Уходит бригантина от причала!
Мои друзья пришли на торжество,
И над водой, как песня, прозвучало:
«Один за всех и все за одного!»
(из песни)
Она прошла как каравелла по волнам,
Прохладным ливнем после жаркого дня.
Я оглянулся посмотреть не оглянулась ли она,
Чтоб посмотреть не оглянулся ли я.
Максим Леонидов
Который уже раз зарекаюсь с “писаниной” покончить и больше не начинать. Однако вот “набежала мыслишка” — и вновь сажусь “за перо”. Моя теперь уже достаточно долгая жизнь так или иначе отразилась в тех или иных фотоматериалах. В молодости автор сих строк самостоятельно занимался тем, казавшимся тогда весьма увлекательным, делом — создавая сотни (а может быть, даже и тысячи) небольших фотокарточек. В результате за десятки прожитых лет накопилось их немало.
С тех пор прошло много времени. В современном мире бумажные (а также стеклянные или пластмассовые) носители фотографических изображений заметно потеснили электронные — гораздо более прогрессивные и компактные. Теперь фотографии и даже фильмы можно в любое время запросто снимать при помощи ставшего банальным смартфона. А раньше надо было, прежде всего, проявлять плёнку, затем в помещении, освещённом тёмно-красным светом, придающим ему некий колдовской или даже магический оттенок, печатать фотографии при помощи специального оптического устройства, называемого “увеличителем”. В конце концов, можно было делать их глянцевыми; и многие, в том числе и ваш покорный слуга, занимались этим самостоятельно, вдохновенно и увлечённо.
Перебирая мои фотоархивы с целью их упорядочения, наткнулся на одну, как сейчас говорят, “фотку”. Долго её разглядывал, придаваясь ностальгическим воспоминаниям. В конце концов, пришла мне в голову идея рассказать о ней даже не в силу её художественной выразительности, а в связи со смысловой нагрузкой.
На небольшой, постаревшей и потускневшей под влиянием беспощадного времени чёрно-белой фотокарточке (в ту благословенную эпоху цветные уже появились, но широкого распространения ещё не получили) изображены четыре молодых парня, доверчиво возложившие руки друг другу на плечи. Сразу понятно — добрые приятели. Один из них, естественно, автор сих строк, в ряду его однокашников — первокурсников Московского Энергетического Института. Дата съёмки — Первое Мая 1953-го года. Место: Красная Площадь возле стен Московского Кремля.
Мне кажется, что это был один из первых физкультурных парадов, предшествующий первомайской демонстрации. Незадолго до того умер Сталин. Страна стояла на пороге “хрущёвской оттепели”. Теперь даже немного стыдно вспоминать, в какие примитивные и дешёвые физкультурные костюмы нас “нарядили”. Рубашки какого-то вялого желтоватого оттенка, но мы, ничуть не смущаясь, красуемся в них с гордостью и удовольствием. Самому параду, естественно, предшествовали, как и положено, длительные тренировки, поэтому выправка наша соответствовала уровню события. Девчонок среди нас не было, одни только юноши. Смотримся мы гордо и независимо. Если бы тот снимок делал фотограф-профессионал с целью отразить типичных представителей столичной молодёжи тех лет, вряд ли подобрал бы он группу составом более удачным.
Хочу Вам немного рассказать о каждом из этих четырёх персонажей, и Вы, надеюсь, поймёте, в чём дело. Начну без лишней скромности с самого “любимого” себя. Если Вы читаете этот текст на сайте “ПРОЗА.РУ”, то, возможно, читали и другие произведения вашего покорного слуги. Если это действительно так, то Вы уже в курсе кое-каких событий моей жизни и судьбы. Тем не менее повторю, что я сын врача. Отец мой родился и вырос в Одессе, где окончил так называемое “реальное училище”. Затем он учился в Швейцарии, в результате чего стал обладателем медицинского диплома. Вернувшись на Родину, тут же “загремел” на фронт Первой Мировой Войны, где в качестве военврача оставался до её завершения. В 1941-ом году, уже будучи непризывного возраста, по личной инициативе явился в военкомат и был назначен начальником эвакогоспиталя в звании “военврач второго ранга”. Окончание Второй Мировой Войны застигло нашу семью на Украине. Отец ушёл в отставку в звании майора медицинской службы в составе Второго Украинского Фронта Красной Армии.
Моя добрая и любимая мама всю свою жизнь “прослужила” домохозяйкой. Они с папой друг друга очень любили. Мы, вся наша маленькая семейка, мы все очень любили друг друга и были по-своему счастливы в те тяжкие, суровые времена. Родители мои оба во всех поколениях исключительно еврейской крови, со всеми вытекающими отсюда позитивными и негативными последствиями. Кто хочет ознакомиться с биографией автора сих строк подробней, тому сделать это будет совсем не сложно — пробегитесь по текстам, опубликованным на сей виртуальной страничке. Здесь Вы не будете одиноки.
Следующий персонаж “четвёрки” на упомянутом фото: Омар Омарович Омаров — аварец из Дагестана. Если Вы откроете рассказ “Чирюрт”, а также рассказ “Близнецы”, Вы сможете кое-что узнать о нём. Повторяться не хочется, однако, поскольку очень колоритный был тип, не могу не добавить по его поводу кое-чего ещё.
Истинный горец и природный джигит Омар был невероятно силён и отважен и одновременно добр и доверчив, словно дитя. Богатырскую ту силищу продемонстрировал он однажды в спортивном зале, где, уверенно схватив одной рукой сразу две чугунные гири, подобно цирковому силачу, с лёгким толчком выжал их над головой. Пацаны, наблюдавшие тот перформанс, охренели от удивления и восторга. А гири те были даже не пудовые. Одна весила пуда полтора, а другая — чуть ли не два. Многие из нас и одну-то гирьку не в силах были над головой поднять, а тут сразу две и в одной руке. Короче говоря, атас!
И ещё такая история с ним произошла. Однажды в кочегарке общежития, которая находилась в подвале, произошёл пожар. Из маленького помещения обильно повалил густой сизый дым, удушливый и токсичный. Поднялась жуткая паника. Омар схватил два ведра, наполнил их водой, из третьего обдал самого себя и молча бросился сквозь непроницаемые клубы плотного дыма к эпицентру раскалённого пекла. Ему удалось погасить огонь. Парень обгорел, но предотвратил катастрофу. Омару даже грамоту за тот подвиг вручили. Почётную. Вот таким отважным был тот истинный горец.
Третий юноша на фотографии — Валентин Грединаров — украинский казачок, уроженец Донбасса. Парень очень симпатичный, коммуникабельный и вообще — красавчик. Он послужил уже прототипом одного из персонажей рассказа вашего покорного слуги “Первая любовь”, в котором по закону жанра для камуфляжа, изменены имена и фамилии действующих лиц. Там он изображён удачливым “сердцеедом”, любимцем представительниц прекрасного пола, не без бахвальства рассказывающим о своих “победах”. Однако с ним же произошла другая история, и тоже в поезде. Сейчас Вам её поведаю. Представьте себе, дорогой мой Читатель, следующую картину:
Скорый поезд мчится вдаль — к югу. Валентин едет домой на каникулы. Развалившись насколько возможно, он отдыхает на верхней полке. Слегка кемарит. Дешёвый плацкартный вагон полон народа. Во время очередной остановки какой-то шум снизу вырывает студента из полусна. Машинально он обращается взглядом вниз. Там на свободную полку устраивается невысокая хрупкая девушка. Убрав небольшой потёртый чемоданчик под ложе, она раскладывает на откидной столик свой нехитрый скарб: всяческую стряпню да термос с чайком. Валька вспоминает, что совсем недавно они с приятелем-попутчиком тоже пользовались тем устройством, и как оно неожиданно сложилось, будучи крайне изношенным и в дурном состоянии. В тот момент ловким парням удалось всё поймать буквально на лету. Сердце Валентина замирает, но предупредить девушку “не хватает пороху”. В конце концов, происходит та же самая коллизия, но, в отличие от них с приятелем, девушка растерялась. Тут же, откуда не возьмись, появляется матёрый лысый проводник, своим обликом напоминающий огромного жирного борова.
“Ну что, гражданочка, — рявкает он на девушку, в больших прекрасных глазах которой блестят слёзы, — ломаем государственное имущество?”. Миловидная девушка с виноватым видом молчит. “Придётся вам, дорогуша, ущерб компенсировать. Продолжает проводник, самоуверенность которого нарастает в каждом сказанном слове. А ну-ка живо убрала всё здесь! А то высажу на ближайшей станции! Ясно?”
Валька был парень борзый и темпераментный. Спортивный — с детства занимался САМБО, на третьем курсе стал чемпионом МЭИ. Он схватил проводника прямо за лысину своей крепкой и цепкой пятернёй, повернул его багровую лоснящуюся рожу к себе и не очень громко, но уверенно сказал: “Послушай меня, уважаемый, ты сейчас оставишь девушку в покое, уберёшь здесь всё сам и принесешь ей чаю. Если надо — я тебе заплачу. Понял, да?”
Проводник буквально остолбенел от неожиданности. Не в силах противостоять неведомой, но грозной ювенильной силе, он молча ретировался и вскоре, вернувшись, сам всё прибрал и чаю принёс. От оплаты услуг “благородно” отказался.
Когда проводник, сделав своё дело, снова удалился, Валентин спустился вниз. Девушка в слезах обратила на него благодарный взор. “Валентин...,” — представился юноша, протянув руку. “Виктория,” — буквально прошептала попутчица. “Королевское имя,” — констатировал Валька, вспомнив, что кое-что где-то читал о британской королеве.
Они разговорились. Девушка жила в небольшом посёлке где-то на Дону, служила библиотекарем. Она оказалась весьма начитанной и интеллигентной. Они проболтали всю ночь напролёт, не замечая быстротекущего времени. На каком-то полузабытом степном полустанке она вышла. Валька загрустил. Он, увы, постеснялся выпросить её адрес. А его сердце навсегда запечатлело тот образ. Много позже Грединаров рассказал мне эту историю тет-а-тет. Я её запомнил и теперь, более чем полвека спустя, готов поведать её Вам. Надеюсь, он на меня не обидится.
Четвёртого из “мушкетёров” звали Виталием Грудциным. О нём я ещё ни разу не упоминал в моих мемуарах, а он того стоит, хотя нет уже его на этом свете. Грудцин гордился своим именем “Виталий” и очень не любил, когда его по ошибке называли Виктором.
Виктором звали моего брата. Имя это, по-моему, гордое и красивое, а Грудцин его почему-то недолюбливал. Говорил, что “Виктор — это как трактор, который всё время пашет”. Откуда в его буйной голове явилась подобная ассоциация, одному Богу ведомо.
Родился Виталий в Сибири — в городе под названием “Ялуторовск”. О своей малой Родине Грудцин рассказывал неоднократно. Тем не менее автор сих строк только сегодня открыл статью в Википедии, посвящённую тому городу. Расположен он в Западной Сибири, недалеко от Тюмени, на реке Тобол — притоке Иртыша. Основан в семнадцатом веке. Население всего-то порядка сорока тысяч человек (практически столько же проживает в милом моему сердцу Зигбурге, где живу я уже более двадцати лет). Начало городу положил “острог”, то есть тюрьма. Сюда на поселение в царские времена было выслано множество “декабристов”, что оставило значительный след как в интеллектуальной структуре города, так и в развитии его культуры. В первой половине девятнадцатого века здесь “прошёл” знаменитый “Сибирский Тракт”. Климат в округе ровный, континентальный. Активно развиты различные ремёсла. Кроме Виталия Грудцина, в Ялуторовске в 1841-ом году родился известный русский предприниматель и меценат Савва Мамонтов.
С Виталием Грудциным мы приятельствовали в течение многих лет, и название его родного города навсегда врезалось в память. Однако только спустя семьдесят лет впервые проявился к нему такой повышенный интерес. И именно сейчас понял я, что характер моего однокашника и приятеля был с самого начала определён именно местом его рождения. Представьте себе, Читатель, необъятные сибирские просторы, ровный материковый климат, величавая непроходимая тайга, полноводные широкие реки со спокойным медленным течением. И такая же уравновешенная, неторопливая, раздумчивая человеческая жизнь. Если мне удалось этими словами передать то сакраментальное сибирское спокойствие, то я свою задачу выполнил.
И вот Виталий — дитя того края — такой же уравновешенный и спокойный, с твёрдыми житейскими установками. Никаких взрывов и всплесков — всё продумано, предусмотрено, предвидено. Ну что, удалось мне хоть на толику обрисовать этот уникальный русский сибирский стойкий менталитет?
О своём городе Грудцин рассказывал часто, влюблённо, но не навязчиво. “Родственными связями” со ссыльными аристократами-декабристами не хвастался. Свой устойчивый, крепкий сибирский характер “привёз” он в Москву и сразу среди студентов-однокашников его проявил. В коллективах, особенно молодёжных, такое сразу бросается в глаза. Виталия тут же выбрали в факультетское комсомольское бюро, сначала в качестве рядового члена, затем он стал его секретарём. В устойчивости принципов равных ему не было.
В 1956-ом году произошли так называемые “венгерские события”. Советские танки вошли на улицы Будапешта и других венгерских городов. Танки против недовольного народа — любимое советское мероприятие. В среде московской студенческой молодёжи это вызвало замешательство и недопонимание. Пришлось партийному руководству “пораскинуть мозгами”.
Место первого секретаря Московского Городского Комитета КПСС в те времена занимала бывшая ткачиха по фамилии Фурцева. Несмотря на простецкое происхождение, женщиной она была харизматичной, к тому же ещё очень видной, попросту говоря, — красивой. Однажды ваш покорный слуга по каким-то делам находился в центре первопрестольной и шёл по улице Куйбышева (не помню, как она называется теперь) в направлении от Красной Площади к Ильинским Воротам. Одет был вполне прилично, что соответствовало исполняемым служебным обязанностям. По пустынной улице мне навстречу шла женщина средних лет, стройность фигуры которой и элегантная изящная поступь от бедра немедленно бросились в глаза. По мере сближения автор сих строк стал понимать, что дама ему известна, и принялся вычислять откуда. Где-то встречал? Видел? Знаком? И только когда мы оказались лицом к лицу, понял, что это сама Екатерина Алексеевна (так её звали). Не обратить на неё внимания было невозможно и не приветствовать тоже. Что я и сделал, широко улыбнувшись Кремлёвской Примадонне. Великодушная улыбка мгновенно примчалась в ответ. А когда мы уже разминулись, то оба одновременно обернулись и улыбнулись друг другу ещё раз. Ну, совсем как в той замечательной песне. Поскольку свидетелей не присутствовало, а смартфонов тогда даже в проекте не существовало, подтвердить тот эпизод некому и нечем. Поэтому, как говорится: “хотите — верьте, хотите — нет...”.
В разгар “венгерских событий” и их бурного обсуждения в студенческой среде Виталия Грудцина и некоторых других комсомольских лидеров “пригласили” в Горком Партии на беседу с Фурцевой. О конкретном содержании той беседы мне ничего не известно, могу только догадываться, но совершенно очевидно, что после той встречи Грудцин заметно поутих.
По окончании учёбы в МЭИ ребята, которые жили в общежитии, дружно пошли работать в Мосэнергоремонт, специализируясь на работах с электрогенераторами. Я с ними поддерживал периодический тесный контакт.
К сожалению, затерялся для меня след донского казачка Валентина Грединарова. Кстати, его фамилия заинтересовала моего старшего сына-филолога. Во Всемирной Паутине он “раскопал”, что какая-то деревушка на брегах Дуная носит название Грединар. Лёвка готов биться об заклад, что предки моего однокашника — “не донские, а дунайские казаки из австро-венгрии”. Откровенно говоря, я к его филологическим “натяжкам” отношусь скептически. Хотя, кто знает, может быть, он и прав (несмотря на то, что Лев).
В городе Горловке наша фирма имела отделение. Я с тамошними коллегами часто и с удовольствием общался, но Валентина среди них, увы, не было. Сейчас в тех местах сущий ад. Могли ли мы тогда представить себе что-либо подобное?!
Не помышляя ни в коей мере “напяливать” на себя мантию Адвоката Дьявола, ваш покорный слуга, безусловно, осознаёт грехи покинутого Отечества. Однако, по-моему, “незалежники-западенцы” тоже “хороши”. Увлеклись они идеями “национализма” с большим перебором. А национализм в любой ипостаси — дело весьма опасное. Хочу подчеркнуть, что это моё личное мнение, возможно, ошибочное, которое никому не собираюсь навязывать. Неумолимое время рассудит. А мы ведь свято верили в советскую идею, думали, что это навечно. А вечного, оказывается, ничего не бывает, включая человеческую жизнь.