-Ну что, Зоя Ивановна? Вы там со своей самодеятельностью школьной только до Казани добрались, а наш колхоз в Москве будет выступать. В Большом театре.
Мама в замешательстве смотрела на отца. Известный мастер различных розыгрышей, он опять, она была уверена, затеял какой-нибудь подвох.
Она директор школы, он директор совхоза, хотя совхоз свой по-прежнему предпочитал называть колхозом.
-На вот тебе четыре билета для учителей. В Большой театр.
Мама удивленно крутит в руках билеты. Всё, вроде, правильно. Москва. Большой театр. Бельэтаж. Номера мест. Дата. Всё правильно, а в чём подвох. Непонятно. При чём тут колхоз. Непонятно.
Колхозная самодеятельность, все это знали, в подметки не годилась нашей, школьной, и два директора постоянно подтрунивали друг над другом на эту тему. Конечно, старухи могли и спеть чего-нибудь. Но чтобы в Большой театр? Нет. Это невозможно.
-Лилейный наш в Большом театре будет выступать. В опере.
-Ага, петь будет,- наконец рассмеялась мама,- раскусив, как она решила, несмешной отцовский розыгрыш.
Еще восемь билетов отец оставил дояркам.
Новость взбудоражила село. В Большой театр!!! В Москву!!!
Времена были советские, Большой театр работал для народа, и ничего удивительного не было в том, что именно доярки приглашались в Москву на оперу. Удивительно было другое, наш жеребец, Лилейный, будет участвовать в опере.
Как это вышло?
А вышло всё очень просто. В Москве делали новаторскую постановку оперы Князь Игорь. Решено, что князь будет петь, сидя верхом на лошади. Режиссер сразу же отмел всякие идеи с чучелами картонными и заявил, что лошадь должна быть живая, настоящая. По ходу стало ясно, что лошадей нужно три.
Перед его помощниками встала непростая задача. Надо добыть лошадей. Каждая лошадь должна быть и красивая, и спокойная. Не кляча. А где взять таких?
Директор московского ипподрома сразу же послал подальше режиссера вместе с помощниками и князьями:
-Срывать рысаков с бегового сезона? Кто позволит? Скоро призы осенние.
Метнулись на ближайший от Москвы ипподром. В Раменское. Лилейный как раз там стоял и готовился к осенним призам, которые будут разыграны на московском ипподроме.
Готовился он не слишком рьяно. К августу становилось ясно, что с теми результатами, которые показывает жеребец, на призах делать нечего. Разогнать Лилейного, несмотря на все старания, до нужных скоростей не получалось. Отец уже начал размышлять о том, что, видимо, пора жеребца возвращать обратно в хозяйство и переводить в производители.
-Нет, Лексеич, призов на Лилейном не взять,- говорил отцу мастер-наездник, который готовил жеребца,- не те секунды. Хорошие, но не те.
А тут как раз помощники режиссера взмолились:
-Помогите.
Отцу звонят из Раменского, сообщают, что очень уж понравился Лилейный театралам. Крупный жеребец, красавец, серый в яблоках. А, главное, спокойный, невозмутимый. Хоть из пушки стреляй рядом, он и ухом не поведёт.
За эту невозмутимость и недолюбливал наездник жеребца:
-Ну, никакой у него, Лексеич, злости нет, ну никакого азарта. А силищи еще на два круга остается после финиша.
-А что?- решил отец,- не хочет бегать, пусть идет в артисты.
…
-Вы там сидите тихо в театре, а то начнете звать Лилейного, так он еще спрыгнет со сцены,- инструктировал отец отъезжающих.
Отъезжающих было одиннадцать женщин – доярки и учителя. Старшим делегации назначили двенадцатого - трудовика школьного. Он сначала упирался, но, поразмыслив, как-то очень легко согласился. Это показалось подозрительным мужикам – мужьям доярок.
Мужики сначала очень обрадовались отъезду своих жен. Побыть без них недельку - в радость. Отдохнуть от них немного. Поклялись, что не напьются, а будут присматривать за скотиной. Впрочем, жёны то уезжают, а тёщи как раз остаются. Для контроля.
Но тут трудовик начал всё больше вызывать подозрений. Что-то прямо засуетился, вырядился как петух во всё новое.
Доярки тоже – не в грязь лицом. Напрягли директора: «Помогай». Пришлось растрясти райисполком, выдавить из районной потребкооперации последние резервы. Времена дефицита. Всё надо было доставать.
Наконец, любительницы оперы приоделись. Денежки то у доярок всегда водились, и немалые. Тетя Вера, которая ведала сберкассой, знала у кого сколько было «на книжке» и только цокала языком, не раскрывая известных ей сумм.
Мужья забеспокоились. Как потом выяснилось, не зря. Девки то принарядились – юбочки, блузочки, пальтишки новенькие, плащики, сапоги финские и югославские, туфельки импортные и прочее, и прочее. Причесок понакрутили модных, намалевались, бельё красивое надели. История с бельем, она особенно напрягла мужиков. Такого они раньше не видели.
В общем, этих красавиц хоть самих – на сцену. А с ними трудовик. Тоже готовится в оперу, облизывается как кот. Но обратного хода уже не было. Лилейный однонаправленно закрутил колесо колхозной истории.
Наконец, сама опера.
-Вон он, вон он,- шептались доярки,- вон тот, белый, это наш.
Князь спел. Лилейный всё это невозмутимо выслушал и ушёл со сцены.
В производители.
А трудовик. Это отдельная история.
2016
…
Давно я написал это рассказик, а теперь нашёл вот в дебрях интернета фотографию. Крайний слева – Лилейный. Постановка оперы Князь Игорь 1967 года. ГАБТ.
2022