Что-то народ совсем распоясался. Порой даже улыбающиеся встречаются.
Если раньше такой вызывал справедливую настороженность, то теперь граждане от него натурально врассыпную бросаются, на бегу уже вызывая сапёров-пожарников, чтоб обезвредили улыбчивого.
Да как он смеет, вообще?! В такой-то час! Когда народ последние нервы суровыми нитками при лучине штопает. Когда истлевшую психику стаканами латает, крестясь, молясь, и не закусывая.
Тоже мне, Петросян, нашёлся...
Да уже и сам Петросян с экрана такое несёт, что у населения от ужаса ноздри седеют и пятки потом покрываются. А этому всё хиханьки!
И главное, когда бьют его, он ещё и оправдывается: дескать - не со зла, дескать - случайно, вспомнилось что-то хорошее…
Какое тебе «хорошее», отщепенец?! Что значит «хорошее»?! Мы тут зубами в грунт вгрызаемся, сапёрными лопатками схроны мастерим, тушёнкой-пшёнкой стены облицовывая, а ему - «хорошее»?!
Мементо мори, подонок!
Помни о смерти и сотри уже из-под носа эту мерзость, этот анахронизм, этот пережиток проклятой сытости и беспечности.
Ибо «печность» кругом нынче. Понял ты?! У всех в душе и в заду печность. А он всё с улыбочками...
Сотри, гад, или мы тебе щас сотрём!
Не мешай народу мрачные думы думать. Не смущай юмором. Нам умирать надо бессмысленно. Собранными надо быть, злыми, хмурыми, на чеку - чтоб по первому зову. Таков наш удел. Всех уделай, а сам не у дел!
А он тут, видите ли, улыбается!
Ну-ка сплетите ему лапти. Облачите в чистое. Тушёнку, пшёнку выдайте с хоругвями...
Сомкнуть ряды! Суровей лица!