Мандариновые корочки

      

  Достоянием нашего села являлась железная дорога, проходившая в четырёх километрах. Напротив села, возле берёзовой рощи, приютился полустанок, где останавливались пассажирские поезда. Товарные поезда шли на проход. На полустанке возвышалось стандартное деревянное здание на четыре семьи. Рядом с ним приютились три землянки, чуть поодаль небольшая банька и колодец. Сельчане имели возможность добраться по железной дороге до районного центра, а вечером возвратиться обратно.

 В детстве я увлёкся собирать спичечные этикетки. В сельском магазине выбор однообразный. Тогда мы с дружком пристрастились ходить на железную дорогу. Шли по шпалам и внимательно смотрели по откосу насыпи, высматривая спичечные коробки. Удача найти интересную этикетку, которой не было в моей коллекции, улыбалась не часто. Радовались с дружком новой находке, несли домой как сокровище. Дома отмачивали в теплой воде, затем мокрую этикетку клали на подоконник и прижимали стеклом. Долго любовались новой находкой.

 В выходные дни, мы с дружком ходили на полустанок. Встречали пассажирский поезд, который ещё издалека извещал о своём прибытии протяжным гудком. В тамбур вагона выходили покурить пассажиры, вот здесь надо было проявлять расторопность, не навязчиво в вежливой форме попросить показать коробок с этикеткой. Если она являлась новинкой попросить поменять коробок со спичками и получить новинку. Поезд стоял всего три минуты, иногда добрые пассажиры выбрасывали коробки со спичками, не получив взамен спички. Радость и ликование переполняли детскую душу. На станции в районном центре поезд стоял долго, там пассажиры выходили на перрон, но до райцентра нужно покупать билет и только вечером возвращаться обратно.

 После отхода поезда мы ещё долго смотрели вслед и завидовали тем пассажирам, которые ехали в неизвестность для нас. Затем спрашивали у жителей, в какую сторону ушел обходчик, так как он запрещал ходить по железной дороге, особенно в зимнее время. Встреча с ним приносила нам огорчение, убежать от него было невозможно, кругом глубокий снег. Проходящие поезда протяжно насвистывали паровозными гудками, иногда и паром обдадут. Уползёшь по снегу на метров десять от полотна, ляжешь лицом в снег, закрыв голову руками. Противные кочегары бросали в нашу сторону золу и ехидно хохотали нам вслед. А кондуктор последнего вагона стращал карабином, грозил нас застрелить в следующий раз. Летом было намного проще, убежишь подальше да  ещё кулаком помашешь на гудки машиниста.
На зимних каникулах пошли с дружком в очередной раз на полустанок. Встретили пассажирский поезд и мне дали коробок с лощеной этикеткой, на которой красовалась Спасская башня Кремля. Эта этикетка долгое время являлась достоянием моей коллекции. Ребятишки нашей сельской школы любовались с нескрываемой завистью моей реликвии.
 Тот день был на редкость удачным, да и погодка удалась. Стоял тихий слегка морозный денёк, снег скрипел под ногами. Воздух был сухой и удивительно прозрачный, небо чистое, словно стеклянное. Выяснили в какую сторону ушел обходчик, пошли в обратную. Прошли метров
двести и новая удача поджидала нас. На белоснежном снегу красовались оранжевые корки от неизвестного нам фрукта. Они как огоньки переливались на солнце. Стали осматривать находку, там среди мусора были смятые пачки из под папирос и один единственный спичечный коробок. На этикетке красовалась чайная чашечка и стихотворная надпись: «Тот , кто кофе утром пьёт, целый день не устаёт». Это стихотворение запомнил на всю последующую жизнь, в зрелые годы цитировал друзьям и в семье.
 Дошла очередь и до оранжевых корочек. Понюхали, попробовали на вкус, но уж очень приятно они пахли. Мёрзлые да такие вкусные. С собой у нас был чай, им то и запивали ароматную находку, разделив честно пополам. Быстро расправились с корочками, прихватив по кусочку домой, чтобы выяснить, узнать имя загадочной находки. Идти дальше не было желания и мы направились домой. Столько впечатлений было в наших сердцах буквально за один час, прожитый нами. Скорее хотелось узнать, что за фрукт мы нашли, так как раньше ничего подобного не видели и не слышали. От корочек приятно пахли ладошки.
-Володька! Вот интересно, что же было внутри, если корочки такие вкусные и их выбросили, - поинтересовался я у дружка.

 По дороге домой встретили плутовку лису, которая на просяном поле охотилась на полевых мышей. Двигалась медленно, опустив нос к снежному покрову. Останавливалась, вставала на задние лапы резко отталкивалась и подпрыгнув зарывалась головой в снег на половину туловища. На наши возгласы не обращала внимания.
-Не повезло Володька лисе, её шубу видно издалека, толи дело зайка, меняет шубу зимой на белую, а летом на серую.
Володька только заулыбался и вытер сопливый нос правым рукавом байкового пальто. Рукав, от частых вытираний блестел на солнце, словно покрытый лаком.
Возвратившись в село, зашли по пути к Володьке, на подворье копошился его отец дядя Ваня — фронтовик. Я вытащил из кармана корочку:
-Дядя Ваня, что это за корочка, с какого фрукта?
-Где Вы взяли эту отраву? Вы её не ели случайно?
-На железной дороге нашли и съели остальные, - настороженно ответил я.
-Ой, беда, беда, через часа два Вы уже помрёте,- и обхватил голову руками.
Я испуганно смотрел на дядю Ваню, словно в последний раз перед смертью. Тишину нарушил Володька, он был младше меня. Вначале захныкал, а затем заревел в полный голос. Я уже представил, что я лежу в школьной форме в гробу, рядом плачет мать, брат, сестра, а чуть поодаль стоят ученики, учителя со школы с траурными лицами.
-Ну-ка выпили по кружке воды, взяли ведра и бегом к колодцу за водой, надо двигаться, может пройдет.
Вдвоём с Володькой, взяли ведра и наперегонки помчались к колодцу. Заполнили водой все пустые фляги и уставшие испуганно смотрели на дядю Ваню.
Ну как, голова не кружиться, не тошнит?
Дядя Ваня пошел в дом и принес нам горячих пирогов, которые мы ели с большим аппетитом. Смотрел на нас и улыбался.
-Значить помогло, теперь будите жить сто лет, - и громко рассмеялся.
-Так что это за корочки дядя Ваня?
 -Это мандарины, экзотический фрукт, я впервые их попробовал парубком на Украине.
 Мне было десять лет, я впервые услышал это слово, а на дворе стояла послевоенная зима 1957 года.