«По большому» и «по маленькому»
«Увы, жизнь невозможна без
ежедневного воспроизведения дерьма».
Андрон Кончаловский
Столь краткой, хоть и емкой по содержанию цитатой в эпиграфе произведения всё равно неловко начинать повествование о той части нашей жизни, которая разворачивается вокруг… сортира.
А она вполовину там!
Да, (франц. Sortir - выходить), он же туалет, он же клозет, он же гальюн, он же нужник, он же ватерклозет, ретирадное место, уборная, тубзик, отхожее место, «удобства», толчок, параша, мэ и жо – это всё помещения или устройства для отправления естественных нужд, кто не знает.
Во избежание стресса у читателя, вызванного неожиданной и «закрытой» доселе интимной темой продолжу цитирование нашего культурного «всего» и титулованного кинорежиссёра А.Кончаловского: «Не будет его – (дерьма! – Е.Д.) наступит смерть. Дерьмо - примерно то же, что радиоактивные отходы атомной электростанции. И то и другое - результат горения. Жизнь есть горение... Дерьмо необходимая, неотъемлемая часть жизни. Никто не призывает возлюбить его, но само наше отношение к этой части жизни немаловажно».
Разразился такого рода откровениями Андрон Сергеевич в предисловии к книге Александра Липкова «Всё о сортирах или толчок к размышлению». Автор, между прочим, доктор искусствоведения, известный кинокритик и журналист, автор 12 книг и более 500 статей (не о дерьме, а на другие темы).
Замечательное культурологическое исследование архиважной для человечества проблемы, погибающего в отходах собственной жизнедеятельности. Не без юмора написано. А без юмора – остается лишь предмет изучения - одно дерьмо!
Оставлю «ароматный» продукт жизнедеятельности человечества другим пишущим коллегам и сосредоточусь на действах исключительно вокруг него.
Сортирные истории? Их есть у меня!
Женька обожал эти поездки. Оставив все заботы и треволнения жизни в душном и пыльном городке вырваться на простор Великой русской реки в компании друзей… Что может быть лучше? В небогатом жизненном опыте восемнадцатилетнего парня такого рода времяпровождение было особенно желаемо… И мечтаемо… В общем, как-то так. А как ещё выразить словами восторг Жека не знал.
Особенно всем нравился прекрасный уголок местной пригородной флоры, - жуткие заросли, только что пальмы не росли, - под названием остров Джергак. Особую прелесть он снискал из-за своей дикости и не ухоженности, хотя располагался недалеко, километрах в двадцати от города.
В тот год – середины 70-х - городское начальство по какой-то причине бросилось благоустраивать этот кусок нетоптаной природы широко известный в узких кругах местных нудистов-вольнодумцев.
Власти переживали.
Ведь однажды сняв штаны, без почина сверху, до какой степени свободы можно было докатиться? Остров «побрили и причесали», в том числе и дружинники – первые помощники милиции - и, через каждые двести метров поставили чудные деревянные конструкции зонтики-ромашки, весёленько раскрашенные в цвета несуществующие в природе. Чем богаты…
Но вершиной деревянного зодчества стали не они, а индивидуальные скворечники-сортиры, почему-то расставленные исключительно на возвышенностях. Впрочем, и те и другие не дотерпели и до конца сезона и были растащены «на дрова» поскольку рассматривались местными, как законная добыча в извечном противостоянии варваров и цивилизации.
По приезду на остров после короткого возлияния, а потом ещё чуть-чуть, компания разбрелась «по интересам». С пожизненным дружбаном Борькой Евгений отправился исследовать прерии переходящие в джунгли потому, как давненько здесь «не отмечались».
Они гарцевали, как молодые мустанги перед совокуплением. Щерились бесконечным рядом здоровых, почти не порченных зубов. Игогокали и взбрыкивали, красуясь. В общем, били копытами землю, жаждали подвигов и благодарности волооких грациозных ланей.
Хотелось приключений.
И они случились…
Началось с того, что в зарослях пахучей травы и цеплючего кустарника нашли заброшенный полуразваленный курятник с одичавшими вконец, странными какими-то ощипанными и почти готовыми к приготовлению курами с дурным взглядом огромных, как чайные блюдца глаз. Они, как-то враз, собрались на вытоптанной площадке навроде майдана и осторожно начали подходить к пацанам, будто принюхиваясь. И при этом, таращились и плотоядно облизывались, (вот «подшофе» тут совершенно не причём).
Но молодым людям стало не по себе.
Поймать хоть одну не было никакой возможности от того, что, новый вид (Gallus gallus лат.) представлял из себя почти голое существо с мощными, как у страуса ногами, хилым тельцем и малюсенькой головой. Но бегали они, как куроназавры – только пыль столбом!
Вдруг одна из зверокурей с левым подбитым блюдечком-глазом закричала тошнотворным голосом и вся толпа сотоварищей врассыпную бросились по норам, наподобие кроличьих - а Борис уже полез за куриными яйцами по столбу, подпиравшему второй, люксовый этаж курятника. И когда его голова оказалась на уровне куриной веранды из соседнего гнезда грациозно поднялась и закачалась на легком ветерке змеиная голова.
Глаза в глаза.
У чертовки здесь было своё сафари…
Борька рухнул в самый центр ложнокуринного стада, как раз собравшегося предъявить претензии человечеству за украденные, разбитые, съеденные диетпродукты и сразу задавил четверых насмерть Под улюлюканье куромонстров «юные следопыты» позорно бежали. И хорошо, потому, что Женя начал уже понимать язык куроящеров и ему даже показали место, где он сможет высиживать яйца. Симпатичная со слюдяными глазами кура плотоядно посматривала на него и напевала при этом популярную тогда песенку Малежека «Сначала больно, потом пройдёт…».
У реки их обдуло ветерком и ребята начали различать цветовую гамму сверх меры нервного дня. И тут пазлы сошлись: ведь стойбище куринозавров-rex густо заросло двухметровыми стеблями дикой конопли! Так вот откуда тошнотворно-сладковатое амбрэ...
Вот оно чё…
И тут мы подходим к кульминации повествования.
То ли поразившие Женькино воображение дикие куры (местные поговаривали, что на Джергаке стали пропадать люди), то ли змеиная голова, но ноги понесли его прямо к деревянной келье, угомонить перевозбуждённый кишечник.
Эмоции сильно переполняли толстую и тонкую его кишку.
В общем обе переполняли!
Он заспешил к ближайшему строению в стиле «Монплезир» (Mon plaisir фр.) – «Моё удовольствие», а Борис потерялся где-то сзади.
Надо отдать должное нашим зодчим – дворец – чистая эклектика, помесь французского с нижегородским, получился на славу! Взойдя в терем, юный очкарик поразился глубине выгребной ямы – не менее пяти метров, откуда веяло приятной прохладой и ароматом «матери сырой земли». Правда, не было видно дна. А там что? А вдруг…
Зато, он был первопроходец!
Итак, широко раскинувшись на свежеструганных палатях, овеваемый приятной прохладой снизу и с боков, Женёк имел возможность через открытую дверь (ни кого же нет) обозревать широкие просторы Великой русской реки.
Непередаваемое чувство восторга охватило его! И, конечно, потянуло на классику: Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья…
Дальше он забыл.
Или как в хорошем детском советском кино: плывут пароходы – привет Мальчишу-Кибальчишу! летят самолёты, тот же ему привет! Вот такой был обзор…
Как хорошо, думал Евгентум (про сам процесс), как вдруг… что-то большое и холодное с размаху прилипло к его ягодицам! В полубессознательном состоянии от ужаса, с почти остановившемся сердцем, Евгений, как лётчик-испытатель вывалился из кабины и кубарем покатился по откосу прямо к воде.
«Друг» Бориска, где-то подобрал отпиленную на уборке территории и ошкурил ветку липы – липкая же - и, гад, припечатал друга Женюру через выбитую кем-то заднюю доску терема специального назначения. Как бы, испытание для настоящего мужчины…
Важное для науки: процесс дефекации ни на одном из этапов испытания не прекращался и даже местами усиливался «пур ле гран» и «пур ле пти». По «большому» и «по маленькому».