Идти всегда к цели. Тетрадь первая

Владимир ВЛАДЫКИН













ИДТИ ВСЕГДА К ЦЕЛИ
Заветные тетради

Том III
1979-1982











НОВЛИТ 2022







ББК 84 (РОС=РУС)
В 57
В.А. Владыкин
Идти всегда к цели. Заветные тетради.
НовЛит. 2021 г . 572 стр.

Третий том дневников В.А. Владыкина отражает период с весны 1979-го до середины лета 1982 года. Такое название –– «Идти всегда к цели» –– дано дневникам неслучайно. В те далёкие годы для молодого автора –– это был тот же путь исканий, что и раньше. За плечами работа на трёх заводах, на фабрике, в бане, в институте, опять на фабрике, учёба в вечернем университете марксизма-ленинизма. Почти десять лет занятий в городском литературном объединении, одновременно учёба на  курсах журналистики, первый газетный опыт, познания жизни.
Заметно то, что его перо окрепло и уже несёт печать профессионализма.
В третьем томе почти с первых страниц представлены прозаические опыты, наброски небольших рассказов, а то и бытовые зарисовки о личной жизни, а также социальных явлениях. Но превалируют лирические пейзажные зарисовки, что наиболее удавались автору. Его перо склонно к романной форме повествования. Он пытается строить свои очерки и зарисовки с художественных позиций. Всё также уделяется внимание быту, семейным отношениям. И разногласия автора с женой достигают критической отметки, ему приходится оставить учёбу на журналиста и потом совсем уйти из семьи жены, к чему приводит конфликт с родственниками, с которыми так и не сложились даже терпимые отношения.
Автор издал, как и первый, так и второй и третий тома исключительно для себя. Однако он не против того, чтобы их читали посторонние. Он хорошо владеет эпистолярным жанром, и, быть может, не без претензий на художественность, дневники отражают его внутренний и духовный мир. Дневники могут стать опорой молодым в поисках своего призвания и учат  верить в себя, чтобы успешно идти к цели.
«Заветные тетради» –– летопись души и окружающих людей, того быта и уклада жизни, который остался в истории.



©В.А.Владыкин
©Идти всегда к цели












Тетрадь первая
Осенне-зимний период
1979-1980

Пятница, 19 октября 1979 года
п. Киров –– г. Новочеркасск.
Прошло только пять дней, как я исписал предыдущую тетрадь. И думал, что больше не возьмусь за ведение дневника, следуя совету Юрия Шидова, забыть о нём хотя бы на время. И вот последние дни показали, что я не могу надолго лишать себя удовольствия записывать свои отношения: с женой, родственниками, знакомыми и коллегами по работе. И почему бы не попробовать, как и прежде, вести себя в обществе активно и целеустремлённо. Хотя время проб и ошибок давно позади. Я уже изменился, у меня одна деятельность –– литературная. А ведь писатель не  живёт вне общества и его интересов…
Итак, за последние дни, особенно вчера и сегодня, я испытывал тоскливое чувство. Да, я томился без дневника, находясь в разладе с самим собой, из-за того, что не веду свои записки. Хотя, кроме литературного творчества, я понимал, мне необходимо записывать хотя бы то, чем  живу.
В этом году установилась такая чудесная осень, что отчасти своей красой она и надоумила вернуться к дневнику. Мне даже казалось, что моим предыдущим усердием он словно превратился в живую плоть и вернул мне неисповедимое желание возобновить его и больше с ним не расставаться. И не меньшую роль в этом отвожу осени. Я смотрю, как стоят деревья в багряных, жёлтых красках. И вот уже начинается пора листопада, его можно сравнить с важным событием .И  столько чувств и мыслей он рождает, от впечатлений душа бурлит, чувства обгоняют друг друга и тогда ты теряешься: в каком порядке описывать изменения в природе?  И о замыслах пока не думается, и ты не знаешь за что браться? Если писать циклом рассказы, то, как их  выстроить во всех оттенках перипетий  развития сюжета от одной сценки к другой? Особенно непросто писать о любви, переживаниях и связывать всё это с окружающей природой. Вот я и подумал, без дневника никак не обойтись. Стендаль не зря признавался своей сестре, что именно дневник его сделал писателем. И я с ним согласен. Но когда  беседовал с  Юрием Шидовым, тогда я Стендаля ещё не читал.
Да, что там говорить, без дневника, как без рук. Мне его не хватало, как лучшего друга. И когда в сентябре случалась гроза, и раскатывался гром, вот тогда я снова пускался в творческий путь. Стихия меня всегда подстёгивала, бодрила, и я был полон новых творческих озарений, стремясь запрыгнуть в тот вагон, в котором мне повезёт, чтобы, говоря фигурально, поймать за хвост жар-птицу. Теперь мне не хочется писать так, как я это делал в предыдущих тетрадях, поскольку не люблю тематического однообразия ни в звуках, ни в красках. Но, к сожалению, я сомневаюсь в том, как мне выстраивать свои записи, чтобы они получались рассказами? Иногда я чувствую новую форму и нахожу для неё подходящее содержание. Загадывать не буду –– время, надеюсь, само покажет, как мне распорядиться этой тетрадью, чтобы на её страницах осталась моя запечатлённая жизнь в чаяниях и поисках своего творческого мира. И он мне видится сквозь дымку сомнений непростым, но во всей своей правде романтическим и вместе с тем реалистическим…
До сегодняшнего дня погода стояла тёплая и солнечная, а сегодня с утра пасмурно и пошёл дождь, да такой сильный, что листья обильно намокли и тяжело падали на землю. От ярких красок листвы воздух стал радостный, пахло увядающей листвой и дождём. Аллеи и тротуары, газоны охотно принимают облетающую листву; деревья заметно поредели и теперь, облегчённые просвечиваются. На них смотришь с особой грустью и думаешь о том, что время тепла проходит.
Но потом дождь шёл медленный и к обеду совсем перестал и начало робко сквозь серые облака проглядывать солнце, как сквозь слюду и оно расплылось, и матовые яркие пятна света резко били в глаза.
В эти дни от людей я слышал благостные отзывы о нынешней осени, что она уютная и улыбающаяся. Прохожие радуются осенним краскам. Одна женщина в ателье рассказывала: «А он, бедный, смотрит в окно и говорит: «Какая красота, а я скоро умру, раньше я не замечал природу. А теперь жадно хватаюсь за всё…». А ведь и правда, –– продолжала она, –– за работой, домашними хлопотами, нам некогда остановиться перед красотой, мы все куда-то бежим, бежим, спешим то на работу, то домой, и мы так не заметим, как поумираем и ничего не увидим».
Я стал всё больше замечать, что люди начали чаще оглядываться вокруг себя. Природа-мать всегда благотворно влияет на человека. Прекрасное, что есть сама природа, делает его культурным, добрым, степенным, внимательным. Я опять коснулся общеизвестных истин. Теперь пора и о своих делах. Повесть «Воровка» уже переписал. Над рассказами буду ещё работать. Думаю переписать ещё одну повесть «Счастливый отпуск». Там завязывается сюжет в пушкинском духе. Хочу также написать несколько новелл. Наверно, первоначально напишу их в дневнике, как это говорится, в рабочем порядке. Но о чём они будут? Как напишу, так и станет ясно, поскольку я и сам точно не знаю. Мне приходит много идей. Забродят в уме, как только поставленный квас и не дают покоя. Но проходит время, брожение прекращается. Я их, то есть воображаемые картинки, не записал и они начинают тускнеть. У меня не сложилась привычка писать сразу, как только пришёл замысел. Так я теряю много недурных рассказов…
Э. Хемингуэя уже прочитал. И «Детство» Горького тоже. Пока читаю рассказы С. Воронина разных лет. Есть у него хорошие рассказы, например, «Ключ в дверях», «Белевич», «Запоздалая весна». А рассказ «Только бы не было ветра» –– хорош тем, что в нём переданы откровения героя-автора перед собой и природой. У Воронина рассказы предельно ёмки, сжаты и читаются с увлечением. Некоторые даже вызывают грусть, а другие заставляют задуматься о себе и окружающих людях. Впрочем, я их только начал читать и пока о них всё. И это заслуга писателя… Вот я себя наставляю: умей создавать и передавать настроение и то, как оно меняется…
Хемингуэй своим романом «Прощай оружие» и повестью «Старик и море», рассказом «Снега Килиманджаро» произвёл глубокое впечатление. Но особенно повестью и рассказом, хотя и другими вещами. Хотя роман показался несколько растянутым и много автор пишет не о том, как они простились с оружием, а о том, как герой много пил и встречался с женщинами. И он всё глубже понимал, что лучше всякой войны для него мир и наслаждение жизнью, воевать это большое преступление против всего человечества. 
Язык и стиль Хемингуэя отличается краткостью, у него преобладают простые предложения. Но звучание стиля изящное, с поэтическим и романтическим привкусом. Впрочем, хотелось бы привести примеры, но в этом бессилен, так как прозу плохо запоминаю. Лишь повторю, что поэтика звучания его языка –– непередаваемая. Только читаешь и наслаждаешься звучанием и музыкой искусно построенных фраз. В каждом произведении прозы присутствует своя неповторимая мелодия, и ты её воспринимаешь с особым , чарующим  чувством.

Суббота, 20 октября 1979 года 
Серенькое небо. Ветер лениво раскачивает высокие старые акации, их кроны ещё зелёные, но тоже начинают увядать. На фоне серого дня радуют глаз жёлтые-прежёлтые абрикосы. Они будто светятся, как огромные фонари. Я хожу по двору и ощущаю внутри приятное волнение оттого, что нынешняя осень такая хорошая, такая мягкая, тёплая и ласковая! Сейчас стоят как раз такие дни, которые так обожал и любил Пушкин. Да, он любил осень из всех времён года. И мной осень всегда  сравнивается с пушкинской поэзией, она просто от него неотделима и потому мне невольно манится читать его стихи…
Осенью чувства не у всех неустойчивы, непостоянны, есть просто люди к ней безразличны, и вообще не замечают её красот, занятые своими делами. Сколько бы ни пытался ответить на вопрос: отчего так неистово волнует осень, никак не найду ответа? И в осеннюю пору никогда не удаётся исчерпывающе изложить тайну души человека будь это женщина или мужчина.
Я только что пришёл со двора, опять посмотрел на окрестные сады, которые тянутся по Северной, которая тянется сначала параллельно нашей улице. Но затем она резко уходит от нашей, 8-го марта, в сторону и тянется вдоль широкой балки. Она хорошо видна из глубины нашего двора и тянется почти рядом со спуском в балку, по склону которой и раскинулись эти сады. И на них не насмотришься, настолько красивы абрикосы и горят жёлто-рыжим цветом, как костры. А кругом них во всех углах подворий стоит серый сумрак и как прощаются деревья с листвой; они нет-нет, но как-то тревожно и протяжно прошумят от набежавшего ветра и резко успокоятся и на время установится тишина и всё стоит в сдержанном покое. В природе и на небе мерно растекается серый свет, а яркие краски листвы гармонично вписываются в серый пейзаж осеннего дня….
Сегодня я занят домашней работой, несмотря на то, что хочется писать и читать. Вчера вечером работал над рассказом «Собака Галка». А сегодня, выполняя такую работу, как колка дров, я думал урывками о том, что и как должен писать дальше? Я обдумывал драму. Хочется сказать, что у меня есть несколько драматических замыслов. Хотя драмы я не писал, но есть желание попробовать свои силы в этом жанре. Вот один замысел: как один молодой человек попал в современную, с домостроевскими традициями, мещанскую семью и никак не мог из неё выбраться. Он не мог развестись с женой. Чем чёрт не шутит, может, правда, рано за него браться? Да, может быть, и так. Но если бы меня не столь часто одолевали сомнения, я бы за неё взялся. Но я не всегда умею дерзать и чтобы постоянно верить в свои силы. Сомнения сильней моей воли. Хотя я ещё не научился до конца писать рассказы. Мало-помалу у меня обозначаются темы. Но истинно своей темы я ещё не нащупал. Я кидаюсь от одной к другой и пытаюсь охватить все явления. Это окончательно меня сбивает с пути. Стихи писать не хочу, пора от них отказаться окончательно.
Вот уже и день на исходе. Заметно вечереет и становится сумрачней, серость сгущается, и она окрашивается лёгкой синевой, и осень со своими красками меркнет. Тёчёт время, но мы не замечаем этот процесс. Мы просто живём, хочется ловить каждое мгновение и ему удивляться. Хочется писать обо всей сути жизни и лишь бы не повторяться, хочется куда-то уйти или уехать. Я мечтательно думаю о прогулках по городу с единомышленником, по осеннему парку, роняющему листву, и она слой за слоем устилает землю и асфальт. Хочу слушать музыку и читать стихи и прозу о неповторимой любви. И писать самому о том, как живёт сердце и волнуется душа, отчего им бывает плохо, зачем оно злится, что мешает добрым отношениям между пусть даже разными людьми?
Я пытаюсь ответить на эти вопросы и пишу рассказы, я буду писать по завету сердца и желанию души. Я уже писал о том, что  мечтаю написать роман о самом насущном, что беспокоит меня, но мне трудно отобрать нужный для него материал. А я всё равно напишу, смешивая в нём фантастику с реальностью. Такой мне нужен роман для самоутверждения в глазах окружающих. Но и доказать самому себе, что  не должен сомневаться, а только дерзать и дерзать…
День уже настолько убавился, что даже не верится в то, когда же было лето и было ли оно вообще? Лето было давно, я заснул, а проснувшись, увидел землю в октябре. Я заглянул в окно –– как там всё уже темнеет, темнеет; боже мой, уже скоро зима, Неужели  наступит зима и грянут снег и мороз. И я поверил и не поверил, краем сознания понимая, что всё придёт в свой черёд.
Вот уже совсем стемнело, стало тихо, крадётся дождик; вот он начал моросить. А небо хоть непроглядное и тёмное, но видно, что оно серое, как полотно…
Искания духовного роста продолжаются, душа ищет саму себя, то есть это я в поиске своего  подлинного «я».

Воскресенье, 21 октября 1979 года
Пасмурно и уныло. Я занят перепиской повести «Счастливый отпуск». Теперь всё выходит по-другому. Два года назад я был в тупике, не зная, как из него выбраться. Теперь вижу, что и композиция и сюжет неожиданно изменились, и вся повесть зазвучала по-новому. Наметился даже драматизм. Тем не мене, я не могу сказать, доволен ли я таким неожиданным поворотом? Впрочем, работа ещё не закончена.

Понедельник, 22 октября 1979 года
Я умудрился в свободное от работы время переписывать повесть в ателье. Понравилось мне делать сокращения, и я выкидываю беспощадно целыми страницами, бракую то, что не вяжется с сюжетом. В 1977 году я её писал с удовольствием, и тогда мне она нравилась. А сейчас уже нет. Всё кажется надуманным и неестественным в старом варианте…
…Смотрю на аллеи и скверы и вижу, как осень прощается со своей красотой, оголяются деревья. Листья падают и через день-другой они нещадно чернеют. Сегодня утром стоял холодный, белый, густой туман. Солнце светило мутным чётким шаром. Вокруг всё печальней, и сквозит одиночество и пустота, и заполняют скверы и парки….
Я смотрел на упавшие листья: они лежали ворохом, и вспоминал, как они весной только-только распускались и трепетали задорно и весело на ветру, радуя глаз холщёвой свежестью и пахучестью. А теперь вот облетели, нужно время, чтобы «отцвести и облететь». Так и мы… молодость на последнем своём витке…
Вечером долго не было с работы жены. Удивительно то, что я нисколько о ней не беспокоился. Я думал о том, что  мы с ней стали совсем чужими людьми, потому что мне было всё равно, где она пропадает так долго. Я об этом у себя не спрашивал. Вспоминаю время, когда я пытался найти в ней родственную душу, и теперь всё отпало, отгорело напрочь. Я не переживаю, но мне иногда бывает грустно, вот как сейчас, что нет рядом человека, которому доверялся бы, которому верил. Вот и думаю, с кем бы отвести душу в грустные моменты жизни, с кем бы жилось надёжно и прочно?  Вот та причина, из-за которой люди обоего пола ищут близкого человека, вот она, причина измен! Мы с женой всё исчерпали, весь резерв чувств. Хотя я говорю о себе, да, исключительно о себе! Нам вместе не о чем говорить, мне с ней неинтересно. Почему-то всё-таки мне трудно уйти от неё не только из-за сына, а из-за привычки. Но и нет другой женщины, в которой я бы нашёл верного человека. Но этот человек где-то есть, я знаю, его надо искать. Я его представляю, но не знаю, в каком краю она живёт. Может, пока я так рассуждаю, жена с кем-то гуляет и примеряет его к себе…
Вчера у нас произошёл разговор; она говорила мне правду, как она думала обо мне. Я сумел не среагировать на её замечания, проявив себя хладнокровным. Хотя она мне высказывала давно мне известные истины, например, что я не стану писателем без образования. И сколько бы я ни прочитал книг, мне это ничего не даст, если не будет диплома и т.д. и т.п. После этого разговора я наглядно уяснил, что ей я безразличен и то, чем я занимаюсь, ей до лампочки. Она не верит в меня, в мои возможности. Последнее время у неё не сходит с языка слово «лентяй». Этим словом она обзывает меня и не понимает, что то, чем я занимаюсь –– это тяжёлый труд. Ну что же, с ней я легко соглашаюсь, с её колокольни видней. Ведь мой «никчемный труд» не приносит доходов семье. Поэтому я занимаюсь, на взгляд всей её родни, ерундой. И, наверно, они по-своему правы. Но и они не понимают, что сначала надо в безнадёжное дело вложить большой труд, чтобы он в будущем окупился сторицей. Я это знаю и молчу…
Неужели ей нравится вот так бездуховно жить, думая о «золотом тельце»? У нас никаких духовных контактов, впрочем, они есть, но разъедены разными интересами. Я всё с уверенностью думаю, что она очень скупа на эмоции и очень сдержанна, впрочем, не столько скупа, а  намеренно холодна, поскольку я сам не очень с ней пылок и горяч. И в этом мы оба виноваты. Но мне часто думается, что она такая по природе. Не умеет искренне выражать свои чувства, или просто неразвита душа.  Хотя все скрытные натуры такие и есть.
Моя каждая запись в дневнике намного бедней моих внутренних размышлений в течение дня, а их воспроизвести почти невозможно. И это у меня выходит только очень приблизительно. Вообще, мышление –– процесс сложный. Под влиянием жены, мне кажется, я тоже утрачиваю свои чувства. Если они не высказаны, они выгорают, как на солнце трава. Иногда я просто-напросто её стесняюсь, или избегаю от своих чувств. А когда и увлекаюсь общими отвлечёнными рассуждениями, я страдаю, что у меня не выходит так, как я задумываю рассказы. А может, я становлюсь значительно опытней и оттого, теряя наивность, замыкаюсь в себе? Это понять и мне трудно, а ей и подавно.
Сегодня я хотел быть откровенней, чем всегда. Но вижу, до конца это не получилось. Да, не получилось! Когда-то мне это удавалось лучше. Да, я. стал осторожней, так как чувства – тонкая духовная составляющая и вовсе никакая не материя. Но как всё-таки понять их диалектическую связь? Вопросы, одни вопросы! А ответы на них застряли где-то в далёкой пустыне, впрочем, наверно, там, где обитает настоящая любовь каждого человека. Ведь он и создан исключительно для любви и созидания. Но её не найти и многие не находят и живут по инерции и по привычке.


Вторник, 23 октября 1979 года
Сегодня за всю осень первый раз был на занятиях в здании университета марксизма-ленинизма. Я учусь на факультете журналистики. Из дневника прошлых лет известно о том, что я здесь же учился на общем факультете гуманитарных и естественных наук. И кончив два или три курса, бросил. Это было так давно, что уже не помню, полностью ли я отучился, поскольку мне звонили и просили забрать диплом.  Но я всё откладывал. А потом забыл о нём; видно, так он мне был нужен, а теперь жалею. Ведь я мог бы работать пропагандистом от общества «Знания». Именно мне так объяснял Иван Фёдорович Донник. Но я тогда не прислушался к его благому совету. А теперь жалею. Хотя из меня плохой оратор, поэтому я был бы неважным лектором.
И вот я снова учусь, на этот раз на журналиста! Я так этому рад, что моя мечта близка к осуществлению. В группе заочников более двадцати человек, много девушек. Хотя состав разных возрастов. Но больше молодёжи. Преподаватель  Евгений Ахмадулин, с которым я лично знаком по редакции нашей городской газеты «Знамя Коммуны», читает лекции по истории журналистики, а также о роли печати в современном обществе, о назначении журналиста и т.д. И снова лекции по философии, экономике, партийной печати… Хотя всё эти предметы мне хорошо знакомы. И недаром я несколько лет покупал журналы «Журналист», «Рабоче-крестьянский корреспондент».
Он даёт задания наряду с теорией и по практике, чтобы каждый писал заметки, корреспонденции, зарисовки, очерки. Правда, я видел, что некоторые сегодня подали ему только заметки. В конце он зачитал их и говорил об их недостатках и достоинствах каждой заметки, при этом он не называл авторов. Я понял: газета любит строгий жанр, а смещение стилей не допускается. А что же мне писать? Я, увы, пока не знаю. Конечно, нужно наблюдать, уметь подмечать интересные, заслуживающие внимание факты. Наверно, придётся много потрудиться и для газеты. Мне говорят, что без газеты стать хорошим рассказчиком нельзя, а я прибавлю –– журналистом и подавно. Многие писатели проходили через газету, которая их учила мастерству в овладении журналистскими жанрами…
Сегодня насобирал целый букет багряных кленовых листьев.
С женой состоялся неприятный разговор, и я чувствую, что скоро наступит одно из двух: или нам придётся разводиться, или что-то кардинально предпринимать. Есть ли семья, в которой бы дело касалось развода без мыслей о судьбе детей?  Нет таких семей!

Среда, 24 октября 1979 года
Погода тихая, но серая, и пасмурная. Листья продолжают с лёгким шорохом осыпаться. Вишни почти все стоят жёлтые, абрикосы же –– полуголые. Но ярко горят, как подожжённые, подпаленные рыжим огнём, стоят последние дни золотой осени. Жалко расставаться с этим разноцветным волнующим мгновением осени. Всё чаще из опавших листьев горят костры. Много хлопот они придают дворникам; которые без конца метут и метут.
Читаю меньше, больше думаю о том, как хорошо жить, интересоваться судьбами людей и узнавать тайны девушек. Повесть ещё не закончил переписывать и заодно всё основательно переделывать. Придётся написать новые главы. Помню, Ахмадулин у меня поинтересовался, над чем я сейчас работаю, так как я газетчикам больше известен как рассказчик? Я и назвал ему не повесть, а «Воровку» и попросил принести. Но я медлил долго… И мне советовал писать ни что-нибудь, а очерки, так как моё перо на этот жанр наставлено.

Четверг, 25 октября 1979 года
Вчера вечером пошёл моросящий дождь. Сегодня утром мокро и продолжает идти дождь. Хмуро, прохладно! И на душе подстать этой мокрой и холодной погоде, что ничего делать не хочется. Клонит ко сну, надоело работать, желаю сменить обстановку. К тому же меня съедает придирками тёща. Повесть пишу с трудом –– в день по чайной ложке. Начинаю проявлять ею недовольство, я сомневаюсь в том, что пишу. По ходу работы над нею возникают интересные мысли, о которых можно отталкиваться и написать серию рассказов о Пушкине. К примеру, о современных девушках, у которых судьба схожа с судьбой дочери станционного смотрителя. Но когда я думаю, нужно ли отталкиваться от сюжетов Пушкина, который сам не чуждался уже много раз обкатанных сюжетов о Донжуане и скупом рыцаре и т.д. Но мне такой метод чужд. И я отказался от этой затеи, так как надо стремиться к оригинальности в своём творчестве и вообще, никому не подражать.
А тут надо что-то написать для газеты. С чего начинать, пока не имею понятия. Хотя я чувствую, что мне лень писать на газетные темы и жанры и преодолевать сопротивление материала, потому что не желаю распыляться по мелочам. Нет, я невысокого мнения о себе. Если душа не лежит, что тогда из меня получится? Да, надо преодолевать инерцию и косное мышление.
Сегодня пойду на литобъединение. Заберу у Власова свой рассказ и больше не буду ему давать. Он ничему меня не научил, кроме того, что как надо редактировать свои вещи. Но и это тоже немало.
Я апатичный, духовно неуравновешенный человек. Это моя настоящая беда, что на меня вдруг найдёт, то и несу целую околесицу без здравого смысла. Писать я, оказывается, ничего не умею.

Пятница, 26 октября 1979 года
Сегодня утром шёл сильный снег. Крупные снежинки летели лавиной, и быстро таяли…
Мне хочется рассказать историю жизни одной знакомой семнадцатилетней девушки. Я начну со вступления такого содержания. Когда о людях судят по поступкам, в душу не заглядывают, и потому не понимают мотивов этим не всегда разумным поступкам. Хорошие поступки может совершить и подлец, коли им или ему это в какой-то момент очень выгодно. Но какой этот подлец, увы, не судят. И вообще, подлец ли он, если мы знаем, что таковым легко стать и вполне положительному человеку. Но что его так завело, не каждому дано понять. Скажу так: о нём, подлеце, говорят в зависимости от того, что он делает, о его пользе обществу, и насколько эта «польза» обществу полезна. Плохие  поступки может совершать и хороший человек, в этом случае в его душу не смотрят, так как наглядны его поступки, и они как раз характеризуют с точки зрения общественной морали его облик. Все люди голословны вне логики. Они осуждают человека по их понятиям морально опустившегося. Мало кто задумывается над причинами человеческих пороков, что их порождает. Все мы осуждаем то, что расходится с правилами приличия, но вот оно произошло,  что достойно осуждения, но мы мало хотим вникать в причины произошедшего…
Теперь я начну говорить конкретно о той девушке, о которой сказано вначале…
Итак, её зовут Люба. Ей семнадцать лет. Она пришла работать в ателье не по своей воле и уже с дурной репутацией как девушка лёгкого поведения. На неё смотрели с недоверием, и даже с опаской, все её сторонились и вообще  не хотели с ней считаться, как с человеком. Люба была по натуре впечатлительная, тихая, спокойная, но внутри она сильно переживала о том, как к ней относились. И она знала за что, и себя за это презирала. Никто не посмел заговорить с ней на равных, по-хорошему. Даже бригадир, женщина, вырастившая двух дочерей, как мать, могла бы попытаться выяснить обстоятельства, которые привели девушку к падению. Хотя ещё нельзя сказать, что она совсем пала на дно жизни, но она стоит на этом опасном пути. Я с ней разговаривал поначалу, как с девицей лёгкого поведения. А сам нет-нет, да и думал наедине: что повлекло её к такой жизни? Я только спрашивал у себя, а проявить к ней участие не сумел, наверно, остался, как и все, равнодушным к Любе и с недоверием смотрел на её облик падшей. Впрочем, нет, я терпеливо пытался разобраться, что с ней произошло? Как-то я решил дать ей прочитать свой рассказ. Она сидела в цеху и скучала. Вот я и решил занять её, а заодно узнать её мнение о рассказе. Это было, конечно, в обеденный перерыв, все девушки ушли в столовую, а она брала что-то из еды с собой и обедала в цеху. Мне всё казалось, что она незаурядная личность; она не походила ни на одну девушку, у которых, я считал, всё ясно, всё благополучно… Люба, как выяснилось после, хорошо рисовала. Это я узнал из стенгазеты, на ней я увидел карикатуру, выполненную ею мастерски. Я спросил у девушек, кто это у них так превосходно рисует? И оказалось, что это рисунок Любы. И я сразу по-новому посмотрел на неё. Это открытие вызвало к ней некоторое уважение. Потом я расспросил у неё, где она училась рисованию? И, как выяснилось, она рисует давно, с самого детства, может владеть и красками, и что у неё есть много масляных и акварельных этюдов. Люба окончила восемь классов и поступила в педагогическое училище в Каменске на специальность рисование и черчение. Но когда проучилась полгода, она посчитала, что из неё не выйдет учитель. У неё были все основания так думать, так как она плохо относилась к себе и поэтому подумала, что такие, как она, учителями не становятся, и ушла из училища. Сейчас она учится в вечерней школе и работает в ателье.
…После того, как она прочитала мой рассказа «Собака Галка» и сказала, что его надо шлифовать и шлифовать, и даже указала в каких местах, на что надо обратить внимание, я, честное слово, не ожидал с её стороны такого критического разбора. Человек без подготовки не может так аргументировано рассуждать и это меня повлекло к тому, что я внимательно отнёсся к её судьбе, то есть я серьёзно заинтересовался тем, как и с кем она живёт? Не знаю почему, но Люба была со мной откровенна. После работы мы пошли с ней по улице к её дому.  Я слушал её рассказ:
–– Я, наверно, уйду из ателье…
–– Почему?
–– Не могу, я нервная, машины шумят, а у меня уши больные, –– призна-валась она.
–– И люди тоже… –– прибавил я.
Люба согласилась. Конечно, она уходила из-за людей, потому что её по-прежнему не уважали. Люба очень доверчивая, с мягким характером, Мы подошли к её дому. Я остался в подъезде. А она пошла переодеться, чтобы идти в школу. Пока её ждал, я обдумывал ею сказанное. Люба не нервная, полагал я, это ей так кажется. Когда я заходил в цех, она всегда улыбалась. А бригадир злословила: «Как ты заходишь, у неё всё из рук валится». Это она говорила при всём коллективе верхней женской одежды. На Любу подобные реплики действовали как-то подавляюще и раздражали её. Это можно было понять по её сердитому и обидчивому взгляду. Шутливым тоном я защищал её от подобных нападок. «Люба, не обращай внимание». Но мне думалось, что это звучало снисходительно и как-то фальшиво, а может, даже и пошло, поскольку я оставался к ней равнодушным, как к человеку. Вот что значит подходить к оступившейся стандартно: если порочна, то она и заслуживает такого отношения и в дальнейшем будет такой же неблагонадёжной. Но слухи слухами, и они порождены дурным поведением кого бы то ни было. Бригадир меня и Фёдора не раз предупреждала: «Смотрите, она по три ночи дома не живёт, будьте с ней осторожны!»
Я действительно после такого замечания стал в отношениях с Любой быть осторожней и с опаской посматривал на неё, как на диковинку. Я удивляюсь, как мы духовно не развиты и не умеем защищать человека и вызволять его из беды, или даже не пытаться узнать: что привело его к моральной деградации? Да, мы не знаем причин, которые толкают на низкие поступки. Жизнь Любы после того как она рассказала, начиная с детства, меня потрясла.
Ну, подумайте только: как вы отнеслись бы к словам семнадцатилетней девушки, которая говорит: «Я уже столько пережила, что и жить дальше неохота». Неужели нельзя испугаться за судьбу этой девушки? Она рассказывала, и я видел то, как краснели её глаза, как напряжённо звенел голос, да, именно звенел, как тетива после пущенной стрелы. Люба плакала крупными слезами. Да, так плачут только по-настоящему много пережившие горя. Мы прошли двором школы, где она училась. И показала мне на втором этаже окна своего класса, школа была новая, светлая. Люба училась в ней два последних года. Морально распущенный человек, моральный урод, так проникновенно не рассказывает. Любе были дороги эти окна, она любила учиться. Но её неблагополучная жизнь в семье отбивала всякую охоту…
До восьми лет Люба воспитывалась вне дома. Мать отдала её на круглосуточное нахождение в детсаду. Своего отца Люба не помнит, мать до её полного взросления ничего не рассказывала о нём. Да и вообще, не делилась с дочерью своей жизнью. Отец любы уехал жить на Кавказ, он звал мать, но она с ним ехать отказалась…
Восемь лет жить вне дома, не знать что такое материнские ласки, заботы, уют в семье. Потом был трудный год в детдоме. Люба уже тогда ходила в школу и лишь, когда мать вторично вышла замуж, она стала жить с матерью, потому что наконец-то у них появилась крыша над головой. Отчиму дали квартиру. Он удочерил Любу. За это удочерение Люба не может простить матери. Отчим пил, грубо обращался со своей приёмной дочерью. В третьем классе он сильно избил её только за то, что Люба с подружкой над ним посмеялись, когда тот на всю квартиру горланил песни. Он так избил её полосатым ремнём, что на спине полопалась кожа. Мать повела дочь в милицию. Десятилетняя девочка впервые столкнулась с жестокостью, бессердечием защитников общественного порядка. Там им сказали: «Значит, она заслужила, если отец так её высек».
И больше им ничего не надо было, мол, разбирайтесь сами. С тех пор при виде чего-нибудь полосатого, Люба начинала от страха дрожать, а праздники возненавидела, потому что на праздниках все остаются дома и пьют. А Люба не могла терпеть пьяных и уже подрастала меньшая сестра Алёна. Она была родная только по матери. Люба сперва с ней дружила, но когда отцу взбрело в голову подумать, что Люба подучивает родную дочь не слушаться отца, чтобы она вроде бы не называла его отцом, он навсегда запретил своей дочери бывать вместе с Любой. И между сёстрами он породил вражду. У них и сейчас плохие отношения. Люба хотела учиться в художественной городской студии, но из-за отчима не сумела ездить. Чего только не услышала она от него: и то, что она ему неродная дочь и что не хочет называть его отцом и что она гордая и непослушная. И много других обидных упрёков она услышала от него. С матерью Люба тоже не ладила. Мать она упрекала её в том, что Люба много гуляет, что она в её годы столько не бывала на улице. Я до сих пор помню, как Люба с отчаянием плача, сказала:
–– Я же не виновата в том, что мне из-за них не сидится дома. Я никогда не знала, как другие дети, что такое дом, дружная крепкая семья, что такое семейное тепло, ласка матери!
Из-за скандалов с отцом и матерью Люба уехала из дома и поэтому не ночевала по нескольку ночей… А когда возвращалась, отчим нападал ещё сильней, обзывая её шлюхой, проституткой.
У нас много говорят о том, что советский человек способен на многое.
Какая бы ни была среда, он должен выйти победителем из любой сложной ситуации. Люба не понимает тех девушек, у которых всё дома благополучно, а они гуляют, ведут себя распутно, к чему толкает  шикарный образ жизни. Я ей говорил, что она может совсем пасть на дно. А она уже этого, увы, не боится и замуж она не хочет выходить, для неё главное теперь одно: брать от жизни всё, что она даёт. Люба не без гордости мне по секрету призналась, что этим летом она хорошо погуляла. Да, она полюбила шикарный образ жизни… А мне от её признания было не по себе: зачем она себя так бездумно губит?
…Сейчас у Любы наступил переоценочный период, это когда человек просматривает прожитое и пытается понять себя. Это  хорошо, что она себя осуждает за вольное поведение, значит, у неё есть совесть. И она способна критически заглянуть в свою душу. Я много думал о советском характере, который у нас так много прославляют. И называют его стальным, героическим, сильным, благородным, самоотверженным, интернациональным, отзывчивым, и как-то ещё. Всё это вроде так, а почему не говорят о том, как у нас, в советской стране, много равнодушных людей, как человека легко могут смешать с грязью. Борются с этим злом? Очень мало! Одно время много писали в центральной прессе, а толку никакого. Конечно, чтобы коренным образом изменился человек, нужно время…
Люба в доброту людей верит не с охотой. И она права по-своему. Вот скажите ей, что это не так и она расскажет вам, как однажды заплаканная она брела по улице и ей хуже пытки было возвращаться домой. Много людей прохожих спешили мимо, и ни один не остановился и не узнал о том, что за беда у неё случилась? А ведь все видели её слёзы, это сигнал, но люди шли мимо этого сигнала. Пусть в кино покажут ей, что так не бывает, она не под каким уговором не согласится поверить в существование массовой доброты.
Человек должен бороться сам с любыми обстоятельствами, которые принижают его достоинство. Если бы рядом с Любой вовремя оказался неравнодушный и настоящий человек, он бы научил её, как надо бороться с неблагоприятной и вредной средой. А Люба пошла по наклонной наименьшего сопротивления и борьбы. И вместо того, чтобы до конца остаться нравственно чистым человеком, Люба решила гулять и жить так, как складывалась обстановка. Она мне пересказала сказку о Вороне и Соколе.
–– Лучше я один раз напьюсь свежей крови, чем всю жизнь буду питаться падалью, –– заключила она.
И её больше ничем не переубедишь, что она глубоко ошибается, что эта сказка неумная, и с ней недостойно ровнять жизнь настоящему человеку, если она хочет им быть. Но понять её вполне можно. Легче осудить, а вот понять непросто, и это дано не каждому. Тогда, на тёмной улице, ей хотелось броситься под машину, и были случаи, когда она пыталась отравиться. Поэтому жизнь для неё не кажется радостной. А она, как и все, любит читать и без прочитанного не может спать; думается, из книги она должна черпать мудрость и получать заряд оптимизма. А этого не происходит. Книги её утешают и отвлекают, есть другая жизнь.
Было очень холодно, шёл шестой час, а мы сидели на лавочке перед школой. Я слушал её невесёлый рассказ о жизни и ощущал себя светлым рядом с ней. Глядя на Любу, всматриваясь в её юное лицо, ни за что не подумаешь, что она столько вытерпела и пережила. Скорее всего, приходит такое ощущение светлого и прекрасного, что должно бы её окружать. У неё приятный мелодичный голос, красивая улыбка, проникнутая лёгким лукавством и обаянием.
…Сейчас Люба по вечерам сидит дома, она пересиливает себя, потому что ей очень надоела та беспутная жизнь, которую она вела летом, но она снова может не выдержать добровольного затворничества и такую подневольную жизнь с матерью и отчимом, и всё для неё начнётся заново.
Да, печально то, что Люба как чужая при родной матери, она обозлена на всех, ни с кем по душам не разговаривает. И даже не знает такой манеры общения. Она часто думает о родном отце. Мечтает его увидеть, наверно, потому она с симпатией относится к ребятам из Кавказских республик. Среди них у неё много друзей, среди них она находит утешение, когда поскандалит дома… Рядом с ними живут люди –– разные они –– плохие и хорошие, и всё-таки хороших людей больше. Но мы не знаем, что у других людей, потому что мы живём заботами о себе и о близких…
Даже среди хороших людей есть такие, которые не способны прийти на помощь. Это называется просто –– социальная пассивность личности. Разве это не так? Спросим у себя каждый: кому он помог? Кого защитил? Но если это не так, почему мы тогда с презрением смотрим на таких, как Люба? Смотрим, но не видим, что перед нами человек и может, ему нужна помощь. А мы вместо этого, чтобы быть доброжелательными, открыто, прямо в лицо высмеиваем его слабости и не подозреваем, что нравственно убиваем оступившегося человека, который уже себе не рад, а тут ещё со всех сторон несётся вслед ему смех.
После того, как я узнал жизнь Любы, я дал себе зарок, впредь не поступать, не выслушав и не поняв человека. Да, мы забываем, что на свете ведётся борьба за человека, за его духовное возрождение… Я не думаю, что это только слова.
Холодно. Ехал на посёлок Донской рейсовым автобусом, смотрел на степь и думал о вчерашнем дне, о разговоре с Любой. Мне хотелось поделиться с Фёдором своими мыслями о Любе. Я хотел ему рассказать всё, что узнал о ней и чтобы Фёдор понял её так же, как это сделал  я. Но у него много было работы по наладке машин и у меня тоже, так как я перебирал электрические двигатели на швейных машинах.  После обеда он сразу уехал и я ему ничего не рассказал. А потом думал, нужно ли?  Ведь Люба никому так не рассказывала, как мне. И правильно бы я поступил, раскрыв её судьбу взору посторонних? Нет, конечно! Люба мне доверилась. Но с другой стороны мне всё-таки хочется, чтобы все знали, как мы ошибаемся в людях и часто неверно толкуем поступки морально неустойчивого человека и то, что происходит с ним, за которыми всегда кроются поступки других людей. В данном случае, поступки отчима и матери Любы. Ей нужно вдохнуть веру в людей и как необходимо воспитать уважение к себе и больше не возвращаться к прошлому, как дурному сну.

Суббота, 27 октября 1979 года
Ушёл от жены. И поехал к матери в Кировку. Мать переживала о том, что я так, возможно, опрометчиво поступил. Но я объяснил ей, что у меня больше не было другого выхода, лучше жить врозь, чем вместе и нравственно мучиться… Сколько можно терпеть и чувствовать себя неполноценным, именно в такого превращала меня тёща.
Вечером помогал матери убирать во дворе палую листву и с ней подметали за двором. Потом допоздна читал роман Эйлы Пенинен «Честь женщины».

Воскресенье, 28 октября 1979 года
Погода тихая и пасмурная. Но сегодня теплей. Иногда срывается идти снег.
Попросил Виктора Матвеева, чтобы он взял у отца машину «Москвич-408». Он уступил мне и с ним ездили в город за моими вещами и книгами. За нами увязался его зять Володя Юдин. Я перевёз к матери все свои шмотки и книги. Многие интересуются: насовсем ли я ушёл, или поживу и вернусь, от чего уходил? Я отвечал: да, возвращаться,  пока не думаю. Но некоторые не верят, что я развожусь с постылой женой. Мне ничего не жаль, кроме сына, Да, мне очень его жалко! Я видел его скорбные глаза, когда забирал вещи и грузил в багажник машины. Он ходил следом за матерью и повторял:
–– Зачем папа уезжает, где он будет жить?
–– У бабы Зины, –– отвечала ему жена.
–– Пускай с нами живёт,–– говорил Ромка.
Жена молчала, её лицо было мрачное и чужое.
Сын смотрел жалостливыми глазами. За наши ошибки страдают дети. Как мне жить дальше, я пока не знаю. И момент сейчас такой –– я ничего не пишу. Повесть отдал прочитать Любе Рак, когда был на занятии литобъединения. Рассказ «Собака Галка» прочитал Валентин Скляров. Он сказал, что не видно причины того, зачем собака пошла за человеком. По-моему, это ценное для меня замечание. Потом Скляров говорил о стилистике, над которой придётся потрудиться основательно…
И. В. Власов наконец-то прочитал рассказ «В больнице» и сказал, что тема не раскрыта, и он повисает в воздухе сам по себе. Он также говорил, что напечатать его можно было бы. Но я не известный писатель и поэтому по его содержанию, которое довольно смутное, то есть размышления о жизни и смерти неглубокие. Оно не даёт обо мне никакого представления, так как у меня пока не опубликовано ни одного произведения. Вот и весь сказ. Писать хочу, но не знаю что, какую избрать тему для данного момента? О том рассказе я думаю, когда бываю один. Но и мысль о романе меня не покидает. Тем не менее, я доведу старые вещи до нормы, и тогда будет видно, за что мне взяться.

Понедельник, 29 октября 1979 года
Сегодня утром стоял непроницаемый туман. В ателье всё же рассказал Фёдору о Любе. На работе она спрашивала, как у меня дела? Я ответил, что пока всё нормально. И в свой черёд спросил у неё, как она сейчас ладит с матерью? Она улыбалась обаятельно и мило. В это время мимо нас проходила бригадир, чрезвычайно строгая женщина, и Люба ушла, а бригадир на меня напала с такими вопросами, что это я стою с ней, неужели я хочу потерять уважение? Но у меня ничего к ней нет, как она простого не поймёт? Простое человеческое участие! Дома долбит тёща, здесь донимает бригадир. Это говорит о том, что у людей в голове плохие мысли. Хотя она только строгая и беспокоится о том, что я женат, а связываюсь с какой-то гулящей, хотя бы была путная и т. д.
Но ей, увы, не понять, что я ни с кем не связываюсь. А к Любе, узнав её жизнь, я стал относиться по-другому; она должна это знать. И чувствовать моё уважение. После нашей той встречи, я её часто вспоминал, особенно на следующий день, да и позже. Помню, я тогда ещё так подумал, что для чувств нет преград, и, наверно, мне хотелось влюбиться в Любу. А потом всё прошло. Здравый смысл взял верх над легкомыслием. А по правде говоря, если не влюбился, значит, этому не суждено случиться.
После работы прошёлся по центральному проспекту. Красиво горят рекламы, витрины магазинов, идут пешеходы и не все не спеша, а кто-то ускоренным шагом, и больше женщины, лавиной по проезжей части улицы снуют взад-вперёд машины. Сколько славных девушек на улице, какие они нарядные, модные, урбанизированные. И невольно у меня сложился термин «урбанизированные девушки». Но «ретроспективные юноши» я уже про себя как-то повторял. Необычно звучат словосочетания «урбанизированные девушки» и «ретроспективные юноши».
Сельские девушки приезжают в город учиться, живут в общежитиях и снимают комнаты у одиноких бабушек. И эти девушки буквально на глазах внешне и внутренне изменяются, их поглощает конформизм, их захватывает в свои лапы урбанизм; они быстро перестраиваются, не имея твёрдых убеждений. Поэтому с ними это и происходит.
Шёл по проспекту и невольно думал, что вот жил я в городе, а теперь опять в селе. И такая обнаружилась закономерность: живёшь в городе –– тянет в село, живёшь в селе –– тянет в город, и всё-таки, какой бы чистоты ни был воздух в селе, а в город тянет неодолимо, да так, что нет мочи терпеть скуку и сельскую тишину. Но я привыкну. И всё станет на своё место. Да, город обладает сильным магнитом. Потом я сошёл с автобуса на дачной и пошёл через дачи домой пешком и эти размышления о городе и деревне не оставляли меня. И я чувствовал, я понимал, насколько не могу смириться с тем, что не имею в городе своей квартиры, которую невозможно получить в короткий срок. Однажды была возможность, доплатить одну тысячу и можно обзавестись своим жильём. Но Елене в старом  доме не понравилась квартира из двух небольших комнат. И на этом мы остыли. На заводах в очередь нельзя было стать, так как больше не принимали. Хотя на одном три года назад обещали дать в семейном общежитии после освобождения жилплощади теми, кому подошла очередь получения квартиры в сданном многоквартирном доме. Но в общежитие Елена не захотела идти жить. Вот так и живу, а надо было самому как-то вселиться, а потом бы и она перешла. И может быть, сейчас жили… Но ей нужны в сей момент хоромы, капризная донельзя  женщина.
Я думал также о своём, ещё не написанном романе, и ко мне пришла мысль, а что если написать на тему: город и деревня и это название вынести в заголовок книги?
Город, разумеется, сильней деревни, это та сила, которая заключена в цивилизации и коммуникабельности. Но над этим замыслом надо хорошо подумать, чтобы что-то написать стоящее. А жизнь такая чудесная, что можно брать готовые сюжеты прямо из того, что видишь вокруг себя.
Вот я смотрю на городские улицы, на людей и вижу, как увлекательно жить, зная свою цель, к которой я даже не приблизился. Я желаю понимать всех людей и любить всех и делать добрые поступки и проникать хотя бы мысленно в их судьбы. И не хочется огорчаться на тот счёт, что вокруг далеко не всё благополучно. Ещё немало людей страдает, ещё много равнодушных и они никогда не переведутся. Есть и такие, для которых цель жизни –– это добывание благ, и наслаждение этими благами. Я на каждом шагу встречаю среди людей противоречие между добром и злом: один и тот же человек  способен на то и другое. И бич нашего времени –– непонимание между поколениями. Далеко не надо ходить: мы с женой не понимаем друг друга, а тёща нас. Надо писать о современном человеке так, как я его понимаю во всей его сложности и в противоречии с действительностью.
Этим вечером я много передумал, когда шагал домой по дачам, затем по степи. И когда пришёл, то у меня появилось неудержимое желание писать. Я был воодушевлён потоком мыслей о современности, о будущем и мне хотелось написать такую книгу, чтобы она и через сто лет была бы востребована. Неужели я не способен написать такой роман? Книги должны нести в себе правду чувств, правду об окружающем мире.
Вот взять «Тихий Дон», сегодня я о нём думал, это один из лучших романов нашего века, потому что он воплощает самую горькую правду о человеке. Мало ли и сегодня таких шатающихся мелеховых в своих мировоззрениях людей, которые не могут определиться: за что они: за капитализм или за коммунизм?
То, что человек переживает, о чём думает, за что борется, то и есть его правда. Илья Эренбург писал о романе Стендаля «Красное и чёрное», что эта книга показывает далёкую эпоху и нам она кажется неизвестной, почти нереальной. Но чувства героев нам близки и понятны, этим и дорог роман. Такова мысль автора статьи «Уроки Стендаля». Этот роман мне очень близок, я прочитал его больше года назад. И я его считаю для себя, как образец мастерства в раскрытии и изображении отношений молодого мужчины и замужней женщины.
Сейчас я испытываю полную свободу и независимость от жены и тёщи. Вот это моя правда, семейные пути я снял с себя. Не знаю как ей, а мне хорошо и спокойно. Меня можно осудить за такое суждение. Но они же сами меня допекали тем, что мне чуждо. И теперь я считаю, что семья не даёт полностью духовно развиваться творческому человеку; она его порабощает и ставит в свои интересы, не считаясь с ним. Но она благо для тех, кто дружно идут по жизни рука об руку.
И моя мысль: иметь женщину-друга, помощника, для меня перестала существовать. Я её выбросил из головы. Я не знаю, есть ли любовь и семейное счастье? Но я знаю закономерность, что не должен отрицать это, потому что есть счастливые семьи и, как сказал Лев Толстой, они похожи друг на друга. Если я в семье несчастлив, то это не значит, что все несчастливы. Я бы мог быть счастливым, только мне не хватает для этого жертвенности для неё собой, то есть я должен забросить литературу и окунуться в семейный очаг с головой. Может, я так и сделаю, если пойму, что исчерпал все возможности в творчестве. По своей природе я индивидуалист. Мне в этом «услужил» Печорин. Его сущность передалась мне и вошла в меня. Мои стремления всегда расходятся с общественными. Я не могу принимать то, что мне навязывают; даже в редакции. Когда мне предлагают темы и говорят: пиши для газеты, это твоё! А я не могу, так как волен сам для себя избирать темы для творчества.
Я очень сложный и неуравновешенный человек. Ох, не начинаю ли я на себя наговаривать? На сегодня всё…
Вторник, 30 октября 1979 года
Утром был морозец. Выглядывало солнце. Листья с тополей дружно осыпались. На акации ещё пока держатся. Вечером пришёл с работы и завалился спать. В десять часов вечера встал, поужинал, попил чаю, поговорил с братом Геннадием о том, о сём и легли с ним спать в двенадцатом часу ночи, когда в доме уже все спали...

Среда, 31 октября 1979 года
Сегодня с утра ветер и дождь с гололедицей. Дождь шёл очень холодный. Хлёсткий, ледяной. И весь день дождь почти не переставал. А с вечера пошёл крупный и сильный, идёт и сейчас, когда пишу эти строки.
Вот и кончился октябрь! Вчера не прочитал ни строчки. Сегодня, можно сказать, тоже.
Когда приехал со своих посёлков, заходил к жене в ателье «Силуэт», спрашивал о сыне Романе. Она ответила, что Рома приболел. Сейчас пишу и думаю о нём, вспоминаю, как он в воскресенье не хотел, чтобы я уходил. И теперь мне кажется, что он приболел по моей вине, из-за того, что тоскует по мне… Разве это не правда чувств, разве это во мне не душа говорит?
Когда я уходил от неё, мне подумалось, неужели мы с ней недавно жили и теперь всё, ––  не будем жить? И мне даже, о, ужас! показалось, что мы никогда не жили, что это был сон, так нереально всё представляется. Вот эта игра сознания!
Она вышла из ателье после меня, а потом догнала и пошла на другую сторону улицы в красной куртке с капюшоном. В ней она была в Брянске, тогда она из Нальчика ко мне прилетела на самолёте. И уговорила уехать в Новочеркасск, как-никак у нас  сын, мы будет жить как бы с чистого листа.  Но вот прошло с тех пор три года, а что изменилось? Ничего, мы так же грызёмся…
Но дождя в этот момент ещё не было, и капюшон был откинут назад. Она прошла мимо меня так, будто мы с ней не знакомы и никогда не жили вместе.
Потом она стояла на остановке. А я прошёл мимо и тоже с видом, что такую даму не знаю…
Теперь я вспоминаю эту сцену и удивляюсь, какие мы гордые. А за окном в это время шумит дождь, как звенят капли по стеклу, как ветер зашумит тяжёлыми набухшими ветвями и слышно, как срываются струи дождя и с плеском разбиваются о землю. На улице сейчас в ночи тревожно, где хозяйничают дождь и холод, где близится и наступает поздняя осень. Да, она уже наступила…
Сейчас напишу небольшую новеллу.

Тайна женщины
Вот уже полгода как он не ладил с женой и не видел сына, как того ему хотелось. Однако, из-за гордости и самолюбия он не мог его проведывать. Может, ему и хотелось вновь сойтись с женой, но он не знал, желала ли она этого? После работы на своём предприятии, он приходил к проходной завода, стоял и ждал жену, пока та  выйдет на площадку перед проходной. Но он стоял там, чтобы жена при выходе не могла его заметить.
И когда она показалась в плаще с сумочкой в руке, он провожал её глазами до автобусной остановки, мысленно разговаривая с ней: «Что же ты не чувствуешь, что я здесь? Хотя бы оглянулась. Ну,  давай, оглянись»!
Но чуда не произошло. И тогда он пошёл за ней следом, боясь к ней приблизиться. А она села в  автобус и уехала. Так он поступал несколько дней. Подойти и заговорить с ней о сыне, и о том, как они живут без него, он не то, что боялся, а просто не хотел, чтобы жена не подумала, будто он раскаивается и хочет вернуться к ней. Чего уж там, если заскучал о сыне, то почему бы не приехать прямо домой к ним, где он жил несколько лет, пока жилось по милости тёщи. Но милость её закончилась, коли она там живёт и спустя полгода, то с ней он не хотел встречаться и выслушивать её колкости на тот счёт, что зять ведёт себя не как хозяин, а как бездомный.
И бесполезно было возвращаться, ведь каждый раз ссоры вновь и вновь повторялись, как он считал, на пустом месте.  Он и ушёл в основном из-за неё, да и жена во всём поддерживала мать, а значит, из-за обоих он и ушёл. Так уходил раза два, когда он вернулся через три месяца, жена с обидой сказала:
–– Если ты считаешь, что мать тебя оскорбила, унизила, то это не значит, что и я с тобой так поступила. И почему я должна терпеть, что ты со мной не разговаривал, как с заклятым врагом?
–– Но ты же заодно с ней?! –– выпалил он.
–– Ну не буду же я из-за тебя с ней ругаться?
Тогда он действительно нехорошо обошёлся с женой. С того раза они прожили ещё три года, подрос сын, а с тёщей он так и не смог найти повода для общения. И тогда он снова ушёл, разрыв продолжался шесть месяцев, надо было что-то решать.
Был осенний дождливый день. У него появился повод подойти к жене и заговорить о сыне. Пусть она не думает, что он в нём не нуждается. Однако сына втайне не признавал за своего. Пять лет назад, когда её подруга уезжала работать в Германию, та пригласила её в ресторан, она пошла без него, так пожелала подруга. Она пришла домой далеко за полночь под хмельком, и долго плакала. Причину слёз она ему не объяснила, пообещав рассказать когда-нибудь. Но этого так и не произошло, они продолжали жить. А потом она забеременела, и потому через несколько лет он почувствовал, что сын не его. Хотя эта догадка приходила сразу после рождения.  Но он не осмелился заговорить о своём подозрении…
За то время, пока он жил вдали от неё и сына, он понял, что ему не хватает семьи. Он полагал, что в одиночестве будет удобней заниматься научной деятельностью. А вышло наоборот. Когда жили, из-за книг, бывало, они с женой ссорились, и вдобавок часто встревала тёща.  Но всё-таки он умел переубеждать её, а с тёщей так и не совладал. Она ему портила существование, когда прямо в глаза насмешливо говорила, что, сколько бы он не читал, без связей профессором не станет…
Потом умер тесть, который также пытался его вразумить, что связи нужны даже в науке. Каким бы ни был честным, а ловкие его обойдут в два счёта. И он верил, что так оно и происходило.
И вот в тот слякотный день он пошёл следом за женой и сел в автобус, потом он вышел и пошёл чуть позади неё. Она зашла в магазин, он ждал её. И когда жена вышла с отяжелевшей сумкой и тут же заметила его. Он подошёл, поздоровался.
–– Ну, здравствуй, –– сказала она, отвечая на его приветствие. –– Как давно я тебя не видела! Не женился ли, а может, защитил свою диссертацию? –– говорила она, как с давним знакомым, очень свободно и непринуждённо. На её лице мелькнула и застыла улыбка.
«А она такая же, –– думал он, –– смеётся надо мной»!
–– Нет, что ты!.. –– бросил он, и грубо рассмеялся, и тут же стушевался под её внимательным взглядом. Ему думалось, что она едко посмеивается над ним. «Да, конечно, не верила, что я могу защититься».
–– Сколько прошло, как ты ушёл? Полгода? Тебе никто не мешал писать работу? Успех хоть какой-то есть?
–– Будет, да, я хорошо поработал, уже завершаю… –– Он чувствовал, как его пальцы что-то делали в кармане пальто. Она под раскрытым зонтом шагала уверенно. Он нащупал в углу кармана шоколадную конфету, которую как-то после одного недавнего банкета сунул в пальто. Он даже знал, какая она, это была «Маскарад». «Вся наша жизнь маскарад, играем сами с собой и мучаем друг друга».
–– Ты хочешь что-то сказать? –– спросила она.
–– Как сын? Привези его ко мне на время? –– она остановилась.
–– Привезти? –– как-то странно усмехнулась она. –– А почему бы тебе самому не прийти и не проведать?
–– Я не могу, ты же знаешь из-за кого… Мамаша никуда же не уехала?
–– Да, ты не можешь?
–– Перестань, пожалуйста. По-моему, нет причины язвить, –– раздражённо сказал он, и начал нервно мять конфету. А потом опомнился.
–– Вот у меня, к сожалению, только одна, передай ему… -–– сказал он и с волнением протянул конфету. Она с презрением посмотрела на неё и хотела отвернуться и уйти. Но что-то в последний момент её удержало, и она медленно протянула руку и взяла конфету. Когда он её доставал из кармана нового пальто, у неё мелькнула мысль: «Мог бы купить и кулёк, а завалявшуюся себе оставил».
Но она воздержалась и небрежно бросила конфету в сумку.
–– Ты извини, что одна, она досталась с одной вечеринки, и я о ней забыл…
Она не ответила. Ей вдруг почему-то захотелось заплакать.
–– Я принесу завтра больше! –– крикнул он ей вдогонку.
Она сжала кулак и не помнила, как подходила к своему дому и как поднималась к своей квартире. Потом она вытянула конфету, и хотела выбросить, и передумала и медленно шла по ступенькам…
С ней он на этот раз не сошёлся, в душе всё перегорело. Защитил диссертации. Написал бывшей жене письмо, что  сосуществовать с ней он не может, и хочет знать, от кого она родила сына.
Но  ответа от неё он так и не получил. Это его не удивило, значит, продолжает скрывать правду. Наверно, была пьяная, уступила домогательствам постороннего, –– думал грустно он. –– А может, тот таковым  вовсе не был. У неё была с ним давняя связь. Быть может, ещё до замужества. И пусть эта тайна  остаётся на  её совести, если только она у неё была. В подтверждение своих подозрений он стал искать информацию от детях, рождённых в браке от посторонних мужчин.
Проблема настолько острая, что были проведены исследования, которые показали, каждый десятый мужчина воспитывал чужого ребёнка, и он припомнил, как один товарищ под хмелем рассказал, как одна женщина упрашивала его переспать с ней, она от него хочет родить, так как у мужа что-то не всё благополучно со здоровьем. Он сначала отказывался, а потом согласился, когда услышал её признание, что он очень похож на её мужа и ростом такой же, и даже цветом волос. Вот только цвет глаз был другим. И он вспомнил, что у сына глаза не его и не её, что и усилило его подозрения: она родила не от него.
Он решил с бывшей женой встретиться и спросить, почему она его обманула?
–– Ты можешь быть хоть один раз честной? –– начал он.
–– А разве я нечестная? –– усмехнулась она, внимательно глядя на него.
–– Нет, у тебя был до меня, а ты говорила, что не имела никого.
–– Почему у сына цвет глаз другой?
–– А он удался в моего отца, –– засмеялась нагло она.
––  Почему же я не могу его признать за своего?
–– А эта проблема твоя, я ни при чём.
–– Но чутьё мне подсказывает иное.
––  Ты подозреваешь меня в измене?
–– Ты была в ресторане, пришла пьяная, плакала. Где-то почти всю ночь пропадала. Этого достаточно думать, что  могло у тебя с кем-то произойти.
–– Ха-ха! Вот оно что, я и сейчас не скажу…  Всё, я пошла!
–– Мне понятно, ты верна своей тайне, а не мне, –– она остановилась, повернулась к нему.
––  А ты бы больше сидел с книгами, –– она засмеялась.
–– Вот ты и ответила. А я тогда верил тебе. Думал, жалко было расставаться с подругой.
–– А что же теперь не веришь?
–– Чувство подсказывает, всему есть предел.
Она деланно качала головой, затем прищурила глаза, опустила голову и пошла от него, убыстряя шаг, чуть ли не бегом.

Вот и вся история. Конечно, это только пока набросок. Я задумывал её несколько по-другому. Но когда стал писать, то по ходу удивлялся тому, что вышло совсем не по замыслу.
А дождь, всё знай себе, идёт и идёт, стучит и стучит, звенит и звенит. Да ещё и булькает этак ворчливо и  назойливо…

Четверг, 1 ноября 1979 года
Дождь шёл всю ночь и большую часть дня. Поэтому мне сегодня пришлось идти в резиновых сапогах. Так что я прошагал пешком за день по степи и посёлкам (Соцгороду и Октябрьскому) километров 15-18. Утром из дома до автовокзала и на работе с Молодёжного посёлка на Октябрьский и т. д.
После обеда, как и следовало ожидать, похолодало. Вчера дождь шёл с правой стороны, а сегодня с левой, то есть ветер поменял направление с восточного на северо-западное.
К вечеру стало подмораживать и быстро сковало землю резкое похолодание и тотчас дохнуло зимой. Идёшь, а она гудит под ногами и ломается с хрустом ледок на мелких лужах. Воздух морозный, ядрёный, свежий. Кажется, приближается зима, но не рано ли? Недаром говорят: когда лист дерева дружно падает, жди прихода зимы!
Вчера в киоске попалась «Литературная газета». Я купил её. Вчера я не успел прочитать все интересные статьи, а сегодня дочитал, правда, не все пока. А те. что было необходимо прочитать в первую очередь.. Хотя обычно читаю от корки до корки.
Всё-таки роман ––  дело серьёзное и требует много времени для сбора материала. И с ним лучше пока  не спешить. Хотя всё, что пишется, считается важным и серьёзным. Мне не хочется распыляться  на подобные замечания, а приходится, чтобы переубедить себя в том, что кто лёгок на руку, тот быстро не добьётся желаемого результата…
Что-то я пишу всякую ерунду, а умных мыслей не приходит. Наверно, я  переживаю истощение души. Кстати, замечаю со стороны, что я мельчаю, о чём говорит выше написанный рассказик. Не вижу своего душевного стержня. А есть ли он у меня?
А может это у меня такая возрастная полоса, когда уже нет желания изливать свои чувства даже в дневнике. Да, это, пожалуй, уже говорит житейский опыт. Я уже знаю, что такое Любовь и Влюблённость. И нет надобности обнажать и выворачивать наизнанку душу…
Я мало размышляю. А  когда  начинаю, то вижу, что  я  совсем  не умею это делать. всё получается натянуто и бедно.
Как же я сейчас живу? Встаю рано и топаю в посёлок Ключевой, там сажусь на автобус номер семь, доезжаю до круга (площади революции бывшей Троицкой), выхожу, здесь жду автобус и еду на свои посёлки. Объезд ателье начинаю с пятого, которое находится на посёлке Соцгород.
Утром, когда видишь за окном непогоду, дождь, холод, ветер, то неохота вставать, натянул бы на голову одеяло и ещё спал бы и спал часа два. А мать стоит и будит, а спать ещё сильней хочется, когда знаешь, что идти надо до автобуса через степь сквозь ветер и дождь. Но потом просыпаюсь, умываюсь, разомнусь и расхожусь, завтракаю и бегу  на работу. Эти два последних дня показались невыносимыми, но приходится все невзгоды терпеть, смиряясь со своим положением, в которое попал не ты один, а всё наше околоточное человечество.
На работе в эти дни не читаю, то есть в автобусах. Что-то не лежит к такому чтению душа, и о творчестве думаю мало. Иногда подумаю о том, что нахожусь, как в дурном сне или забытьи. Дома тоже нормально не читается. Правда, по телевизору в эти дни идёт  худ. фильм по роману К. Федина «Необыкновенное лето». Романы Федина мне всегда нравились. Особенно трилогия «Первые радости», «Необыкновенное лето» и «Костёр». Повествование идёт с дореволюционных событий и до начала войны, есть у него и «Города и годы» и другие произведения.
Вот, можно сказать, чем я пока живу. Хотя это только внешняя сторона. Жизнь души –– это уже другая область сакрального, в которую самому не хочется заглядывать. Да ещё кого-то впускать. Нет, я ничего не скрываю и не пытаюсь. Хотя иногда и матери не говоришь о том, что с тобой происходит. Так что скрывать приходится. Бывают моменты, что не хочется признаваться даже себе, что ты в кого-то влюблён. А такая девушка есть. Впрочем, я сомневаюсь, влюблён ли я, или это мне только хочется так думать и её обманывать, и разыгрывать влюблённого.
Почему я об этом себе открыто не признаюсь? Да всё потому, что уже однажды обмолвился. А теперь опыт не позволяет, и ты боишься: а вдруг снова обманулся и. т. п.? Если уж говорить, так, когда будешь точно знать, что ты не ошибся. Она красивая, даже очень красивая, но замужем. А муж пьяница, но детей у неё нет. Мне бы только узнать, как она относится к литературе…
О жене пока не вспоминаю, о сыне же часто…

Пятница, 2 ноября 1979 года
Сегодня день морозный. Но небо покрыто серыми ровными плоскими  облаками, точно растянули полотно.
Зашёл домой к Любе Рак и забрал тетрадь с повестями. Она якобы прочитала и наделала много пометок. В ателье я разобрался и понял, что она в некоторых местах неверно критикует. Не буду объяснять, в каких именно. Саму Любу я не видел, а тетрадь вернула её мать, красивая полноватая женщина.
Помаленьку, украдкой читаю на работе. Боюсь, передадут швеи или заведующая главному механику Геннадию Анатольевичу Лисовцу.

Суббота, 3 ноября 1979 года
Сегодня солнечный и морозный день. Листья, которые не успели облететь, застыли на деревьях, а некогда золотые, упавшие на землю, теперь почернели. Зима, говорят, началась рано.
Ходил в город. Смотрел фильм «Папа». Погода соответствовала погоде, гулял по городу, заходил к знакомым девушкам, разговаривал с ними о пустяках; смеялись, шутили и ничего серьёзного. Где моя мечта? Сегодня много думал о том, как бы я начал писать роман «Город и деревня»? Варианты избирал только возможные в моих силах. Но окончательно ничего не избрал. Может быть, необязательно  писать сначала? Писать любую главу, писать, что придёт на ум, а потом связывать сюжетно и композиционно. Да, главное толчок от исходной точки…
У меня большие планы. Но надо рассчитывать на свои силы.
Ещё я думал о том, что есть ли у меня настоящий дар писателя-художника? Не могу найти ответ и всё тут! Временами мне кажется, что есть, а временами отчаянно сомневаюсь, и тогда я считаю, что возомнил себя, придумал себя как писателя. Я вполне трезво смотрю на себя в зеркало и там ищу ответ: да или нет? Быть мне писателем, или нет? Когда-то я боялся писать слово «писатель», даже если была у меня мечта стать сочинителем правды и жизни. Я чувствую, как наступает время. Но когда я окончательно решу этот вопрос: быть или не быть? Всё ясней, чётче ко мне приходит понимание ответственности перед литературой. Я начинаю остро осознавать, как и когда наступает мастерство, что при этом происходит? Если имеются способности к литературному труду, они проявляются во время сотворения произведения.
О жене думаю, как о случайном человеке в моей судьбе, то есть, когда вспоминаю о сыне, приходится. Расстраиваться из-за неё не хочу, я стараюсь не думать ни о чём и ни о ком. Может, это плохо. Но она всё сделала, чтобы мне было неприятно о ней думать. Конечно, это так, но мне так надо…
Скоро праздник, а я не знаю, что мне делать? Я равнодушно встречаю его. Наверно, на праздники буду дома читать или писать новую вещь. Пошёл четырнадцатый месяц, как я не курю и больше полугода, как не пью спиртное вообще. Многие думают, что я бросил вредные привычки из-за пошатнувшегося здоровья. Я с этим согласен. Но я принял давно такое решение, вообще отказаться от этих дурных привычек по сугубо разумным соображениям…
Пытаюсь приучить себя к скрупулёзным подробным наукообразным логическим рассуждениям. А также учусь размышлять о жизненном процессе, как он протекает и формируется: обдуманно или стихийно?  Философские категории легко объяснять и толковать применительно к нашему обществу, что больше относится к историческому материализму. Хочу также всеобъемлюще познать истину жизни со всех сторон. А потом бабахнуть роман.

Воскресенье, 4 ноября 1979 года
День, как и вчера, ясный, морозный. Бугорки под лучами ноябрьского солнца слегка подтаяли. Многие хуторские режут поросят. Будет мясо к празднику. А мне только остаётся сказать: несчастные животные! А люди звери!
Я проснулся поздно. Постирал своё бельё и теперь свободен. Мать к празднику зарубила несколько уток и занимается ими. Но сама не проводит казнь живности, она просит тётку Нину Матвееву или другую соседку. Ещё это может делать брат Николай.
Мне скучно и грустно и некому руку подать. Наступила ностальгия. Сегодня мне снилась Люба из ателье. Я вчера не писал о том, что был у неё. Я увидел её родителей. И никто мне из них не понравился. Мать ещё молодая, но похожа на замызганную пьяницу. Со мной разговаривала невежливо. Отчим мордастый с неприветливым лицом. Но на мой вопрос нельзя ли позвать Любу, ничего не сказал против. Люба ко мне вышла. Вид её был не то грустный, не то печальный. По-видимому, её держат дома насильно.
–– Зачем ты сюда пришёл? –– спросила она в глубокой досаде.
–– Люба, я не считаю нужным скрывать себя от них.
–– Они меня ругают, что ко мне приходят.
–– А ты никого не принимай, кроме меня.
–– Я и так одного прогнала. Мне надоело всё…
Люба не радовалась тому, что я пришёл, а в ателье всё было по-другому…
–– Ты можешь выйти?
–– Нет, они не выпустят… Зачем ты сюда пришёл? –– опять повторила она.
–– Они теперь не отстанут от меня, пока я не скажу им кто ты.
–– А ты скажи им всю правду, что работаю с тобой, по-моему, так будет лучше и честней, –– на моё предложение Люба промолчала. Она грустно о чём-то думала.
–– Ты отпросись?
–– Бесполезно, –– грустно ответила она и качала головой.
–– Давай я скажу, что я не причиню тебе ничего плохого, что я вообще не тот, за кого они меня принимают.
–– Они не поверят…
Люба стала замерзать и тогда она сказала:
–– Я лучше уйду... А ты не обижайся, так для меня и для них будет спокойней.
Люба и впрямь стала дрожать, и я не мог её больше удерживать. Она ушла, а я стоял и не хотел уходить. И тут вышла мать и сказала, что Люба никуда не пойдёт, ей надо заниматься.
Даже не вникая в жизнь этой семьи, можно определить по внешности, по лицу, какая это семья. Родители должны всё знать о внутреннем мире своих детей, если они не знают, тогда возникает обоюдное недоверие, холодные отношения, подозрения и т. д.
После обеда я переписывал записки. Я решил из старых записок смастерить повесть. Имена и фамилии я изменил и теперь это будет придаточная повесть к повести «Воровка». Они непосредственно связаны друг с другом одним сюжетом; только одна повествует от автора, а вторая от героя.
Вечером из города пришла сестра Любаша с подругой Ниной. С Любашей мы вспоминали прошлую жизнь. Нина рассказывала о своей Мордовии, где она ещё недавно жила. А в наш город она приехала жить и работать. Живёт Нина у своей тётки. Девушка она скромная и простая. Я у неё выпытывал, какие она любит книги. Но любимых у неё, как ни странно, не оказалось.

Понедельник, 5 ноября 1979 года
По-прежнему солнечно и морозно. Городские улицы наряжаются к празднику. Уже развешаны флаги, растянуты транспаранты через улицы.  Весь город, вся страна, готовятся к празднику. Я не знаю, где мне провести эти дни? Наверно, буду дома творчески работать.
Сегодня не пришла на работу Люба. Бригадир обеспокоена. Она посылала меня узнать о ней, но я был срочно занят, так как подготавливал электрооборудование к празднику и осматривал все цеха. И в этот момент меня позвали к телефону…
Это звонила жена, она просила, чтобы я зашёл к ней.
Когда я приехал, она начала с этого…
–– Я позвонила тебе потому, чтобы ты навещал Рому. А то он спрашивает о тебе, –– сказала она ровным сухим тоном.
–– Я не хочу идти туда… –– подражая ей, ответил я, не желая смотреть на неё.
–– А я не заставляю к нам... Приходи ко мне сюда…
–– Хорошо, –– согласился я, догадываясь о её уловке, она боится, что я уже от неё могу совсем отколоться и требовать развод и спросил: –– А он сейчас в садике?
–– Да.
–– Ну, я пойду, заберу его и приведу к тебе, –– мне эти слова дались с трудом.
–– Захвати шорты, а то у них завтра утренник.
Я сделал всё, как она просила. И ушёл от неё…
Как-то дома я неожиданно подумал о сыне так, будто в голове полыхнула молния. И мне тогда показалось, что я не видел его давным-давно, и забыл уже какой он есть. И почувствовал тоску по сыну, что мне захотелось даже застонать, но я подавил этот импульс. Теперь я шёл с Ромкой, и у меня было такое чувство, что я не уходил от жены, и мы по-прежнему живём вместе, и я его забираю из садика…
Сегодня продолжал переписывать повесть, пока её назвал условно: «Записки Ладыгина». Вечером Нине, Любаше и матери читал главы из повести «Воровка». А девчатам прочитал ещё и рассказ «Тихая и священная». И после я у них спрашивал:
–– Хоть от вас чуточку услышать, было ли интересно и всё ли понятно, точны ли образы? И всё ли в порядке с языком?  И какое впечатление оставляют произведения?
–– Да, хорошее, –– отвечали они и больше ни слова из них не вытянешь и пожимают плечами и только отговариваются одним, дескать, мы ничего не понимаем в том, что я у них так настойчиво выпытываю. Конечно, они слушали невнимательно, что-то их только слегка задевало. А если говорить по существу, то моя повесть «Воровка» не оставляет никого равнодушным, что мне известно из других откликов. И всё-таки я ею не очень доволен, особенно началом. Как-то надо было иначе вести повествование и психологически глубже обрисовывать персонажи, и главных –– Веру и Ладыгина.
Вот уже несколько вечеров светила полная луна. Она восходит тогда, когда стемнеет и светит всю ночь и окрест далеко видать под белой лунной мутью балки и лесополосы, поля и виноградники. И ночью стоит тишина,  и мороз дубеет сырую землю, покрывая сухую траву серебром.

Вторник, 6 ноября 1979 года
Сегодня предпраздничный день и работать не хочется. Я ничего не делал, из ателье уехал рано, так как коллектив ателье был настроен на складчину. Я бесцельно гулял по городу, заходил к сестре Любаше в магазин «Детский мир».
К вечеру на площади играла музыка, кругом предпраздничная суета сует. Везде в магазинах очереди и не протолкнёшься. Наш народ  любит погулять, невзирая ни на какой праздник.  Да, завтра праздник Октября, я не хочу его называть, чем он знаменит. Кругом праздничное оживление, приветливые и добрые лица. Погода ясная, небо чистое и светит яркое солнце.
Сегодня понемногу читал главками из Л.Н.Толстого «Войны и мира», Куприна А..И. «Гранатовый браслет», Чехова А.П. «Дом с мезонином». Да, эти вещи –– художественно чудные.
Вечером вдруг поднялся сильный ветер. Сейчас я пишу и пишу и слышу, как он воет и шумит деревьями, ветер штормовой, не утихает ни на секунду. Должно быть, погода скоро изменится. Уже сейчас небо чёрное и без единой звезды и кругом темно и ветер не унимается. А что будет утром, когда нужно будет идти в город на демонстрацию в честь Октября?!

Среда, 7 ноября 1979 года
Утром также неистово дул ветер и было пасмурно и сыро. Ветер восточный, напористый…
Сегодня у меня разболелось сердце, так что мне не до праздника. Но в город, как всегда, я ездил на автобусе. И, как говорится, туда и обратно.
Погода скверная. Настроения не было. До самого вечера я испытывал тяжёлую тоску, какой у меня никогда не было. Одиночество –– самая скверная ситуация. Очень плохо, когда нет рядом близкого человека. Но его нет, зато была мать, но мне хотелось женщины. Я первый раз остался на праздник один, и это было непривычно с того проклятого года, когда я женился. От тоски хоть удавись. А вокруг «ни жены, ни друга». Мне хотелось женщины-друга. Но где она, в каком краю?..
И кто меня поймёт в эту секунду? Да никто!

Четверг, 8 ноября 1979 года
Весь день я писал «Записки Ладыгина» и поздно ночью их закончил.
Сегодня ветер продолжал дуть с напором. Погода такая же, как и вчера, и мне было так же тоскливо, как и вчера, и всё не радовало –– душила тоска, тоска. И я поэтому остервенело писал, писал и писал.

Пятница, 9 ноября 1979 года
Сегодня я проснулся очень поздно. Ночью шёл сильный дождь. На улице грязь и ничего не хочется делать. Я прочитал один рассказ А. Н.Толстого «Любовь». Концовка трагичная, муж убивает на вокзале жену и её любовника.
Как скучно жить в деревне, где некуда пойти и приятно провести время. Не всегда с охотой читается, не всегда есть желание писать. Сейчас я живу в ленивом состоянии. Но я заставляю себя хотя бы читать.
Вечером я вышел на двор и удивился, увидев в тёмном небе звёзды. Кажется, и воздух стал теплее, хотя тянуло сыростью.

Суббота,10 ноября 1979 года
Сегодня я встал раньше. На улице была солнечная погода. Хорошая погода поднимает настроение. Я смотрел на голые деревья, серую голую степь и голубое небо с редкими белыми облаками. И ветер тёплый, как весной, дул мне в лицо и я думал, что зима ещё далеко или её  вообще не будет и сразу начнётся весна.
Сейчас, кажется, настала такая пора, которую можно назвать никаким временем года –– осень уже прошла, а зима кажется ещё очень далеко. Я  верю в силу и молодость жизни. Если бы так верить в себя, в свои надежды и мечты, что они когда-нибудь всё равно сбудутся.
Четвёртый день сижу дома и никуда не выхожу. Я думаю о своём романе, как я его буду писать. Вчера сидел допоздна. Прочитал в газете «Литературная Россия» большой рассказ Ивана Евсеенко «Бревенчатый низенький дом», который понравился от души, также прочитал отрывок из романа немецкого писателя Вернера Штейнберга «Год светлый, год чёрный». И новеллу Дмитрия Гулиа «На почтовой станции». Она о Пушкине. А сегодня читаю «Два капитана» В. Каверина.
Вчера доставлял себе такое удовольствие: я сжигал старые черновики рассказов и повестей, стихов и зарисовок, и всякой разной дребедени, что только принимает и терпит бедная бумага. Всё сжёг, и стало легко на душе, как очистился от налипшей грязи. Раньше я тоже много сжигал…
Да, какой на улице чудесный день! Как будто пришла весна, лучше этого не скажешь. Отец вскапывает в саду землю, я пришёл ему на помощь, и вскопал порядочный кусок земли, и во время копки стало даже жарко. Не верится, что недавно были морозы, и думалось, зима прочно взяла бразды в свои руки, а не тут-то было, опять идёт потепление. Да, и какое! День так и светится, тонкие лучи низкого, правда, неласкового солнца пронизывают воздух и вокруг радостно и тепло. Небо –– голубющее! Стоят голые деревья, и таинственно молчат. А ведь это первый день сегодня, как стали голые деревья и кажется, природа решила показать себя, какой она стала после последнего листопада и поэтому солнце так щедро старается отдать, сколько есть у неё тепла. И можно сказать: «До свиданья, лето нынешнего года»! Но ещё всё впереди. Я хотел сказать, что сегодня такой первый день в ноябре и поэтому не привычно смотреть на голые деревья в этот тёплый солнечный день.
Сегодня был пятнисто-кровавый закат. Я наблюдал, как он постепенно пропадал. Сперва облака были резко окрашены в багровый оттенок, как настоящая кровь –– от этого цвета у меня невольно вырвался не то испуг, не то удивление, а потом краски стали меркнуть и справа уже стояли сиреневые облака и так далее, и они всё блёкли, блёкли, темнели и наконец превратились в чёрные пятна так, как будто обуглились. Такой закат я ещё не наблюдал. Люди говорили, что это к ветру. А кругом было удивительно тихо.
Вечер я провёл с Петром К. и братом Николаем. Мы говорили  на  тему город
 и деревня. Я затронул её сам и попросил высказаться моим компаньонам. Надо применить к себе меры, которые бы усилили моё движение вперёд, после того, как я расстался со своими черновиками. Правда, далеко не со всеми, самые лучшие оставил для истории...
Я и без того нетребовательный к себе, но ещё не хватало быть довольным достигнутым и даже тем, что сейчас пишу. Так делать не годится, не в моём это характере.

Воскресенье, 11 ноября 1979 года
С сегодняшнего дня начались рабочие будни. Праздники прошли для меня незаметно.
Сегодня весь день был тёплый и солнечный. Из приёмной ателье я позвонил  Кате и после встретился с ней. Кто она такая? Катя работает в столовой, которая стоит вдоль трассы. Её называют болгарской потому, что строили наёмные болгары. О Кате я писал в рассказе «Тихая и священная». Я пробыл с ней около трёх часов. Она не живёт с мужем Сергеем из-за того, что он пьёт. Я был с ней искренен. Вот так получается в жизни. Живут в одно время люди, а встретиться, в один прекрасный день, не смогли. И это происходит через много лет, когда у обеих семьи, когда оба оказались несчастливыми в браке.
Я говорил Кате о любви и о том, что готов с ней уехать из нашего города куда угодно. Катя выражала свои сомнения насчёт того, чтобы ей и мне не ошибиться во второй раз. Я сказал также о своих проблемах с женой. Я много говорил ей о том, как надо бы строить семейные отношения. Это был длинный и не бесполезный разговор. По-моему она согласна на то, чтобы уехать вместе на стройку, где можно будет получить жильё. Откровенно говоря, у меня в тайне даже от себя появляется такое желание, но что будет дальше в наших отношениях с Катей, я не могу предсказывать и предугадывать. Пока у нас ничего неясно. Когда уехал от неё, я тут же стал скучать по ней, и мне хотелось её снова увидеть.
Люба из ателье рассчитывается. Я её не видел. Бригадир считает, что в этом виноват я, что наговорил ей всякой чепухи, нарисовав неперспективное будущее, если она будет тут работать. Но как она глубоко ошибается! Мне пришлось доказывать обратное…
Удивительный сегодня был закат. Небо было ясное, и весь на западе небосвод алел широкой полоской.  Я шёл в это время через виноградники и когда подходил к балке, он стал быстро угасать, небо темнело, появлялись звёзды. А в степи стояла такая тишина, что казалось, всё вокруг вымерло на много километров, и нет ни одной живой души, хорошо сейчас укатаны дороги. Земля хорошо просохла и, кажется, даже реальная угроза зимы на время или навсегда миновала.
Вечером пришёл брат Николай пьяный, и мы с ним поругались. В общем, вышла неприятная история. Я раскаиваюсь за то, что обошёлся грубо, и после мне было его жалко, что всё так получилось. И мне хотелось бежать к нему извиняться перед ним…
Однако очень огорчительно. Но факт, что в наше время ещё много среди людей невежества, непросвещённости, бескультурья. В наше время надо уже утверждать высоко-этические отношения, то есть, должно быть, развитое сознание людей, чтобы до любого человека доходило сразу то, что он делает не так. Я ратую за элементарные внимательные отношения друг к другу. Нельзя говорить то, что сознание людей не растёт, оно, как не должно, прежде всего, проявляется среди духовно неразвитой молодёжи. Но сколько пьянство уничтожает добра, сколько каждый день случается семейных трагедий и трагедий душ людей больных и отравленных алкоголем. Мне противно об этом писать потому, что ещё живёт такой пережиток, как пьянство. И он будет жить ещё долго, пока у людей не станет сознание развито так высоко, что они будут понимать, насколько коротка жизнь и она дана не для пьянства. Есть науки, литература, искусство, производство и т. д., что  человеку на роду написано двигать и развивать всесторонне жизнь и оставлять после себя не пьянство, не преступления, а добрые дела. Как всё просто можно понимать, чем человек укорачивает свою жизнь и почему не хочет понимать себя и раскрывать все свои способности и возможности. И воплощать их так, на что только способен человек. А вот приходится писать о простых вещах. Мне жалко всех людей, которые не видят, не понимают свои заблуждения. Каждое поколение наследует опыт прошлых ушедших поколений и наследует тоже и  так же задумывается о счастье, любви, неудовлетворённости тем, как он живёт не позитивно, и не так, как жили до нас. Поэтому нормальный человек понимает, что он смертен, и потому стремится жить с пользой, ведь новые поколения несут в жизнь то новое, чего до них ещё не было и сохраняют, переданный им опыт старших поколений… Ведь это так понятно, но многие до этого, увы, не додумываются…
Сегодня купил журнал «Дон» –– сразу два номера, в них повесть-хроника «Чехов» Леонида Малыгина и Ирины Гитович. Сейчас за полночь, я читаю её. Чехов стал для меня одним из глубоко любимых писателей. Он для меня,  как высокая личность, образцом в писательском деле. Я с него пытаюсь брать пример, как надо жить и писать…

Понедельник, 12 ноября 1979 года.
Сегодня день был в основном пасмурный. Весь день, работая в ателье по обслуживанию оборудования, от меня не уходила понятная и непонятная тоска.
Оказывается, Люба пока работает; она мне сказала, что её рассчитывают. Люба крепко решила перевоспитывать себя, значит, наши беседы о порядочности не прошли бесследно. Праздники она провела дома и мучилась тоской. Как, видно, не я один мучился. Наверно, тосковала третья часть всего населения.
С каждым днём я замечаю, что мне нечего писать в дневнике. Вот и сейчас не знаю, что меня волнует, что интересует? Окружающим меня близким и чужим людям неинтересно то, чем я озабочен. Вот и сейчас я не знаю, какая тема взбодрила  бы меня? Мыслей нет совсем. Даже читаю с ленью, как будто себя насилую, чтобы только развеять скуку.
Вот пишу, сейчас уже полночь. Я пришёл с работы и завалился спать, а в десять часов вечера проснулся. Меня разбудил телевизор –– шёл концерт, посвящённый Дню милиции, выступал интересно Геннадий Хазанов. Хорошо пела София Ротару. В дневнике можно писать о чём угодно: о модных певицах и певцах, или группах «АББА» и «БОНИ-М». Но я считаю, что это будет, как иллюстрация вечера и то, чем заняты перед сном мать и отец. У них тоже свои духовные потребности и есть, чем занять себя. И нужно ли мне описывать своё настроение и образ мыслей? Не лучше ли писать о погоде. Вот сейчас тихо и стоит густой туман, и фонарь почти не виден на столбе; он распылил свой желтоватый свет и кажется, с неба сыпется густая золотистая пыль.
Ночь тёмная. Завтра опять вставать на работу и шагать через виноградное поле и спешить, чтобы не опоздать на рейсовый автобус, как сегодня. И мне пришлось идти пешком почти до автовокзала, садиться на первый городской автобус, ехать до Круга и пересаживаться на автобус, который везёт людей в промышленную зону. А потом вечером возвращаться домой и такое чередование –– дом и работа, работа и дом –– навевает тоску. Все работают, а кто работает, тому некогда тосковать, так могут мне возразить  швеи. Написав об этом, я прислушался: на улице туман повисает на голых ветках холодными каплями, и они обрываются и бьются о землю и крышу дома, и я слышу дробный шум капель, я вижу, как качается  мокрая ветка, опутанная туманом, как паутиной. Потом я слышу опять тишину и больше ни звука, тишина сжата туманом. Впрочем, я пишу о пустяках, хотя создание пейзажа это не пустяк и он у меня получается.
Как хотелось бы написать о главном, о том главном, что вызывает тоску.  Возникает ассоциация в голове, с чем-то связанная картина или образ, например, женщины. И ты так живо её рисуешь своим воображением, что невольно начинаешь об этом тосковать, что её  нет в действительности. Можно тосковать по запаху  цветка. Роза во мне не вызывает тоску, как ромашка. У человека есть любимые цветы. У меня ромашка. Музыка тоже нагоняет тоску, особенно, когда вы слушали её раньше с девушкой;  когда-то их было много, а теперь нет ни одной. И тогда вы будете воспоминать и музыку, и девушку. Впрочем, это тоже всем знакомые состояния одинокой души. И то, что человек одинок, в этом виноват только он сам. Писатель часто остаётся одиноким, о чём писал ещё Чехов, и о нём вспоминала его сестра Мария, как он писал, а внизу веселились гости…
Сегодня я испытываю великую тягу что-то написать. Я пытаюсь понять, о чём мне хотелось бы сочинять и никак не могу нащупать. Вообще, слово «сочинять» мне не нравится, в нём сокрыт другой смысл, а именно, сочинять, значит лгать, обманывать. А такое занятие претит моей натуре. Лучше создавать, чем сочинять. Я также думаю о романе, как и о рассказах. Мне хочется написать пронзительную вещь о самой жизни, как она складывается для простого человека. Я теперь понимаю, что есть тоска по ненаписанным книгам.
Я никак не могу по-настоящему сосредоточиться на чём-то главном. Я догадываюсь о нём, порой вижу, но оно ускользает, потому что я отвлекаюсь работой. Что-то в эти дни я чувствую себя усталым. Раньше охотно читалось в автобусах, а сейчас прямо не лень, а натурально нет желания из-за усталости.
Сегодня очень много ездил по посёлкам. Был на Донском, в городе, а потом поехал на посёлок Октябрьский. Кругом работы навалом. Порой откровенно приходят мрачные мысли. И тогда я не знаю, что мне надо. Конечно, пессимизм надо изгонять из себя, а тоска – есть возможность думать о романе. На этот счёт я не знаю, какой избрать стиль повествования: от автора или от лица героя? Пока этот вопрос я не решил, хотя придумать новый повествовательный приём почти невозможно. Но наверно, не все исчерпаны. И удивительно то, что как возник у меня замысел романа, так другие замыслы не идут на ум. Нет, всё-таки новеллы надо писать серьёзно. Для газеты ничего так и не написал, хотя откровенно говоря, я не знаю, о чём мне писать? Сейчас вообще пропал интерес ко всему, мне вообще к ним не хочется возвращаться, так как я считаю, что не отразил в них ни одной живой черты нашего времени. Вообще, я чувствую, как живут во мне многие творческие сомнения. И я теряюсь перед выбором темы. Вот и топчусь на месте, бездействую…
Что и как мне писать? Проблема современного героя и проблемы стиля и языка меня осаждают постоянно. Об этом я думаю без конца. Можно ли написать хороший роман, не находясь в гуще событий, например, в кипении больших строек? Я могу ответить, что можно, ибо жизнь везде одинаковая, везде одни и те же цели и задачи в построении справедливого строя, который сделает человека счастливым  Хорошо, достойно прожить, чтобы не стыдно было уступать место другим людям.
Кажется, необязательно видеть жизнь такой, какая она есть, и писать о ней надо так, какой она есть. Надо не отходить от неё, но писать точно, ничего не приукрашивая…
По-моему, роман надо писать от автора, это позволит шире охватить поле действия твоих героев, автор должен быть осведомлённым о жизни героев и знать строение организаций. Автор знает себя и понимает, что и герои наделены такими же чувствами…
Да, долговечность и актуальность произведения заключается в тех чувствах и настроениях, которыми автор наделяет своих героев и персонажей и они должны постоянно волновать читающее человечество столько, сколько оно будет существовать.

Вторник, 13 ноября 1979 года
Я забыл, что сегодня  мне надо на занятия в университет. Почему-то мне не хотелось идти. Но я пошёл. Был как раз семинар по философии.
После работы зашёл к жене в ателье «Силуэт» и мы вместе с ней пошли в детсад за сыном Ромкой. Он на меня смотрел как-то стеснительно или с обидой… Когда прощались на остановке, Ромка не хотел, чтобы я уходил. И когда подошёл автобус и, видя, что я остаюсь, он вдруг  расплакался и не хотел заходить в автобус. Мне стало его очень жалко. Мой автобус подошёл позже, когда Ромка с матерью уехал…
Утром туман разошёлся. Но, несмотря на это, весь день было пасмурно и сыро.

Среда, 14 ноября 1979 года
Весь день погода оставалась пасмурная, но зато было тепло.
Все эти дни никак не мог дозвониться до Кати, телефон упорно молчал. Оказалось, Катя была на похоронах шестимесячной племянницы...
Как мне хочется её увидеть! Я не могу передать словами. Перед ней я молчу, а хочется говорить массу хороших слов. Что она за человек, я не пойму пока. Но она мне от души нравится, даже больше… Но я не спешу ей признаваться в любви. Она очень красивая, хотя у неё чёрные длинные волосы, тогда как я предпочитаю белокурые. У неё большие карие глаза, прямой нос слегка заострён, выпуклые сердечком губы. Голос у неё несколько приглушён, но звучный. У неё отец молдаванин, а мать русская. И две сестры: старшая Люда и младшая Ира.
Сегодня я дозвонился и мы встретились. Говорили об общем, а себя почти не касались...
Вечером, когда я шёл домой по полю, было уже темно и на небе высыпали звёзды; они светили необычайно ярко и выразительно. В сельской местности это обычное явление. Я думал о Кате и о жене. Мне так жалко сына, что хочется из-за него вернуться в семью. Мне жаль, что из-за того, что мы с ней разные люди, не понимающие друг друга, не живущие друг другом, то есть интересами, без общей жизненной цели. По существу, так мы жили почти пять лет. И мне жаль, что по этой причине нам нельзя жить вместе. Но мы жили и терпели. А потом больше невозможно было лгать друг другу. Я пытался жить из-за сына, но с душой ничего не поделаешь, если она перестала любить. Я видел жену и сегодня, мы шли и молчали, ведя за руки Ромку. Я чувствовал, что нам не о чем общаться и когда они поехали на автобусе, я даже не знал, что во мне творилось. Я смотрел, как они сели в автобус, жена даже не попрощалась, и я подумал, что ей это тяжело делать, она не смотрела на  меня. Но я украдкой посматривал и видел то, что она молчит, но у неё что-то в душе происходит, у неё шла какая-то борьба…
Что мне делать? Как жить дальше? Хочется навсегда полюбить Катю. И жить с ней. Дома мне было немного плохо, по-видимому, повысилось артериальное давление. Наверно, переволновался. Хотя у меня переживания постоянные. Если здоровье ни к чёрту, тогда зачем портить жизнь Кате? Внутри идёт мучительная безответная борьба. Как отвечать на свои сомнения относительно творчества? Оно сделало меня страшным эгоистом. Где-то надо жить, а квартиры нет. А не лучше ли уехать? Это, пожалуй, в моём положении –– бесквартирного –– единственный выбор. Надо было это сделать намного раньше, когда не был женат. Но, собственно, не буду загадывать. Может, ничего с ней не получится?..
Отчего-то появилась тоска, и она нагоняет безотчётную тревогу; она сосёт мой мозг и не даёт душевного покоя. Летят годы, особенно последний, и сегодня я вгляделся в мать и заметил, как она за это десятилетие постарела. Вот одна из причин моей тоски. Мне жаль, что давно нет детства, наших шумных игр и т.д. Как хочется вернуть всё назад, как велико это желание, как не хочется, чтобы при жизни близких, мы жили недружно и скупо выражали свои чувства, не совершали добрые поступки. И чтобы всегда берегли своих родителей. Эту мысль надо бы воплотить в каком-нибудь рассказе.
Вчера купил «Литературную Россию». В ней вычитал два рассказа: «Мэтр Шарбанель» Кирилла Орлова и молодого писателя Игоря Харичева «Проблема». Тема этого рассказа мне близка, потому что я сам затрагивал морально-этического порядка.

Четверг, 15 ноября 1979 года
Сегодня я ожидал солнечную погоду, так как вчера вечером было звёздное небо. Но утром стоял жидкий мутно-серый туман. Из-за него пожухлая трава была мокрая. И так почти весь день сырая погода. Холода как такового нет. Какая-то всё-таки  стоит мягкая сырая прохлада. Всё-таки ноябрь на дворе.
Сегодня опять не дозвонился до Кати. И после я думал, что она не хочет со мной встречаться. Но ведь при встречах ничего не говорит против. Не пойму я этих молодых женщин. У неё детей нет после трёх лет замужества. Считает, что это вина мужа…
После работы приехал с посёлков и зашёл к жене в «Силуэт». Её сменщицы Света и Дина не замужем, они ведут себя со мной так, будто с Еленой мы живём.  И скрывать –– это в стиле Лены, поскольку она умеет не показывать наши разлаженные отношения…
Мы пошли, как и вчера, пешком. Сегодня она Ромку в детсад не отводила, и мы шли сами и молчали. Я застал её донельзя невесёлую. Надо признаться, что она беременна. Это и причина, хотя не только она вызывает у неё мрачные думы. Наверно, есть немного и из-за того, что мы не живём.
Шли мимо суда, и я полусерьёзно-полушутя заметил:
–– Скоро нас здесь разведут…
–– Да, вот как появятся лишние деньги, так я тебя сразу освобожу полностью, –– сказала в том же тоне Лена.
–– Лишних денег никогда не бывает. А собственно, что в наше время деньги?
–– Да, конечно, пятьдесят рублей выкинуть это раз плюнуть.
–– Они, наверно, каждый месяц перевыполняют план по разводам на двести процентов. Разводы стали популярными, –– продолжали мы этот шутливый диалог. А коснись серьёзно дело развода, то я представляю, сколько нервов мы потратим.
И опять, как и вчера, она дождалась своего автобуса, и мы холодно расстались. Я пошёл на занятия литературного объединения. Сегодня всех участников литкружка фотографировали в кабинете главного редактора газеты «Знамя Коммуны» Владимира Михеева. Потом зашёл разговор о поэзии А. Недогонова и о его жизни и творчестве. Читали его стихи. Его поэзию хорошо знает И.Ф Донник. Он читал стихи и по ходу говорил об истории создания стихов поэтом. Донника всегда слушать весьма интересно. И выступали также  И. В. Власов и  А. Озеров. Первого ноября А. Недогонову исполнилось бы 65 лет. Жизнь его оборвалась трагически в 34 года. Выходит, что поэты самый смертный народ.
Власов мой рассказ, как обычно, вовремя не прочитал и обещал к следующему разу. Но я, как обычно, не верю. У Власова я попросил прочитать рассказ Вали Думбравы «Ожидание». Рассказ, чего я не ожидал, произвёл сильное впечатление. Хотя он ещё не вполне зрел. В рассказе много неточных деталей и конец неубедительный. Я говорил Вале (она была) обо всех недостатках. Валя просила, как их исправить. Я отвечал конкретно то-то и то-то не хватает, там-то и там-то надо по-иному выражаться. Но, в общем, я повторяю, рассказ её оставляет неплохое впечатление: тема рассказа: человек в коллективе. Правда, я забыл ей сказать о заглавии, которому больше подходит «Одиночество». Собственно, постоянное одиночество с детства героини приводит впоследствии к конфликту в коллективе. Поэтому стоит усилить эту сторону, как одиночество и индивидуализм героини приводит к конфликту. Доскональный разбор мне не хочется делать, потому что  это надо писать целую рецензию…
Что я только не читал в последнее время, и многое недочитываю. Сейчас читаю повесть «Деньги для Марии» Валентина Распутина. Он для меня страсть непреходящая…
Сегодня наметил план для трёх новелл. Это «Летят годы», «Старые корни», «В объятьях матери». Думаю, написать их до конца этого месяца или до конца года. В общем, как успею. А ведь старые вещи ждут завершения, чистки языка. «Счастливый отпуск» осталось написать заключительные главы. Надо бы как следует поработать над «Воровкой». Я о ней часто думаю. Ещё лежат две повести и рассказы. Но я не могу сосредоточиться на чём-то одном. С работы прихожу усталым. Я много хожу пешком. Сегодня тоже не стал ждать автобус и пошёл от автовокзала пешочком. Хорошо идти, темнота несусветная; тишина; слева сквозь голую лесополосу видны огни города, справа тянутся угрюмые голые тёмные дачи. В темноте мерещатся и зверь, и человек, и призрак, и чёрт, и домовой, и все чудища, что рисует в воображении гаденькое чувство страха. Конечно, кроме человека и зверя, я про остальных наврал. Кого можно встретить в поздний час в глуши дачной? Разве что ветер, да ночь со всеми шорохами того же ветра. Правда, иногда, кажется, будто и впрямь что-то мерещится.
Каждый вечер я сижу допоздна и перечитываю свои рассказы и повести и думаю над их улучшением и шлифовке. И всё равно остаюсь ими недовольным. Если не найду какой-нибудь лучший вариант той или иной фразы, или отдельной детали.

Пятница, 16 ноября 1979 года
Сегодня пыталось выглянуть солнце, но только на короткое время. По-прежнему безморозно, но грязи пока нет.
День прошёл быстро; на работе много шутим с Сергеем Чебановым. Он сейчас вместо Фёдора, который в отпуске. Шутим также с женщинами. Но с девушками больше. Болтаем безумолчно. Иногда заговариваю я на серьёзные темы. Например, как молодёжь создаёт семью, как девушки хотят счастья и любви и как их мечты не сбываются и почему. Надо сказать, серьёзно мой постоянный интерес –– это чем живёт сегодня молодёжь и т. д.? Вот я постоянно общаюсь с девушками, это даёт понимать настроения и желания, их заботы. В том, как работает старательно девушка, как она аккуратно выполняет задания, это я вижу в её профессиональных движениях. Во всём этом я вижу, какой ей хочется быть в жизни, среди людей. И мне кажется, я улавливаю движения её души и то, какие её мечты и т.д. Все хорошие девушки хотят жить современно, комфортабельно, имея собственный домашний семейный уют. И понятно, желание иметь отдельную квартиру, а так как с жильём ещё у нас туго, то сами обстоятельства вынуждают быть расчётливыми, учат практичности и т.д. Такова наша жизнь, такой стала она и таковы её требования. По-моему, многие начинают понимать, что не только чистый расчёт соединяет респектабельных молодых людей, теперь этого мало, вместе с этим должна быть ещё и любовь, ибо благополучие не приносит счастья без любви. Советская семья трудно формируется. А сейчас на её пути встаёт подчас целая полоса кризиса, и семья оказывается порой на изломе.
Так я думаю сам, но что моё мнение для моей тёщи? Попробуй ей скажи, что она разбивает нашу семью, и тут же подымет страшный крик, что это я сам разбиваю. Да, современная семья переживает многоступенчатый кризис. Какой же именно? Я вроде бы назвал.  Не могу сказать, когда это началось. Но мне кажется, что так было всегда до домостроя. Вокруг этого понятия можно сгруппировать много слов-имён. Но я не стану этого делать.
Сегодня после работы хотел пойти в кино, взял заранее билет, и так как время ещё было,  пошёл в садик за сыном и его  решил отвести на работу жене. Но она была на фабкоме. И мне пришлось её ждать. Так пропал билет в кино, потом проводил их на автобус и вскоре подошёл мой седьмой номер, и я поехал домой с тоскливым чувством. Было непонятно и странно думать, отчего я остался один? И я вновь раскручивал плёнку минувших событий нашей семейной жизни, и ничего не понимал из них, я не смог справедливо разобраться во всех причинах и следствиях нашего разлада. Последний месяц, что я знаю, мы жили далеко друг от друга, как чужие люди. Скоро будет месяц, как мы расстались; и я почему-то не верю в то, что мы недавно жили; мне кажется, это было так давно, что уже трудно даже вспомнить. А ведь с неохотой вспоминается прошлое, хотя нет такого желания прокручивать то, в чём нет смысла сейчас разбираться.
Только в шесть часов вечера я дозвонился до Кати.  Она работает до семи. Я обещал завтра приехать к ней домой, а там будет видно, что нам дальше делать. Я хотел привести её к себе в Кировку. Она была согласна. Мне было интересно, как бы она оценила моё житьё у родителей? Ведь мы живём весьма скромно. Да и она не шибко богата. Я у неё был в квартире летом, тогда она позвала меня переставить диван. Ей было неудобно, когда я поднял её нижнее бельё на том месте, где стоял диван-кровать.  Она это не тут же заметила, ей подсказала сестра Люда. Обе засмеялись. Для меня же эта находка была не в диковинку.
И вот я думаю, что люблю Катю первой любовью. Это чувство настолько приятное, что я закрываю глаза на все её недостатки. А у меня своих предостаточно….
Провожаю жену и сына на автобус, а после думаю о них. А о Кате забываю или наоборот. Сейчас невозможно разобраться в своих чувствах, в которых я имею основания ошибаться, то есть правильно будет, если я совсем разведусь с женой, а с Катей сойдусь Что правильно, а что нет? В голове неразбериха. Приходится положиться на время –– оно покажет и рассудит. Мы всегда сваливаем с себя ответственность и перекладываем их на время, или на старших. А мы себя этим самым обманываем. Чувства и время неразделимы. Одно зависит от другого. В какое-то время появилась любовь, а через многое какое-то пропала, как вода ушла в песок.
Одним словом, это жизнь!

Суббота, 17 ноября 1979 года
Лёг вчера поздно. А сегодня встал в одиннадцать часов. Прибрался, оделся и пошёл в город. В три часа дня я должен был ехать в четвёртое ателье, что на площади Революции, вернее, недалеко от неё. Женщины попросили сделать петельную машину. Я провозился над ней минут двадцать и помыл руки, ушёл.
Сегодня ветрено и так же серо, небо плотно затянуто, будто серой массой золы. Я стоял на остановке и ждал двойку (автобус). А потом сел того не понимая, снялся и пошёл по тротуару. Я не знал, что мне делать: ехать ли к Кате? Почему я раздвоено сомневаюсь? В чём или в ком? Катя, наверно, уже ждала,  потому что было уже три часа, а я расхаживал по проспекту от библиотеки им. Пушкина до кинотеатра «Комсомолец». И там и там остановки. Но я что-то не решался ехать. Потом  встретил знакомых ребят Володю Амбросимова и ещё некоторых. Поговорили и разошлись. Видел там же Фёдора Теряева. С ним я пошёл в общежитие на улицу Просвещения, где он живёт, поговорили с ним о женщинах. Он оделся, и мы пошли гулять по проспекту Ленина (Московской). Заходили в «Детский мир» к моей сестре Любаше. Потом ему надо было идти к брату Лёньке, и он покинул меня. И теперь сам продолжал прогуливаться, а Катя не выходила из головы. Вообще, на проспекте я делаюсь жадным до впечатлений от прохожих, как Гоголь на Невском. Я рассматриваю всех прохожих, стараюсь охватить их всех сразу и по отдельности. Наблюдение –– великолепная сила! Чего только не увидишь, не узнаешь, не услышишь здесь! Вот уже всерьёз подражаю Гоголю. Но я это только себя ловлю, а подражать ему не собираюсь. Рассматриваешь элегантных женщин и красивых девушек, модно одетых, и парней, и мужчин, и находишь скол разное у каждого воспитание, какие вульгарные и пошлые манеры у некоторых девушек, а в особенности –– у парней. Иногда видишь такое и думаешь, но они же на самом деле не такие в жизни. Это они здесь рисуются и выставляются друг перед другом манерными, а то и высокомерными.
Да, сколько ценных наблюдений получаешь тут. На проспекте видна вся жизнь, он как её реклама. Из баров слышна музыка –– там одна молодёжь. Целыми днями на проспекте многолюдно. Я замечал, что девушки и парни почти околачиваются тут одни и те же. Здесь увидишь всё самое модное, самых красивых девушек, любящие шикарно провести время, такси возят почти одну молодёжь, первым долгом увидишь джинсы. А потом лицо, как будто джинсы характеризуют каков их хозяин?! От знакомых девушек я слышал, что некоторые девушки встречаются с парнями только из-за того, что они в джинсах американского производства. Знаю ли парни. Что девушки называют их « фирменными мальчиками»? Они считают за честь прогуляться с такими «фирменными мальчиками». Действительно, тут не до удивления вкусами молодёжи. И не стоит разводить руками, мол, что поделаешь, жизнь пошла такая? Нет, не то! Надо правильно понимать вкусы и потребности  молодёжи. Конечно, они не всегда высоко эстетичны. Порой винят и бранят моду, а зачем? надо прививать вместе с хорошими манерами и чувство меры, чувство гармонии. Ничего не скажешь –– все стали одеваться, куда лучше, чем несколько лет назад. Но хочется многим ещё лучше! Спрос и потребление опережают один другого быстрей. Молодёжь как никогда стала страстно захватывать всё супермодное…
Я люблю проспект! Мне кажется такого небольшого по протяжённости. Но уютного, аккуратного не встретишь ни в каком другом городе, как наш проспект Ленина. Хотя в старину его называли просто –– улица Московская, причём иногда можно слышать это старое название.
Я поглощал жизнь на проспекте, наблюдал некоторые сцены и хотел понять, чем притягивает он столько людей? Понять, конечно, несложно, тут одни магазины, кинотеатры, ресторан «Южный», бары, кафе, столовые, но тут и милиция и комитет госбезопасность, а также одна из лучших школ.
Проспект –– это культурный центр города; здесь главная его жизнь, потому что она на виду. Нельзя написать обо всём. Здесь порой, не поймёшь истинный смысл направления движения прохожих и просто гуляющих. Кругом непрерывность потока.
Проспект, как сердце, через которое проходят потоки прохожих, у него есть свои клапаны, да, в этом я вижу саму систему жизни. Налицо проявления закона необходимости. Как бы меня не отвлекал проспект своей шумной жизнью, своим движенцем,  в глубине души я думал о Кате. Также для себя неожиданно я подошёл к стоявшему автобусу и вошёл в салон. До самого спуска Герцена я колебался: ехать или нет, может, сойти пока не поздно? Но у меня не хватило решимости это сделать. Я всей душой был у Кати и воображал, что она сейчас делает дома,  но застану ли я её, когда у неё будет муж и вымаливать у неё прощения? Катя мне рассказывала сцены примирения: приехал с заработков. Бросил ей под ноги деньги и она его простила и как только она это мне поведала, я испытал досаду и разочарование, что её так легко примирили с мужем деньги. Я думал, что она незаурядная творческая натура, ведь было время, участвовала в художественной самодеятельности во Дворце культуры от какого-то завода. Хорошо пела, обладая вокальными данными. Но муж стал её бешено ревновать, и она не перестала ходить на репетиции. И ради мужа-пьяницы загубила свой талант. И вот я ехал к ней и представлял, как она объясняется с мужем. Мне сделалось неприятно, к тому же уже было темно. Я приехал около шести вечера. Попросил девочку вызвать Катю, та вернулась и мне ответила, что она сейчас выйдет и я ждал Катю. Её долго не было. Ведь я не сказал девочке, кто её вызывает.
–– Это ты меня позвал? –– спросила Катя, когда вышла из квартиры на площадку.
–– А ты ждала другого?
–– Зачем ты так? Я думала только о тебе, –– сказала она, тоном досады, не оправдываясь. –– Я тебя ждала в три. А ты не приехал.
–– Извини, был занят, –– соврал я. –– Вчера, когда  тебе звонил., мне передали в ателье, что у нас сегодня субботник. Ты извини.
Катя шла в магазин за хлебом.
–– Ты поедешь со мной? –– спросил я.
–– Да ты знаешь, Володя, мать на работе до часу. Ирку с собой забрала. Я думала, с ней оставлю Людку. Если бы ты приехал в три часа дня, я бы попросила мать, чтобы она сказала тётке Наташе посмотреть за ней, а теперь я не могу… Она скажет: вот сама пошла гулять. А мне девку сбыла с рук.
Я слушал Катю и, конечно, верил ей. Вчера она мне то же самое говорила. Если такое дело, то делать мне тут нечего. Мы опять не вместе…
Потом мы говорили о том, как бы мы жили с ней.
–– Смотри, я люблю кричать, –– говорила Катя откровенно: то ли в шутку, то ли всерьёз.
–– А я люблю обижаться, поэтому я запрещу тебе кричать или стану делать так, что тебе не зачем будет кричать.
Катя смеялась. Я говорил ей о том, что она вероятно во мне сомневается, или ещё попытается сойтись с мужем, когда он привезёт много денег.
–– Ой, что ты, мужа у меня больше нет!
–– А у меня жены. Хорошо?
Катя как-то неопределённо хмыкнула, заулыбалась. Мне казалось, что у неё есть важная тайна, и она не хочет мне её открывать. Я мечтал об искренних отношениях. Я пытался её поцеловать, но она быстро уклонилась и сказала:
–– Не надо, а то в помаду вымажу, –– смеясь, заметила она.
Мы договорились назавтра о встрече возле кинотеатра «Пионер». Больше года назад на этом месте была у нас первая с ней. Тогда был тёплый осенний день, и мы сидели в сквере. Нам было вдвоём хорошо. Я напомнил ей о том свидании. Катя закивала, но была задумчива…
–– Смотри, чтобы приехала, не сделай так, как я сегодня, –– в шутку предупредил я.
Катя мило улыбнулась, чёрные глаз её лучились.
–– А куда мы пойдём? –– спросила она.
–– Поедем ко мне…
–– С ночёвкой?
–– Да!
–– А как же спать будем? –– на её чрезвычайно красивом лице появилась лукавая улыбка.
–– Да как понравится, –– ответил я.
Я спешил на свой автобус. Катя проводила меня до остановки, которая от её дома в нескольких шагах; и я сказал, чтобы она шла, так как дул сильный пронизывающий ветер, ведь она всегда мёрзла. Мы расстались легко. Только в автобусе мне было жаль уезжать от неё, и тогда мне становилось тоскливо без Кати.  Что мы будем делать дальше, я до сих пор не знаю. Катя говорила, что будет разводиться с мужем Сергеем. А я? Разве мог я сомневаться в том, что надумал покончить с неопределённостью раз и навсегда?

Воскресенье,18 ноября 1979 года
Сегодня так ветрено, что хоть и нет мороза. А шубу мне пришлось надеть. На небе всё тот же серый свет и не хочется на него смотреть.
Я проснулся сегодня ещё поздней, чем вчера –– в двенадцатом часу дня, а лёг тоже поздно –– в четвёртом после полуночи. Начинали как раз кричать петухи. Так что я живу без режима.
В пятницу у одной женщины из ателье с посёлка Донского взял роман и новеллы Ги де Мопассана. В частности имел цель прочитать роман «Милый друг». Роман «Жизнь» и некоторые новеллы тоже читал лет пять назад. Мне ту книгу давала девушка из одиннадцатого ателье. А этим летом в отпуске прочитал повесть «Пышку». Она о проститутке. У этой женщины я брал уже не одну книгу, например, Эрнеста Хемингуэя.
Какая досада. Катю я не дождался. На том месте, где я её ждал, (а это был круглый сквер с памятником революционерам Подтёлкову и Кривошлыкову», я неожиданно встретил Нину, которую к нам привозила сестра Любаша. Нина шла с работы домой, несла в сетке яблоки. Я решил её проводить. Она живёт у тётки на улице Добролюбова. Мы пошли через сквер, мимо памятника и по спуску Герцена вышли на её улицу.
Нина у меня спросила, что я сейчас пишу? Я ответил, что занят новеллами, а сейчас пишу «В объятьях матери» и назвал две других, о них я уже упоминал в дневнике, и не буду повторяться, ей сказал, что составил план их написания. Нина говорила, что названия хорошие. Я думал, что она уже давно забыла о том, что я ей и сестре читал перед праздником. И мне было приятно. Что она помнила и даже поинтересовалась, что я пишу новое. Вообще, Нина спокойная. И кажется незаметная девушка. Она очень скромная. У неё характер, по-моему, простой.
Нина с удовольствием на лице сказала, что с первого декабря она пойдёт в отпуск и поедет домой, в Мордовию. Возле дома я спросил у неё, передавая её в сетке яблоки:
–– Чем сейчас будешь заниматься?
–– Буду Пушкина читать, а если пришли письма из дому, то буду отвечать.
Молчать было неловко. А говорить не о чем больше. И Нина взглянула на меня, мило улыбнулась, что ей уже пора идти:
Я хотел её пригласить в кино, но не стал нарушать её устоявшийся быт. Я уходил от неё с чувством, что она хорошая русская девушка, без всякой рисовки и высокомерного гонора, вычурности, что она ведёт себя естественно, какая она есть. Это я больше всего ценю в людях. На проспекте много наблюдал особых «тихих» девушек, но манерных, к которым в аккурат подходят определения: вычурные, чопорные, манерные и т д. о которых Пушкин писал:

***
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать любовь для них беда,
Пугать людей для них отрада.
Быть может, на брегах Невы
Подобных дам видали вы.

А вот у Нины есть то, что можно назвать «неприметная красота». Да, внешне она приятна и мила собой. Катя не такая, она чистая и совершенная красавица. Она любит, чтобы все это видели и подчёркивали её прелести, чтобы ей говорили комплименты. Но в то же время в душе она простая. О ней не скажешь, как у нас иногда употребляют такие выражения, не принадлежащие нашему обществу, как аристократическая душа или светский человек, то есть в значении образованный, эрудированный, тонких манер, вкус повёрнут к изящному, комфорту и т. д. Моя жена, по-моему, как раз всё это обожает и стремится к роскоши. Но муж ей попался, увы, неудачник…
Я не знаю, почему не пришла Катя? Хотя она говорила, что с автобусом может задержаться. Нину я встретил полчетвёртого. И когда мы с ней шли по спуску Герцена, я видел, как поднимались два автобуса марки «Икарус» двойка и тройка. Вероятно, в одном из них могла ехать она. Я вернулся на прежнее место к кинотеатру «Пионер» без пяти четыре. Я пошёл по тротуару в самый центр. И когда шёл, мне показалось, что я увидел в проскочившем мимо автобусе девушку в голубенькой шапочке с белыми полосками. Может, я ошибся. Тогда зачем она обещала и не приехала? Я уверен, что у неё найдутся веские для оправдания причины. Но я ей скажу, что нам нечего тогда дурить друг друга, а лучше забыть и не думать, что мы друг для друга существуем. Нет, не моя она судьба, это я чувствую, но  на что-то надеюсь. А ведь мы с ней разные. Неужели надеюсь?
Как и вчера, я гулял бесцельно по проспекту и анализировал свои наблюдения над прохожими, на ходу сочиняя разные начала к примерным рассказам и т.д.
Встретил из ателье знакомых женщин, они просили достать им мотор и утюг. А где я им возьму? Но я пообещал лишь наполовину, мол, как удастся. Затем я позвонил симпатичной закройщице из ателье. Её зовут Наташа, у неё сказочная фамилия Додонова. Она незамужняя, то есть разведённая. Почему-то я вспомнил её из всех мне симпатичных молодых женщин. Она мне пришла на память, наверно, потому, что в 1978 году перед праздником Победы здесь, на проспекте, она была с другими девушками, которых я тоже знал по другим ателье. Но с ней мы были знакомы ещё раньше, и между нами было нечто лёгкого флирта. Тогда она пригласила меня в свою компанию, взяли вина, закуски. Я с ними провёл всю ночь, читал им свои стихи, они хвалили, и говорили, что я пишу под Есенина, с чем, разумеется, не согласился. Та весна вспоминается с приятной улыбкой. Я тогда ходил по барам и ресторанам с целью познания злачной жизни. Иногда я вспоминаю те вояжи с грустью, а иногда без сожаления. Мне не жаль тех дней, а хотя может, стоит пожалеть, что тогда не занимался полезным делом. Но мне были нужны впечатления, знания жизни, так называемой городской молодёжи. Я и сейчас думаю, что я приобрёл материал для будущих острых произведений.
С Наташей я хотел встретиться, потому что её давно не видел. Но она не могла в этот день, так как к ней приехала сестра. Мы назначили другой день.

Понедельник, 19 ноября 1979 года
Сегодня проснулся вовремя, так как надо было вставать на работу. Ветер на улице и утром не унялся. Днём прояснялось, но снова облака заволакивали небо. Удивительно-радостно смотреть на голубой цвет, когда долго его не видишь.
На работе день прошёл как обычно. Обожаю разговаривать с девушками. Мы обычно говорим  на общие и вечные темы: любовь, счастье, расчёт, деньги, измена, предательство.
В наше время тема взаимоотношений людей приобретает особый характер, потому что жизнь стала сложной, то есть без конца жизнь в развитии, люди становятся культурней и просвещённей, стало модным читать книги и заводить домашние библиотеки.
После работы позвонил Кате. Но ей не было. Тогда решил рискнуть и пойти к ней домой. Её дом стоит рядом с двухэтажным зданием ателье № 6. На мой стук в дверь вышла её младшая сестра Ира.
–– Катин муж пришёл, –– быстро проговорила она шёпотом заговорщическим тоном. По её испуганному виду я догадался, что Ира заранее как будто знала, кто стучит, и поэтому поспешила выйти и предупредить меня.
–– А ему что от неё надо? –– спросил я.
–– Ты не спрашивай. А что ей передать? –– быстро также спросила она.
–– Пока ничего, –– негромко  проговорил я, –– я завтра ей позвоню…
–– Что? –– Ира не услышала, поскольку я начал уходить, не желая встречи с мужем Кати.
–– Я позвоню ей, –– шёпотом быстро повторил я.
–– Ладно!
Вот, чуть было не напоролся на неприятность. Хотя я мужа её не боялся, при сообщении Иры о нём, нисколько не дрогнул. Просто пока с ним необязательно встречаться, так как с Катей отношения не устоялись. Видно, она сама сомневается… И потому я вообще не хотел, чтобы Сергей узнал о наших встречах. Могло и ей достаться от ревнивого мужа, он не раз ей угрожал, если её увидит с кем-нибудь, то не посчитается ни с чем и убьёт обоих. Катя часто называла его зверем. Последний раз он сильно её избил, из-за чего она от него ушла. Вот перечитал прошлые записи и увидел, что, оказывается, я уже писал об этом за одиннадцатое число.
С удивительным чувством я вышел из подъезда её дома и пошёл на остановку. Я себя ощущал приподнято, как герой из любовного романа, который большой любитель до острых ощущений и риска. Я действительно люблю драматические сцены, люблю приключения. Но мне единственно не по душе встречаться с замужними женщинами, которые не ладят с мужьями, и бояться от них уйти. У Кати именно такой случай, а мне её половинчатая позиция не по душе. А ещё мне жалко её мужа за то, что мы с ней его обманываем. Я бы ни за что не стал встречаться с женщиной, которая бы превосходно жила с мужем, но его не любила и искала любовь на стороне. Я же свою женщину…
На этой неделе жена во вторую смену. Значит, я должен забирать сына, что я и сделал, приведя его к ней. Но  она меня встретила равнодушно, даже не поглядела, а Ромку расцеловала.
Из того, что я сейчас буду записывать, станет ясно то, о чём я думал в последнее время. Но особенно вчера и сегодня на работе, после того, как мне не удалось объясниться с Катей.  Выходит, я ни чем не лучше Кати, если поддерживаю отношения с женой и ещё не принял твёрдого решения о разводе. Но ради кого мне это сделать? У Кати детей нет, а у  меня сын, и она об этом знает.
И вот я решил серьёзно поговорить с Леной, предстоял трудный разговор. Ёще, когда ехал в автобусе я мысленно составил план речи, но когда сидел перед ней, а она возилась с сыном и как будто меня не замечала, по крайне мере она делала такой вид. И я тотчас понял, что то, о чём я думал накануне, мне уже так не удастся сказать, поскольку обдуманный строй мыслей был нарушен неподходящим моментом. Короче говоря, я начал так:
–– Лена, нам всё-таки надо окончательно решить вопрос, будем ли мы жить или не будет? А выходит так, будто мы что-то нарочно оттягиваем на потом.
–– А что мы оттягиваем? Я ничего не оттягиваю, –– сказала она ровным голосом и даже с ноткой вызова.
––Ты знаешь, почему мы так скверно жили последнее время? Сказать тебе все причины? Я знаю, что ты мне не веришь, что я чего-нибудь рано или поздно достигну на литературном поприще? Ведь так?
–– Да, ты правильно понимаешь. Я не верю в тебя! Не верю и всё тут! –– тоном убеждения и раздражения и в голосе звучала прямолинейная беспощадная жёсткость.
–– Хорошо! Не верь, но, тем не менее, во мне всё укрепляется вера в мои способности? И даже руководство со мной бы столько не возились, если бы не верило. Об этом мне и Юрка Шидов говорил, и Власов, и Донник. И даже Василий Старцев как-то спросил, печатаюсь ли я? Когда узнал, что нет, он прибавил, мол, уже пора. Конечно, я не заставляю тебя быть моей полной сторонницей моих убеждений, но ты хотя бы как-нибудь проявляй своё участие…
–– Я пыталась проявлять, а ты ко мне пытался? Нет! Ты знаешь, Володя, честное слово, когда я тебя что-нибудь заставляла делать по дому, мне казалось, что я надзирательница: сделай то, принеси это, а сам ты ничего не видел, тебя волновало только своё. И какое может быть участие?
–– Да, мы совершенно чужие люди, вот что я понимаю давно. Ты помнишь, Лена, наш день в Тамбове, когда мы ходили по музеям и выставочным залам картинных галерей, когда просто гуляли по городу?  Я почему-то вспоминаю тот день не без волнения и больше всего. Мне казалось, что мы самые родные и близкие люди на земле, у нас всё едино. А после как гадко жили, демонстрируя гордыни?
–– Но ведь тогда нас не одолевали и не осаждали никакие заботы? ––рассудительно,  с ноткой удивления, проговорила она.
–– Ладно, забудем про заботы! Ну и что, если заботы, так что, выходит, больше не любить друг друга, из-за этого у нас и портятся отношения. Ты хочешь меня сломить? Но, увы, я не из таких ломких. Значит, к этим заботам надо подходить как-то иначе, с учётом моих интересов. Между прочим, у меня может ничего не получиться в литературе только потому, что ты так дурно ко мне относишься и в меня не веришь. И я убеждаюсь, если мы будем  жить, как живём, именно так и может произойти…
–– Я боюсь, Володя, что мы вернёмся к старому…
–– А я думаю, нет! Значит, как-то надо идти друг другу навстречу. Почему, скажи, мы с тобой никогда не обсуждаем никакие семейные вопросы?
–– А зачем, я видела, что ты занят литературой, что тебе ничего не нужно, а зачем делать всё из-под палки? Я и не просила. Не хотел, что же я могла, насильно принуждать…
–– Но ведь, Лена, ты пойми, женщина лучше всякого мужчины разбирается в домашних делах, что и когда надо доставать и т.д. Женщина в семье –– это всё… Она хранительница очага. Она во многом бывает инициативней, если всё, как говорится, по-хорошему идёт в семье. Я имею в виду дружбу супругов, когда жена друг и всегда поддержит в трудную минуту… А то мы этого ничего не делали. Каждый оставался при своих интересах и заботах. А тут ещё ты очень скрытная, и я не знаю, что у тебя на уме, что ты хочешь?
–– Ты правильно говоришь, что хранительница очага. Но ты мужчина. Ты как глава семьи… должен же что-то пробивать для семьи? А скрытна потому, что у  меня такая натура…
–– Квартиру? –– бросил я. –– Ты одну забраковала. Хочешь, чтобы я пошёл в армию на сверхсрочную? На это надо учиться. Командовать я не умею, о чём узнал в школе младших командиров. Не моё это дело. Хотя отслужил достойно.
–– Да, ты знаешь, Володя, скажу откровенно: позавидовала я одной семье…
–– Это какой же? –– просил я не без ревности и желчности.
–– Были мы на празднике у Людиной сотрудницы. Посмотрела на то, как они живут и мне стало обидно за тебя. Ты ведь не хуже можешь всего добиться, вот и  книги читаешь…
–– Ну а дальше?
–– Я не знаю, чья это у них квартира, работает он на электровозостроительном заводе, состоит в месткоме. Малый, видать, такой из себя энергичный… Дома чувствуется, что он хозяин, как-то у них всё получается ладно. Он такой внимательный с женой, такой предупредителен просто любо-дорого посмотреть.
–– Ну и что? При гостях всё можно делать по этикету…
–– Я бы так не сказала!..
–– Значит, ты нашла идеал для себя?
–– Нет, какой там идеал?! Ты ведь тоже малый неплохой. Я не скажу, что у тебя всё отрицательное?! Не скажу! Но нельзя жить только по настроению. Я увлечения не отбираю, не запрещаю. Мало ли кто чем занимается. Но надо семью не забывать. Вспомни, как ты уходил на выходные, мол, меня не троньте, я поехал писать, а вы как хотите тут и живите! А деньги не отдавал? Эти столовые? Мол, вы как хотите, а я и в столовой прокормлюсь…
–– Лена, но ведь и тот парень и другие с квартирами. Они пробивные, а я –– нет. Они хозяева положения. А  кто я, одно недоразумение?! Тебе, выходит, бедной, несчастной, со мной не повезло…
–– Но мать же тебе говорила?!
–– Что она говорила? Будь теперь хозяином? Лена, всё равно дом не мой. Я не могу, не такая натура. Как ты говоришь, вот и у меня такая натура –– не могу и всё тут! Да и брат твой… начнёт выступать, дескать, нашёлся мне тут хозяин!
–– Между прочим, мать хочет дом продавать.
–– Да? Почему?
–– Она говорит, что если с ней что случится, он тебя выгонит из дома. Мать уже советует пробивать квартиру.
–– Я же тебе то же самое говорил –– выгонит запросто и не вздрогнет!
Мы молчали, задумчивые, сын игрался с чайниками. Он любил почему-то такими вещами забавляться.
–– Так что будем делать? –– спросил я, глядя пытливо.
–– Я не знаю! –– она на меня не смотрела.
Это её любимый ответ, который всегда меня выводил из себя. Но на этот раз я был вполне спокоен, понимая какой сейчас наступил важный момент.
–– Тогда что –– развод?
–– Лена посмотрела на меня невесело, она взглянула на сына, и тут ей стало плохо, её затошнило. Ведь она беременна. Ребёнка сохранять не желает, как никогда не хотела иметь больше детей по состоянию здоровья. Позже она призналась, что ещё, когда жили, она ходила на уколы, думала, что ими убьёт начавший развиваться плод. Но это ничего не дало. Я был возмущён её признанием. Незадолго перед моим уходом она мне сказала о своей беременности. Но я отнёсся к этому по-глупому, я ей просто ничего не ответил, потому что знал, в этом  она обвинит меня… Так оно и случилось. Хотя её признание я воспринял ещё в тот раз неудовлетворительно. Хочет ребёнком к себе накрепко привязать? А моим ли? Да, как это ни подло, а такое сомнение шевельнулось в душе. Разве она поздно с работы не приходила? Сколько раз! А её скрытность, её лживость, не причина ли её мести за моё недостойное поведение. Когда я от неё уходил, мне было всё равно, если она даже увлечётся кем-нибудь от отчаяния. И сейчас в душе шевелилась ревность, самое прегладкое чувство, которое убивает любовь.
Итак, до этого раза, ею было сделано четыре аборта. Оставлять она не стала бы и на этот раз. Ну сказал бы я: «Оставляй, вырастим и Ромки будет житься веселей после нас». Но она бы меня ни за что не послушала, несмотря на то, что отлично знает, как она себе вредит. Я помню её упрёки, что я её не берегу. Да, да, я тоже виноват! Сколько у нас было на эту тему разговоров! Иметь второго ребёнка она согласилась бы при условии, если бы была своя квартира. Между прочим, многие семьи только из-за этого воздерживаются иметь больше детей. Врачи ей сказали, что оставлять ребёнка рискованно, потому что она делала уколы и может из-за этого родиться неполноценный ребёнок или калека.
–– Я ничего не могу сказать! –– ответила она, и на её лице изобразилась мучительная гримаса и оно обезобразилось, искривилось. Её тошнило.
–– Ну ладно –– время покажет…
Мы опять молчали, она поднялась и стала перекладывать принесённый закройщиками раскрой на стеллажи со стола. Затем она снова села, подперев рукой подбородок.
–– Лена, я понимаю твоё тяжёлое положение, мне тебя жалко, но ты скажи, тебе было тоскливо всё это время, сколько мы с тобой в разлуке?
–– А тебе? –– переспросила она, с трудом улыбаясь.
–– Да!
–– А мне нет. У меня есть, кому развлекать, –– ответила она той же мучительной улыбкой, показывая на сына взглядом. Ромка услышал и подошёл:
–– Что, мама?
–– Ничего, Ромочка!
–– А меня одиночество чуть не проглотило. За это время я многое понял. И главное то, что мы с тобой никогда не пытались заговорить о том, как важно иметь рядом близкого человека, которому всё бы доверял все свои смысли и секреты… Мы, конечно, это знали. Но  что глубоко уяснил только в одиночестве. Я так это всё прочувствовал, как актёр свою роль, собираясь играть её на сцене.
–– Да, да, –– повторяла жена тем тоном,  который говорит, что она это тоже пережила. –– А я эти дни, вот хочу по улицам и никого не вижу, как слепая, буквально никто не интересует…
Так мы ещё говорили, признавались в том, что пережили в одиночестве и что ещё предстоит испытать. Перед тем, как мне попрощаться с ней и сыном, я подошёл к ней вплотную и положил на плечо руку.
–– Можно тебя поцеловать? –– спросил я.
–– Не нужно, а то я расплачусь!
Некоторое время я выждал. Но мне хотелось её всё-таки поцеловать. Я видел то, как она была чрезвычайно напряжена. И я повернул её к себе лицом, она спрятала глаза. Ромка где-то в углу гремел чайниками. Я её поцеловал в губы, сперва не смело, но когда наши губы сомкнулись, я лихорадочно  начал целовать её. Она ко мне плотно-плотно прижалась, обхватив мою шею руками, и тоже целовала меня, а потом я увидел на её глазах слёзы; она действительно плакала. Мне казалось, успокаивать её пустым делом. Но я ошибался, хотя я мог только догадываться, отчего она заплакала? Видать, я ещё плохо знаю женскую психологию. На этот счёт я не хотел строить догадки. Я поспешил уйти, решив оставить её наедине, мы многое недоговорили. Так как я спешил на свой автобус, если бы я застал Катю без мужа, чтобы было? Состоялся бы этот разговор с женой? Ведь Катя тоже сомневалась насчёт своего беспутного мужа.

Вторник, 20 ноября 1979 года
Погода сырая и пасмурная. Ветер, кажется, утих. Дороги скользкие. Моросит мжичка и холодит руки и лицо.
Сегодня Кате не звонил. После работы отвёл сына к жене домой, так как она была на фабричном собрании. Тёщи во дворе не было. Я его оставил на попечение Наташи, жены моего шурина Валерки Коваля. Он развёлся со своей первой женой Галиной и сошёлся с этой толстушкой, которая моложе его лет на десять и будто бы из-за того, что её матушка обещала купить ему машину. Но обещание три года ждут и ещё подождут. Он не работает, но куда-то ходит почти каждый день. А сейчас, сколько здесь не живу, ничего этого не знаю. Помню лишь, как мне говорила сестра Любаша, как Наташка меня хвалила, а Ленку хулила за её холодный и жёсткий нрав.
Ромка не хотел, чтобы я уходил, но я ему сказал, что поеду к матери на работу и тогда он успокоился.
И опять состоялись тяжёлые вчерашние переговоры. Кажется, дело идёт, говоря фигурально, к миру и сотрудничеству! Из-за этого я не пошёл на занятия в университет. Когда жизнь не складывается, какой может быть университет…
Сегодняшний разговор я не буду передавать диалогом. Основное, что было сказано вчера, уже известно, хотя я записал его не весь. Откровенно говоря, я даже начал привыкать к одиночеству. Но без женщины, её любви, жить невозможно и как я выясняю, ей тоже.
Зато рядом с матерью мне душевно хорошо. Мы говорим много обо всём понемногу. Если бы у меня была жена душевная, как мать, как бы я был счастлив, с кем бы я мог говорить по душам, с кем поговорил бы, и стало бы тотчас легче на душе. Замечательно, когда в лице матери видишь настоящего  друга. Но моя жена не такая, хотя с ней нахожу другое утешение  –– это в любви, что и произошло между нами на неудобном ложе. А ведь правда состоит не в том, какой я подлый приспособленец, а в том, если бы с Катей произошло бы это, что и с женой, то я бы с ней не переспал бы. Вот в чём горькая правда…
Когда приехал домой, я сразу лёг спать, очень уж сильно устал за последние дни.

Среда, 21 ноября 1979 года
Сегодня слегка спускался дождик. И, наверно, после стало теплее.
После работы с сыном через дорогу, аллею, посреди проспекта Ермака, и ещё через вторую проезжую часть и в ателье «Силуэт».
До приезда к жене, звонил в столовую с посёлка Октябрьского Кате. Но её не было на работе. Где же? И приходит догадка: не избил ли её в тот день муж Сергей, когда я приезжал к ней? Домой я не стал заходить, мне её надо обязательно увидеть…
С Леной вопрос о примирении остался нерешённым. Мы сегодня почти не касались его. У неё одна забота: как избавиться от плода. Она мне сказала такую новость. Оказывается, Наталья наговорила тёще о том, вроде бы вчера я приходил мириться. И попросил её и Валерку, чтобы они переговорили с Леной насчёт того, что она вроде бы не хочет, чтобы мы сошлись. Какая, однако, фантазёрка и врунья!  А мне она говорила, что они с Валеркой разговаривали с Леной, почему мы не живём, что мы просто валяем дурака, и лучше бы сходились без всяких раздумий. Я спросил у Лены: был ли у них такой разговор? И как, оказалось, ни о чём подобном они не говорили, непонятно, зачем Наталье было так складно врать? Может, она хотела из добрых побуждений расположить меня к откровенному общению и что-то, таким образом, у меня выпытать? Из этого я вывел, что эта женщина обыкновенная выдумщица. К явному злу она не склонна и у неё не было и мысли, чтобы мы с Леной разошлись. А тогда почему у тёщи появились опасения на тот счёт, будто бы Валерка может выгнать Лену из дому. Но этого не произойдёт при жизни матери…

Четверг, 22 ноября 1979 года
Изменений в погоде пока нет никаких.
Сегодня я привёз сына к жене на работу и, побыв с ними немного, поговорили о чём, собственно, нечего писать, и я уехал домой…
Кате не звонил. Я о ней не вспоминал.
В последние дни приболела мать. Это меня тревожит превыше всего. У неё недомогание, крадётся, наверно простуда, советовал принимать витамины «Декамевид». И обещал ей привезти.
Вечером ничего не делала. Лёг на диван и смотрел телевизор и не заметил, как заснул.

Пятница, 23 ноября 1979 года
Сегодня подул северный ветер. Что-то принесёт он с собой? А пока также хмарно. Я уже привык к сельской жизни, а всё равно в город тянет. К тому, где вырос, нечего привыкать. Просто на время отвыкаешь. Постоянно в городе я живу с марта 1975 года. Но были ещё два момента, когда стоял на квартире, о чём в дневниках в своём месте написано.
Сегодня спорил с одной женщиной из ателье о жизни, а точнее, о деньгах, о том, как и кто,  зарабатывает: кто своим трудом добывает, а кто их достаёт лёгким способом. И при этом бескорыстная общественная активность присуща только людям с совестью. Мы также говорили о счастье, о любви… Она признала себя побеждённой. Обо мне она сказала: «С тобой спорить трудно, ты шпаришь, как по книге. Я знаю, как это бывает в жизни, а  ты –– по книгам.
Мы долго спорили. Можно было бы записать наш диалог, который я хорошо запомнил. Но тема, на которую мы вели спор, мной уже не раз в дневнике поднималась. Я писал о мещанстве, хапугах, ловкачах, ворах, мздоимцах, частных предпринимателях и поэтому, если я вновь повторю то, что для меня  стало избытым, в данном случае я считаю, эта запись будет как бы лишняя. И она потеряла живой интерес. Только одно скажу: я убедился, что нужно людям, чего они хотят и к чему стремятся, как понимают смысл жизни и мне большего пока не надо. Последнее в своём большинстве они понимают как стремление к благам и потреблению их. Я убедился, что никогда не переведутся любители легко наживаться, не прилагая к этому труда. Впрочем, в этом вопросе я никогда не переубеждался.
Со вчерашнего дня наблюдаю за собой странную нервозность, иногда очень сильно раздражаюсь. Особенно это происходило сегодня, когда спорил с той самой женщиной из восьмого ателье посёлка Донского Любовью Анохиной. Это имя я назвал в дневнике в первый раз.
Об этом хочется писать крупными буквами: люди, берегите друг друга! Ко всем относитесь бережно, уважительно, как можно меньше злобы, зависти, будьте взаимовнимательны и т.д.
Почему люди не хотят быть взаимодобрыми ко всем? Почему многие проникнуты пессимизмом? Мне скажут: как ты наивен, да потому, что кругом нет справедливости. А может, действительно это так? Хорошо только может быть в кино, в книге, там над злом торжествует справедливое возмездие, тогда как в жизни ты никому не нужен, забота партии о человеке труда мнимая. На предприятиях требуют исключительно только выполнение плана и не поинтересуются, а как живёт труженик, всё ли у него есть. Увы! У нас  привыкли рассуждать так: если развитый социализм, то человек обеспечен жильём, курортной путёвкой, дети определены в детсад и т. д. Но все ли имеют квартиры? Далеко не все! Многие ютятся в бараках и общежитиях. А такие, как я, вообще ничего не имеют и начальник не спросит, как и где ты живёшь? Ему нужен план, а ты оставайся со своими проблемами. Если выпишет премию, то это уже хорошо…
Чувствую, как во мне заговорил мой новый герой ещё не написанного рассказа, а может даже и производственного романа. Ведь таким языком как «шабаш», «план», «премия», «это только в кино да в книгах всё хорошо», я не изъясняюсь. Подобные разговоры я не раз слышал и сколько упрёков, осуждений я слышал в адрес администраций. И много они и справедливо прозвучали на верной народной ноте.
Я вижу причины недовольства некоторой части рабочих. Но в нашей литературе это недовольство не приветствуется. Там есть конфликт, но он успешно преодолевается, там положительными примерами воспитывают сознательность, там и такие отрицательные явления, как спекуляция, приписки, очковтирательство, взяточничество изживаются борьбой положительных героев. Но в жизни они благополучно продолжают существовать.
Сегодня также привёл сына к ней и вскоре уехал домой. Жена невесёлая. Ей предстоит идти в больницу… Впереди для нас ничего неизвестно. Я не знаю, что мы будем с ней делать? О Кате я перестал уже думать совсем, на проспекте в эти дни не появляюсь. А что болтаться, всё ясно, там одно и то же бродит тщеславие, амбиция, мысли о карьере, расчёте, сделке и т.д. и т.п.
С работы еду домой. Нельзя сказать, что я живу сейчас неопределённо. Я работаю, встречаюсь с коллегами, общаюсь со швеями, молодыми портнихами, много говорим, что доказывает упомянутый мною спор вначале…
Когда шли по улице из садика с сыном Ромкой, я встретил Таню Лазареву. Её я не видел очень давно, даже уже не помню, с какого времени она не ходит на занятия в редакцию. Нежданной встречи оба были рады. Минут пятнадцать говорили, конечно, только о литературе и о собственном творчестве... Она ничего не пишет ни стихи, ни рассказы. Хотя как-то признавалась, что хочет себя пробовать серьёзно в прозе. Говорит, что нет стимула к творчеству. Я уже писал о ней и о её стихах, что они у неё, на мой взгляд, прекрасны. Я ей посоветовал ехать в Ростов и там связаться с Еленой Нестеровой. Таня её знает, видела и ей показывала свои стихи. Нестерова отнеслась с симпатией к её стихам. И я не знаю, почему она боится? Ведь надо бороться за себя и добиваться признания, чтобы на неё серьёзно обратили внимание. Ведь Таня способная. Если бы сын не тянул меня за руку, то мы бы, наверно, ещё долго разговаривали, всё-таки нам есть о чём общаться. Да и давно не виделись. Она обещала прийти на следующее занятие, которое состоится в следующий четверг. Оказывается, её давно не было потому, что она была в отпуске и куда-то уезжала отдыхать. А потом работала, и времени не было оторваться от дела.
Тем не менее, я чувствую, она умышленно не хочет посещать литобъединение. Я сказал ей, что на последнем было скучно, и она обрадовано сказала, что как хорошо, что не пошла. А ведь чтобы было не скучно, зависит исключительно ото всех участников. Я ей также сообщил, что недавно в городской газете были напечатаны детские стихи Ивана Донника. Тане они не понравились, несмотря на то, что они даже детские. У Донника в поэзии есть постоянная раз и навсегда какая-то идеологическая заданность. Нет таких стихов, о чём бы переживала душа, они не трогают струны души. Пожалуй, я увлёкся…
Достал повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Как бы он ни писал, но я почему-то его не могу терпеть. Повесть читаю бегло, не углубляюсь в содержание. Он показывает жизнь одного дня Шухова И.Д. в лагере, какие выпали трудности на его долю. Честное слово, иногда я сочувствовал герою за его душевные муки, а иногда –– нет, озлоблялся. Я нахожу, что за повестью стоит ярая злоба не только на свою судьбу автора, но и явное желание показать все недостатки в обществе… Действительно, у нас не всё благополучно… Хотя я ничего больше о ней не скажу. Это не за чем…
Вечером был у брата Николая. Видел Петра К.
Завтра у нас рабочая суббота.
Ещё есть время почитать «Милого друга». Очень нравится мне этот роман, который касается вечных вопросов жизни и смерти Я его читаю этак не спеша. А торопиться, тем не менее, надо, так как я не люблю и не могу долго держать чужие книги.

Суббота, 24 ноября 1979 года
Заметно похолодало. В городе совершенно высох асфальт. Но всё равно день серый. Дует холодный ветер. На работе, как на работе. в конце дня позвонил жене. Она собиралась уходить домой. я попросил подождать меня, пока я приеду с посёлка Октябрьского. Когда проходил мимом дома Кати, я вспомнил, что сегодня услышал о ней. Муж приходил уговаривать сойтись, как я и думал, но Катя не согласилась. Они жили на квартире, а так как  квартира пустовала, хозяева решили пустить новых квартирантов. Сергей, её муж, перевёз Катину  мебель к себе домой. Других подробностей я пока не слыхал. Катю я не видел с прошлой недели. Сегодня хотел позвонить, но передумал. Интересно знать, думает ли она обо мне? Впрочем, чего гадать, когда я вновь сближаюсь с женой. Но мы встречаемся и расстаёмся очень холодно. Ей откровенно не до меня, ведь она в положении… Бедный ещё не родившийся ребёнок и там страдает, как в испытательной камере. Разве ей его не жалко, разве она не чувствует каково ему после тех убийственных уколов?
Я не знаю, какие у меня к ней чувства? Сегодня, когда я приехал. Она хоть и ждала меня, но, видать была мне совсем не рада. Я привёз ей яблок и орехов. Она равнодушно приняла их и при этом болезненно кривилась, потому что ей было мучительно дурно. Мы вышли из ателье, и пошли по проспекту Ермака к Вознесенскому кафедральному собору. В понедельник ей ложиться в больницу. Я знаю как она переживает и всегда удивлялся, что она не делится со мной своими мыслями. А порой как хочется откровенно её приласкать, пожалеть и успокоить. Но она обходится без этого. Может быть, нам не хватает интимных бесед? Что у неё на душе, о чём она думает? Мы шагали молча по бульвару и мне от этого было не по себе. Я знаю, что мы живём эмоционально зажато, стесняясь чувствительности. Разве при таком холодном отношении к душам друг друга можно быть счастливым? Между нами давно пролегла непреодолимая пустота. Может, это только сейчас так? Хотя разве мы живём эмоционально насыщенной жизнью? Трудно начинать всё сначала. Выходит, мы эмоционально-ущербные люди… И этого барьера нам никогда не преодолеть…
Возле собора мы сели на четвёртый номер автобуса и поехали. Я ей сказал, что сойду возле гостиницы «Южная». Она молча кивнула. И я вышел из автобуса и почему-то не хотел смотреть на неё, потому что её лицо было мрачное и мне было бы неловко встретиться с её отсутствующим взглядом, в котором отражались предстоящие муки в больнице.
В эту минуту к тому же я помнил о её упрёке, что я не берёг её, что не заботился о её здоровье. И вспомнив это, я испытывал глубокое чувство вины перед ней. И даже в последний момент я сам невольно не ожидал, как осторожно, как вор, посмотрел на неё. Она сидела возле окна. Конечно, мой взгляд был послан ей на прощанье, и она уловила его и слабо кивнула, мол, ступай, ты всё равно ничем не поможешь унять мои страдания, я как-нибудь сама поборюсь со страхом.
Я знал, как на подобные вещи она смотрела строго рационально… После того, как её автобус тронулся и покатил дальше, я пошагал своей дорогой и испытывал свободу. И понимал, что такое чувство освобождения присуще только индивидуалистам, каким я, наверно, и являлся.
А дома я приходил к поразившим меня размышлениям: вот пока дивы родители. Они о нас заботятся. Я прихожу с работы, обед сготовлен; в доме тепло, чисто и уютно; мать занимается небольшим хозяйством на дворе, она содержит корову, кур, уток.  Ей этим хочется заниматься не потому, что ей это нравится, просто она привыкла к такому образу существования, без чего не мыслит своей жизни. А я никогда не привыкну, потому что к хозяйству у меня не лежит душа, не потому, что я к нему не приучился, просто у меня своё «литературное хозяйство», без которого для меня нет иного смысла жизни. А ведь в селе не проживёшь без своего надворного хозяйство, да и кормиться надо. Что же я тогда буду делать, когда останусь один? Конечно, как хочется думать, что я обязательно как-нибудь приловчусь к сельской жизни. Может, я так рассуждаю потому, что ещё не приходилось, как следует, жить одному. Ведь в столовую каждый день не находишься за сто сорок рублей месячного оклада и плюс премиальными. Надо думать о будущем. Пять лет я прожил женатым и серьёзно, как сейчас, мне не приходилось об этом задумываться.
Конечно, ужасна мысль о том, что рано или поздно не станет родителей. Ведь когда они с тобой, тебе кажется, что они стоят перед тобой, и на них ты полностью надеешься и полагаешь, что так будет всегда…
Вечером мы с сестрой Любашей смотрели по телевизору «Анну Каренину». Во время фильма я отвлекался  от событий на экране и сравнивал переживания Анны и переживания жены Елены. Я сравнивал её поведение… Так же думал в этом отношении и о себе…
Роман Льва Толстого мне нравится больше фильма. Хотя превосходно играет Анну Татьяна Самойлова, а Вронского –– Лановой…

Воскресенье, 25 ноября 1979 года
Вчера, как всегда, лёг спать поздно. А сегодня пробудился в одиннадцатом часу утра. И не медля, принялся стирать своё бельё. Я уже привык всё делать сам.
Погода на дворе серая, сырая, воздух мутен, как при тумане. Сегодня я буду дома, надо во что бы то ни стало дочитать роман «Милый друг». Я торопливо, как всегда делаю эту запись, и спешу высказать некоторые выводы относительно жизни, то есть, касаясь только жены и мужа. Я пришёл к убеждению, что цветы надо уметь дарить женщинам не только в знак любви, но и своего поступка. Пусть женщина чем-то не нравится, а ты всё равно приноси ей цветы… Нужно прививать тонкие манеры своему поведению. По-моему, надо всегда оставаться самим собой, а дурные выходки, даже при женщине склонной к лёгкому поведению, нет необходимости выставлять напоказ. Всё надо делать предусмотрительно, думая наперёд, чем твоя выходка может обернуться для близкого человека или пусть это будет даже совсем постороннее лицо.
Кстати, постороннее лицо, которое не знает твоих дурных черт, может счесать твою выходку в дурную сторону, вообще, как о человеке.
К своей жене я много-много раз был несправедлив. Действительно, надо уметь скрывать своё дурное настроение. В таких случаях ты научишься сдерживать себя в более резких случаях. И жена сто раз права, когда говорит обо мне, что я живу по настроению. Я буду себя перевоспитывать, что делать всегда не поздно и что всегда надо бы делать постоянно и вовремя. Но об этом я часто забываю. Жена моя по натуре очень деликатная, выдержанная женщина. Иногда я её не понимал. кате много не хватает того, чем может похвастаться жена, то есть культуры и лоска. Если бы  лена была одинаково деликатна и проста, то совсем я бы смотрел на неё, как на идеальную женщину. С виду она вроде бы и простая, но это только видимость мнимой простоты. А на самом деле она чрезмерно гордая, заносчивая с «ты» переходит на сухое «вы» в тех случаях, если чем-то недовольна. Тогда и тон звучал официальный, сухой, без эмоциональной окрашенности. Эта её особенность меня всегда раздражала...
Браво! Роман «Милый друг» прочитан. Великолепная вещь! Эта книга самая лучшая у Мопассана. Сейчас уже ровно полночь. Я же «Милого друга»  прочитал значительно раньше того времени, как пишу эту запись. На дворе тёмная, туманная, сырая ноябрьская ночь. Слышно даже как с деревьев с воздушным шумом срываются капли. Я ложусь спать. День прошёл блестяще. Я выполнил кучу дел. Устроил себе баню, дочитал роман с великим наслаждением и теперь ложусь спать с исполненным долгом. Настроение хорошее, несмотря  на то, что погода скверная: мокрая земля блестит под жёлтым облаком фонаря на столбе.
Мне кажется последние записи, особенно с начала этого месяца. могут  послужить материалом к моему задуманному роману. Нет, скорее всего, к повести. Хотя я не полностью уверен, что могу их использовать.
Ухожу спать в свой угол и не сразу засыпаю, и начинается бессонница?..

Понедельник, 26 ноября 1979 года
Опять резко похолодало. Туман разошёлся. Ветер обсушил землю.
Опять наступила рабочая неделя…
От Катиной своячки по мужу я услышал поразившую меня весть. Вроде бы Сергей перешёл жить к ней и перевёз всю ей мебель, которая оставалась на снимаемой ими квартире… Если это правда, хотя оснований для сомнений не должно быть, о Кате я стал того мнения, что она хорошенькая пустозвонка. Я помню её слова: «У меня нет теперь мужа». Я буду рад за неё, если жизнь у неё наладится и станет, говоря фигурально, на счастливые рельсы. Но я почему-то в это упорно не верю. Сергей, хотя и красивый мужчина, но он совсем не тот человек, который бы мог здраво мыслить. Его портрет такой: среднего роста, не худой и не полный, даже подтянут, с модной стрижкой тёмно-русых волос, с сосредоточенным сухощавым лицом и грустными глазами. На нём было серое демисезонное пальто. О таких говорят: романтик, гуляка и мот. Да, мне его стало жалко. К сожалению, Катя не с волевым характером. Может, она правда боится его смертельных угроз? Но она мне также рассказывала, как он унизительно  ползал у её ног после того, как он сильно её избил. Отец Кати даже хотел заявить в милицию. Но  она  в страхе его удержала от этого шага. Выходит, жалость её губит; она всегда жалеет мужа, который после очередного скандала приходит с натуральными слезами просить у неё прощения. И это так всегда происходило за четыре года их жизни. Любопытно, страсть интересно взглянуть на сцену примирения, его клятв, обещаний больше не пить…
Сейчас уже полночь. Слышу, как отчаянно деревьями шумит ветер, на улице холодно, предчувствие наступления первого за позднюю осень серьёзного мороза.
Вечером читал новеллы Мопассана и я, кажется, понимаю всё яснее, что писать надо так, как это происходит в жизни, то есть всё протекает естественно, не наигранно. Кроме рассуждений автора, в произведении должны присутствовать детали, которые разъясняли бы основную мысль. И совокупность таких деталей и составляет в целом завершённое произведение. Если раньше я изливал свою душу, не зная меры, поскольку не знал, что далеко не все излияния чувств есть  умение таланта выражать на бумаге чувства. А что же тогда должно считать художественным постижением действительности, разве только посредством мысли и идеи, то есть полное, а не частичное воплощение конкретного замысла от «А» до «Я»? У Мопассана очень многому можно и нужно поучиться, прежде всего, ясности языка, краткости и т.д.
Верно, воплощённая идея придаёт содержанию точную форму и стиль выразить её. А без постоянного поиска не будет сопутствовать удача. Я прихожу к новым вехам понимания построения образа или системы образов, и начинаю пока ещё только чуть-чуть правильно мыслить. Теперь мне некогда писать, поскольку нет времени, так как уже поздно, а завтра на работу.
Надо бы не забыть те чувства, которые я сегодня наблюдал за собой при посещении больницы. Я ходил проведать жену и узнать результат операции. Кроме того, что я волновался, я пока промолчу… А когда придёт время написания рассказа, тогда в нём всё и выражу.
Последние дни я не думал о своём творчестве. И вот сейчас подумал: как я живу? Кажется, обыкновенно и обыденными заботами и делами. Но со мной что-то происходит необычное, и я не отчётливо не пойму, что же именно? Сегодня думал о том, как мне стали ясными мои ошибки прошлых лет и в творчестве, и в жизни. Роман «Милый друг» также немного повлиял на мой образ мыслей и на манеры держаться. Хотя этого влияния хватит ненадолго. Вместо него во мне укрепится лишь его идейное понимание. Быть может, некоторые кто его читал, восхищались изворотливостью Дюруа? Но я нисколько! Меркантильный типичный подонок. Когда я его читал, то мне вспоминались романы Бальзака. «Милый друг» поражает своей художественной объективностью, интересным ходом событий, разоблачающие корыстные устремления представителей буржуазного мира. Описание обстановки, пейзажа меня поразили. Мопассан на изображение этого большой  мастер слова. Его языком, хотя и переводным, поражаешься и думаешь, что и оригинал такой же богатый своими  цветимыми и звуковыми оттенками.

Вторник, 27 ноября 1979 года
Сегодня было ясное утро. Кажется, распогодилось надолго. На работу я не попал. Когда я встал, то обнаружил, что из носа пошла кровь. Меня это обстоятельство сильно обеспокоило. Появилась слабость, я боялся даже выйти за двор. Пришлось раздеться и лечь в постель. Наш врач, Тамара Фёдоровна, сейчас принимает почему-то только вечером, а с утра она бывает в хуторе Большой Мишкин. Там, оказывается, некому работать. Я заснул и проснулся в три часа дня. Недавно  пришёл из медпункта. Смерил там артериальное давление, которое, чего я не ожидал, даже было пониженное. Но вроде бы чувствовал себя нормально. К своему недугу я привык и уже так не переживаю, как это было в первые месяцы с весны этого года.
Но сегодня у фельдшера Тамары Фёдоровны взял справку для доказательства того, почему я сегодня не был на работе.
К вечеру небо опять стало пасмурное. Дует, хотя и холодный, но умеренный ветер. Грязи пока нет. Дороги хорошо укатаны, и они блестят, как асфальт.
Сейчас испытываю ностальгическое настроение. Тоска изводит душу, в голове звучит  музыка  песни «Подберу музыку», которую поёт Як Йола. Это состояние нельзя объяснить словами, таких слов просто нет. О повести «Воровка» я подумал так, что эта вещь у меня самая ничтожная своим нерешительным героем. Хотя меня никак не удовлетворяет всё мной написанное. И я думаю о своей заветной мечте написать изумительную вещь. Но беспомощность меня выводит из себя. Неужели я не способен написать хорошее произведение, чтобы оно было совершенным, и я бы тогда остался им вполне довольным и больше бы никогда после него не взялся за перо?!
Опять время подходит к полночи. Читал новеллы Мопассана. На улице снова потемнело, идёт мелкий-мелкий, как пыль, дождик. Под нашим фонарём всё блестит: и деревья, и край дороги, и земля, и крыши домов, и забор.
Что такое жизнь? Это пьянство отца, огорчения матери по этому поводу, это моя тоска по близкому мне и дорогому идеалу воспоминаний о мечте, о единственной любви? Жизнь неумолима, не уловимы наши желания и капризные прихоти, они непостоянны. Я не знаю, что мне надо от жизни, потому я и боюсь над её вечной разгадкой.
Мне кажется, что нынешняя осень длится большего положенного срока. Почти весь месяц стоит тёплая погода.
Сегодня сравнялся месяц, как я ушёл от жены. И не знаю, сойдёмся ли мы когда вновь? Её семейные планы не сбились, мои –– тоже. И, наверно, никогда не сбудутся…
Как горько смотреть на старение не только близких людей… Горько сознавать то, что ничего не вернёшь, из того, что  в жизни всё даётся одни раз, что не вернёшь ни детства, ни юности и вот скоро уйдёт молодость и после всего этого, кажется, в жизни ничего не было.
Почему я не хочу, чтобы рядом был отец? Я пишу, а он ходит по комнате после похмелья и бурчит, что я жгу свет. Этим он меня раздражает. Всё-таки здравая мысль побеждает желчность. Пусть ходит отец, какой бы он ни был и кошка трётся о ногу, и пусть свет горит, пусть даже жужжит не уснувшая на зиму муха. Пусть всё будет и как в песне поётся: «Пусть всегда буду я!» Потому что всё в жизни происходит один раз.

Среда, 28 ноября 1979 года
Сегодня я пошёл на работу. Утром над полями и степью кружат стаями вороны, как вестники худого. Небо серое и неподвижное, было не холодно и не тепло, и не осень, и не зима. После работы увидел жену. Мы почти не разговаривали. Я только спросил, как она себя чувствует, как сын? Она ответила, что ничего, у Ромы всё хорошо. Видя, что не могу с ней идти, я скоро ушёл по своим делам…
По пути завернул в редакцию городской газеты. В кабинете увидел на привычном месте за двумя вместе сдвинутыми столами Игоря Викторовича Власова. За вторым обычно сидит В.В.Старцев. Но сегодня его не было. 
Власов. увидев меня, сразу сказал, что прочитал мой рассказ «Собака Галка»
–– Это вас лучший рассказ, –– похвалил он. –– Неплохо написан, и люди хорошо показаны, и собака, и отец, правда, стиль немного коряв, вам надо работать над ним старательно. Есть хорошо не мотивированные поступки собаки и отца, –– как бы он не хвалил, всё-таки в последних замечаниях Власов прав.
Его сообщение о рассказе меня, конечно, отчасти обрадовало, отчасти огорчило, что не совсем верно он понял идею рассказа.
Вечером дома по телевизору смотрел третью серию фильм «Подпольный обком сражается».
На сегодня писать больше нечего.

Четверг, 29 ноября 1979 года
После работы зашёл в «Силуэт». Сегодня жена держалась вообще холодно, еле взглянула на меня. Мне казалось, что она не хочет меня видеть. Конечно, ещё вчера я справлялся о её здоровье. Она и сегодня говорила, что всё хорошо. Ну слава богу. Сегодня я у неё  задержался…
Ни о ком больше так не думаю, как только о своей семье. С Катей, наверно, всё кончено. Я её давно не видел. И, наверное, это к лучшему.
С Леной мы шли с сыном и молчали и очень безразлично расстались, даже не попрощались. Что-то у нас идёт не так. Имеется какая-то причина её не странному, а отчуждённому поведению… Я только могу догадываться. Если весь месяц у меня были отношения с молодыми женщинами, могло ли у ней быть то же самое. и аборт она слала не от меня. А тот, с кем она согрешила, не принял её «подарок»? Не потому ли она вся такая чужая? Выходит, недаром написан рассказ «Тайна женщины»? Куда могут завести такие догадки? Но в этом и кроется вся загадка жизни и отношений мужчины и женщины.
Мне надо было идти на литобъединение, а настроения не было. Я зашёл в редакцию, чтобы забрать рассказ. Но Власов его не нашёл. Потом он сказал, что дал его прочитать В.В. Старцеву –– редактору многотиражной газеты НЭВЗа «Вперёд». Тогда я сказал Власову, что зайду в понедельник и что на занятии присутствовать не могу. Власов меня отпустил. Вот, оказывается, я не могу держать слово. Я как-то писал, что больше не буду давать читать свои рассказы работникам редакции…
Когда я вышел на улицу и пошёл по тротуару, освещённому яркими разноцветными рекламами и неоновыми фонарями на столбах по проспекту, я посмотрел на серое небо, оно мне показалось мягким, как бархат, которое так бережно натянулось и нежно оттенялось тёмным ласковым бархатом. И разостлалось огнями проспекта, и чётко отображались линии архитектуры и конфигурации домов. Я чувствовал особую уютность этого вечера и понимал значение света и тени в нашей жизни…
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, мне ходил без конца по проспекту и вникал в смысл каждого дома, каждого строения и всматривался в лица прохожих девушек и женщин и отгадывал, какой бы тип мне подошёл? Как хорошо, что человек что-то чувствует и хорошо, когда сознаёт то, что живёт не зря.

Пятница, 30 ноября 1979 года
Вот и пролетел ноябрь. Дует немилосердно ветер. Небо беспрерывно меняет покров… Немного холодно. После работы зашёл к жене и когда узнал, что сын сегодня не в садике, я пригласил её в кино. На улице шёл снег, ещё несильный. Мы пошли в «Победу» на американскую кинокомедию «Забавные приключения Дина и Джейсы». Посмеялись от души, развеяли, согнали со своих лиц сумрачную задумчивость.
После киносеанса мы обнаружили, что на улице лежит слой мокрого снега, но снег всё валил и валил крученный, хлёсткий на ветру и бил хлопьями по щекам и холодил их. Моя чёрная шуба побелела враз. Представляю, что творилось в степи, наверно, там кружил столбом снежный ураган. Такая погода меня почему-то развлекает, и я как полоумный веселюсь.
А на остановке я сказал Лене, что поеду с ней. Я полагал, что этим её обрадую и узнаю заодно, не причина ли её холодности и равнодушие наше с ней неопределённое положение?
–– Ты не возражаешь? –– спросил я.
–– В качестве кого ты поедешь? Гостя?
–– Может быть…
Конечно, у нас был разговор о том, будем ли мы мириться? Я выразил полное желание вновь сойтись, хорошо понимая, что наши враждебные прежние отношения возобновятся. Хотя в душе жила надежда о том, что месяц разлуки для нас не прошёл даром; мы  учли свои ошибки и больше не будем их повторять.
Когда приехали, тёща как будто ждала моё появление и заранее заготовила фразу:
–– Что, снег пошёл, надоело по степи ходить?
–– Нисколько, –– тотчас ответил я.
–– Тогда зачем пришёл? –– грубо спросила она, с холодным блеском карих глаз.
–– В гости, проведать сына.
–– И надолго так?
–– Посмотрим…
–– А что смотреть?
Я промолчал, а тёща, сутуля спину, ушла в кухню, пристроенную к дому с покатой крышей.
Этот диалог на меня подействовал удручающе. Я хотел развернуться и уйти и больше тут не появляться.
Мы остались с Леной и выясняли окончательно наши отношения. Я говорил ей, что без литературы не смогу полноценно жить, ведь жена не хотела, чтобы я продолжал свои занятия. Хотя она выражала надежду на то, что полностью не отбирает у меня моё увлечение, но чтобы не забывал о семье.
–– Но только будет от этого польза?
–– Ведь заниматься литературным творчеством как хобби не увлекаются. Для того, чтобы добиться успеха, необходимо заниматься неустанно. Это такой же труд, как и всякий другой. Главное необходимо терпение, –– разъяснял я, пытаясь её убедить. Хотя я проговаривал надоевшие фразы, которые уже набили оскомину.
–– А ты уверен в этом?
–– Могу сказать –– уверен!
Мы так обменивались фразами долго и опять вспоминали то, как мы жили в полном охлаждении и безразличии. Лена опасается, что всё останется по-старому: я ей предложил условие, что буду один день ездить к матери писать. Но с моими планами она не согласилась.
–– Ты опять забудешь о семье.
Я думал в это время о нелёгкой и невидной доле литератора. У него всегда одни препятствия на пути. Но легче тогда, когда есть надёжный помощник –– жена.
–– Лена, я понимаю тебя, ты, конечно, хотела бы помогать мне, но у тебя из этого ничего не получается.
–– Я с тобой согласна. Ты знаешь, что от тебя требуется делать, а я не знаю. Если бы я вращалась в твоих кругах, то это совсем было бы другое дело.
Неужели я  это запрещал ей? Да если бы она захотела сама! А у неё нет постоянного интереса к литературе, потому что её стихия –– выкройки и лекала. В свою работу она погружается самозабвенно. Это подтверждает истину, что каждому необходимо своё. И это тот закон, который говорит, у каждого свои склонности и потребности ума и души.
Прожитый месяц в одиночестве мне показал, что без семьи жить человеку трудно и об этом я ей признавался прямо. Я высказывал желание быть свободным и ни от кого не зависимым, она не соглашалась со мной и я приходил к вывод, что литература действительно создаётся в одиночестве Понятно ли ей то,  что без личного благополучия мне работается менее счастливо. У каждого человека должен быть рядом идти рука об руку надёжный дорогой человек, С такими человеком легче бороться с трудностями; он поможет, поддержит, будет вселять уверенность в успех и т. д. В конце концов с таким человеком не чувствуешь это странное ощущение одиночества во всей Вселенной. Да, человек должен слышать родной, верный голос жены-друга.
Я ей прямо говорил, что мне нетрудно создать вторую семью, но на этот раз я бы был осмотрительней в выборе подруги. Я бы избрал такого человека, чтобы наши интересы и стремления совпадали.
–– А что же тебе мешает? –– спросила жена саркастически, не без упрёка.
–– Это вопрос сложный, –– не тут же заговорил я. –– Иногда мне кажется, что я не могу без тебя, без сына, жить так, как хочется. Иногда ясно вижу, что мы с тобой чужие во всех отношениях. А иногда, не могу представить своей жизни без вас. Когда я думаю о новой семье, мне, кажется, я никогда не сумею привыкнуть ко второй. Мне хотелось ей сказать, что я сверяю действия других женщин и не вижу в них того, что мне нравится в ней.
–– Видишь, какая разница, –– начала она, выслушав меня. ––А у меня нет гарантии, что мне удастся создать вторую семью. Всё-таки мне обидно то, что я не могу быть тебе полезной…–– призналась она впервые.
Оставаясь у жены, мне думалось, я делаю непростительную ошибку. Просто я опасался повторения того, отчего я в октябре уходил от неё.
Ночью жена спрашивала, прижимаясь ко мне нежным горячим телом.
–– Ты меня любишь?
–– Да, –– шептал я не сразу. Мне казалось, действительно, что это так…
Мы долго не засыпали и говорили о том, что каждый пережил в одиночестве. Я не знаю, было ли это возвращение к жене, которая обдумала своё прежнее поведение и больше не станет повторять ошибок. И краем сознания между тем я думал: могла ли она кем-то увлекаться, как делал это я? Но этот сугубо щекотливый вопрос я не пытался ей задавать, опасаясь от неё услышать встречный вопрос о том же.

Суббота, 1 декабря 1979 года
Снег, который вчера принёс столько восторгов и радости, что с приходом зимы он вовремя успел упасть, сегодня растаял, и от него остались лишь редкие белые пятна на земле и асфальте. На дворе было тепло, небо выглядело пятнистым, где-то оно было чёрное, а где-то серое, а где-то белое и даже во многих местах  открывались голубые пространства На душе ни одного нового чувства, погода пока без изменений.
Я проснулся с мыслью, о доме матери. Она могла волноваться, ведь я не предупредил о том, что могу остаться в городе. Поехал не сразу, сначала помог жене убрать в доме, вычистил пылесосом ковры, помыл полы. Жена пригласила завтракать, на это я ей сказал:
–– Мне кажется, я совершу наглость.
–– Ты совершишь в том случае если уйдёшь и не придёшь, ––  рассудила жена.
За её словами я признал чистую правду. Ей не хотелось, чтобы я уходил, и от этого мне было на душе тяжело. Я уже привык жить у матери, привык к домашней обстановке, а здесь, где когда-то жил и всё уже знал, мне, казалось, чужим и незнакомым. Потом думал, что я делаю? Исправляю ошибку или повторяю?.. И всё-таки мне не хотелось переходить жить к жене. Уезжая к матери, я обещал приехать к жене завтра…
Дома действительно мать волновалась. Она не думала, что я останусь у жены.
–– А я уже всё передумала: ну где он, что случилось, не попал ли в больницу?! –– говорила она взволнованно.
–– Я же тебе говорил, что поддерживал с ней общение на работе, –– успокаивал я мать.
–– И надолго ты хочешь с ней сойтись? Опять будете не ладить? А я к тебе уже привыкла, жду вечером… –– она грустно улыбнулась.
–– Я понимаю, мама… Мне самому нелегко возвращаться к старому. Постараюсь больше не уходить. Хочу верить в лучшее. Надо же решать, как нам дальше быть. И Лена жила неспокойно.
–– Да, я понимаю, но как-нибудь живите в согласии...
–– Буду стараться.
Вечером я приступил писать новую новеллу. Я назвал её пока условно… «Из частной жизни».

Воскресенье, 2 декабря 1979 года
Проснулся в десять часов утра, устроил себе баню. Смотрел телевизор. Ничего не читал. Продолжал писать новеллу, но ещё не кончил. Вечером спал два часа.
Погода пока без изменений. О жене старался не думать. Не знаю, что мне делать. К ней я не хотел ехать только из-за тёщи. Это такой душевный груз, и опять предстоит жить в эмоциональном напряжении. Разве это жизнь!

Понедельник, 3 декабря 1979 года
Начались новые сутки. Идёт третий час ночи. Я ещё не сплою, и даже не хочется. Одолевают тяжелые смутные мысли. Тикает надсадной монотонностью будильник. Рядом лежат три книги. Трилогия М. Горького, «Родники Берендея» М.М. Пришвина, «Честь женщины» Эймы Пенинен –– финской писательницы. Недавно прочитал её рассказ «Арена» об убийстве женщины. Затем начал читать Пришвина повесть «Жень-Шень». У Пришвина хочу учиться описанию природы и тонкому её пониманию. Если заговорил о книгах, то надо сказать, что позавчера дочитал повесть В. Распутина «Деньги для Марии». Теперь я прочитал почти все его крупные произведения. Хотя, можно сказать, это обо всех главных его повестях. Это ту что выше назвал, затем прочитанные раньше –– «Последний срок». «Живи и помни», «Прощание с Матёрой».
Мопассана прочитал и уже вернул женщине, у которой брал. Это его новеллы и роман. Всё-таки пора спать, не так много осталось до утра. И надо идти на работу; на улицах тёмная сырая туманная ночь, что определил по окутанному словно паутиной фонарю. Свет его рассеивался мутно.
В рабочие дни я встаю в семь часов утра, спешу успеть на автобус. Порой остаюсь без завтрака. Но сегодня мать нажарила картошки и я как следует поел.
Сегодня работал долго в шестом ателье, это в микрорайоне Октябрьском. После работы приехал к жене на работу. Она во вторую смену. Я так и думал, что она обидится за то, что не приехал вчера. Мне было стыдно перед ней. О своих сомнениях я не стал ей объяснять. Но ничего не могу поделать с собой, чтобы держать слово. Меня и тянет к ней и не тянет, а по какой причине, выше уже сказано. Трудно ей объяснить моё психологическое и нравственное состояние.
Сегодня у меня была маленькая радость. В пятницу я дал прочитать свою повесть «Воровка» Дине Т. Она работает с Леной  сменным мастером. Сегодня она вернула мне её и сказала, что мой рассказ ей так понравился, что она им так зачиталась, что переварила мясо на соус.
Но моя повесть пока остаётся на руках. Я дал её прочитать двоюродной сестре Валентине В. Она наслышана о ней от брата Александра У.. Её также читала жена брата Николая Татьяна. Сегодня она мне сказала, что ей всё понравилось. Но странное дело, она не раз повторяла, что ей больше понравилась повесть «Счастливый отпуск»; она  чаще упоминала эту вещь.
Сегодня новеллу закончил, которую начал писать в субботу.
Вот уже опять пришла ночь, за окном шумный ветер. На небо вышла бледная луна и мимо её бледного лика летят рваные светлые облака.
За сегодняшний день прочитал два рассказа. Один в «Литературной России» «Такой ветер» Николая Коняева молодого писателя. Другой –– Алексея Толстого «Простая душа».
Я упорно иду в литературу, как никогда верю в себя, в свои силы и возможности.

Вторник, 4 декабря 1979 года
Утро свежее. С розовыми полосками на небе –– ясное и светлое.  А в течение дня оно то прояснялось, то вновь его пеленали серые облака.

Среда, 5 декабря 1979 года
А сегодня с утра лил до обеда или даже после полудня непрерывный дождь. Хорошо хоть шёл тёплый. Пришлось обуться в резиновые сапоги.
Вечер был тихий и тёплый. Удивительно то, что пока не чувствуется зима.
Нравится мне смотреть на балки и поля с того места, где поднимаешься на бугор с виноградников к кладбищу и смотреть вдаль. Особенно нравится смотреть под вечер, когда сумерки не совсем ещё сгустились, и они висят над балками тенями и в них еле-еле просматриваются очертаниями контуры впадин, бугров, полей. И, кажется, стоит туман, и он никак не может завладеть пространством.
С города небо светится серебряными отблесками…
И как-то особенно красива степь, красивы покатые или крутые склоны балок в вечерний час. И это обыкновенно в серую погоду, я вижу и чувствую нашу природу. Когда я испытываю любовь к родным местам, а я ношу её всегда в себе, без неё я не вижу ничего, то мне хочется начать такие вещи, чтобы события происходили в этих краях, моих –– исконно родных..
Дома прочитал рассказа Сергея Воронина «Первая любовь». И только потом лёг спать.

Четверг, 6 декабря 1979 года
Сегодня дождя не было. После обеда подул сильный ветер и резко похолодало. Начало проясняться. На дорогах и тротуарах асфальт высох, земля на газонах и скверах высохла. К вечеру заморосил дождь, а ветер не унимался. К ночи вышла луна, опять прояснилось, а ветер не утихает. Земля блестит под лунным светом. Так что погоду не поймёшь. И до сих пор не пойму: ушла ли осень? Но и зимы нет, и не чувствуется. Я опять повторился. Иногда вообще перестаю обращать внимание на погоду, тогда я занят жизнью, внимательно всматриваюсь в её течение и хочу  представлять композиционно связанными картинами. И я всё это чувствую, но не всегда  постоянно её осмысливаю.
Сегодняшний вечер провёл у Валентины В. и с её мужем Анатолием В. По  закономерности судьбы он мой родственник по отцу. Валентина прочитала две мои повести и указала на недостатки, которые она увидела в основном в языке и стиле. Я благодарен ей за это. А так повести произвели впечатление. Затем мы говорили о разном. Я, кажется, слишком заговаривался. Не подумают ли они о том, что я хвастаюсь собой? У меня возникло такое чувство, будто я почувствовал к себе неискреннее отношение. Я просто остался недоволен собой и прочее и прочее…
Итак, мои повести читало несколько человек и почти все ценят их высоко, несмотря  на то, что видны огрехи…
Буду ещё над ними работать, и тогда увидим, что дальше с ними делать. И хочется писать что-то новое. Я имею в виду крупную вещь, не могу не думать и мечтать о романе. Когда же я начну осуществлять эту благую цель?

Пятница, 7 декабря 1979 года
Сегодня ночь была удивительно ясная. Светила большая полная луна; чисто-белый сарай при лунном свете казался романтическим, и все предметы хорошо были видны даже на расстоянии. Но ветер не утих и утром. А сейчас уже полдень, и опять пасмурно, холодно и спускается ледяной дождь и капли падают и обжигают щёки, точно свинцовой россыпью дроби.
Вечером несколько часов провёл с Леной  у неё на работе, а потом, проводив её на автобус, поехал к себе, в Кировку. Вот так мы пока живём. У нас эту неделю не было ни одного серьёзного разговора. Да и что без толку об одном и том же, всё равно хоть спорь, хоть веди разговор по душам ничего не изменится. Жильё к нам с неба не прилетит.
Сегодня я ей высказал странную мысль о том, что мне кажется, она никогда не была моей женой. Лена удивилась моим словам и горестно посмеивалась. Лена не хозяйка своего положения, как и я своего. Если бы мы уехали два года назад на строительство того же Аттомаша, может быть, там  получили квартиру. Но мы оба преступно бездействуем...
От автобуса до дома шёл с мыслями о творчестве, о тех темах, которые меня волнуют.
Читаю «Жень-Шень» М. Пришвина, повесть хорошая, умная. Мне так не писать, но у меня свой путь...

Суббота, 8 декабря 1979 года
С главным механиком Геннадием Анатольевичем Лисовцом договорился о том,
что я отработаю сегодня, а в понедельник возьму отгул. Сегодня мне надо поработать в пятом ателье, что на Соцгороде вблизи НЭВЗа. Там в закройном цехе буду менять освещение. А для  нового нужны отверстия, для крепления труб, на которые предстоит прикреплять двухламповые светильники дневного света.
И я почти четыре часа без перерыва пробивал в бетонном перекрытии девять отверстий…
Погода та же, что и вчера и сегодня утром, дует холодный западный ветер, перегоняет облака, то закроет плотно небо и идёт дождь, то вновь прогонит их и тогда опять ясно. И так на день невесть сколько раз.
После работы ходил по магазинам. Завтра у моего сына Ромки отмечается день рождения. Он родился десятого числа, но этот день выпадает на понедельник. Вот и решили отметить в выходной день. Я хотел купить интересную игрушку, или что-нибудь из вещи. Но выбор настолько скудный, что невольно переволнуешься и подосадуешь за нашу лёгкую промышленность…
Так я ничего и не купил. И сестра Любаша, которая работает в магазине «Детский мир», не помогла, говорит, что ничего нет интересного даже на складе. Но завтра что-то всё равно надо покупать…
Вечером дома мылся. Сейчас после бани хорошо, чувствую себя бодрым и свежим.
Мать каждый вечер рассказывает интересные истории из своей жизни, я нарочно расспрашиваю её и обдумываю их для своего творчества. Я чувствую, что материалу накопилось достаточно, чтобы когда-нибудь сесть и капитально приняться  за написание непременно романа.
Да, я кажется, готов к этому «подвигу». И надо спешить, пока в голове всё собрано, а то пройдёт время и к коренным вопросам бытия, которые в моём внимании, я могу остыть. Лучше всего писать, так сказать, по свежему следу. Надо бы записывать истории, рассказанные матерью из своего и семейного прошлого.
Опять на дворе неуютная ночь. Наконец-то сейчас стало подмораживать. Небо чистое, звёздное, ветер не утихает. Чем же это кончится? Когда иду утром на работу, я удивляюсь тому, что в эту зимнюю пору вижу, как по балкам ходит наше стало коров. И это в декабре?! Когда такое было? Такого дива на своей памяти не припомню. Но тогда и зимы были снежные, а сейчас неустойчивые.

Воскресенье, 9 декабря 1979 года
Вчера мы с матерью легли спать очень поздно, а вернее сказать, уже сегодня, так как была уже за полночь.
Утром мать ушла с внуком Сашей в город на день рождения моего сына Ромки. Когда она уходила, я ещё лежал в постели…
В город я поехал как раз в обед. Сегодня морозец, но к полудню растаяло, стало грязно. Светило несильное солнце, этак как-то вяло; по небу, затянутому лёгкой пеленой, разбросаны серебристые перистые облака. Пахло свежим студёным воздухом.
Я купил в универмаге большого бурого медведя из плюша. Мне в этом помогла Таня Лазарева, которую я встретил в магазине. Мы ходили с ней среди игрушек, и она посоветовала взять медведя. Я очень поблагодарил Таню. Сколько её знаю, она спокойная, рассудительная, вежливая и не скажешь, что она пишет стихи. Если бы я не был женат, возможно, приударил за ней. И догадываюсь о том, что она ко мне в душе очень хорошо расположена. Недаром же и стих подарила, посвящённый, надеюсь, мне. Если у неё какие-то ко мне были чувства, то я не смел этого позволить себе. А как можно назвать мой «роман» с Катей? Любу я не беру в расчёт, с ней я  проводил время, чтобы понять то, что у неё произошло. Можно было использовать в творчестве её историю, но я пока об этом не думал, были и другие встречи с девушками и молодыми женщинами. Но не просто найти по себе. Лена же, видно, моя роковая судьба.
День рождения прошёл обыденно. Саша и Рома игрались, мой медведь ему понравился. Но были ещё дети. Её старшего брата Олега дочка Юля, другие племянники. Разумеется, были и Силиенко Надя и Юра…
После под вечер, маму и Сашу я проводил на автобус…
С этого дня я остался жить у жены. Ночью мы о многом говорили, выяснили всё, что нас волновало. Кажется, мы поняли друг друга. Но я не знаю, надолго ли мы сошлись? Не легкомысленно ли я поступаю? Больше месяца мы прожили поврозь. И это время многое прояснило для меня в семейных отношениях. Я об одном жалею, что нет у нас своей квартиры, которая бы облегчила нам строить свою жизнь, и сняла главную проблему –– тогда бы и тёща не влипала бы…
Пришла такая мысль: 27 октября я решил уйти от жены. Но тогда я думал, что навсегда и верил, что буду строить другую жизнь. Но она не получилась. И думал ли я, что 9 декабря я вновь вернусь к жене и сыну? Значит, недаром история знает такие революции, которые способствовали прогрессу общественного развития… Может, я неудачное привёл сравнение?
Улучшится ли наша жизнь после всего того, что мы в одиночестве пережили, будет зависеть от нас… Тёщу, пока не беру в расчёт…
Я очень желаю, чтобы всё изменилось в лучшую сторону; и я буду прилаживать к этому всё своё умение в выстраивании добросердечных отношений…

Понедельник, 10 декабря 1979 года
Сегодня туман, стоит сырость; морозец ночной к утру, под действием тумана, расползся, и стало грязно, липко. Я поехал с утра в Кировку.
Мать была расстроена отцом, и я убедился, насколько она впечатлительна!.. Впрочем, в этом отношении я удался в неё, мои братья не такие, сестра тоже унаследовала материнские черты. Но сестра в городе, я успокаивал мать, как она переживает о своих детях. Всех ей жалко и в то же время она в обиде на моих братьев. Особенно на младшего Николая. Ей кажется, что она никому из нас не нужна. Но зачем она так думает? Не знаю как кому, но для меня мать –– это всё: и друг, и товарищ, и самый родной человек. Вокруг образа матери я много думаю, я хочу написать одну вещь, которая бы раскрывала образ матери во всей сложности; я хочу поведать миру о ней по-своему. Я считаю, что следует переосмыслить всё то, что написано вообще о матерях, только тогда можно создать свою вещь и сказать что-то новое в литературе.
Да, мать надо беречь и в меру сыновних чувств, стараться ей делать только добро, чтобы она чувствовала постоянную заботу. Разве я ей не помогал управляться по хозяйству, она мне так и говорила, что со мной ей легче жилось. С отцом ей трудно, он её не понимает, а только кричит, если что-то делает, то лишь после того, как она несколько раз его попросит. Хотя бывает, вычищает из сарая навоз, осенью вывозит перегной под вспашку. Конечно, он работает в охране объёктов в соседнем хозяйстве посёлка Ключевой. Название его громоздкое –– Опытно-производственное хозяйство виноградарства и виноделия научно-исследовательского института им. Потапова.
Но я отвлёкся, думая о матери, я не знаю, как начать писать, какую избрать нужную экспозицию, с чего начать завязывать повествование? И я нахожусь уже в длительном поиске верного сюжетно-композиционного хода. И надеюсь, что найду необходимый вариант воплощения идеи и темы о всемерной заботе о матери и её любви к своим детям...
Когда я вечером уезжал, мне было её жалко, что она остаётся без моей помощи, что она порой беззащитна из-за нашего равнодушия и эгоизма и непомерно страдает из-за  этого. Она по-прежнему полна тревог и забот о нас, как в детстве, а мы не всегда это понимаем и принимаем как должное.
Человек создан для счастья, на её долю выпали трудные годы войны: оккупация, подневольная работа на немцев, потом работа в шахте и побег из неё, потом работа в Кузбассе. Не от этого ли она раньше времени поседела и состарилась? И она до сих пор не вкусила всех жизненных благ, не была ни разу на курорте. У неё не было по-настоящему дорогих, красивых вещей; она всю жизнь живёт очень просто, одевается по-простому.
Если бы у меня были деньги… я бы сделал для неё, кажется, всё, что нужно человеку для полноценной жизни. Её без конца беспричинно оскорбляет бранными словами отец, который грубо и дурно воспитан. Бич наших дней –– это невежество большинства людей почти всех сословий. Но ему что-то говорить бесполезно, он не хочет знать, что такое культура общения, вежливость и забота.
Когда я вышел из дома, я чувствовал, как в душе запряталась грусть, и я её почувствовал, когда мать смотрела мне вслед и говорила то, чтобы я жил хорошо с женой. Я прожил рядом с матерью больше месяца, и за это время она уже ко мне привыкла. Мы почти каждый вечер подолгу говорили о нашей жизни; она рассказывала о нашем детстве как раз те эпизоды, которые я не помню, нам такие беседы доставляли неизъяснимого удовольствия. И теперь, когда я вновь уезжал жить в город, она, естественно, волновалась обо мне и в то же время ей, привыкшей к моей помощи, к нашим беседам, будет скучно без меня. Конечно, без неё мне тоже одиноко даже с женой и сыном.
Особенно я это понял, когда приехала в город, и находился в комнате один, тогда как жена ещё не пришла с работы и на меня нахлынула грусть. Мне казалось, что все предметы в этой комнате мне не знакомы и чужие. Но я подавлял это странное ностальгическое состояние, и все рефлексные мысли отгонял прочь. Как быстро, однако, привыкаешь к родному дому, в котором не жил каких-то почти шесть лет. И только в нём стоит провести хотя бы одну ночь и одну из них провести в бессоннице, и тогда роем о девстве и юности нахлынут воспоминания, о чём только не передумаешь,  и  вновь не перемечтаешь под родным потолком своего дома.
Я не понимаю и презираю тех людей, которые легко покидают родные места, или того хуже предают вообще Родину и бегут за границу…

Вторник, 11 декабря 1979 года
Сегодня не по-зимнему тепло. Воздух мягкий, слегка дует ветерок, как освежает, а небо облачное и по-разному отсвечивает: то тускло, то ярко поверх пелены блестят солнечные пятна. Асфальт просыхает, земля обветривается и одно непонятно: какое время года на дворе: то ли осень, то ли весна?  А между тем декабрь идёт к середине. Придёт ли зима, и каким будет Новый год?
…Если я перешёл жить к жене, то надо обо всём думать самому. Теперь хозяйственно-экономические вопросы будем решать сами. Эта точка зрения не только наша, но и её матери. Она не будет нам прислуживать. Надо что-то предпринимать в приобретении своей квартиры. Поэтому следует «заболеть» постоянными заботами и привыкать к ним, как бы трудно нам не приходилось…
Сейчас небо большей частью ясное, и появились солнечные лучи. Но облака плывут быстро, обрывками, клочьями, целыми армадами и в них тонут лучи, а небо сереет и как будто беспрерывно куда-то движется.
Вместо хозяйственных мыслей, я без конца обдумываю свои замыслы. Внутри совершается большая духовная работа, о которой я мало подозреваю. Надо писать цельные новеллы с завязкой, кульминацией и развязкой, чтобы жизнь героев представлялась полней. Материал для новеллы можно брать любой, то есть он всюду, его надо суметь увидеть и литературно решить, то есть художественно…

Среда, 12 декабря 1979 года
Удивительная погода! Всё также тепло. Сегодня светлое, лёгкое утро. Облака
стоят высоко целыми грядами: они разные по окраске: чёрные по небосводу, по зениту серо-белые и слоистые, кудрявые. Солнце уже встало и на востоке небо зелёное, светлое, розовое. Воздух чистый и прозрачный; асфальт сухой.
Вчера купил несколько книг.
 Был на занятиях в университете. Слушал две лекции по истории журналистики и лекцию по философии.
Вчера с женой  делился литературными планами, но она меня слушала безразлично и, по-моему, с каким-то огорчением на лице. Но я терпеливо объяснял ей, почему я не могу не писать. Она загадочно и явно меня высмеивала, надменно улыбалась. Чтобы она ответила, если бы я сообщил, что меня скоро напечатают, и я получу за это большие деньги? И так же она тогда упорствовала бы против моего увлечения? Я понимаю, что её не устраивает… Я имею привычку увлекаться замыслами до самозабвения, а она этого как раз не хочет, чтобы я ради литературы только и гнил бы, она даже настаивала когда-то, чтобы литература стояла у меня на последнем месте. Этого же она добивается и теперь, и я чувствую, что мы будем по-прежнему ругаться из-за этого. И как тут не думать о женском характере и вообще о женской природе. Мужчина и женщина как два полушария, которые соединены и в то же время с разными полюсами взглядов на жизнь и на всё остальное…
И вчера и сегодня я продолжал думать о матери. И вдруг я подумал: а не написать ли рассказ под названием просто «Мать». После этой идеи я сразу увидел его написанным. Попробовать нужно обязательно и даже первым долгом.
Сегодня вечер выдался ясным; в небе множество звёзд и моё любимое созвездие «Плеяд». Оно блуждает по небу всю ночь. В этом случае я мечтаю о романтике, о странствиях и других скитаниях в острых ощущениях…
Читал рассказы Вадима Кожевникова, читаю и других авторов, в дороге читаю записки Владимира Чивилихина «Шведские остановки».

Четверг, 13 декабря 1979 года
Сегодня удивительной красоты наблюдал восход солнца. Небо было покрыто серыми плоскими неплотными облаками. Слегка дул прохладный утренний ветер; на востоке сперва было темно, но вот постепенно он засветился ртутным светом; затем окрасился в оранжевый цвет, который проступал сквозь облака, и, казалось, облака расплывались, как металл в плавильной печи; затем вновь небо поменяло окраску и теперь облака раздвинулись и широкой дорогой вдоль небосвода, загорелся багровый стяг, а от него, вверх полыхали и розовые отблески, и фиолетовые, и сиреневые. Потом, по-видимому, нашли новые облака, и они погасили прекрасную утреннюю зарю, которая вызывала восхитительные чувства, и я был готов без конца поражаться красоте утренней природы вообще…
На улице так же сухо, как и вчера. Сейчас время подходит к полудню. А небо опять, как все эти дни, преимущественно сплошь затянуто серыми облаками. Только на короткий срок появятся голубые просветы, и блеснёт луч солнца, и пошлёт на землю свой приветливый, добрый, спокойно-весёлый свет и вновь облака задёрнут этот просвет. И тогда смотришь на серый надоедливый цвет и в душе из-за него ни одного живого чувства. Так идёт, крадётся зима. Наверно, действительно климат меняется под воздействием современного производства. Увеличение в атмосфере углекислого газа образует своего рода щит, сквозь который не может уходить излишнее солнечное излучение и тогда возникает тепловая изоляция земли, что грозит таянию ледников в океанах и т.д.
Сегодня  литобъединение. На занятии должен обсуждаться рассказ Валентины Думбравы «Одиночество»…
Валя на занятие не пришла, и вместо её рассказа обсуждали рассказ новичка  Игоря Сенцова. Он учится на втором курсе в Литературном институте им. М. Горького. Он представил рассказ «Детская коляска». Обсуждение прошло как всегда, если вещь заинтересует и вызывает спор и разноречивые мнения. Короче, его рассказ ошеломил всех неожиданным трагическим концом, дискуссия вызвала бурные споры. Донник говорил, что только так надо писать. Тем не менее, в связи с этим он назвал рассказ Гоголя «Коляска», в котором тоже неожиданный финал. Я преисполнился желанием прочитать гоголевский рассказ…
Один учитель, пожилой человек, высказал мнение, что подобные ситуации социалистическому реализму не присущи, то есть вот такой трагический финал и показаны многие пьющие, что изображена автором отрицательная среда. Скляров говорил о рационализме и эмоциях в рассказе, что не хватает эмоционального восприятия, а резкий трагический финал  шокирует. Донник спорил со Скляровым. Мне рассказ тоже очень понравился, я вспомнил о том, какое впечатление на меня произвёл чеховский рассказ «Спать хочется». Конечно, у Чехова сама трагична бесчеловечная среда. А у Сенцова, несёт в себе трагическое сам герой, то есть его пьянка привела к трагедии. Я понял, что этот рассказ можно понимать, как бунт автора против пьянства. Сенцову я отдал свои повести, чтобы он прочитал и указал на недостатки.
Вечером капал дождь. Ночь была чёрная и непроглядная. Под светом уличных фонарей мрачно смотрелся мокрый асфальт.

Пятница, 14 декабря 1979 года
Ночью дождь усилился; он шёл и всё утро. Сейчас полдень, дождь не идёт, небо выглядит стальным и гладким. На голых ветках висят прозрачные капли; ветер настолько слаб, что он не трогает деревья, он лишь их слегка покачивает
Сегодня наметил переработку рассказа «Собака Галка». Усиленно, напряжённо думаю о замыслах, перебираю все варианты, ищу наиболее точные по исполнению. Как бы я не думал, что литература нелёгкое занятие, но я всё равно не могу прийти к выводу, что она не моё призвание. Я наоборот, настойчиво убеждаюсь, что без литературы нет мне нормальной жизни. Мне действительно кажется, что я создан для литературы, ибо другого выхода я не вижу в своей жизни, ибо только литература дело всей моей жизни, насколько я прав, покажет будущее, что я смогу создать.
Как человеком, я собой недоволен, надо быть к себе строже во всём; не попускать себя, и не оставлять вне анализа ни один поступок свой. Стараться подходить к явлениям жизни диалектически и всесторонне, стараться мыслить гибко, изобретательно. Учиться уметь видеть даже скрытые процессы жизни и ни на минуту не отходить от практической жизни и т.д. И не забывать о чём думал вчера…
К вечеру похолодало, а ночью стало подмораживать, воздух свежий, пахнет морозом. Но небо удивительно, что оно неясное и звёзд не видно.
Читал рассказ  В. Кожевникова. С женой ложусь спать рано. Здесь мне не работается так, как дома у матери. Там я чувствовал себя спокойней и никогда не ложился спать раньше полуночи.

Суббота, 15 декабря 1979 года
Сегодня день солнечный, морозный. Белые дымчатые облака идут стороной. В чистом, холодном воздухе мигают игольчатые, блестящие снежинки. Светит солнце, и к обеду земля начинает оттаивать. Пока я ничем не занят. Наверно, пойду в город по одному своему делу.
Ездил домой в Кировку. Долго разговаривал с матерью, она говорила о том, как жила без меня, скучала. Я её успокаивал, помог надёргать сена корове, набить угля, нарубить дров. Как я ей помогал я почти не писал в дневнике, не придавая этому большого значения, а без этого картина нашего быта неполная. Да и об отце пишу очень редко, и получается, будто его нет. Но он часто уходит на сутки на дежурство. А потом отдыхает дня два.
Затем я навестил братьев, оба живут на другой стороне улицы, Николай посередине, Геннадий на краю напротив магазина и старого клуба.
По приезду сюда у меня вдруг поднялась температура тела. Поговорив с братьями об их занятии живописью, под вечер я уехал, несмотря на то, что мать советовала остаться, так как у меня началась простуда. Но что тогда бы мне говорила Лена?
У Галины, жены брата Геннадия, взял почитать повести Гоголя. Издание старое 1937 года. Она набрала списанных книг в политехническом институте.

Воскресенье, 16 декабря 1979 года
Я заболел гриппом. Целый день не вставал с постели. Температура не падала. Состояние скверное.
Понедельник, 17 декабря 1979 года
Вчера выпал снег. И кругом вид настоящей зимы. Когда снежок лежит хорошо
и даже настроение больного человека улучшается.
Сегодня температуры нет, и я пошёл на работу, но состояние было болезненное. Сейчас в городе эпидемия гриппа. После работы я почувствовал у себя опять температуру и пошёл в больницу. В поликлинике много народу. Я прождал в очереди два часа…

Суббота, 22 декабря 1979 года
Начал пропускать ведение дневника. Я провалялся четыре дня, у нас уже все переболели гриппом. В часы облегчения читал журнал «Литературная учёба» и повести Н.В. Гоголя. Мне особенно понравились «Невский проспект», «Коляска», «Записки сумасшедшего» и др. Ночью меня мучила бессонница, и я пользовался ею для размышлений о литературе и о своём творчестве. Я попал не в ту семью, эта с мещанскими и обывательскими понятиями. Да к тому же с тенденцией в криминал. Теперь, написав это, я должен не допустить, чтобы жена прочитала мой дневник. Хотя она его сама не просит. Но может это сделать тайно. Я даже опасаюсь оставлять дома рукописи, поэтому мне приходится исписанные тетради отвозить к матери, где теперь хранится весь мой архив...
Вчера ездил в Кировку и остался у матери на ночь. Уехать не смог по той причине, что мне было очень плохо, и большую часть ночи  не мог заснуть и опять как всю эту неделю мучительно и напряжённо думал о том, как мне писать и о чём. Этот вопрос меня занимает все последние дни всё больше и больше. Надо же мне доказать Лене о том, что мои усилия войти в литературу ненапрасные…
Сегодня одним махом написал небольшой рассказ под заглавием «Рыжик». Я изобразил жизнь одной собаки. Собственно, я её вообразил после того, как увидел на трамвайных путях погибшую собаку. Эта картина меня так взволновала, что под её впечатлением я ходил несколько дней. И вот приехав к матери, не вставая с табурета, я написал рассказа за один присест…
Снег пролежал совсем недолго. Сейчас его уже нет, вчера мне понравилось звёздное небо. Мне показалось, что звёзд было столько много, что они невольно поразили меня своей красотой. Наверно, это оттого, что я давно не видел и не наблюдал звёзды. И опять землю схватил морозец. А сегодня меня поразил алый закат. Небо было  облачное по всей ширине. А юго-западная часть приоткрылась светлой чистой полоской и в неё хлынули алые краски заката, точно раскалённый металл. Он держался долго, пока над землёй ещё сгущались сумерки и мороз заковал землю за день оттаявшую. И кругом в степи было тихо, и эта полоска заката над тёмной степью поражала своей красотой и силой сочных красок.


Воскресенье, 23 декабря 1979 года
Сегодня погода с лёгким морозцем. Но небо почти сплошь облачное. И солнце видно мутным пятном. На площади Ленина уже поставили ёлку к Новому году, в магазинах всегда много людей. На проспекте также многолюдно и хорошо гулять, наблюдая за прохожими и завсегдатаями проспекта. И он меня притягивает своей жизнью, а чем именно,  я порой не могу себе объяснить то, какая сила меня влечёт сюда?

Понедельник, 24 декабря 1979 года
Сегодня заметно холодней. После работы ходил к кино на индийский фильм «Король джунглей». Этот фильм произвёл огромное впечатление своё любовью к слонам и тем, как они умно выступали против злодеев.
Последние месяцы редко хочу в кино, я также давно не читал хороший волнующий роман. Я никак не соберу библиотечные книги, которые пора сдавать. Они у людей на руках.
В эти последние дни уходящего года мне бы хотелось написать ещё пару рассказов. Но боюсь, что не успею. А мне очень хочется!
В этом году хоть я писал много, но новых вещей создал всего несколько. Я не выполнил и половину из задуманного. Это, наверно, потому, что много времени отдавал дневнику. Ведь как никогда исписал три толстые тетради. На будущее надо установить какую-то норму.

Вторник, 25 декабря 1979 года
Сегодня утром шёл снег и дул холодный ветер; он кружил снежинки и поднимал небольшую позёмку.
Вчера жена читала мой дневник.

Среда, 26 декабря 1979 года
Вот сейчас пришла настоящая зима!  И снег, и мороз, и ветер. Правда, снегу пока маловато.

Четверг, 27 декабря 1979 года
Я купил ёлку; стоял за ней в очереди почти час. Сегодня великолепная погода. Целый день небо голубое и безоблачное. Мороз. Ветер. Косое солнце; и ветер взвихривал по дорогам пыль. Снег весь снесло под дворы и бордюры…
Заканчивается этот год. Мне не хочется подводить итоги, потому что в целом я недоволен сделанным и достигнутым в своём творчестве. Мне хотелось написать две новеллы до конца этого года, но что-то нет творческого вдохновения. И вообще, последние дни я очень мало думал, так как душа находилась в отдохновении, даже сейчас нахожусь в этаком пассивном расслабленном душевном состоянии.
Но сегодня впервые задумался над тем, что этот год уходит, и я кратко перебрал в памяти и проанализировал весь этот год. Да, для меня он сложился тяжёлым, можно сказать, драматическим; моё мировоззрение после некоторых событий заметно развилось; ум стал подвижным и целеустремлённым. Я часто смотрел на себя со стороны и с разных точек зрения. В процессы жизни  я всматривался глубоко, стараясь понять её движение не только отвлечённо, но и в реальности подмечать её законы в историческом контексте. Я рассматривал жизнь и объективно, и субъективно, независимо от себя. Многое я уяснил, и жалею, что не записал свои размышления по теме: диалектика жизни и личности в современном мире.
Я знаю, что они сохранились в памяти для того, чтобы их использовать в творчестве. Но мне неведомо знать насколько я их использую.

Пятница, 28 декабря 1979 года
Пока держится морозная погода. Сегодня, правда, пасмурно, но также холодно…
Вчера было занятие литобъединения. На нём обсуждался рассказ Вали Думбравы «Одиночество». Обсуждение прошло интересно. Я выступил первым. После того, как выступил Донник, я высказал свои несколько полемических сообщений…
На занятии также шёл разговор о творчестве Геннадия Семенихина, которому исполнилось вчера шестьдесят лет, о нём много хорошего сказал Игорь Власов…
Можно было бы описать подробно то, как шло занятие. Но я не буду это делать, потому что считаю это не столь важно. Хотя рассказ Вали вызвал разные суждения, а бурного спора не получилось.
Забыл упомянуть о том, что я давал на занятии в перерыве прочитать свой рассказ «Рыжик» В.Г. Склярову. По-моему, он произвёл на него подобающее впечатление, так как Валентин Григорьевич после сказал: «Надо над ним ещё работать». Конечно, об этом я и сам отдаю отчёт и согласился с ним, и наряду с критическими замечаниями, Скляров высказался об эмоциональном восприятии моего рассказа. В «Рыжике», на мой взгляд, я нашёл то главное, как надо писать рассказы, что мне всегда недоставало. По-моему, он удачней остальных, даже «Собаки Галки».
Идёт последний месяц года, были дни, когда я строго осмысливал свою природу творчества и пришёл к убеждению, что у меня всё-таки есть все данные к художественному творчеству. «Рыжик» это доказывает теперь наглядно и я не должен сомневаться в себе. Для меня главное требование: прежде чем браться за перо, необходимо чётко уяснить, что ты хочешь сказать нового читателю. Надо выделять главную мысль и представлять сквозное действие повествования.
Многие рассказы я писал по услышанным жизненным фактам и придерживался тому, что было в жизни, и потому они звучат не столь убедительно и сильно.
Игорь Сенцов вчера не пришёл, а я его так ждал. Ведь у него мои повести –– «Воровка» и Счастливый отпуск».
Я могу сказать уверенностью, за этот год, что я стал писать лучше. Я научился смотреть на свои вещи после написания как бы чужим, посторонними глазами. Это мне позволило видеть в рассказах существенные недостатки. За последнее время я охладел к поэзии, хотя совсем не разлюбил. А просто сильно увлекутся прозой. И стихи не идут на ум совсем.
По этому случаю, я считаю надо увлекаться поровну всеми видами искусства, но знать главное своё увлечение.  Ибо увлекаясь только прозой, я могу впасть в одностороннее развитие. Надо усилить и обострить своё внимание к социальным вопросам. Я не перестаю думать о романе. Кажется, дело движется. Я нащупываю главную идею. Я хочу построить многоплановое произведение. Пока же мне хочется написать рассказ «Старые корни», из которого  в дальнейшем  могу написать роман. Рассказ этот явится центральным местом, от которого предстоит вести  все сюжетные линии.  Одновременно я переосмысливаю свою жизнь, все книги, которые прочитал. Это я делаю для того, чтобы видеть, о чём я не должен писать, чтобы невольно не подражать кому-либо. А посему я буду строго следовать тому, что волнует лично меня, что вызывает общественный интерес.
Я не должен забывать о дальнейшем  изучении  языка, поэтому  я мало-мальски стараюсь прислушиваться к разговорам особенно наших кировских людей, и я уясняю его разговорную, устную форму. Я не считаю нужным записывать народные выражения, слова, так как они вряд ли когда пригодятся на практике, ведь сами верно созданные образы несут в себе свою языковую стихию. Создавая образ, я забочусь о языке героя, но чаще всего созданный воображением образ сам начинает говорить своим языком. Но бывает и так, что чувствуется неверное представление о языке героя и тогда он начинает в разговоре фальшивить, то есть автор начинает сам говорить от себя за героя. А это ведёт к искажению образа и к неверному изображению, жизни и тогда появляется надуманность, олитературивание героев. Я повторяю, это если образ неточно и неверно схвачен. Автор должен, увидев лживость своего произведения, прекратить писать и начать всё заново, находя верный тон к пути героя, то есть его психологическое содержание и душевное наполнение только ему присущими чертами.
Литературный язык также нужно изучать по источникам, по учебникам, по произведениям классиков. Я очень страдаю стилистическими огрехами и на это надо всегда обращать внимание. Я хочу постоянно учиться в овладении всеми выразительными средствами языка (тропами, стилистическими фигурами). Как надо в рассказах совмещать иронию с трезвостью. Рассказ должен быть однотипным или допустима разнотипность. Сколько тонов должно быть? Только авторский или только героев?
Известно, что стили можно совмещать, если это отвечает всему замыслу. Бюрократ выражается канцелярским стилем на работе, но и дома у него речь штампованна, учёный научным языком, рабочий –– разговорным и т.д. Так что когда говорят тот или иной писатель хороший стилист. Я это понимаю не как владение одним литературным стилем, а всеми, какие употребляются в произведении.  И все допустимы, если они выполняют свою функцию…
Вчера и сегодня меня донимала жуткая мысль, что вот кончается это десятилетие и через год начнутся 80-е годы. Какие они будут?  и невольно задумываешься л том, что время уходит навсегда, кончается молодость. Меня ждут тяжёлые испытания, дух замирает, когда я так думаю об уходящей молодости, ведь  больше ничто не повторится, поэтому мне становится жутко и страшно. Я понимаю, что это произойдёт, что  это мгновенное настроение. И всё-таки жизнь не вернёшь, годы невозвратимы. Я хочу написать одну вещь, которая бы отразила юность и молодость моего поколения, с чем мы начинали вступать в жизнь. Это будет повесть под заголовком «Одна жизнь». Я уже о ней упоминал в летнем дневнике и даже делал первые наброски. Мысли об уходящей молодости, о том, что жизнь рано или поздно кончится. И я уйду навсегда в небытие, которое почему-то называют вечностью,  меня не приводят к унынию и растерянности, я наоборот, ещё больше ценю жизнь и верю в неё, а это значит, что должен жить ещё больше сознательней  и духовно насыщенней с огромной пользой для народа.
Год уходит, и потому я ценю его за то, что он был. Я не хочу ослаблять своё внимание и страсть к жизни, к познанию. Я  прочитал много хороших и замечательных книг, о которых писал в дневнике. Мне надо быть больше дерзать, ещё больше быть одержимей!  Единственно, чем я недоволен, так это тем, что я мало или почти не читал научных книг по литературе, истории, философии и социологии. И все эти предметы необходимо изучать глубоко и основательно. Нужно знать как отечественную, так и мировую истории. Меня привлекает история Франции, Англии, Германии, стран Ближнего и Дальнего Востока…
Конечно, весьма трудно сразу всё охватить. Вот поэтому в Новом году надо заняться наряду с литературой и историей, а также философией…

Суббота, 29 декабря 1979 года
Вчера после работы я поехал в Кировку к матери. Погода была морозная. Ночью шёл снежок. Наутро он припорошил землю тонким белым пушистым ковров. Я смотрел на пруд и вспоминал детство, когда мы с бугра катались на санках. А на льду, когда были постарше, играли в хоккей. Мы всегда приходили с катка домой затемно бодрые и весёлые. После катания аппетит был дьявольский. Я смотрел на замёрший пруд, и, как всегда, когда вспоминаешь дорогое время детства, мне становилось тоскливо, и было неимоверно жаль, что так быстро ушло оно. Так же, как и тогда на льду отражаются фонари с дальних столбов. А наш фонарь ближе всех, и его свет всегда падал на лёд и при нём мы по тёмноте гоняли шайбу, настолько мы любили эту игру. С какой радостью мы ждали Новый год, я не могу передать. Самое милое и дорогое я ожидал на Новый год.
…Утром я поздравил мать и всех остальных родственников, кого увидел за вчерашний день с наступающим Новым годом и пошёл на работу. Сегодня мы работаем за  31 число.
В городе предновогодняя суета, везде очереди, везде толкотня. А на базаре сегодня открылась традиционная ярмарка
По телевизору шёл старый фильм «Весёлые ребята».
Вечером жене читал стихи Юлии Друниной. А потом лёг спать.
В девять часов вечера я проснулся и смотрел хоккей.
В журнале «Смена» прочитал очерк Г. Баженова «Две жизни». Мне он понравился. Потом «Письма к сыну В.Сухомлинского, отрывок из романа немецкого писателя из ФРГ Ганса Баумана «Я шёл с Ганки-Балом» и статью С. Кошечникна «Утром в ржаной закуте». Она о собаке, а также литературное эссе Геннадия Машкина «Первотрон».
Затем, когда все легли спать, я долго не мог заснуть, и лежал думая о литературе и своей судьбе….
Перепишу  стихотворение С. А. Есенина.

Песнь о собаке
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.
А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.

Ничего не скажешь –– стихотворение волнует без конца, и как бесподобно художественно, что лучше и не скажешь.

Воскресенье, 30 декабря 1979 года
Наступил предпоследний день этого года, утром я ходил на ярмарку. Играла музыка, жарились  шашлыки, и пахло дымком и жареным мясом. Возле  них топились любители выпить на морозе. Погода холодная, но небо облачное, лишь изредка выглядывает солнце.
Целый день были заняты уборкой в доме. Я установил ёлку и мы с Леной её наряжали. Возле нас всё время крутился сын Ромка. Он тоже пытался вешать игрушки…
Тёща, Зинаида Николаевна, сегодня вечером уедет в Моршанск к своей дочери Марии, у которой мы были летом этого года. А от неё она поедет к старшей  –– Людмиле в Тульскую область. Но она поедет не одна, а со своим сыном Валеркой.
Я вспомнил нашу поездку этим летом, когда ставили ёлку, я говорил жене, помнит ли она о том, как хорошо пахнет ёлочки  в  Ясной поляне? Но она только пожимала плечами… вот в этом она вся…
Вчера и сегодня думаю о таком понятии, как духовность и бездуховность. И какой может возникать между ними конфликт и почему? Я не раз  уже затрагивал этот вопрос в дневнике. Но ни разу  исчерпывающе не сумел найти на него ответ и ни разу как следует, не затронул его в своих рассказах. Бездуховность –– весьма сложное явление. По моему, эта проблема рождается там, где не умеют размышлять, мыслить по-современному. А ведь бездуховность свойственна среде исключительно озабоченной материальным, где нажива преобладает над духовностью и она застилает глаза на проявления человечности….

Понедельник, 31 декабря 1979 года
Вот и наступил последний день.
Погода –– нет слов великолепная! На деревьях пушистый иней и кажется все деревья, провода, посеребренными; идёт тихий снежок и держится умеренный морозец. Вечером мы ходили на открытие городской ёлки на площади Ленина, (так и хочется сказать Платова). Всюду праздничная сияет иллюминация, многолюдье, играет музык,  взлетаю фейерверки…
Потом мы пошли домой, и начали приготавливать стол. К нам придут Силиенковы и Люда Данилевская. Мы все только что пришли из города.
Да, вот и остались считанные часы до Нового года 1980-го. Как не жалко расставаться с 1979 годом. А ничего не поделаешь, разве кто хочет, чтобы так быстро шли годы. Да, уже наступает Новый год. Чем дальше вглубь идут годы, тем больше хочется  полезней их использовать. Не всегда правильно приходилось распоряжаться не только днями, но и годами. Да, самыми лучшими в том значении, что они  составляют твою молодость.
Вчера в пылу ревности неведомо к кому, я наговорил Лене много такого, после чего мне не хочется прощать себе такие поступки, когда бы они ни происходили.  Всё-таки надо думать сразу, а потом не раскаиваться перед собой в глупом поступке. Наперёд будет наука. Я не буду объяснять то, как всё из-за чего произошло. Я удивляюсь тому, что подобное было в прошлом году в этот же день. Перед Новым годом просто стыдно ссориться.
Вот и всё в этом году я больше ничего не напишу и не прочитаю. Всё это предстоит в Новом году. Безмерно жаль, что мне не удалось выполнить задуманное, именно в 1979 году. Перед минутами, что предстоят для прощания со старым годом, я всегда испытываю замирание сердца. Я не могу поверить, что год уйдёт, а он всё-таки уйдёт и никак больше не продлить его. И как грустно это сознавать! В детстве, кроме радости, не испытываешь. А теперь я полон веры в будущее и в себя. Я желаю всем людям Земли в Новом году много счастья, мира и любви!
Мы выпили за старый год, выпили за Новый и вели разговоры о том, о сём. Много, как всегда, отпускала шуток Люда Данилевская, и ей в этом потворствовал Юра Силиенко, который её любезно в шутку называет пани Кашпировская. Так мы сидели, выпивали, закусывали, смотрели новогодний Огонёк, затем началась зарубежная эстрада. А потом ушли Силиенковы. Мы с Леной проводили Люду Данилевскую. Она онам пожелала в новом году жить дружно. А мы ей желали встретить надёжного спутника жизни. Люда живёт с матерью, Таисией Александровной, на соседней улице Крупской, которая идёт параллельно нашей…

1980 год
Вторник, 1 января 1980 год
Сегодня мы проснулись в одиннадцатом часу. Я взялся растапливать печку, а Лена и девчата за посуду. Привели всё в порядок, потом позавтракали и сейчас бездельничаем.
На улице потеплело, вчера вечером было туманно, шёл снег, и он перешёл в крупу. А затем заморосил дождь. А сегодня прояснилось, выглянуло солнышко. На небе рыхлые серо-белые облака. они плывут быстро по голубому небу, как устремлены к какой-то своей высшей цели. По-весеннему звонко капает с крыш.
Вот и наступил Новый год. Завтра начнутся рабочие будни уже в этом году. Только вчера я говорил: в этом году, а теперь это относится к Новому году. Облака плывут, застилают голубые пятна и вокруг всё темнеет на небе и на земле и вытянулся во все стороны небосвода серый полог.
О чём думать, о чём мечтать, я конкретно не знаю. Одно  должен помнить ежеминутно –– это заботиться о самосовершенствовании.

Среда, 2 января 1980 года
Сегодня идёт дождь. На улицах гололёдица. Я помню, в прошлом году была такая же промозглая погода. Дождь шёл целый день, нагоняя уныние. А вечером, что любопытно, прояснилось, вышла полная луна на звёздное небо, и оно стало серебристым и будто пенным и начало подмораживать.
После выходных и праздника работать не хочется. Я даже ни о чём не думал. Правда, в свободное время набрасывал одну новеллу. И читал старые недочитанные номера «Литературки».
Дома вечером смотрел по телевидению фильм «Сердце матери». Как я люблю фильмы о Ленине! И это не передать словами. После просмотра фильма появилось желание во всём подражать вождю пролетариата.  Сила образа Владимира Ильича действует всепобеждающе…
Когда думаю о творчестве, я начинаю всё больше беспокоиться о том, что у меня маленький жизненный опыт. Я всегда хотел считать, что у меня богатая духовная жизнь, а значит, есть и опыт. Но, как видно, по этим страницам дневника, я пишу однообразно и довольно скучно и не живо. Моя эмоциональная жизнь стала скудней по сравнению с теми годами. За прошедший год я много прочитал, но это не значит, что в Новом году я должен читать меньше. Во всяком случае, надо нажимать и больше на книги по гуманитарным наукам. Почти об этом я уже писал и не стоит распыляться по одним и тем же предметам.
Как же дело обстоит с задуманным романом? Сейчас я о нём пока  не думаю.

Четверг, 4 января 1980 года
Вчера несколько раз прояснивалось. По улицам ходить весьма скользко. А сегодня дует ветер, небо пасмурное.
Сегодня перечитываю «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского. Эту книгу я нашёл в домашней библиотеки Лены. Хотя как таковой у неё в полном значении не имеется. А лишь всего несколько книг. На холодильнике лежит «Нана» Эмиля Золя», который я читал давно, на окне в передней лежит и «Волоколамское шоссе»  Александра Бека.
Вчера ходил в кино, смотрел испанский фильм «Конец недели». В нём затрагиваются социальные проблемы, но не очень глубоко. Ленте не хватает больше страсти, накала. События показаны посредственно, о них вскоре забываешь. Мне надо писать так, чтобы содержание глубоко проникало в душу и долго не забывалось то, о чём бы я ни написал. Мой роман обязательно должен быть социальным, психологичным, личные проблемы должны меняться местами с общественными и оттенять их. Я знаю, что хочу выразить, но беда в том, что я пока не знаю, как это сделать, какими средствами. Какой-нибудь остряк заметил бы, дескать, разве есть, кроме художественных, другие?
Если бы нашёл правильную  экспозицию, то я уверен, роман пошёл бы, если не по маслу, то вполне успешно и я бы сумел быстро с ним справиться, ибо не имею желания с ним долго возиться. Мне надо чётко определить то, какие я буду раскрывать темы.
Ладно, о нём теперь я ничего не напишу в дневнике до тех пор, пока не возьмусь за него.*
Всё-таки я несерьёзно отношусь к жизни. Последнее время я думал о себе и о том, как я уходил от жены. И что мне это дало? А дало то, что я вновь к ней верну-
лся под давлением обстоятельств. Вопрос стоял ребром: или разводиться, или жить? Так стоило ли тогда уходить? В этом и есть моя
несерьёзность. Я строго это обдумал и пришёл к жалкому заключению, что у меня нет твёрдой  жизненной позиции и линии поведения в соответствии с нравственностью и порядочностью. Но это почти одно и то же. Собственно, у меня много кое-чего нет. А пока я умолкаю.

Пятница. 5 января 1980 года
Вчера поменял в библиотеке книги. Буду вновь читать К.Паустовского «Повесть о жизни». Она включает в себя три повести «Время больших ожиданий», «Бросок на юг», «Книга скитаний». А также взял Юрия Бондарева книгу «Мгновения». Она состоит из коротких зарисовок, этюдов, новелл. И маленькие романы и повести К. Федина. В частности –– «Санаторий Артур», Я был актёром», «Тишина», «Наровчатская хроника», «Трансвааль», «Пастух». «Старике». Первым буду читать пока Федина.
Сегодня в два часа ночи уехала Люда Данилевская работать и жить в Новороссийск. Мы с Леной были у неё весь вчерашний  вечер, были также Наташа Данилевская и Надя.
Сегодня пасмурно, небольшой морозец, временами срывается пойти снежок, с ним начинает заигрывать ветерок-баловник природы.
Особенно сейчас почему-то пришли мысли о весне. Снег сейчас не лежит, вместо  него остался примёрзлый лёд, и в некоторых местах было очень скользко. Нынешняя зима не заставляет думать по-зимнему, потому что  её по-настоящему я пока не почувствовал ещё. Сейчас зимы уже не те, что остались в памяти из детства. Я уже упоминал, что тогда зимы были снежные; часто поднимались метели и снегу наметало целые горы, а то и под самые застрехи хат, потом они замерзали, и мы с них катались, как с настоящих горок, на чём попало: на санках, на фанере, на клеёнке, на соломе, наброшенной на спиленное дерево.
Вот такие были стужные зимы, а сейчас даже воздух не зимний и непонятно, какой, чем он пахнет: то ли осенью поздней, то ли ранней весной. Однако на улице становится заметно холодней. Поднимается ветер, а  воздух пропах  новым холодом.

Воскресенье, 6 января 1980 года
Вчера я зачитался допоздна и поэтому  сегодня встал почти в полдень. И если бы Лена не разбудила меня, то неизвестно, во сколько я встал бы на кладбище. Лена после ушла с Силиенко на кладбище, потому что сегодня Рождество.
На улице ветрено, морозно, холод ходит, шатаясь по земле. Я читаю книгу и отвлекаюсь мыслями о прошлом и будущем, и тогда непонятная грусть охватывает меня и мне не хочется читать вообще. Но я читаю и не хочу себя расстраивать беспричинной ностальгией. Хотя нет ничего случайного. Сын долго не мог успокоиться после того, как ушла мама. Его плач мен досажал, я с трудом его успокоил, и мы стали играть с ним в стройку дома. Я на тракторе  подвозил кубики, а он строил дворец. Так проходил этот день. Временами, когда я не мог читать, я углублялся в себя и хотел понять моментально ясность и смысл бытия…
То, чем я живу сейчас, о чём думаю, что читаю, может дать свои результаты в будущем. Поэтому не надо забывать, что каждый день приходит и уходит не ради шутки –– время течёт серьёзно. И если я не успею в этот день, то в следующий раз я не сделаю и главного. Вот поэтому вредно расслаблять свои мышцы даже на день. Под мышцами я подразумеваю деятельность мозга, который должен всегда работать, ему нужна пища,  а она –– это сам жизнь и книги...
Сегодня уже ночь. Придавил мороз и разукрасил причудливыми узорами окна на январском небе светят ярко и так  чисто блестит, как только что вычищенный пятак и слегка с откушенным краем. Небо под луной серебрится, синий воздух слегка подсвечен; он накалился от мороза. Земля осторожно припудрена снегом. На обледенелом тротуаре и дороге отражается лунный и фонарный свет. Ночь тихая, кругом в домах тухнут огни..

Понедельник, 7 января 1980 года
Сегодня работал на посёлке молодёжном. Я решил зайти к Николаю Юрину. Он
живёт там же,  то есть на Молодёжке. Давно я не был у него, последний раз я у него гостил  аж в октябре. И с тех пор. Как шло время и  до сегодняшнего дня, я часто думал о Николае, что надо бы его навестить. Мне думалось, что он мог обидеться на меня за то, что я к нему забыл дорогу, к нему и не иду.
Я ему передал все новости по литобъединению. Мы с радостью заговорили о поэзии, потом о личном творчестве. Николай читал мне новые стихи. Прошлую ночь он творчески работал и остался весьма доволен тем, что написал. Он заставлял меня несколько раз вслушиваться в звучные напевные строки…
Я застал его за умыванием. Он заснул только утром и спал всего три часа. Николай был бодр, весел, жизнерадостнее, он весь светился. Он неоднократно уверял, что у него утвердилась вера в  свои силы, что он чувствует как крепнет его мастерство. И я рад за него, что Николай полон оптимизма. Мы долго говорили о литературе, касались творчества разных поэтов и писателей. В частности В. Распутина и В. Астафьева. Говорили об истории и о писателе Валентине Пикуле и его романе  «У последней черты», говорили также о современной исторической действительности. То, что было вчера, уже стало историей. Николай с болью говорил о событиях в Афганистане. Он считает, что наши не правильно сделали, когда ввели войска в эту страну.
Сейчас все люди наблюдают  за событиями в мире, о напряжённей обстановке в Иране, об империалистической политике США и его президента Д.Картера, которого Николай назвал неграмотным президентом. В мире идёт и ширится  борьба за мир против возможной войны. С истории, с политики мы вновь возвратились к литературе, и Николай вновь и вновь читал свои стихи. Я совсем забыл сказать, что он угощал меня завтраком. За чаем мы продолжили разговор. Единственное, что меня критически настраивает против Николая, так это его собственное самовосхваление своих стихов, которые не все безупречны. Что касается меня, то я никогда не склоняюсь к восхвалению своих произведений. Хотя надо сказать, иногда бывает, и я впадаю в обольщение. Но это происходит недолго, явно хвалить себя даже наигранно, кого-то подразнить своими достижениями, я не умею, то есть мне не позволяет совесть.
Можно сказать, Николай не просто хвалится, он хочет, чтобы его стихи я понимал так, как он, то есть, чтобы я разделял с ним его радость и наслаждался вместе  с ним его творчеством. Но так же не бывает, любой пишущий должен быть скромным. Так что трудно передать наш спор о его стихах. А мы спорили, я говорил, что в них преобладает живопись над переживаниями героя. Поэт не только должен создавать поэтический пейзаж, но и пропускать его через своё сердце, то есть окрашивать его своими переживаниями. Мы касались вопросов, да разве всё перечислишь?
Я уходил от него с шолоховскими «Донскими рассказами». Я взял у него почитать ранние вещи Шолохова и журнал «Наш современник». Было три часа дня, как всегда в наших беседах время летит, как одна минута. И, по-моему, нам не хотелось расставаться, потому что говорить можно было без конца на волнующие нас темы о творчестве и литературном процессе.
Погода держалась морозная, небо было светлое.
Дома вечером прочитал два рассказа Шолохова «испытание» и «Родинка». Второй –– изумительный по мастерству. У Шолохова, как ни у кого, есть чему поучиться, и даже очень насущно и необходимо.
Ночь была такая же морозная, ярко и ущербно блестела луна, и звёзды светили, точно голубые, зелёные и сиреневые росинки. Вселенная испускала на Землю синий холод, и всё вокруг делалось задумчивым и мечтательным.

Вторник, 8 января 1980 года
Сегодня ясное солнечное утро. Небо чистое и безоблачное, голубизна от мороза накалилась и кажется стала ещё гуще. Как выжала наружу все соки. Ветер дергаёт  голые ветки, точно сердиться на них за не послушание. Холодно! а снегу снежного нет, а лишь тонко стелется –– одна снежная пыль, ну и ту сдувает без конца порывистый ветер.
Такая погода держалась весь день, наступает вечер и так же холодно, или даже мороз собирается в густое лохматое облако, всё крепчает…
Был на занятии в университете, где проходят также занятия и университета М-Л. У нас прошёл семинар. Я отвечал по философии.
Дома читал рассказы «Шолохова «Пастух». «Продкомиссар», «Шибалкино семя». Какие, однако, жестокие рассказы. Вот это реализм! Я не знаю, или восторгаться такому, реализму или возмущаться? Разве просматривается авторская  позиция? А всё-таки она заметна, ––  это когда автор ведёт своего героя с ребёнком на руках, и как бы говорит, я ничего не могу поделать, это реализм. Шолохов показывает так, как будто сам, как автор не присутствует во время действия героев. События ведь происходят без автора, без его участия и он пишет так, как было достоверно, а не придумано. В этом сила воздействия рассказов Шолохова.

Среда, 9 января 1980 года
Сейчас очень холодно. Сегодня мороз стал ещё крепче. Днём ясно и солнечно; несильный ветер. Я думаю про себя и вслух о том, когда же будет тепло? А до весны ещё долго. А ведь почти весь декабрь, стояла невероятно тёплая погода. И я уже об этом феномене так быстро забыл. Тогда я хотел настоящей зимы среди зимы, но стоило ударить сильным морозам, как захотелось весны…
По телевизору смотрел фильм, поставленный по трилогии В.Каверина «Открытая книга», Этот фильм в пяти сериях. Теперь несколько вечеров я с интересом буду смотреть. Книги Каверна мне очень нравятся.
Потом до полуночи я читал рассказы Шолохова «Илья», «Алёшкино сердце». Я непросто читаю, я их детально изучаю…

Четверг, 10 января 1980 года
Сегодня стало ещё холодней, да к тому же и ветрено. Он обжигает до ужаса лицо, руки… Вчера на работе удалось переписать свой рассказ «Две ложки мёда». И начал –– «В объятиях матери».
Сегодня заходил в редакцию городской газеты «Знамя коммуны». Увидел  И..В.Власова. Он взял предложенный мной рассказ «Рыжик» и тут же прочитал и сказал, что рассказ неплохой, но только бы конец изменить на положительный. Я постарался переубедить его, почему этого нельзя делать, ведь я увидел собаку на рельсах. И представил, как и почему она попала под трамвай. Поэтому бессмысленно менять финал. Власов, выслушал меня, покивал головой, неловко посмотрел на меня одним глазом. В его серых глазах светилась досада, мол, зря я не соглашаюсь, а то бы рассказа мог быть напечатанным в газете. Я помню, как он нам на занятии как-то пояснял, в чём воспитательная сила положительных рассказов. Но это уже приукрашивание действительности. И тут он мне сообщил, что хотел подготовить страницу о животных и мой рассказ можно напечатать, если я его подготовлю сначала для обсуждения на литкружке. Но я почему-то не верил, что он может его напечатать в таком виде. Я же надумал собрать свои лучшие рассказы, отпечатать на машинке  и отправить их в писательскую организацию  Ростова. Конечно, я поеду сам, а почтой отравлять ненадёжно…
Сегодня прочитал один рассказ Шолохова «Бахчевик». Всё-таки изумляет меня суровый реализм Шолохова. Очень выразительный хороший язык и стиль, точен, лаконичный, богатый разными оттенками выразительных средств и т..д. Произведение тогда по-настоящему доставляет наслаждение. Когда в этом участвует не только содержание, но и язык. его звучание.

Пятница, 11 января 1980 года
Сегодня я удивился. Когда поутру обнаружил на дворе снег. И всё кругом побелело и стало праздничным и обновлённым
Небо светилось серым с матовым отливом, и тихо, плавно шёл снег. И когда я ехал на работу, он  пошёл ещё сильней. Да так дружно и весело летели тысячи снежинок и ложились аккуратно пушистым слоем за слоем. Мороз уменьшился на немного. Снег накрыл облепленные дороги и тротуары в некоторых местах, и ходить, однако, приходится на ощупь, чтобы не оступиться.
Вот уже к полдню время подходит, а снег не спеша идёт в косую линию… Он постепенно стихает.
Когда ехал на работу, я встретил в автобусе Евгения. Я дал ему свою тетрадь с рассказами и просил, чтобы  он обратил внимание на некоторые –– прежде всего «Собака Галка», «Рыжик». «Две ложки мёда» и «Тихая и священная». Он обещал, что постарается прочитать к четвергу. Буду ждать. Мне его мнение желательно знать, так как он, как и Игорь Сенцов, учится в литературном институте им. Горького.  Он мне сказал, что Игорь куда-то уехал. Сейчас он живёт у Донника. Оказалось, он поругался со своими родными и ушёл от них. О том, что я дал прочитать Игорю свои повести, Евгений знает. Игорь ему пересказал содержание. Но на это он мне ничего не сказал, что ему о них  говорил Игорь. Мне стало досадно, что он умалчивает мнение своего товарища. Остаётся мне самому сходить к Доннику и там переговорить с Игорем…
Сегодня закончился показ телефильма по первой книги Каверина «Открытая книга».
Прочитал рассказ Шолохова «Жеребёнок». Рассказ очень сильный, как и всё ошеломляет у Шолохова. И только единственно у него и можно учиться выражать идею в образе…

Суббота, 12 января 1980 года
Мы дома. Лена стирает. Я занимаюсь своими обязанностями. Ромка играет. Всё заняты своими делами…
На дворе чудесная погода. Небо  прояснилось и сейчас светит солнце. Снег слепит глаза. Блестят пушистые снежинки. Воздух тих, пахнет снегом и морозом. Как Хорошо! Смотрю в небо очищенное от облачной пыли и упиваюсь синевой, смотрю на чистый белый снег, дышу морозным воздухом и мечтаю: как бы стал я на лыжи и помчался в степь! Но снегу ещё пока маловато.
Начал читать К.Паустовского, а читать его прозу –– это значит испытывать праздник.

Воскресенье, 13 января 1980 года
Сегодня ездил в Кировку. Мать встретила с радость, она при виде меня всегда улыбается своим круглым правильным лицом. По нему нельзя сказать, что она какая-нибудь корыстная, жадная, злобная, наоборот, все её обаяние светится добротой, терпением.
Она ждала меня ещё вчера, и я с приятным удивлением узнал, что она меня ждёт. Но я объяснил, почему не смог приехать. Слава богу, дома пока всё по-старому. Однако мать прибаливает. Я принёс ей лекарства. Отец был на дежурстве. Брат Николай одурел, напивается пьяным и теряет дорогие вещи. Так недавно потерял ботинки. Скоро голову потеряет? Конечно, я шучу. Мне хочется, чтобы все бросили пить. В посёлке Ключевом умер молодой парень Мишка киномеханик. Он много пил и не закусывал. Ему сделали операцию. Он умер от разложения поджелудочной  железы. Известие его смерти я воспринял довольно тяжело. Я его близко не знал, но он был в близких отношениях с Таней, о которой я писал в дневнике за 1973 год. Она была очень красивая, но с дефектом ноги, из-за которой она отказалась со мной встречаться. Как сложилась её судьба, мне говорил года два назад брат Николай. Она якобы вышла замуж за парня из станицы Грушевской.
Погода была солнечная и морозная. У нас на пруду, что в балке, посередине хутора. Ребята играли в хоккей. Был слышен их звонкий шум, удары клюшками…
С запозданием я получил письмо из Ростова. Я посылал рассказ «Собака Галка» в областную газету «Комсомолец». И вот что мне они написали: «Уважаемый товарищ!  Извините, за поздний ответ. К сожалению, использовать ваш рассказ «Собака Галка» в газете не предоставляется возможным. Зав сектором Ю. Шухмин.
К этому я отнёсся вполне с виду спокойно. Я так и думал, что напишут такое или ещё хуже письмо. Теперь я поеду к ним сам и узнаю, почему «не предоставляется возможным» использование моего рассказа?
Мать рассказывала, как получила это письмо, прочитала и расплакалась оттого, что ей стало меня жако. Я объяснил, что она напрасно волновалась. Получалось, что мать переживала, как за собственное дело, а я нет. Но я знаю свои просчёты, за меня их там не устранят. Вот если бы так Лена реагировала! И. видя, что  я не выказал никакого недовольства и возмущения, я спокоен, но напряжён, мать сказала, выходит, она напрасно, волновалась? Но я её успокоил и поблагодарил за беспокойство и сказал, что надо ещё работать над рассказом. Хотя я про себя подумал, как они могли его использовать, ведь он большой. С продолжением не будут печатать, так как я неизвестный автор. Рассудив так, в город я уезжал завидно; мороз к тому времени усилился, и снег упруже затрещал под ногами, как крахмал с ворчанием.
На западе небо раскраснелось, мимо хутора, стороной летели большими стаями вороны; их крики доносились волнами. Мороз щипал лицо, хватал за руки. А на льду всё гоняли шайбу, оттуда доносились голоса, смех, звон клюшек…

Понедельник, 14 января 1980 года
После работы посмотрел в «Победе» индийский фильм «затянувшаяся расплата». Великолепный фильм! Получил зрелищное удовольствие .Несмотря на это, я нашёл недостатки, но они не столь существенные, чтобы о них говорить серьёзно . Хотя неудачи сами по себе –– это неловкость режиссёра в показе нарочитостях ситуаций, то есть неестественные, наигранные, далёкие от самой жизни. Но есть фильмы, в которых киноприёмы незаметны. А в этом они сами себя обличают…
Дома читал «Антидюринга» Энгельса.
Погода по-прежнему холодная. И мороз обещает ещё усилиться, судя по багровому закату.


Вторник, 15 января 1980 года
Редкая удача! В киоске наскочил на книги! В твёрдом красивом переплёте купил стихи и поэмы Н.А. Некрасова и роман «Обломов» А.И. Гончарова, в мягком –– поэма «Мёртвые души», пьеса «Ревизор» Н.В. Гоголя. За три книги отдал почти шесть рублей. А ведь книжный недостаток в нашей стране острый, хотя книги издаются многотысячными тиражами.
На улице ясно и солнечно; крепкий ядрёный  мороз. В автобусе холодно, окна расписаны морозными узорами. Но я сижу на заднем сидении читаю К.Паустовского и наслаждаюсь звучной, живой мемуарной и порой до неуловимости прекрасной образной прозой. Я восхищаюсь им! Как у него всё легко, просто. свободно написано и во всё этом столько поэзии, эстетики в чистом  виде. Кажется, никаких усилий автору не надо было, чтобы всё это так живописно написать. Мне кажется, что ни одна книга, ни один писатель не производил такого сильного впечатления, какое оказывает Паустовский. Я до сих пор помню впечатление от прошлого года, они, книги его, буквально всосались в меня и без конца тревожат мой мозг образным языком. Они продолжают не давать мне покоя. Когда сам пишу, я вижу, что у меня получается всё бледно по сравнению с Паустовским. У меня кажутся описания природы, диалоги, повествование неумелыми, я чуть ли не отчаиваюсь и не бью себя кулаками  или в стену за творческую беспомощность, чтобы открыть секрет его прозы…
В воскресенье я не записал о том, что был у донника. Видел жену Игоря Синцова, она вернула мне тетради, но конкретно ничего не сказала. Но что-то объясняла не совсем мне понятно. Наверно, я понял одно, что повести задуманы хорошо, но их надо облекать в художественную  форму, то  есть им не хватает художественного решения.
У Донника я встретил Алексея кочку. Когда он узнал о моих повестях, то немало удивился тому, на что я замахнулся.
–– Ты уже повести пишешь? А я вот этого не знал. –– удивлённо протянул он и продолжал: ––  Вон ты куда ударился. Молодец! –– он смотрел на меня сквозь линзы стекло очков и строил умное выражение. Вот действительный человек, у которого  не уловлю особенность его характера. Он и странный и чудаковатый, тщательный и рассудительный, завистливый и подобострастный.
–– Значит, ты не хочешь отдавать должок Власову? –– спросил я в шутку. Он сначала не понял, что я имел в виду. Но, видать, на эту тему между ним и Донником уже был разговор относительно его выступления по обзору журнала «Литературная учёба».
–– Да, всё некогда, ––.ты же знаешь, что меня посылали в колхоз?
–– Брось оправдываться, это было ещё летом, ты всем обещал выступить с обзором четвёртого номера. А уже вышел шестой?
Алексей засмеялся и что-то сказал в оправдание ещё, а я вспомнил, как Николай Юрин называл его круглым графоманом. Я подумал, что возможно, он не ошибся и был прав.
От Донника мы вышли вместе с хозяином. Донник отправлялся в Ростов на сессию. Он выглядел уставшим, замотанным семейными делами и творческими заботами. Мы шли и говорили о писательском труде, который не строится без оптимизма. Я сказал, что Юрин оптимист. Алексей согласился наполовину. Донник молчал и слушал нас.
–– Он на всех  затаил злобу и готов всем набить морды! –– неожиданно  воскликнул Донник. И засмеялся, прищуривая свои большие тёмные глаза.
–– О, я тоже так подумал! –– откликнулся Алексей. А я не знал, что сказать, я не хотел верить Доннику. Хотя могу прибавить, ни столько озлобился, а сколько обиделся.
–– Если он так дальше будет настроен агрессивно и дерзко, то он вконец обозлиться на всех и ничего не напишет, –– продолжал Донник тоном убеждения.
Я попытался возразить. Донник остановил почти окриком меня:
–– Да, а я говорю, да! Если он не переменит жизненную позицию, если он  не наберётся мужества и терпения, он погубит себя! И ничего  мне не говори об его оптимизме. Его у него нет! –– Донника никакими доводами не переубедишь, если он взяло что-то себе на веру.
Мне интересно всегда встречаться с Донником и ему подобными творческими людьми. Это люди твёрдых убеждений, они близки мне по духу и понятиям. Я вижу  у них родную стихию. У донника есть всепоглощающая мания к книгам. Он страстный библиофил и всякими путями достаёт книги, обменивается, перекупает и только с выгодой для себя, порой книгомания у него бывает настолько сильной, что он пускается на маленькие, но просительные афёры… Но я не буду приводить примеров и лучше опущу их. Часто я вижу его бегающим по городу, как некоего героя Достоевского или Гоголя. Если он пронюхает, что у кого-то много редких книг, он найдёт того человека, чтобы тот свёл его с другим библиофилом и т. д.  Ну чем ни персонаж для сатирического романа?
От кого-то я не раз слышал вопрос удивления? Как живёт Донник? Он имеет двоих детей: дочь Лена и сын Вова, учится то ли очно, то ли заочно  в университете на филфаке отделения журналистики? Стипендия сорок рублей и жена в лаборатории института получает восемьдесят рублей. Конечно, завидовать тут нечему. Но Донник никогда не жалуется, что ему не хватает на жизнь с двумя детьми. У него солидная библиотека, которая насчитывает тысяч пять книг, если не больше. Конечно, Донник живёт ещё и на газетные гонорары. Хоть они небольшие.
Так незаметно с Паустовского я начал рассказывать о доннике. Ещё меня привлекает в Доннике так это тайна его отношений с женой Верой. Она хорошая гостеприимная красивая женщина. Я видел как она до двери проводила Донника. В этом было что-то идиллическое.
Был на занятии в университете. Там продолжение семинара. Я опять отвечал. Я увлёкся занятиями по философии. Мне нравится то, как наш преподаватель доцент Ужогов, который. Как мне кажется, носит очки против близорукости. У него симпатичное интеллигентное лицо. Он ходит немного в раскачку. Ужогов высок, слегка полон, но строен, гибок, подвижен. Он никогда не стоит на кафедре. А только ходит вдоль аудитории. Останавливается у доски и если надо чертит на доске фигуру, по которой объясняет философскую концепцию. Он редко останавливается и  проговаривает увлечённо текст, как  будто читает по книге. На вид ему лет 35-40. Можно ещё рассказывать об Ужогове, но как-нибудь в другой раз.
В моей жизни было много хороших людей, о которых я ничего не написал даже в дневнике. Конечно, надо бы попробовать это делать. Для меня эти упражнения станут хорошей  практикой в овладении жанрами зарисовки и очерка.
Начался второй фильм по книге Каверина «Открытая книга». Откровенно говоря, я разочаровался, увидев то, что Таню теперь исполняет другая актриса, а именно Ия Савина.

Четверг, 17 января 1980 года
Вчера не хотелось ничего записывать, потому что ничего не произошло интересного в моей личной и семейно жизни. Хотя о наших отношения я пишу очень редко. Но и не хочу, так как она может прочитать. Поэтому многое из семейной жизни остаётся втуне…
Постоянно думаю о своём творчестве, об окружающей жизни, которую стараюсь наблюдать и впитывать все её соки. Я учусь мыслить по большим проблемам. Стараюсь ухватить главное, коренное, жизненное. Об этом я думаю каждый день, и оно стало как бы постоянной головной болью. Поэтому ничего не пишу. Но это пока… а когда всё сложится в голове, тогда начну.
Посматривал и местами перечитывал свои повести. Нахожу в них такие места, за которые мне очень стыдно. Буду в корне перерабатывать.
В минуты слабости приходят ко мне отчаяние, беспомощность, что я ничего не могу исправлять. Надо меньше унывать, а больше трудится над рукописями.  А иначе никогда не научусь их доводить до печатного станка.
Сегодня потеплело, хотя оно началось ещё вчера. И даже шёл такой густой снег, что было приятно на него смотреть. Итак, подвалило свежего снежка порядочно. Идёшь, а он шуршит под ногами мягко, как сырой мили влажный песок…
Был на занятии литобъединения. Власов говорил о предстоящем областном выездном семинаре ростовской писательской организации и он проводиться будет в редакции газеты «Знамя Коммуны» в следующий вторник 22 января. Он также рассказывал о юбилее А.П. Чехова, о юбилее М. Исаковского и о смерти С. Шипачёва, которого почтили минутой молчанием вставанием.
Затем обсуждали рассказы Н. Князева,   который работает в драмтеатре им. Комиссаржевской. Назывались они «О вещах» и «Он и сцена».
Сегодня, кроме меня, на занятии присутствовало немало, были и такие. которых я никогда не видел .Давно не ходит Т.Лазарева, Л.Рак, .Мы сидели в углу с донником и до начала занятия говорили о типичности и типизации в литературе, мы не просто обменивались мнениями. Мы спорили и это вызывало интерес у окружающих. Донник меня всегда подхлёстывает. И тогда я рвений всматриваюсь в жизнь. Я начинаю находить новые ситуации и конфликты, которые лягут в рассказы.
Да и вообще, после дискуссионного обсуждения наших авторов, я острей смотрю на своё творчество и тогда отношусь к себе ответственней и требовательней.
Донник умеет заряжать идеями и ведёт за собой как вожак. Он показывает насколько важно для писателя марксистко-ленинское мировоззрение. Он открывает неожиданные стороны философский идей, явлений, понятий.
Рассказы Князева отчасти мне понравились. Я его никогда раньше не видел. Но фамилию встречал на театральных афишах. В городе он известное лицо и откровенно позавидовал Князеву. Когда узнал с его слов биографию. Он побывал во многих странах  мира, а именно в Японии, Китае, на острове Ява, Египте, в странах социализма, несколько лет он провёл вне Родины. То, что он жил не дома. а за границей., это вызывало во мне к нему антипатию, Князев также встречался с художником Николаем Рерихом с Фёдром Шаляпиным и другими многими известными журналистами. Писателями и артистами. Он написал воспоминания, но они ещё не изданы. Я не могу ничего о них сказать, так как с ними не ознакомился.
В лице Князева виден старый  интеллигент. Он мне почему-то напомнил  послереволюционные годы. От него веяло старой мебелью, особенно это я почувствовал и ощути, когда он читал рассказ «О вещах». У него и выговор на аристократический, выученный манер, только таким выговором говорили старые интеллигенты или аристократы.
Я могу сразу сказать, что литературным талантом Князев не обладает. Он пишет на уровне  школьных  сочинений. Его рассказы, на мой взгляд, очень слабые, не имеющие художественной основы. Скорее всего, это фрагменты из обширных записок, заметок из личной жизни, но только они не рассказы, так я и говорил при выступлении. В этом я поддержал Донника. Наши мнения совпали полностью, это был редкий случай. А с нами согласились Захаров и Скляров.
Князев, видно, не ожидал такого разноса и выглядел насупленным и суровым. Но сперва он был добродушно настроен, как-то благонравно, это когда выступал некий Герасимов. Он, видать, доводился Князеву приятелем или может хорошим другом, потому что говорил мягко, как-то снисходительно отзывался о рассказах, и критиковал спокойно, по-дружески. Но когда заговорил Донник, то сразу Князев переменился. Донник  говорил чистую правду и не лицемерил и не щадил автора. Из его выступления сразу стало ясно, что рассказы только и заслуживают такой критики. Конечно,  Донник не хотел нарочно разносить автора.
По-моему, такая критика больше поможет автору, чем лицемерно-снисходительное отношение к его рассказам. В этом отношении важно говорить не об авторе, а о рассказе, чтобы не задеть достоинство человека.
Князев писал и стихи. Он показывал их Герасимову, вместе со своими «воспоминаниями». И мне понравилось то, когда Герасимов, начиная свои высказывания о рассказах, сказал, что стихи у Князева никогда не получатся, так как выше своей головы не прыгнешь и то, что дано от природы, сам не привнесёшь. Герасимов это сказал  очень деликатно и доброжелательно. И Князев с ним согласился, наклоняя вперёд голову.
Есть мнение и, наверно, справедливое, что не вся критика помогает авторам разобраться в своё творчестве. Она может и навсегда отбить от литературы талантливого человека. Но это бывает в тех случаях, когда среди критиков встречаются не те, кого можно назвать Белинскими или Добролюбовами…
Так что надо учиться уметь видеть критику и прислушиваться к ней или не обращать на неё внимание.

Пятница, 18 января 1980 года
Опять ударили морозы. Снег захрустел. Воздух прокалился и сжался, отчего небо синее-синее. Ветра нет, а солнце только ярко светит и ослепляет снег. Голубыми и серыми тенями ложатся на снег деревья и дома.
Холодно! Мороз шипит по-Крещенски. Я проснулся в угнетённом состоянии духа и что  неприятно донимало во сне. Но я никак не пойму, что именно? Не то ли, что я вчера думал о смерти?
На конец февраля власов назначил обсуждение моих рассказов о собаках. Я должен их подготовить к тому времени. Но когда я подумал, что это будет на  пороге  весны, то ко мне пришло такое чувство, что  это ещё так необозримо далеко и доживу ли я до него? Я не знаю, зачем я так подумал? Может, совсем недавно я ещё не задумывался о природе творчества и о том, что выходит из-под моего пера, я не сравнивал (свои вещи) с произведениями классиков…
Первая радость в творчестве –– это когда что-то умеешь ритмически строить фразы и третье –– это когда ты долго-долго искал свою тему и написал вещь, и видишь, что ты создал до этой  вещи. Итак, радости приходят от простой к сложной. Но они очень кратковременны и преходящи.
Вчера я понял, что наступила пора творческого самосознания, процесс которого беспрерывен. Прежде всего, он сопровождается беспощадностью и строгостью к себе.
В жизни надо искать выдающиеся события, ситуации и явления.
Выдающееся –– это есть тот человек, который вмещает в себя черты своей эпохи, а лучше всего и будущей.

Суббота, 19 января 1979 года
Как быстро летят дни недели! Вот опять выходные подошли… Погода ясная, солнечная, морозная.
Работал над рассказом «Собака Галка». Вечером читал Шолохова «Червоточина» «Лазарева степь».
Телевизору смотрел фильм «Верность матери». Сколько не смотрел я эти фильмы о Ленине и его матери, Марии Александровне, всё равно они смотрятся с интересом. Это настоящие фильмы.

Воскресенье, 20 января 1980 года
В обед поехал в Кировку. Прошла неделя как я был у матери. А мне показалось, будто пролетел год.
Как хорошо рядом с матерью. И неужели у меня одного запала мысль, что надо относиться к матери по-сыновьи и  любовь её всем сердцем, помогать ей во всём, замечать её, и никогда не забывать. Когда я от неё вдали, то я всегда думаю и беспокоюсь о ней, всё ли  там, где она благополучно. Я хочу, чтобы ей жилось хорошо, а братья не хотят понимать, что нельзя ей обижать, чтобы лишний раз не тревожить её, не расстраивать. Не скрою, что есть на моей совести такие моменты, когда я омрачал своим поведением жизнь матери. Но я стараюсь не приносить ей больше огорчений своей жизнью и по возможности делаю так, чтобы ей жилось намного легче.
Перечитывал ранний дневник. Сколько в нём ошибок? Сотни две? Я думаю, этот дневниковый материал легко может послужить для творчества. Например, для автобиографической повести, я. могу взять его за основу.
Сегодня пасмурно, но морозно; дали были окутаны лёгкой дымкой, на полях лежал снег, потом ближе к вечеру разъяснилось, запад разрумянился, начал прижимать мороз. Но над полями тянулись стаи ворон. Было тихо; мёртвая тишина  разливалась по степи. Я всем сердцем  люблю своё край, виноградники, овраги, балки, наш застывший пруд с юными хоккеистами, нашу единственную улицу, родней которой и нет больше для меня.
Вот уже и стемнело, когда я приехал в город, под фонарями летели пушистые крупные снежинки. Небо было чёрным, как-то резко потемнело, а снег шёл временами сильный и плавно и ровно ложился на заснеженную улицу и пригорок.

Понедельник, 21 января 1980 года
Сегодня снова солнце и мороз; всё-таки морозная погода держится устойчиво.
Мой дневник по событийности одноцветен. Каждый день почти один и те же события, только мысли немного разные. И описание пейзажей, закатов, делают страницы лиричными. Мне быть бы фенологом, наблюдателем за процессами природы.
Хотя можно сказать, что я каждый день думаю о своём творчестве, о литературе. Неужели только в этом вся моя жизнь? тогда в чём же ещё? Семья, заботы? Но и это есть –– каждый день, писать об этом скучно.
Вчера не мог долго уснуть. И я думал о прошлых годах, мне кажется, как давно всё было?» Время –– всевластно! Как поеду домой, увижу хуторян и начинают находить воспоминания…
Непременно надо писать, а то я очень уже чувствую такую потребность! Надо найти выход скопившимся впечатлениям и страстям. Если я раньше больше думал о себе, то теперь эту позицию надобно изменить в корне и забыть напрочь себя, и только думать и мечтать  о том, что сделать лучше для родины. Вот моё правило, и оно должно утверждаться каждый день.

Вторник, 22 января 1980 года
Мороз ведёт себя весьма агрессивно. Опять давит и выжимает все «соки». Земля потрескалась. Снег скрипит звонко; небо голубое, гладкое, солнце блестит как отполированное. Из котельных труб  валит крутой дым, что кажется, он сразу застывает и тяжело падает на землю. Мороз обжигает лицо, нос болит, как зажатый между двумя пальцами. И такое ощущение, что он сплющен и его вообще не чувствуешь.  Мороз красный нос ужасно колюч!
Вот уже второй вечер поднимался молодой тонкий месяц. Вчера вечер был светлый. На какое-то время он остановился, а потом разом погас –– солнце красное, как рубиновый шарик, быстро погружалось в сгустившиеся синие облака мороза. Я шёл домой по белой аллее от снега и смотрел на выплывший месяц, он был тонкий, чистый с острыми концами. У меня невольно появились такие строки:

На небо вышел месяц молодой,
И удивлённо посмотрел на землю,
И загорелся тоненькой дугой
Над одинокою Вселенной…

Я написал и не придавал им никакого поэтического значения. И шёл так дальше, дыша морозом. Сейчас я записал их только для того, что было…
Закончил читать книги Паустовского из его «Повести о жизни». Его книги –– это чистейшая поэзия в прозе в полном смысле этих слов. Она очень познавательна, звучна, прекрасна, в ней сочетается всё то, что способно притягивать к себе из-за наслаждения. От неё не так-то просто  оторваться. Я уже писал о воздействии, поистине колдовском воздействии, книг Паустовского. Если взялся читать, то до конца будешь читать  всё им написанное, а после станешь перечитывать и не оторвёшься...
Ещё не было пяти часов после полудня, а в редакцию «Знамени Коммуны» уже начали подходить участники литобъединения на предстоящий выездной поэтический семинар ростовской писательской организации, всех не пересчитаешь, кто пришел, А всего с ростовскими поэтами было около сорока человек.
В просторный кабинет главного редактора В. Михеева собралось до сорока человек. В редакции было необычайно оживлённо, что подчёркивало празднично-торжественную обстановку. Когда наши все собрались, ростовчан ещё не было. Кто-то пришёл с улицы и сказал, что они уже приехали и стоят возле машины.
–– Так зовите их, Игорь Викторович, –– сказал Василий Старцев.
–– Скребов пошёл перекусить, –– ответил тот же голос, –– он прямо с работы.
Пока ростовские поэты поднимались, в кабинет сносились стулья. А. Гриценко, И. Долинского я уже видел раньше в Ростове, а вот Н. Скребова и Е.Нестерову впервые. Долинский  –– невысокого роста, коренастый, с пышными седеющими чёрными волосами, чёрными подвижными глазами. Скребов был высок, с гладко зачёсанными назад тёмными волосами и как-то смешно улыбался. У него лицо скорее актёра-комика, чем поэта. Гриценко был полноват. Он выглядел здоровым, свежим, выхоленным, глаза у него были этакие, что ли  сверлящие. Мне казалось, они все смотрели на нас, начинающих, с этакой ироничной снисходительностью.
Елена Нестерева, с короткой стрижкой из чёрных крашеных волос, выглядела необычайно моложаво. В её хорошеньком миловидном лице виделось что-то удивительно детское. А тёмные глаза рассматривали окружающих с каким-то даже повышенным любопытством.
Пожалуй, из этих поэтов я отдавал предпочтение только Елене Нестеревой, поэзия которой идёт не от созерцания, а из сердца. Её взволнованная и трепетная интонация была мне всегда близка. И вот все собрались в кабинете главного редактора газеты. А. Гриценко был в качестве председателя выездного семинара, он  представил своих коллег и рассказал о каждом вкратце. Затем он попросил Власова познакомить ростовскую делегацию с членами городского литобъединения. В первую очередь он назвал И.Пушкарёва и В.Склярова, третья участница обсуждения Т.Лазарева от научно-проектного института была в служебной командировке.
Открыл семинар А. Гриценко, он был председатель. Первому предложили поэтическую трибуну Ивану Пушкарёву. Он читал плавно, мягким нараспев приятным бархатным негромким голосом. Пушкарёва я знал с января 1974 года. Его стихи мне нравились давно.
После того, как Пушкарёв прочитал свои стихи, Гриценко предоставил слово членам литобъединения тем, кто пишет стихи. Мне так хотелось выступить, что я нетерпеливо ёрзал на стуле. Поочерёдно выступающие стали говорить своё мнение о только что прозвучавших стихах и все единодушно расхвалили нашего поэта. Но это не понравилось Елене Нестеревой, она сказала: «Все пропели дифирамбы, а ведь критиковать есть за что». После её слов я остыл, хотя мне было обидно, что она так сказала даже с некоторой иронией. Я всегда принимал стихи Пушкарёва положительно, и так разволновался, что боялся проронить и слова, поскольку был и остаюсь непубличным человеком. С Пушкарёвым к тому времени я был знаком больше шести лет, но встречались уже редко. И стихи его появлялись в печати уже нечасто. И вот я думал, наверное, за эти годы он несоизмеримо вырос с теми годами, когда мы виделись чаще. Однако я был огорчён и даже несколько разочарован, поскольку его творческий почерк почти не изменился, интонации остались всё те же, исконно его. Но разве это плохо?
А какими они должны были стать? Но почему-то критики всегда ждут какого-то необычного преображения поэта…
А тогда после критических (и порой резких и несправедливых) выступлений ростовских поэтов, я отчасти с ними в душе соглашался. Просто хотелось, чтобы Пушкарёв расписался во всю мощь своего таланта, так как, думалось, что себя он сдерживал, чередуя, если, так можно выразиться,  мажорные и минорные тона. На обсуждение он представил такие стихи: «В отпуске», «После отпуска», «Тропа» и другие. Нет, не все стихи подвергли разносной критике, а только какую-то часть. Но и время тогда было не сегодняшнего дня. Отмечали в стихах бесспорные удачи автора, которых было значительно больше. Ведь от поэтов всегда ожидали какого-то наивысшего взлёта. А нужен ли он был тогда, если не все темы поощрялись цензурой и критикой?
Обсуждение проходило интересно, живо и с огоньком. Итог был такой: в коллективный сборник включим, тогда как авторскую книгу надо подождать. А что касалось всего творчества И.Г. Пушкарёва, это было несправедливое решение. Не издание авторской книги, которая того заслуживала, не идёт на пользу любому состоявшемуся поэту и прозаику.
После перерыва слово дали Валентину Склярову. В отличие от Пушкарёва (стихи которого подкупали искренностью, наряду со светлой печалью, а то и драматическими и трагическими нотами, тонким лиризмом), тематика и палитра стихов Склярова была иная, то есть интонация наводила на грустные размышления, что в жизни не всё благополучно, как это благополучие было заметней в стихах Пушкарёва. Хотя немалый интерес у Склярова вызывали такие стихи, как «Старик у моря», «Костюм» и др. У Склярова в отличие от тонкого лиризма Пушкарёва, преобладала философская лирика и внутренний драматизм почти в каждом стихе. К тому же стихи Склярова  привлекали сюжетами, мрачными тонами и даже трагизмом, что особенно было заметно в стихотворении «Старик у моря». Можно бы подробней поговорить о стихах обоих поэтов, но без самих текстов судить о них трудно.
Склярову по части техники стиха досталось больше, чем Пушкарёву, у которого мастерство было во многом выше и зрелей. Отмечали, что у Склярова слабая рифма, мол, нельзя рифмовать глаголы. В этом случае приводили примеры из А. Блока, у него глагольные рифмы незаметны из-за внутренней мелодии стиха. И ещё отмечали, что Скляров не столь выразительно прочитал свои стихи, то есть не оттенил их свойственной ему интонацией
Что же касалось манеры чтения Пушкарёва, то Д. Долинский отметил, дескать,  нечасто встречается гармония стиха и голоса поэта. И при чтении самим поэтом его стихи выигрывают, если даже техника стиха не на высоте и т.д.
Всё время, пока шёл семинар, я с тревогой  и страхом думал о своём творчестве, что вызывало такие эмоции. А то. что я понимал ещё глубже насколько труден путь писателя в литературу .Этот путь к самому себе, к тому. что ты умеешь. Как ты должен ответственно относиться к слову и т.д.
После семинара я подошёл к Анатолию Гриценко и спросил у него:
–– Скажите, пожалуйста, Анатолий Иванович, а кто у вас по прозе?
–– Вы пишите рассказы? –– спросил он.
–– Да!
–– Ну тогда я! Присылайте в Союз писателей, но чтобы рукопись была напечатана на машинке.
–– Это я уже знаю.
–– Ну, тогда всего доброго! Аг, да, только как придёте, напомните, что вот был у нас  семинар и т.д. Поняли? Ну, добро! До свидания…
Я ответил ему так же и отошёл от Гриценко. Так я начинаю налаживать связи с профессиональными поэтами и писателями. А в перерыве семинара я подходил к Елене Нестеревой. Она руководила  областным литобъединением и спрашивала, что я пишу, узнав, что я прозаик, она пригласила меня на занятия областного литобъединения, которое проводится по пятницам два раза в месяц –– по второй и четвёртой.
–– Нам очень нужны молодые силы, –– сказала она, осматривая меня внимательно.
Я тепло поблагодарил её за приглашение и остался доволен собой…
Потом, идя по улице и прячась от жгучего мороза, я интенсивно думал, что надо нажимать на творчество, больше писать, работать над старыми и новыми вещами. Я ещё подумал, о том, что вот у меня сборник лирических стихов Елены Нестеревой, купленный недавно, а именно осенью. Он называется «Апрельская буря». И вот я не догадался принести его, чтобы она мне оставила в нём автограф. Её стихи, которые мне всегда нравились, попадались и раньше в областных газетах, а также в журнале «Дон».
А когда лёг спать, я не мог быстро заснуть и перед глазами опять проходил по памяти выездной семинар и мне уже в дреме мерещился образ поэтессы Елены Нестеровой. На вид она суровая, серьёзная, а стихи полны искренности и женственности.
И вот у неё такие строфы из того сборника:

***
Как нелегко мне всё даётся:
Моя любовь, мои стихи.
Страшусь: до цели не дольётся
Степной ручей моей строки.

Порой откладываю ручку,
И от любви бегу.
И мигом радостное рушу,
И горечь долго берегу.

Хочу на миг остановиться,
Чтоб не в обход –– вперёд идти,
Чтоб наконец освободиться
От лишней тяжести в пути.

Пусть истина среди поветрий
Встаёт, сверкая и маня…
Как нужно мне в себя поверить,
Чтоб вы поверили в меня!

Среда, 23 января 1980 года
Мороз невыносим –– холод страшенный. На Соцгород где-то прорвала водопровод, а вода хлынула бурно по скользкой  дороге и затопила трамвайные пути и через час начал образовываться лёд. трамваи не могли ходить и все сошлись в этом месте. пришёл трактор и стал с путейцами-аварийщиками  крошить лёд и счищать его в сторону от путей..
Поменял книги на повесть Г. Троепольского «Белый Бим Чёрное ухо», Леонида Леонова  роман «Скутаревский и А.М. Горького «Портреты».
Дома прочитал пятьдесят страниц повести  Гавриила Троепольского.
Эту повесть я взял по рекомендации И.В. Власова. Я пишу о собаках и Игорь Викторевич решил,  что мне полезно почитать повесть о Биме Чёрное ухо. Смешное название. Но содержание отнюдь не смешное. Хотя повесть замечательная, очень трогательная и хватает за душу! Только так и надо писать о собаках. Действительно, она должна помочь мне в творчестве. Я увидел сразу свои явные недостатки и просчёты в художественном воплощении и разработке своих рассказов и идей.
На семинаре, точнее, после него. я дал прочитать свои повести Склярову. Давно уже не видел я Евгения, у него  мои рассказы.

Четверг, 24 января 1980 года
Зима продолжает лютовать. Я слышал, что морозы будут доходить до 40 градусов. Это уже невыносимо. Такой зимы давно не было, недаром осень долго стояла сухой и тёплой, а потом быстро упал с дерева весь лист. Я ещё осенью предполагал. Что зима может быть холодной, правда, она тогда запаздывала почти на месяц.
Читаю повесть Троепольского. В автобусе очень холодно, мёрзнут ноги, и приходится мяться с ноги на ногу и шевелить без конца пальцами. Все стёкла заморожены и охвачены налётом пушистого куржака.
Весь день  светит солнце…

Пятница, 25 января 1980 года
Прочитал повесть «Белый Бим, Чёрное ухо». Я в трансе от неё, и вспоминал тех собак, которые прошли через моё детство и одну мне до сих пор жалко. её гибель лежит на моей совести. Я до сих пор не могу простить себе то, как она погибала у меня на глазах от рук подлого человека…
Я тогда был совсем пацаном, и ничего не мог сделать, чтобы  спасти её от гибели. Собака была очень умная. Я напишу о ней рассказ, хотя она заслуживает небольшой повести. И я напишу серию рассказов о собаках. Скоро начну писать. Я жду не дождусь этого часа, надо привезти печатную машинку. Лена не хочет, чтобы я писал дома у своей матери. Она желает, чтобы я это делал здесь. у неё. Я всегда готов на это, но чтобы она давала мне такую возможность спокойно заниматься  своим делом и не отрывать, и не мешать и т.д.
Выходит так, что я и не знаю: где мой дом: там, в Кировке, или здесь, в городе?
Погода такая: небо облачная. Мороз немного упал. Воздух холодный, но сыроват.
Вечером приступил к чтению романа «Скутаревский» Леонида Леонова. Я читаю первый его роман. До этого я к стыду своему, не читал его ничего. Можно подумать, что я одно только и делаю, что читаю и рассуждаю о творчестве, а о других вещах жизни, как заботы о быте я не думаю.
Но это всё в моей жизни не главное, а лишь как сопутствующее. И даже то, о чём пишу, я считаю не столь главным, есть дела поважней, и это те, которые называют смыслом жизни. Это значит, быть человеком и гражданином и т.д. Иногда я думаю, что живу неправильно и отсюда мои огорчения…
Вчера с ленной после работы ходили на американский фильм «Цветок кактуса». В общем, забавный фильм, посмеялись. На улице встретил Евгения. Он вернул мне тетрадь с моими рассказами и хотел что-то сказать о них, но я сказал, дескать, в другой раз. На улице это не разговор. Я к тому же был с Леной, а он с Ниной женой Игоря Сенцова. Муж её ещё не приехал. Нина работает вместе с Евгением в многотиражной газете «Вперёд». Я слышал, что они хотят куда-то уехать из нашего города.  Ищут хлебные места или романтику….
Вчера купил третью книгу романа Виталия Закруткина  «Сотворение мира». Две другие у меня нет, хотя я брал их в библиотеке. Собственно эта трилогия мне показалась только местами интересной. И за душу не хватает как повесть Троепольского  о Белом Биме.
Моя домашняя библиотека понемногу растёт…

Суббота, 26 января 1980 года
Вчера была неприятность на работе, но писать о ней не буду…
Воистину зима радует и удивляет. Идёт с самого раннего утра сильный снег и уже лежит толстый слой. Мороз окончательно упал. Тихо. Ветер редко колышет ветками. Снег идёт стремительно и, кажется, будто с неба текут пунктирные струйки молока. Он так спешит весь упасть с неба, что думается, его долго держали взаперти, а теперь выпустили и он разошёлся на всю.
К вечеру мне надо идти на дежурство в избирательный участок, так как меня избрали в избирком к предстоящим выборам. Уже давно за полдень, а снег, не переставая, валит и валит, и не видно, чтобы он прекратился.
Я расчищаю во дворе дорожки. Уже образовались во дворе горы снега. Он липкий и всё идёт, вдали из-за него мутно. На улице свежо, пахнет снегом.
На избирательном участке я сижу за столом и переписываю рассказа «Рыжик». Осталось немного. Я включил телевизор. Идёт фигурное катание.. Уже восемь часов вечера. На дворе давно темно. И, наверно, снег перестал идти. Скоро я пойду домой…
Однако снег даже не преставал идти, он продолжает валить. Снег идёт сутки. Давно такого снегопада не было в наших донских краях. На улице хорошо. Снег лежит расстеленными кусками не примятой ваты; ноги утопают в глубоком  снегу. И от него даже без фонарей светло. Машины вязнут в снежных заносах и буксуют, надрывно ревя. Короче, на улице чудесно и не бывало сказочно от обилия снега. а он всё идёт и радует, а кого-то огорчает…

Воскресенье, 27 января 1980 года
Деревья, кусты, заборы, крыши, дома –– всё облеплено снегом. Какая бесподобная сказка! Над крышей образовались длинные и толстые сосульки. Помаленьку капает и капает и стоит капельный звон. Кругом воцарилась глубокая тишина, полное успокоение природы. И всё спит в волшебном зимнем сне. А небо отливает стальным светом. На нём лежит ровный серый бархат.
Вчера перечитал «Рыжика», а сегодня  переписываю «Собаку Галку».
Прочитал уже несколько очерков из книги А.М. Горького «Портреты».
Перед сном думал о сущности бытия.

Понедельник, 28 января 1980 года
Опять летит снег и серой кромешности. Дует несильный ветер, он метёт позёмку. Уже образуются первые сугробы, все дороги занесены снегом. Транспорту стало трудно передвигаться..
Снег шёл почти целый день, а вечером начал прижимать мороз  и небо распахнулось, и вышла на простор луна. Такой зимы давно не было. если ещё будет идти снег, то город погребётся под сугробами.
Сегодня в первый раз за последнее время я с сомнением подумал о своих способностях  литератора. Думаю, что у меня их нет вполне серьёзно и не огорчаюсь, поскольку против истины не пойдёшь…

Вторник, 29 января 1980 года
Закончил работу над рассказами. Их теперь надо окончательно перепечатать,
и на этом с ними пока всё, и можно предлагать на обсуждение или повезти в Рос-
тов Анатолию Гриценко.
Вчера дочитал повесть  Юрия Нагибина «Заступница». Вещь интересная. Она построена исключительно на монологах.
«Скутаревский» Леонова что-то читается без интереса, за то «Портреты» Горького увлекают…
Ена дворе ясно, мороз отдохнул и опять усиливается. На солнце снег то белый, то голубой и песочно хрустит, если ногу опускаешь в глубину.
Вечером был на занятиях  в университете. По истории журналистки и задачах печати, читал хорошо Евгений Ахмадулин. Он как штатный сотрудник преподаёт от Ростовского университета. Сбылась ли моя мечта, касательно журналистики?

Среда, 30 января 1980 года
Скучно тянутся дни. Зима лютует, морозы крепнут.
Вчера исполнилось 120  лет со дня рождения А.П.Чехову. Я люблю его как писателя и как человека, Чехов –– неуязвимый пример человеческой культуры, гражданской настроенности и человеческого обаяния. Я люблю чеховские рассказы и повести и с удовольствием их перечитываю.
Все газеты и журналы, короче, вся периодика пишет о Чехове. Кое-что я уже успел простить.

Четверг, 31 января 1980 года
Наступил последний день января. На дворе  утром сильно жал мороз, а к обеду стал отпускать, отпускать. Затем усилился ветер; небо зашторилось сплошными серыми облаками, и пошел косой снег. Зима идёт по всем правилам, а я недавно уповал на то, что зимы сейчас не зимние и т.д. Значит, я напрасно говорил, хотя, природа точно услышала мои стенания и давай опровергать моё мнение о неудавшейся зиме. Да, матушка-седая трудится напряжённо и мне казалось, что батюшка-январь тянулся довольно долго.
Вчера прочитал повесть М. Шолохова «Путь-дорожка» и рассказа «Коловерть». Вчера мне нездоровилось и сегодня какое-то смутное настроение, работать не идёт на ум.
В городе который день идёт очистка улиц и площадей от снежных заносов.
Сегодняшнее литобъединение будет посвящено юбилею А.П.Чехова. Я не знаю: иди или нет? Конечно, сходить желательно, но что-то нет настроения. Сегодня и читать не хочется.
По-видимому, назревает метель, потому что снег не прекращался идти и ветер  дует всё настойчивее и настойчивее.
На занятии я всё-таки был.
Сергей Власов дал мне прочитать два своих рассказа «Дельфины тоже могут любить». И этот прочитал на занятии, а другой –– «Люба Панина» –– дома.
Оба рассказа страдают одним и тем же грехом –– это нереалистичностью и надуманностью. Второму рассказу я не поверил подавно. Всё кажется в рамках жизни, но нет трезвого реализма. Автор избрал выдуманные ситуации… Мне не хочется затягивать об этом разговор. мне просто жаль, что Сергей не видит окружающей действительности. а живёт в плену своих иллюзий, а может даже и фантазий. Но тогда ему надо писать фантастику.
В перерыве занятия ко мне подошёл В.Скляров и за руку отвёл в сторону.
–– Тебя, Володя, надо бить и бить. –– начал он, и когда он так заговорил, я тотчас понял, что повесть ему понравилась. –– Какой у тебя язык? –– сказал он в досаде. –– Надо относиться серьёзней к языку, –– он тут же раскрыл мою тетрадь с повестью и начал показывать те места, где наиболее явно выступает языковая нелепица, иначе не назовёшь. –– Я даже не вытерпел и заглянул в конец, –– говорил он, –– но если бы не твой язык, то читалось ещё увлекательней.
Замечания Склярова меня всего всколыхнули и я всерьёз задумался о литературном  своём языке .Да, и не только надо понимать. что это так важно, но и требовать от себя надлежащую языково-стилистическую практику.
На занятии в разговорах о Чехове, я не принял участия, так как читал рассказа Сергея Власова. Я только слушал краем уха то, что говорили другие. Вообще, занятие прошло полезно. Мне также нравится находиться в кругу литкружковцев, среди которых я себя чувствую  уверенней, считая их единомышленниками. И всякий раз я окрыляюсь, желая писать всё новые и новые рассказы. Когда-нибудь я напишу очерки-портреты со всех примечательных членов литобъединения. И.В.Власов, на мой взгляд, заслуживает особого внимания, о нём следует написать большой очерк. Эта фигура в нашем городе ни с кем несравнима. По эрудиции, интеллекту, по энциклопедической образованности Власов стоит над всеми нами. Но если бы не его недостатки и физические, и нравственные, то он был бы колоссальной фигурой. Хотя все его недостатки –– это его достоинства. Он большой профессионал как литературовед, критик, журналист, общественный деятель. Но постоять за себя Власов не пытается, так как не имеет пробивной силы. Игорь Викторович большой общественный подвижник. И по сути своей он часто жертвует своими возможностями ради маленькой работы. Это  в том смысле, что она малооплачиваемая, но имеет большое общественное значение. Он мог бы при всей своей начитанности  достигнуть большего, но из-за ряда своих недостатков, он не смог это сделать, так как альтруистам это не дано. Но он всё равно большой бескорыстный общественник, каких в городе больше нет, вот почему, занимая большие общественные должности, он по сути, дела без гроша в кармане инее имеет собственного веса перед профессиональными организациями. Ведь общественная работа не даёт ему заниматься свободно литературоведением в полную силу.
Я представляю Власова бескорыстным, добрым, мягкосердным человеком, а где-то и обидчивым, когда к нему относятся невнимательно, а то и неуважительно и с эгоистически молодые дарования требовали от него к себе пристального внимания. Вот он и есть для всех как отец и мать. Такие люди, как  Власов, сегодня почти перевелись, поэтому городская общественность должна Игорем Викторовичем гордиться. Не без его участия  был сохранён не один дом, которые стали памятниками архитектуры и культуры и теперь охраняются государством. А сколько сил он вложил в создание домов-музеев  поэта Калмыкова, художника Крылова и не без его влияния были установлены памятные доски на многих домах, в которых жили учёные, герои войны, революционеры и другие выдающиеся граждане, которые когда-то жили в нашем городе.
Я думаю о нём написать художественное произведение или очерк жизни. Может быть, я себе противоречу, когда говорю, что Власов не имеет в обществе собственного веса. Но это не относится к его общественной деятельности, это относится только к тому,  что касается его самого…
Он часто слушает редактора газеты В.Н.Михеева и делает по его указке. Но это происходит потому, что Власов внештатный работник редакции. Поэтому, какой он может иметь вес, когда он не хозяин своего положения. А редактор газеты хозяин и он не напечатает под свою ответственность рассказ на острую общественную тему. Для него главное обычные газетные материалы, прочитанные заранее в горкоме о выполнении плана, так как газета орган, партии и для неё превыше задачи горкома, чем статьи общественника И.В.Власова...
Однако сегодня метели не было. Мороз упал до нуля; снег стал мокрый, липкий и начало таить. А ветер подул с юга и он дул резкими порывами, сгущая в воздухе промозглую сырость.
После занятия мы шли домой и Скляров и Донник говорили о поэзии, анализируя пушкинское стихотворение «На холмах Грузии». Потом говорили о том, как мы пишем. Скляров опять ругал меня за неряшливый язык, плохо составленные предложения. Он приводил примеры того, как часто образно говорят дети. Донник ему вторил…
Скляров пока не советует везти рассказы в Ростов. Я же думаю, что надо бы показать, правда, хорошо подучить язык или самому работать над каждым предложением.
Кстати, дневник я даже пишу лучше, чем  рассказы.

Пятница, 1 февраля 1980 года
Январские морозы, похоже, отлютовали. И с наступление нового месяца наступили оттепельные дни. Это как закон! Сквозь серые облака пробивается солнце.
После работы поехал домой в Кировку. Степь –– под белым саваном.
Дома я пробыл недолго. Поговорил о разном с матерью, забрал машинку и поехал перед самым вечером домой в город.
Мать говорила о своей тоске. Она мечтает жить с дочерью,  ждать её с работы, чтобы у неё была семья. Ещё она говорила о том, что хотела бы работать, что дома ей бывает невыносимо порой оставаться одной.
Соседка, тётка Маруся (Волошенко, а по мужу Коржова) осталась одна. Дочери, Катя и Валя, обе замужем; её мать умерла в прошлом году .И ей тоже очень одиноко и тоскливо. Как я её понимаю! Она как раз была у нас, и я о её расспрашивал подробности. Но соседка работает уже много лет  в колхозе дояркой, а последнее время в охране, из доярок ушла год назад по состоянию здоровья.
Вот так и получается, что у каждого, хоть у селянина, хоть у городского, своя душевная «болячка».
Когда я шёл на автобус через степь, я думал о матери, о соседке. Как сделать так, чтобы им всем было хорошо и жилось в радость? Вопрос, увы, без ответа…
Догорал закат в синих тучах; летело вороньё; было вокруг тихо. В посёлке Ключевом меня уже догнала темень…

Суббота, 2 февраля 1980 года.
Сегодня день солнечный. Кругом ослепительно от снега. Капает весёлая весенняя капель и в воздухе пахнет тающим снегом, короче –– весной, не иначе. Кажется, будто весна  перепрыгнула февраль и зазвенела капелью, дразня народ.
До обеда я работал во дворе. Очищал двор от снега.
После обеда принялся перепечатывать рассказы. Лена тоже была занята творческой работой .она на работе агитатор. Вот и писала конспект. Должен сказать, что слово «творчество» применимо ко всей деятельности человечества, так как творчество слово широко смысла и толкования. Он говорит о том, чтобы человек не производил, есть творчество –– это создание нового…
Вечером по телевизору смотрели фильм о Ленине «В начале века». В этом году будет ленинский юбилей. Ему исполняется 110 лет.

Воскресенье, 3 февраля 1980 года
Если вчера  погода поднимала настроение, то сегодня наоборот…
Сегодня отпечатал второй рассказ. За два дня выходных, кроме газет, ничего не прочитал.
Недавно прочитал две работы Ленина «О государстве» и «Задачи наших дней». Так что надо больше читать и тщательно изучать ленинские произведения.  Его книги самые боевые. Страстные, они раскрывают понимание жизни  и борьбы  и т.д. Книги Ленина легко прививают правильное мировоззрение. Если бы его все читали самостоятельно, то было бы столько пользы всем нам. Мы бы понимали свои ошибки и меньше ныли о недостатках и активней участвовали в общественной жизни, активно строили б новую общность..

Понедельник, 4 февраля 1980 года
Был у Николая Юрина. Он отобрал свои лучшие стихи, и намерен их послать в Москву на литературный конкурс. Им. Н.Островского.
Николай ждал меня. когда я пришёл, он сидел в кресле и перебирал стихи, точнее, сортировал их. Потом он дал мне эту рукопись стихотворений, чтобы я прочитал и оценил в частностях  и в целом. Некоторые его стихи произвели сильное впечатление.
Прочитав стихотворение, я тут же оценивал или указывал на недостатки, затем анализировал. Сопоставлял разные стихи по мастерству. Николай только слушал, когда я кончил, он взял все стихи и говорил в досаде и с сожалением, что я не отметил какое-нибудь стихотворение, на его взгляд, более удачное, чем другие, которые я отмечал. Мы беседовали, спорили кряду  несколько часов. наши встречи я уже не раз писал, проходят  быстро. страстно., темпераментно. Мы много говорили, так что не проходило минуты в молчании.
В конце мы говорили о моём творчестве. Николай советовал мне работать над старыми рукописями и нового пока ничего не писать. К его слову я всегда прислушиваюсь…
Смотрел по телевизору спектакль: «Если…» Хорошая постановка.

Вторник, 5 февраля 1980 года
Дует ветер, пасмурно.
Прочитал: «В конце апреля» Виктора Потанина, затем «Должника» Леонида Бежина, «Третья слава» Н.Каткова,. «Лад» очерки о народной эстетке В.Белова. «Солнечный день в сентябре» С. Высоцкого, «Вчерашний человек» Г. Пинясова. Статьи: «Достоинство жанра» Ю. Нагибина и статью  Г. Троепольского «Верю в совершенствование человека».
Вот так и течёт моя жизнь вся в книгах.

Среда, 6 февраля 1980 года
Небольшой морозец. Пасмурно. Был у Николая Юрина.
Сегодня мы опять  долго говорили. Он пригласил меня к завтраку. Потом я читал ему свою повесть «Счастливый отпуск». Он сделал ряд конкретных, к тому же дельных предложений.
Он снова читал свои стихи те, которые исправил после моих замечаний. Читал и новые.
Вчера у него был Евгений. Николай дал ему свою рукопись, чтобы он отредактировал её.
Николай  выказывает себя щедрым, которому ничего не жалко для поддержания и укрепления дружбы, и подарил мне своё стихотворение с автографом. Вот оно:
***
Неловко наступив на льдину,
Упала женщина на спину,
Вся замерев и не дыша,
К груди прижала малыша.

Сна старательно упала,
Один испытывая страх,
Чтоб не почувствовал удара
Ребёнок на её руках.

И недвижимая лежала,
И все ей чудился полёт.
А в небе облака бежали
И к ней спешил уже народ.

Когда, беда подстережет,
То первою приняв удары,
Нас женщина к себе прижмёт,
Как эта матерь молодая.

Последнее четверостишие прекрасное. Николай щедрый отзывчивый человек. Он хороший верный друг, искренний, доверчивый; мне он доверяет свои сокровенные мечты и планы. Николай делится, как он работает над стихами, как это говорится, запросто открывает дверь в свою творческую мастерскую.
Конечно, это недостаточно  для характеристики портрета Николая Юрина. Но настанет день, и я напишу о нём очерк жизни и творчества.

Четверг, 7 февраля 1980 года
Сегодня похолодало. Ветер подул с севера. Сипит мелкая крупа. Вдали туманно
Я читаю повесть Виктора Астафьева «Кража». Нашлась в домашней скудной библиотеке Лены книга этого писателя под названием «Где-то гремит война».
В свободные минуты я отдаюсь своему творчеству. Думаю, надо закончить редакторскую работу над «Воровкой» и «Счастливый отпуск» и над рассказами о собаках и других.

Пятница, 8 февраля 1980 года.
Утром прошёл снежок, Морозно, слегка ветрено.
Продолжаю читать повесть В. Астафьева «Кража»
Думаю над переделкой «Воровки».
В четыре часа дня будет собрание на избирательном участке. Предстоит большая работа по выборам. Завтра я опять дежурю на избирательном участке.
Вечером с Леной были в кино. Смотрели «Погоня в степи». Дома по телевизору –– «Дама с собачкой».
Вечером тоже шёл снег.

Суббота, 9 февраля 1980 года
Решил заниматься над рукописями «Воровка». Но сын Ромка расшумелся, включил проигрыватель на всю катушку, и мне стало невозможно заниматься. А в другой комнате играет приёмник. Я разнервничался. Оделся и поехал в городскую библиотеку. А у неё сегодня выходной. Что делать?
И стал без толку ходить по проспекту, наблюдаю разный народ: пьяниц, студентов, женщин, стариков, детей, и из всего этого сделал такой вывод. Как бессмысленно ходят люди только потому, что живые, что надо что-то делать; пьяницы пьют; студенты ведут пустые, а то и умные разговоры; старики брюзжат на молодёжь, считая её беспутной; женщины торчат в магазинах и разбирают другу у друга  новости и распространяют их дальше; и весь этот пёстрый народ думает, что он живёт, а на самом деле только толкаются здесь, а дома ругаются с жёнами и мужьями, бьют детей за невыученный урок и напиваются от собственной тупости, потому что дальше носа своего никто не видят цель жизни, девушки от неудачной любви отчаиваются и распускаются и сами вешаются на первого приглянувшегося только от того, что скучно, одиноко; жёны мстят неверным мужьям своей изменой. Все что-нибудь тут делают –– работают, учатся. В выходные дни ходят в кино, играют в карты, бездельничают и от этого пьют, кому-то скучно и читают книги (как мой шурин «Волоколамское шоссе» А.Бека), слушают музыку, влюблённые целуются., мечтатели мечтают, у хулиганов чешутся кулаки..Куда ни посмотришь, всюду люди заняты… Только тот, кто одинок и духовно и телесно, ноет на жизнь и мучается, видя нелёгкости жизни и беспомощность что-либо изменить у себя в сознании…

Воскресенье, 10 февраля 1980 года
Пасмурный, серый день; деревья покрываются инеем, стоит тишина. до беда я работал над рукописью «Воровка» А после обеда пошли вместе с Силиенко в «Искру» на фильм «Москва слезам не верит». О нём много ходило толков. Очень жизненно показаны судьбы людей, вся правда.  Фильм затрагивает проблемы нравственного и морального порядка. В общем, показана жизнь, как она есть, без прикрас. События развиваются на экране естественно, как это говорится, без дирижёрской палочки. Хотелось бы написать о нём небольшую статью. Но в дневнике ей не место. Кто смотрел этот фильм, тот скажет то же, что и я, только по-своему. Этот фильм вызвал большой интерес у зрителей, и я думаю, что он стал уже большим событием в кинематографе в целом.
На меня он произвёл огромное впечатление, и я до сих пор в плену у него. Его давно ждали зрители.

Понедельник, 11 февраля 1980 года
Видел Евгения. По поводу повести «Воровка» он сказал:
–– Понимаешь, там у тебя автор явно отбеливает главного героя, а читатель воспринимает его, можно сказать, с антипатией. Игорь велел передать тебе, что это главный недостаток твоей вещи.
Я сказал Евгению, что замечание Игоря очень верное. И я думаю, поменять стиль повествования,. Сделать его объективным и бесстрастным. Надо сказать, что я давно об этом думаю, но только никому не говорю, таким приёмом легче вести ход сюжетных событий. именно так строит романы М.Шолохов. а в его рассказах мнение автора почти не присутствует. Объективизм не исключает нисколько авторской позиции, по-моему, этот приём даёт верное предоставление на то, как о самом авторе, так и о героях.
От Евгения я узнал о том, что  Игорь Сенцов с женой уехал жить и работать в Волгодонск.
Ну вот люди творчества ищут место, где им будет лучше проявить себя. А моя Лена боится оторваться от матери…
Не выходит из головы фильм «Москва слезам не верит». Хожу и думаю о нём, еду. А мысли крутятся вокруг него. Кино всегда объективно. Я считаю, оно во многих случаях объективно.
В каждой своей вещи я чувствую какую-то фальшь, неправду. Неверный подход к теме. С этим надо упорно бороться. Фальшь я чувствую даже в дневнике, где ей вообще не место… Я считаю, что  она проявляется в тех случаях, когда есть стремление приукрашивать, или когда автор не знает материала и поддет всё искажённо своим восприятием. Кажется, точно так я написал «Воровку». Вера показана, по-моему, убедительно и точно. А  Ладыгин точно, но в неверной авторской оценке. Его надо осуждать, а я действительно стараюсь чёрное выдать за белое. Я буду повесть переписывать заново и построю сюжет и композицию по-новому.
К вечеру пошёл сильный мелкий снег.

Вторник, 12 февраля 1980 года
Снег продолжает сыпать со вчерашнего дня, движение ухудшилось. Набегающий ветерок сдувает с крыш снежную пыль. На улице  ещё не очень холодно, но уже появляются заносы. Только  очистился город от снега, не успел слежаться старый снег и затвердеть настом, как вновь валит мелкий снег уже сутки и пошли вторые.
Эту запись я пишу на лекции по философии. Философ рассказывает об истории написании Лениным его главной работы «Материализм и эмпириокритицизм»
Вчера вечером начал писать «Воровку» с первой главы, а сегодня продолжал писать. Вот теперь я вижу то, как надо строить композицию.  Наверно, эта работа затянется не на один месяц.

Среда, 13 февраля 1980 года
Снег и сегодня шёл, ветер налетал, сбивал с крыши снежную пыль, и она с ходу обдавала свежим  холодом, отчего  невольно захватывало дух.
По всему городу выросли снежные стены,, горы, баррикады. Да, зима не унимается, работает, старается не покладая рук.
Отчего-то последние дни я живу в полной неудовлетворённости собой. Мне кажется, что я плохо поступаю в жизни, меня беспокоит то, какой я человек? Иногда мне думается, что я без конца перед собой оправдываюсь. Я точно боюсь, чтобы обо мне не думали дурно. Да, я забыл, что значит, каждый день изгонять из себя плохие черты, освобождаться от повторяющихся ошибок, и таким образом самосовершенствоваться. Особенно меня мучает главный недостаток –– это эгоизм…

Четверг, 14 февраля 1980 года
Морозная погода, снег поскрипывает.
После работы сразу поехал в Дом музей Калмыкова, где будет проходить занятие литобъединения…
В гостинице «Новочеркасск» видел Г.А.Семенихина, он был с ростовским критиком Котовским. Они шли в ресторан, который пристроен к гостинице, с тем же название, что и гостиница.
На литобъединении говорилось о Калмыкове. Его вдова Анна Сергеевна устроила застолье. Читались тут же стихи Калмыкова. Я первый раз держал книгу стихов Калмыкова, она называлась «Возвращение».
У Калмыкова есть замечательные стихи, это настоящая поэзия. Власов всегда говорит о нём, как о поэте и человеке мужественном, оптимистичном, прекрасном и добром товарище.
В этот день я выпил два глотка вина и посчитал их виной тому, что у меня подскочило до 17 артериальное давление. Сердце бешено прыгало. Вот-вот я, думал, оно разорвётся. Поэтому я и попал в гостиницу «Новочеркасск». Это уже было после занятий, когда шёл домой. Пришлось зайти, чтобы вызвать «скорую». Один добрый человек дал  мне таблетку валидола. Я положил её под язык, и через несколько минут мне стало лучше. «Скорая» приехала через час. После уколов, она отвезла меня в больницу. Там ещё сделали два укола. И только во втором часу я попал домой.
Мне не понравилось то, как жена отнеслась к моему рассказу о том, что со мной случилось. Я огорчился на неё, с каким равнодушием она отнеслась ко мне…

Пятница, 15 февраля 1980 года
Целый день я дома, провожу в постели. Лена вызвала на дом врача. Сегодня давление чуть повышенное. Сердце работает с изменениями, как-то приглушённо, как сказала врач. А ритм вроде бы нормальный.
Весь день ничего не ел. Тёща ко мне не касается. Мне кажется, умри и она не вздрогнет, но, скорее всего, просто обрадуется. Вот что значит, у неё ко мне укоренилось глубокое злое отношение, будто я её личный враг. А ведь не зря же она как-то выкрикнула, что я виноват в смерти её мужа. Но в чём состоит моя вина, она не объясняет. И самое страшное то, что в это верит и моя жена. Она ведёт себя как-то таинственно. Хотя она никогда со мной не была искренней. И никак не пойму, почему я живу здесь, среди, мне враждебных людей? И неужели только из-за сына? На моём месте другой бы с моими убеждениями ни за что не жил бы в этой семье. Я же неимоверно терплю, иду  на уступки и теряю своё лицо. Собственно, к такому подневольному существованию я приспособился и стал, как однажды выразилась Люда Данилевская, отъявленным приспособленцем, как  целеустремленный карьерист…
Не знаю, что именно, мои ли странные отношения с женой толкнули меня на перечитывание рассказа А.П. Чехова «Дама с собачкой» или просто захотел окунуться в поэтику великого классика. Я заново перечитал этот рассказ и увидел, насколько он наполнен романным содержанием. Не помню, в который раз я обращаюсь к нему, тем не менее, не могу отделаться от мысли, что  «Дама с собачкой» действительно о незаурядной любви, которую я никак не могу почувствовать. Скажу прямо: она меня не убеждает, что это и впрямь большая любовь. Тем не менее, рассказ  написан очень мастерски, по всем правилам поэтики. Дмитрий Гуров, который цинично отзывался о женщинах не иначе как о «низшей расе», встречает Анну Сергеевну и убеждается, что она не похожа ни на одну из тех женщин, которые изменяли ему своим мужьям, что она чистая, порядочная, но несчастная в браке, не любит мужа, увидела в нём того, без которого теперь не мыслит своей жизни..
Почему же я не очень верю в эту любовь? Во-первых, хотя все мотивировки её отношений  с Гуровым соблюдены, эта история не вызывает сопереживание, во-вторых, Чехов не смог заставить читателя волноваться с героями рассказа. И финал также не очень убеждает, что они когда-нибудь соединятся, порвав со своими –– он с нелюбимой женой, она с нелюбимым мужем.
Затем я прочитал эту тетрадь дневника от начала и до последней записи. И пришёл к выводу о том, что дневник надо писать ещё лаконичней. Тем не менее, последняя тетрадь по содержанию выгодно отличается от первых, в которых сплошное многословие, немало наивных мест и т. д.
Мне не хватает внутренней культуры, это видно по дневнику. Однако я также неграмотен.  Но есть и новизна, я учусь повествовательной речи.

Воскресенье, 17 февраля 1980 года
На улице пасмурно, капает с крыш. Воздух влажный...
Работаю над «Воровкой». Дело продвигается очень туго. Приходится ломать голову над тем, как наладить повествовательный тон, чтобы звучала искони моя интонация. Иногда сижу без движения и думаю, думаю, и, кажется, скоро совсем отупею  от невыносимого труда, кажется,  вот-вот меня покинет терпение, и тогда я изорву всё в клочья. А тут ещё посторонний шум то один включит приёмник, то другая врубит телевизор, то сын без конца подходит и просит сделать ему то, слепи из пластилина это. Разве в такой обстановке что-нибудь получиться? Хотя понимаю, надо уделять внимание и сыну, и жене.
Плюнул на всё, и как Обломов, улёгся на диван-кровати и сверлю потолок глазами…
Так пропал день бесплодно и пусто. А сколько было таких же пустых дней, которые не пошли мне на пользу не только по собственной вине, но и других, которые сами бездельничают или развлекаются и другим не дают заниматься своим делом. Вот это истинное невежество, бескультурье и т.д.

Понедельник, 18 февраля 1980 года
Встал в десять часов. Затем пошёл в больницу. Завтра выхожу на работу.  Врач сказал –– надо обследоваться. Погода серенькая, воздух влажный и мягкий. На аллеях и газонах сугробами возвышается снежный покров, он лежит неподвижно, кажется, так и будет лежать вечно. А уже больше половины прошло этого месяца. Зима на исходе. Но ещё не чувствуется, что скоро наступит весна.
Смотрел в «Комсомольце»  французский фильм «Пиаф». Он рассказывает о начальном пути известной французской певицы Эдит Пиаф. Прошлым летом я читал её книгу «Моя жизнь». И мне  было неинтересно смотреть. Правда, только песни послушал в её исполнении. Трагична у неё судьба.
Прочитал повесть «Любаша» Василия Матушкина.

Вторник, 19 февраля 1980 года
Только не успел морозец отпустить. Как вновь прижал слегка. День солнечный, ясный. Небо голубое и кажется сочным; краски как живые. Снег на солнце ослепительно блестит и сверкает.
Хорошо на улице. Медленно плавится снежок, и появляются под корочкой льда первые проталины, капает бесперебойная ритмичная, звенящая капель. Вороны или грачи что-то оживлённо шумят возле своих прошлогодних гнёзд. Воробьи тоже оживились, как чувствуют что-то хорошее впереди. Но воздух пока ещё насыщен морозом.
Закат был широкий и красочный во всю длину горизонта, и он долго пылал и затем медленно, но неумолимо потухал. В этот момент жизнь показалась изумительной, ничем не омрачённой и появилась вера в будущее человека и вера в себя.
Второй вечер по телевизору идёт фильм по роману «Бориса Изюмского «Алые погоны». Фильм очень трогательный. В  «Юности» читаю повесть Валерия Золотухина «Дребезги». А маленькую повесть Сергея Баруздина «Таня из Семёновки» прочитал ещё днём. Золотухин, однако, пишет интересно, своеобразно, стилизация под разговорную диалектную  речь
Сейчас наступила изумительная ночь с молодым месяцем и звонким морозцем.

Среда, 20 февраля 1980 года
Вчера, к великому сожалению, я забыл о том, что мне надо было идти на занятия в университет. И такая досада взяла меня на себя, что был готов дать себе затрещину.
Всё также солнечно и морозно. Сегодня мороз крепче.
Последние дни обдумываю тщательно новую повесть; она будет состоять из рассказов с одними и тем же героями. Тема: нравственное состояние героя, анализ его моральных качеств. Конфликт героя и его среда и т.д. Продолжаю её обдумывать. А «Воровка» не идёт.
Продолжаю упорно читать.


Четверг, 21 февраля 1980 года
Очень жалею о том, что есть такие люди, которые равнодушны к художественному слову, и они не имеют эстетического вкуса и порой не дают духовно и нравственно развиваться другим.
Сегодня мороз усилился. Светит солнце, оно всё выше поднимает голову и пока скупо улыбается. Но весна уже не за горами. И как бы ни крепчал мороз, как бы ещё не лютовал, не буйствовал. Февраль скоро уступит место марту.
Вчера прочитал два рассказа в «Юности». Оба рассказа молодых писателей. В первом номере редакция напечатала только молодых.
Сколько кругом ещё невежества, хамства, неуважения человеческого достоинства, недоверия, пошлости, цинизма, лицемерия и т.д. И очень много ещё в людях скотства.
Эгоизм никого не красит, но женщине он вообще не к лицу.
Человек знает уже свои недостатки. Пример, он создал винно-ликёрочные заводы, выпускает водочные изделия. Люди пьют эту мразь и чтобы где-то протрезвить людей, человек придумал медвытрезвитель. Таким образом, в жизни действительно всё взаимосвязано. Человек далеко  ещё несовершенен, чтобы быть человеком. И тогда он будет зваться совершенным, когда перестанут существовать тюрьмы, милиция. Вот почему человек уже давно узнал эти свои недостатки, потому что существуют заведения такого типа.
С четырёх до девяти, как член избиркома, дежурил на агитпункте.

Пятница, 22 февраля 1980 года
Сегодня утром падал снежок. Утро было тихое. Шёл на работу и думал. Вот опять падает как бы нехотя снег. А уже скоро весна и зачем он тогда? Думалось, что зима будет теперь вечно. И неизвестно когда она тронется в путь. Я уже соскучился по зелёной траве, по теплу, хочу видеть землю. А пока кругом высятся сугробы и стелется пушистыми одеялами много снега. Представляю, какое будет весной половодье.
Я записываю только обрывки впечатлений. А сколько их приходит за день, и ценные мысли уходят  бесследно.
Днём мороз отпустил, и стало тепло, закапало дробно с крыш; снег мокрый и липкий начал подтаивать. Воздух пах снегом и оттаиванием. По небу расстилались дымчатые облака, они то сворачивались в комок, то клубились, то расползались, то появлялись кусками. Потом они посветлели и появились голубоватые просветы: солнце тысячью лучами сверлило тонкий слой облаков и выходили наружу все бледные от натуги.
Вечером, когда ещё было светло, через город летели длинной стаей вороны. В небе стоял волнообразный шипящий звук. Сквозь тонкую пелену облака смотрел полумесяц. Однотонно капало с крыш. Ночь пришла скучно, теперь казалось, что зима устала и начала сдавать.

Суббота, 23 февраля 1980 года
Сегодня рабочий день.
Звонил Николаю Юрину, поздравил с праздником. Потом делись новостями. Евгений организовывает молодёжное литобъединение. Это хорошо. После работы с Леной ходили в кино. Смотрели фильм «Забудьте слово смерть».
Сегодня на проспекте оживление; женщины несут мимозу, и все магазины забиты женским полом.
Утром морозно. Днём оттаивает. Стоят первые лужи воды. Светит целый день яркое солнце.
Я переписываю «Воровку» уже третий день и не знаю, последний ли раз я это делаю?

Воскресенье, 24 февраля 1980 года
Вот и наступили Выборы.
Я проснулся в четыре часа утра. В пять часов я пошёл на избирательный участок.
В шесть комиссия была вся в сборе. И начались выборы. Начали подходить первые избиратели.
…Особое внимание и впечатление на меня произвели Татьяна Савельевна, председатель избирательной комиссии. Любовь Ивановна парторг горбыткомбината. И начальник горбыткомбината Николай Иванович. Почему я их  отметил? Они мне понравились как интересные интеллигентные люди. Их было приятно слушать. Выборы, благодаря их организаторским способностям, прошли хорошо. Правда, если бы помещение было достаточно протоплено, то всё бы шло ещё отличней. Пришлось сильно помёрзнуть. Но это вина котельщиков. У них поломался отопительный котёл.
Татьяна Савельевна мне кажется по-настоящему интеллигентной женщиной. Об этом говорит не только её импозантная выхоленная внешность, но и изящные манеры разговаривать; она очень грамотно говорила. Чувствуется в ней внутренняя высокая культура. Татьяна Савельевна выше среднего роста, с тонкой фигурой, с утончёнными чертами красивого  лица. Её внешность украшают в толстой округлой оправе очки. Николай Иванович тоже высок и тоже носит  большие квадратные очки. Его лицо красивое с благородными большим лбом, немного с кротким выражением лица. Когда я видел их рядом, то я невольно любовался ими и думал: «Какая славная пара!»
Любовь Ивановна красивая невысокая женщина. Она очень выдержана,  всегда подвижна и обаятельно весела.
В избирательной комиссии я принимал участие впервые. Наша работа закончилась далеко за полночь. А потом, после подсчёта всех голосов, был организован небольшой ужин с выпивкой.  Пир продлился до четырёх часов. Мне понравилось, как пел Николай Иванович. Он пел старинные казачьи и народные песни. На этой ночной пирушке я узнал ближе врача Левшина. Он очень  много пил и рассказывал о медицине интересные анекдоты. Оказывается, медицина –– наука неточная. Чтобы болеть, надо быть здоровым и т.д. Левши, как врач, знаменит в городе теми, что он принимал участие  с милицией при вскрытии трупов. Ещё  бы, коли он являлся патологоанатомом.
Я с большим интересом смотрел на него. В его крупном мясистом облике я представлял человека с богатой биографией. Мне казалось, он очень много должен знать из жизни города. Ему известны. Быть может, многие тайны преступлений, и, быть может, на его совести висят  некоторые не раскрытые не только бытовые, но организованные, преступления.
Левшин ходит с палкой. Его правая ступня изуродована, неизвестным, для меня, роковым обстоятельством. А может, ему повредило ногу на войне? Лицо его, хоть я мясистое, но уже далеко немолодое, крупное, с толстыми губами, большим носом. Он говорит густым  басом. Он был уже пьян и ушёл раньше всех.
–– Самое лучшее уйти вовремя, –– сказал он, когда поднялся уходить, –– всем откланиваюсь…
Домой я попал в пятом часу ночи. Короче, я не был дома ровно сутки. Очень хотелось спать…

Понедельник, 25 февраля 1980 года
Проснулся в десять часов утра. Позавтракал и поехал в Кировку.
Мать была мне очень рада. Я очистил часть двора от снега. Мы много говорили о жизни. Я попросил мать, чтобы она попробовала написать воспоминания о своей жизни.
Вечером перед сумерками я уехал в город. По балке текла талая вода рекой. Её сбрасывают из прудов, которые находятся в Соколовке. В степи лежит толстый слой снега.  Весной будет большой разлив и паводок, сколько воды хлынет с полей и унесёт с собой чернозём…

Вторник, 26 февраля 1980 года
С утра до обеда сыпал густой мелкий снег,  дул ветер и поднимал  и кружил снежную пыль.
К вечеру усилился мороз. Я чувствую себя настолько  усталым, что ничего не хочется делать.
Был на занятии в университете...
Читал книгу Нора Галя «Слово живое и мёртвое». Книга очень мне полезная.
Среда, 27 февраля 1980 года
На дворе ветрено и холодно.  Надо  подготовить к завтрашнему обсуждению два рассказа. Успею ли? Если нет, то будут обсуждать в предлагаемом мной варианте. что, конечно, мне не хочется делать. Но уже всё решено.

Четверг, 28 февраля 1980 года
Также ветрено и холодно. Уходят последние дни зимы, а примет весны, увы, пока не ощущается.
Переписывал «Воровку». Осталось немного, тогда можно будет отпечатать и приступить к отделке рассказов…
Я продолжаю обдумывать своё творчество и нахожусь в поиске новых методов того, как писать рассказ. Кое-что становится ясным. Ну, например, чтобы в диалоге можно понять то, как жили и раньше герои, и что предшествовало тому или иному событию.
Почти после каждого занятия литобъединения у меня отпадает желание писать. Так было и на этот раз. Обсуждались  мои рассказы: «Собака Галка» и «Рыжик». По второму было меньше замечаний, чем по первому. В основном меня гоняли за язык. В общем, я доволен тем, как прошло обсуждение. Но есть но…
Я не люблю, когда начинают твоим героям приписывать то, чего нет. В основном всё правильно поняли поведение героев. Но некоторым, как Доннику, хотелось бы видеть героев положительными, то есть без ошибок. Мне думается, у любого автора свои просчёты в обрисовке героев. Я стремился показать так, как это было в жизни. Я вообще, склонен изображать события, так, как они есть, а не как они должны быть. Последнее для меня сложней, так как я вижу жизнь естественную, а не выдуманную воображением. В подлинной, то есть настоящей жизни мало эстетического, а пока больше физиологического, грубого. А то и дикого и т.д. Это далеко от социалистического реализма. который я так и не могу для себя усвоить. Хотя он вполне понятен и близок к фантастическому, а не реалистическому взгляду на общество и человека.
Вот, пожалуй, и всё то, что я хотел сказать. Но также хочу добавить, мне остаётся одно: быть взыскательней к каждому своему слову, писать ясно, строить простые фразы и предложения. И никогда не философствовать…
Сегодня присутствовала на занятии мало людей. Была  после долгого отсутствия Таня Лазарева. Сергей Власов кончил техникум и уедет по распределению в Новокузнецк. Валентина Склярова не было. Да, после взыскательно настоящей критики приходится задумываться. Нужно ли тебе продолжать писать, коли  пишешь ты неряшливо?
Рассказы мне рекомендовали сократить вдвое. Пожалуй, в этом я ещё не силён. А умение сокращать, исправлять себя, это уже критерий таланта и мастерства. На этом всё.

Пятница., 29 февраля 1980 года
Наступил последний день зимы. Но холода пока не отступают, упорно не уходят.
Утром было пасмурно. К обеду вот только начинает проясняться, показывается голубое небо. Однако зима задерживается ещё неизвестно на сколько дней.
Сегодня у меня паршивое настроение. Вспоминал вчерашнее обсуждение рассказов и стало за себя досадно и неприятно, и такое чувство, будто проиграл решающую битву.
На будущее  себе наказывать –– больше не показывать не готовые, не отделанные рассказы. Надо составлять план, и только потом писать; к тому же нужно также иметь чёткое представление о персонажах…

Суббота, 1 марта 1980 года
Весна стучится к нам
Первый день весны. Я до сих пор не верю в том, что зима ушла. Я с удивление и трепетом вывел  дату «1 марта». Да, весна начинает свой путь, в чём я увидел приметы весны? Прежде всего, мне показалось то, что утро было необычное, день начинался тихо. Небо расширилось, облака поднялись выше и смирно стояли, а солнцу хотелось светить оживлённей. Снег, казалось, выглядел этаким робким. Ему вроде бы уже не место лежать, уже пора таять, а он и не думает и потому так и кажется, что снег лежит смирно, точно ему неловко за своё присутствие.
Сегодня в газете «Комсомольская правда» напечатаны почти на всю полосу стихи. И чьи? Пушкина, Блока, Есенина, и молодых поэтов:
Вот стих Блока.

* * *
Ветер принёс издалёка
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.

В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.

Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалёка
Звучные песни твои.
29 января 1901 года

Сергей Есенин
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Состарившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»

Далекие, милые были!
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили
Но мало любили нас.

А стихотворение А.С. Пушкина «Я помню чудное мгновенье» мне его переписывать не хочется, поскольку давно хорошо знакомо и ту пока неактуально.

Воскресенье, 2 марта 1980 года
Вчера закончил переписывать «Воровку», и произвёл сокращение, как мне советовали. В частности Е. Ахмадулин до размеров рассказа. чем меня огорчил.  Но не знаю, лучше ли она стала, если утратила  какие-то страницы? Но и сокращать надо ещё уметь, у меня же в этом опыт небольшой. У меня до сего дня лучше получалось только сжигать свои рукописи. Однажды, года четыре назад я сжёг первый роман первую повесть, и дюжину или больше рассказов, набросков. И когда я это делал, по двору шла тёща, Зинаида Николаевна. Увидев пламя и дым, она стала ворчать: «Вот писал-писал, а теперь палит!». Я ей, конечно, ничего не ответил и продолжал бросать в огонь страницы пачками и огонь с жадностью их пожирал.  В тот год и ушёл от них… А теперь я жалею, что  тогда предал всё огню. 
Сегодня занимался рассказами. Но мне мешали и сын Ромка, и жена Лена. Под конец испортилось настроение. С её стороны демонстративное неуважение. Я недоволен такими людьми. Близкий человек, но как она равнодушна к твоему делу всей жизни! Я в полной обиде…
Вечером вышел на улицу прогуляться. Пошёл в город. Доехал до собора, а дальше пошёл на Октябрьскую пешком, где живёт мой земляк  Виктор Матвеев .Посмотрел как они живут с Людмилой. Вроде бы у них уютно. Но между ним и женой нездоровые отношения. Играли в карты под дурака. Я был рассеянный и думал о семейных проблемах. Вот и у Матвеевых  не всё благополучно. Как и у меня тоже. С ними мне стало легче размышлять о жизни. Смотрели «Вечер юмора» в Останкино». Его вёл поэт-пародист Александр Иванов.
 Затем я попрощался и ушёл. Дорогой думал о возможных новых замыслах. Я чувствую, что, если стоит мне засесть писать, то, я могу написать ряд рассказов на волнующие меня темы нравственности, этики и морали. Но я терпеливо жду, не знаю сам чего. Не то боюсь, выйдут ли рассказы слабые, не то не знаю конкретно, за что мне браться…
Кажется, в пятницу я прочитал в «Юности» замечательный рассказ Ф.Кноре «Ночной звонок». Он меня взволновал по-настоящему. Я много прочитал в «Юности» рассказов, но их уже не записываю. Прочитал повесть молодого писателя Андрея Шишкина «Просека». Она так себе. но читать можно, но за душу не хватает.

Понедельник, 3 марта 1980 года
Ночью выпал снег. Когда же это кончится? Зима не на шутку шалит и шалит. Днём было пасмурно, срывался опять снег. После обеда начало таять. Снег мокрый. Звонко и весело капает с крыш.
Был у Николая Юрина. Говорили с ним часа три о литературе и о своём творчестве. Касались моей повести «Воровка». Немного спорили о его стихах. И так обо всём понемногу. Я, как обещал, принёс ему роман «Берег» Юрия Бондарева и вернул его газеты и Чехова.
На работе  не лад с начальником Геннадием Лисовецом.. Он технарь, литературу только читает техническую…
Вечером светила луга сквозь мутные облака, лунный свет шёл приглушённый.
Прочитал в «Литературке» и «Литературной России» несколько рассказов. Понравились Ю. Нагибина «прекрасная лошадь» М. Корякина «Собака –– друг человека». Эти рассказы говорят о том, что нужно любить животных. Не очень понравились А. Иванченко  «Самум» и др. Хорошие стихи вычитал Тамары Пономарёвой –– они у неё длинные, –– места не хватит. Читал также разные статьи, новеллы.
О своём творчестве нечего писать –– всё остаётся по-старому. У меня один путь, путь идейных и творческих исканий. Я хочу найти своё творечск5ое лицо, но пока, увы, ещё его не нащупал. Не определил…

Вторник, 4 марта 1980 года.
Мороз стал настолько слабым, что его не замечаешь. Днём отпускает до плюсовой температуры.
С крыши домов начали сползать снежные шапки; они летят вниз прямо на головы или под ноги прохожим и распадаются ан куски. После  обеда спустился мокрый снег и сыпет до сих пор. А уже давно спустилась на землю ночь. Снег идёт как в первый раз, даже не смотрит какой месяц на дворе, сейчас тепло, тихло, а снег знай, себе сыпет и сыпет и растёт свежий слой на старых сугробах. Такое впечатление, что снег решил действительно засыпать. Я не представляю, что будет, когда снега поплывут от солнечного припёка.
Сперва все люди радовались такой снежной зиме. У нас они не частые. А теперь не то удивляться в пору, не то недоумевать, что она стала надоедать порядком.
В «Литературной России» прочитал хороший рассказы «Ливень» Ивана Уханова, «Верблюжья кость» Э. Фоняковой. Но к чему этот напечатан? Я так и не понял. Не тронул!
Сегодня я не без удивления узнал о том, что Б. Корнилов был мужем Ольги Бергольц…
Сегодня у нас занятие, из университета по журналистике, переместилось в редакцию городской газеты «Знамя коммуны». Евгений Ахмадулин устроил нам  экскурсию в типографию. Нам там рассказывали о том, как набирается газета, как выходит и мы весь этот процесс увидели своими глазами. Как было интересно! Затем Ахмадулин рассказал о том, как высчитывают газетные полосы, какие бывают шрифты, оформление газеты и т. д. В общем, познакомились с «газетной кухней»…

Среда., 5 марта 1980 года
Работаю теперь в городе, с посёлков меня перевели. Получился конфликт между мной и женщинами. Это длинная история, рассказывать её не буду…
Нахожусь в таком состоянии души, когда хочется бросить работу и смыться в уединение писать рассказы…

Четверг, 6 марта 1980 года
Спорил о рабочей чести и нравственности с коллегами.
Был на собрании фабрики по случаю женского праздника. Сейчас на улицах и в магазинах «суета сует».
Наступает хорошая погода. Утром был мороз, днём оттепель. Весь день светло солнце, а вечером опять подмораживает.
Сегодня поменял в библиотеке книги, начал перечитывать роман  Рудина И. С. Тургенева.

Пятница, 7 марта 1980 года
Утром холодно. Солнце поднимается малиновым дымным шаром. А днём оно разогревает снег и тогда из-под сугробов вытекают тонкие ручейки. Снег будто улыбается солнцу и покрывается стекольными кружевами. Всё чаще асфальт мокрый. Из-под сугробов сочится прозрачная водица. Лучи солнца удлинились, они вяжут из снега тонкие прозрачные кружева, которые потом обрываются и рассыпаются мелкими кусочками, и затем они  растекаются влагой. И с каждым часом всё ярче светит солнце; к полдню оно стало выше, чем было вчера, а снег всё смеется, смеётся до ослепления и ещё мгновение –– оно наступит, и тогда снега зашевелятся, рухнут и уплывут с вешними водами.
Но вот наступает вечер и за ночь с крыш свисают длинные-предлинные сосульки и они днём, когда солнце их подплавит у основания  и они падают со звоном на тротуар или мостовую, стеклянно разбиваясь на части и разлетаясь в стороны.
С каждым днём весна начинает заявлять о себе, особенно в эти дни, наступающего женского праздника. Возле универмага –– цветочный базар, за хризантемы, калы, розы ломят страшные цены. И только по карману мимоза да ещё какие-то неприхотливые букетики цветов.
По всем нашим ателье, где я сегодня бывал, женщины своими коллективами отмечают праздник. Девушки принесли магнитофоны и музыка льётся по цехам, создавая обстановку приподнятости и захватывающей души своими мелодиями. Как хорошо на душе, чего-то хочется необычного, красочного или интимного, хочется читать стихи и идти на природу и улыбаться солнцу, шагать навстречу весне, неизведанному и непознанному.
Весна –– пора окрылённости и надежд, поистине она действует исцелительно и колдовски, что будто бы знаешь, ничто тебя не ждёт впереди, как те же будни, а всё равно во что-то веришь…

Суббота, 8 марта 1980 года
Пришли к нам Силиенко Юра и Надя. Мы устроили праздничное застолье. Поздравили женщин. И полились весёлые разговоры. Вот и всё веселье.
Погода чудесная, чистое голубое ликующее небо и солнце торжествует на голубом полотне. Таит снег дружно.
Ужас, как хочется писать и писать. Читал «Рудина» Точнее, перечитывал. А впервые читал летом 1973 года. Как давно это было!

Воскресенье, 9 марта 1980 года
Работал над рассказами. Вновь перепечатывал «Собаку галку» и «Рыжика».
А жена за это на меня сердилась, что из-за меня никуда не пошли на праздник и вот даже и сегодня. Почти весь день провели у телевизора. Правда, я отрывался и  работал над рассказами .Жена язвительно смеялась, называя меня «собачником», что из-за моих собак она должна терпеть и сидеть дома. надо сказать, она не очень-то сердилась
Сегодня уже неясная погода…
Надо уметь пересаживать своё личное в другие ситуациями и так писать рассказы. Я должен отдавать героям все свои волнующие мысли  и чаянии, всё, что есть во мне лучшее, и всё, что во мне отрицательное…
Как жаль, что дневник кончается, то есть исписана тетрадь. С ним всё-таки легче жить, о нём заботишься, как о брате и он тоже о тебе, это премилый союз бумаги и сердца…
Весна делает разгон, но ещё намертво лежат сугробы; не спешат расползаться под солнцем. Но и оно, как только наберёт силы и тогда всё дружно поплывёт с бугров и склонов в балки…

Среда, 12 марта 1980 года
Уже два дня дует холодный ветер. Когда днём светит солнце и тогда дружно оттаивает земля, снега становятся липкими и рыхлыми. Как уже порядком надоела зимняя погода!
Только бы весна наклюнулась, как снова вернулись зимние морозы.
Читаю уже «Дворянское гнездо» и завораживает. Образ Лизы Калитиной Тургенева самый цельный, волнующий  и таинственный. В конце она уходит в монастырь, сегодня таких девушек явление очень и очень редкое.
С Леной и Любашей смотрел фильм «Под созвездием близнецов».
Думаю, дописать «Счастливый отпуск» и мечтаю начать повесть по старому замыслу, что это за замысел пока не открою. Завтра литобъединение. «Воровку» я дал почитать Татьяне Лазаревой.
Вот и кончилась эта тетрадь. А я прощаюсь с ней легко и не жалею…
Следующей тетради у меня нет, в магазин пока не завезли. Хотя, наверно, плохо искал, в другом месте, может, как раз и продаются...