Заспорили два студента медика-первокурсника о том,
чем страдает дед, шагающий странной походкой
враскорячку: геморрой у него или аппендицит?
Решили спросить у самого «страдальца». «Ребята,- сказал старик задумчиво
-мы все трое ошиблись
Я хотел пукнуть и обделался".
Почти быль.
Вечерело.
Жаркое июльское солнце только собралось скатиться в горькую соль озера для ритуального омовения, как со всех сторон огромного поля перезрелых томатов к лагерю N-ского музыкального училища потянулись жидкие цепочки студиозов, органично переживающих «третий трудовой семестр» в условиях максимального приближения к настоящим сельским будням.
Именно здесь, в «горниле» формирующихся трудовых отношений, подрастающим поколением, готовящимся в будущем пополнить ряды рафинированной, а ныне «вшивой» (бывало и буквально), интеллигенции, всасывалось сердцем и мозгом «уважение» к труду и осознание горькой, исторически-прослоечной миссии этой «части общества, думающей самостоятельно» (В.И.Даль).
Но сознание двух друзей – Борьки и Сашки – соответственно представляющих духовое и струнное отделения училища было переполнено не этими высокими тезисами - а быстрее пожрать!
Честно говоря, именно этого и не хватало в летнем лагере «Труда и Отдыха». Руководство колхоза, на который батрачили студенты, вероятно предполагало, что «ушлая молодёжь» и так пополнит свой питательный репертуар на соседних полях. При этом, не предполагая насколько далеки от этого диетического ассортимента их партитуры.
«Слушай», - сказал Борис, и в тишине нарождающегося вечера зазвучали первые аккорды, почти, что фуги си-бемоль мажор Иоганна Себастьяна Баха, исполняемые кишечником начинающего музыканта.
«Не могу уже это есть» - молвил друг Саня, вяло переворачивая в «коцаной»-битой, образца 1942 г. алюминиевой миске закостеневшие китовыми рёбрами полуметровые макароны того же года выпуска.
«Есть идея – тихо молвил дружбан, наклонясь через стол».
«Завтра мы дежурим в лагере, а это шанс, который нельзя упускать…»
Надо отметить, что место действия наших героев или, как говорят сегодня – локация, была определена точкой на карте рядом с известной реликтовой горой и солёного озера, раскинувшихся на бескрайних степных просторах родной области, почти на границе с Казахстаном.
Полузаброшенный полустанок, мимо которого изредка проносились фирменные экспрессы, следовавшие с юга на север и обратно, никогда не останавливающиеся грузовые составы, да неспешно следующие на пастбище колхозные коровы, (животные частников шествовали в гордом одиночестве) – вот и вся движуха этого забытого Богом места. Из развлечений – обрыдшая всем дискотека с «заезженной» музой, перепалки с аборигенами-детьми степей и обсуждение чужой и, наверняка, захватывающей жизни пассажиров в проносящихся пассажирских экспрессах, особенно фирменных. В общем, тоска!
Поскольку к месту выгула скотинки коровий отряд и пастух – замшелый, не просыхающий от водки дед неопределённой национальности – двигались самостоятельно и разными путями, было решено во время шествия парнокопытных в узком дефиле руин бывшей МТС «отсеять» коровёнку с выменем побольше и, … подоить её!
Парней не смущало то, что дойку коров, как и сами коровьи дойки они видели только в кино и то, со спины какой-нибудь актрисы, играющую доярку. Причем, сняты были – руки (каскадёра) отдельно, дойки (коровы) отдельно.
Коровы встают рано.
Утренний «сбор» молока в 4 часа.
Спросонья «никакие», пацаны с трёхлитровым жбаном вышли на рубежи атаки. Мало того, им даже удалось приманить-придержать какую-то ледащую бурёнку еле волочащую ноги. Но сколько б они не мучились, даже жиденькое молоко, как вода, разбавленная мелом - не истекала и всё!
Они терзали бедное животное до тех пор, пока сзади не раздалось короткое: «Му?»
Это был колхозный бык-производитель. Огромный! Монстр по имени Хорон - ну, лодочник-перевозчик в царство мёртвых. Так прозвали его острые на язык студенты. Местные переиначили на свой лад: «Хварон» - хворый, значит. Хворый то хворый, но дело своё бычара знал «на пять», свидетельство чему пестрая компашка молодняка, тянущаяся следом.
Производитель выразительно посмотрел на недоумков, наливающимися кровью глазами и, для начала, взрыхлил землю правой передней. Пацаны, не стали ожидать всей демонстрации копыт. Их, как корова языком слизала. Только одиноко стоящая банка на пыльной дороге напоминала о фиаско…
Пока же дежурные-неудачники чистили отрядный сортир, с ненавистью вспоминали утренний, исключительно помидорный салат с растительным маслом. Только им и кормили!
Он был очень вкусный.
Но шесть раз в день… день за днём… это слишком.
И потом, даже потолок в туалете был уделан им. Это как же нужно было постараться, чтобы так его «разрисовать»…
Несколько слов об архитектуре сортира.
Она была авангардно-пугающая.
Несколько огромных шпал, перекинутых через выгребную яму, составляли основу модерновой конструкции. Не очень то и держащиеся за них, раскачиваемые ветром стены и крыша были исполнены в традиционной манере, но(!) задняя стена прикрывала только плечи и голову сидельцев, а самые главные реверсно-интимные места в виде филеев в ассортименте, здорово оживляли инсталяцию, развёрнутую, ясен пень, тыльной стороной к проходящим поездам.
Ну, и поскольку конструкция располагалась в десяти метрах от полотна дороги, некоторые проезжающие воспринимали этот шедевр, как вызов цивилизованным народам и личное оскорбление, и швырялись, чем попадя. Правда точность попадания была блика нулю.
Закончив уборку, друзья решили повторить разбойничий налёт перед вечерней дойкой. Борис отвлекал быка. Санёк, как в документальном кино про войну - залег, бросился, залёг, схватил, увел, уговорил. Вдохновенно тиская вымя, парни таки набрали пол банки молока и, урча от вожделения, тут же его употребили.
Вкусное, жирное, тёплое, сладкое, с привкусом коровьего пота…
Приблизительно по 0,5 л. на брата. Корова довольная ушла, а Санька, вытерев губы, процитировал детское:
Тянем бычу за пыпычу,
Просим бычу молока,
Быча вынул свой пыпыча
И н…сал нам пол ведра
и радостно заржал.
Блаженство!
Если бы не урчание и приливы с отливами, начавшиеся в кишках…
Обеденные помидоры, вступившие в конфликт интересов с вновь прибывшим молоком скорбно урчали, предчувствуя скорую эвакуацию и разлуку. Судя по Борискиному лицу у него происходил тот же процесс. И тогда сообщники «на всех парах» рванули к сортиру, куда с другой стороны, как раз подходил и… притормаживал экспресс «Москва – Баку».
Почему притормаживал – Аллах его знает!
Ведь никогда не останавливался здесь. Но единомышленникам было не до этого. Вот только теперь и поняли они, почему были грязными стены сортира. И даже потолок… «Лицо, лицо прячь – возбуждённо шипел Сашка, - заснимут, прогремим на весь мир!»
А пассажиры и обе милые девчонки-проводницы международного СВ вагона с удивлением рассматривали и даже фотографировали сортирные хоромы и зардевшиеся вишневым цветом от смущения попы неловких бойцов ССО.