«Сапсан» покорно стоял на платформе вокзала, впитывая в себя всех, кто в это ночное время решил метнуться из Москвы в Питер. У меня была утренняя встреча на Мойке, и данный вариант перемещения подошел более всех прочих: машиной — утомительно, самолетом — громко и суетливо… Поезд же успокаивал и давал возможность вздремнуть в тепле и комфорте.
Строгая и ухоженная проводница повертела в руках билет и паспорт, дежурно, но красиво, улыбнулась, и одобрительно взмахнула в сторону входа в вагон. Место 12С было у столика и я, как оказалось, был единственным, кто за него сел. Закидывая сумку, я осмотрел вагон, пытаясь пересчитать таких же, как я, ночных бедолаг. Насчитал человек 25-30, что для душного августа было очень мало.
За соседний столик, в таком же одиночестве, «упала» очень уставшая от жизни молодая девица, странно одетая в пуховик и вязаную шапку. Она забилась в угол и положила ноги на соседнее сидение. Полную отрешенность ей добавляли наушники и крупный телефон в руках. Смотреть на нее, почему-то, не хотелось. Я нашел фирменные наушники на столе, подключился к системе поезда, отладил звук на минимальный и решил предаться сновидениям. Поезд, соглашаясь с моими мыслями, покачнулся и начал движение. Позади меня тоже никого не оказалось, я опустил спинку максимально низко, вытянул ноги — места хватало.
Легкое покачивание и ощущение от набираемой скорости сделали свое дело, и я уже начал было проваливаться в теплую негу, как почувствовал легкий удар по ноге — будто от катящегося медленно мяча или когда сумкой в транспорте. Открывать глаза не хотелось, но пришлось. От увиденного я вздрогнул и резко сел, подобрав ноги под себя — надо мной нависал огромный темный гриб… Когда зрение снова привыкло к яркому свету вагона, который еще не приглушили, я рассмотрел высокого плотного мужчину в шляпе с нереально широкими полями. Первой реакцией был бы смех, и я еле-еле сдержался, представив, что это группа музыкантов в сомбреро ходит по вагонам и поет жизнерадостные песни, каких я видел в Мексике и в Боливии. Но сама мысль была абсурдной: в наших «сапсанах» такое не пройдет, а футбольных турниров не предвиделось. Зато активировалась соседка — девица стояла на ногах и истово фотографировала этого человека на телефон. А снимать явно было что. Мужчина был невероятно колоритен внешне: помимо огромной шляпы, он был одет в куртку из тончайшей кожи, выкрашенной в светло-зеленый цвет и вельветовые коричневые брюки. Вся эта пестрота заканчивалась высокими желтыми ботинками, похожими на военные берцы. Также незнакомец был владельцем пышных усов и бороды до середины груди. В этот момент он что-то говорил, прижимая руки к груди. Я прислушался. В ушах звучало перечисление остановок, которые будет делать поезд, причем приятным женским голосом. Я мог поклясться, что артикуляция мужчины и слова в ушах совпадали на сто процентов. Он показал на свое ухо, будто вынимая что-то оттуда, и сказал: «Московский вокзал Санкт-Петербурга». Я вспомнил про наушники и быстро выдернул провода. Обычный шум вагона ворвался после музыки и читаемого текста, но ситуация продолжала быть абсурдной.
— Еще раз прошу Вашего прощения, совсем не хотел Вас тревожить, — говорил мне мужчина из бороды, снова сложив руки на сердце. — Мое место напротив Вашего, Вы не против, если я присяду?
— Присаживайтесь, конечно.
Я сделал бессмысленный жест рукой, приглашая странного человека за стол на его же место, и зачем-то подобрался еще больше. Сон улетучился. Такого «персонажа» я не встречал до этого дня, точнее, ночи. Было интересно его пронаблюдать еще какое-то время. Тем временем он снял шляпу и положил ее на полку над столом, почти наполовину она нависала над нами. Оказалось, что она тоже кожаная и совсем неудивительным было то, что она имела довольно яркий сиреневый оттенок. Колпака в центре не было — почему-то я ждал именно его — обычная ковбойская шляпа, с огромными полями, сантиметров по сорок, не меньше.
— Нравится? — Спросил мой новый попутчик бархатным низким басом.
— Необычно, — честно признался я. — Вам в ней удобно?
— Такую уж сшили, за одну ночь. Подарок, понимаете ли. Перуанцы оказались очень странными на подарки людьми. Решили, почему-то, что на меня их солнце попадать не должно, — он довольно хохотнул и погладил бороду. — В самолете было сложно с шляпой, а так ничего, привык уже. Все оборачиваются, смотрят. Наверно, в этом есть смысл.
Волосы, как и борода с усами, были белоснежными, немного примятыми шляпой, которая должна была весить немало. Они вились и были очень плотными. Я посмотрел на него поверх очков, в результате чего черты немного размылись и появился эффект облака, одетого ему на голову. Белоснежного облака с улыбающимися глазами.
Из-за его спины показалась увесистая сумка-шоппер из темной, похожей на лен, ткани. Он повесил ее на спинку свободного кресла, снял куртку и сел сам. Под курткой ничего необычного не было — футболка, обычная футболка. «Наконец-то сюрпризы закончились» — подумал было я, как бородач положил на стол свои руки. Сами руки, конечно же, были обычными, крупными и ухоженными, но ничем не примечательными. Даже все пальцы были на месте. А вот на самих пальцах была целая коллекция колец из белых металлов. Некоторые ярко блестели, пара была благородно матовой. Все они были разного размера, с рисунками и надписями. Крупные, маленькие, узкие, широкие. На нескольких пальцах по два сразу. Только на мизинцах ничего не было. Он увидел мою заинтересованность:
— Это тоже подарки все. Не знаю, скоро уже некуда надевать будет. А отказываться нельзя. Вдруг обижу человека…
— Ну, мизинцы еще свободны, — переводя свой интерес в шутку, ответил я. — Еще человек пять-шесть осчастливить можно.
— Это точно. — Он снова хохотнул в бороду. — Жаль, что пальцев только пять, но надо подумать над этим.
Я перестал сдерживаться и тоже рассмеялся.
— Далеко путь держите? — Он продолжил задавать вопросы.
— До конечной, у меня с утра деловая встреча, вот и еду ночным.
— Ну, я Вас так долго сопровождать не смогу. Выйду во Владимире. И зовут меня Владимир. Вот так и выйдет Владимир во Владимире. Последний раз так в Египте было, в Александрии, только Александром назваться пришлось.
Он снова басисто захохотал. После веселого каламбура он протянул мне руку через стол. Я сделал встречное движение, и мы пожали ладони. Рука моего попутчика была сухой, теплой и очень сильной. Мужской и крепкой. Даже захотелось, чтобы о моей руке было бы такое же мнение.
— Петр, приятно познакомиться. Вы, как я понял, чуть не успели на поезд, все уже расселись.
— Никуда я не опаздывал. Просто зашел в первый же вагон и шел тихонько. Хотя и не тихонько. Быстрее поезда, получается, перемещался. — Он вновь заулыбался. Каламбуры и шутки были его постоянными спутниками. — Давайте я нас чайком чудесным побалую.
Мимо как раз проходила проводница, пересчитывая пассажиров. Он поднял правую руку, привлекая ее внимание:
— Барышня, кипяточка в двух стаканчиках попросить можно у Вас?
— Вам чай заказать или кофе? — Широко улыбаясь, проводница склонилась над нами. — Я сейчас запрошу в буфете.
— Нет, не запрашивайте, я просто кипяточек прошу, чай у меня с собой. Несите тогда три стаканчика, и Вас напою вкуснейшим чаем. - Настойчиво, но с улыбкой произнес Владимир глубоким чарующим басом. Проводница даже чуть порозовела от таких вибраций.
— Нам не положено. Правда. А вам я сейчас все сделаю. Две-три минутки подождете?
— Обещаем, что никуда не уйдем, — снова шутил бородач. — Мы уже Вас ждём.
«Барышня» отошла от стола, а Владимир засунул руку в свою сумку, казалось, что до самого дна. Оттуда появился кожаный красный мешочек, густо покрытый арабскими письменами. Из кожаного появился еще один, холщовый, и сразу отчетливо разлилось ароматное благоухание. Почувствовался запах восточного рынка, жары, благовоний, приправ.
— Ох, хорош чаек будет, уж поверьте, Петр. Может никогда такого и не пили раньше. Это мне в Марракеше насыпали, лет пятнадцать назад. Есть там семья берберов, они лет двести чаи смешивают. Дело всего рода.
— Так давно? А мешочек будто полный совсем. — Я решился и взял мешок в руку. — За пятнадцать лет должен бы похудеть.
Мешок действительно был довольно тугим, а ароматы от него исходили просто сумасшедшие.
— Так кисет же необычный, он никогда не заканчивается. Мне его…
— Давайте угадаю, — с улыбкой перебил я. — Вам, Владимир, его по-да-ри-ли!
— Точно! Вы, Петр, необычайно прозорливы. — Он привычно уже хохотнул. — Только не тот, что Вы в руке держите, а вот этот, он сшит из листа Библии из Эфиопии. Всю книгу спасти не сумели. Некоторые листы попали к скорняку, много что из них сделано было.
Он растянул на столе красную кожу мешка. Не знаю, сколько было лет листу кожи, и как выглядела подобная Библия, но надписи были довольно свежими. Во всяком случае, так казалось.
— Здесь отрывок такой: «Кто собирает, отнимая у души своей, тот собирает для других, и благами его будут пресыщаться другие».
Он настолько глубоко и серьезно проговорил эти слова, что веселость растворилась. На ее место пришли философские мысли, а также осознание того, что читая проповеди и псалмы в храме, Владимир бы точно оказался на своем месте. Но, увидев мою серьезность, он снова начал улыбаться, вызывая расслабление в ответ. Вернулась неизменно улыбчивая проводница и поставила на стол два стакана с прозрачной и парящей водой.
— Все же отказываетесь? Ну, зря, зря. — Владимир сделал еще попытку. — А вдруг я с Вами обратно уже не поеду? Так и не узнаете чудный такой вкус.
— Не сегодня. Пейте на здоровье. Аромат и так стоит такой, что и в соседних вагонах слышат.
— Спасибо наигромаднейшее! — Нестандартно поблагодарил Владимир. — А мы уж почаевничаем вволю.
Он достал по одной щепотке зелено-коричневой смеси и вбросил в каждый из стаканов. Потом, из того же мешочка с чаем, появились два кругляша, и накрыл ими стаканы, я даже не удивился, что они отлично подошли по диаметру. Он поставил один стакан строго напротив другого и посмотрел на часы:
— У нас ровно семь минут есть на светскую беседу, а потом гарантирую удовольствие.
— Запах чудесный. Это правда. Так Вы чай, кофе в кафе и ресторанах не пьете? Всегда свой?
— Так у меня все есть с собой. Что ж людей заставлять себя обслуживать лишний раз? Да еще один фактор важный есть, — он подался вперед, наклоняясь ко мне, и шепотом добавил. — И у меня денег нет. Вообще. Ни копеечки.
— Так как же Вы в поезд попали? Без денег-то?
— Петр, ну прям разочаровали! — Он даже руками взмахнул. — Вроде начали все понимать, а тут такой вопрос снова.
— Хотите сказать «подарили»?
— Ну, конечно же! Вот теперь вижу, что снова понимаете.
— То есть билет — подарили?
— Точно!
— И шляпу, и кисет, и чай…
— И куртку, и ботинки, и сумку, и вообще все, что видите — всё подарили! — Он радовался, как ребенок, продлив перечисление. — Даже не думал, что так легко поймете.
— Понять могу, вот поверить сложно. Вы уж простите, Владимир, но поверить в такое… М-м-м. — Подобрать слова было сложнее, чем я думал. — В современном мире бесплатного ничего не бывает.
— Так мы же не про бесплатное, а про дары, правильно? — Он даже немного прищурился от удовольствия. — Разве же это одно и то же?
— Так это выглядит со стороны, согласитесь. Странно ведь даже слышать, что все вокруг тебе в дар дадут. Непривычно это. Не хочу Вас обижать подозрениями, но не верится. Вот что хотите, делайте.
— Петр, то есть Вам проще сделать что-то бесплатно, чем подарить?
— Не совсем так. Когда не берешь за что-либо деньги, то это как благотворительность, что ли. А с дарами сложнее, его же выбираешь или делаешь своими руками, и преподносишь, как очень личное, только для этого человека. Как часть себя. В память о событии или о себе.
— Правильно все говорите. А скажите мне, Петр, сколько стоит жизнь человеческая?
— Не понял сейчас, — вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я действительно сбился с мысли. — Вопрос у Вас, как у страхового агента.
— Действительно, похоже, соглашаюсь. Но ведь жизнь Вам подарили, дали бесплатно вроде как. Смешение жидкостей в удачный момент и божья искра, как говорится. Раз, и рождается новенький житель планеты. Ведь так?
— Так и есть.
— Вот и пользуетесь Вы таким подарком всю свою сознательную жизнь, правильно?
— Да.
— Так ведь дороже человеческой жизни ничего и нет. Верно?
— Верно.
— Вот и получается, что самое дорогое у человека то, что досталось в дар. Так и со мной. Все мне подаренное служит вечно или цель конкретную имеет. И потому бесценно для меня лично.
— Никаким образом не хочу Вас огорчать, Владимир, но все же доверия такая история не вызывает. Понимаете?
— Я как раз понимаю. Даже очень. Просто надо в это поверить и все. Смириться, как говорится. — Он снова хохотнул над удачной рифмой, и придвинул ко мне стакан чая. — Пора нам, Петр, с напитком познакомиться. Я то с ним давно дружу, а Вам в диковинку будет.
Я снял кругляш со стакана, вода еще не остыла, и круг был очень горячим. Оказалось, что это круг, изящно вырезанный неизвестным мастером из коричневого оникса. На нем также были выгравированы надписи на незнакомом языке. А то что это тоже «дар» не вызывало сомнений. Запах чая приятно щекотал нос где-то в глубине. Я поднял стакан и сделал глубокий вдох.
— Вот это верно, Петр, правильно, сначала знакомство. Теперь правило первых трех глотков. Они должны быть очень мелкими. Первый будет горчить. Второй покажется соленым. Третий покажет сладость. Если на третьем будет горчить, тогда лучше заказать в буфете. — Владимир внимательно смотрел, с каким усердием я слушаю его наставления, сделал длинную паузу и… И не сдержался – рассмеялся своим глухим басом. — Шучу, шучу я. Горчить не будет. Да расслабьтесь Вы уже. Это вкусно.
Он взял стакан в свою большую руку и первым втянул немного ароматной жидкости, показывая, что напиток получился. Я улыбнулся и последовал следом. Первый глоток действительно был горьковат, будто белая мякоть у грейпфрута. Второй действительно солоноватым. Такой привкус бывает на море, от соленого воздуха. Вроде и не купался, а губы соленые. А вот перед третьим глотком я сделал паузу и поставил стакан на стол. Что-то на руке Владимира изменилось, и я не понимал, что именно. Потом понял. Один из перстней ранее был повернут в ладонь, а сейчас он его повернул наружу. Наверно, было неудобно держать стакан в руке. Крупная часть перстня представляла из себя гравировку в виде звезды. Сначала я подумал, что это шестиконечная «звезда Давида», но потом понял, что лучей не шесть, а семь. Что-то я читал про такой символ, но точно вспомнить не смог. Спрашивать было совсем уже неудобно. И я вернулся к чаепитию. Владимир так же, как и ранее, потягивал чай маленькими глоточками, и даже закрыл глаза от удовольствия. Впервые у нас было тихо.
Третий глоток действительно казался сладким, точнее имел оттенок сладкого. Если понятнее, то так бывает, когда простую воду наливают в бутылочку от сиропа. Оттенок, не более. Я снова откинулся на спинку и стал пить чай, пытаясь понять, какие вкусы там намешаны. Узнать удалось только чабрец и перец. Точно можно было сказать только одно – напиток действительно был очень вкусным. Когда жидкость закончилась и на язык стали попадать крупинки смеси, то я поставил стакан на стол. При этом оказалось, что я тоже закрыл глаза. Передо мной продолжал сидеть белобородый великан, внимательно разглядывающий эмоции на моем лице и улыбающийся в глубине своей растительности.
— Ну как, Петр? Как Вам чаек?
— Спасибо, действительно чудесный. Узнал только чабрец. Может еще нотка перца была.
— Может и была. Там почти сорок трав собрано, всех все равно не запомнить. А Вы, простите меня, чем занимаетесь? Я про основную деятельность, конечно же.
— Работаю с коллекционерами. Выставки организовываю, да всего не перечислить. От картин до холодного оружия. Тешу, как говорится, самолюбие. Иногда и свое, но чаще чужое. — После чая стало тепло и спокойно. Разговаривать особенно не хотелось. Тем более про работу. — А Вы чем занимаетесь? Я имею ввиду, когда подарки не принимаете.
Владимир снова хохотнул:
— Да почти тем же, чем и Вы. Посещаю разные места, с людьми общаюсь, собираю эмоции и чувства от разных мест. Почти как Ваши коллекционеры. Да, как точно получилось, я коллекционер. Никогда так не думал. Похоже просто.
— И в трудовой книжке у Вас так написано?
— А у меня ее никогда не было. — Со смехом ответил Владимир.
Он откинулся назад и снова пригладил бороду. Сейчас он был похож на Деда Мороза из русских сказок, попавшего в современный мир и взявшего отпуск.
— Расскажете что-нибудь о своей коллекции? — Говорить не хотелось. Хотелось слушать.
— С удовольствием. Вот Вы знаете, чем служба в храме православном отличается от католического? А от службы в буддийском дацане? В мечети? Или как молятся в даосистском доме?
— Ну, так везде же одинаковые правила: читают молитвы, поют песнопения, у католиков орган. В колокола еще звонят.
— Вот и правильно. А то, как отличаются сами храмы и места служб, знаете?
— Ну да, в каждом народе, у каждой культуры свои строения, своя архитектура. Некоторые вообще зданий не признают.
— А то, как воскуривают ароматы в храмах и у икон, в местах силы? Видели?
— Неоднократно. У нас свечи и кадило, на востоке палочки жгут.
— Все верно говорите. Много где были, значит. Просто отлично. Так вот же в чем дело, мой дорогой Петр, весь мир в том или ином виде обращается в молитвах к высшим силам. Люди молятся, поют, читают мантры, и бесконечное прочее, что позволяет акустически послать свое обращение. Но почему-то забывают, что для всех этих обращений всего одно и то же ухо, которое их слышит все и всегда. А здания? Вы сравните постройки во имя религиозных действий: минимализм мечетей, резная красота индуизма, строгость католических храмов, пышность и округлости православных… Всего не перечесть. У всех строений есть окна. И в эти окна по всей планете заглядывает один и тот же глаз. А что говорить про чарующие ароматы от пережженных сотни раз с ладаном свечей, индийские воскурения, тайские, зулусские. И для всех этих запахов существует один и тот же нос.
Это было последнее, что я услышал от своего очень странного собеседника. Его глухой, но четкий бас, негромко и метко отправил меня в глубочайший сон.
Следующим ощущением было чувство тряски. Возвращаться из сна не хотелось, но кто-то ритмично тряс мое плечо. Я открыл глаза. Свет еще не включили на полную и зрение быстро восстановилось. Рядом стояла улыбчивая проводница, сообщая, что «мы прибываем». Попутчика напротив уже не было. Стаканов тоже. Надо же, как быстро и крепко я заснул. Послевкусие марокканского чая еще приглушенно присутствовало, но пить не хотелось совсем. Я понял, что за эти три часа выспался, как за неделю сразу. Быстро прокрутил странный разговор еще раз по памяти. Все-таки очень странный мне попался попутчик. Я встал и потянулся максимально сильно вверх, как дерево. Мысленно передал Владимиру привет. Пусть его коллекция пополняется. Навстречу вышла проводница, я поймал ее и спросил:
— А мой сосед не проспал свой Владимир? Не заснул, как я?
— Владимир? Но мы не останавливаемся во Владимире. Только в Торжке и Балагом. Других остановок нет.
Я ошарашено сел на место. Девица слева от меня, видимо, слышавшая мой вопрос, покрутила у виска пальцем и отвернулась к окну.
Через десять минут я протискивался в дальний коридор для выхода. Все это время я просидел в оцепенении, размышляя, что же было со мной в эту ночь? Ответа так и не нашел. Жаль только, что не присмотрелся к столику, за которым сидел — на нем остались зелено-коричневые крошки. Через полчаса их вытрут антисептиком…