Это было не столько болото, сколько суболоть. В местах, где Катуан провёл большую часть детства, такие суболоти назывались рямами. Обширный замкнутый распадок, почти долинка между гривами, заросшая по склонам низкорослыми и сплошь искривлёнными сосенками, насыщенная водой и густо выстеленная плавучим мхом, клюквой и морошкой. От обычных рямов её отличали два обстоятельства. Богатые на ягоду, такие места рай для охотников на птицу, особенно осенью, во время жировки. Катуан знал это, поскольку ходил с отцовскими егерями на глухарей. Рям вообще привлекает боровую дичь. Люди ехали не таясь, и ожидать встречи с зайцем, лосем или даже набивающим пузо ягодой медведем не приходилось. Но отсутствие видимых и слышимых живых существ вообще напрягало. Вторым сюрпризом стали расставленные по окружности распадка конструкции, выполненные похоже из тех самых корявых сосенок.
Катуан спешился недалеко от первой слева при въезде в распадок. Передал повод Миклю и подошёл рассмотреть. Вблизи это оказалось грубо сложенным шалашиком высотой четыре локтя плюс минус. Стволики, составляющие каркас, были глубоко воткнуты в землю и густо заложены лапником, так что рассмотреть, что внутри, не разобрав конструкцию, не представлялось возможным. Основание окружал толстый слой подстилки из шишек и хвои. Рыцарь оглянулся на туземного аристократа с немым вопросом. Барон тоже спешился, передал повод телохранителю и подошёл. В свою очередь внимательно осмотрел сооружение.
- Явно не запас дровишек на холодный вечерок. Надо бы взглянуть попристальней.
- А на нас оттуда ничего не выпрыгнет?
- У Вас вон мордоворот есть, Владыка, зачем же ручки марать?
Барон в ответ только насмешливо фыркнул, крутанул своим мачете и кивнул рыцарю.
Катуан потянул лапник, осторожно откладывая в сторону ветку за веткой, пока не остался голый остов. Но рассмотреть содержимое через корявые сучковатые брёвнышки им не удалось.
- Разбираем? - внезапно спросил он стоящую позади внимательную Найду.
Собака подошла ближе, потянула носом, тихо заворчала и пару раз вильнула хвостом.
- Разбираем, но осторожно, - перевёл рыцарь Барону.
Арв хмыкнул, и снова крутанул мачете.
- Порежетесь от усердия, Владыко. Лучше помогите, чтобы вся эта хрень не завалилась.
Барон перестал дурачиться, вложил оружие в ножны и ухватился за стволики. На пару они почти ювелирно раскрыли часть конструкции. Катуан тихонько присвистнул.
Вся внутренность шалаша была густо устлана ползунцом. С виду вполне обычным, оранжевым, у верхушки конуса коричневатым и почти твёрдым, у основания ярким, текучим, свисающим каплями на тонких нитях. Толстая преющая подстилка и лапник создавали закрытую влажную атмосферу, где странное создание чувствовало себя вполне комфортно. Во всём этом не было ничего угрожающего: теплица для обыкновенных лесных ползунцов и только. Катуан с Бароном осторожно разложили всю конструкцию и обозревали полученное, пытаясь понять, в чём подвох. Ползунец пришёл в неторопливое, тягучее движение, пытаясь забиться от света под брёвна. Подтянулись любопытствующие Микль и Курмато. Барон с Катуаном так же осторожно разложили следующий шалаш. Та же история. Вернулись к первому. Рыцарь обратил внимание, что за прошедшее время слизистая масса незаметно сдвигается в сторону завороженно глядящего на неё вышибалы. Они с Бароном переглянулись.
- С виду ничего. – Громко сказал Барон. – Что делать будем?
- Найда! – Снова окликнул рыцарь.
- Мудрец и ищейка в одном флаконе?
- Что-то типа того. Она с этой гадостью в одном хуторе жила, кому знать, как не ей?
Сука подошла, стараясь не вступить в ползущую массу. Вдумчиво осмотрела, принюхалась и вдруг громко, раздельно и со значением залаяла на подстилку в центре.
- Ага, - удовлетворённо провозгласил Барон.
И, ещё раз переглянувшись с рыцарем, уверенно приказал нижестоящим отойти подальше. Катуан всем сердцем был с ним согласен. Они аккуратно, стараясь не вляпаться в ползуца, перенесли брёвнышки на одну сторону, расчистив широкий проход к середине. Барон снова достал свой ножичек и слой за слоем начал отодвигать подстилку на сторону, куда они сложили брёвна. Три-четыре гребка, и лезвие обнажило грубую, слегка тронутую тлением ткань, покрытую замысловатой вышивкой. Ткань оказалась свёртком. Барон огрёб его по краям, освобождая от иглицы, Катуан протянул руки и вынул из образовавшейся неглубокой ямки. Найда зарычала. Рыцарь поставил свёрток на подстилку и развернул ползущую под пальцами ткань. Мужчины шумно выдохнули. В редко плетёном из лозы шаре покоилась человеческая голова и смотрела на них ясными, вполне осмысленными глазами.
- Охрумебеть, едрит кукумонь!
- Согласен.
Голова принадлежала русоволосому взрослому мужчине с ореховыми глазами и узнаваемо рябой рожей. Катуан быстро набросил тряпку назад.
- Сильно мы ошибёмся, если предположим, что во всех остальных тоже его родня?
- Не думаю. Что делаем?
- Жжём. Всё. Особенно то, что внизу. Посылай родственничка этих несчастных звать людей. Ему здесь оставаться совершенно ни к чему, пусть садится на Кобо и дует за подмогой. Соври, что нужно. Не больше пяти-шести человек. Скипидар, лопаты, тряпки, веники, всё, что положено. Только твоих. Если хуторяне увяжутся, не больше двух в качестве свидетелей. Любые домыслы лучше, чем правда.
Барон, посеревший и суровый, даже не подумал заметить фамильярности и сразу же отошёл к низам. Катуан снова завернул несчастного, у которого из глаз текли слёзы и шевелились губы, в тряпицу и сунул в ямку. Слегка присыпал иглицей. Никому не нужно было знать того, что здесь находилось на самом деле. Когда Микль ускакал, они с Бароном снова осторожно собрали шалаш. Телохранителя даже не подпустили.
Люди Барона подтянулись быстро. Крепкого пони со специальной тележкой, на которой, надёжно закреплённая, покоилась огромная амфора, вёл седой коренастый арв с серебряными кольцами в ушах, в богато шитой цветными нитями и серебром безрукавке поверх алой рубахи, чёрных кожаных штанах и высоких чёрных сапогах. Он был жилист, обветрен, покрыт мелкой сетью морщин, но семейное сходство с Бароном было очевидно. Помимо амфоры на тележке лежали лопаты, вязки веток, старые попоны. За повозкой шли мужчины, все как один немолодые, солидные, уверенные в себе. Все вооружённые мачете. За арвами шли Старшина хуторян и рыжебородый телохранитель. Барон кивнул Катуану:
- Тебе карты в руки. Я скажу своим людям, что ты здесь главный. А на себя возьму политику.
- Счастлив твой народ столь мудрым Владыкой.
- Уговорил, чёрт языкатый. Подкину колечко к вире и от себя, - усмехнулся одними глазами арв, скроил рожу кирпичом и, сделав знак Курмато, двинулся навстречу высокому чину от оседлой фракции. Прямо встреча полномочных послов враждующих держав для подписания никому не выгодного перемирия, даром что в медвежьем углу после дерибана сожжённого хутора, подумал рыцарь. Но получать великосветское удовольствие было не время и не место. Поэтому он поспешил навстречу бригаде зачистки, которая уже разбирала инвентарь.
Первым делом, аристократ поприветствовал водителя пони, затем остальных. Выразил своё восхищение слаженными действиями всего племени накануне ночью и оперативностью вновь прибывших при возникновении новой задачи. Затем, в почтительнейших выражениях и самых общих чертах поставил саму задачу. Перед ним были Старейшины, своего рода Лучшие Люди во главе с близким родственником, возможно, отцом или дядей Барона. И их расположение значило практически столько же, сколько расположение самого Барона. Более того, если Катуан правильно понимал расклад, последнее сильно зависело от первого. Это были сливки племени, именно поэтому они были сейчас здесь: только на них верховная власть могла положиться в таком опасном и деликатном деле. Мужи, вооружённые лопатами, вениками, тряпками и мачете невозмутимо внимали. Выглядели они при этом едва ли не более величественно, чем королевский Тайный Совет, на заседании которого Катуану раз пришлось побывать в качестве гонца с докладом.
Когда рыцарь закончил, старец чуть склонил голову:
- Приказывай.
- Начинаем с этого, слева. Сначала жжём шалаш. Дотла. Под шалашом яма. Небольшая, около локтя. Жжём то, что в ней. Тоже дотла. Так, чтобы никто ничего не понял. Даже мы. Что при этом может произойти – неизвестно. Возможно, будут звуки. Из ямы что-то может попытаться вырваться. Наше дело сжечь. Всё. Быстро. Чисто.
Старец снова кивнул. Катуан двинулся к первому шалашику. За ним тележка. За ней остальные. Краем глаза рыцарь увидел, что Барон отвёл Старшину на небольшое возвышение при въезде в распадок. Они стояли там, как генералы над полем битвы, телохранители за спиной, и Владыка плавно поводил рукой в сторону ряма. Образованный, с широкими связями в городском мире, арв явно успешно забивал баки своему коллеге от сохи. Катуан от души помолился, чтобы если и когда начнутся неприятности, его харизмы хватило, чтобы хуторские не полезли на рожон. После он выкинул всё из башки, и принялся за дело.
Старики, впрочем, вовсе не нуждались в присмотре и быстро распределили обязанности. Сначала, разбившись по двое - один с лопатой, другой с метлой, каждую конструкцию огребали со всех сторон до песчаного суглинка, в котором быстро выкапывалась неглубокая, на полштыка, канавка. Затем у конструкции оставался один, тот, что с метлой, вооружившись дополнительно большой плотной полостью. Затем поневодитель с необходимыми осторожностью и тщанием обливал шалашик скипидаром, поджигал и переходил к следующему, также уже подготовленному. Вскоре шесть шалашиков вовсю пылали, каждый под бдительным присмотром. Катуан пересчитал, всего конструкций было тринадцать. Он посмотрел на водителя кобылы. Тот понимающе кивнул.
- Сначала верх. Потом, если понадобится, то, что внизу. Похоже, уйдёт вся ночь.
- Вам разве не нужно быть при разделе?
- Дшаро справится, - ухмыльнулся в бороду старик.
- Университет в Катире? – Катуан спросил наугад.
Старый арв замер ненадолго, потом слегка кивнул.
- Как?
- Я тоже посещал лекции. Я младше, но некоторые словечки, манера речи, приёмы, которые отрабатывают на публичных диспутах… Рыбак рыбака видит издалека. Остальные не знают?
Арв снова едва заметно кивнул.
- А этот карла, колдун?
- Он особенно. Я боялся за дшаро. Тогда было жарко. Старый Барон подавал надежду слишком многим, было много крови и ненависти, а всем заправлял этот карла. Дшаро был горд, упрям и наивен. Таких вырезают первыми. Я отправил его туда, где он должен был стать никем, чтобы стать кем-то. Я приказал ему перестать быть собой. Просто ещё один чернявый купчик, которому отец решил дать образование.
- И когда самые ретивые повырезали друг друга, а у оставшихся не было прав…
- Всё так. Даже колдун должен был принять неизбежное. Без благородного преемника с ним не стали бы считаться при всём его могуществе.
- Не такой уж он был могущественный, как я поглядел. Но пойдём, первый уж сверху прогорел, а последний на полпути, вон почтенный машет веником.
Действительно, каждый под присмотром, пылали два последних шалашика. Четыре арва стояли возле первого и один поднял метлу из веток, обращая внимание бригадиров. Поневодитель нацедил из амфоры два кувшина скипидара, и они с рыцарем направились к пепелищу. Катуан убедился, что от брёвнышек остались одни угли, от ползунца не было и следа, ни одно оранжевое пятно не уползло за рамки ограждающей канавки. За этим предупреждённые костровые следили строго, и Катуан им верил. Не его родных поглотило то, что росло и зрело по краю этого ряма. Вечерело. Тени сгустились, воздух посерел. Надо было торопиться, пока свет позволял не упустить ничего, что могло оказаться важным.
За время работы, рыцарь обзавёлся толстым и вполне обычным, если здесь вообще что-либо могло считаться обычным, дрыном из бука. Ему что-то не хотелось брать в руки сосенку, танунакумбонь, благодарю покорно! Покрепче ухватив длинную палку обеими руками обратным хватом, он начал сдвигать ещё дымящиеся угли первой конструкции. Крупные обломки, вспыхивающие искорками и потрескивающие, со струящимся дымком, помельче, серо-чёрный пепел, а затем, удивительное дело, светлые полосы иглицы…
- Холера ясна! Она едва взялась сверху!
Он посмотрел на величавого старца с двумя кувшинами.
- Там, внизу..? – Уточнил арв.
- Да. И ЭТО надо сжечь обязательно. Всем собраться!
Старик рядом с Катуаном приготовил кресало. Старейшина опрокинул кувшины над нетронутым огнём центром пепелища. Струя пала, кресало чиркнуло, язычок взметнулся – и иглица брызнула в стороны с ужасающим, рвущим связки и мышцы, взрывающим кровяные жилы и дробящим кости и зубы не то визгом, не то воем, не то скрежетом, а скорее всем сразу!
Вокруг кострища все попадали, как подкошенные. Стоящие на холме пригнулись и закрыли головы руками. Катуана, завалившегося на правый бок, трясло, зубы стучали, ему пришлось схватиться левой ладонью за челюсть, чтобы не прикусить язык. Опираясь на локоть правой руки, он попробовал приподняться, но снова рухнул: мышцы конечностей дрожали в неостановимом треморе. Но хуже всего было то, что он не мог расправить грудь, чтобы вдохнуть! Короткий, неглубокий хрип – вот всё, что у него получалось. Первая волна паники отхлынула и, как это уже не раз бывало, разбудила злость. Вместо натужного вдоха или неуклюжей попытки встать он резко выдохнул остатки воздуха из лёгких, на этом выдохе сделал кувырок вперёд и, вытолкнутый из позы зародыша инерцией крупного тела, крепко встал на одно колено, упершись руками в землю. Грудь распрямилась сама, втягивая воздух. Мышцы не перестали дрожать, а кости вибрировать, но это было уже контролируемо. Рядом лежал его дрын. Катуан обхватил его ладонью, на мгновение задержал грудь на максимальном объёме, и пружиной распрямился на новом выдохе. Он стоял крепко, широко расставив ноги и опираясь на палку. Над рямом с этим странным, рвущим душу и плоть звуком беспорядочно и низко, точно охотящиеся летучие мыши, летали человеческие головы. Сходство усиливалось внезапно павшей ниоткуда мглой. Казалось, над рямом зависла грозовая туча: воздух потемнел и звенел напряжением. Волосы на голове и теле встали дыбом и слегка потрескивали. То тут, то там во внезапном сумраке голубоватым светом были облиты концы иглистых веток и обломанных сучьев на сосенках по всему ряму, искры порой пробегали и по космам роящихся в сумраке голов. Катуан просто стоял и смотрел. Нужно было ещё усилие, чтобы начать двигаться в этом вое и визге. А он пока не был к этому готов. Да и куда двигаться? Что можно было сделать с летающими головами? Швыряться кувшинами со скипидаром? Сбивать на лету попонами, как муху полотенцем? Плести сачок или попытаться набросить сеть, которую ещё надо где-то взять? Пока Катуан размышлял, в хаотическом метании над поляной обозначились тенденции. Макабрический рой сместился к стоящим на холме, время от времени то одно, то другое тёмное пятно уходило в пике. От бесцельного кружения летучая пакость перешла к прямому нападению.
- Ядрень хрумеберная, да они пытаются укусить! Вот только заразы не хватало, всё остальное уже есть - пробубнил Катуан, и вдруг почувствовал, что его дёргают за штанину. Это был водитель кобылы. Старик пытался подняться, но подводила сильная дрожь. Катуан, у которого гнев, а потом и практические, хотя бы и несколько умозрительные, и окрашенные сарказмом размышления, напрочь задавили все непроизвольные реакции, стоял и дышал ровно, испытывая только зубодробительное ощущение железа по стеклу. Он переставил дрын, протянул свободную руку и, поймав взгляд старика тихо сказал:
- На выдохе.
Старик взял протянутую руку, второй рукой ухватился за палку, на мгновение закрыл глаза и, послушно выдохнув сквозь стиснутые зубы и только раз перехватив опору, встал рядом с молодым человеком.
- Почему на выдохе? – спросил он севшим голосом.
- Когда не дают сделать то, что хочешь, делай то, что можешь.
Старик как-то неуместно хихикнул.
- Едрить, - вдруг рявкнул Катуан и широко отмахнул дрыном. Летящая прямо на старика с разинутой пастью голова от меткого удара отлетела почти на другую сторону ряма, хлопнулась об сосенку и шмякнулась вниз, в подёрнутую плавучим мхом жижу.
Людям на холме тоже приходилось отбиваться. У Старшины хуторян был порван рукав и на плече расплывалось кровавое пятно, его рыжебородый телохранитель бинтовал каким-то обрывком ногу. Барон беспорядочно размахивал своим клинком, отгоняя не то пять, не то семь летающих голов, а Курмато, каким-то чудом схватив одну за волосы, лупасил ею о ближайшую кочку.
- А тебя не трогали, - сказал старый арв.
- У меня нет здесь родни. Помоги своим встать. – Катуан подхватил валяющуюся рядом палку поменьше и протянул старейшине. – Я посторожу. Если повезёт, посмотрим, как летается с проломленной черепушкой.
Как только остальные арвы начали подниматься, головы кинулись к ним. Катуан больше не мог бить прицельно и, по примеру Барона, просто вращал дубьём, не подпуская воющих и лязгающих челюстями агрессоров. Одна голова была облеплена комьями мха и тиной.
- Не утонула, - с сожалением отметил рыцарь. – Интересно, а как с той, которую чехвостил мордоворот?
Посмотреть в ту сторону было некогда, а кричать далеко. Ситуация складывалась незавидная: люди, хоть и собрались после первого шока, а поднявшиеся арвы даже встали в круговую оборону и порой ловко попадали по зазевавшейся голове, не могли долго держаться против численно превосходящего и неутомимого противника.
- Кто-нибудь знает, что с этим делать? Есть какая-нибудь народная мудрость на это счёт?
- Томаро упал.
- Не совсем тот ответ… Кто-нибудь может его понести? Нет? Значит, отступление к холму и воссоединение с начальством отпадает. Положите его в центр. Ах ты ж…
Рыцарь особо удачно приложил что-то, что было когда-то курчавым шатеном: воющий оскаленный шар упал почти ему под ноги и не успел взлететь снова, как рыцарь со всей своей недюжинной дури приложил дубиной раз и другой, вколачивая голову в землю. К сожалению, здесь, в распадке, не то, что на холме, не было ни одного, даже самого завалящего камешка. Злобная башка просто вдавливалась половиной лица в песчаный суглинок. И хотя свод черепа явно был проломлен, а оставшийся снаружи глаз вытек, но челюсти продолжали кусать забивающий их песок и сосновые иглы. Под прикрытием размахивающих разношёрстными палками арвов, Катуан прыгнул и всей своей массой вдавил хрустнувшую голову в землю. Ему показалось, что она попыталась укусить его сквозь подошвы, поэтому он сразу же отпрыгнул назад. Земля шевелилась какое-то время, потом сплющенный, с торчащими из скальпа и щёк осколками костей и свороченной челюстью бесформенный ком выскочил наружу, как пробка из бутылки с играющим вином, и слепо заметался над рямом.
- Хоть молчит и не нападает – и то хлеб. Сколько нам понадобится, чтобы поймать каждую?
- Итеро упал.
- Вопрос снят.