Запыхавшийся, раскрасневшийся, мальчуган в пальтишке, с налипшей на нём приличной порцией снега, ввалившись в дом, с порога кричит:
- Мамка, а что, папка еще с работы не приезжал, что ли?
- Ну, как же, приезжал. Поужинал, на скору руку, и с Яковом, напарником своим, сели в трактор и в Панфилов лог рванули. Где-то там, с лета еще, отец твой колодину заприметил, вот говорит, сейчас, когда земля совсем подмёрзла, попробуем ночью выдернуть и притащить ее, если всё путём пойдет.
Ну, вот и всё! Значит, скоро кончатся Вовкины вечерние катания на санках с горы, что рядышком с домом. Где собирается ребятня со всей деревни. Где царит неподдельное веселье, при лунном свете оно может продолжаться чуть ли не до самой ночи. До тех пор не слазит ребятня с горы, пока штаны колом на них не встанут, как и вся одежонка не превратится в снежно-ледяной кокон, из которого только счастливые мордашки и торчат. Сопливые, но зато какие довольнёшенькие!
Но были и такие дни, когда детвора уже с раннего утра эту горку штурмовать начинала, не дожидаясь вечера. Почему? А потому, что дяденька им по местному радио сказал рано утречком, чтобы в школу сегодня не ходили, морозы за тридцать пять, занятия отменяются. Ура! Портфель под стол, а сами на гору. А школа пусть рядышком пока постоит. Пустая. В каждом классе техничка печки усиленно кочегарит. Тепло. Можно даже заскочить погреться, пока техничка на улицу не выпроводит. Ишь, прибежали! Дома сидите, строжится она.
А теперь, касаемо дров, о чём мать сыну сказала. Ведь Вовка каждый год ждал и по-детски надеялся, что может в этом году как-нибудь обойдётся, или как-то иначе будет с заготовкой дров у них. Или дрова другие будут. А вдруг так случится, что и пронесет. Дурень ты Вовка, дурень, потому, как и в прошлом году и позапрошлом, и в этом, да и в следующие годы, будет неизменно всё повторяться.
Конечно же ничего против самих дров Вовка не имел, он, только “вусмерть ненавидел” пилить их с отцом. Тонкими своими ручонками, уже из сил своих последних парнишка выбивается, но хоть плачь-не плачь, а тянуть пилу за ручку надо. Его очередь теперича, тянуть пилу на себя. Отец – туда, а он – сюда. Туда – сюда, туда – сюда. Это вам не тонкий березняк, что пилят сейчас на козлах соседская пара через дорогу, а толстенные лесины, что привозит всегда на тракторе отец, да если они еще почти в Вовкин рост и в два его обхвата. И ведь где-то же он находит такие!
Еще куда ни шло, когда начинаешь пилить эту листвяшку с вершинки. Пока ствол еще тонкий и древесина мягкая. Но когда ближе к комлю – врагу не пожелаешь! Здесь и смола к зубьям пилы прилипает, что даже силёнок не хватает продернуть ее в свою сторону. Да еще развод хреновый у пилы, у отца пила в одну сторону идет, у Вовки в другую. Вот и приходится топором счищать смолу эту с зубьев, и протирать их смоченной в солярке тряпкой. В рез вбивать топор, чтобы хоть как-то расширить его. Пропади всё пропадом. И с пилой такой, и с лесиной, и с жизнью такой. Думал в такие минуты Вовка.
Бывало, что отец притаскивал на тракторе совсем свежие лиственные стволы, такие же огромные, как и колодины, но с корой и с чем-то еще, что сразу привлекало внимание мальчишек соседских и даже девчонок, что возле них крутиться начинают. Приходится Вовке выскакивать на улицу и пытаться отогнать их. Лесина моя! Убирайтесь туда, откуда пришли!
Куда там! Перочинными ножичками, а у кого-то уже и топорик в руках, они отколупывают со ствола светлаки застывшей смолы, по-быстрому суют вместе с корой в свои карманы . Это уже дома потом, в спокойной обстановке, они будут нажевывать эту смолу, превращая её в серу, жвачку того времени. Такую вкусную, что даже не терпится пожевать ее на уроках, за что рискуешь немедленно вылететь из класса.
Вовка прильнул к замерзшему окну, высунутым своим языком протаял в куржаке, небольшую дырочку до самого стекла. Стал обозревать в него, как в трубу подзорную, что же деется у соседей. В лунном свете, да на фоне снега, всё было видно как на ладони. Соседи были новенькими, недавно переехали в этот дом, после того, как местный парень женился на приезжей учительнице.
Вовка хоть и мальцом еще был, но даже и он сразу допетрил, кто в том доме истинный хозяин. Мыслимое ли дело, как училка, лежащую на козлах березку, размечает какой-то меркой на будущие чурки. Парнишка бы ничего не имел против этого, но последняя чурка, как на грех, всегда была на пять-десять сантиметров длиннее. И, по приказу училки, а Вовка и думать не смел иначе, этот лишок решительно отпиливался. Ну, не дура ли она, после этого, хоть и училка! Это так Вовка про себя ее обозвал, чтоб не услышал кто-нибудь ненароком. А под козлом, у них уж кучка таких отрезков насобиралась.
Ладно, учительнице простительно, она, говорят, городская, но муж то ейный, парень из местных. Знать, не может перечить ей, или боится, а может и сильно лю… её. Свят-свят, про такое чувство в школе еще не проходили, посему, не может Вовка ничего сказать по этому поводу.
В Вовкиной ограде тоже стоят такие козлы. Правда, без дела пока. Это когда дед в гости приезжал, так они всякий хлам на них перепилили. Любо-дорого и не трудно совсем.
Вовкина деревня, как и все деревни в округе, испокон веков отапливалась зимой дровами. Алтайские зимы длинные, с морозами суровыми, с метелями и снегами обильными. И чтоб тепло в дома загнать, хорошенько надо русские печи в них топить, да и камельками вдобавок подтапливать, если хиус, этот проклятый ветрище, в морозы задует так, что враз отморозит у тебя всё на свете, коли замешкался и не сумел вовремя спрятать.
Шутили в деревне, не обессудьте, уж как могли, остряки местные по поводу этого хиуса. Мол, это сущая ерунда, когда воробей прямо в полете своём замерзает и камнем оземь падает. А плюнешь, ежели, то слюна твоя до земли уже ледышкой долетает. Но самое страшное, если в хиус кому то приспичит, не к столу будет сказано, пописить. Так струю то, бедняге, об угол дома приходится выколачивать, потому, как мигом в лёд она превращается. Вот ведь какой злой он, хиус то алтайский!
Дрова добывали загодя, и в большом количестве. Здесь не прокатит, от чурки до чурки жить. Тут, паря, запас большой нужон, чтоб и на зиму хватило, да на следующую еще осталось. Возили дрова большей частью на лошадях, благо их тогда в колхозах-совхозах немеряно было. И на тракторах тоже дрова возили, правда, в деревне в конце пятидесятых, и было то, тракторов этих, всего ничего - раз-два и обчелся.
Деревенская улица. Утро раннее. Лошади, запряженные в сани, с полулежащими в них мужиками, друг за дружкой, лёгкой трусцой скрываются в снежней завирухе. Если бастрыки торчат из розвальней, значит за сеном едут, а ежели ломы, пилы и топоры лежат в санях, эти мужики, точно за дровами направились. Вечером, медленно, сенные и дровяные обозы въезжают в село обратно. Уставшие лошадки, из сил последних, своих мечтают скорей до фермы дойти, разгрузиться и на конюховку. Поесть, попить и отдохнуть до утра, а там, глядишь и по новой, в путь-дорожку. Та же картина и с дровами. Вроде возки с березовыми сутунками и кажутся совсем небольшими, но, несмотря на мороз, взмыленные от долгой дороги лошади думают совсем иначе.
Другое дело, когда по узкой деревенской улице, натужно ревя и пуская в небо клубы черного дыма от несгоревшей солярки, бедный ДТшка тащит за собой огромную, длинную листвяшку. Ту, что колодиной зовётся, так как листвяшка эта, сама упала когда-то, и на земле успела пролежать уже много лет. Возможно, что ветром свалило ее когда-то, или скотники помогли ей упасть, зачастую разжигая костер у основания, чтобы греться холодными ночами. Не только сучьев, но и коры уж не сохранилось на стволе этом, но древесина при этом осталась отменной.
В расстроенных чувствах парнишка полез ночевать на своё излюбленное спальное место в их старом доме - на полати. Полати! Разве можно найти лучшего места для сна в деревенском доме, чем полати эти. Длиннющее, спальное место от печки до противоположной стены, где вповалку могут спать сразу несколько человек. Задернутые цветастыми занавесками, этакие нары под потолком, куда затолкали всё, что спрятать надобно подальше. И чтоб с глаз долой. И со своих, а с чужих, так особливо.
Кроме матрасов, одеял и подушек, здесь куча всевозможных шуб и тулупов, которые создают тот неповторимый, деревенский запах. Кислый запах овчины, вперемежку с запахом перьевых подушек, и всего другого, что здесь натолкано. И если хоть разок довелось тебе понюхать его, ты никогда запах этот с другими запахами не спутаешь. Здесь и порядок не нужен. Зачем и для кого? Здесь своя жизнь. В любой мороз на полатях всегда тепло. Великолепный обзор, и всё тебе сверху видно даже через задёрнутую занавеску и в то же время, тебя, вроде как и нету в доме, лишний раз не мозолишь глаза родичам.
Не дождался Вовка отца. Сморил всё же сон его. Ну и правильно – утро вечера мудренее. Да и мать вроде как обнадёжила и обрадовала перед сном сынка своего. Мол, отец перед отъездом обмолвился, что если всё нормально получится, то помощь надо бы созвать на этот раз. Нескольких мужиков пригласить для распиловки. Больно уж колодина на этот раз толстая попалась. Говорит, что с Вовкой нам двоим никак с ней не справиться.
-Молодец, папка мой! Правильно придумал, пригласить мужиков на помощь. Интересно, почему их помочанами зовут, в таких случаях? Наверное, от слов - помочь людям, - с мыслями этими Вовка незаметно заснул.