Иринка жила на городской окраине, там, где бывший Московский тракт, тогда уже покрытый асфальтом, направлялся в сторону Читинского аэропорта. Соцгородок – так назывался пригород, упиравшийся кварталом двухэтажных на два-три подъезда домов в простор полей. Здесь местные жители поздней весной сажали картошку, а осенью поля дымили костерками, в которых детвора допоздна пекла невыбранную хозяевами картошку. В осенне-зимнюю стужу ветер гнал по полям одиночные перекати-поле, а обочины полей постепенно затягивались огромными снежными сугробами. Теперь в этих местах высятся многоэтажки да корпуса железнодорожного института.
С двух сторон этот окраинный квартал беленых желтой известью двухэтажных домов, которые спроектировали и возвели, предусмотрев в будущем сантехнические блага, так и не осуществив их, огибала дорога. По ней можно было попасть в Засопку, этой дорогой в те годы начал ходить автобус. Прожила в этом районе Иринка до 14 лет. То есть все ее сознательное детство, память о котором прочна и не покидает уже вплоть до жизненного конца, прошло здесь, на краю социалистического городка.
Малоснежная забайкальская зима в этом местечке тогда, в 60-е, почему-то ощущалась по-особому, видимо, из-за огромных сугробов, нанесенных ветром по закрайкам огромных полей, которые простирались сразу же за домами. Да еще из-за огромной, как тогда казалось, снежно-ледовой горки, образованной насыпью над подвалом одного из предприимчивых жильцов их дома. На этой горке зимой ребятишки задерживались до самой темноты и бежали по квартирам только после сердитых родительских окриков в заиндевевших, покрытых снежной коркой рукавицах и штанах, с полными снега валенками.
Особенно оживала горка в предновогодние вечера. Ребятишки и даже взрослые скатывались на фанерных или картонных листах с ее вершины с зажженными бенгальскими огнями или, выстреливая хлопушками с разноцветными конфетти или серпантином, с веселыми криками устраивали внизу кучу малу. В эти же предновогодние дни детвора в металлических крашенных формочках, с помощью которых летом из песка «стряпала» резные пряники, замораживала подкрашенными акварельными красками воду, предварительно бросив в нее свернутую петлей суровую нитку. А потом этими чудо-елочными игрушками, отделив их от резных чашечек, наряжала во дворе прихваченную в лесу сосенку заядлым рыбаком дядей Петей.
Подготовка к самому долгожданному, веселому и вместе с тем загадочному празднику в семье начиналась загодя. Сейчас уже взрослая Ирина помнит, как к новогоднему столу мама добывала огромные красные и сладкие на вкус яблоки, ярко-оранжевые мандарины. И только накануне новогоднего праздника покупались «Трюфели», «Мишка на севере», «Ну-ка, отними», «Белочка», «Раковые шейки» да еще какая-то карамель с изумительной ликерной начинкой. Возле балконной двери в дощаном ящичке (там обычно мама хранила зимой продукты) ожидали своей очереди на праздничный стол приготовленный всей семьей холодец и купленный в магазине шмат окорока.
А в самый последний день перед Новым годом в доме вкусно пахло выпекавшимся в печной духовке рыбным пирогом. Пока мама хлопотала на кухне, дети во главе с отцом наряжали елку. И именно это событие оставляло самое яркое впечатление от всех предновогодних хлопот. Почему-то конфеты, снятые потом с елки в новогоднюю ночь, казались вкусней, чем те, что лежали в вазочке на столе. А мандарины, отысканные под елкой в ворохе ваты и мишуры, слаще, чем те, что теснились в сетке-авоське на гвоздике за кухонной дверью…
А потом наступали зимние – самые длинные, самые веселые – школьные каникулы с катанием на коньках в хоккейной «коробке», на санях с горки или со старшими братьями на самокатах по укатанной до ледовой корки дороге. А когда отец возвращался с работы, после ужина, он вместе с Иринкой совершал вечернее путешествие вокруг всего их жилого квартала. Она помнит, как шли они, взявшись за руки, похрустывая валенками по слегка утоптанному снегу, сверкающему точками снежинок, и любовались зажженными за окнами елками: со звездами или острыми макушками вместо них. А один раз, когда Иринка увидела елку с мигающими лампочками, что было тогда внове, удивлению, но больше всего радости, не было предела.
По выходным после обеда вместе с отцом они шли гулять по той самой дороге в открытом поле, что вела в Засопку. Когда Иринке было шесть лет, и она только-только начала постигать азбуку, такие прогулки отец превращал в уроки. По плотной корке сугроба, что напрочь притулился к обочине дороги, Иринка палкой выводила заданные отцом буквы, складывала из них слова. Иногда, если было солнечно и не ветрено, они шли дальше по дороге через село и выходили к Ингодинской протоке, где с обрывистого берега к реке скатывались на санях засопкинские ребятишки или на расчищенных участках замерзшей реки катались на коньках.
Бывало, они шли по ровному, не занесенному снегом, речному льду, и Иринка, припадая на колени, всматривалась в толщу беловато-зеленоватых глыб с замысловатыми трещинами и застывшими в них сказочными пузырьками и причудливо изогнутыми водорослями. Сквозь эту прозрачную ледовую толщу видны были камушки на дне, где в медленном потоке, лениво шевеля хвостом и плавниками, передвигались полусонные рыбки, рыбы и рыбины…
Медленно садилось солнце, удлиняя тени прибрежных кустов, и отец с Иринкой поворачивали к дому. Уже в сумерках подходили они к своему кварталу, в домах которого то в одном, то в другом окне начинали вспыхивать огоньками елки.
Удивительно, но ей, как это часто бывает с маленькими детьми, тогда не чудились сказочные персонажи за окнами, не хотелось заглянуть в каждую квартиру и посмотреть на их обитателей. Просто огромная радость переполняла ее маленькое сердце, и счастье охватывало от того, что она шагает рядом с отцом, а он держит ее за руку и о чем-то рассказывает. И она закрывала глаза и так ступала по снегу, уверенная, что не упадет, а если споткнется, то отец тут же ее подхватит. А потом она открывала глаза, а мимо все проплывали окна домов со сверкающими зелеными, красными, желтыми, синими лучистыми звездочками на елках. И так не хотелось идти домой, и так хотелось идти все дальше и дальше…