Самое время прикладывать холодные созвездия снега к душевным ранам. Путешествовать во снах, парить над черными городами в пурпурной акварели облаков, раскинув руки мчаться в шепчущее завтра. Развешивать разбитые гирлянды на сгоревшие остовы ёлок. Шелестеть подарочной бумагой, ничего не даря и не прося взамен. Лежать на диване, вертя в руках треснувший винил. Ждать.
Пора нырять в сугроб, чтобы никто не видел чувств на лице. Подолгу стоять на ветру. Сходить с проезжей, пропуская машину, водитель в которой – скелет, в желтых зубах у него дымит папироса, в левой руке – рокс с хорошим виски. Бояться, что она остановится, бояться тихо открывшейся дверцы со стороны пассажирского и своего собственного голоса, окликнувшего: «Садись, друг, в такую стужу негоже бродить в одиночестве».
И ты сядешь. Пора сесть к скелету в машину. Взять у него стакан, мягко отхлебнуть напиток и расслабиться. Включить, закрыв глаза, случайную радиостанцию и услышать именно ту песню, которую давно забыл, но так сильно любил, которая затерлась в сплетениях нейронных джунглей, но сейчас воскресла, вознеслась в пульсирующем затылке и теперь бьется золотой рыбкой по розовому хрусталю аквариума, мягко шевеля плавниками.
Шины гипнотически шуршат по снегу. Вы мчитесь в метели и ничего не видать вокруг. Мелодия заканчивается, последние слова тонут в глазницах повернувшего к тебе череп скелета, самое время выходить. Выходить на ходу. И ты спотыкаешься о подножку времени, вываливаешься из салона, нелепо выбросив вперед руку с пустым роксом, который в замедленной съемке вдребезги разбивает хрустальный аквариум.
И вот твое – самое, но уже без времени, трепещет хвостом в остывающих ладонях, судорожно пытаясь оледеневшими жабрами ухватить хоть одну чертову секунду, но они несутся мимо и мимо, не обращая внимания, безостановочно. А скелет хохочет в салоне, радуясь жестокой шутке.
Ждать теперь еще дольше, прости.