Моё детство босоногое
Борисоглебск. Сороковые послевоенные. Эта странная фраза мамы:
-"Лебеда пошла. Теперь не пропадём!"
Кто такая лебеда, куда она пошла, я, конечно, не понимал, но фраза запала в душу. Голод. Питались, чем попало. Очереди за хлебом. Дежурили в них по очереди, и даже по ночам. Писали номера на ладошках чернильным слюнявым карандашом, и на черных галошах. Мелом. Регулярные переклички по номерам и фамилиям. Отсутствующих- вон из очереди. И вот, наконец, подходит твоя очередь! По талонам, большим широким ножом отрезается и отмеряется на весах твой хлеб. Нож точно такой, как в кинохронике о блокадном Ленинграде. И вот твои- буханка и довесок! Довесок, эти маленькие кусочки хлеба, сразу в рот, а буханку- домой. Она на всех.
Этот нелегкий путь домой, ведь эта румяная буханка так сладко пахнет ... Удержаться невозможно. Куснул разок, а потом ещё, и ещё... Дома подзатыльники за обкусанную буханку. Но обиды нет. Поделом!
Брат Анатолий, уже позже рассказывал, что выжили благодаря ракушкам. Рыбы в реке не было- ни сетями, ни на удочку не поймать. Поглушили взрывчаткой, которой после войны полно. Но остались кое- где ракушки. Эти ракушки раскрывали, выковыривали
мидии и через мясорубку и на котлеты!
А ещё собирали жёлуди в известном Борисоглебском Телермановском лесу, очищали от шелухи, мололи на самодельной ручной мельнице и из этой желтоватой муки пекли жесткие,как подмётка, но вполне съедобные лепёшки.
Голуби. Сколько же их сейчас развелось! Лезут под ноги, ничего не боятся. А в те времена их просто не было. Куда же они тогда подевались? Переловили ночами по чердакам и поели. А если и встретится один, другой на улице, то на приличном расстоянии, даже из рогатки не достать.
Весна. Солнце припекает по- летнему. Босиком по горячей пыли.
А вот и река. Ещё не сошла вода. Половодье.
- Купаться будем?
-Конечно! Затем и пришли!
Разделись догола. А из одежды только трусы. Жара, но вода холоднючая, (каждый ногой попробовал воду), ведь лёд только недавно сошёл... Чтобы не было пути назад, "сожгли мосты". Обмазали друг друга глеем (чёрной речной глиной). Рисовали на спине и на животе кости, как у скелета, и писали этой грязью на теле всякие непристойности. Поневоле приходилось лезть в воду. Неудобно говорить о том, что в первую очередь кричит в ледяной воде о холоде! Но вот мы уже лежим на горячем песке, и балдеем, а потом опять в воду!
Жизнь прекрасна!
Проходные дворы. Весь квартал родного Борисоглебска можно пройти наискосок без всяких заборов. Их просто нет. Стопили на дрова. Но топить чем- то нужно! И вот на самодельной телеге отец и старшие братья привезли из леса выкорчеванные дубовые пни с разлапистыми, как у осьминога, толстыми корнями и металлическими клиньями, кувалдами разбивали эти пеньки на дрова. Корчевать дубовые пни в лесу разрешалось на дрова. А за самовольно срубленное дерево в лесу- тюрьма! Да и не только в лесу. За срубленную яблоню в своём саду тоже можно угодить за решетку. Ведь они тогда облагались налогом. Каждое плодовое дерево и даже кусты. И как только хозяева не пытались избавиться от них и от налогов! Поливали солью и другими гадостями, надрезали кору, забивали медные гвозди и т. д. Всё это , конечно, втихаря, ведь за этот "самострел" тоже можно загреметь в "Советскую 37". Эта городская тюрьма практически в центре города, рядом с базаром. И её забор с колючей проволокой и решетчатые окна, как напоминание, практически всегда перед глазами.
И только с начала, или середины пятидесятых стали появляться заборы в проходных дворах. Жизнь потихоньку налаживалась.
А с яблоками, грушами было туго. Мало кто оставлял их у себя в саду.
Поэтому в те голодные годы яблочный огрызок в пыли на дороге для нас пацанов- большая удача.
Быстро поднимаешь, и говоришь:
- На одного! А если не сказать, то дружок туда же:
- На двоих! И придётся делиться.
И вот в с. Петровское, много лет спустя, на утренней рыбалке на Хопре, на заре, на пеньке- часы. Оставил кто- то из беспечных отдыхающих Петровского дома отдыха.
- На одного! Само вырвалось!
Вот так вырывается наружу во взрослости это моё босоногое детство!
19.12.2022