29 сентября 2012 года
Город Санкт-Петербург
Дивно образован социальный порядок, в коем испытавший дуновения самоотверженного любовного ветерка не замечает эффект, производимый на свет.
Что за эффект? – спросил бы, увлекшийся читатель.
Эффект «Надкушенного яблока», – ответил бы, автор.
Для полноты описываемого представим сочный, румянобокий, вполне возможно с долей кислинки, отягощающий ветвь зрелой яблони – плод, от которого избавились лишь надкусив. Раскрытое метафоричное высказывание в совершенно играющей палитре передает символическую составляющую, изобличающую в одностороннем порядке расторгнутые отношения. В двухстороннем, у обоих «временных небожителей» останется оторвана весомая частица душевной гармонии.
В подобном состоянии побывал каждый человек, достигший юношеского или подросткового возраста. Пожирающая прострация, в коей пребывает отверженная, недавно окрыленная личность, обращает в циничного и саркастичного лепрекона, охраняющим «радужный горшочек с прогнившим зерном». И находясь в ожидании проблеска надежды, появлении краткосрочного мига, когда белоснежный бутон подснежника пробьется чрез студеный взгляд, мы – выброшенные огрызки, склоняемся по тротуарам мертвых городских построек.
Ситуация, схожая с вышесказанным, не обошла стороной талантливого двадцатипятилетнего журналиста Льва, который после трехлетних отношений расстался с инфантильной девушкой Катей. Возможных примирительных шагов совершено не было, ведь в противовес долгоиграющим чувствам между парой существовало туманное недопонимание.
Нерешительность заводит на кольцевое шоссе, откуда возможно выбраться лишь признав нехватку силы воли в момент поворота, – странная депеша проносилась, как гул по мыслительному центру Льва.
Спустя три недели беспросветных эфирных закатов, друзья настойчиво порекомендовали отвлечься от бывшей зазнобы, однако подобное лишь взбеленило вялое и помутневшее сознание «огрызка», что пытался сойти на берег с маленького плота, бороздящего просторы «океана традиционализма».
Поразмыслив над произошедшим, сочувствующие ребята подошли к делу иначе, ведь будучи прекрасно осведомленными о принципиальном подходе Льва к жизненному ремеслу, товарищи попросили главного редактора досрочно вывести коллегу из отпуска «по семейным обстоятельствам» с дальнейшей загрузкой прибывшим материалом.
Последующий настойчивый звонок шефа — это первое событие в похмельных утренних простоях Льва, жаждущего уединения в собственной каменной коробке. И в трехминутном разговоре гневливый напор начальства убедил «разбитую кружку» привести в порядок физиономию и внешний вид, а опосля немедленно отправится в редакцию газеты «Renaissance break» (в пер. с англ. Перерыв на Ренессанс) за документами на аккредитацию презентационного открытия картинной галереи «Miracoli su tela» (в пер. с итал. «Чудеса на холсте»), где состоится выставка начинающих творцов, изливающих синапсы в художественной форме.
Пасмурная погода сковывала небесные просторы и нагнетала душераздирающий пройденный эпизод.
Трасса, уходящая в бесконечность со множеством «рычащих перевозчиков», как водный поток несла заблудшего к месту назначения.
Спустя пару часов владелец припарковал машину на подземной стоянке, и обдумывая стандартные вопросы, попутно записывая их в блокнот, двигался к лифту. Предусмотрительная охрана, ознакомившись с аккредитацией пропустила на устроенный светский раут ухоженного журналиста. Поприветствовав некоторых известных персон, прослонявшись по приему и ознакомившись с новаторством, автор авторитетного издания решил пообщаться с неуловимым учредителем, который как ни странно первый отыскал его.
Добро пожаловать в «Miracoli su tela»! Здесь искусство, запечатлённое на холстах, разрывает грань действительности, – внезапно инкогнито обратился ко Льву.
К сожалению, или, к счастью, не могу подтвердить сказанное, однако не могу и опровергнуть, – с холодным расчетом ответил молодой человек.
Вполне, вероятно, в скором времени вам представиться случай. Прошу прощения, за манеры! Станислав Викторович Дольчевский, меценат, филантроп и владелец множества домов изысканности кончаемого света, – статный мужчина, улыбнувшись представился, встав фронтально перед собеседником.
Очень приятно! Меня зовут Лев Андреевич Цедрес, чья персона не столь высокого полета, однако давно желающая вкусить общение со столь интригующей личностью. Уже наслышан о вашей непредсказуемости и эрудированности, в хорошем смысле слова, которая захватывает публику до последнего момента, – незатейливым подхалимством, но с надеждой на перспективный разговор, держался натянуто толковый журналист.
Будет вам! Пускай фамильярность уйдет на второй план. Широко шагая по жизненным путям ваш визави максимально дистанцируются от круга назойливых оводов, которых интересуют инвестиции, либо содержание. Однако иногда забавно любоваться как кучка примитивных аферистов или же содержанок добиваясь расположения раболепствуют перед «проказами» творцов. А вы как считаете? Насколько хороша работа, что открыта на показ пред оценочным взором? – поставив вопрос, Станислав Викторович намеренно зажал в тески креативного юношу.
Обратив внимание на картину под названием «Персидское желание» художника, что, скрыв имя под маской псевдонима «Гортензия», Лев не растерявшись хотел было высказать контрвосхищение как единственный выход из нелепой оказии, но засмотревшись на переливы масляных красок, «не задумывавшийся ответ» вырвался из уст.
Исходя из формально-стилистического анализа, могу твердо заявить, то что Гортензия перенесла исходящую душевную боль, сочившуюся из незатягивающихся ран на полотно. Страдание и переживание разрыва, изображено в виде выброшенного яблока в корзинку ему подобных… – вспомнив собственную ситуацию, напрягая скулы молвил Лев Андреевич.
Интересная трактовка, которая на удивление совпадает с задуманным. А предысторию не увядшего шедевра, также сможете поведать? – поглаживая небольшую козлиную бородку продолжал Дольчевский.
Данное не подвластно моему аналитическому таланту, – спасовав, пожал плечами Цедрес.
Уверенно передаете эстафету? Во время осознали, когда необходимо остановиться. Раз так, позволите ли вашему собеседнику донести неординарную историю первого и последнего создания Гортензии? – грациозно жестикулируя, воодушевился учредитель приема.
Просто не обладаю спесивым характером. Будьте любезны, поделится подробностями, – опустив взор, с покорностью толковал журналист.
Скажу сразу, что имени мастера узнать не довелось, но то что рука явно женская без сомнений. Наименование «безымянный почерк» получил от скромного хозяина заведения, ведь по словам крохобора арендодателя девушка разводила данные цветы в квартирных условиях и несколько вазонов мелочный рантье перенес в личный уголок. Кстати, именно ранее указанная персона, длительно манипулируя ценовым барьером, по итогу поведала фрагменты произошедшего дела, – разгоревшись, безудержно вещал Станислав Викторович.
Извините, что прерываю, но разве указанный арендодатель не заключал контракт на съем? – мягко перебил четкой дикцией рассказчика.
Только устные договоренности и представьте, что столь трагическое событие не зафиксировало имени несчастной в памятных строках разума алчного Мидаса, – тяжко вздохнул Дольчевский, – Продолжу. Как вы верно отметили, безудержные душевные терзания отягощали её, словно терновый венок на главе Христа. Накопленные недомолвки вылились в расставания с молодым человеком, а финилизурующей жирной точкой стал шедевр. Вдохновением к написанию послужила персидская легенда, на что указывает подобие рубаи на обороте:
Коль сорок яблок разом съешь,
Дыханьем страстным наградив,
Заполнишь временную брешь,
Желанием сердце очерствив.
По завершению стараний, девушка, загрузив в багажник художественное прощание решила отвести посылку недавнему возлюбленному. Заведя машину, покинутая с неким присутствием спонтанности мчалась, невзирая на проливной дождь, что навис над городом и не справившись с управлением Гортензия разбилась в автокатастрофе, но полотно осталось нетронутым. По отсутствию родственников «эмоциональный очерк» за бесценок был выкуплен, – завершив повествование, господин Станислав, безмолвно бросив взгляд на холст, будто скрывая некоторые подробности.
Необычайно сентиментально, но заведомо печально, – нахмурившись выжал из гортани слова Цедрес.
Хочу отметить, что финансовые ресурсы за проданные произведения будут перечислены на счета благотворительных организаций. Пусть одухотворенный всплеск указанных несчастных гениев послужит благой цели, – истинно заверил в нерушимости сказанного Дольчевский.
Внезапно раздался телефонный звонок, рвущийся наружу из внутреннего кармана пиджака организатора. Подняв трубку, Станислав Викторович внимательно вслушивался в произнесенные несколько предложений от входящей стороны, что не терпели отлагательства. Любезно попрощавшись с гостем, он откланялся.
Рассматривая детали и восхищаясь цветовой гаммой написанного Лев простоял минут восемь у полотна. Мысленные порывы, как завируха в сольном танцевальном номере, прокручивали совместные кадры с ненаглядной Катей, что повторно «не задумывавшийся крик» вырвался из шершавых губ.
Любовные тяжбы, тяготы и лишения, как хочется не испытывать чего-либо схожего, – поникшими глазами, всматривался в извилистые мазки «одинокий огрызок».
Страшась аромата элитного алкоголя с последующими курьезными конфузами на хмельную голову и сформировав достаточно богатое впечатление с материалом для рецензии, Лев принял мудрое решение покинуть завораживающие мероприятие. Свернув с лестничных пролетов, он нелепым и перевалочным шагом, задумавшись о насущном задании, подбирался к аккуратно припаркованной машине.
Внезапно из-за угла выскочило авто, что световым проблеском фар ежесекундно ослепило, стоящего на дороге журналиста. Скрип покрышек, что зубами цеплялись за асфальт, предотвращая катастрофу эхом разносились по глухой подземке.
Морок заслонял зрительный контакт с существующей реальностью, хлад держал мужчину за шею неослабевающим хватом, но вдруг послышался грудной баритон, что будто церковный колокольный звон отогнал «бестий исхода»: «Лев… Лев… Вы меня слышите?»
Что происходит? Вы кто такой? – молвил дезориентированный и не осознающий происходящего потерпевший.
Я врач, Федор Аркадиевич Чарвонский. Ввиду произошедшей аварии вы находитесь в городской больнице № 26 под моим присмотром, – внятно и доходчиво выражался доктор, с пробивавшеюся сединой на висках.
Аварии? Не помню. Банкет… парковка… а после… – напрягая извилины, произведя попытку встать с больничной койки, Цедрес свалился на подушку от головокружения.
Даже не вздумайте предпринимать опрометчивых решений! – укладывая пациента, настойчиво требовал Федор Аркадиевич.
Какой сегодня число? – прикованный, упорно намеривался идти до конца.
Тридцатое! – успокаивающим тембром, заявил человек с благородной профессией.
День… всего-то прошел…, – сглотнув, образовавшийся ком в горле Лев Андреевич.
Вам крупно повезло, что по результатам аварии отделались несколькими ушибами и растяжениями. Однако с сотрясением головного мозга третьей степени инцидент мог закончиться скверно, если б не девушка, что вовремя обратилась за помощью, – докладывая о происшествии доктор Чарвонский, производил пометки в амбулаторной карточке. Игривый дверной стук нарушил «вынужденный информационный словообмен».
В семьдесят седьмую палату, где содержался больной зашла утонченная юная особа, одетая в пальто и классические брюки с румянцем на щечках. В правой руке виднелся пакет из мелованной бумаги с логотипом Chanel, а в левой — кулек с фруктами. Приближаясь к недужному, незнакомка миловидно улыбалась, шмыгая порозовевшим носиком и бережно положив фрукты на прикроватную тумбу, сняла французский берет, распустив каштановые волосы.
Чудесное появление, Лилия Петровна! А между прочим, вот эта уникальная Панацея и вызвала скорую, – поправляя усы, заискивал пожилой бонвиван.
Федор Аркадиевич, дедушка из шестьдесят восьмой, которого из операционной привезли, пришел в себя. Просит, чтобы вы зашли, – новость от утомившееся медсестры, прервала сцену ухаживаний.
Увы, кипит чан с надписью: «Ежедневные заботы». Даю время побыть наедине, уверен вам есть что обсудить. Точно, чуть не запамятовал, завтра выписка Лев Андреевич, – второпях умчался Чарвонский.
Для друзей просто Лили, – дребезжащим голосочком начала разговор «отечественная краса».
Благодарю за спасение, Лили! Можете раскрыть мелочи сумбурного вечера? А то, память подводит меня, – приготовился, покрывшиеся амнезией разум.
Конечно! Половина шестого отбила на часах, а я сидела в машине минут десять, пытаясь завести старую колымагу. Думала вызывать эвакуатор, как тут совершенно внезапно из-за поворота выехал автомобиль. Не доезжая середины резко затормозил, а опосля объехав, как бы дорожный конус, умчав придав скорости. Выйдя из салона, разглядела тело и набрав сто два, помчалась к охране. Сразу простите, за то, что не запомнила номер. Спустя время полиция сообщила, что на видеонаблюдении преступник не был замечен, – вещал «стеснительный цветок», укладывая локоны за покрасневшие ушки.
Как же иначе! Отныне, по гроб жизни обязан и надеюсь, вы примите предложение отужинать в ресторане «Soir;e ; Paris» (пер. с франц. «Вечер в Париже») завтра. В честь успешного завершения лечения, – не растеряв навыки флирта, блистал «сбитый ремесленник слова».
Уговорили! Завтра в семь, устроит? Вот мой номер телефона! Черт, совсем забыла о запланированной встрече с «кровопийцей», – перебирая сумочку в поисках собственной визитки, проболталась Лилия.
Конечно! Не утруждайтесь, пускай завтрашняя встреча произойдет у центрального входа. И неужели так страшен «кровопийца», как его малюют? – с появившимся энтузиазмом обронил фразу журналист.
Фух, выручили. Сколько повторяю, что стоит убраться в клатче, вечно вылетает из головы! Просто вы не связаны общим делом с моим рантье, тот еще вурдалак. Ладно, завтра увидимся, – упорхнув, как мотылек, умчалась по насущным проблемам.
Как искра перерастает в пламя под должным уходом, а быстроходный фрегат с умелым кормчим пристает к гавани спустя месяцы странствий, также и гранатный самоцвет, зародившийся в случайности, награждает триумфаторов упованием и страстью, перерождающуюся в одержимость.
Аромат лилии обуял безумство льва!
Где сладость суток скрепляла узы благочестивой откровенностью, а пространство двух соединялись в исключительном экстазе. Грезили «эротическим сказанием» без возможности на искупление оплошностей, которых и не существовало. Эталонный образ, остановившийся на «пьедестале порицаний современности», где торжествует свобода от сковывающих рамок морали, а именно в фиксации отношений дугообразным временем.
Познав идеалистическую сторону не вольно отрекаешься от материального мира, что без устали, горечи и стыда преследует по усыпанной лепестками тропке, ударившихся в бегство узников. Как парному щебетанию злой рок напутствует осколочное испытание, так перед поэтессой и «письменным оратором» выстроилось бетонное заграждение недосказанности. Всему виною прохождение ежегодного обследования, где на магнитно-резонансной томографии обнаружили приговор, перевернувший выстроенную утопию. Безумство девяти месяцев растаяли заключением онколога, что сулил «профессионалу словесности» пару месяцев бренности.
Неоперабельная опухоль головного мозга, образовавшееся вследствие полученной травмы, – размахивая рентгеном без лишней озабоченности твердили «белые халаты».
Предположительной «остановкой» после вручения вердикта оказалась одинокая барная стойка, где Цедрес медленно покручивая пустой стакан размышлял о рутине. Нервоз потихоньку исчезал от зашкаливающего промилле бодрящих напитков в крови, что привели отчаявшегося к удручающему заключению. Расторгнуть грядущий брачный союз, дабы не исковеркать оставшиеся годы второй половине.
На следующее утро, Лев Андреевич педантично собирал вещи, съезжая с её квартиры. Резонно отстраняясь от попыток возлюбленной достучаться до сущности проблемы и бормоча под нос невнятный лепет: «Оставь в покое былое и продолжай жить как сочтешь нужным», журналист стирал ластиком оставшиеся запятые. Финальным убеждением, адресованным в его ренегатскую сторону, перед спуском театрального бархатного занавеса: «Желаниями, не разбрасываются!».
В лихорадочном бреду протекала неделя для расставшихся, где минута агонии перерастала в сингулярность, прожорливо отрывая кусок за куском состояние ранее достигнутой «нирваны», безвыходно затягивая в томящуюся пустоту. Прописанная истина, что бедствие грядет к Абсолюту, так и разразившиеся неопределённая телефонная вибрация, как нетерпеливый курьер, верно доставила известие.
Да, слушаю. Кто это? Что надо? – протирал заспанные глаза грубиян.
С вами говорит, капитан полиции Свердлов. Вы — Цедрес Лев Андреевич, проживающий по адресу, улица Чайковского, 26? – гнусаво, но жестко ставил вопросы хранитель правопорядка.
Да, это я. А в чем причина столь раннего звонка? – приняв положение сидя, журналист выправил осанку.
Кем вам приходится гражданка Астахова Лилия Петровна? – подозрительно неторопливо капитан подбирался к сути.
Да, она моя девушка, то есть бывшая. Что-то случилось? – встревожился, напрягший правый бицепс «пропойцы».
Пробив базу, родственников мы не отыскали, зато исключительно красным цветом в уцелевшей записной книжке был выделен ваш номер. С прискорбием сообщаем, что вчера Лилия Петровна попала в автокатастрофу на Большом Обуховском. Выражаю искренние соболезнования! Будьте добры при…, – не успев договорить полицейский, как звонок прервался. Мобильник вырвался из рук и соприкоснувшись с кирпичным полом разбился в дребезги. Будто выстрелом шокирующего заряда, судьба, второй раз переворачивает искалеченный рассудок. «Верное» решение не заставило себя долго ожидать, а криминальная лента в ежевечерней программе местных новостей данное подтвердило: «Сегодня в 17:35 по МСК, неизвестный совершил самоубийственный прыжок с Большого Обуховского моста. Труп выловлен из реки Нева. Причины уточняются.»
Яркий свет и протяженный звуковой скрип колес резал барабанные перепонки Льву.
Господи Боже! Вы не поранились, с вами всё в порядке? – стремился сломя голову Дольческий на оказание первой помощи сбитому джипом марки Ford.
Я… Вы… Что здесь творится? – рассматривая окружающую обстановку, запинаясь выговаривал Цедрес.
Дорогой мой, мы на парковке. Вы так резко выскочили! Слава Богу успел надавить на педаль тормоза, ведь на презентацию блинов не заказывали, – разряжая атмосферу Станислав Викторович пытался безуспешно пошутить.
А как же Лили, суицид? – недоуменно таращился в разметки рецензент.
Помилуйте, что вы такое твердите? Не смейте замышлять подобной низости! Желаниями, не разбрасываются! – оторопев от прознанных «тайн» хозяин приема.
Что вы сказали? От кого вы услышали данное изречение? – взяв аккурат за петельки мохерового шарфа учредителя, допытывался правды журналист.
Немедленно отпустите! Что вы себе позволяете! Слова начертаны под стихотворным куплетом на обороте картины! Из-за экстренного вызова я не успел всего рассказать, – оправдывая неосознанные действия под нажимом устроитель раута не смел юлить.
Понятно, – бездушно молвил ошеломлённый Лев.
Раз так, то может наконец-то отпустите шарф? – недовольный взглядом сверлил оппонента господин Дольчевский, что по окончанию эксцесса имел место поинтересоваться самочувствием знакомого, – Все же, манеры требуют спросить. Вы сможете дойти до дома?
Конечно, не переживайте, – заверив в адекватности и целостности организма, Цедрес скрылся на автомобиле.
Через пару пройденных часов, пытающийся свыкнутся с безумным видением не менее галантный литератор добрался до заброшенного «логова холостяка» и тут же принялся организовывать поиски крупиц сведений о явившимся. Расследование велось как во всемирной сети, так и среди «офисного планктона» товарищей. Утро поднимало забрало на пару с доказательствами, пришедшими со статьей отца от 8 июля 2002 года, завалявшейся в письменном столе. Заглавие, которой поразило воображение «Двойная кончина на Большом Обуховском». Прочтенное не давало покоя, «разбитой кружке» побывавшей во сновидении? Неясно.
Однако прожитая страница, ведающая о загубленных сердцах, заставила совершить решительный поступок.
Да! Что ты хотел? – ласково-опечаленный голос Кати доносился из трубки.
Прости…, – выпало слово из «разчерствевших уст» Льва.