Обнявшись с Маринкой, молодой богатырь вышел на улицу. В руке женщина держала кувшин с медовухой. От налетевшего порыва холодного ветра Никиту аж передернуло. «Хорошо! Проветрится, хмель выйдет, глядишь, протрезвеет!», – обрадовалась Даша. Затем постаралась на слух запомнить местоположение конюшни, благо что из ее приоткрытых ворот донеслось тихое призывное ржание Орлика.
Словно в поддержку правому делу молодца, в хлеву, который был расположен рядом с конюшней, дружно захрюкали свиньи.
На что Маринка тихо, злорадно рассмеялась. Дескать, ржите, хрюкайте, а будет по-моему! На рассвете в хлеву у вас, свиней-богатырей заколдованных, пополнение объявиться – новый молодой кабанчик. Назову Никиткой! Ведьма точно предвкушала скорую победу над ничего не подозревавшим молодцом.
Будто предупреждая того о грозящей опасности, застрекотали сороки. Сначала одна, следом вторая, третья.
– Сорока даром не сокочет. – Хмельно засмеялся богатырь. – Либо к гостям, либо к вестям!
Услышав последние слова, Маринка буквально изменилась в лице. Со лба, с переносицы, вдоль носа с маленькой горбинкой, мимо ноздрей, раздутых от страшного приступа гнева, сошла, пробежала мелкая рябь. Дашины девичьи черты начали как бы размываться и, будто слезы, стекать по щекам, уголкам рта и далее с подбородка вниз.
На смену явилась истинная внешность ведьмы, – брюнетка лет сорока, с мертвенным одутловатым лицом и бездонными в своей черноте глазищами.
Взбешенная Маринка, казалось, хоть сейчас была готова испепелить юного богатыря. Видимо, поначалу ведьма решила, что Никита понимает птичий язык и тотчас раскроет ее намерения. Затем все-таки опомнилась, и «маска» Даши вернулась на прежнее место.
– Сорока сокочет, гостей пророчит, – нарочито ласковым голоском промолвила Маринка. – Дорогой гостенек ко мне припожаловал! Дороже не бывает.
Женщина крепко прижалась к Никите и жарко его расцеловала, а потом так свирепо зыркнула по сторонам, что птичий гомон немедля стих, – сороки моментально забились под стреху конюшни.
Тем временем Морева прилагала огромные усилия, чтобы применить обретенный дар экстрасенса. Однако не для того, чтобы узнать чужие мысли, а наоборот создать и удержать барьер для защиты своего сознания. Тем самым, не допустить «самозванку» к собственным сокровенным мыслям. Последнему в немалой степени способствовали два фактора.
Первый, – ведьма с первых же минут поняла, что на подворье встретилась с желторотым новичком по части магии, расслабилась и больше не воспринимала Дашу как серьезного противника. Более того, увидев Никиту, Маринка перестала ощущать себя исключительно в роли ведьмы. На время она даже отложила дознание о замыслах «спутницы» богатыря и превратилась в обыкновенную женщину со всеми ее сильными и слабыми сторонами.
Второй, – хитрость, на которую пошла Морева, хоть и ущемляла в каком-то смысле ее самолюбие, но прекрасно усыпила бдительность «самозванки», поскольку ей как раз то – льстил. Дело в том, что Даша изо всех сил изображала истерику и отчаянье поверженной соперницы.
Между тем Маринка ввела Никиту через темные сени в маленькую невзрачную избенку, которая стояла неподалеку от конюшни. Зажгла не элементарную березовую лучину, а самую настоящую восковую свечу. Это снаружи постройка мало разнилась от какого-нибудь закутка для конюхов, убранство же внутри избушки выгодно отличалось от обычного.
В красном углу вместо икон и стола возвышался старый огромный сундук. В заднем, что слева и ближе к двери, жаром дышала хорошо протопленная печь. Угол, что напротив, пустовал. В кутном углу, стояла пара лавок, на одной из которых лежали рушники. В центре, занимая почти все место избушки, высилась роскошная кровать, как будто перенесенная сюда из княжеских покоев. На ней лежала пушистая перина.
Увидев царское ложе, Дарья продолжила начатое. Она так вошла в созданный образ униженной и оскорбленной, что даже умудрилась выплеснуть на якобы более удачливую соперницу целые потоки грязи. Номер удался. Маринка уверилась в своей победе и со спокойной душой отдалась любовным утехам.
Пока Маринка жадно ласкала парня, который плохо соображал, но отвечал с не меньшим рвением, Даша успешно просканировала отвлеченное на любовные игры сознание ведьмы. Конечно, противно вопреки своей воли «присутствовать» третьей в постели, однако о деле Морева не забыла.
Наконец утомленная Маринка отстранилась от Никиты.
– Кваску холодненького испить не хочешь, голубь мой?
– М-м-м.…, – парень очумело затряс головой.
– А я – хочу! – зловеще рассмеялась ведьма, и, встав с кровати, накинула на плечи шаль. – Ты уж погоди, кабанчик мой! – С этими словами, произнесенными в полголоса, и прихватив светец, она выбежала в сени, чтобы затем откинуть крышку погреба.
Когда ведьма спустилась в погреб, Даша тоном, который не терпел никаких возражений, потребовала:
– Никита, быстро достань из сундука черную склянку, у которой на горлышке зеленая тряпочка привязана! Налей в кружку медовухи, добавь туда зелья из склянки и заставь выпить эту…, – она долго подбирала выражение, затем произнесла через силу, словно выплюнула. – Мар-ринку! Да вставай же ты, ну!
Имя ненавистной ведьмы Моревой далось нелегко, но она опасалась, что если назовет избранницу молодца как-то неподобающе, то в самую неподходящую минуту резвый удалец может разозлиться и взбрыкнуть.
– Верь мне и делай, что говорю! – резко продолжила Даша. – Маринка посмела сомневаться в твоей мужской силе! Понял? Ой! Да куда ж ты голым-то? – Вскочивший с постели Никита остановился и застыл на месте с открытым ртом. – А вот ругаться и за волосы ее таскать – глупо. На крики сбежится все подворье. Вот смеху-то будет!
Изучив Никиту за недолгое время знакомства, Даша решила воспользоваться особенностями его характера. Конечно, она нанесла ему жестокий удар, обидела несправедливо. Да только Моревой богатырь нужен был живым, а после вспышки гнева Никита становился более сговорчивым, почти управляемым. Появлялась надежда, что он не совершит глупых поступков.
– Вспомни, я же твоя берегиня. Слушайся меня, – Даша постепенно перешла на увещевательный тон, – Пусть она только выпьет, и все будет хорошо. Тебе сразу станет легче на душе, да-да-да. Ты уж поверь мне. Вот увидишь…, – и Морева продолжила нести всякую чушь, не давая Никите опомниться. – Ну же, открывай сундук.
Парень проворчал что-то невнятное и взялся выполнять ее указания.
Когда опять появилась Маринка, Никита, как ни в чем не бывало, принял из рук женщины ковш с квасом и осушил его одним махом. Причем, Даша на последнее даже не рассердилась, хотя в очередной раз едва «не захлебнулась».
В свою очередь Маринка посмотрела на богатыря равнодушно, даже не скрывая издевки. Потом взяла со стола кружку с медовухой и с удовольствием выпила до дна. И только в самую последнюю минуту, перед тем как потерять сознание, поняла, что ее перехитрили.
– Теперь пей сам из склянки с красной тряпицей! – приказала «берегиня» Никите и добавила, – не бойся, это снадобье для восстановления сил. А вот глиняный флакончик возьми и береги, как зеница око. Я тебя очень прошу, шевелись, не спи! – умоляюще поторопила Морева. – Нам нужно побыстрее унести отсюда ноги!
Все еще ничего толком не понимающий Никита с недоумением уставился на запечатанную глиняную бутылочку, которую только что достал из сундука Маринки:
– Куда? Зачем? Дарья! Ты почто с ней так? Ты ж говорила, что она меня осрамить хотела? Иль обманула?
– Скорее! По дороге я тебе все объясню. Да пей же ты!
Никита глотнул темной пахучей жидкости, потряс головой и почти сразу взгляд у него прояснился, – снадобье подействовало. Не тратя больше времени на разговоры, богатырь живо оделся. Натянул кольчугу, опоясался мечом и крадучись прошел на конюшню.
Почуяв хозяина, шумно зафыркал конь. Орлик находился в ближнем от входа стойле, что облегчило его поиски в кромешной темноте. Никита быстро оседлал коня. Вот только настойчивое и нетерпеливое требование Моревой найти бурдюк, парню никак не удавалось выполнить. Пошарив в углу, Никита обо что-то треснулся головой, и сразу на нее упало нечто увесистое.
– Не конь, так не лезь в хомут! – в сердцах молвил богатырь, разобрав, что именно свалилось ему на шею.
Неожиданно для этого времени суток из дальнего закута раздался знакомый стрекот сороки. Он словно указывал, где лежит меховой мешок для воды. Прихватив бурдюк, богатырь теперь без лишнего шума покинул конюшню вместе с Орликом.
На дворе стояла ночная тишина, изредка нарушаемая пением сверчка. Казалось, что только звезды да луна были немыми свидетелями, как Никита снял засов и отвел створку заскрипевших ворот. Напоследок оглянувшись на коварное подворье, он вывел коня за тын. Затем вскочил в седло и…, только богатыря и видели.
– Эх, младые молодцы! Торопятся собственной смертушке в глаза заглянуть, – прошептал невысокий мужичок, невесть откуда появившийся на шум возле ворот. Это был тот самый слуга-закуп, который первым встретил Никиту на постоялом дворе, а теперь последним проводил, не подняв тревоги.
«Сам Стрибог руками молодца разметал по кустам ватагу татей, с коими сладу не было. Давеча дружине княжеской досталось, а сегодня… ить, как повернулось! – размышлял слуга. – Сей час он Маринку управил. Не припомню, чтоб кому удавалось. Не иначе, как все духи и боги выспренние да земные служат богатырю укрепой. И я пособлю, чем могу, – промолчу».
*****
Когда вконец забегавшийся – язык на плечо! – Лагуткин вернулся к скамье в парке, на которой сидел задремавший Волков, негодованию Сергея не было предела.
– Вот ты тут сидишь, спишь, а ее может быть уже убивают на пару с актрисой!
– Не бухти, – отрезал Вован.
– Я тут подумал... В милицию надо…
– Умолкни! Думаю, ей надоело нас ждать и искать по всему парку. Вот и подалась ко мне домой.
Лагуткин задохнулся от возмущения.
– Ну да, конечно, у тебя дома, чай пьет! Она адреса даже не знает!
– Ну и что? – невозмутимо отозвался Вован. – Уж мой-то адрес ей тут каждая собака в лучшем виде доложит, да еще и проводит.
Неизвестно, что про себя подумал Сергей о друге детства, но Вован опять добился своего, – Лагуткин на какое-то время успокоился. Только проворчал, что ключа-то Даше ни одна собака не отдаст, на что получил вполне разумный ответ:
– Значит, на лавке перед домом сидит. Бабки у нас сердобольные, с голоду помереть не дадут, вынесут бутерброд, а то еще и пирожка домашнего.
Приближаясь к подъезду дома, Лагуткин перешел на такую рысь, что Волков сделал вид, будто не в силах за ним угнаться. Вован ни на секунду не забывал, что его главной и единственной целью остается – тянуть, тянуть и тянуть время, а потому всячески стремился задержать приятеля. Даши у подъезда не оказалось. Зато там в полном наборе присутствовали припозднившиеся как никогда бабульки, которые во всю обсуждали наисвежайшую и наиинтереснейшую тему, – исчезновение приезжей актрисы.
Волков не мешал в конец расстроенному Лагуткину расспросить старушек о пропавшей девушке. Хотя понимал, что Сергей дарит вредным бабкам благодатную тему для обсуждения. Это ж целая серия похищений приезжих женщин! Вот здесь бабушки, несомненно, поддержали бы Лагуткина, если бы он высказал им свою идею относительно маньяка. Однако, зная характер Вована, ни одна из старух не рискнула продолжить беседу в присутствии Волкова. Ни дай Бог, нарвешься на его хамскую выходку!
Утратив надежду узнать от бабулек что-то о Даше, парни зашли к Вовану за фонариком, сигаретами, фляжками со спиртным и мазью против комаров. Уже на обратном пути им довелось услышать, что старушки взялись всерьез обсуждать вопрос о сексуальных маньяках.
Чтобы исключить возможный альянс болтливых старушек с Лагуткиным – опять заведет песню про милицию, а им того и надо! – Вован начал ерничать в адрес соседок. Во всеуслышание заявил, что жители дома младших возрастов, не взирая на пол, теперь могут спать спокойно, если находятся под охраной таких крутых ударниц из местного батальона смерти! Под конец, и вовсе куражась, отдал честь бабулькам.
В ответ поднялся неодобрительный ропот, под нестройный аккомпанемент которого друзья и тронулись в Пойму. Лагуткин, оглянувшись, заметил, что одна из старушек, видно самая смелая, плюнула вслед Вовану и даже погрозила ему в спину сухоньким кулачком.
В Пойму они, к удивлению Лагуткина, пошли кружной дорогой.
– Чтоб менты если встретят, нервы не мотали. Да повидаться надо кое с кем, – объяснил Сергею Вован.
Быстро темнело. Противно зудели комары. Спускаясь по косогору, Вован включил фонарик. Не хотел, чтобы зацепились за корягу или наткнулись глазом на торчащую ветку. По дороге парень не закрывал рта:
– Та-ак! Теперь пригнись, Серега. Иначе на ветке скальп оставишь. По этой тропке мы быстро доберемся до… Тогда его Парнишкой кликали. Не помнишь? Странно! Колоритная личность. Как холода наступают, так в квартире живет. А с мая месяца в Пойме обитает. Молодые его Лешим прозвали за шалаши. Понастроит за лето их, как грязи по Пойме. Он тихий, потому лепилы его не трогают… Ну вот и пришли.
На поляне горел костер, возле которого копошился лохматый мужичок в поношенной одежде. Около шалаша сидела чумазая неопрятного вида женщина.
Вован обратился к Лешему старым прозвищем:
– Здорово, Парнишка! Везет, я смотрю, тебе с невестами! Новая?
Мужичок поднялся и, протирая глаза, которые покраснели от дыма, пошел им навстречу. Но, увидев Сергея, затряс головой и попятился.
– Тебя боится. Чужой ты, – пояснил Вован. – Постой здесь. Я с ним сам перетру.
Сергей остановился, и пока приятель будто бы расспрашивал Парнишку-Лешего о Даше, попытался рассмотреть незнакомку. В мерцающем свете костра сделать это было трудно, тем более что периодически дым полностью окутывал женщину. Тем не менее Лагуткину она показалась молодой, и вроде бы даже интересной, правда какой-то странной.
Женщина совершенно не реагировала на происходящее. Ни на едкий дым, который заставлял слезиться глаза, ни на неожиданное появление посторонних людей. Просто бездумно смотрела на пламя костра и периодически отхлебывала какое-то варево из кружки. За то время, что Сергей разглядывал женщину, ни один мускул на ее лице не дрогнул. Казалось, она спит с открытыми глазами.
Из созерцательного состояния Лагуткина вывел Вован, который окликнул его и предложил знаком следовать за ним. Вслед понеслось визгливое непонятное лопотание чем-то взволнованного дурачка.
На вопрос Сергея, узнал ли что о Даше, Вован отрицательно покачал головой. А на предложение дать денег Лешему, ответил:
– Они ж обшарабаненные! – И пояснил. – Наркота.
Лагуткин теперь понял отрешенное состояние женщины.
– Молодая, красивая, а уже бомжует, – глубокомысленно изрек он.
Волков чуть рот не открыл от изумления, когда услышал друга детства: «Это ж с какого перепуга тот решил, что измазанное сажей лицо артистки молодо и красиво?» Что не помешало ему с готовностью согласиться с бредовой гипотезой Лагуткина:
– Верно говоришь! Их, молоденьких соплюшек, становится больше и больше. Сначала попробуют дури, потом из института вылетают. Домой к мамке возвращаться боязно, вот и бичуют! А может, шалава какая из города прибилась к дурачку на хлеба вольные? Ха! Стала бы женой Лешего. Да, видно не судьба! Парнишка весь на измене, менты здесь до нас проходили. Ищут пропавшую актрису. А ему приказали, чтобы завтра выгнал свою приживалку. Ладно, пошли! Зайдем на лодочную станцию, может смотрители чего видели. Они по суткам работают.
Через некоторое время Лагуткин пришел к выводу, что Вован ориентируется в Пойме не столь прекрасно, как Соколиный Глаз у себя в девственных лесах и прериях Америки. Волков же лишь делал вид, что Следопыт из него никудышный. В результате они петляли, продирались сквозь кусты, перебирались через овражки, не раз падали и ушибались.
Сергею даже уверился, что они заблудились окончательно. Да вдобавок разрядились батарейки у электрического фонаря. Внезапно деревья исчезли. Друзья увидели звездное небо и лунную дорожку на воде. Видно, достаточно наигравшись с наивным, доверчивым «другом Чингачгуком», «Зверобой-Вован» вывел его на берег реки.
Светившиеся невдалеке огоньки пристани призывно манили усталых путников. Только сейчас друзья-товарищи поняли, до чего они продрогли и измотались за время блужданий по ночной Пойме. Счастливые они поспешили к дебаркадеру в надежде согреться и перевести дух в каюте шкипера.