Когда-то я был молод и глуп. Впрочем, я и нынче не так уж стар. Но сейчас речь не о моей глупости, а о моей печени. Хоть эти понятия и прочно связаны.
Дело в том, что в детстве, как и многие советские детки, я переболел «болезнью грязных рук», и с той поры являюсь для своей мамы печёночным инвалидом.
Она и теперь порой всё ещё вскрикивает:
- У тебя же печень! Печень!
И я отвечаю ей встречным ором:
- Так у всех же печень!
- Но ты ведь переболел Боткина!
- Так все ж переболели!
Короче, я для неё инвалид.
А вернувшись в восемьдесят девятом из армии, оказался инвалидом в квадрате. Ибо, цитирую: «Бог знает, чем ты в той армии питался!».
Хотя бог-то, как раз, может и не знает. А вот, замещавший его на пищеблоке, прапорщик Мироненко, знал это наверняка, и по его уверению - питались мы, как короли.
«Жрёте, как короли, а дрищите, как кроли!» - любил повторять этот запасливый персонаж, лечивший нас от желудочных расстройств дополнительной порцией соды в чай.
Таким образом, он убивал сразу двух кролей: во-первых, гасил, образовывавшуюся в нас, кислоту щелочью; а, во-вторых, в разы увеличивал объём умыкаемого им со склада развесного чая.
Однако, несмотря на все заверения о моём королевском питании, мама жаждала экстренных, очистительных мер.
А времена те, как вы помните, были смутными, мистическими – над головами нагло шныряли НЛО, в пирамидах восставали мумии, с экранов ползла всяческая экстрасенсорная нечисть – и всё это при полной гласности и кромешной трезвости.
Само собой народ повально оздоровлялся - кто чем мог: кто антифризом, кто денатуратом, кто стеклоочистителем. Что, в конечном счёте, не могло не привести к моде на «дюбаж печени» - так, вместо правильного «тюбажа», именовалось тогда в народе это священнодействие.
Вот, тем самым «дюбажем» мама меня чуть и не ухайдакала.
- Смотри, что я тебе достала! – сказала она однажды, протянув мне скверно перепечатанные и сально захватанные листы, с подозрительными жёлчно-зелёными пятнами.
- Порно рассказ? – изумился я, принимая листики.
- Да нет же! Это рецепт дюбажа печени. Недельный. С подробным описанием.
- Истязания?
- Оздоровления!
И я прочёл. А так как был молод и глуп… Ну, короче, вы поняли.
Тем более, что речь там шла о настоящем оливковом масле, коего я в жизни до этого не пивал.
Тогда оливки казались мне неким элементом греческой мифологии, а масло из них – рудиментарным пережитком Римской Империи. А тут - на тебе! Целый стакан, да ещё задарма.
- У нас что, есть оливковое масло?! – с сомнением вопросил я мать-очистительницу.
- Пока нет. Но будет! – заверила она меня. И действительно где-то надыбала.
Я даже не спросил: «где?» и «за сколько?» - так был распалён идеей вкусить сей божественной амброзии и засиять, как «среброликий» Аполлон.
О том, что Аполлон «сребролукий» я узнал гораздо позднее, а тогда мне хотелось быть именно «среброликим», в пику «златоликим» циррозным алкашам и покровительствовавшему им пропойце, Бахусу.
Короче, план был таков: за семь дней до очистки требовалось перейти на овощной рацион; за три дня - на соки и яблоки, и уже непосредственно перед вкушением очистительной амброзии дважды клизмироваться.
За последний пункт у нас разгорелся яростный спор.
- Клизм не будет! – сразу предупредил я свою мать-наставницу.
- Но там же написано!
- Даже если написано!
- Но тогда не будет эффекта!
- Будет!
- А если нет?
- Я сказал - будет!
И клизму я решительно вычеркнул, заставив маму со вздохом глубокого сожаления заложить трёхлитровую кружку Эйсмарха обратно на антресоль.
Ещё в рецепте «дюбажа» я незаметно подкорректировал себе трёхдневное голодание. Поскольку на второй день грызения яблок, так остро соскучился по нормальной пище, что пошёл «на перехват». Иначе говоря, стал тайком и без разбору перехватывать.
И вот таким чуть изголодавшимся, сочно-яблочным и немножко тайно-котлетным, я и доковылял до дня «икс», который следовало целиком посвятить раздумьям, чередуя грелку с клизмой.
А так как старину Эйсмарха я решительно аннулировал, то весь тот последний день просто бессмысленно проваляться на грелке, доведя свой правый бок до состояния средней тушёности, чем чрезвычайно расширил себе все протоки с проходами, включая и самый главный, дюбажно-дренажный.
И вот когда над головой восемь раз пропела кукушечка, нам с грелкой поднесли столовую ложку и два тёплых стакана: лимонного сока и масла олив, соответственно.
И пусть мифическая амброзия имела мутность застоявшейся гонорейной мочи с соответствующим виду запахом, она тем не менее была ОЛИВКОВОЙ!! И самой что ни на есть полезной и оздоровляющей!!
«Так что пей, не морщась!» - сказала мне мама.
И я приступил к оздоровительной процедуре по схеме: две ложки масла - пятнадцать минут прогревания – две ложки сока – пятнадцать минут прогревания, пока в стаканах не осталось по трети отвратительно-полезной жижи, которую требовалось опустошить залпом, после чего лечь на левый бочок, спать до утра младенчески, а, проснувшись, выплеснуть через прогретый дюбажно-дненажный проход старую печень, и максимально быстро отрастить себе новую.
Таков был план. И я ему следовал, поигрывая губами над каждой новой ложкой, а
после поигрывания между мной и матерью-отравительницей следовал короткий диалог.
Я говорил: «Больше не могу!»
Она говорила: «Надо!».
Я говорил: «Выблюю!».
Она говорила: «Не надо!».
И так повторялось, и повторялось, пока холодный пот окончательно не залил моё оздоровившееся, бескровное лицо.
Тогда, не выдержав матерных воплей надрывавшейся во мне кукушечки, задававшейся вопросом: «Какого лешего я, вообще, всё это делаю?» - я одним махом заглотил остатки гонорейной мочи вместе с лимонной пользой, и мама не на шутку испугалась.
- Что ты наделал?! – закричала она. - Надо же было пить их по отдельности! Ты всё испортил!
На что я, отрицательно помотав головой, ответил ей красивейшей полутораметровой радугой оливко-лимонной жёлчи.
Второй радугой я на скорую руку перекрасил себе прикроватные обои. Третьей – постель, ковёр и тапочки...
После чего услышал, как мама в ужасе кричит:
- Боже мой!! Что-то?!! Это что - твоя печень?!! Что это за куски?!!
Объяснить, что это не печень, а всего лишь тайком слямзеные котлеты, я в тот момент не мог, поскольку был дико занят: рычал и фонтанировал из раскочегаренных протоков под чудовищным давлением. И лишь минут через десять неудержимого очищения спросил:
- А разве… оно… так должно?! Разве… верхом?!
И мама сказала:
- Не волнуйся, сейчас я всё перестелю, ты поспишь, а утром мы сделаем промывочку и будет тебе - низом.
Но до утра я, как вы понимаете, не дотерпел и промывочка мне не потребовалась.
Мне бы скорее подошла пробочка. Ибо та ночь полоскала меня, как енот тряпочку. Вследствие чего печень вышла не «как», а натурально по маслу, и целиком, прихватив с собой верных товарищей: селезёнку, поджелудочную, ворох толстых и тонких кишок, а также разнеженный долгим прогреванием аппендикс. Ибо ничем иным то чудовищное количество объяснить было просто невозможно.
В итоге, сбросив с себя два года неправильного питания, и ещё десять лет жизни, как минимум, я почувствовал себя настолько другим человеком, что практически превратился в трубу.
Вода во мне не задерживалась, я мог беспрепятственно пропускать её через себя кубометрами, а вывалившийся аппендикс лишь добавлял весёлому аттракциону цирковой колорит.
И хоть врачи отчего-то называли его «шишечкой», могу поклясться, что - ни ёлок, ни шишек, ни сосенок в том рецепте не-бы-ло!