Меж тем уже полным ходом шли работы по извлечению Гром-камня из недр земли. Екатерина, воодушевленная удачной находкой, не жалела никаких денег, чтобы поднять скалу на поверхность, она даже объявила награду в 7000 рублей тому кто придумает самый эффективный способ доставить монолит на Сенатскую площадь.
Некий голландец низкого происхождения, имевший фамилию Карбури, предложил проект, который и был принят. Правда, в народе ходили слухи, что тот Карбури — известный всему Петербургу прохвост, после долгого запоя в трактире, выиграл оный проект в карты у купца Малышева, строившего большие сооружения из камня, и весьма поднаторевшего в этих тяжелых работах.
Но как бы там ни было, а к месту находки навезли тьму работного люда с детьми и женами, и дабы было сподручней императрица распорядилась построить для рабочих две улицы с добротными избами по обе стороны. Таким образом на пустом месте образовалась целая деревня только для того, чтобы поднять скалу более миллиона пудов весу и притащить ее в столицу.
Откопать, и тем более поднять, оказалось делом неимоверно трудным. На поверхности, из мелкого березняка, зарослей папортника и иван-чая, торчала только четвертая часть монолита и на его плоской как стол поверхности по преданиям; еще до крещения Руси было капище на котором принимались жертвоприношения.
Раскопали вкруг камня огромный котлован, обнесли лесами. Над котлованом вознеслись несметное количество опор из мощных бревен. На них были закреплены тали с многочисленными лебедками. Издали вся эта стройплощадка походила на муравейник, где люди облепили большой предмет в виде камня и сновали по нему в разных направлениях.
Чтобы хоть чуть-чуть облегчить подъем всей этой махины, скалу уже на месте стали освобождать от излишней массы. Искусные камнерезы и каменотесы, руководимые отцом Настеньки, с великой осторожностью, чтобы не повредить монолит, скалывали ненужные выступы и сглаживая, созданные природой, впадины.
Таким образом уже на месте, бесформенная скала, приобретала еще не окончательный, но уже привычный, знакомый каждому обывателю, вид неукротимой волны.
Настя потеряла счет времени. Она не жила, а проживала день, ночь, сутки в забытье, как бы в стороне от череды дел, суеты домашних забот. Она также внимательно слушала свою наставницу, старалась быть веселой, прилежно посещала Академию, но все это происходило параллельно с ее совсем другими мыслями, которые просто разрывали мозг и холодным обручем сдавливали грудь.
Пресыщенный любовными связями, Фальконе после очередной победы, потерял всякий интерес к этой северной одалиске. Он как и раньше стремительно передвигался от стройплощадки до литейного цеха, где уже все было готово для отливки памятника, потом ехал в сторону Лахты; смотреть как поднимают монолит на поверхность. Поздним вечером стоял, скрестив руки, перед мольбертом, поправляя углем на рисунке новые детали, которые родились в текучке прошедшего дня.
А Настя решила разом прекратить эти душевные муки. Почему-то она не испытывала чувство позора, и себя в этой ситуации не жалела. Емельян! - вот за кого болело сердце. Муж последнее время практически не ночевал дома, а жил в цеху, где уже все было готово к отливке монумента.
В печи варилась медь, и при температуре более 1400 градусов туда добавлялись куски олова, а этот бульон Емельян сдабривал еще какими-то хитрыми добавками, которые мастер держал в секрете. Он объяснял, стоящему рядом Фальконе, что бронза должна получиться знатной.
Еще за год до этих событий итальянец специально пригласил знающих литейщиков из Европы, но те, ознакомившись с размерами и сложностью работы, назвали его сумасшедшим. И только Емельян, одержимый идеей, верил в успех. Наверное это свойственное каждому мастеру качество — идти до конца, чтобы доказать всем, а главное себе, что нет ничего невозможного для русского человека.
Наконец гипсовая модель памятника в натуральную величину была готова. Модель была открыта для всеобщего обозрения в мастерской на углу Кирпичного переулка и Большой Морской улицы.
Императрица конечно почтила своим присутствием это действо и осталась равнодушной. Екатерину сопровождал скульптор Федор Гордеев и та невольно стала свидетелем перепалки между итальянцем и русским.
Перед колоссальными размерами монумента два скульптора в который раз, не обращая внимания на царственную особу, вступили в острую полемику по поводу устойчивости памятника.
Федор Гордеев снова, с горячностью, доказывал, что по всем законам физики две точки опоры в виде мощных ног и копыт Орловского рысака все равно не удержат эту многотонную конструкцию.
Екатерина внимательно прислушивалась к этой словесной дуэли двух гениев.
-Вы сударь, слишком мало прожили в России, и не представляете какие по осени бывают ветра с Финского залива, а вода в Неве иногда поднимается аж до покоев Ее Величества. Здесь вам не Италия.
Горячий иностранец с запальчивостью наскакивал на скульптора и снова пытался доказать свою правоту и правильность расчетов.
В конце концов, через неделю, в кабинете Екатерины II, куда были приглашены оба спорщика, был достигнут компромисс, заключающийся в том, что Федор Гордеев для третьей точки опоры изваяет фигуру змеи под одной из лошадиных ног памятника, которая якобы будет олицетворять врагов петровских реформ.
Все, кто хоть немного был задействован в создании монумента, с нетерпением ждали и готовились к началу отливки и, наконец, к завершению многолетнего кропотливого труда.
И вот этот день настал. Ранним ясным утром прохладного августовского дня Фальконе поспешил в литейный цех. На лице заросшем черной щетиной горели неукротимым огнем глаза оливкового цвета, а руки судорожно одергивали полу кафтана. На кону стояла его репутация гениального европейского скульптора и этот день решал все.
Емельян с виду был спокоен в своем армяке из толстой рогожи и войлочной шапке, надвинутой на самые брови. Он сосредоточенно раздавал указания рабочим, снующим с озабоченными лицами вокруг. Все, начиная от подростка-уборщика и кончая важными лицами из свиты Фальконе были заражены важностью момента, и только ждали долгожданной команды, чтобы разбить заслонку в печи, и расплавленный металл хлынул по литниковым каналам в заранее приготовленные формы. Было заготовлено 1350 пудов бронзы; и сейчас она превращалась из слитков в жидкое варево.
Емельян махнул рукой и двое рабочих начали разбивать тяжелыми ломами «под» из огнеупорного кирпича. Все вокруг замерли в нетерпеливом ожидании. Наконец отверстие было пробито и золотистая струйка, разбрасывая искры, потекла по желобу в цех. Емельян металлическим шкворнем помогал этим ручейкам проникать в самые крохотные закоулки и впадины, чтобы металл плотно заполнил собой каждый изгиб созданной творцом формы.
Технология была очень сложна. Толщина передних стенок должна быть меньше толщины задних, при этом задняя часть становилась тяжелее, что придавало устойчивость статуе.
Конечно одной заливкой дело не обошлось. В данный момент отливалась нижняя часть памятника. Затем, после второй отливки, к ней должна привариваться верхняя часть для которой рядом уже лепились новые формы.
Но первый блин как всегда комом. Неожиданно, когда расплавленная бронза потекла в форму, желоб, по которому шла основная масса металла, неожиданно треснул и она хлынула в цех на деревянные опоры, столярные верстаки и разную утварь, которая скапливается за долгое нахождение людей на данном производстве.
Началась паника. Фальконе, с серым от испуга лицом, выскочил в раскрытую для вентиляции дверь литейного цеха. За ним побежали и некоторые рабочие, и только Хайлов остался на месте, приказал оставшимся облить себя водой и, рискуя жизнью, обмотал желоб своей сермягой, замазал глиной, затем подобрал чугунным совком растекшуюся бронзу и влил ее обратно.
Рабочие, а потом и зеваки, постоянно клубившиеся возле загадочного производства, помогали сбить пламя и заливали водой деревянные конструкции. Емельян, с обожженным лицом и руками, в запале орал на них благим матом, чтобы те не плескали воду на расплавленный металл.
Памятник был спасен, а возникшие из-за аварии погрешности позже были исправлены при полировке статуи. Емельян был доставлен в больницу, учрежденную недавно Медицинской коллегией и при живейшем участии Екатерины,а впоследствии мастер был награжден пожизненным пенсионом.
Настя шла по направлению к мосту, сосредоточенно глядя под ноги, стараясь не замечать всю красоту поздней осени, ступая сафьяновыми сапожками по золотому ковру из кленовых листьев и думая только о долгожданном освобождении, которое ждет ее через несколько мгновений в стеклянной глади полноводной Невы.
Она шла вспоминая свой последний разговор с Мари Калло. После того как неделю назад та, в приступе ревности отхлестала ее по щекам; буквально вчера вечером, уже спокойно, глядя в потухшие глаза своей подруги, уже по женски жалея, говорила: - не ты первая, не ты последняя, смирись..
Но Настя уже приняла решение. Она навестила родителей, поиграла с детьми, которые постоянно проживали в их доме, и была при этом неестественно весела.
Емельян, еще затемно собираясь в цех, сосредоточенно смотрел в одну точку, не замечая жену и ее лихорадочные ласки, когда та, повиснув у него на шее и припав к груди, долго не отпускала от себя пока он силой не оторвал ее.
-Вечор жди, праздничный стол собери, буду с гостями..
Все так же, с безразличием глядя под ноги, она приближалась к Неве.
Навстречу с криками бежали люди, пронеслись две пожарные повозки на которых стояли бочки с водой. Настя отстранено смотрела на всю эту, не касавшуюся ее, суету, пока до ее, отяжелевшей от мрачных мыслей, головы не стал доходить смысл этих криков.
-Литейня горит! Пожар!..
Все также спокойно, про себя, она вспомнила: - ну да, ведь сегодня начинается отливка памятника.. - Литейня? Какая литейня?.. - Настя остановилась, лихорадочно вникая в смысл этих слов. Емельян! - Из головы мгновенно вымело все тяжелые мысли.
Настя тут же забыла с какой целью она шла к Неве. Женщина резко развернулась и опрометью кинулась вслед за повозкой, резво катившей в сторону столба черного дыма, который поднимался над крышами домов.
Подбежав к воротам литейного цеха, она увидела удручающую картину. Пламя удалось сбить, но из распахнутых дверей литейки валил какой-то лиловый дым вперемешку с водяным паром. Оттуда, обмотав головы тряпьем, выбегали люди, таща за собой спасенное оборудование, рабочий инструмент и прочий, казалось не нужный, хлам. Емельяна нигде не было.
Не долго думая, Настя бросилась в открытые настежь створки широких дверей, за которыми стеной стоял едкий смог. Вдруг кто-то схватил ее поперек туловища и как сноп на жатве поволок в сторону:
-Охолонись девонька! Живой твой Емельян! Токмо пожегся малость, в больничке он..
Безумными глазами она смотрела на человека, который вытащил ее из самого пекла. Постепенно до нее стало доходить, что это правая рука Емельяна в литейном деле, старый мастер по прозвищу дед-Пушка.
-Увезли, увезли болезного, живой он, на своих ногах вышел.. Беги к нему касатка, приголубь сердешного, успокой, а то он тут в запале на людей стал кидаться.
Настя с трудом поднялась с пожухлой от жара травы, отряхнув подол, поклонилась своему спасителю и сгорбившись как старушка пошла вон со двора.
Вскоре она уже была у ворот длинного, похожего на конюшню одноэтажного строения. По указу императрицы повсеместно, по всем губернским центрам стали возводиться дома призрения и лекарни для больных и немощных. Екатерина учредила медицинскую коллегию для надзора за этими учреждениями.
Настя шла по длинному коридору куда выходили всего две палаты, делящие больницу на мужское и женское отделение. Все здесь пропахло лекарствами и стойким запахом нечистого человеческого тела.
В мужском отделении в три ряда стояли крепко сбитые деревянные полати, на которых спали, смотрели на нее любопытные глаза в обрамлении серой нездоровой кожи и седой щетины.
Больных было мало. Две сиделки в опрятной одежде повели Настю в конец палаты, где на отдельной кровати, на чистом белье лежал Емельян. Глаза его были закрыты повязкой, пропитанной льняным маслом. Рядом с кроватью стояла лохань, на четверть заполненная черной кровью.
Непонятно откуда появился лекарь — толстый добродушный немец:
-О сударыня, ви баба этот геройский человек..
Он галантно откинул правую ногу и, нагнувшись, пытаясь взять Настю за руку, чтобы прикоснуться к ней губами. Настя, не привыкшая к такому обхождению, машинально отдернула руку.
-Ваш муж человек уважаемый и я получил приказ оттуда..
Лекарь закатил глаза и поднял толстый палец вверх:
-Содержать этот человек как важный особа и скоро ставить на нога.. Я пустил у него много дурной кровь и сейчас он слабый и должен много много спать.. Внутренний орган здоровый, а снаружи заживет как у собака..
Лекарь еще немного потоптался возле Насти и видя, что женщина не слушает его, а смотрит только на раненого, поспешил удалиться.
Аромат мирры; пьянящий, одурманивающий, слегка горьковатый и дымный исходил от повязок, наложенных на обожженные места. Он обволакивал все вокруг и кружил голову. Настя присела рядом на, услужливо поданный, табурет. Сиделка — пожилая женщина в опрятной одежде и белом фартуке, меняла повязки на свежие.
Настя все также сидела у изголовья, глядя на обезображенное лицо и обожженные руки Емельяна. Неожиданно, вдруг, она ощутила внутри себя огромное облегчение; как будто проснулась, и та тягучая боль, не дававшая ей жить, постепенно исчезала как мокрое пятно на горячем камне.
Все встало на свои места, и тот эпизод, происшедший с ней неделю назад, показался мелким ничтожным. Она вновь обрела привычную для себя уверенность и жизнестойкость.
Попросив сиделку показать ей все, что нужно для ухода за раненым, она сама стала менять повязки, переворачивать слабое тело, чтобы не было пролежней, кормить, и осталась с Емельяном до полного его выздоровления, расположившись на соседних полатях, благо больница была заполнена только наполовину.
Все шло к завершению этой грандиозной затеи. Когда Гром-Камень был наконец извлечен на поверхность, его рычагами и лебедками аккуратно водрузили на сани, которые представляли собой площадку из мощных бревен на многочисленных полозьях из таких же бревен, обитых понизу кованым железом. Все ждали зимы.
От места нахождения монолита до берега залива прорубили просеку и укрепили грунт. Более тысячи крестьян из окрестных деревень должны были отработать на строительстве дороги, которую отсыпали и выкладывали камнем.
По этой дороге проложили деревянные желоба, обитые медью. В эти желоба опустили также медные шары по которым и должна передвигаться платформа. Вес всей этой конструкции был настолько огромен, что отсыпанная и проложенная камнем дорога не выдерживала и проседала в болотистом грунте, поэтому ждали зимы.
И вот, когда первые морозы сковали землю, началось движение. В день проходили чуть более 500м. Слава богу участок от места нахождения камня до берега залива был сравнительно ровным, а превышения еще загодя — летом, сравнивали выемкой, грунт от которой наоборот свозили на низкие участки, так что трасса получилась идеально ровной. И вот к середине зимы Гром-Камень был доставлен к вожделенному берегу.
Екатерина даже повелела, в честь необычной транспортной операции, отчеканить медаль с надписью: - «Дерзновению подобно. Генваря 20.1770». Все складывалось прекрасно. Удача сопутствовала великому замыслу. Оставалось только суметь погрузить скалу на подходящую баржу и по воде доставить прямо к месту установки памятника.
Подходящего транспорта в петербургской флотилии не нашлось и за дело взялся известный корабельный мастер Григорий Корчебников, по чертежам которого, в короткий срок и была построена вместительная баржа с большой грузоподъемностью.
Вся хитрость заключалась в том, что этот ковчег можно было притопить у самого берега на заранее сооруженные донные сваи и затащить на широкую палубу злосчастный груз. Затем откачать воду из трюма, которая являлась балластом, сняться с его искусственного ложа, выйти на глубину и на веслах взять курс на город, где снова запустив воду в трюм, сесть в гнездо у заранее построенной пристани уже на Неве близ Сенатской площади.
Народ — крестьяне и мастеровые поначалу толком не понимали к чему в невыносимых условиях зимы или жаркого лета отрабатывать эту прихоть своенравной царицы, и только ближе к завершению, когда зримо была видна цель, в сознании людей появился азарт, так свойственный русскому человеку.
Неразрешимая, как вначале казалось, задача, вдруг общими усилиями стала воплощаться в жизнь, и на рабочих местах — у костра, в крестьянских избах за семейным столом, только и разговоров было что о Гром-Камне. Так что 23 сентября толпы народа встречали необычную баржу на берегу Невы у Сенатской площади.
Известный в те времена поэт Василий Рубин в этом же году написал:
«Нерукотворная здесь Русская гора
Вняв гласу Божию из уст Екатерины
Прешла во град Петров чрез Невския пучины
И пала под стопы Великого Петра».
Вторая заливка удалась полностью, и пока Емельян Хайлов выздоравливал и набирался сил, уже по готовой схеме, подручные мастера сварили оставшуюся бронзу и разлили по готовым формам.
В память об этой уникальной операции на одной из складок плаща Петра1 скульптор оставил надпись: - «лепил и отливал Этьен Фальконе — парижанин 1778г.», о Хайлове ни слова.
Фальконе стоял задумавшись у большого окна мастерской, скрестив на груди руки. За стеклом в белом зимнем убранстве раскинулась Сенатская площадь. То к чему он так стремился наконец свершилось. Наверное он должен был чувствовать себя древним римским завоевателем, покорившим эту угрюмую холодную цивилизацию, с ее дикими нравами и обычаями, с народом который так и не стал ему близким. Странно, но он не ощущал того душевного триумфа и внутреннего восторга свойственного каждому творцу, закончившему многолетний труд. Ему хотелось в уютную Европу, и наконец забыть эту варварскую страну как тяжелый нездоровый сон.
Его мысли прервал скрип отворяемой двери. Скульптор нехотя обернулся. В проеме стоял, сжав кулаки, Емельян Хайлов. Его глаза не предвещали ничего хорошего.
-Охальник, пошто Настю, жонку мою, обидел?
Фальконе испуганно смотрел на спокойное лицо мастера. Машинально положил руку на эфес шпаги, которая на перевязи всегда висела на левом боку и с которой он, как истинный итальянский кондотьер, никогда не расставался.
Емельян сделал шаг. Тот выхватил шпагу, и все также испуганно смотрел на приближающуюся рослую фигуру. Со своим небольшим ростом, посеревшим от страха лицом и дрожащими руками, он выглядел как воробей, которого сильный и мудрый ворон застал за воровством его добычи.
Не обращая внимания на холодное оружие, Емельян медленно отвел левой рукой острие клинка, а правой, как пудовой кувалдой, нанес резкий удар в лицо. Новоявленный Дон Жуан улетел в угол, зарывшись в ворох бумажных свитков и аккуратно сложенных деревянных подрамников. Шпага со звоном отлетела в сторону. Удар был силен настолько, что лицо мгновенно превратилось в красное месиво.
Емельян подобрал с пола шпагу и через колено сломал ее, бросив обломки в сторону копошащейся в углу фигуры.
-Вот так господин хороший, если не угомонишься в следующий раз переломаю ноги.
Мастер в последний раз с сожалением окинул взглядом мастерскую и не спеша пошел прочь, опустив голову.
-Зачем блуд затеял? Здесь тебе не Европа...
Императрица сидела на возвышении и сурово смотрела на, склонившего перед ней голову, Фальконе.
-Худую славу о себе оставил, но за памятник благодарю. И мой тебе совет: убираться из страны подобру-поздорову дабы не было самосуда.. Народ наш зело горяч на таких срамцов.
Итальянец поднял голову, показывая своей благодетельнице синяк во все лицо. Его тело приняло гордую осанку, он расправил плечи, выпятил грудь.
-Ваше Величество, мое происхождение запрещает вызывать на дуэль простолюдина - черного мужика..
Екатерина устало вздохнула, сделала небрежный жест рукой, давая понять, что аудиенция закончена. Фальконе поклонился, четко по-солдатски развернулся и с гордо поднятой головой вышел из залы.
Так закончилось довольно длительное пребывание в России талантливого итальянского скульптора. Оскорбленный мастер так и не дождался открытия монумента и в сентябре 1778 года, вместе с Мари-Анн Калло, уехал в Париж. Установкой скульптуры на пьедестал занимался уже Федор Гордеев. Торжественное открытие памятника Петру1 состоялось 7 августа 1782 года.
Светлейший князь Потемкин, подчиняясь требованию Екатерины, спешно покидал театр военных действий на юге России. В душе чертыхаясь, фельдмаршал прибыл в установленный срок и был поражен увиденным, и в который раз убедился в прозорливости Екатерины Великой. Казавшийся капризом вначале бесполезный прожект, оказался невиданным событием для всего государства и еще одним вкладом в копилку военных побед и великих преобразований.
Об этих событиях Санкт-Петербургские ведомости писали: - «С утра шел дождь, но он не помешал собраться на Сенатской площади значительному количеству людей. К полудню облака рассеялись. На площадь вступила гвардия. Военным парадом управлял князь А.М.Голицын. В четвертом часу на шлюпке прибыла сама императрица Екатерина-II. Она поднялась на балкон здания Сената в короне и порфире, и дала знак к открытию памятника. Ограда упала, под барабанную дробь полки двинулись по невской набережной».
По повелению Екатерины на постаменте было начертано: - «Екатерина II Петру I”. Таким образом императрица подчеркнула приверженность петровским реформам. Сразу после появления на Сенатской площади «Медного всадника» площадь была названа Петровской.
Долгих шестнадцать лет длилась эта эпопея с постройкой памятника и Гром-Камень, из глубины веков, с такими трудами поднятый на поверхность и доставленный в столицу, держит на себе фигуру Петра, с легкой руки поэта названный «Медным всадником», и оберегает Россию, нашу Рассеюшку, от всех бед и невзгод — прошедших и будущих.