей идеей вылез и герцог. Уж он-то, всяко умнее фальшивого жреца.
- Сдаётся мне, что вы, сударыня, и вовсе его не травили. Вы ж не можете не понимать - умри этот гусь у нас, и нам не избежать неприятностей не токмо со стороны Гастания. Этот тип, вполне возможно, на что-то такое и рассчитывал. Но нет… Вы хотели просто запугать графа. Лишить его воли. Выставить бестолковкой и балбесом…
Две сестрёнки скуксили обидно-насмешливые рожицы. Мужчины! До чего же примитивные существа.  И Анхольм недовольно сдулся.
Всё оказалось куда тоньше. Анимист хотел влезть со своим мнение и сказать, что женский пол всегда славился своим коварством, но что-то его удержало. Возможно природная осторожность. Но, скорее всего рука тётушки Розы, что плотно сжала его ладонь. Верный знак – не суйся, где и без тебя скользко.
Он вообще, в последнее время, от неё не отходил. Или она от него. Тут у леди Элайны ещё были некоторые сомнения, но она, мудрая женщина, всё держала при себе.
- Я отравила, того, кто хотел вас убить, - жёстко объявила она. – Отравила так, что никто и никогда не посмеет указать пальцем на наш дом. - Насладившись видом трёх недоумённых мужских рож, интриганка продолжила. – Яблоко. – Ответом на её заявление были три отвисшие челюсти. – То самое яблоко, которое мы вкусили одновременно. Ой, да не делайте вы уже таких бестолковых мордах: фрукты отравлены не были.
«Тогда, как?!» - читалось на мужских обалделых лицах.
- Нож, - сжалилась леди Элайна.  – Я предположила, что после того, как ушей нашего гостя достигнут слухи о моём увлечении, он попросит поменять столовые приборы. – Не блюда же менять, право слово, их вкушают все. Мог, правда, запросить поменять посуду, но это бы его не спасло. Посуда была чиста.
- Тогда, как?! – Герцог не сумел удержать восклицания.  – Как, ради всего святого??
- Столовые приборы, - не без гордости объявила Элайна. – Да не бледнейте же вы лицами, глупые вояки. Я всего лишь смазала ядом одну сторону… ножа.
- Ножа?!!! – Герцог всё ещё прибывал в прострации.
- Да – ножа.  Ножа, что я собственноручно положила Клоцу, поскольку из всех присутствующих, только он, представления не имел, как им пользоваться за столом. И, если вы не забыли, вторую половинку яблока съела я.
Она умолкла с видом триумфатора.
Что ж, в комнате собрания вряд ли бы нашёлся человек, который бы насмелился оспорить её лавры. Их – лавры, если быть справедливым. Тётушка Роза, в очередной раз показала всем, какая она в действительности «тётушка». Сёстры переглянулись. Торжествующе! И они имели на это право.
Но тут возникла Пати.
- А если… - начала она.
 Но ей не дали договорить.
- Что «если?» - прервала  племянницу леди Роза. – О чём ты сейчас беспокоишься? – Патриция тут же выпустила все свои иголки. Бодаться с роднёй – дело компромиссов не допускающее. – Если бы Клоц воспользовался ножом?.. Для чего, солнышко моё? Для разрезания фруктов? Ты хоть раз видела, чтобы лейтенант ел яблоко как-то иначе, нежели просто сжирая его с хрустом, чавканьем и косточками?
 - Он не чавкает, - обиделась Пати. – И косточки не глотает.
- Да, - вступила в дискуссию её маман, - он их простецки выплёвывает на пол. Хамло. Но, - воздела она палец,  - не безнадёжное. И об этом, счастье моё колючее, мы в скором времени поговорим. Верь маме. Мама у тебя не дура. Сейчас же речь о другом… Роза…
И тётушка… Да какая же она тётушка – умнейшая женщина – та, что себе на уме, - конечно продолжила:
- Или же ты высказала… гм… довольно опосредованным образом, сомнение в том, что наш гость потребует перемены столовых приборов?
Вот тут Пати было, что сказать. И, истины для, необходимо отметить в этом своём сомнении она была далеко не одинока. Судя по выражения лиц ничего не понимающих северян – но что взять с этих простаков? – и самого Анхольма, человека далёкого от наивности, они тоже мало, что понимали.
Сетрёнки-интриганки снова обменялись хитрющими взглядами.
- Он мог и не потребовать, - сказала леди Роза. – И это могло бы стать закавыкой, но… не стало.
- Я предвидела подобный вариант, - подхватила леди Элайна. – И я всячески его избегала. И уверяю вас, я бы нашла способ подсунуть графу то, что ему причитается. Но всё прошло на ура. И, - воздела она палец, пресекая не нужные возражения, которые увели бы беседу в дебри домыслов и допущений, - исход был предрешён: наш «гость», шпион и убийца, всё равно получил бы своё… И – нет. Он умрёт далеко не сразу. Подозрение от нас я отвела.
Она откинулась в кресле – довольная.
- Но, чёрт меня возьми: где Клоц? – неожиданно сотрясла атмосферу благодушия леди Роза.
Вопрос всех застал врасплох. Никто, ни Таульгарский, ни нордманы ничего внятного сказать не могли. Клоц был  в замке ещё утром. Его видели многие. Но сейчас его почему-то не было.
- Что стража? – обеспокоенно спросила тётушка Роза.
 Леди Элайна, дама предусмотрительная, тут же скуксилась. Она уже успела всё проверить.
- Стража у ворот доложила, что горе-послы отбыли в числе, в котором и прибыли. Клоца среди них не было.
Повисла тяжкая пауза. Никто не знал, куда подевался проклятущий лейтенант. Особенное огорчение проявил герцог.
- Я возлагал на него определённые надежды, - сказал он, собрав лицо в морщинистую маску. – А теперь, даже и не знаю… Чёрт бы побрал этого, мать его, паразита.
Нордманы тут же отпёрлись от возможных претензий: они тоже не знали о планах своего офицера. Им не поверили. Может быть и правильно. Кто бы поверил наёмникам с севера, которые всегда презирали континенталов. Однако и анимист и, даже, наивный, Багорольд, сохранили недоумённое выражение лиц. Пришлось признать – они тоже в неведении.
Момент был неприятный. Тут же ощутилось взаимное недоверие. А Патриция, так та вообще надумала надуть губы: исчез, паразит такой и даже не попрощался.
Леди Элайна в крайнем раздражении прихлопнула ладонями по подлокотникам:
- Где, дьявол меня поимей, черти носят этого оболтуса? У меня есть сведения, которые ему знать обязательно. Не смотрите на меня так. Игра в самом разгаре. Неужели вы подумали, что я могла, что-то упустить или… выложить всё, что задумала на всеобщее обозрение?
Все благоразумно заткнулись. А чего зря языками трепать, если всё едино, даже близко не понимаешь, по каким правилам играет эта неугомонная дамочка? Уж в чём-чём, а в наивности её ну никак не заподозришь. Как, впрочем, и в излишней доверчивости. Та ещё ягодка.
И тут к ним ворвалась кухонная девка. Лакей же, которому по штату должно было докладывать хозяйкам, тащился за ней следом с видом самым виноватым и багровым пятном во всю щёку. Девица не постеснялась влепить стражу дверей горячую пощёчину.
- Я не виноват – заорал он, предваряя неминуемый выговор.
- Сударыня! – заблажила девка, кидаясь в ноги леди Розы. – Матушка! Не карай. Мертвяка у нас.
- Что?! - Вскочил на ноги герцог. – Какой такой мертвяка? Ты в своём уме? Говори толком.
Кухарка тут же зачастила. Пытаясь сказать, что-то важное. Из её сбивчивого рассказа никто не понял ни единого слова.
- Дайте ей бутылку, - повелела тётушка Роза. – Сыпет бисер – ничего не поймёшь.
Барги тут же сунул в руки перепуганной девице стеклянный сосуд. Та прилипла к горлышку – не отдерёшь. И единым духом опростала объёмистую ёмкость на две трети. Уже после, дух переведя, она смогла выдать нечто членораздельное. И по дальнейшему глаголу перепуганной вусмерть прислуги, господа уразумели – в кладовой лежит мертвяк. Не вымышленный, а, прямо-таки, всамделишний. Кровищи море. И он, понятно, дохлый.
- Мертвяк, матушка. Как есть, мертвяк. То есть совсем, поскольку без башки, чтоб мне конюху больше ни разу не дать!
Страшная клятва, ко вниманию призывающая.
- И голова рядом… Ну, то есть подмышкой. Лежит голова, зенки раскрывши и смотрит… А срезана, ну чисто бритвой.
Герцог вдруг успокоился и спросил уже делово:
- Из наших?
- Нет, ваше сясисьтво… Этот… лакей, что с господином прибывшим приехамши.
- Чисто срезано, говоришь… - Анхольм бросил на всех остальных многозначительный взгляд.
- Как и не росла на шее, - ответствовала девка, использовав случай снова припасть к горлышку.
- Брадобрей, - бросил Багорольд и улыбнулся. – Думается мне, что теперь мы знаем, куда он запропастился.
Многозначительные улыбки появились на лицах дворян. И только Патриция скорчила обиженную гримаску. Надо же, уехал и даже в щёчку не поцеловал на прощанье, подлец такой.

Глава 29.

Снова в чужой шкуре.

Через посинелый, как слива, и распухший, словно от укусов злющей осы, нос дышать было трудно. К тому же его сопение раздражало не только самого слугу, но и его норовистого господина. Граф пребывал в настроении самом скверном и постоянно искал повод для того, чтобы выместить на ком-то распиравшую его злобу. А на ком?.. На кавалеристах эскорта? Так, поди, - рискни; они мигом по шее накостыляют. И не поглядят, что дворянин, посол, и вообще человек всяческого уважения достойный. Грубые скоты. Неотёсанные болваны. Оставалось только проявлять законную власть в отношении этого гадкого типа, что был у Тасского в услужении. Он уже несколько раз пытался влепить дармоеду увесистую затрещину, но тот, непостижимым образом уворачивался. И вроде в седле сидит едва-едва. Гм, на скособоченный кол похож. Вроде ранее за ним такой посадки не замечалось. Ранее этот тип в седле держался сносно. На соревнованиях по выездке ему выступать не светило – это дело людей благородных, - но чтобы вот так, в седле наискось и прямой, как палка! Спину, что ли прихватило? Каким чудом ещё не свалился. Нет, положительно, его пора списывать со счетов подчистую. Много знает, а теперь ещё и калека: кому нужен такой довесок? И всё-таки, как ему в ухо вдарить? Граф, в который уже раз, повторил попытку кулаком уязвить слугу в морду, и снова потерпел неудачу. То ли лошадь слуги выбрала именно этот момент, чтобы с шага сбиться, то ли у графа начинался очередной неудачный день.
Несчастный дипломат в сердцах ругнулся, этак смачно, не по-дипломатически, и оставил тщетные попытки нанести слуге новые сокрушения в области ненавистной рожи. Вот до места доберутся, там он с ним за свои неудачи и посчитается. А то, ишь, взял моду, от барского кулака моську воротить. Так, чего доброго, ещё и о равноправии заговорит. Графа даже передёрнуло от такой мрачной перспективы.
- Нет, менять надо, менять… - в ответ своим тайным мыслям сказал граф вслух.
- Что, ваша светлость?.. – обозначился изворотливый лакей.
И голос у него противный. Гундосый голосишко. Прямо – тьфу, а не голос. Только в сортире сидеть и орать – «Занято». Нет, всё-таки здорово он тогда ему нос подправил. Любо-дорого глядеть. Граф не удержался от соблазна ещё раз рассмотреть творение рук своих – синюшную сливовину, сломанной им носопырки. Хорошо. Даже, надо отметить, настроение повысилось. Наверное, поэтому он счёл нужным ответить. Правда, соврал, не моргнув глазом, но ведь снизошёл же.
- Менять, говорю, надо, что-то в жизни. Подкралась пора остепениться. Довольно я послужил, можно и на покой – у камелька мемуары писать. Вот справим с тобой последнее дело. Добудем головы северян-окаянцев… Добудем, нет? – Слуга энергично закивал, едва не сверзившись с кобылы. – И деваху умыкнём, - продолжил граф фантазировать, похохатывая над бестолковым растяпой. Ни черта этот олух не подозревает, какая судьба его ждёт. Тем лучше. – Умыкнём Патрицию из под носа у её зловредной маменьки, а?
Кол, по божьему недосмотру, принявший человечье обличье, деревянно кивнул. Понятно – умыкнём.
- Я, - тут граф несколько перебрал с пафосом, но исправляться нужным не посчитал. Пусть все вокруг знают, какого великого человека им довелось лицезреть. – Я, кстати, пока ты там девок в подсобках шарил, - лакей обиженно надулся. – Шарил, шарил. А то я тебя, скотину похотливую не знаю. Так вот, пока ты, сволочь, хозяйской волей манкировал, - за что с тебя ещё будет спрошено, не имей в том сомнений, - проделал всю чёрную работу. И изыскал то, что потребно самому королю и нам, грешным. 
С этими словами он похлопал себя по груди, где во внутреннем кармане хранилось то, что было призвано уберечь его от тесного знакомства с палачом его величества. Палачей граф не жаловал. И хоть считал этих достойных людей, безусловно, полезными субъектами в деле государственного управления, этакими незаменимыми винтиками, однако же, питал к ним скрытую антипатию. Он, человек возвышенный, весьма тонкой душевной организации, посему любое ремесло считал для себя делом низким и недостойным. Палаческую же профессию внутренне вообще порицал. И гордился тем, что всю свою почти святую жизнь он обходился без личного знакомства с этой неприятной братией. И, само собой разумеется, мечтал, чтобы так оставалось впредь.
- Что же это, ваше сиятельство? – любопытство слуги могло бы выглядеть, как бестактность. Холопье ли дело совать нос в дела существ иного, высочайшего порядка? Но, поскольку исполнять-то королевскую и графскую задумку всё равно предстояло этому подлому человечишке, граф счёл любопытство лакея уместным.
Немного рисуясь, чтобы показать, как он, его сиятельство Тасский, способен держаться в седле, не теряя грациозности движений, граф повернулся к ничтожному своему собеседнику, горделиво сунул руку под камзол и жестом кавалера, презентующего безделушку простушке-любовнице, извлёк пару сложенных квадратом листов.
- На, изучи, растяпа. Да повнимательнее. Чтоб назубок всё расположение запомнил. И людей, чтоб для этого, крайне ответственного дела, подобрал толковых. А не как в прошлый раз… Шкуру бы с тебя спустить, за тот провал… с живого.
Дядька с распухшим носом пробурчал что-то невнятное, но по тону – извинительное, и уткнулся носом в бумаги. Поняв, что оказалось в его руках, слуга хмыкнул, довольный, и бросил уважительный взгляд на хозяина. Что и говорить, тот постарался на славу. На аккуратно сложенных листах были чётко расчерчены планы замка Крист. Особо важные объекты граф не поленился - подписал своим до омерзения вычурным почерком. Были там нанесены комнаты нордманов, тётушек, герцога и… Патриции.
- Как? – изумлённо вопросил слуга.
Тасский самодовольно улыбнулся:
- Что-то лично выспросил у безголовой курицы… как бишь её?.. Тётушки Розы. А что-то добыл путём самым естественным – подкупом. Продажность у подлого народа в крови. Это мы, люди происхождения благородного, на деньги не падки. Всех же остальных можно купить по сходной цене. Вот один из лакеев мне и продался. Я ему пообещал, что к себе возьму за двойной оклад, так он уши развесил, идиот. Пусть его и дальше мечтает. Главное… - он протянул руку и забрал у слуги планы, - дело сделано.
- Так, что, - насмелился спросить тот, - штурма Криста не будет?
Граф пожевал губами. Потом, решив, что уж этому-то знать можно, поскольку, в дальнейшем вся грязная работа именно слуге и достанется, вкратце изложил замысел генерала Пуля.
Горе-наездник слушал со вниманием, а в конце, когда до него дошло, какова ответственность ложится на его плечи, даже нос свой лиловый вздёрнул едва ли не под облака. При этом чуть с лошади не сверзившись.
Вот ведь недоумок, нашёл, чем гордиться. Но оно и лучше, добросовестнее справит.
Что же по задумке бравого генерала Пуля выходило: воевать он не то, чтобы не собирался. Собирался, конечно. Однако гнать солдат на высоченные стены Криста, надеясь на неверное счастье в эскападе, считал мерой крайней. Потом полгода численность армии восстанавливай. А враги не дремлют. Могут за это время и альянс против Рохта сколотить. Нет, Пуль давно утратил юношеский задор. Воевал он толково и удачливо. Но от побед своих многочисленных головы не потерял, сделавшись ещё более расчетливым и прагматичным.
- Штурм - дело не простое. Штурм такой цитадели, как Крист – и вовсе. Я ведь его почти полностью облазил, - вещал граф, не упустив момента снова превознести свою персону. – Смею тебя заверить, во все щелочки заглянул. Можно сказать от подвальных казематов до шпиля. – Вдохновенно врать – это тоже талант. И уж этим-то даром, Тасский был наделён щедро. Про своё раздражение экскурсией, что устроила ему неутомимая тётушка Роза, он, понятное дело умолчал. Всё-таки хоть какое-то представление о личной скромности у него было. – Так вот тебе моё мнение: без сотни магов-стихийников и мечтать нечего развалить эту крепосцу в сколь-нибудь приемлемые сроки. И с потерями, не особо скажущимися на боеспособности королевской армии. Это я могу, как эксперт военного дела, утверждать.
• Тут самоназначенный эксперт взял короткую паузу, для того, чтобы ограниченный ум его слуги хоть в малой степени смог постичь величие его, графа Тасского. Что и говорить, в представлении оратора, его персона уже затмевала и Пуля и исключительно штатского, почти обывателя барона Гиаву. В мыслях своих этот великий человек уже видел себя вторым лицом в государстве. Этаким серым кардиналом от политики, дипломатии и военного искусства скопом.  Ещё немного и он бы самого короля подвинул. Но тут врождённое чувство такта, всё-таки взяло верх над мечтами. Негоже властителя ниже себя ставить. В разе всяком – пока не гоже. Потом жизнь всё и всех расставит по своим местам, а сейчас не нужно отрываться от реалий.
Итак: слуга проникся пиететом и граф продолжил витийствовать. По его представлениям, им двоим – да-да-да, он человек справедливый и готов поделиться толикой своей славы…
- По разумению моему, как только мы отрубим головы сей предательской гидры: герцогу и еже с ним… Девку не тронь, у меня на неё планы. Отрубим, значит, и замок Крист падёт в наши… э-э-э… в королевские руки, как вызревший плод… Ежели – нет, то есть, если хоть кому-то из осуждённых мною… - О, так, он уже и судия! – удастся, каким-то невообразимым чудом выжить. М-да, что практически равняется чуду. Им предстоит сражение. В осаде они долго сидеть не станут. Должна же у этих недостойных людей остаться хоть крупица дворянской гордости. И тут в дело вступит ватага «Шерстистого носорога». К тем порам она уже переправится через пролив и скорым маршем успеет пребыть под стены осаждённой крепости. Северяне телиться не умеют. Быстро прискачут. Выманим мы их – сих революционеров, уцелевших на своё горе, из-за стен и в открытом бою ощиплем, как каплунов. М-да… вдруг озаботился он чем-то, - пожалуй, этот вариант для меня был бы наиболее выгоден. Может, кого из старых грымз в замке нарочно в живых оставить? Леди Элайну, к примеру… Язва! Хотелось бы мне увидеть, как она в плену от позора корчиться станет. Очень бы хотелось. Знаешь, - он резко повернулся к слуге, - будешь людей нанимать, растолкуй им, чтоб Патрицию мне в целости доставили… гм… как игрушку… Приманку, я хотел сказать. А мамашу её, так уж и быть, не убивают. Как считаешь, кинется Элайна свою дочуру вызволять? – Слуга энергично закивал, всячески выражая своё восхищение графской гениальностью. – То-то же, что кинется. Генералу Пулю – военная слава. В конце концов, с солдатнёй, которой будет баба командовать он совладает. Гиаву уязвим тем, что он против мятежников ничего дельного предпринять не сумел. Тоже мне – умник. А я с удовольствием на сражение полюбуюсь рядом с его величеством. Я скромный. Он мне высший орден королевства на грудь повесит – я и счастлив буду. Ну, может, ещё чин генерала даст. А как ни дать, если я такую занозу из его задницы выну. Неужели он настолько неблагодарная тварь, что моих трудов не оценит.
Граф даже причмокнул, в мечтах своих, примеряя мундир с генеральскими эполетами, тяжкий от обилия орденов. О, Создатель Небес и тверди, даже голова закружилась. Тасскому возжелалось чуть передохнуть. Путь они уже проделали дальний и его светлость начал ощущать некоторую усталость и нехорошую слабость в членах. Всё-таки измотала его политическая борьба. Пожалуй, и сражения он дожидаться не станет. О здоровье нужно подумать. Да-с, на отдых. Куда-нибудь на горные озёра. К тишине, покою, прогулкам по берегу, и, чтоб обязательно при луне. Может быть даже сочинительством на досуге заняться. Говорят, полезно для успокоения нерв.
Он остановил лошадь. На не особо вежливый вопрос кавалерийского офицера о причине задержки, граф ответил довольно раздражительно и грубо. Ещё бы он рассыпался перед этими скотами из казарм. Да кто они такие вообще? Особенно после его блистательного успеха. То, что миссия, порученная ему державным бородавочником, на самом деле была провалена самым бездарным образом, Тасский уже успел позабыть. Ему хотелось сползти с седла, вдруг ставшего таким неудобным, и размять ноги, пройдясь по траве. Никаких неприятных неожиданностей его светлость больше не опасался. В пределах видимости уже мелькали разъезды королевской армии. Он фактически прибыл. Осталось только выяснить, где именно располагается ставка и – на доклад.
- Ты, со сбором лихих людей не тяни, - бросил он слуге. Нет, заботы не желали покидать его деятельный ум. И в груди стало ощущаться некое теснение. Может погодить с докладом? Может, сначала к маркитанткам, расслабиться телесно. Но тут рядом всхрапнула лошадь кавалериста. Офицеру не было дела до тягот, что испытывал на себе этот великий человек. Его, топтателя плаца, не гнул к земле груз государственных забот. «Армейский болван!» - ругнулся про себя граф, но всё-таки был вынужден подчиниться требованию солдафона. Но, зарок Тасский себе дал; как только он королю об исполнении повеления доложит, незамедлительно потребовать отставки этого грубого животного. Ну, или на худой конец, понижения в звании.
Поиски ставки затянулись дольше, чем можно было предполагать. Граф оказался неприятно удивлён фактом, что армия всё ещё была на марше. Надо же, генерал Пуль не торопился. На него это похоже не было. Выходило, что король и все его советники полностью уверены в победе. Или, что было правдоподобнее, никто из них не спешил, ожидая подкреплений с севера. Скорее всего - именно так. Тасский брезгливо сморщился. Всё-таки они трусы. Все, как один.
Расспросив встречного майора инфантерии, который громогласно возмущался привычным беспорядком в системе снабжения, Тасский, представившись, расспросил его о месте расположения короля и свиты.
- Там, - майор махнул, куда-то назад, - милях в пяти. – И тут же продолжил распекать интенданта.
- Бардак, - ругнулся граф и тронул поводья. – Что-то мне нехорошо, -пожаловался он слуге. Солнце печёт нещадно. Пылища. От солдат потом разит. Нет. К королю сразу не поедем.
Привстав в стременах, он принялся внимательно оглядывать колонну. – О, то, что мне сейчас нужно.
Его внимание привлекли три фургона маркитантов, спокойно расположившихся на обочине. Вокруг уже толпились измученные жаждой офицеры, а солдаты на марше, бросали на них завистливые и злые взгляды.
Остановившись возле торговцев, граф послал к чёрту надоедливых кавалеристов и ринулся сквозь толпу на штурм бастиона. Он был бледен, несмотря на жару, на лбу графа начал проступать холодный пот и его нещадно томила жажда. В глотке было суше, чем в пустыне. И Тасскому начинало казаться, что он уже неделю питается только пылью и песком.
Слуга, тоже с видимым облегчением спустившись с высотищи конской спины, за ним не последовал. То же была охота нарываться на оскорбления и тычки разозлённого долгим переходом офицерства. Кое-как отбрехавшись от ядовитых насмешек королевских всадников – ещё бы, истинному наезднику всегда приятно унизить неумеху, рождённому грязь своими ногами месить, - он отошёл чуть в сторону. Вызывать чьё-либо любопытство этот негнущийся дядька, – ишь, как задеревенел от лёгкой прогулки верхом – стал внимательно приглядываться к подразделению, что разбивало лагерь неподалёку. Ага, рота флангового охранения. Стало быть, скоро конец маршу, и тут станет не протолкнуться. Плохо. Штатский будет среди мундиров, как бельмо в глазу.
- Ну, давайте же, кто-нибудь… - процедил он сквозь зубы, обращаясь к замеченным им офицерам. – Маркитанты рядом. Неужели никто из вас не хочет горло промочить. А, вот, наконец.
Вдоволь наоравшись на нижних чинов, к фургонам двинулся капитан, злой, как чёрт. За ним потянулись и младшие по званию, свалив все обязанности на сержантов. Офицерам, что – их палатки уже разбиты. С остальным управятся и бедолаги, коим не посчастливилось родиться в семьях аристократов. Белая кость, голубая кровь – рук работой не пачкает. Это удел ни дворян – дворняжек.
Отметив для себя две самые большие палатки, слуга графа Тасского, двинулся к цели, обходя лагерь по большой дуге. К офицерскому обиталищу он подобрался сзади. Убедившись, что солдаты заняты приготовлением собственного ночлега и о выставлении караула ещё не позаботились, он извлёк из рукава нож и аккуратно взрезал плотную материю.
- Только бы повезло.
Риск соваться во вторую палатку, постигни его неудача, мог возрасти многократно. К счастью, поиски необходимого много времени не заняли. Пара пистолетов, запасные кремни и дюжина патронов, ещё не были разложены по своим местам и валялись неряшливой кучкой прямо на земле.
- Вот и славно, - слуга скинул камзол и завернул в него свою добычу. – Теперь делаем ноги.
Из прорехи в задней стенке палатки, с увесистым тючком в руках, выбрался человек с лицом жёстким, почти угрюмым, никакого сломанного носа у него не наблюдалось. И скорым шагом он двинулся прочь. У Клоца было несколько неотложных дел, и ему приходилось поторапливаться.

Глава 30.

Когда получаешь в бубен.

Вообще, если бегло просматривать историю любого государства от карликового княжества с замашками бойцовского петуха, до чванливой державы со свойственными ей брезгливостью ко всему мелкому и неповоротливостью левиафана, то вряд ли  на страницах фолиантов можно сыскать фразу подобную заглавию. Какими бы толстыми ни были эти скопища пропылённых знаний. Да-с, особенно, если речь идёт о правителях, пусть даже самых мелкотравчатых. Что уж говорить о властителях, у которых вес короны способен выю буйвола к земле пригнуть. Это всё от врождённой скромности авторов и летописцев. Люди они зависимые от тех же властителей, даже если фрондируют и, якобы гордо стоят в оппозиции. Поза красивая, для привлечения внимания принятая - не более. От того и пишут слогом гладким, для царского ока и слуха приятственным. Даже если правитель уже околеть сподобился. Так и тут эти добросовестные люди некоторую опаску блюдут, более, конечно из осторожности, но и по привычке. У правителя могли остаться родственники. Вот был случай, когда один борзописец… этим самым борзописцем он сделался на каторге… веслом на галере ему ворочать было не под силу, за что он часто бывал бит грубыми коллегами по ремеслу. Так он, сукин сын, чего удумал? Вспомнилось ему, окаянцу, что когда-то он носил письменные приборы за сыном господина своего. Господский отпрыск не то что был совсем балбесом, но в ту пору ему тринадцать стукнуло, и юного дворянина больше занимало то, что у горничной под юбкой. По этой причине, задания гимназические свалились на голову носителя книжной премудрости и чистильщика сиятельных панталон.
Кое-как будущий каторжник грамоту освоил и, когда господь надумал его к ответу призвать за постоянные кражи у кого не попадя, он, уроки физики припомнив, сопоставил вес пера и весла и пришёл к выводу, что ворочать пером, оно куда проворнее выходит. Начал он с начертания любовных записок своих тюремщиков их подружкам, что печалились на берегу, пока каторжные галеры по три месяца в море плесневели. Маленький вельбот разносил его творения по всей протяжённости береговой линии, вызывая бурное колыхания во многих женских персях.
Пересказывать все перипетии, кои произошли в жизни этого персонажа, толку не имеет – это совсем другая история. К истории королевства Рохт, этот пронырливый деятель прикоснулся через близость к барону Гиаве, заделавшись у него секретарём по причине своего вполне читаемого почерка и чудесной способности не пропускать запятые в предложениях.
Нет-нет, далеко непростой барон совсем не просил своего подневольного, и, большей частью, незаметного, служащего кропать исторический труд. Более того, узнай барон о подобном своеволии, - о, чтобы тогда было с горе-летописцем. Но тюремные хитрости, покуда спасали историка-любителя. И пользуясь близостью к персонам, создающим эпоху, он кропал, кропал свой труд, надеясь довести его до логического завершения. Тобишь, до своей смерти от причины самой для него приемлемой – от старости. Глубокой… как можно – глубже…
Так вот, даже этот тайный подвижник науки и тот редко позволял себе выражения подобного рода по отношению к власть предержащим. Написать про какого-нибудь отставного полковника, что де его дюжину раз канделябром по башке шандарахнули, так ни-ни. Хоть такой факт и имел место. Про лейтенанта или там прапорщика – это запросто. А вот уже про полковника… э-э-э… тут скромность брала власть над сочностью литературного языка. И всё-таки, сей достойный муж, подпольный академик и участник политических битв и исторических курьёзов, один раз нарушил запреты, что наложило на него въевшееся в кишки раболепие перед чинами, гербами и коронами. Никто и никогда не нашёл бы ничего предосудительного в его переписанных набело скрижалях. И даже в черновиках, он постарался сгладить резкость своих первых ощущений от того, чему стал невольным свидетелем. Но, писательская жилка, всё же, дрогнула, и в его записной книжке, железистыми чернилами, на полях, да в самом неприметном уголочке, среди цен на подковы, бисерным, но всё же, понятным почерком было сохранено для потомков…
…Его величество, выпучив бесцветные свои глазёнки, в полнейшем изумлении рассматривал, представшую перед ним фигуру. От фигуры шёл мощный, почти штормовой вал ромового аромата. Шибало так, что королевскую палатку, строем тут же покинули все мухи и комары, до той поры, плевавшие на авторитет монарха и жутко ему досаждавшие.
- Это ж, когда ты успел так набраться? – почти с завистью вопросил графа генерал Пуль и сам имевший богатый опыт в стремительном опорожнении самой разнокалиберной тары. – Мои гвардейцы едва успели доложить, что ты, скотина, прибыл в расположение ставки.
Странное дело, но граф Тасский на «скотину» ничуть не обиделся. Он только икнул несколько раз подряд, культурно прикрыл ротик пальчиками, упрятанными в перчатку и… выпустил из пасти тугой фонтан своего внутреннего содержимого, прямо на стоявшего перед ним Гастания третьего.
- Извините, - робко попросил прощения граф, перед вторым залпом.
Тут король не оплошал. Явив придворным неожиданную резвость, он скакнул в сторону игривым козлёнком, и весь заряд принял на себя барон Гиава, совершенно случайно прятавшийся за… о, нет… прикрывавший собой королевскую спину. Отсиживаться в тылу тоже бывает почётным занятием. Особенно если это монарший тыл. Но иногда беда приходит с фронта. Как в этот раз.
Что тут произошло, секретарь барона, который был вызван для написания неких документов общедоступного характера, сначала тщательно законспектировал, потом переписал в книжечки и черновики, не жалея красок и не упуская подробностей. А после вырвал все страницы с текстом. Все, до последней! И даже замазал тушью следы от давления пера.
Он очень хотел дожить до старости, этот мудрый человек и потому предпринял всё возможное, чтобы она его не миновала. Поэтому, спалив в походной жаровне, коей обогревалась постель барона, каждый листочек в отдельности, он старательно развеял сожранные безжалостным пламенем записки.
Возможно, никто так никогда бы и не узнал, что же тогда произошло в королевской палатке, если бы на склоне своих лет – сбылась ведь мечта! – секретарь Гиавы, к тем порам совершенно спившийся человек, не имея ни сил ни склонности к какому-либо иному ремеслу, кроме бумагомарания, подгоняемый нуждой, кредиторами и похмельем, не взялся за восстановление по памяти тех почти драматических событий. А память у него оказалась крепкой. Ну, или фантазия богатой. Собственно – общеизвестно, что у баснописцев… э-э-э… у летописцев одно частенько замещает – другое.
Шторма, подобному тому, что устроил Гастаний третий, воспринявший «благословение от запашистой купели», никто из царедворцев до того момента не видел никогда. Визг, что издал, король, когда осознал, в чём он только что вымарался, был способен разрезать барабанные перепонки. Лучше бы он этого не делал. В палатку тут же ворвалась охрана и увидела своего монарха перепачканного рвотными массами от ушей до золотых пряжек на голубых туфлях.
- Вон!!! – Ещё пронзительнее завопил король. – Все вон, ползучие твари. – А ты чего устроил?.. – И королевская обувка припечатала толстенький задок барона Гиавы, тот не выдержал великолепия графского появления и тоже согнулся в судорогах.
Только стальной генерал Пуль, хоть и позеленев рожей, остался прям и неподвижен, как утёс.
- Я тут бумажечки привёз, - беспомощно улыбаясь, проблеял граф Тасский. – Хорошие. – Он потянулся к внутреннему карману. Его зашатало. Он сделал слабую попытку удержаться за стоящий в центре шест, что не давал опасть внутрь куполу, но промахнулся и упал. Сунувшись лицом в лужу собственных нечистот.
-  Поднимите эту свинью, - повелел Гастаний.
Никто из придворных даже не шелохнулся. Да, что придворные – примчавшийся на крик личный камердинер его величества и тот замер столбом в проходе, не найдя в себе силы шагнуть в смрадное чрево королевского обиталища. Этот мужественный человек, каждодневно совершающий подвиг вынесения ночного горшка своего господина, всё-таки дал слабину, потрясённый до глубины души, представшей перед ним картиной. Каждый ли день доводиться увидеть короля, с ушей которого свисают остатки чужого обеда? Возможно, в человеческой истории подобный случай не был единичным, но никому из собравшихся здесь, даже слышать о подобном не доводилось.
Легко понять их растерянность. Но Гастаний третий был не в том расположении духа, чтобы миндальничать хоть с кем-нибудь. И входить в положение своих вассалов не собирался. Кто бы в его положение вошёл. Покраснев, а через миг и почернев бородавчатым лицом от безудержного гнева, он кинулся с кулаками сразу на всех. Первым, королевскую затрещину получил несчастный барон Гиава, что в ступоре бестолково таращился в пустоту и глупо разевал рот, на подобие вытащенного на берег карпа. Отхватив неловкий тычок кулаком в рыльце, барон обиженно хрюкнул и сел на пол. Однако выражение лица ничуть не изменил, столь велико было душевное потрясение этого милейшего человека, всю жизнь успешно избегавшего насилия по отношению к своей персоне.
Далее на пути короля, что этаким визжащим вихрем крутился по всей палатке, возник генерал Пуль, до отвращения чистый и пахнущий лишь потом своим и лошадиным; ароматы настоящего мужского тела. Это вызвало новый прилив ярости Гастания, что «благоухал», как городская свалка. Однако нанести сокрушение генеральской мордочке король не сумел. Бравый генерал грамотно оценил обстановку и мгновенно скрылся от всевидящих государевых очей, юркнув под массивный письменный стол. Там произошла короткая и жестокая схватка с секретарём, успевшим первым занять эту выгодную и стратегически важную позицию. После ряда взаимных толчков локтями, посрамлённый штатский был вынужден потесниться. «Короля сейчас родимчик хватит», - так позднее правдивый летописец положил на бумагу слова, не знающего поражений генерала, когда они кое-как разместились под надёжной защитой дубовой столешницы. В богатом на всяческие фразеологизмы рохтанском языке подобное выражение не встречалось. Но военная судьбина потаскала генерала по разным чудным закуткам этого мира, так, что нахватался кое-чего.
Потерявший цель в жизни Гастаний, остановился, обиженно засопел и закрутил своей некрасивой, неправильной формы головой в поисках новой мишени.
Никого! Камердинер и тот смылся.
Но что-то вдруг насторожило короля. Он почувствовал нечто, чего ни сразу, ни после не смог объяснить. Его вдруг передёрнуло, коротко и жёстко, словно кто-то невидимый ухватил его позвоночник ледяной, не знающей сострадания, дланью и встряхнул, как молодую яблоньку. Король явственно, почти физически ощутил присутствие рядом самой смерти.
Костлявая дама собственной малосимпатичной персоной посетила его походную обитель, забрала чью-то жизнь и дала понять монарху, что и он, смертен, как самый последний червяк, ползающий по этой земле. Его величество остолбенел. Потом, несколькими минутами позже, когда он вновь обрёл способность ровно дышать, - чёрт, правда, с дыханием вернулось и обоняние! – он мог бы поклясться, что собственными ушами слышал: «Готовься». Скорее всего - это разыгралось его воображение. Всё-таки короли не привыкли к принятию подобных «ванн». Что и говорить, самолюбию Гастания было нанесено чувствительное сокрушение. И  без ущерба нервам оно обойтись не могло. Ведь на тот момент в палатке ещё никто не умер.
- Ванну!! – взревел, пришедший в себя король. – Горячую ванну! Чистую одежду. Немедленно, сучьи выплодки.
Тут камердинер снова обнаружился, и исполнил повеление господина своего с похвальным усердием. Короля под руки увели за полог палатки, где стояла его персональная ванна, раздели и усадили в неё, словно малого дитятю. Гастаний капризничал, грязно ругался и норовил заехать прислуге в глаз. Генерал и секретарь выбрались из-под стола, после чего далёкий от политеса офицер, взашей выгнал барона Гиаву. «Иди, отмойся, флакон с духами», - напутствовал он тайного советника. – «Да отмокни, как следует, а то рядом с тобой дышать возможно только…» Тут в мемуарах зияла каверна. Видимо летописец, счёл нужным включить внутреннего цензора.
- Переверни его, - приказал генерал секретарю.
Попробуй воспротивиться воле лица, приближённого к власти настолько, на сколько насколько это вообще возможно, для некоронованного. Секретарь, преодолевая брезгливость, подчинился.
Граф выглядел плохо, то есть очень. Лицо его, перепачканное рвотными массами, было странно распухшим, и приобрело неестественно фиолетовый цвет. Глаза Тасского поразили канцелярскую душонку: они были совершенно ясны. Не было в них и тени алкогольной осоловелости. Но при этом, взгляд графа оказался совершенно неподвижным. Это странное сочетание ясности и омертвелости заставило замереть секретарское сердце.
- Проклятый старик, - ясно выговорил граф.
- Что? – непонимающе переспросил секретарь.
- Что он там бормочет? – над ними обоими вырос генерал Пуль.
- Грехи подбираем сами. – Глаза графа начали тускнеть. В уголках лиловых губ появилась жёлтая пена. – И влачим их до конца.
- Прекрати нести чушь! – Взорвался Пуль. – Что в замке Крист? О деле, о деле толкуй.
- Тяжелы прегрешения. Спина трещит…
- Какая спина, хренов ты идиот.
- Чёртов святоша знал, что говорит. Проклятый праведник. – Страшная улыбка исказила и без того ужасное лицо графа. Он один раз дёрнул всеми членами, приподнял голову… - Священник в таверне… - Его голова со стуком упала на утоптанную землю. Он умер.
- Какого… - снова каверна в генеральской речи. – Какой, твою… мать… священник? – Пуль кинулся к графу, как разъярённый зверь, и, невзирая на его перепачканную одежду, принялся трясти безответное тело за грудки. – О деле толкуй.
Странно, однако, граф гнева генеральского не устрашился. Мотался себе тряпичной куклой и нагло улыбался.
Секретарь, набравшись смелости, тронул Пуля за рукав:
- Он умер.
- Чего?..
- Он умер.
- Кто?..
- Граф.
 Как? – до генерала всё ещё не доходил смысл произошедшего. – Как умер?
- Подозреваю – отравлен.
- Совсем?..
Секретарь кивнул:
- Совсем.
- Скотина!!! – взревел генерал. – Я ему это прикажу на надгробном камне выбить, в качестве эпитафии. – Обыщи его. – Суровый человек, привыкший к казусам войны, он быстро взял в себя в руки. – Обыщи, - и Пуль брезгливо вытер испачканные пальцы об мундир.
Секретарь, преодолевая омерзение и посекундно сглатывая, подкатывающий к горлу ком, исполнил приказ.
На свет были явлены листы с планами замка Крист. Глянув на них мельком, Пуль, что-то невнятно пробормотал, но, всё-таки с облегчением перевёл дух. Покойный покинул сию юдоль скорби не зря. Хоть какой-то прок с этой падали.
Тут-то из-за занавески и появился сам его величество в настроении максимально припоганом.
Вступление его сопровождалось в тесте летописца фразами обрывочными с преобладанием многоточий. По всему выходило, что Гастанию ванна ежели и помогла, то исключительно телесно. Дух же его мятежный ничуть не угомонился. И по-прежнему бурлил, обильно и без стеснения изливая на окружающих всякое недоброе.
- Что сказал, этот последыш ехидны и евнуха…
После этой поэтической фразы, ознаменовавшей, что мыслительный процесс в королевской голове угас ещё не окончательно, но к тому близок, летописец пустился в пространные рассуждения о возможности такого зачатия в принципе. Запутавшись в философских своих размышлениях, он, спустя пять страниц, вернулся-таки к более менее конструктивному, местами не лишённому логики изложению произошедшего. Повторять некоторые вопросы Гастания не имеет смысла, поскольку они были калькой с реплик мудрого генерала. Продолжить стоит следующим:
- Как умер? Без моего дозволения? Бунтовщик!!! На плаху его.
С грехом пополам генерал и секретарь сумели убедить короля, что тащить труп лобное место – это… это, как-то не принято в державах культурой не совсем обойдённых.
- Умер, - глубокомысленно изрёк король, неприятно шлёпну губами. – Стало быть, не почудилось мне. – Генерал и писарь недоумённо переглянулись. - Значит, правильно я всё расслышал, - продолжил Гастаний изумлять присутствующих. В очередном их перегляде явственно читалось: - «И этого понесло вдаль светлую».
 Королю сделалось тоскливо. Надувшийся от обиды Гастаний, нехотя признал правоту верных слуг трона – его посланец был мертвее камня. Усевшись, раскормленным седалищем на стол, он подпёр сытенькие щёчки кулачками и глубоко задумался. А ведь и было от чего. Граф – сволочь. Кто бы спорил. Но на королевскую беду – сволочь известная очень многим. В том числе и правителям зарубежным. Уж Гастанию-то не знать; ведь именно через него, по каналам тайной дипломатии, кое-кто просил участия сдохшего, как собака графа, в разрешении собственных ма-а-аленьких проблем, свойства щепетильного,  династического. Скрыть от них смерть такого нужного человека не удастся. Ставка кишит представителями монархов, колеблющихся между заключением союза с Гастанием и перекидыванием открытым на сторону его недоброжелателей.
- Кругом враги, мать их, - посетовал король, в очередной раз поинтересовавшись, не надумала ли эта дохлая сволочь подать признаки жизни.
Секретарь был вынужден огорчить монарха: - «Нет, ваше величество, Тасского хватила кондрашка». – «Чё?» – не сразу понял представитель голубой крови народный речевой оборот. Секретарь, перепугавшись, что разозлил и без того взбешённого монарха и вовсе понёс околесицу: - «Кондратий, говорю, его плотно обнял. Не выпустит. То есть граф дуба дал, приказал долго жить и скапустился». - «Сволочь», - робко добавил он в самом конце, горько раскаиваясь, что давно не был на исповеди.
- Кто – сволочь? – начал наливаться король дурной кровью.
- Вот этот, мизерабль, ваше величество. Никак не вы, - заскулил секретарь, осознав, в какую ловушку его завёл собственный язык. – Какая же вы сволочь? Сволочь – человечишко мелкий, от грязи дорожной не отличить. А вы? Вы – гигант. Вас простой сволочью назвать никак нельзя – калибр не тот вы…
Тут он заткнулся, сообразив, что простым отсечением башки, ему уже не откупиться. Четвертование с потрошением, как минимум. Но положение спас нетерпеливый генерал Пуль, понявший, что на таких-то рысях они способны от главной темы далеко ускакать – дай бог, к вечеру вернуться.
- Ваше величество, - выдавил он из себя, стараясь придать своему вступлению деловой тон. – Покойник уже ничего не расскажет. К сожалению сдох он не ко времени… Дезертировал, так сказать, с фронта. Повесить бы его, да он уже, как-то сам управился. Помер, сильно вашего справедливого гнева убоясь.
Гастаний нашёл в себе силы вернуться к делам насущным; в конце концов, предатель уже околел, а удавить секретаришку можно и позже.
- Мы вот, что в его карманах отыскали, - с этими словами генерал протянул королю планы, изъятые у Тасского.
- Разверни, - потребовал он у генерала, не желая прикасаться к бумагам. – Ага, хоть какое-то облегчение, - выдал король, ознакомившись с планами замка Крист. – Значит, герцог всё-таки дал маху.
В палатке собрались люди понимающие. Никому не нужно было объяснять, что граф помер вовсе не от безудержной страсти к дешёвому пойлу, коим торговали армейские маркитанты. Тасского отравили не здесь -  в Кристе. Но сделали это с таким тонким расчётом, чтобы он скопытился вдали от гнезда заговорщиков. Всё остальное – чистая случайность. Но до чего же неприятная. Послы иноземных государей, имевшие своих шпионов, не могли оставить вне своего внимания прибытие этой одиозной персоны. Тысячи глаз видели, как граф, набравшись по самую макушку, тащился через всё расположение армии. Многие видели, как он прибыл в ставку и вошёл – вот в чём заключается самая главная неприятность – в палатку короля.
- А теперь из палатки… - начал король ровно, но тут же сорвался на визг: - Из моей, чтоб вы все передохли, палатки будут вытаскивать труп.
Гастаний снова уселся на стол. Он опрокинул чернильницу и тёмно-синяя жидкость тут же безнадёжно испортила его бархатные панталоны.
- Где его слуга? – спросил он у всех разом.
Секретарь отмолчался, поскольку не был посвящён во все тонкости вопроса. Зато генерал отреагировал сразу:
- Позвать вашего камердинера?
Король слабо махнул ручкой: «Зови, чего уж там».
Явившийся, как привидение, камердинер, на прямой вопрос о местонахождении слуги графа, ничего вразумительного соврать не смог.
- Как так? – изумился Гастаний.
- Я сейчас же разошлю людей, - объявил этот деятельный человек, и исчез так же бесшумно, как и появился. Умения камердинера у короля сомнений не вызывали. Ловкой шельмой был этот пройдошистый человечек. Поэтому затянувшееся ожидание Гастания насторожило.
Камердинер явился спустя три часа. Вид при этом имел смущённый и озабоченный.
- Ну… - жёстко потребовал коронованный бородавочник.
- Ваше величество, - камердинер переминался с ноги на ногу. – А его нет… То есть, когда в расположение армии вот это… - он с брезгливостью посмотрел на всё ещё украшавший собой палатку труп. - Когда оно в расположение въехало их было двое; офицер эскорта и все рядовые клянутся, что – двое. А потом… потом слуга исчез. Попытки отыскать его, успехом не увенчались. Никаких следов. Ровно и не было его никогда.
Долго, очень долго Гастаний пытался переварить эту новость. Наконец, медленно, и, как-то по частям съехав со столешницы, он горестно объявил:
- Господа, я, кажется, только что получил в бубен.

Глава 31.
 
Что затеял этот гусь?..

По пыльной дороге встреч королевскому воинству, бодренько трюхал неказистый лошачок, запряжённый в простецкую деревенскую тележечку, гружёную сеном. На козлах, если так можно назвать обычную доску, отшлифованную штанами из грубой домотканой материи, сидел круглолицый улыбчивый крестьянин, поминутно заставлявший своего «рысака» прижиматься к обочине, чтобы не мешать гарцующим посреди тракта кавалерийским офицерам. Он поминутно стаскивал с головы дырявую соломенную шляпу и часто-часто раскланивался. Вид, при этом, имея нисколько не раболепный, а истинно добродушный. Случалось, что его даже и пропускали, чтобы не создавать затора на пути следования армии. Шуточки, кончено отпускали: как ни отметить тяглового одра и ту несуразность, что незлобивый человечек носил на своей голове? Однако же никто из дворян или лютых сержантов – те ещё звери – ни разу и не помыслили пустить в ход стек или кулаки.
Так он и ехал ни у кого не вызывая особого раздражения, тем паче – подозрений.
Клоц умел хитрить. И в глупцах от корня своего не ходил. Потому, примеривая на себя различные личины, для путешествия дальнего по землям войной растревоженным, остановился он именно на таком скурате. Добряк крестьянин появился на свет к концу того дня, когда лейтенант ватаги «Седого йотуна» спёр офицерские пистолеты. На повозку, лошака, сено, в качестве груза и обилие провианта и крепкого вина, он потратил последние деньги. Зато сейчас ехал, ощущая полный душевный комфорт. А на привалах подкармливал солдатиков (бесплатно), прапорщиков (по ценам сходным) и офицеров (драл с них бессовестно по три шкуры), когда те подсаживались к его костерку, привлечённые ароматом отменных копчёностей и выпивки.
Офицеры пили, закусывали… иногда не платили, но всегда разговаривали. А Клоц слушал, не упуская ничего.
Что ему было нужно? О, всего - ничего: узнать в какой из портовых городов и когда прибывает ватага «Шерстистого носорога». И поначалу ему не везло; подбирались к его костерку всё больше сержантики, у которых денежки водились, да и то исключительно по солдатским убогим представлениям, да прапорщики – безусые сынки мелкотравчатых дворян; гонору, как у бойцовых петухов, дыра в кармане и мозгов, как у мамок, тех самых бойцовых петухов. Но терпеливые, как правило, добиваются своего. На третий день к костерку хлебосольного крестьянина подсели лейтенанты, которым крупно повезло в карты. Маркитантов поблизости не случилось, а военная душа требовала дать выход, рвущейся наружу недобравшей спиртного, удали. Бутылочка из возка, припрятанная под сеном, оказалась весьма кстати. И к утру под повозкой и возле неё лежало с десяток бойцов, утомившихся в неравной битве с зелёным змием. Но перед тем, как рухнуть в объятия благословенного сна, господа офицеры в званиях довольно высоких много хвастались, много орали, считая, что поют и очень много говорили о новых приказах генерала Пуля, указах прохвоста Гиавы и о надеждах самого короля. А добряк крестьянин всё откупоривал и откупоривал новые бутылки. Перед часом рассветным, когда на траву только начинает выпадать холодная, отрезвляющая роса, героическое офицерство с матюгами стало проявлять слабые признаки жизни. Просыпались они тяжело, проклиная ночное своё окаянство и лелея надежду на быстрое поправление покосившегося здоровья. Но не тут-то было.
- А, где эта сиволапая сволочь?
 Кто именно первым задал этот насущный вопрос, было совершенно неважно. Важным, оказалось то, что улыбчивого добряка-крестьянина и след простыл.
- Вот же потрох! – В гневе праведном попытался сплюнуть бывалый полковник. Затея оказалась бесплодной; в офицерской пасти было сухо, как в пустыне. – Сбежал. Хм, - надеюсь, господа, мы вчера не выболтали военных секретов, - сказал он, в тайне подозревая, что всё-таки они погрешили против присяги.
Его уверили, что – нет, не выболтали. Во всяком случае - не все.
- Может догнать, сего свинопаса? – мучимый похмельными страданиями слабо проговорил отец-командир. – Хотя, - он махнул рукой, - часть у нас пехотная. Солдат, на своих двоих, не пошлёшь. А гоняться за всяким отребьем – занятие не для людей благородных. К тому же, где его вообще искать?
- И зачем? – спросил кто-то, чудом сохранивший остатки здравомыслия. – Чтобы он нам рассказал, что мы вчера начудили.
Полковник сморщился, став похожим на сушёную сливу; чудить – одно, слушать про свои чудачества – совсем другое. Пожалуй – это и стало главным аргументом в пользу того, что вопреки армейскому единоначалию, решение о том, чтобы забыть о существовании споившего всё достойное общество крестьянина нужно забыть, было принято коллегиально.
Меж тем мужичок в соломенной шляпе был уже далеко. Разузнав точное место высадки и примерное время прибытия северной ватаги, он направил своего лошачка… нет, не в портовый город. Взял он много правее и к вечеру въезжал на сельский рынок одного чистенького, благоухающего цветами на каждом балконе городка под названием Станборг.
Пожалуй, не особо был не прав, страдающий от похмелья полковник, когда сгоряча не кинулся преследовать чёрт знает кого, с приметами – дырявая шляпа и воз с сеном.  Не хватило бы его воображения представить, что опереточный этот персонаж двинется не на ярмарку или не в свою занюханную деревню, а отправится в место столь для крестьянина неподходящее. Станборг расположился в десятке миль от ближайшего порта. Для чего? Чтобы ноздрей его обитателей не раздражали сомнительные ароматы разлагающейся рыбы и дёгтя. А ещё, чтобы по улицам не шлялись толпы пьяных матросов, докеров и прочего работного люда.
Станборг был оплотом солидности. Жили здесь люди исключительно респектабельные: в основном крупные торговцы, имеющие собственные конторы, судовладельцы и… банкиры.
С глупым видом потолкавшись по рынку и уразумев, что сено здесь никому не нужно, крестьянин  всё с той же доброй глуповатой улыбкой и новой кличкой Простофиля, двинулся куда-то в город. Торговки, провожая его насмешливыми выкриками, только пальцами у виска крутили: повяжут ведь жандармы. Да, так ему и надо, деревенщине. Крестьянин не обижался. Ехал себе неспешно, со встречными раскланиваясь, и, как на тракте, поминутно сдёргивая с макушки свою видавшую виды шляпу. Не доезжая до первого банковского здания – а ведь к нему дорогу и выспрашивал, осторожненько особо не напирая, - он свернул в малый проулок и остановил свою неказистую повозку за высокой тисовой изгородью. Надёжная защита от воров. Попробуй, прорвись сквозь плотные заросли. К тому же тис, штука не простая – ядовитая. Но крестьянин проникать в чужие владения не желал. Ему было нужно место в стороне от любопытных глаз. Неловко кособочась, он слез с козел и принялся шуровать в сене. Через минуту на свет был извлечён объемистый тугой свёрток.
- Запасливый гад был, - пробормотал крестьянин, раскладывая на облучке чужие манатки. Если бы сейчас, здесь по божьему хотению оказался кто-то, знавший графа Тасского и его слугу, он бы непременно узнал этот свёрток. – Так, и что мне выбрать? Ага. Вот это подойдёт.
Заскорузлые пальцы сельского труженика, уже изменяясь, ухватили добротные чёрные панталоны, чулки, белую блузу и камзол.
- Мелкий чиновник для поручений из какой-нибудь нотариальной конторы.
Рубаха с бесчисленными прорехами была сдёрнута через голову и…
Всё-таки надёжное укрытие выбрал этот дядька. Никто так и не увидел, что весь его торс был туго обмотан чем-то чёрным, на чём просматривался непонятный рисунок, вышитый серебряной нитью. Разобрать, что же было изображено на тряпке, было совершенно невозможно. Зато становилось ясно, от чего крестьянин мог только головой кивать, совершенно не сгибаясь в поясе.
Повод лошака был накинут на изгородь. Смирное животное итак никуда бежать не собиралось, но осторожность не помешает. Клоц – а кто же ещё? – лишних осложнений избегал. Теперь, рядом с повозкой, стоял господин средних лет, лысоватый, полноватый, с крупными прожилками на мясистом носу, на кривых ножках и разбитых башмаках. Клерк-неудачник, куда усерднее поклоняющийся пивной кружке, чем Создателю Небес и тверди. Весь в долгах, но с замашками важного человека.
Таким Клоц и вошёл в банк.
Встретили его там без всякого почтения. Контора была приличная при пяти кассирах и трёх охранниках. Оберегатели презренного металла оказались крупны ростом, широкоплечи и неулыбчивы. Потенциального клиента они пробуравили привычно подозрительными взглядами и чуть расслабились: этого выпивоху опасаться не стоило. Обычный, ничем не примечательный представитель мелких торговцев, выполняющий копеечное финансовое поручение.
Клерк промаршировал прямиком к барьерчику, отделяющему бухгалтеров-херувимов, существ высшего порядка, от простых смертных. Там он выделил взглядом самого наглого кассира, и, не дав тому и рта раскрыть, ладонью припечатал перед ним вексель.
- Ну, и щё у нас тут? – с точно выверенной интонацией презрения, чуть смягчённого снисхождением, вопросил бог гроссбухов.
- Очки протри, - пропитым голосом заявил клерк. – Ну… читать умеешь?
Кассир, всё ещё из роли не выйдя, подвинул очки с кончика носа на переносицу, поджал губы и уж только потом изволил взглянуть на финансовый документ.
- Шо там у нас?  Тэк-с, пятнадцать дукатов… Х-хе, и всего-то.
- Ты шары-то разуй, - вкрадчиво проговорил посетитель. – А, то как бы у тебя с моими доверителями, каких неприятностей не приключилось.
- Кто бы ни были ваши доверители… - с ленцой начал кассир, но вдруг запнулся. – Пятнадцать тысяч?!! – Посетитель кивнул. – Господин…
- Господин Барбо, - представился клерк.
- Кого представляете, господин Барбо? – С кассиром произошла фантастическая трансформация. Только, что перед непредставительным клерком сидел этакий государин-барин, с которого клиентам за великое счастье обувь снимать, и вот уже обратился он в потеющий прыщ с реденькими масляными волосиками и в очёчках. Ну, крыса крысой.
Клоц-Барбо самодовольно усмехнулся:
- Там, в документе… Кстати, обратили внимание, чья печать и подпись? Там - указано имя. Лейтенант Клоц, командир ватаги нордманов «Седой йотун».
Прыщ внимательнейшим образом изучил представленную ему бумаженцию и объявил, что он не уполномочен выдавать такие запредельные суммы.
- А кто уполномочен?
- Только господин директор. Но, господин Барбо… - клерк замялся. – Боюсь, что и он не выдаст вам всю сумму, - и благородный рыцарь дебетов-кредитов изобразил на своей масляной рожице искреннее сочувствие.
- О, не беспокойтесь, - отмахнулось доверенное лицо нордманской ватаги. – Сдаётся мне, что с этим больших трудностей не возникнет. Так, где обосновался этот ваш директор?..
Сопровождаемый охраной Барбо был проведён на верхний этаж в кабинет Самого. Кабинет был шикарен, что и говорить. Он впечатлял потолочной лепниной и дорогим паркетом, ослеплял позолотой и идеальной чистоты зеркалами и подавлял монументальностью мебели. Да – это была обитель местного божества. Само же божество, обнаружившееся за столом-мастодонтом, видом своим кабинетному антуражу никак не соответствовало. Господин директор был худ, сутул, длиннонос и жёлт лицом до покойницкой восковости. Глаза его, цвета совершенно неуловимого, были холодны и казались безжизненными. Он вообще чрезвычайно походил на труп, уже обряженный для погребения.
«Какой милый человек, - пронеслось в голове Клоца. – Душевность из каждой своей поры источает».
- Что вам угодно? – металлически прошелестела эта плохая пародия на человека.
Клоц позволил господину Барбо изобразить на своём лице некоторую робость. Мелкий юрист с не самой респектабельной клиентурой обязан был испытать душевный трепет перед этим сверхчеловеком. Но не до такой степени, чтобы потерять способность говорить.
- Я вот тут уполномочен… - Кстати, пришлось кассирское словечко. – Уполномочен представлять интересы.
- Кто отправил вас ко мне? Я не занимаюсь текучкой. Это не входит в круг моих…
Барбо, набравшись храбрости, прервал начинающего сатанеть небожителя:
- Пятнадцать тысяч дукатов, господин директор. – Сомневаюсь, что выдача такой суммы является для вашего банка текучкой.
Недоверчивое хмыканье, раздавшееся из-за баррикады дубового стола, было свидетельством того, что достопочтенный директор ещё был способен испытывать удивление. Он внимательнее вгляделся в посетителя. Да-с, не представительный персонаж. Одет дешёвенько, обувка так себе. Нос сизый. Неудачник, одним словом. Но неудачник, которому повезло.
- Письменная доверенность от клиента при вас? – Теплоты в голосе мумифицированного бюрократа не добавилось, но тон голоса слегка изменился. Теперь он был не столь ворчлив.
- Боюсь, что с этим не всё ладно.
Лицо директора снова омертвело, если такое вообще было возможно.
- Тогда убирайтесь отсюда и не транжирьте моё время.
- О, - не спраздновал труса юрист, - я, конечно, могу это сделать, но в этом случае сюда заявятся те, кто не счёл нужным соблюсти эту формальность. И сдаётся мне – вы не будете рады встрече с ними.
- С ними?.. – осторожность не была чужда финансисту.
- С ними, господин директор. С ними. Моими доверителями являются офицеры ватаги «Седого йотуна». Нордманы, чтоб вы знали. Они бы и сами сюда заявились, но в момент нашей встречи эти достойные господа решали чрезвычайно важный вопрос оскудения их винных запасов. В связи с чем, все они, без исключения, пребывали в несколько раздражённом настроении. Вы хотите, чтобы я явился к ним с вестью, что вы выставили меня вон без денег? Боюсь, что в этом случае всему городскому гарнизону не удастся защитить здание вашего банка от полного разрушения. А жаль, кабинет у вас очень даже симпатичный. Так мне уйти, или же мы всё-таки решим нашу маленькую проблему, так сказать, полюбовно?
Восковая фигура изволила проявить кое-какие эмоции. Было заметно, что господина директора всё ещё одолевают некоторые сомнения, однако, куда более острое чувство тревоги быстро сводило их к нулю. Наконец его внутренние весы дрогнули.
- По какому документу вы желаете получить деньги?
Доверенное лицо северных дикарей шлёпнуло на стол королевский вексель.
- А-ха-а, - протянул директор, присмотревшись к бумаге. – А-ха-а, - глубокомысленно повторил он, колупнув выпуклым ногтем печать. – Сдаётся мне, что мы сумеем прийти к согласию. Я, конечно, нарушу процедуру, но, учитывая сложный характер ваших доверителей… кхм… не думаю, что вы рискнёте их обмануть.
Клоц-Барбо выставил ладошки вперёд, отгораживаясь от такого предположения. Проступивший на его красной, в мелких прожилках физиономии страх выглядел очень естественно.
- Однако я хотел бы поинтересоваться: куда и как вы намерены доставить столь значительные средства? Поймите правильно мою осторожность.
Юрист изобразил абсолютное понимание.
- Нордманы утоляют жажду в придорожной таверне, что в трёх милях от города.
- Знаю её, - кивнула головой мумия. – Место, как раз для таких… э-э-э… людей.
- Туда и повезу. Я нанял одного крестьянина, деревенского простофилю. На телегу мешки с дукатами погрузим, сеном прикроем и спокойно доставим золото получателям.
- На телегу?.. Вы имеете ввиду… - тут директор изобразил немой вопрос, показав, что его лицевые мышцы атрофировались не полностью.
- Да, именно это я и имею ввиду. Кому придёт в голову, что в скрипучем корыте, гружённом сеном, может находиться целое состояние.
Господин директор, слегка покашлял, пошевелил бровками, но признал, что некий толк в этом есть. В конце концов, три мили – путь не длинный. Да, пожалуй, этот пьяница, оказавшийся в нужное время в нужном месте, нашёл единственно верный способ сохранить нордманское золото. Впрочем - тут манекен снова нацепил привычную для него маску – почему такие большие деньги должны достаться дикарям-наёмникам?
- Хорошо, господин Барбо, я дам разрешение на выдачу всей суммы. Пусть ваш извозчик – или кто там он есть? – подъезжает к чёрному крыльцу. Я организую погрузку. Э-э, господин Барбо, когда будете выходить из кабинета, пошлите сюда одного из охранников, я должен дать ему кое-какие инструкции.
Недотёпа-юрист раскланялся и покинул обитель полубога. Перед желтушным ликом обожаемого начальства тут же материализовался крепыш-охранник. На его не особо широком челе без труда можно было прочесть: «Готов на всё».
«Дуболом, - с лёгким презрением подумалось господину директору. – Но дуболом нужный».
- Вот, что, - начал он чуть менее сухим тоном, чем обычно, - видел сейчас пьянчугу, который вышел от меня… Так вот, - на секунду он замолк, а потом несколько неожиданно продолжил. – Сколько у тебя братьев?
- Двое, - последовал краткий ответ.
- Двое, - восковые пальцы отбили дробь по столешнице. – Двое… Маловато. Но привлекать к этому делу посторонних…  Скажи-ка мне, твои родственники люди решительные?
- Вы хотите спросить, не боятся ли они крови?
- Я не стал бы выражаться столь прямолинейно, но – да. Так не боятся?
Хищная улыбка охранника вовсе не украсила его лицо.
- Хочешь заработать тысячу дукатов? По глазам вижу – хочешь. Тогда меня есть для тебя… для вас поручение…
К чёрному крыльцу, скрипя осями, подкатила крестьянская телега, несуразно кривобокая, с огородным пугалом в соломенной шляпе в качестве возницы. Лошак, как только остановился перед дверью, тут же приподнял хвост и наложил большущую кучу горячих каштанов.
- Э… - сморщил свой выдающийся нос господин директор, что вышел в этот момент, дабы лично проконтролировать погрузку.
Крестьянин, порывшись в сенных глубинах возка, уже извлёк оттуда вилы и ловко стал скидывать духмяное сенцо прямо на вымощенный чистенький дворик.
«Скотина!» - возмущённо подумал господин директор, но вслух заговорил о другом:
- Скажи-ка мне, милейший, отчего ты один? Почему я не вижу господина Барбо?
- А чёрт его знает, - объявил труженик, без всякого почтения к юридической должности своего нанимателя. – Он мне сказал тута быть. Какие-то мешки загрузить и господам наёмникам отвезть. Сам же помчался в ближайшее заведение. Очень он жаждой был мучим. Но обещался, горло промочить и по дороге нагнать. Да хоть и не нагонит, мне-то, что за дело. Дело моё простецкое: сиди, да вожжами пошевеливай. Ох, мешки-то тяжелы. И чего вы в них такого понапихали.
- Идиот, - не сдержавшись, прошипел директор. – Чучело полоротое… Ох, Создатель Небес и тверди, как только такие на свет появляются.
- Чё?.. – лучезарно улыбаясь, осведомился возница.
- Ни чё, - отмахнулся директор. – Говорю, только груз не профукай, а то нордманы с тебя шкуру с  живого снимут.
Крестьянин рассыпался в уверениях, что да он, да, чтоб потерять, да никогда… Он человек не пьюшшый и дело своё всегда справляющий по уму.
- Езжай уже, умник.
Соломенная шляпа себя дважды просить не заставила. Мужичок сунул вилы в копну, вскарабкался на облучок, и, причмокнув, тронул вожжи. Послушный лошачок тут же двинулся в путь.
- Вот же парочка, - не выдержал господин директор, - пропойца-стряпчий и деревенский дурак. Ну, да таких не жалко. Ты понял свою задачу? - обернулся он к охраннику. - Тогда исполняй. Да, по пути к родне, забеги к командиру гарнизона, скажи, что я просил два десятка солдат на сегодня. Зачем – не объясняй. Скажи – так, на всякий случай. Всё, одна нога здесь, другая – там. Эй, кто-нибудь, уберите здесь всё. Воняет, спасу нет.
Посещение финансовой конторы Клоцемм задумывалось давно. А при сложившихся обстоятельствах, оно было просто жизненно необходимо. Однако же являться туда в образе офицера-нордмана, было бы верхом глупости. Ватаги при нём нет, оборонять дукаты некому, а соблазн вернуть пятнадцать тысяч, отданных какому-то одиночке, чрезвычайно велик. А у кого легче отнять золотишко: у бывалого вояки, или у двух ротозеев? За нордманом кинулись бы люди умелые и числом великим. А за придурками, кого отправят?..
Клоц усмехнулся.
- Вот и посмотрим.
Он остановил лошака. Извлёк из рукава свой любимый нож, и расшурудив сено, вскрыл плотную ткань денежного мешка. К предполагаемым неприятностям нужно быть готовым. Вот он и готовился.

Глава 32.
Дамские плутни.

Пока лейтенант Клоц путешествовал, меняя личины и облегчая королевский кошелёк, жизнь – упрямая тётка, тоже отказывалась стоять на месте. Получивший крепкую оплеуху, до звона в августейших ушах, Гастаний третий в себя приходил довольно долго. А пребывая в состоянии далёком от рассудительного, он мог и глупостей натворить. Собственно, именно их, глупости, он и порывался сделать. К примеру, пришла ему идея удушить барона Гиаву шёлковым шнурком. Зачем? А просто так. Должен же быть кто-то виноват в случившемся безобразии. Понятно, что это никак не может быть его величество. И понятно, что это граф Тасский. Но мерзавец трусливо окочурился, предательски избежав справедливого королевского воздаяния. А кровь-то кипит у правителя. Бурлит она. Во, даже из носа потекла. Насилу остановили. Поэтому Гиава был назначен во всём виноватым. Но тут барону повезло; за него генерал Пуль заступился. Полководец ещё не проиграл ни одного сражения, разве, что в карты крупно продувался, но продувался Гастанию, поэтому монарший фавор ещё не утратил. Гиава был прощён, а Пулю было приказано думать над тем, как поправлять покосившееся положение.
Королевские ставки в междержавном покере ещё были высоки, и допускать их снижения Гастаний вовсе не был намерен. Стало быть, нужны действия такого характера, такого калибра-размаха-эффекта, от которого у соседушек короны на головах набекрень съедут. «Может, большое сражение… - начал Гастаний. – Может, штурм, эскапада, разрушение Криста?!» Понесло мечтателя в облака. Генерал, для виду поморщил лоб, якобы всерьёз пережёвывая эту монаршую идею. Отказывать королю не хотелось. Но и штурмовать крепкий орешек Крист без усиления армии – никак. А усиление – это стягивать части с границ, - без инженерных и сапёрных работ, на кои нужно время, а скоро осень и дожди, в горной же местности и вовсе – холодрыга, от которой кони дохнут, - да-с, задачка не из простых.
- С голым задом, - начал сравнительно честный генерал, - на стены  лезть глупо. Нам тот зад крапивой выдерут. Анхольм Таульгарский в военном деле не новичок. Ему за просто так клыки не вышибить.
Гастаний скуксился и начал странно поглядывать на генерала. Того мороз по хребту продрал; уж ни надумал ли мудрейший властитель спасённого Гиаву заменить его тушкой. Вдруг, да рисует в своём умишке картинку, как будут выглядеть золотые эполеты рядом с плахой.
- Осада – штука продолжительная. А до осени тянуть нам не резон. К осени мы ещё пару соседей сокрушим. – После этих слов генерала, Гастаний чуть мордой потеплел. – Мы, ваше величество, попробуем претворить в жизнь вашу задумку: нанесём удар заговорщикам, прямёхонько в их берлоге. И даже если всех ко Господу на суд и не отправим, то кого-то – точно. И…
- Думаешь, кровь оставшимся в голову ударит? Сами в драку кинутся.
Пуль тронул кончик уса и объявил, что насчёт крови в голову он не уверен. А вот в том, что осаждённые не станут дожидаться, покуда их, как курей в сараюшке королевские лисы передавят, он, генерал, нисколько не сомневается.
Рассуждения генерала почти в точности повторяли блуждание мысли новопреставленного аристократа. Что доказывало их идейную, да и моральную близость. Какое-то время собеседники сокрушались по поводу бегства графского холуя: кто теперь им подберёт лихих людей, коих, после будет не жалко списать по графе: «расход»? Но делать нечего, суровая жизнь безжалостно заставляет самостоятельно шевелить лапками.
- Генерал, вы уверены, что в открытом сражении мы разобьём мятежников? – король перешёл на сухой, предельно деловой тон.
- При численном превосходстве нашей армии, при подавляющем количестве артиллерии, при трёх десятках магов-стихийников, да не аколитов, а магистров… Ваше величество, у герцога нет ровно никаких шансов. При этом не нужно забывать, что ватага «Шерстистого носорога» переправится через пролив уже через два дня. И пусть мы не совсем разрешили вопрос с «Седым йотуном», но они уже ничего сделать не успевают. Северяне сомнут герцогских прихлебателей. Далее же будет действовать дипломатия. И уж тут-то мы дикарей из сугробов так запутаем, что они ещё нам и должны останутся, без претензий к потере неудачников из прежней ватаги.
- Гм… - бородавчатое лицо монарха несколько просветлело. – Тогда ищите охотников лезть на стену уже сегодня. Подберите офицеров. Обещайте им выплату тройного жалованья и звание через чин. Рядовым… рядовым годовое жалование и производство в прапорщики. Если выживут и не провалят миссию, они будут способны принести мне ещё массу пользы. Н-да, в этом случае я не имею права быть скаре… э-э-э… бережливым. Вы слышали меня, генерал? Сегодня ночью этот укреплённый курятник должен быть залит кровью. Где листы, что добыл наш околевший обалдуй? Пусть каждый, из выбранных вами, изучит его внимательнейшим образом. И… Пуль, пусть они никого не жалеют…
…Те, кого Гастаний, метящий в великие властители, приказал не жалеть, за высокими стенами своего замка сложа руки не сидели. У анимиста, тётушки Розы и прилепившегося к ним Багорольда вообще не было времени дух перевести. Они пропадали то в вольерах жуков, то, оседлав этих непокорных насекомых, отправлялись в полёты, носившие разведывательный характер. Частенько с ними отправлялась и юная Патриция. В основном после того, как мать, леди Элайна, выставляла её вон, за порог собственных апартаментов. Делалось это в целях воспитательных и ещё, чтобы самой дух перевести. Постоянное изобретение дочерью кар, коим она подвергнет окаянного Клоца, по его возвращении, стало утомлять даже эту многотерпивую женщину.
- Вот вернётся, паразит, я ему коготки под шкурку запущу до самого…
- Доченька, давай без подробностей, - умоляла в этих случаях леди Элайна. – Иди романчик рыцарский почитай, или полетай на Триш, - развей мысли, остуди головку.
Сама леди Элайна тоже покоя не знала. Шпионская её сеть сейчас волновалась как никогда. Донесения со всех концов Рохта прибывали десятками, и дама стала подмечать, что её личная казна стала куда меньше, чем ещё месяц назад.
- Требуется увеличение доходов, дорогой мой Анхольм. Возведение вас на престол, может пустить нас по миру с нищенской сумой, - как-то пожаловалась она его сиятельству.
Сиятельство неразборчиво отбрехалось. Таульгарский и сам сейчас сбивался с ног, перемежая учения подконтрольных ему войск и ополчения с еженощным планированием и изучением ландкарт. Оскудение денежной кубышки его волновало, но не в той степени, как ожидаемое сражение. Да, мятежники Криста готовились именно к нему.
Догадайся о том Пуль или его бородавчатое величество: как знать, не пересмотрели ли бы они свои планы? Вполне вероятно, что – да.
- Достаточно у нас сил? – спросила леди Элайна, шмякнув перед герцогом очередную стопку донесений. – А то мне сообщают, что Гастаний решился-таки подтянуть артиллерию из самых спокойных приморских городов.
Герцогский ноготь с некоторой опаской тронул пухлую пачку.
- Артиллерию он подтянуть, может и успеет. А вот расставить батареи по всей военной науке уже вряд ли. Хотя… всё будет зависеть от Клоца.
Губы леди Элайны сжались в тончайшую нить. Что и говорить, своими поспешными действиями он умудрился внести совсем необязательную нервозность в и без того непростое к себе отношение. Опять же дочку огорчил. Тьфу ты, не об том ведь речь! Леди Элайна поймала себя на том, что и в непростой обстановке не может полностью выкинуть из головы ту обиду, что нанёс Патриции северный мужлан. Нет, действительно, что не мог выделить минуту, чтобы попрощаться? Сказать пару добрых слов, в щёчку чмокнуть – никак? Что за неотёсанный чурбан. Никакого представления о чуткой девичьей душе. Да и к ней, леди Элайне, совсем не грех было бы забежать. Уж она бы ему сказала… Впрочем, возможно бы и нет. Но уж необходимые-то для их общего дела сведения она бы ему сообщила. А теперь, что?!.
Словно прочитав часть её мыслей, герцог принялся утешать эту очень непростую мадам.
- Клоц… Вот уж папа сынка недооценил… Ну да ладно. Клоц, кого до самых плеч побрил? – Леди Элайна исключительно мимикой показала, что понимает ход мысли своего большого друга. – Под его личиной и ушёл. – Анхольм жестом остановил словесный водопад, готовый обрушиться на него  и затопить всё вокруг на многие мили. Может и зря. Вдруг бы королевское воинство тоже приливной волной смыло. Но герцог был реалистом и в такого рода чудеса не верил. Стоило ли его за это осуждать? - Под  этой личиной, неужели он не узнает о… планах?.. – Молчание, иногда куда красноречивее самых витиеватых выражений.
После минутной задумчивости,  и жевания ещё далеко не дряблых губ, леди Элайна, дама не склонная к скоропалительным выводам, согласилась, что этот перец не самый тупой человек на свете.
- Будем исходить из того, что - узнал, - сказала она.
- Узнал, - твёрдо заявил Анхольм. – Как и узнал про то, что я замыслил.
Вздёрнутые едва ли не до самых волос брови достойной дамы, были самым сильным свидетельством её искреннего удивления.
- Да-да, тётушка. Он догадался. Редкого ума человек. Сам поражаюсь.
- Предложение майорского чина – отсюда?
- Я ему и чин полковника дам, ежели Создатель будет на моей… нашей стороне. Идём далее.
А далее выходило, по словам Таульгарского то, что рекомый Клоц, умел думать и действовать даже не на два, а более -  шагов вперёд.
- Уверяю вас, - говорил герцог, впервые за долгое время, с аппетитом поглощая ужин, - что он увидел планы, кои «срисовал» наш недобрый гость. Иначе бы он уже вернулся. А сейчас…
- Сейчас мы ждём гостей и…
- И… - многозначительно улыбнулся герцог. – Сегодня мы можем пить и спать. Впервые за долгие дни тревог. Ну, как спать… Не тревожась, но коротко.
И подтверждая свои слова, он приложился к горлышку пузатой винной бутылки.
- Когда ожидаешь посещения? – леди Элайна перехватила духмяный сосуд из рук дорогого друга.
- Если Гастаний не совсем идиот, а он не идиот, то – сегодня.
- За это и выпьем, - и достойная дама сделала глоток, который не был бы позором для гренадера.
В расчётах своих мятежный герцог не ошибся. Недаром же он выставил на стены в качестве караула «кровавых» драбантов. Уж, как возмущался майор. Уж какие словеса развешивал. Впору алебарды подставлять, дабы потолки не рухнули и каменные полы не проломились. А всё-таки в караул они заступили и пили, пили, пили…
Пили на службе, как впервые в жизни им было приказано. К одиннадцатому часу ночи из караульных на ногах, да и то – условно, опираясь на парапет, - держался только один майор. Сего господина, всю жизнь посвятившего службе, в тот момент поддерживало только обещание некоей персоны произвести его в полковники, ежели он останется с драбантами, и сделать его генералом, в случае, коли драбанты полностью перейдут на службу будущего короля. Воля волей, а генеральский паёк с обеспеченным навсегда будущим и бесплатным местом на привилегированном кладбище – кусок жирный. Майор был в сомнениях и потому ещё не спал.
Он единственный видел, как некие тени, дюжину раз пытались забросить крючья-кошки на крепостную стену. Он нашёл в себе силы отвлечься от сладостных мечтаний, и сапогами по морде, разбудить первого, кто под ногами оказался.
- Беги, - сказал он сипло. – Не можешь бежать – ползи. Но чтоб герцог знал – гости пожаловали.
Лейтенант, - а вестовым поневоле оказался именно офицер, - тут же вскинулся, заявив, что, мол, не по чину, но получив кулаком в зубы, смекнул, что дело нешуточное.
Герцог его не особо внятный доклад выслушал со вниманием и милостиво отпустил служивого спать, что тот с готовностью и исполнил, прямо там, где докладывал, в коридоре, на каменных плитах. Трудно осуждать человека за исполнительность. Особливо памятуя, что ещё лет в тринадцать, когда его папаша сдал в армию, старый прапорщик, наставлял недоросля: « Коли ты, сосунок, не способен уснуть в жаркий полдень на ратушной площади, значит, ты не очень-то хочешь спать». Лейтенант спать хотел. От того в большую политику и не мешался. Для того и другие дурни сыщутся. И они – сыскались.
Командование сил королевских, начиная с самого генерала Пуля, на матерщину не скупилось, когда втемяшивало исполнителям, как важно сделать всё так, чтобы всем было хорошо. И две дюжины рисковых охотников полностью прониклись важностью миссии. Чего уж говорить про то, как соблазнили их обещанные преференции.
На дело пошли люди решительные. Не новобранцы. Порох нюхавшие. Крови отведавшие – многие и в прямом смысле слова.
Через стену перебрались, хоть и не сразу, но охрану не потревожа. В соответствии с начертанными планами во внутрь замка проникли почти без шума. Кухарка посуду тащила, да увидев чужой народ с закрытыми лицами тут же и сомлела, уронив на пол полную лохань грязной посуды. Прирезать бы дуру, да что тратить время на беспамятную бабу. Охотники протекли мимо тела тихо, как кошки. Потом коридор раздвоился, и команде пришлось разделиться. Кому-то следовало идти на этаж второй. Ну, а кто-то, из самых рисковых, должен был пробираться ещё выше.
Первыми, кому посчастливилось убрать цель поближе, однако – зубастую, был сам командир экспедиции. Ну, а кому ещё поручить нейтрализацию трёх нордманов? Только людям, умеющим орудовать не токмо тесаками и саблями, но и ножами, а при необходимости и шильями. Именно их, шилья сапожные, и выбрал главный убивец для грязной, но очень тихой работы.
Проникли они по рисованному плану до самых дверей. И у них остановились, подозревая, что тут без взлома не обойтись. Не совсем же дураки, эти самые северяне. Но двери, железом укреплённые, оказались не заперты. «Пьянчуги, - одними губами прошелестел офицер, извлекая из-за голенища длинное шильное жало. – Этих режем без жалости». В сумраке коридорном, что и был-то освещён всего двумя масляными лампами, он улыбок своих людей не увидел, скорее – догадался. Они были готовы. Они не колебались. Не колебался и он, человек, мечтавший за одну ночь дорасти до полковничьих эполет. Он осторожно толкнул дверь. Та отворилась без скрипа.
- Входим, - прошептал он.
- Куда? – вдруг раздалось громоподобное. – Это моя конура.
Багорольд вообще особым тактом не отличался. А уж к гостям незваным никогда никакого почтения не испытывал. Поэтому первый, попавшийся ему на пути гвардеец,  получил кулаком по затылку от всего юношеского сердца. Получил так, что сразу умер. Кто ж таких хиляков в гвардию вербует. Тут король недосмотрел, право слово.
И не по своей вине переусердствовал Багорольд. А ведь велено же было – брать живьём. Но кто ж за очковтирателей-вербовщиков в ответе? Неужто, опять он – бесхитростный мальчик с севера?
Спохватившись, юнец, второго приложил уже бережнее: в моську. Бедолага, нежданный привет получив, отделался легко – сломанным носом и выбитыми верхними зубами. Следующий, вот же наделил Создатель мужеством, али – дурью, тут, как глянуть, - рискнул Багорольда шилом пхнуть.
- Дурак, что ли? – спросил малой, с огорчением оглядывая шар булавы, перепачканный мелкими косточками, волосами, и, вроде как мозгом. – Тебе тоже вдарить? – вежливо спросил он у ещё одного дядьки с шилом в руках. – Или всё-таки жить останешься?
Ответом ему послужило многозначительное молчание. Герой-офицер и рад был бы ответить нахалу, чем-то ехидным и оскорбительным, если бы не острое ощущение холодного кинжального лезвия у себя на кадыке. Анимист, тоже был парнем не промах. Барги поиграл ножичком и интимно прошептал ему на ушко: «Не бузи». И не состоявшийся полковник принял здравое решение.
Что касаемо второй части отряда, то она просто попала в комнаты офицеров стражи. И уж им-то точно было страшно обидно. А как ещё, ежели ты вламываешься с намерением всех порешить, а некую девку принять, как есть – в ночной рубашке. И хоть за титьки её полапать, - было же дозволено, - а тут сидит перезрелая клуша, представляется некоей леди Элайной, а вкруг неё стоит два десятка солдат и тычет в визитёров штыками без всякого почтения. Ох, ты ж… и сзади-то, как припёрли…
Утречком, пленённых убивцев, закованных по всей науке в железа, посетил сам герцог Анхольм Таульгарский. Прошёлся он между вражескими солдатами. Хмыкнул удовлетворённо, и обнадёжил их:
- Убивать вас не стану.
Охотнички малость приободрились.
- При одном условии, - тут же притушил их радость герцог.
- При каком? – вопросил подозрительно несостоявшийся полковник.
- Если на суде… А он состоится. Так вот, если на суде, вы скажете, кто вас послал, совершить убийство потомков королевской крови.
Герцог не хотел быть королём. Но судьба решила за него. И он – кто бы отказал этому человеку в политической прозорливости – сейчас начинал «заливать фундамент» своего международного признания.
Почти полковник, крякнул, ощущая тягость кандалов, и признал, что с таким человеком ему бодаться нет никакого резону. У него ещё оставался призрак надежды, что Гастаний третий сумеет совладать с этим хитрющим дядькой, но, здравый человек, он решил не верить в призраков.

Глава 33.

Дело Круга.

«Стальной круг». Круг равных. В разговорах не совсем трезвых и токмо между своими – «Кодла железных старпёров». Но, тс-с-с… Это не для всех. Совсем не для всех.
Клоц валялся под телегой и маялся ожиданием. Расположился он на бережку в местечке довольно приятном: море солнце, птицы орут. До порта хоть и  далековато, однако ж видно какие суда подходят, какие на рейде остаются, какие причаливают и встают под разгрузку. Клоц, сменил поднадоевшую личину просточка-крестьянина на свой привычный облик, и даже нашёл уместным влезть в собственную одежду. Опасаться было более некого. От королевского ока он ускользнул, местных жандармов, что изредка патрулировали береговую линию – не опасался. Ловя контрабандистов, эти достойные господа совсем не обращали внимания на шваль, подобную Клоцу. Ещё один наёмник-северянин. Мало ли таких? Вчера, всё-таки подошли четверо, вид имели чванливый и очень строгий. Наверняка, хулиганы, случись они здесь, таких бравых служителей закона испугались бы. Клоц придал своей малосимпатичной физиономии слегка туповатое выражение, подпустил в очи мути – создав портрет злобного дебила. Патрульные, на такого персонажа глянув, быстро сообразили – здесь поживиться нечем. Задав пару формальных вопросов, они отвалили, не забыв наградить северянина парочкой эпитетов свойства самого сомнительного. И то, как назвать человека, который подрядился сторожить крестьянский воз с сеном, пока его хозяин спокойненько попивает винцо под крышей кабачка. Там и дождик не каплет и бабы есть. Всяко мягче спать, чем рёбрами на голой земле или даже в колючем сене.
Проводив стражу соловыми глазёнками, Клоц снова вытянулся под возком. Земляки должны были прибыть сегодня; возможно к вечеру, возможно уже после полудня. Было время отдохнуть. Было время поразмыслить. Да-с- и припомнить кое-что. К примеру, тот забавный эпизод из собственной жизни, совсем недавно произошедший.
Трясся нордман ещё в шкуре крестьянской, на своих неказистых дрожках, покинув умилительно чистенький Станборг, слушал жужжание шмелей, носом мух ловил – картинка просто умилительная. Пастораль, не иначе. Отъехал от оплота буржуазной сытости мили полторы и вдруг заслышал топот несущихся лошадей и крики. Грозные крики, с матюгами, перемежаемыми лихим разбойным присвистом. Его нагоняли трое. Клоц раздвинул губы в короткой усмешке: надо же, и здесь он не ошибся. Ничего не меняется в природе человеческой. И наивностью было бы предполагать, что прожженный финансист, тот самый директор банка, так вот запросто выпустит из своих длинных, как паучьи лапки, пальцев состояние, кое позволит ему образовать собственный банк, где-нибудь в другой стране, под другим именем.
Нагнали его быстро. Парни были крепкие, слегка под хмельком, злые. Тут уж Клоцу нужно было стремительно соображать и очень споро действовать. А то ведь могут в лихости запросто пристрелить, даже прозвищем не поинтересовавшись. В ситуациях с исходом неясным, сохранение за собой инициативы – первое дело.
Для начала он вскинул руки в гору и понёс околесицу, чем вызвал пренебрежительные, чуть презрительные улыбки преследователей. Хорошо. Гримасы и язвительные шуточки, которые троица начала отпускать в его адрес, лучше, чем выстрел из пистолета. Спешившись, один из грабителей предупредительно врезал крестьянину по зубам. Не сильно, просто для острастки. И тут же потребовал сваливать с воза сено. И это понятно. Не самим же, право слово, руки чёрной работой пачкать. Деревенский простофиля часто-часто закивал и кинулся исполнять приказание, тайком бросая взгляды на скалящихся парней. Чёрт! Зубы в ухмылках сушат, а пальцы на спусковых крючках. Напасть на них сейчас соблазн есть, но риск получить свинцовый презент в бочину высок. Н-да, неоправданно высок. Успешно изображая перепуганного поселянина, Клоц скинул на дорогу первый навильник сена.
- Это ещё, что такое? – тут же насторожился торчавший рядом грабитель, углядев вспоротый мешок. – Эй, парни, а наш дурачок хват, как я посмотрю, уже успел ручонки запустить в хозяйское добро.
- То не я… - почти взвизгнул крестьянин. – То господин адвокат. Он сказал, что ему причитается, вот и взял оплату… э-э-э… самостоятельно. И, это, значить, сразу, того – в кабак.
Молодчики переглянулись между собой и их усмешки стали ещё гаже.
- А ну, пся шелудивая… - теперь спешился второй. – Говори, сколько сам упёр.
В грудь незадачливого возницы упёрся взведённый пистолет.
Крестьян вылупил побелевшие от ужаса глаза, уронил вилы и моля о пощаде полез под облучок.
- Сейчас-сейчас, добрые господа… Я всё-всё верну. Да я и взял-то всего ничего. – Парняга, нагнавший страху на глуповатого недоумка, обернулся к своим товарищам, с видом самым самодовольным. Это и был момент, которого так ожидал Клоц. Теперь игра пошла исключительно по произволу безжалостного нордмана.
- Вот… - как-то очень уж спокойно проговорил крестьянин, швыряя одному из пеших грабителей тугой и весьма увесистый мешочек с монетами. Лихой человек сделал попытку поймать его на лету, отвёл в сторону пистолет и услышал звук, от которого у него на загривке зашевелились волосы: два коротких, сочных щелка – звук взводимых курков. Ни он, ни его приятель ничего не успели сделать.
Клоц, отвлёкший их внимание, бестолковой своей тарабарщиной и деньгами, извлёк из-под облучка то, что спёр в армейском лагере, и, не колеблясь ни секунды пальнул из обоих стволов. Единственный, оставшийся в седле грабитель, рухнул со своего скакуна. Во лбу незадачливого искателя лёгкой наживы образовалась здоровенная дыра; пистолеты в армии короля Гастания славились большим калибром. Картину его развороченного затылка живописать не стоит, поскольку разглядывать возникшее там безобразие было особо некому. На ногах остался только один из нападавших, и ему явно было не до созерцания того, что раньше было черепом и мозгами его приятеля. Держа в руках пистолет, о котором он совершенно забыл, и словленный мешочек с деньгами, он тупо переводил взгляд с трупа у своих ног, на крестьянина, и, подобно извлечённому из мутного пруда карпу, тупо раскрывал и закрывал рот. Деревенщина, - о Создатель Небес и тверди! – уже совсем не деревенщина, а кто-то совершенно иной, с лицом настолько жестоким, что не всякому художнику такое изобразить под силу, ловко махнул к уцелевшему через облучок. В делах подобного рода дядька Клоц проволочек не любил; сказать красивую фразу перед тем, как врезать какому-нибудь несчастному пистолетной рукоятью по шляпе – это не для него. Так что шляпа неудачливого грабителя и всё, что она покрывала, приняли тяжкий удар без всякого последнего напутствия. Деньги и  оружие снова разместились под облучком. Сено было возвращено в возок и тихий крестьянин с придурковатой улыбкой на добрейшей физиономии продолжил свой путь, оставив за собой три трупа.
Лежать просто так и слушать шум волн – это роскошь для человека военного. И долго состояние умиротворения длиться не могло. Острые, как у полярной совы, глаза Клоца что-то заприметили на самом горизонте.
- Идёте, значит.
Он мысленно прикинул расстояние; выходило, что корабли прибудут в порт ещё до вечера. Сколько их там сосчитать не представлялось возможным – всё-таки далеко, но то, что не один и не два, для Клоца было совершенно очевидно. Да и шли они с севера. Однако особой радости от предстоящей встречи с земляками на лице лейтенанта не появилось. Нет, мрачнее оно не стало, - куда уж больше? – но складки возле губ стали заметно глубже. Его ожидало испытание, да ещё какое. Исполнение плана Анхольма Таульгарского.
Много дней ломал голову нордман над вопросом: зачем, для какой такой цели, умнейший и крайне осторожный в своих действиях герцог Таульгарский допустил трёх безродных наёмников из погибшей ватаги к своим самым сокровенным секретам. Замок Крист, который Клоц и Багарольд облазили от подземелий до самых крыш. Багорольд и на шпиль забраться порывался, дескать, флюгер там занятный не то яшшурка летит, не то фигушка ветер ловит – вот бы поближе разглядеть. Клоц едва удержал дурня, пообещав ему научить управляться с саблей и ножом одновременно. Булава булавой, а воевать часто приходится тем, что под руками.
Опять же жуки. Барги от них совсем голову потерял, впрочем, тут проявился и ещё один интерес – тётушка Роза. Однако если пустить романтику по боку, всплывает интересный вопрос: к чему герцогу посвящать заброд и в эту свою тайну.
Количество войск, провиант и огневой припас, жуки… От нордманов не утаили ничего. Не нужно сбрасывать со счетов и то, что Анхольм позволил им спасти пленных земляков. Не то, чтобы Клоцу для экспедиции нужно было чье-то дозволение, – в гробу он видал всех континенталов разом, - но ведь герцог ещё и помощи предлагал. К тому же он совсем не возражал против…. Э-э-э, вот о Патриции совсем не время. Свернёшь в эту колею и неделю потом выправляй. О войне надо думать. Война – дело мужское, понятное. А с бабами, пускай и с женщинами, сам чёрт в кости играть не сядет.
Сколько раз Клоц, мыслями важными обуреваемый, был вынужден натягивать вожжи, чтобы принудить себя не думать о ней. И сейчас натянул так, что чуть шею не вывернул. Помогло. Пусть и не совсем отпустило, но хоть не заклинило. Можно было дальше мозгами ворочать, кое-что припоминая, и окончательно раскладывая симметричными выверенными рядочками. Ровно гвардейский полк на плацу.
Как-то вечером, - Клоц уж и задремал, - его, словно кто-то в бок толкнул. Колко толкнул, остро. Лейтенант в темноту малость попялился. Нет, сон уже не шёл. Он чертыхнулся. Солдат должен спать, когда позволяют обстоятельства, а не темень разглядывать. От этого занятия даже придурковатые философы остатка ума лишаются. Но ангел сна, на что-то обидевшись, лишил беспокойного нордмана своего благоволения. Клоц с кряхтением и глухими матюгами поднялся и принялся натягивать штаны. Решение, кое он тогда принял, нельзя было назвать особо мудрым. На дворе стояла глубокая ночь. Только что прокричали третью стражу. А он тащился по полутёмным коридорам замка к герцогским покоям. Понятно, что тот его не ждал. И бесцеремонный визитёр сначала был облаян двумя охранниками у дверей мятежного аристократа, а после сочно «благословлён» перлами, густо рассыпанными самим Таульгарским. Но лейтенанта трудно было смутить, и беседа всё-таки состоялась.
Промежуточным её результатом, собственно говоря, и стало пребывание одного доппельгангера на морском бережку под телегой, нагруженной чёрт знает чем. Клоц нехотя встал на ноги; пришла пора снова обращаться в крестьянина.
Порт, этот живой организм, встретил его деловитой суетой, неумолчным гамом и невероятным сочетанием ароматов. Отыскать в людском муравейнике более-менее спокойное местечко, чтобы дождаться прибытия земляков, Клоцу не удалось. Пришлось размещаться в узком проулке между двумя тавернами и делить компанию с парочкой пьянчуг. Один из них, даже попытался ограбить нового своего соседа. Но увидев, как придурковатый деревенский дядька превращается в кого-то совершенно иного, мигом лишился всего отмерянного ему богом героизма и пустился наутёк. Избрав для бегства перемещение на четвереньках.
Клоц позволил себе улыбнуться и принялся рассматривать тот кусочек жизни, что открывался ему из его укрытия. Нужно же было чем-то разбавить густую скуку ожидания. Флот с ватагой «Шерстистого носорога» прибыл, когда уже практически стемнело. Однако это не остановило северян, и под матюги капитанов, не жаловавших ночную швартовку, они приступили к выгрузке. Можно было бы предположить, что весь порт и его окрестности содрогнутся от могучего рёва огромных, чудовищно огромных носорогов, но нет – как раз этого и не произошло. Животные, о лютом нраве которых на Континенте ходили легенды, вели себя на удивление тихо. О, вовсе не из желания сберечь покой местных работяг и обывателей, просто они были прекрасно выдрессированы. Можно было бы сказать, что они вообще впадали в боевую ярость и неистовство по команде, однако это всё-таки было бы некоторым преувеличением. Стоило какому-то докеру зазеваться, обалдело уставившись на спускавшуюся по настилу громаду, как он тут же походя, был стоптан неимоверно толстыми колоннами носорожьих ног. Бедняга и вскрикнуть не успел, а зверюга, дёрнув большими ноздрями отвислого мясистого носа, с довольным видом проследовала дальше.
Клоцу подобное было знакомо. Уж он-то точно не полезет близко к этим исполинам. От того и одра своего, мелко дрожавшего всей шкурой, он остановил в некотором отдалении. Не хватало ещё, чтобы лошак, одурев от ужаса, умчался куда-то в ночь, уволочив за собой практически бесценный груз. То-то была бы потеха. Вот только лейтенанту после такого казуса осталось бы жить совсем недолго. Уж он-то прекрасно знал привычки своих земляков. Как и был наслышан о непреклонности командира прибывшей ватаги. Гроб! Куда как славное имя. А если совсем точно, то генерал Гроб. Да-да – генерал и член Круга равных. Один из трёх старейшин «кодлы», который позволял себе оставаться в строю. Влияние этого человека на политику Севера было невозможно переоценить.
Неуверенность холодной скользкой змеёй заползала в груди внешне невозмутимого доппельгангера, то и дело, касаясь его сердца. Когда-то, давно Гроб был одним из тех, кто возражал против его приёма в ряды ватаг. Генерал презрительно относился к полукровкам, а уж подобных Клоцу и вовсе на дух не переносил. Но, как утверждала молва, человеком он был не лишённым представлений о справедливости. К себе он не принял маленького ублюдка, однако, принял во внимание заслуги его отца, не применил право вето, позволив остальным командирам принимать самостоятельное решение. И на долгие годы единственной семьёй для безродного Клоца стала ватага «Седого йотуна». Сейчас же Клоцу, уже лейтенанту, должно было предстать перед генералом Гробом, который давно извещён, что ватага «Седого йотуна» погибла полностью. Погибла с позором, потому, не нашлось ни одного героя, оказавшегося способным спасти её стяг. Клоц не сомневался, что Гастаний приложил максимум усилий для очернения погибших наёмников. И судя по тому, что «Шрстистый носорог» здесь, ему это полностью удалось.
- Двинули, - сказал он не очень уверенно, трогая поводья. Больше тянуть некуда.
Действительно, носороги уже были выгружены. Очередь стала за самими вояками, провиантом и технической частью. Это дело было долгим и суетным, пожалуй, лейтенант ещё мог какое-то время отсиживаться в сторонке, но на берегу уже звучал мощный хриплый бас Гроба, и, стало быть, решительный момент наступил.
Лошачок с неохотой вкатил тележку между двумя стройными рядами шерстистых носорогов. Те люто косились на мелкую блоху, но не трогали. За что Клоц не позабыл даже вознести кратенькую молитву Небесам.
- Генерал! – крикнул он громко, привстав на облучке. – Генерал Гроб. – И замахал руками, привлекая к себе внимание человека, обликом походившим на зверя, чьим именем называлось вверенное его командованию подразделение.
Гроб был могуч. Наверное, именно так должны были выглядеть герои древних саг. Высок, на голову выше своих офицеров, среди которых карликов тоже не наблюдалось. Он был облачён в нечто отдалённо напоминавшее форму высших офицеров-континенталов, но с отданием дани традициям своего народа. Мундир, но не с галунами и эполетами. Старый генерал решил украсить его затейливо перекрещенными костями виверны. Резчик изрядно постарался, изобразив на них сцены охоты. На одном из широких плеч Гроба висел плащ, с меховой опушкой, закреплённый на бочкообразной груди широким ремнём. Никаких металлических украшений Гроб не признавал. Только кости. Костяные пряжки. Костяные пуговицы. Костяная кокарда на тёмно-лиловом берете.
Крупная голова Гроба, обрамлённая длинными, густыми с проседью волосами, казалось, росла прямо из плеч. Шеи, как ни приглядывайся, видно не было. Для того чтобы посмотреть куда-то в сторону, генералу приходилось поворачиваться всем своим внушительным корпусом. Да, в движениях этот человек был не скор. И красавцем его трудно было назвать; обветренное, с крупными чертами, лицо вообще не вызывало симпатии. И только пронзительно синие глаза Гроба яснее ясного говорили, что их обладатель обладает острейшим умом и незаурядной волей.
Услышав, что кто-то выкликает его по имени, гора-человек степенно, без спешки обернулся, переступив при этом сложном для него движении, массивными, почти, как у носорогов, ногами. Подковы его сапог скрежетнули по мостовой, царапая и кроша булыжник.
- Какого хрена вопишь, мозгляк? – громыхнул ветеран, заприметив фигуру на крестьянской телеге. – Убирайся прочь, пока тебя не стоптали мои малыши.
Клоцу показалось, что носороги, те самые малыши, тут же оживились. Ох, чёрт, разыгралось воображение.
- Генерал, я должен с вами поговорить. Немедленно.
Гроб не привыкший, чтобы от него чего-то требовали, начал сатанеть. Но Клоц не струсил. Отступать ему всё равно было некуда.
- Немедленно, генерал, - добавил он стали в голос.
Дредноут в человеческом образе сделал шаг к потерявшему берега наглецу.
- Ты кто такой!? – взревел он.
- Лейтенант Клоц, - отрапортовал доппельгангер, спрыгивая с телеги. И направляясь к грозному офицеру. – Лейтенант, - повторил он, уже находясь в паре шагов от Гроба. – Ватага «Седого йотуна».
- Что-о-о?! – от генеральского рыка вздрогнули даже носороги. – Как ты смеешь, ублюдок?! Как только ты смог разинуть свой поганый рот? В железа его!
Да, безусловно, Гастаний успешно сработал на опережение. Клоц и глазом моргнуть не успел, как несколько крепких рук скрутили его, а рёбра доппельгангера ощутили остроту стали. С ним не церемонились, штыками подогнав к разъярённому Гробу, Клоца бросили на колени. Над ним возвышался утёс – не человек.
- Прикончить, собаку, - прозвучала краткая команда.
- Дело Круга, - успел выпалить Клоц, прежде чем приклад, вышиб тугие фонтаны ослепительных искр из его глаз.
И тут же весь мир перестал существовать.
Над поверженным нордманом навис мрачный, словно грозовая туча генерал.
- Дело Круга, - проворчал он. – Дьявол с ним, пусть пока живёт. Эй, кто-нибудь, очистите мне ближайшую таверну. Чтоб ни одного свидетеля. Всех – вон. И найдите мне моего мага. Дело Круга! Вот пусть Круг и решает.

Глава 34.

Перед тем как…

Охрана доложила герцогу о приближении какого-то одинокого путника. Анхольм прервал завтрак и быстрым шагом направился на стену. Ему очень хотелось верить, что это возвращается Клоц. Он бы и самому себе не признался в том, что боится. Боится, что северянин не справился. Если это так, то дни всех обитателей Криста сочтены. И это вовсе не фигура речи. Человек, ныне попиравший трон Рохта своим расплывшимся седалищем, мягкосердечием по отношении к поверженным врагам не отличался.
- Клоц! – радостно завопил, простая душа, Багорольд. Герцог и не заметил, как тот оказался рядом. Впрочем, они все уже были здесь, и с такой же тревогой всматривались вдаль. Кто-то, сдерживая чувства, как мышастый анимист или леди Элайна, а кто и покусывая кулачки, как тётушка Роза и, побледневшая от переживаний, Патриция. Что говорить, если даже майор драбантов, которого трудно было заподозрить в особых симпатиях к лейтенанту северных наёмников, и тот не поленился забраться на эдакую верхотуру и теперь свешивался за парапет, только каким-то чудом не вываливаясь полностью. Поберёгся бы, а то, не ровен час, сверзится с высотищи, потом костей не соберёшь. А ведь жаль будет – хороший он вояка.
Всадник приближался. Это точно был Клоц, никто иной не мог бы выглядеть  на конской спине столь несуразно. Тот ещё наездник. Его так и швыряло из стороны в сторону. Никто, из стоявших на стене, не смог удержаться от улыбки. И вскоре сдерживаемые поначалу смешки перешли в дружный солдатский гогот.
- Ему бы в бродячем цирке выступать, - сказал, обычно сдержанный, Барги. – Из седла до сих пор не выпал только милостью Творца.
- Ага, - вторил ему липовый жрец, - ему, поди, тоже любопытно, чем всё это кончится.
Коняга, по всей видимости, украденная Клоцем из кавалерийского табуна, бодренько рысила к воротам, и до ушей зрителей, уже явственно доносилась отборная матерщина доппельгангера. В выражениях он не скромничал, вымещая своё раздражение на всём, что подкидывало ему расшалившееся воображение.
- Хватит ржать, - урезонил герцог разошедшуюся не в меру солдатню. – Открывайте ворота. Надеюсь, этот малый привёз нам хорошие вести.
Въехав во двор замка Крист, Клоц кое-как сполз с мерина, на крупе, которого красовалось тавро королевского драгунского полка. Лейтенант и не думал скрывать собственных страданий, сразу оповестив всех, кто мог его слышать, что отныне он является обладателем деревянной задницы.
- Самой деревянной в мире, - заявил он, лишь слегка приукрасив действительность. – Разинь пасть, скотина… - реплика адресовывалась уворованному мерину, который с несвойственной лошадям мстительностью, пережёвывал ремень Клоца.
За не имением узды, предприимчивый северянин использовал часть собственной амуниции.
- Вот же пропасть! – выругался он, разглядывая то, что осталось от добротного ремня. – Ладно – обслюнявил. Но ведь сгрыз до полной непригодности, аспид.
Аспид злорадно глянул на расстроенного похитителя и коротко насмешливо ржанул.
- Вы ходячий убыток, сударь. – Патриция, конечно же не могла упустить такой повод, чтобы ни подпустить собственную шпильку. – Вас хоть совсем из дома не выпускай. Или я это уже говорила. Впрочем, не грех и повторить.
Снова раздались смешки и ядовитые солдатские подколки. Клоц покраснел. Он физически это почувствовал. Щёки запылали огнём, а в груди невероятно быстро оформилось нечто большое и тягучее. Иными словами, несчастного лейтенанта так и подмывало пришибить языкастую девицу прямо здесь и сейчас. Положение спас герцог. Его снедало нетерпение, и затягивать сцену измывательства над несчастным Клоцем он намерен не был. Анхольм Таульгарский был человеком дела. И сейчас дела были горячи, как раскалённый прут в руках королевского палача. Нетерпеливым жестом он заставил умолкнуть всех.
- Идём, - бросил коротко, тем самым спасая лейтенанта от публичной экзекуции. – Поделишься новостями. Надеюсь, они добрые.
Никогда ещё коридоры замка Крист не казались герцогу столь длинными, почти бесконечными. И никогда ещё на его памяти окаянный лифт не был таким до отвращения медленным. Анхольм едва сдерживался, чтобы не сорваться. Раздражение, вызванное длительным напряжённым ожиданием, настоятельно требовало выхода. Так и хотелось на кого-нибудь наорать, а то и докатиться до плебейского рукоприкладства. Таульгарский даже зубами скрипнул. Желваки так и заиграли на его мужественном лице. А непривычный зуд в кулаках усиливался. Хорошо, леди Элайна правильно поняла состояние герцога. Её изящная рука, стиснувшая локоть Анхольма, оказалась на удивление сильной. Эта женщина понимала, как удержать мужчину от необдуманных действий, при том особо не мозоля глаза.
- Ну, - нетерпеливо заговорил герцог Таульгарский, как только за всей честной компанией затворились двери залы, как-то незаметно, ставшей помещением оперативного штаба. – Ну же…
Все взгляды тут же обратились в сторону Клоца. Кое-кто из присутствующих заговорщиков был посвящён в тайну его экспедиции, но далеко не все. Скажем, Патриция до сих пор пребывала в полной неизвестности и, возможно, от того всё ещё обиженно дула губки. Она до сих пор не могла простить нордману его, такой неожиданный отъезд.
Клоц уселся в кресло и с наслаждением вытянул ноги. О, боги, положительно тряская езда на подседельной скотине не его конёк.
- Дамы и господа, - начал он, повинуясь суровому взгляду своего нанимателя, - и соратники. – Он кивнул анимисту и «жрецу». Могу сказать вам, что поездка оказалась успешной. Прошла она не совсем гладко, - тут он прикоснулся к своей голове, на которой красовалась внушительная шишка, - но, в общем и целом…
- Не тяни, - почти вскричал Анхольм Таульгарский и Клоц повиновался.
С ним особо не церемонились, даже слова о деле Круга, не сделали его земляков более мягкими в обращении с… С кем? С предателем и дезертиром. Именно об этом и заявил, прямой, как корабельный бушприт генерал Гроб. К подобным типам достойный командующий всегда испытывал неподдельное презрение. Даже подтверждение мага, что Клоц произведён в лейтенанты вполне законно, а не присвоил себе это звание, ничуть не смягчило сердце старого воина. Законно произведённые, тоже могли быть трусами и дезертирами. Ведь король Гастаний не станет попусту молоть языком, утверждая, что ватага «Седого йотуна» не выполнила простого приказа и при этом исхитрилась просрать собственный стяг – позор, который невозможно смыть целыми морями крови.
Руки Клоца были заломлены за спину и туго скручены верёвкой, поэтому он никак не мог утереть залитое кровью лицо. Конечно, он был способен избавиться от пут, используя врождённые таланты, но не хотел этого делать. Нет, не сейчас. Однако последующие события не оставили ему выбора.
- Вы узнали меня генерал?
Лицо Гроба не изменилось.
- Полукровка, - бросил он. – Полукровка, ставший офицером. – Его голос был переполнен презрением. – Куда катится этот мир? Неудивительно, что ватага, допустившая подобное, закончила своё существование столь бесславно.
- Иди в задницу, Гроб, - спокойно проговорил Клоц. – Желаю, чтобы подобное сказали и о тебе.
Генерала будто лошадь лягнула в лоб. За всю его жизнь никто и никогда не смел разговаривать с ним в подобном тоне. Ещё будучи молодым наёмником, зелёным, как гусиное дерьмо, он отучил всех, кто пытался проявить к нему неуважение, от подобной неосмотрительности. Гроб был лютым бойцом, никогда не упускавшим случая подраться. Ему, конечно, перепадало на орехи. Среди северян лихих парней было хоть отбавляй. Но привить почтение к своей персоне Гроб сумел. И вот теперь, когда он достиг самой вершины, некая безымянная тварь, смеет разговаривать с ним так.
- Захлопни пасть, - Клоц напирал. – И вели бойцам развязать мне руки. Ты ведь знаешь, что я и сам способен избавиться от пут, но предпочитаю, чтобы у тебя появился шанс хоть отчасти загладить свою вину.
Вину!? Да этот мозгляк только что сам вырыл себе могилу. Генерал Гроб двинул свою переполненную злобой натуру в сторону потерявшего берега доппельгангера, или кем там являлся этот недочеловек. Дело там Круга или нет, но на свет не родился ещё тот, кто безнаказанно мог оскорблять генерала Гроба. Оскорблять при его офицерах. Гроб взрыкнул, у него возникло ощущение ломоты зубов. Всех сразу. Словно он по глупости пообедал айсбергом. До Клоца дошло, что ожидать освобождения от людей этого зверя, будет верхом наивности. Что ж, в этом мире ещё не придумали верёвок или кандалов, способных удержать доппельгангера. К моменту, когда распалённая праведным гневом гора дурного мяса приблизилась к нему на расстояние удара, Клоц был свободен и даже успел уложить на пол обоих конвоиров. Что и говорить – боги севера сподобили своё незаконнорожденное чадушко отменным ударом. Подобный оборот дела несколько удивил генерала. Он даже снизил крейсерскую скорость. Клоц не замедлил этим воспользоваться; придав себе образ одной малосимпатичной твари, что славилась богатым слюноотделением, он от всей своей мохнатой души плюнул Гробу в лицо.
- Вот тебе на, - изумился тот, тщась протереть кабаньи глазки от залепившей их дурно пахнущей субстанции.
Лейтенант времени даром не теряя, стал расстёгивать верхнюю одежду.
- Ты чего творишь, обормот? – Гроб, глядя на освободившегося узника одним глазом, не мог скрыть изумления. – Надо же, выбрал момент рассупониваться. Ты учти, такую братию я не жалую так же, как дезертиров.
Клоц только отмахнулся.
- Смотрите сюда, генерал, - он изменил тон. – Видите?
Гроб присмотрелся. Оку своему не поверя – второе, всё ещё было заклеено, - он подошёл к наглому окаянцу и ковырнул толстым пальцем туго накрученную на его теле ткань.
- Это?.. Это… Не может быть. Стяг!!!
Лейтенант кивнул.
- Разматывай. Я хочу его видеть.
Рядом со стоном зашевелились неудачливые конвоиры, а Клоц слой за слоем снимал с себя длинное чёрное полотнище.
- На нём кровь, генерал, - сказал он. - И эта кровь героев, а не предателей.
- Ещё выжившие есть?
- Мало, -  не стал лукавить Клоц. – Очень мало. Но жив один из магов, Барги-анимист. Жрецов – ни одного. Мне пришлось сжульничать, залучив к себе одного из северян бастардов. Но цель оправдывала средства: я выторговал у короля Гастания всю сумму, что причиталась моей ватаге по контракту.
- Ого!
- Прикажите своим людям порыться в сене. Под ним, в той телеге, на которой я прибыл, они отыщут почти всё. Из неё я взял немного, чтобы оплатить гонорар выжившим. Остальное я передаю вам. Отдайте золото Кругу, пусть Старцы распределят деньги между родственниками погибших.
Гроб, наконец, прочистил второе око и выгнал взашей караульных, пообещав им массу неприятностей за безалаберное несение службы.
- Год у меня будете за носорогами загоны чистить!
 А как иначе? Кто-то же должен был остаться виноватым в том, что от большого начальника сейчас воняет, как от целого носорожьего стада.
- Как ты меня искупал, - попенял он лейтенанту. – Не мог преобразиться в кого-то иного. Не такого… кхм… запашистого. Лекаря кликнуть?
Лейтенант прикоснулся к разбитой голове и поморщился от боли.
- Не надо. Само заживёт. А вот мага снова призовите: нужно послать сообщение Кругу.
Туша генерала развернулась и поплыла к одному из столов. К тому, что был несколько чище остальных.
- Эй, там, - громыхнул он. – Надеюсь, корчмаря не прибили. Нет? Хорошо. Волоките его сюда. Пусть накрывает, чем боги наградили. Лейтенант, садись. Поснедаем – поди жрать хочешь, - поговорим. Сообщение Кругу, - продолжил он после краткой паузы. – Будет сообщение. Будет. - Он снова замолчал. –  А теперь рассказывай. Да в подробностях. Ничего не упуская.
И Клоц рассказал.
Долго, очень долго генерал дырявил стену корчмы покрасневшими глазами. А потом, тяжко вздохнув, поведал миру:
- Не знаю, что надумает Круг, только решение мною уже принято…
В зале совета повисла напряжённая, звенящая тишина. Все ждали, чем закончит Клоц. И тот не стал терзать слушателей многозначительными паузами. Шумно выдохнув, лейтенант объявил, что генерал будет ждать сигнала.
- Ватага «Шерстистого носорога» присоединится к королевской армии уже завтра. Гроб обещал – будет на рассвете. И он будет, готов поручиться собственной головой.
Ахольм Таульгарский прикрыл ладонью глаза, а после, плотно сжал переносицу. В этот момент он был похож на человека, готового шагнуть с обрыва. Собственно, так оно и было. Он обвёл взглядом всех присутствующих. Женщины затихли. Барги многозначительно улыбался. Здоровяк Багорольд, в бесшабашности своей, щерился во весь рот. Клоц? Клоцу было всё равно. Он смертельно устал, и сейчас мечтал лишь о кровати. Не будет кровати, можно спать и на полу. Только – спать.
- Спать нам сегодня не придётся, - громко объявил герцог, безмерно «радуя» несчастного лейтенанта. Может быть, он всё-таки поспешил поступить на службу к этому беспокойному типу. Эх, непруха, соблазнился майорским чином, а теперь и не подремать. – У вас всё готово? - Анхольм пронзил взором тётушку Розу. Та взглянула на анимиста. Тот легонько шевельнул плечами и кивнул. – Хорошо, - герцог был доволен. - Тогда приступайте, как стемнеет.
Барги и тётушка Роза поднялись и вышли из залы, о чём-то тихо переговариваясь.
- Всадники на жуках… - теперь герцог испытующе глядел на Патрицию.
- Готовы выполнить любой приказ, - по-военному чётко ответила та, вмиг перестав быть говорливой девицей и превращаясь в бойца. Клоц был поражён этой стремительной переменой.
- Ваше сиятельство, - надумал он вставить свою полушку в общее дело. – По дороге сюда я видел передвижение тяжёлой артиллерии. Гастаний серьёзно подошёл к вопросу.
Герцог хмыкнул. Уж в серьёзности намерений короля он никогда не сомневался. Как и в том, что Гастаний - враг опасный и на волю случая никогда не полагающийся.
- Далеко они от основного расположения армии? – озабоченно осведомился он.
- Были милях в тридцати.
- Что ж, тем меньше у нас поводов предаваться ничегонеделанью. Пушки – не птицы легкокрылые, летать не умеют. Не поспеют они к сражению. А и поспеют – развернуться и занять боевые позиции всё равно не смогут.
Клоц скептически пожевал губы. Армия короля превосходила мятежников числом мало не втрое. Об этом лейтенант не преминул поставить в известность Таульгарского.
- Знаю, - бросил тот. Как знаю и то, что кавалерии у наших противников около четырёх тысяч, против наших пятисот всадников. Но этом и есть наше преимущество.
Клоц удивлённо округлил глаза. Никогда он не считал численное превосходство врага собственным преимуществом.
- Бывает и так, - усмехнулся Анхольм. – Свою кавалерию я отдам под начало майора драбантов. Он лихой офицер, с той задачей, что я перед ним поставлю, должен справиться. Должен, - добавил он, убеждая самого себя.
Откуда-то снизу донёсся сильный шум: громкие голоса – люди не старались остаться не замеченными королевскими шпионами. Пусть их – волнуются. Вражеской армии сей ночью тоже дрыхнуть не придется. А то, чего удумали – отдохнувши, пожравши – и в драку. Ну уж дудки. Тут будем на равных.
- Двинулись, - удовлетворённо сказал герцог. – Нам тоже пора. Лейтенант, - Клоц вскочил и вытянулся во фрунт. – Вам я отдаю свою пехоту.
Клоц выразил сомнение в целесообразности этого назначения.
- Отчего? – Анхольм чуть наклонил голову.
- Я должен быть в первых рядах. Сигнал. Помните? А как можно командовать войсками из первой линии.
Герцог был вынужден согласиться: такое действительно невозможно. Минуту поразмыслив, он пришёл к выводу, что отдаст под команду, этого колючего северянина одну из своих стрелковых рот.
- Она, как раз будет по центру, - добавил он без всякой радости. – Так что, лейтенант, постарайтесь не погибнуть в первые минуты сражения. А то ведь… сигнал… Кстати, какого именно сигнала ждут от меня ваши земляки.
Клоц почесал пальцем бровь и огорошил аристократа пустяковой просьбишкой:
- Мне бы шест… такой подлиннее. Дрын, какой ни сыщется. А уж крестовину я к нему, как-нибудь присобачу.

Глава 35.
Дурней надо колотить дубинами.

Напольные часы в королевской палатке натужно заскрипели, завизжали, прокашлялись и с натугой отбили четыре удара. Потом в их нутре, что-то грюкнуло и стрелки снова продолжили свой круговой забег. Эта заминка во время отбивания очередного часа, заставляла их отставать на шесть минут в сутки. Починить капризный механизм, конечно, было можно, и это проделывалось регулярно; часовщики подлечивали его каждые две недели. Но  четырнадцать дней спустя, своевольная машина снова принималась за старое. Поменять бы её, но Гастаний Третий никак не мог на это решиться. К часам – именно этим часам, - он испытывал нечто вроде привязанности. Почти, как к живому существу. Иногда, в отсутствие посторонних, он даже разговаривал с ними, разглядывая свою искажённую физиономию в стекле большого циферблата. Всегда приятно пообщаться с умным собеседником. А этот к тому же ещё никогда и не возражает. Хрипит, щелкает, гудит, но никогда не спорит. К тому же в этот здоровенный шкаф с маятником можно запустить ботфортом, ежели на сердце паскудно, и он не сделает попытки увернуться. Стоик, право слово. Н-да, а номер с ботфортом сей день, вернее в сею ночь проделан-таки был.
Толстенькие, холёные пальчики барона Гиавы робко поползли навстречу друг другу, и сошлись на округлом, словно яичко, животике. Фу-у-у, теперь можно было перевести дух. Его величество перестал скакать по всей палатке в одном сапоге и велел лакею его обувать. Опухший, ничего не понимающий спросонья слуга, робко подобрал ботфорт, только что отправленный бесновавшимся монархом в размахивающую маятником мебель, и попытался приблизиться к брызгающему слюной повелителю. Повелитель про ботфорт уже забыл и ускользнул от нерасторопного лакея, ловко прыгая на одной обутой ноге, дабы не изрезать о битое стекло свою августейшую нежнейшую пятку. Тот припустил следом. Но всё это уже не пугало Гиаву. Шторм, вызванный ночной вестью, миновал. И всё обошлось без особых потерь. Подумаешь, камзол чернилами залит. Зато сама чернильница пролетела мимо баронской головы. Гхм… но паричок всё равно нужно будет сменить. Тёмно-синие брызги смотрятся на нём совсем не эстетично. Однако кару сию Гиава принял с полным пониманием собственной вины. Да-с, просчёт был весьма серьёзным. Не далее, как вчера, он за ужином убеждал обожаемого короля, что нечестивый окаянец Анхольм, чтоб ему в аду черти  ноги расплавленным свинцом омывали, не посмеет принять открытый бой, а останется сиднем сидеть в Кристе, надеясь на крепость его стен. Проклятый Пуль его тогда не поддержал. Нет, не то чтобы совсем не поддержал, а выразил некоторые сомнения. Вообще, в последнее время, генерал сам на себя не походил. Всегда такой категоричный в суждениях и твёрдый, словно базальт, при выполнении принятых решений, сейчас Пуль откровенно колебался, не зная к какому выводу прийти. Чем раздражал Гиаву и страшно сердил короля. Собственно ботфорт предназначался кому-то из них двоих. Но его величество, глазонек не продравши, дал маху и заехал тяжёлой обувкой в стекло циферблата.
Всегда просыпаясь в дурном расположении духа, разбуженный в неурочный час король был лютее вурдалака и капризнее дюжины светских львиц, которых вот-вот потеснят ещё не заросшие плесенью старлетки. Поток площадной брани, вылитый на головы всех, кто не успел спрятаться, мог снести каменную дамбу. Но Гиава устоял. Он признал свою ошибку…
- Ошибку?! – взвизгнул Гастаний. – Хороша ошибка! Враг занимает боевые позиции. Собираясь поджарить мне пятки, а мои советники убеждают меня, что проклятущий герцог не посмеет и носа высунуть в щёлочку замковых ворот. И что происходит сейчас? А? Я вас спрашиваю… Что происходит?
Наконец-то монарх соизволил перейти к делу. Пуль и Гиава с облегчением выдохнули; плаха им не грозит. По крайней мере - не сегодня. Барон плямкнул сочными, влажными губёнками и с напускной уверенностью заявил:
- Жест отчаяния. Бунтовщики очертя голову кидаются в сражение, ибо понимают всю безнадёжность своего положения.
- Кидаются в сражение… - передразнил Гастаний. – Очертя голову… Понимают безнадёжность. Хватит пустой трескотни, барон. Хватит. Таульгарский – это тебе не наивная барышня. Он никогда, ни-ког-да – услышь меня, - и ничего не делает просто так. Жест отчаяния… Ага, как же, жди и надейся. Не-ет, этот субчик, что-то задумал. Гадость какую-то, не иначе. Что скажешь генерал? Уж коли мой главный шпион и аналитик маху дал, то тебе нас из сортира вытаскивать сам Создатель велел.
Вытянувшись в нитку, как бравый унтер перед полковником, генерал начал без заикания и дрожи в голосе. Военная косточка, он умел держать себя в руках. Да сейчас враг пытается перехватить инициативу. Так что с того? На то он и враг, чтоб безобразничать. Но мы-то ведь не пальцем деланы. Мы и не таких храбрецов обламывали. Разъезды наши выдвижение неприятеля не проспали. Армия уже поднята по тревоге. Офицерство с диспозицией на такой случай ознакомлено – план мы с вами вместе составляли, выходит совсем не зря.. Инфантерия и кавалерия к сражению готовы. Артиллерия?..
- Да, что с артиллерией? – Король и сам знал, что главные калибры ещё не прибыли. Это была его вина: слишком долго медлил, не решаясь отозвать артполки из мест их дислокации.
- Полевая – в готовности.
Гастаний дернул своим некрасивым лицом. Полевая!.. Это два десятка четырёхфунтовиков. У них ядра, как апельсин. Шуму много, толку – чуть.
- Н-да… полевая. Ладно, в конце концов, не великая сила нам противостоит. А магов у нас довольно. Уж в этом-то Таульгарскому с моей армией не соперничать. Что ещё?
- Ватага «Шерстистого носорога» на подходе, - отрапортовал генерал. – Успеют прибыть. Гроб вестового прислал: идут ускоренным маршем. К рассвету будут.
Гастаний поджал губы и прекратил метания по палатке. Он тут же был отловлен слугой, который, согнувшись, постарался напялить сапог на толстую ногу монарха. Тот всхрапнул, как конь и дёрнул ногой, едва не залепив бедолаге  в нос.
- Отстань, прилипала. Северяне… хм… Северяне – это хорошо. Против этих людоедов герцогу не устоять. – Гастаний позволил себе улыбнуться. – Чего встал? – тут же заорал он на слугу. - Обувай повелителя. Не век же мне босому ходить. Стекла вон сколько битого, не ровен час ножку наколю.
Ураган улёгся. Известие о расторопности нордманского генерала, вернуло королю, утраченное было, присутствие духа. Северные дикари в предстоящей баталии обязательно склонят чашу весов на сторону его величества. Армия его и так численно превосходила бунтовщиков, однако риск поражения всё-таки был. В конце концов, Таульгарский вояка опытный, знающий, хитрый. Но теперь никакие хитрости его уже не спасут. К вечеру, если этому наглецу не посчастливится потерять голову в сече, он потеряет её на деревянном чурбаке, выставленном прямо перед палаткой Гастания. Да, так и будет.
- Мундир. Парик. Треуголку. Саблю, - скомандовал его величество. – Хочу, чтоб мои солдаты перед сражением видели своего короля.
Уже через минуту, даже всех пуговиц не застегнув, он вышел, почти выбежал из своей палатки и принялся сальными шуточками и откровенными скабрезностями возбуждать боевой дух солдат. Что ж, иногда можно и сыграть панибрата, если это делу помогает.
- Готовы праздновать победу, мои матерщинники?! – вопил король, обращаясь к колонне инфантерии. Солдаты заулыбались. – Знаю, вражина не дал вам досмотреть сны про сисястых баб и бездонные пивные бочки. За это вы мятежников взгреете по первое число. Ишь, попёрли против королевских солдат, дурни. А дурней надобно колотить. Желательно дубьём. Обломайте им рога, ребята.
Солдотня скалилась и отвечала не по уставу. Это ничего. Сегодня Гастаний может позволить себе роскошь быть снисходительным. Ему подвели лошадь и подали стек. Гастаний влез в седло и помчался осматривать построение своих войск на месте с коего многим из них сегодня предначертано шагнуть в вечность.
Поле предстоящей баталии ему было хорошо знакомо. Его он изучил до мельчайших подробностей, до каждого незначительного пригорка, до каждой кочки. Дело военное расхлябанности не терпит и совершенно точно не прощает разгильдяйства. И Гастаний разгильдяем не был. Доверяя опытнейшему Пулю, тем не менее, он сам облазил всю передовую линию.
- Трубу! – потребовал король. И верный Пуль, который ни на шаг от него не отставал, протянул монарху отличный оптический прибор. – Так, посмотрим на этих беспокойных копошунов.
«Копошуны», как презрительно назвал Гастаний своих недругов, потихоньку заполняли собой ухабистое, каменистое пространство, которому в скором времени предстояло стать местом сражения. «Ударить бы по ним сейчас», - думалось королю. И отметить надо – очень даже не глупо думалось. Числом враг проигрывает. Порядку сейчас у него никакого. Пока они ещё по узенькой дороге да все подтянутся. Эх, жалость-то какая – собственная, его величества, армия, тоже ещё толком не проснулась. Тоже едва-едва подтягиваться начала. Король чертыхнулся и досадливо сплюнул, точь-в-точь, как уличный мальчишка. Такой шанс он проспал, склонив ухо к мнению Гиавы. А Гиава, что?.. Администратор, шпион, душа чернильная. Что он разумеет в делах военных? Но ведь и Пуль колебался. А уж тому-то самим Создателем Небес и тверди, вроде бы велено, в стратегии, хоть мало-мальски смыслить. Ан, незадача… И он мямлил, не особо веря в смелость герцога Таульгарского, или… в его безрассудство.
- Гм… проворонили мы шанс, - сказал король, самокритично не отделяя себя от общества. – Теперь вот воевать по всей науке предстоит. Ага… а это что такое?.. – До сего момента Гастаний рассматривал местность, понимая, насколько неудобна она для его кавалерии. Среди валунов размером с лошадь, густо усеявших равнину близ низкой скалы, и вплоть до опушки труднопроходимого леса, всадникам в галоп не ударить и красивым аллюром не понестись. Значит, и особого преимущества перед герцогской пехотой они иметь не будут. Анхольм, зараза осторожная, свои передовые линии, как раз за этими каменюками выстраивать и начал. Приглашает, стало быть, солдат его величества, самим первыми в драку ввязываться. Мол, мы тут посидим, за камушками, а вы ножками, ножками. А мы в вас постреляем, покуда вы, соколики, до нас ползёте. Всё это было очевидно, до пресности. Король и сам сделал бы точно так же: к чему лишаться столь очевидного преимущества? Однако насторожили его вовсе не действия солдат Анхольма. – Что это такое? – повторил король, передавая подзорную трубу генералу Пулю.
- Войска строятся, - отрапортовал бравый вояка, припав к окуляру.
- Не туда смотришь, дубина, - поморщился Гастаний. – Ближе возьми. Посмотри туда, где камней поменьше.
Генерал ругнул себя за невнимательность. И, правда, как он сразу не заметил; земля, примерно в миле от места, где они стояли, и где Пуль планировал провести массированную атаку собственной пехоты, была густо усеяна…
- Могилы?! – изумился Пуль.
- Очень похоже, - мрачно согласился король.
- Сдаётся мне – это и есть тот сюрприз, что приготовил для нас хитрец Анхольм.
Толстые губы Гастания вытянулись отвратительным лиловым хоботком: он пытался понять, мыслью проникнуть в секрет своего врага. Но на ум решительно ничего не шло, кроме плохо замаскированных ловчих ям.
- Бред, - дал оценку результату своих размышлений король. – Полная чушь.
- Что, ваше величество?
Король только отмахнулся от генерала; вот от кого сейчас помощи было не дождаться. И тут в тылу выдвигающейся армии раздался многоголосый, повергающий в панику рёв. Рот короля растянулся в почти блаженной улыбке:
- Дьявол с ним, с проклятущим Анхольмом и его секретами. Теперь меня ничто не остановит.
Пожалуй, его величество имел повод для радости – ватага «Шерстистого носорога» прибыла вовремя. И скоро, буквально через несколько часов, само имя Анхольм Таульгарский будет принадлежать истории, в разделе «блестящие военные победы его величества короля Гастания 3-го Непревзойдённого».

Глава 36.
Барги!..

Они всё-таки попрощались. И если вообще возможно говорить без слов, то в тот короткий и невероятно длинный миг они сказали друг другу больше, чем за всё время своего знакомства. Потом Пат встряхнула волосами, и низко наклонив голову – зачем? - это помешало ему последний раз увидеть её глаза – грациозной кошкой взобралась на спину верной Триш. Ловко закрепив страховочные кольца в шипах жука – кольца, чёрт их дери!.. Для этого даже рога Триш прободели. Ох, и намаялись мастера. Но с работой сладили. Всем  нескольким сотням жуков, пригодных к управляемому полёту, была проделана эта непростая операция. Мало того, что шип буравить – работа сама по себе не из лёгких, так ещё и панцирники норовили свой неуживчивый характер показать во всей своей сомнительной покладистости. С грехом пополам и водопадом матерщины мужички свою работу управили. Теперь, даже Багорольд, и тот восседал на спине своего жучилы с большей уверенностью. Днём вчерашним, он испытал новую систему креплений, рискнув свалиться с летящего на высоте десяти футов жука, и признал страховку годной. Однако сей день жучиная стая в воздух не поднялась. Не время радовать королевских солдат своим появлением в поднебесье. Сюрприз этот летуны должны были приберечь до времени. От того они и избрали путь скрытный – через чащу. Сотни бронированных монстров, пощёлкивая своими несокрушимыми доспехами, растворились в лесу.
Клоц ещё долго молча, смотрел им вслед, думая о чём-то своём, потаённом. И лицо его, возможно впервые в жизни было странно светлым и каким-то печальным. Кто-то хлопнул его по плечу. Клоц обернулся – Барги.
- С ней всё буде хорошо.
Лейтенант кивнул:
- Будет. И с нашим недотёпой тоже.
Неожиданно он крепко сжал плечи тщедушного анимиста:
- Ты береги себя, брат, пожалуйста.
Им предстояло расстаться. У Барги в этой мясорубке роль была наиважнейшая. И воевать ему предстояло отдельно от остальных северян. Клоцу же с уцелевшими нордманами надлежало толкаться недалеко от передней линии в центре, но в само дело, при том, не вступая. Пылающие жаждой мщения наёмники выразили своё отношение к столь беззубой роли словесами грубыми и недвусмысленными. На что главный заводила предстоящего безобразия тоже ответствовал без всяких экивоков:
- Защищать лейтенанта, - рявкнул он. – Хоть всем вам сдохнуть, но чтоб с его башки ни единого волоса.
Глухо ворча, нордманы подчинились. Армия демократии не терпит. Да и смысл бунтовать, если каждый из них успел оценить насколько даровит этот «драматург». Анхольм Таульгарский учёл всё, что вообще можно было учесть. И воякам оставалось только разыграть свои роли. Что ж – роли были привычны. К тому же шанс порвать десяток другой глоток оставался высоким. Мало ли, как оно могло вывернуться - драчка предстояла нешуточная.
Мимо пронеслась кавалерия герцога. Невеликая числом – и пяти сотен не набралось бы – возглавлялась она майором. Тем самым майором, который формально был нанят Клоцем, но теперь с нескрываемой радостью исполнявшим повеления Таульгарского. Всё переплелось. Всё запуталось. Майор осадил своего скакуна рядом с кучкой северян. Лихо он это проделал; Клоцу такое ни в жизнь не постичь. Горяча коня, кавалерист, взвил его на дыбы и, вдруг, отсалютовал лейтенанту своим палашом. Клоц вскинул руку, отдавая честь.
- Постарайся выжить, - крикнул майор. – Помни за мной вызов.
Лейтенант лишь кровожадно оскалился:
- Ни за что не посмею тебя огорчить, - пообещал он.
Всадник лихо поправил ус, и помчался нагонять своих. По воле командующего, именно кавалерии отводилась роль зачинщиков предстоящего безобразия. Северяне невольно залюбовались бывшими противниками: очень уж ладно сидели на них новенькие жучиные панцири – щедрый подарок герцога Анхольма. Кое-кто из них завистливо присвистнул, мол, нам бы такие тоже не помешали. Но, заметив жёсткий взгляд Клоца, поостерёгся говорить об этом вслух.
Без спешки вытягивались они на каменистое поле ни поле, плато ни плато – кривобокую равнинку с каменюками. Располагались за валунами, кто относительно стройными рядами, а кто и россыпью. Многие ворчали. И была ведь причина; оно, может, и есть толк от разрозненной стрельбы, и тебя за валуном ещё пойди поцель, но ничто не сравнится с мощным залпом двойной цепи. А ведь даже новобранцу ведомо – только так и возможно остановить многорядные наступающие на тебя линии. Солдаты, не понимая задумку герцога, разве что пальцами у виска не крутили, необоснованно подозревая того в слабоумии. Несколько приподняли боевой дух воинства зуботычины от сержантов и прапорщиков, а так же громогласное объявление Таульгарского, о том, что всё, невеликое общим числом, подразделение магов-стихийников, займётся исключительно защитой личного состава. Правда, тут снова возникли недовольные. В этот раз их не устроило то, что наступать им предстояло без атакующих заклятий дармоедов от чародейства. Защита защитой, но чего всю грязную работу на солдатские плечи взваливать. Зуботычины от мелкого армейского начальства стали жёстче. Последовали беззлобные обещания повесить, кое-кого на оглоблях после сражения. А самых речистых так, прямо сейчас, дабы весёлым танцем висельников, потешить тех, у кого мозги ещё не до конца размягчились. Но командующий, ту матерщину слыша, на коне гарцуя, улыбался. Солдатня перед боем начальство матом кроет – это нормально. Злость, она сейчас в самый раз. Злость – не уныние, она кровь горячит. Военная косточка, Анхольм душу солдатскую понимал. Строгость, конечно нужна, и унтера со своими обязанностями справлялись. Вот и ладно: без вмешательства больших чинов всё обходилось. Сам Таульгарский нет-нет да и подпускал в речь горячих словес. Нижние чины оттаивали, улыбаться начинали. Матюги матюгами, но в своего герцога они верили. И что из того – против них королевская рать числом превеликим? Оно, конечно, силища. Но и её размечут.
Герцог вдруг, где-то в самой глубине груди, где-то, даже, и за сердцем ощутил горячо-остро – сегодня быть победе. Быть. И никак иначе.
Строились его войска. Поначалу несколько суетно. Но сержанты стихию рядовых укротили и в русло нужное направили. И часу не минуло, как армия выстроилась в порядке нужном. Осталось только ждать. Эх, было бы людей, да чародеев чуть больше, можно и самому в атаку кинуться. Но нет. Сейчас спешка губительна. И Анхольм ждал королевского шага. С чего начнёт его бородавчатое величество. Пушек у него нет. Тут опасаться нечего. Но не двинет ли он «носорогов» делом первым. А ведь может. Ударит ему в башку моча; возжелает стремительной победы и что тогда. Все планы могут коту под хвост пойти. Нет, и на такой случай у Анхольма есть план. Но только на самое начало. А дальше всё от удачи будет зависеть. На голый же фарт герцог никогда не ставил, предпочитая нечто куда более надёжное – стратегическое планирование, к примеру.
Прильнув к окуляру трубы подзорной, заприметил он некое шевеление в рядах неприятеля. Ага, всё-таки король опасение имеет. Главную свою силищу в бой не кинул. Кавалерия зашевелилась. Ватаге же «Шерстистого носорога» он оказал уважение особливое: поставил её напротив правого фланга мятежников. Что ж, и это неплохо. Было б гораздо хуже, кабы северяне в самом центре оказались, да в полном окружении не только пехоты, но и державных чародеев. Тут уж совсем было бы не радостно.
- Майор! – зычно скомандовал Анхольм. – Что-то наши друзья медлят. Подзадорьте их. – Анхольм, как с кручи шагнул, решив «подбодрить» вальяжно настроенного врага.
Драбант выщербленные свои зубы миру показал в улыбке недоброй:
- Будет сделано.
- Только не увлекайтесь. Сымитируйте атаку. И сразу назад. Ваше дело конницу на кладбище заманить и людей не потерять. Вы мне сегодня ещё пригодитесь.
Майор лихо козырнул и вихрем умчался к своему эскадрону ни эскадрону – сборной кавалерийской солянке. Пятном кровавым выделялись в ней драбанты, вызывая зависть пехоты почти несокрушимыми доспехами. Гарцевали на ящерах уланы – гроза кирасир. Поди останови их на таких-то монстрах, да пиками ощетинившихся. Горячили коняжек бесстрашные гусары. Красавцы, смельчаки. Жаль мало их. Но  война она ведь не спрашивает полный у тебя состав или с бору по сосенке. Воюй, голуба, с теми, кого под твою руку Создатель отрядил и не выделывайся, аки пряник сдобный. Майор и не привередничал. Гикнул, матюгнулся, для прилику, и повёл своё разномастное воинство исполнять высочайшее повеление.
На стороне неприятельской Гастаний слегка озадачился.
- Это чего такое? - Утрудил он вопросом генеральское разумение.
Пуль полез пятернёй в затылок – чесать, для возбуждения работы своего мозга. Мозг генеральский, такой вот демарш мятежного герцога под правильный ранжир подвести не сумел.
- Э-э… - рассудительно вступил он. – Может… э-э-э… герцог, того… дурак?
В неожиданное сумасшествие своего оппонента Гастаний почему-то не поверил. Он поморщился, словно от зубной боли, и глянул на Пуля так, что тот мигом сообразил, коли и есть тут дурак, то это никак не Таульгарский.
- Чёрт с ним, - махнул рукой король. – Из пушек до них всё едино не добить, а кавалерия моя  уже к сече готова. Так пусть она этот сброд сабельками пощекочет.
Гастаний был не доволен. По всему – именно он должен был начать сражение. И перевес на его стороне и «правда», как он её понимал. Теперь же выходило, что этот наглец перехватил у него инициативу. Лёгкое чувство досады укололо тщеславную душу монарха. Провозился он. Затянул время. Что ж, тем больше у него поводов нанести гнусному изменнику сокрушительное поражение. Такое поражение, после которого от его армии, если кто и останется в живых, то только увечные. А самого заговорщика, на власть Гастанию самим Создателем вручённую, посягнувшего… О! Ему повезёт, если он исхитрится в битве пасть. В случае ином король лично будет придумывать для него наказание. Но первым делом, отсечёт ему ноги, чтобы не утёк скользкий гад. А уж после…
- Красиво идут, - услышал он голос Пуля.
- Что?.. – с трудом отвлёкся король от сладостных, почти эротически будоражащих нервы мыслей.
- Наши красиво идут. Строй держат, словно на параде перед вашим дворцом, ваше величество.
Величество брюзгливо, с отвисшей нижней губой, всё-таки изволило глянуть. И, признаться честно, осталось довольно увиденным. Поле, пусть и было оно не широко, но тем внушительнее представлялась выкатившая вперёд сила, оказалось перегорожено плотным – стремя в стремя – строем кавалерии под знамёнами непобедимого Рохта. Медленно шли. Ну да это лишь начало. А чуть погодя конский шаг стал шире. Вот всадники уже на рысях. Ещё немного и сорвутся в галоп. Тут уж строя не удержать – холмиста долина. Зато, какова будет лава. Затопит всё. И несчастным придуркам, оказавшимся не на той стороне жить осталось считанные минуты.
- Хорошо, - подтвердил Гастаний, растягивая дряблые губы в некоем подобии улыбки.
Но что-то насторожило короля. Какое-то совершенно необъяснимое и  очень неприятное чувство. Не чувство даже – тень ощущения. Будто вот-вот предстояло ему коснуться чего-то холодного и влажного. Королю так и представилась мокрая шкура какого-то болотного гада. Отчего оно возникло, он, вряд ли бы сумел, сейчас объяснить. Всё же шло хорошо. Но… не так. Задумывалась атака магов, с неё всё должно было начаться. Это по науке военной. Это правильно. Вышло же по-иному. И можно было бы встретить наглецов ярчайшими сполохами заклятий. А он для чего-то пошёл на поводу мятежного герцога. У Гастания появилось подозрение, что сейчас всем оркестром дирижирует вовсе не он – король, а герцог Анхольм, будь он проклят, Таульгарский. «Может дать сигнал к прекращению атаки? – малодушно подумалось королю. – Может, всё-таки сначала чародеев на окаянца натравить?» И он даже рот раскрыл, чтобы отдать эту сумасбродную команду, не опасаясь внести в действие своих войск такую ненужную сумятицу. Сумятица опасна, никто не спорит. Но сейчас, в самом начале сражения ещё не произошло ничего не поправимого. Ну, скомкал прелюдию. Так – поправит. Однако король опоздал. Вокруг уже раздавались восхищённые крики, вперемешку с  повисшим в воздухе, хоть ножом режь, сквернословием. До сшибки оставались считанные мгновения и офицеры штаба, подбадривали кавалеристов, - будто те могли их слышать, и, не стесняясь в выражениях, поносили врага. «А, - Гастаний мысленно махнул рукой, - вестовой всё равно бы не домчал». Это было очевидно. И Королю только и оставалось, что делать сурово-умную мину. Дескать, так задумано. Дескать, всё идёт в соответствии с генеральным планом. Видел бы он сейчас одного, похожего на блёклую мышь мужичка, может и больше бы обеспокоился. Но никому не ведомо всё. Даже провидцам, даже ангелам господним. Люди же не ангелы, да и провидцы из них по большей части никудышные.
Анимиста, за толпой окруживших его солдат охраны, было и не разглядеть. Где ж за вояками росту гренадёрского приметить дядьку ростом чуть выше пяти футов и сложением, что твой тростник. Однако сейчас, от него зависело если и не всё, то очень и очень многое. Барги закатил глаза. Его уже поддерживали двое крепких солдат, и он, от их помощи не отказывался. Не время из себя героя корчить. На ногах устоять он уже и не помышлял. С делом бы совладать. А дело ему предстояло не шуточное. Иди-ка сломи дикий нрав двух дюжин жуков. Сломи, да контроль удержи. Тут, на бранном поле решалось многое. Кто-то мерился честолюбием. Кто-то жаждал отмщения. Кто-то отрабатывал деньги. Кто-то припёрся потому, что больше ни на что годен не был. А Барги ставил в заклад свою голову и авторитет тётушки Розы, доказывая, что он – они, не ошибаются в своих выводах, относительно поведения панцирных жуков. Естествоиспытатель остаётся таким до конца.
Наблюдая за жуками, анимист кое-что приметил. И, будучи ещё в больших сомнениях, всё-таки упросил тётушку Розу не убивать мелкую жучиную поросль. Ту самую, что оказалась практически не поддающейся ментальному контролю. Молодняк обладал повышенной агрессивностью. Это было объяснимо: залог выживаемости. И при этом стихийная их сила подчинялась только взрослым особям. Другими словами толпы жуков-малолеток повторяли поведение взрослых особей. Барги выбрал подконтрольных панцирников и провёл несколько опытов. Результаты его удовлетворили. И вчера он «закопал» на поле с дюжину большущих жуков, а молодняк, числом в пару сотен, тут же дружно зарылся сам. И сейчас анимист крепко держал ментальные поводья тех самых двенадцати зрелых особей. Попробуй, ослабь – и всё рухнет в тартарары. Барги почти ослеп от напряжения. Голову рвали на части двенадцать чужих и чуждых воль. К ним примешивалась копошня жучиной мелочи. Анимист воспринимал этот хаос, как какофонию чертовски громких звуков. Кто-то большой надумал сыграть в его черепе на гигантском барабане, одновременно дуя в огромную трубу и при этом приплясывая, как перебравший хмельного грузчик.
На лбу и висках Барги жилы вздулись канатами – вот-вот лопнут. Тщедушный анимист покачнулся. Его удержали солдатские руки. А он с зубовным скрежетом удержал контроль. Барги прислонился к чужому плечу:
- Говорите, что видите… - звуки с трудом проходили сквозь высохшее горло. Будто песком позавтракал. – Говорите… Я не вижу…
Вот-вот сшибутся, описали ему ситуацию.
- Как только наши кинутся назад, предупредите. Я должен собраться.
Собраться? Куда ж ещё?.. Окружавшие его пехотинцы итак поглядывали на анимиста с явной тревогой. Тот был не просто бледен; уже и с зеленью. Краше в гроб кладут.
- Не молчите, - яростным и каким-то хрустким шёпотом потребовал Барги. – Рассказывайте всё…
Драбанты майора и весь кавалерийский винегрет герцога уже столкнулся с лавой королевской конницы. Казалось, вражеская волна поглотит их без возврата. Но нет: всадники Анхольма сумели вырваться. Числом прореженным, - уже и трёх сотен не набиралось, - они метнулись назад. Королевское воинство взвыло довольное. Ещё бы – такая лёгкая добыча. Офицеры, что-то грозно прокричали, и вся тьма раззадоренных кавалеристов кинулась преследовать улепётывающего и деморализованного врага.
- Предупредите, когда…
Барги хотел сказать «когда преследователи достигнут места засады», но не успел. События развивались стремительно и кто-то уже истошно вопил: «Пора!». И действительно, драбанты миновали опасное место. Ох, и неслись они, словно за ними гнался сам Нечистый. Преследователи, потеряв всякую осторожность, вгоняли шпоры в бока лошадей. Догнать! Порубить в мелкий фарш и скормить свиньям! Хороший план. Тем более что кто-то действительно должен был пойти на корм, пусть и не свиньям, а жукам. Но стоит ли зацикливаться на таких мелочах. Кавалеристы его величества, почти настигли удиравших бунтовщиков. Разделяло их всего ничего, то самое пространство земли, изрытое непонятными ямками – лошадям пересечь за считанные мгновения. И тут произошло непонятное: земля зашевелилась под конскими копытами, это бесцветный, блёклый человечек по имени Барги, отдал команду дюжине укрощённых жуков. И вслед за ними из ям стали выбираться сотни мелких, всего-то размером с пони, охочих до сырого мяса жуков. Самые резвые, оказавшиеся в первых рядах, лошади, остановились на полном скаку, пошвыряв наземь своих невезучих седоков. Те тут же были затоптаны накатившим валом подоспевших однополчан. Ещё никто ничего не понимал, а жуки уже начали свою кровавую жатву. Да, эти обжоры времени зря не теряли. И благословенны те люди, кому посчастливилось не видеть этого пира. Жуки вспарывали животы несчастных лошадей, одним движением своих несокрушимых челюстей перекусывали им ноги. Тяжело взлетали вверх и выбивали из сёдел всадников. Палаши и сабли кавалеристов оказались совершенно бесполезны против бронированных шестилапых чудовищ. И минуты не прошло, а поле уже было покрыто развороченными трупами. Осознавшие весь ужас своего положения кавалеристы, рвали лошадям рты, выворачивая им шеи. Скорее-скорее-скорее… Назад. Плевать на удравших драбантов. Плевать на честь и на геройство. Пусть кто-нибудь другой погеройствует, тут бы ноги унести.
В свалке и неразберихе погибал цвет королевской гвардии. Тонкие, почти синие от неимоверной усталости губы Барги, растянулись в улыбку. Сейчас, с закатившимися глазами и этим страшным оскалом он очень походил на творение некроманта. Барги уже висел на чьих-то руках безвольный и будто лишённый костей. Он ничего не видел, но всё прекрасно чувствовал. Каждой клеточкой своего тела, воспринимая жучиную ярость, и стараясь направить её туда – подальше от солдат герцога. Это было трудно. Адски трудно. И Барги держался только волей Создателя Небес и тверди.
- Они бегут… - расслышал он сквозь шум крови в ушах. – Припустили, как зайцы…
- Бегут… Хорошо… - выдавил из себя анимист, и позволил себе ослабить контроль. Он тут же погрузился в какую-то горячую тёмно-багровую муть. Сознание оставило его. Но свою битву анимист Барги выиграл.

Глава 37.

Рвал небо их полуночный стяг.

Оплеуху, от герцога отхватив, король – диво дивное – духом не ослаб. Более того, лицом подобрался, зубы стиснул. А в глазках, утонувших в припухлости мешочков, ещё и искорки заплясали. Нет, монарх Рохта сломлен не был. Генерал Пуль его взором проедая, даже загордился своим сюзереном. Вот он каков, в минуту трудную. Властитель! Тут против правды переть невместно.
- Звонкого леща он тебе отвесил, а Пуль.- Король, он, мать его, всегда королём остаётся. И эти обормоты никогда виноватыми не бывают. Гастаний с лёгкостью переложил свой грех на чужие плечи, мысленно, в красках, представляя себе, как будет собственноручно вырывать зубы окаянному Ахольму. «Медленно с кружением вокруг своей оси над огоньком проворачивать его стану, - лютовал венценосец. - И каждую ямочку в дёснах я буду раскалённым спицей ему прижигать. По два раза». – Чего нос повесил, генерал? А ну подбери пузо. Сражение толком ещё и не начиналось. Смотри и учись – за дело я сам берусь. Сейчас твой обидчик будет, как змеёнка на раскалённой сковородке в узлы завязываться.
Спихнув вину на обалдевшего генерала, король почувствовал облегчение. Слов нет, кавалерия понесла ощутимый урон. И для гордости бравых вояк удар тоже был чувствительный. Вон, в какую ажиотацию впали, - в тыл прут, как в театр на выступление полуголых балерин. Ничего, злее будут. Сейчас перестроятся, в ум придут и потом… Потом король для них занятие сыщет. Пока же нужно разобраться с делами насущными.
- Артиллерия! – Перед Гастанием вырос офицер в чине майора. И то, не генералу же командовать тремя десятками малокалиберных пушчонок. Король смерил его взглядом. Неказист. Росту низкого, морда пропитая. Зенки вороватые. Плюмаж на треуголке обтёртый. Засидевшийся в малых чинах неудачник, потерявший все надежды на продвижение по службе. Н-да. По виду совсем не герой. «Ну, ничего, мы его взбодрим», - решил король, и тоном почти будничным спросил: - А, что, майор, не желаешь ли стать полковником?
- Я?.. – майор вытаращил покраснелые, от горячительных напитков, буркала. – Да я…
- Ты-ты…
- Желаю.
- Так не станешь. Не станешь, - вдруг завопил Гастаний, - Если хоть одна из этих ползучих тварей доберётся до моей пехоты! Почему ты ещё здесь? Бегом на позиции.
Сивоносого пушкаря, как корова языком слизнула. Его величество усмехнулся, довольный, и потребовал к себе магистра-чародея. Тот явился незамедлительно, однако излишнюю торопливость демонстрировать не стал. Ох, уж эти колдунишки: никакого почтения к власти. И держал себя старец хоть и уважительно, но без особого почтения. Даже в нитку не вытянулся, паразит такой. Маячил перед мордой королевского коня длинноволосой копёшкой, вроде и вовсе не боевой маг, а какой-нибудь статский. Ни дать ни взять – буржуа на покое, которого от тёплого камелька оторвали, где он грел ревматические свои суставы. Да-с, анархическая всё же братия все эти… Гастаний не стал доводить до логического завершения неприятную мысль. Не к месту оно сейчас. Погасив мимолётное раздражение не уставным видом старикана, он чуть наклонился к собеседнику и тоном ровным, чуть ли не скучающим сказал:
- Вот что, магистр, ты отряди в помощь артиллеристам человек с десяток, не более. Остальных же попридержи. - Сзади кто-то удивлённо хрюкнул. – Это ты, Пуль?
Генерал сознался, что, да – это он.
- Поясни. – Голос короля стал вдруг слаще мёда. – Давай, не стесняйся, поучи меня неразумного, как баталии выигрывать.
Собаку на баталиях вместе с шерстью умявший и хвостом не подавившийся генерал справедливо считал себя в военном деле человеком не из последних. И правду сказать: кто же если не он силами, куда скромнейшими заставил отведать всю горечь поражений врагов Рохта. И каких врагов. Ведь Рохт-то – прыщ по сравнению практически со всеми на кого Гастаний задирался. А поди ж ты, ни единого поражения до селе. Маршировали его армии по улицам покорённых городов, и, пока, не было им удержу. А кто, спрашивается, сии победоносные войска в бой вёл? Кто гениальные планы, свои же планы, - в жизнь претворял? Всё он – Пуль. И откуда у короля вдруг взялся такой апломб? От фанаберии аж захлёбывается. От того генерал и начал спич свой смело, чуть ли не до дерзости. Мол, ваше величество, чего с мятежниками в поддавки играть? Вдарить по супостату всею возможною мощью. Идея герцога с жуками против кавалерии оказалась эффективной, спору нет. Так ведь кончилось-то всё едва ли не пшиком. Выжечь всю эту ползучую гадость ядрёными заклятьями. А после… после и навалиться, передышки ворогам не давая. Чтоб, значит, они поняли, на кого посмели лапу задрать.
Приказ свой не изменив, и чародея отпустивши, король долго плямкал губищами. Слов нет, вдарить по Таульгарскому ему и самому желалось, аж скулы сводило. Решить исход сражения одним махом и сам Гастаний был не прочь. Но что-то удерживало короля от этого шага.
Лицо значительное состроив, чтобы подданный робость почувствовал и не вздумал в его талантах сомневаться, король изрёк наставительно:
- Ты, генерал, мать твою, когда успел так поглупеть? Или намедни горячительного перебрал?
Пуль от такого обвинения отпёрся с видом самым решительным. Да, оно и не трудно было: генерал со вчерашнего дня ничего крепче холодной воды не пил. Перед любым сражением доблестный воитель на кадыке крепкий узел завязывал. Вот после… уже лавры победителя на голову возложив, он мог пуститься во все тяжкие. Но в баталию он пьяным не совался, ещё с младых ногтей дав самому себе в том нерушимый зарок.
- А коли трезвый, - возвысил голос Гастаний, - так какого ляда ты тут чушь порешь? Кто тебе сказал, что наш Анхольм, по которому весь мой пыточный арсенал давно истосковался и слезьми изошёл, приготовил для нас только одну каверзу? Думаешь, он жаждет на плаху, аки кузнечик вспрыгнуть. Нет. А значит, и ожидать нам от него нужно всяческих пакостей. Уж точно числом поболее одной.
Воздух наполнился сернистым смрадом и чего-то ещё сладко-отвратительного. Пушкари и маги знали своё дело; жуков в живых осталось считанные единицы. Впрочем, и они успели шороху навести, то бишь, нагнать страху на первые линии пехоты. Пойти к ним на корм, никто из солдат не желал. Поэтому они с особым энтузиазмом встречали каждое удачное попадание ядра или не прошедший мимо цели магический залп.
Слаженную работу королевских подразделений оценил и генерал-нордман. Гроб довольно похрюкивал и даже прихлопывал широкими своими ладонями. Ни дать ни взять медвежьи лапы. Когда же был уничтожен последний жук, храбрый вояка, чуть в пляс не пустился. Во всяком случае, попытался подпрыгнуть от видимого возбуждения.
Гастаний искоса на Гроба поглядывая, чуть было не заразился этаким его героическим возбуждением. Ему даже пришлось себя ущипнуть за пухлую ляжку, больно, чтобы не сорваться и в поспешности никаких опрометчивых действий не предпринять. А ведь и подмывало… Что один генерал не пальцем деланный – Пуль свои ордена не за пролежни на боках получил, - теперь вот и Гроб в некоем предчувствии великой победы, чуть ли из сапог не выпрыгивает. Опасается, видимо, что не удастся ему в сече поучаствовать. Нет, всё-таки северяне – кровожадные дикари. Однако сейчас… Нет, чуть погодя, эта их кровожадность окажется очень кстати. Король призвал Гроба к терпению. Тот с видимой неохотой подчинился, но поле боя сквозь трубу, глазом, от напряжения покрасневшим, дырявить не перестал.
Его венценосное величество, в понимании своём, Гробова нервического состояния почти не ошибся; достойный воитель действительно рвался в схватку. Однако, как же её начать, коли рядом с Гастанием отираются с десяток магов, у которых ядрёные заклятия уже в состоянии готовом. Вон, как на пальцах сполохи играют: у кого искры, цвета молнии в ночном небе, у кого руки краснотой густющей залиты по самые плечи. О-о, с подобной волшбой Гроб уже сталкивался ни единожды. Недаром весь свой немалый век в сражениях провёл и цел остался. К магам он относился с должным почтением. Эх, один чародей и вовсе всё вокруг себя чернотой, будто ожившей, заливает. Попробуй, сунься. Нордман надеялся, что Гастаний, в азарт войдя, или впав в ярость после оплеухи, что отхватила его конница, отправит всю колдовскую свору на передовую – мстить герцогским охальникам. Но тот оказался умнее.
«Сукин сын! И что теперь делать?» - в сотый раз задавал себе вопрос Гроб. Чёртов рохтанский правитель удивил его своей выдержкой и заставил несколько заволноваться: вся их совместная с Клоцем затея, вдруг повисла на волоске. Когда они вдвоём мудрили над планом отмщения, всё казалось не очень сложным. Ватага «Шерстистого носорога» – куда бы её ни поставил Гастаний – в определённый момент, а именно, как только маги вступят в действие на передовой и поистощат свои силы, должна была ударить прямёхонько по самому монарху. Чего уж проще. Ага, только ничего подобного не произошло. И велика опасность, что нордманам вот-вот придётся самим вступить в дело. И уж тогда всё вообще пойдёт комом. Если «носорогам» велят идти в атаку, что они смогут? Разнести передовые линии пехоты… и геройски пасть под неудержимым валом заклятий. Шанс на победу герцога Анхольма при таком раскладе конечно повысится, но Гробу совсем не улыбалось потерять свою ватагу. Хватит и той, что сгинула в болотах. Генерал не удержался, скрипнул зубами. Если король и дальше поведёт сражение столь же уверенно, не впадая в истерику или преждевременную победную ажиотацию, придётся ему рискнуть своей головой и просто попробовать лично прихлопнуть этого бородавчатого жабёнка. Шансов выжить самому у Гроба не будет никаких, но честь нордманов-наёмников будет восстановлена.
Но этот вариант такой крайний, что крайнее некуда. Пока же Гробу оставалось надеяться, что с той стороны, сражением управляют тоже не дилетанты, и Клоц почувствует тот решающий момент, когда…
- Генерал, - не вовремя окликнул Гроба король. Тот обернулся к монарху. Эх, кабы носорога ему оставили. Так ведь нет, велели без верной животины при короле болтаться. Осторожен рохтанец. Не труслив, но в меру опаслив.
- Ваше величество.
- А вот и то, чего я ожидал. – Не скрывая самодовольства, Гастаний ткнул толстым пальцем куда-то вправо.
Вся свита, и первыми Пуль и Гроб, послушно устремили свои взоры туда, куда была направлена августейшая сарделька. Увиденное ими полностью подтвердило правоту недоверчивого монарха. Из леса поднималась стая?.. Э-э… скопище?.. Да, чёрт его ведает, каким словом обозвать несколько сот огромных панцирных жуков. С места, где находилась свита короля, невооружённым взглядом нельзя было рассмотреть, что на огромных хищных тварях восседают наездники. Но ведь недаром были придуманы оптические приборы.
- Создатель Небес и… - начал кто-то и недоговорил. – Это… это ужасно.
- Ага, - Гастаний от чего-то улыбался. – Именно ужасно. И именно то, чего я ожидал от нашего хитрюги герцога. Чародеи! – возвысил он голос. – Вот и настало ваше время.
Невдалеке творящееся, у его непосредственных участников никакой радости не вызывало. И только Гастаний сиял жирной своей ряшкой, аки медный, хорошо надраенный кухаркой, таз. Ещё бы, ведь до чего точно просчитал вражину. Ни в чём не ошибся. Ни уговорам штабистов не поддался, ни собственному азарту. Этак, если мудро рассудить, то в скором времени ему и Пуль будет не надобен. В отставку его. В обшид. Пусть капусту на ферме выращивает; будет, чем горькую закусывать. Обшид-то генеральский для казны всяко дешевле, чем его жалованье. И король мысленно погладил себя по зажирнившимся волосикам; истинный монарх – он во всякое время должен о пользе государства думать.
- Пуль, - обратился он к генералу почти панибратски, дабы отеческой простотой возбудить в нём особливое рвение. - Бери-ка, дружок, под команду свою эту полуштатскую колдовскую свору, да задай герцогу отменную трёпку. Не спасут его жуки.
- Не спасут! – рявкнул воодушевлённый Пуль, и, дал шенкелей лошади, поспешая опередить уже выдвинувшихся на передовую магов.
- Готовьтесь, генерал, - обратился король к Гробу. – Скоро вашим парням предстоит показать на что они способны. Боюсь только, особым героизмом им блеснуть не удастся. Большое ли дело для носорогов разметать пехоту, пусть даже и укрывшуюся за валунами.
Гроб отлепил взгляд от окуляра и козырнул. «Ну, Клоц, не подкачай, - думал он в этот момент. – Помолиться, что ли, чтоб северные боги не лишили его чуйки? А и помолюсь, лишним не будет».
- Вы там, на облаках, - начал он проникновенным шёпотом. – На секунду от рогов с пивом оторвитесь… Тут такое дело: проследите, чтоб молокосос нужный момент не прошляпил. Всё. Теперь можете квасить далее…
* * *
Стая жуков, соблюдая некое подобие строя, - ох, нелегко далось это дрессировщикам и их всадникам! – взмыла из лесу и скоренько добралась до королевской пехоты. Тут для солдат и начался ад. Они, конечно, встретили неприятеля дружным залпом, и даже – вторым. Муштра сказалась. Да, что толку? Большая высота и крепчайшая броня уберегли всю летающую живность от потерь. Всего и успеха было, что выпустив в воздух тысячи и тысячи пуль, солдатам повезло ссадить пару наездников. Да и то жуки строя не покинули: куда все – туда и они.
Третий залп оказался жидковатым, но и жуки поснижались. Тут – да. Тут среди наездников потери оказались погуще. У одного нордмана, в окружении соотечественников и союзников маявшегося, сердце захолонуло: как бы занозистую девку не зацепили, аспиды. Ишь, как плотно палят, ведь и оцарапать её могут, дурёху. Вот она вернётся, ох, и выскажет же он ей.
Клоц, в выражениях матерных заставил себя вытрясти из головы подобную «не мужскую» чушь. Сейчас разве время о чём-то кроме битвы иметь соображение? Порадуешься тут, что  нигде рядом не притаился маг-менталист. Страшные они люди – без труда в любую голову заглянуть способны и шороху там навести. Лично Клоц в подобное не особо верил и был убеждён в непроницаемости своей черепушки. Но чем чёрт не шутит, вдруг да найдётся подобный деятель. И из чистого любопытства прочтёт шаловливые нордманские мыслишки, то-то позору будет.
- Ох, чур меня! – Клоц даже слегка вспотел. Проняла его даже самая неприметная, чахленькая тень подобной возможности.
Чтобы выбраться из кисельного омута, куда повлекло его собственное воображение, нордман довольно грубо оттолкнул какого-то не в меру исполнительного ефрейтора. Тот старательно загораживал Клоца своей тушкой, изображая готовность принять в свою грудь все пули мира. Поступок похвальный, если не брать во внимание мелкий фактик, – народ мутузил друг дружку не ближе, чем в полумиле от места кое герцог отвёл для дислокации северян. Тут если что и долетит, так только вонь тухлых яиц от массы выстрелов, да случайная птичка может обронить каплю сверху. Вот прямо, как сейчас и точно на выдающийся нос героя-ефрейтора.
Забавный эпизод позволил Клоцу собраться. Итак, что у нас там деется?
«Деелось там», то бишь на поле скорбном, всяческое бесчеловечное непотребство. Жуки с хрустом жрали солдат. У самих жуков с ещё большим хрустом, лопалась броня от мощи вражьих заклинаний. Эх, в такой свалке и не разобрать, где там Патриция, и цел ли непутёвый малолетний Багорольд? Остались бы живы. Клоц пригляделся: нет магический напор ещё не ослабевал, а значит, и подавать сигнал к нападению ещё рано. Если маги успеют перенаправить заклинания, - долгое ли это дело? – носорожьей ватаге несдобровать. Нужно было ждать. Ждать и терпеть.
Жуков падало всё больше. На земле их и всадников расстреливала артиллерия. Тут стае пришлось разделиться. Одна часть кинулась на орудия, другая, с заметным успехом, продолжила перемалывать уже совсем не стройные солдатские шеренги. Хорошо было уже то, что королевская армия так и не добралась до войск Анхольма. Однако и маги Гастания оставались вне досягаемости. И чаша весов всё ещё не склонялась ни в одну сторону.
Последовал очередной залп заклинаний и жуки густо посыпались сверху. Всадников тут же кинулась добивать орудийная обслуга. Возле пушек завязалось нешуточное сражение. Клоц услышал, как заскрипели зубами ветераны «Седого йотуна». Он тоже принял активное участие в этом слаженном хоре. Пора, ой, пора было предпринимать какие-то шаги. Чего тянет герцог? Ага, вот и вестовой.
Запыхавшийся молодой офицерик принёс известие для вояк приятное: командующий велел атаковать. Что ж – самое время.
Солдаты высыпали из-за камней. Засиделись. Уже и страх первый, животный, миновал. Осталось лишь желание окунуться в кровавую купель. И Клоц ощутил прилив эйфории. Сейчас всё решится.
- Подсобите, - велел он своим. – Довольно, наигрались в бирюльки.
Крякнув, втроём, они взметнули в поднебесье длиннющий шест. И окровавленный, пробитый многими пулями «Седой йотун» радостно расправился всей своей чернильной ширью, царапая небесную синь и давая понять Гробу – вот он, тот самый момент. Только бы генерал углядел. Только бы…

Глава 38.
Финал или начало?..

«…на том поле произошло многое. И не только смена династии. Которая, кстати говоря, могла бы смениться и как-то иначе…» Перо отказывалось скользить по бумаге. Слова складывались в какую-то чернильно-паутинную корявину, почти лишённую смысла. Того самого смысла, который так жаждал донести до будущих своих читателей некий господин Клоц.
Странное дело с этим написанием; в голове всё ясно и чётко, слова льются обильным потоком, никакая плотина не удержит. А чуть возьмёшься за перо – поток обращается в отару блеющих овец, и та радостным блеянием упирается в невидимый забор. Мозг переполнен образами, только успевай записывать, но как раз это и не выходит. Не то, чтобы совсем не выходит. Однако явно не так, как всё помнится, чувствуется, видится. Да, чёрт возьми – видится. И глаза прикрывать не надо, свет ли тень, рассвет ли полночь – образам всё едино. Господин Клоц помнил всё. Почти всё. Конечно, были особливо яркие моменты: как раз один из таких и пытался сейчас вымучить доппельгангер, пытаясь словесами написать картину. Картина материализовываться не желала. Слов-красок явно не доставало. И вместо «оживляемых его гением воспоминаний» из-под пера нордмана выплёскивались на бумагу колючие, угловатые уродцы. А ещё  надо было как-то изложить и про дуэль. Так, чтоб особо цветисто. Хотя, какая там дуэль?.. Майор драбантов слово своё офицерское не нарушил, и сразу после победных торжеств заявился к Клоцу с двумя саблями. Лейтенант упираться не стал. Вышли они на ристалище замковое, как раз для подобных развлечений предназначенное, взмахнули сабельками, и клинок майора тут же упорхнул, куда-то очень не близко. Драбант долго рассматривал свою внезапно опустевшую лапу.
- Это как?.. – наконец выдавил он из себя. – А ну покажь. До чего полезный в жизни фортель.
Собственно на том дело и завершилось. Но в книжке-то всё нужно было изложить так, чтобы у возможных читателей в далёком будущем в зобу дыханье спёрло от переживаний за героического доппельгангера. А как того достичь, ежели офицерский ум Клоца способен породить лишь невнятную абра-кадабру?
Смятый лист отлетел в сторону и упал на пол, на очень мягкий и дьявольски дорогой ковёр. Упал туда, где уже покоились десятки его собратьев – никчёмные выкидыши нордманского литературного таланта.
Дверь, открывающая доступ в его святая святых – личный кабинет, распахнулась без всякого предупредительного стука, и в писательское святилище ворвался торнадо. Да, теперь у Клоца наёмника, полукровки, убийцы и… майора королевской гвардии был личный кабинет и… собственный не приручаемый торнадо – семья. Казалось бы, привыкшему к одиночеству и колобродной своей неприкаянности, кою некоторые недалёкие умы почитают за истинную свободу, Клоцу, будет непросто привыкнуть к тяжкому ярму женатика. Багорольд, в глупости своей подростковой, прямо так ему и заявил, мол, сожрут они тебя дядька Клоц. Жена начнёт, тёща продолжит, а спиногрызы, как появятся, так и совсем домусолят. Пропащий ты отныне человек. И в какой-то мере, нордман был согласен со своим приятелем.
Н-да, кто бы мог подумать, что грубый, из сермяги скроенный наёмник будет скучать по малолетнему губошлёпу.
Мадам Элайна не погнушалась творческим беспорядком, царившем в берлоге северянина. Смело проложив курс среди измятых листов, толстым слоем покрывающих ковёр, она подошла к столу. По всей вероятности желая сделать, какое-то особо важное заявление. Клоц собрался с духом: опять обнаружилась недостача пива, или ещё что-то в том же духе. Хотя в последнее время нордман вёл себя паинькой и больше чем по бочонку за присест из замковых подвалов не тырил. Однако на этот раз глазастая и острая на язык тёща приготовила для обожаемого зятька новость иного характера. Впрочем, сразу начать переедать плешь Клоцу она не смогла. В дело вмешался человек, коему в замке Крист позволялось решительно всё. К чести его нужно отметить, что он особо этим правом не злоупотреблял и вообще мог быть причислен к скромникам… для двухлетки, конечно.
Юному господину матушка Патриция и бабушка Элайна пытались прилепить какое-нибудь звучное, героическое имя. Навроде Роуланда, был такой полумифический дядька, которого тёща числила в своих предках. По устной традиции, этот самый Роуланд был просто переполнен всяческими добродетелями, щедро орошая ими каждого встречного, кто не успел увернуться. И силён де был. И красив до неприличия. И смел почти до полной невозможности: в одиночку на дракона хаживал. Но судя потому, что после таковской-то охоты остался жив, до логова дракона он добрался вряд ли. Во всяком случае, Клоц был в этом уверен. Не такова зверушка дракон к коей можно вот так за здорово живёшь подкрасться, да ещё копьём его ткнуть. Не-ет – история эта была с душком. Но, набравшийся семейного опыта Клоц – считай, благоразумие обретший, - вслух свои сомнения высказывать не стал. Слишком  хорошо он помнил о невинном увлечении своей родственницы травить всяких непочтительных людишек. Но имя доблестного воителя крепко засело в воображении дам, поскольку обладал ещё целой кучей притягательных для женского пола качеств. Имел он привычку дарить пышные букеты всевозможным благородным леди и вообще, был настоящим рыцарем, то есть мылся никак не реже раза в год. Поразительной чистоплотности был мужчина. Однако новорожденный сын северянина к подобной идее отнёсся с изрядной долей скепсиса. Оказался он младенцем шаловливым, имел неприятную для кормилиц привычку перекидываться во всяких мало симпатичных существ прямо в момент принятия грудного молока и первым своим словом выдал нечто, до ужаса похожее на «клоц». Леди Элайна только руками всплеснула и через какое-то время признала своё полное поражение. Клоц меньший сам выбрал собственное имечко. К тому же приключения с кормилицами продолжились, от чего матушке и бабушке пришлось здорово поволноваться. Наконец одна из крестьянок, как-то исхитрилась подобрать ключик к юному сердцу. К тому же она оказалась напрочь лишённой воображения и выкрутасы мелкого хулигана её ничуть не шокировали.
Вот и сейчас, привлечённый страшным беспорядком на столе своего отца, он выпорхнул из рук кормилицы глазастым филином, и, присев на краешек столешницы, принялся деловито проверять клювом крепость бронзовой чернильницы.
- Клоц-младший, - строго урезонила отпрыска Патриция. – Не бери в рот всякую гадость. Немедленно прекрати хулиганить и верни себе природный облик.
Младень мамашу послушался. Ну, как послушался – частично. Оставив в покое канцелярскую принадлежность, он вспорхнул, разметав стопку приготовленных для папкиного издевательства листов, и с невинным видом уселся на плечо отца.
- Он весь в тебя, - недовольно буркнула леди Элайна. – Кровь сталью не перешибёшь.
Клац старший довольно ощерился. А его сынуля задорно защёлкал клювом.
- Вы не исправимы, - вздохнула Пати,  и чмокнула мужа в макушку. – За то и люблю.
Сын тут же не больно ущипнул её за палец, требуя своей доли внимания и ласки.
Меж тем, леди Элайна неожиданно проявила интерес к каракулям зятя. Она подняла несколько скомканных листов, расправила их, поелику возможно, и постаралась прочесть нацарапанное.
«…наши побеждали. Генерал Гроб пленил короля Гастания и, не сдержавшись, дал ему в морду за враньё о ватаге «Седого йотуна». Король обиделся и начал плакать».
- Господи Вседержитель! Ну и слог.
- Сам знаю, - оттявкался Клоц. – Я ж это не для публики. Я ж для себя. Да и попробуй я опубликовать… или, простым делом, кто про мои потуги узнает, да его величеству Анхольму донесёт. Я ж там про всё кропаю и без всякого почтения к титулам.
Леди Элайно остро уколола его взглядом и уткнулась во второй лист.
«…тут на жуке прилетел Багорольд и стал шумно орать…»
- Шумно орать? – скосилась она на Клоца.
- Вы же поняли о чём я. Вот и не цепляйтесь к словам.
«…шумно орать, что всем капец и вообще победа. Потом он уронил булаву…»
- Эпический момент, - рассмеялась Патриция. – Никогда его не забуду.
«…уронил булаву на шляпу. Из-за этого герцог Таульгарский зело расстроился. Сноска: не из-за шляпы, а из-за головы. Под шляпой был парик, а под париком голова…»
- Удивительно просто, как ты сумел сделать столь логичный вывод. – Отвратительно вежливо поинтересовалась леди Элайна.
- Ну я же не совсем дурак… - начал было оправдываться автор нетленного произведения, но сообразил, что сам лезет впросак и заткнулся.
- Ладно, читаю дальше… Ф-фу-у-у… всё занимательней и занимательней. «…под париком голова короля… не теперешнего, а того, который раньше, и которого булав…». А чего дальше не дописал. Вдохновение кончилось или окончательно в словах запутался?
Клоц-старший, сидел красный, как варёный рак. А Клоц-младший, понимая, что бабушка папу обижает, начал громко щёлкать на неё клювом и обращаться в кого-то чашуйчатого.
- Прекрати немедленно, - сурово повелела бабка, вспомнив о своей роли семейного генерала.
Странное дело – внучок повиновался.
- Так-то лучше. Собственно, мы зачем пришли. Тут такое дело, - мать и дочь переглянулись. – В общем, та выходка нашего Багорольда, когда он по криволапости расколол черепушку Гастания, получила мало приятное продолжение. Соседи наши оправданий нового монарха не приняли. Посчитали, что убийство короля было преднамеренным.
Клоц состроил непонимающую физиономию. Новость эта была из разряда давно пропылившихся и никого потрясти не могла. Легитимность Анхольма признана не была никем. И это грозило вылиться в большую войну.
- Так что… - начал он и намеренно не закончил фразу.
Леди Элайна кивнула.
- Соседушки таки преодолели разногласия и сколотили коалицию. Будет война.
Нордман долго и прерывисто выпускал воздух. Вот значит как. Кончились райские денёчки. Это хорошо, Анхольм времени не терял и сколотил вполне боеспособную армию. И тем паче славно, что Барги на пару с тётушкой Розой, с которой они ныне неразлучны, увеличили поголовье панцирных жуков до количества исчислению почти не поддающемуся. Беспокойная из них парочка вышла. Ну да оно к счастью.
- Так я о новости… - продолжила Элайна. – Король заключил контракт с твоими земляками. Смекаешь? Скоро будут здесь и твой знакомец Гроб и… «Седой йотун». Стало быть и с Багорольдом свидитесь. Возмужал, поди, к этим порам, охломон.
Клоц не смог скрыть довольной улыбки. По итогам той битвы, генерал Гроб лично ходатайствовал за бродягу Багорольда перед старцами Стального Круга. И старцы вняли. Ныне Багорольд, хоть и в не высоких, а всё ж таки чинах. Глядишь, ещё и офицером станет. Если не укокошат его по глупости.
- Что ж, коли война, так и я дома не засижусь, - нордман откинулся в кресле.
- Ну, это само собой, - вставила Пати. – Тебе давно пора, а то совсем с ума съедешь. Ладно, ещё проза, неровен час - стихи слагать начнёшь.
От такого предположения Клоца бросило сначала в жар, а после - в холод. Нет, страшнее этого могло быть только… Да ничего быть не могло.
- Кстати, о твоей писанине…
Эх, а Клоц-то надеялся, что леди Элайна об этом уже забыла.
- Ты, вот что, графоман, дела этого не оставляй. Пиши всё, что помнишь и как можешь. После я отредактирую. Должна же бабушка иметь хоть какое-то хобби, кроме воспитания внука. Гм… и ещё одно. Ты книжку свою хоть как-то озаглавь…
С минуту Клоц сидел не шевелясь, потрясённый таким неожиданным оборотом. Потом протянул руку. Взял чистый лист. Через долгую паузу - перо. Были всё-таки сомнения: стоит ли? Но решился. И высунув язык, вывел: «Мой полуночный стяг». Прочёл. Секунду поколебался. Зачеркнул слово «мой» и сверху нацарапал иное. Прочёл написанное ещё раз, куснул кончик пера и передал бумагу леди Элайне. Патриция тут же заглянула матери через плечо и прочла: «Их полуночный стяг».
Обе женщины улыбнулись довольные. Что ж, если молвить по чести со стяга всё и началось, стягом и продолжится. Когда-нибудь им же и окончится, но это будет ещё не скоро.

28.10.21.