13 рассказов сыщика Холмса про доктора Ватсона

                ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Весной этого года ко мне неожиданно пришла представительная делегация очень уважаемых людей. Маленький лысенький шёл впереди, неся в руках что-то вроде поздравительного адреса или, может быть, ордера на арест. Второе предположение возникло у меня, когда вслед за малышом вошли два амбала, размером два на два, один из которых, словно жонглёр, играл резиновой дубинкой, а другой отбивал похоронный марш, гремя стальными наручниками.

- Не примете ли вы, уважаемый гражданин, - елейным голоском произнёс лысенький, - приглашение нашей, ещё более уважаемой во всём мире организации посетить её в ближайшее время, - полувопросительно почти прошептал он.
- С огромным удовольствием, - тоже шепотом ответил я, и попросил разрешения пойти переодеться, в ответ на что мне велели быть проще и не выпендриваться.
- Не к аглицкой королеве едем, - объяснили мне и чуть не на руках вынесли за дверь в пижаме и домашних тапочках под бодрый перезвон стальных наручников.
- Как называется Ваша уважаемая во всём мире организация, приславшая мне столь лестное предложение? – несмело поинтересовался я.
- Никаких секретов, - ответил маленький лысенький, - ОООО «НИнА», что означает  Общественная Организация с Ограниченной Ответственностью «Нахождение Иностранных Агентов», - он со значением посмотрел на меня и гордо вскинул голову.
- Позвольте поинтересоваться, чем ограничена ваша ответственность, - вырвалось у меня.
Маленький лысенький злобно сверкнул глазами и процедил через губу:
- Ничем наша ответственность не ограничена, как скажем, так и будет.
Я искренне поблагодарил маленького лысенького за доходчивое разъяснение и больше не открывал рот до самого приезда в офис этой замечательной общественной организации.

Мне надели на голову мешок и провели по длинному коридору в роскошный кабинет, где меня встретил человек со следами споротых погон на пиджаке от Версаче.
- Спасибо, что согласились посетить нас, - пророкотал он голосом громовержца, - Дело у нас к вам такое: на ваш адрес пришла бандероль из музея  Холмса, что в городе Лондон, который, как вы знаете, является столицей недружественного нам государства.
Он строго посмотрел мне в глаза, и я кивком головы подтвердил своё знание международного положения.
-Такую корреспонденцию мы отсматриваем в обязательном порядке, чтобы не допустить проникновения штамма козлячьей оспы на территорию суверенной России. Надеюсь, что вы поддерживаете наши действия и нечеловеческие усилия? – он снова грозно посмотрел на меня.
- Несомненно, и с чувством неслыханной гордости! –  ответил я и вскинул руку в пионерском салюте.

- Вот и отлично, - повеселел хозяин кабинета, - теперь мы можем перейти к делу. В бандероли была тетрадь с записками некоего Холмса, случайно обнаруженная под штукатуркой при ремонте музея, и письмо от анонимного сотрудника вышеупомянутого музея. В письме говорится, что эти записки не могут быть изданы в Англии и Странах Содружества, так как разрушают светлый образ национального героя Великой Британии, выставляя его в виде пьяницы, наркомана и женоненавистника. Последнее создаёт конфронтационную ситуацию с многочисленными обществами феминисток, что совершенно недопустимо в условиях современных цен на нефть.
Неизвестный автор, имя и адрес которого мы непременно узнаем, просит вас, а мы обязательно выясним, почему именно вас, перевести и опубликовать записки этого Холмса, чтобы потом они могли опубликовать это у себя в обратном переводе со ссылкой на Российскую публикацию.
После произнесения столь длинной тирады он выпил что-то из горла графина и оконной шторой обтёр пот со лба.

- Мы рассмотрели просьбу сотрудника музея, посоветовались с товарищами  и решили:  всё, что разрушает заграничные образы, нам на пользу, поэтому поручаем вам выполнить работу по переводу присланного текста на русский язык. Переведите и представьте перевод в Штаб нашей организации для принятия решения о публикации.  Срок два месяца. Задание понятно?
- Так точно, гражданин начальник! – прокричал я, вызвав одобрительную гримасу на начальственной физиономии.
 - Пока свободен, топай и не болтай, - рявкнул начальник и снова приложился к графину.
Меня вывели из здания с мешком на голове и посадили в трамвай.  Дома я обнаружил следы обыска и пропажу пачки пельменей из моего пустого холодильника. Посчитав, что отделался малой кровью, я приступил к немедленному исполнению столь почётного задания.

Дважды мне звонили какие-то суровые люди и интересовались, как продвигаются дела.
- Работаю, - бодро рапортовал я.
Третий звонок грозно поинтересовался, не саботажник ли я.
- Никак нет, - ответил я, покрывшись холодным потом, - вот вам крест! Просто почерк у этого сегодня дружественного нам недружественного Холмса очень сложен для расшифровки.
- Ну-ну, - зловеще прохрипела трубка и заверещала зуммером полевого армейского телефона.
Пережив реанимацию после сильнейшего сердечного приступа, я закончил перевод и теперь могу смело рапортовать:
- Ваше задание выполнено, гражданин начальник, записки Холмса переведены и готовы к публикации! 
Навечно покорный ваш слуга, G . . . .   
          Подпись, сделанная левой рукой, намеренно неразборчива. Майор Прошкин.
P.S.
 Клянусь тебе, читатель, что я не изменил ни буквы в записках великого сыщика. Читай, наслаждайся и пусть его светлый образ не потемнеет в твоём сердце при прочтении этих строк.
Переводчик с аглицкого,   «№;%:?*»               
                Подпись ещё более неразборчива. Майор Прошкин.
P.P.S.
На этой неделе я получил три письма. В одном сообщалось, что мне за перевод начислен гонорар в размере целого тугрика, в другом я извещался, что за получение иностранного финансирования объявляюсь иностранным агентом, в третьем лежала повестка от майора Прошкина, в которой мне  предлагалось немедленно явиться с вещами по известному адресу.
 
В панике я обратился за советом к родным, мнения которых разделились. Жена сказала, что мне, как законопослушному гражданину, надо сдаться и сесть в тюрьму, чтобы дать ей отдохнуть от меня хотя бы одну пятилетку. Сын и дочь советовали всей семьёй на пару месяцев скрыться за границей, но разошлись во мнениях, где надёжнее спрятаться: в Хургаде или на Мальдивах. А я страшно хотел остаться жить на родине, но жить так, чтобы жить на ней было не так страшно.
               
                Вообще без подписи. Майор Прошкин.

                ЖИЗНЬ ВДВОЁМ

Три года я делю своё жилище с неким доктором Ватсоном. Он славный малый, но его тупость просто зашкаливает. Этот доктор не видит очевидного, и я не понимаю, как он может ставить диагнозы. Во всяком случае, я бы не доверил ему заботу о своём здоровье.
Пару лет назад я задумал написать брошюру о способах манипуляции недалёкими людьми. Мой сосед как никто подходил на роль объекта наблюдения и исследования. Я таскал его за собой на все расследования, каждый раз убеждаясь в его непроходимой тупости. Не будучи в состоянии самостоятельно сложить два и два, он слушал меня, раскрыв рот, и верил всему, что я говорил,  записывал в блокнотик все мои издевательские глупости, которые потом издавал в виде своих  рассказиков, которые почему-то нравились читателям.

 Целых три года продолжалось моё изучение этого субъекта, но вчера я категорически потребовал, чтобы он покинул нашу квартиру на улице Бейкер-стрит, 221-б. Однако расскажу всё по порядку.
Я сидел в кресле, попивая виски, покуривая трубку и изнывая от скуки. Ватсон, составивший мне компанию, находился в состоянии истерического возбуждения, тяжело вздыхал и хрустел пальцами. Он очень раздражал меня в тот вечер, но я не делал ему замечаний, уважая состояние его души. Дверной звонок раздался как всегда неожиданно и по топоту каблуков на лестнице я сразу узнал инспектора Лестрейда.

 В дверь постучали и я сказал:
- Заходите, инспектор.
- Как вы узнали, что это я, Холмс? Вы наверное увидели меня в окно?
- Ничего подобного, инспектор, я уже час не поднимаюсь с кресла. А узнал я вас потому, что мне ужасно скучно и я мысленно вызвал вас, чтобы вы подкинули мне какое-нибудь дельце для развлечения, - ответил я и рассмеялся.
- Всё шутите, Холмс, а между тем, зная ваше пристрастие к распутыванию странных дел, я принёс вам именно такую историю.
- Снова труп, убийство и море крови?
- Так, да не так, Холмс. Труп есть, но повреждений и крови нет и никаких следов тоже нет. Продолжать или вам не интересно?
- Пока не очень, но продолжайте.

- Представьте себе заброшенный сарай на краю оврага, по дну которого протекает ручей. В сарае на соломе тело молодой женщины прилично, но не дорого  одетой и без всяких следов насилия. Такое впечатление, что она пришла, легла и умерла. Я осмотрел тело и отправил его в морг, а там, когда сняли одежду, начались чудеса: лобок обрит и весь живот вымазан йодом и карболкой. Секта какая-то, ритуал религиозный или ещё что-нибудь в том же духе? Что скажете, Холмс, будете расследовать?
- Нет , Лестрейд, не возьмусь, мучайтесь сами, а мне не интересно.
- Жаль, очень жаль! Ладно, прощайте, Холмс, простите, что отнял у вас время.

Лестрейд стремглав выскочил из комнаты, а Ватсон спросил дрожащим голосом:
- Почему вы отказались, Холмс?
- Я уже раскрыл это происшествие, Ватсон.
- Как, не вставая с кресла, не осмотрев сарай и не увидев труп? И что же, по-вашему, произошло, почему вы назвали это происшествием, а не преступлением?
- Что же, Ватсон, расскажу. Один врач приготовил пациентку к операции. Что он хотел оперировать, покажет вскрытие. Он не успел приступить к операции, как пациентка умерла прямо на операционном столе. Вины врача тут нет, но он очень испугался огласки, одел труп, ночью вынес его с чёрного хода, прошёл через сад к ручью, отнёс к сараю, ступая по воде, чтобы скрыть следы, и положил в сарае на солому. Вам назвать имя этого врача, или вы сами догадаетесь?

Ватсон сидел обхватив голову руками и раскачивался, как еврей в синагоге.
- Как вы узнали, Холмс?
- Элементарно, Ватсон. Домик, который вы сняли под свой врачебный кабинет, находится на тихой улочке в отдалённом районе Лондона. С тыльной стороны дома большой запущенный сад, на дальнем конце которого есть овраг. Два дня назад был сильный дождь, и в овраге наверняка текла вода. Ваше нервное состояние выдавало вас с головой, да к тому же вы не ночевали дома и утром вернулись не в тех ботинках, что ушли на работу, поскольку те были абсолютно мокрые. Так что ничего сложного, Ватсон. А теперь я попрошу вас подыскать себе другое жилище и покинуть эту квартиру.

С момента нашей с Ватсоном размолвки прошло уже три недели, и я поймал себя на мысли, что скучаю по этому нелепому на мой вкус человеку. В душе я артист и мне просто необходимы зрители и их аплодисменты. Ватсон заменял мне переполненный зрительный зал с криками «БРАВО!» и шквалом бурных оваций. Его открытый рот, уши, боящиеся пропустить хоть слово из  моих монологов, и горящие восторгом глаза были лучшей наградой моей гениальности. Теперь, когда он ушёл из моей жизни, я ощутил такую душевную пустоту, что только гордыня и надменность не позволяли мне бежать к своему зрителю и просить его вернуться в зрительный зал.

Мои душевные колебания прекратил сам Ватсон, внезапно появившийся на пороге моей комнаты. Он стоял в дверях, не решаясь сделать шаг вперёд, и дрожал мелкой щенячьей дрожью.
- Чему обязан? – холодно спросил я, делая уступку своей непримиримой гордости.
Он переступил порог и тоскливо произнёс:
- Холмс, я так больше не могу. Я не могу есть и пить, спать и работать, читать и просто жить.   Непроходящий стресс измучил меня, и я опасаюсь за своё психическое состояние. Мне не хватает запахов ваших химических опытов и табака, звуков скрипки и вашего скрипучего голоса, полёта вашей мысли и парадоксальности ваших умозаключений. Короче, мне не хватает вас, Холмс! – он перевёл дух и продолжил, - Да, я совершил проступок, струсил, но это не преступление. Позвольте объяснить вам это происшествие, и уверен, что вы поймёте меня и простите. – Он замолчал и умоляюще посмотрел на меня.
- В том, что с вами произошло, Ватсон, для меня никакой загадки нет – я и сам мог бы всё рассказать вам, но если вам так нужно выговориться, то валяйте, я вас выслушаю.

- Вы знаете, Холмс, как я дорожу своей работой, – с дрожью в голосе начал он, - несколько лет я отказывал себе почти во всём и копил деньги, чтобы купить хорошую практику, оборудовать врачебный кабинет и приобрести достойный хорошего врача инструмент. Наконец мне это удалось. Отдельный домик с пятью комнатами в саду на тихой улочке, который я приспособил под небольшую клинику, стал венцом моих мечтаний. В моей клинике было всё: маленькая операционная, смотровой кабинет, лаборатория и даже комната для послеоперационного выхаживания. Я нанял в помощь себе фельдшера, который должен был со следующего дня приступить к работе. На этом заканчивается предыстория, и я перехожу к самому происшествию.
 
 Ватсон тяжело вздохнул и попросил глоток воды. Я налил ему полстакана виски.
– В тот вечер я закончил работу, запер дверь и пошёл домой. Пройдя шагов тридцать, я наткнулся на молодую женщину, стоявшую согнувшись у дерева, громко стонущую и молящую о помощи. Как вы понимаете, Холмс, я не мог пройти мимо. Я взял её на руки и отнёс в клинику. Первичный осмотр показал, что у женщины аппендицит, а специфический запах указал на его гнойную форму. Медлить было нельзя, и я предложил ей сделать операцию. Она согласилась, сказала, что у неё сейчас нет денег, но она обязательно расплатится, когда поправится. При ней не было ни сумочки, ни чековой книжки, ни каких-то документов, и я понимал, что обещание заплатить потом ничего не гарантирует, но как врач, я не мог отказать в помощи страждущему.
 
В соседней комнате я поставил на спиртовку стерилизоваться хирургический инструмент, в операционной разложил пациентку на столе и подготовил к операции, побрив нужное, и обработав живот йодом и карболкой. Потом я вышел в соседнюю комнату, чтобы забрать инструмент, но обнаружил, что спирт прогорел, и я не могу с уверенностью сказать простерилизовался ли мой инструмент. Я залил в спиртовку новый спирт и дождался длительного кипения воды. Когда я вернулся в операционную комнату с инструментом, то обнаружил свою пациентку мёртвой. Поверьте, Холмс, что за время службы в Афганистане я научился отличать тело, требующее реанимации, от трупа, безнадёжно умершего. Передо мной лежал именно труп.
Я ужаснулся и стал обдумывать своё положение. Моей вины в её смерти не было, это доказал бы любой суд присяжных, но моя врачебная репутация … Общественное мнение формируют газеты, а они раструбили бы, что: «Несчастная женщина умерла на операционном столе доктора Ватсона!!!» Пусть бы потом суд восстановил моё честное имя, но моя врачебная репутация была бы погублена на долгие годы, а все мои чаяния были бы погребены под долгами банку при полном отсутствии пациентов. Сознаюсь – я впал в состояние безумной паники, когда руки начинают действовать вопреки разуму. Я надел на тело женщины все её вещи, и отнёс его в сарай, ступая по ручью в овраге, чтобы скрыть следы.
 
Ватсона передёрнуло от воспоминаний, и он протянул мне свой пустой стакан.
 - Если бы вы знали, Холмс, как я мучился весь следующий день, как я хотел обратиться к вам за советом! Меня останавливало только то соображение, что посвятив вас в эту историю, я сделаю вас либо доносчиком, если вы сообщите полиции, либо соучастником, если скроете. Все мои сомнения разрешил инспектор Лестрейд и то, что вы сами пришли к разгадке этого дела и сами приняли решение, как поступить. Мне больше нечего добавить, кроме того, что я прошу меня понять, простить и разрешить мне снова жить с вами в нашей квартире.

Чьё сердце не растаяло бы после этой исповеди? Конечно, чтобы не изменить своему образу, я был суров, когда ответил, что он снова может поселиться в нашей квартире, и взял с него обещание, что он больше никогда не будет совершать необдуманных поступков, а уж если совершит, то не будет их скрывать от меня.
Своё примирение мы скрепили рукопожатием и бутылкой скотча, после которой я попытался исполнить на скрипке органный хорал Баха. Ватсон аплодировал, но по реакции миссис Хадсон я понял, что что-то не так.

                ПОСРАМЛЕНИЕ ДЕДУКЦИИ

После ночной засады, закончившейся арестом Страшного  Дика, наручники на котором застегнул  инспектор  Лестрейд,  я шёл по утреннему Лондону, наслаждаясь тишиной его улиц, отсутствием дождя и прохожих, от обилия которых я изрядно устал.
Я свернул на Бейкер-стрит, и наткнулся на доктора Ватсона, стоявшего у стены дома на четвереньках и растиравшего кровь по своему добродушному лицу.
- Опять напились и подрались? - спросил я, взваливая друга на плечо.
- А чего этот гад пообещал убить нас с вами ещё до наступления полноценного лета? Я никак не мог стерпеть этого хвастливого обещания и вступил в драку.  Добро бы только меня, но в то, что это чучело может убить великого Холмса, я не мог поверить  и назвал его лжецом. Поверьте, Холмс, что я достойно защищал ваше доброе имя, хотя мой соперник был вдвое больше меня. Выговорившись, Ватсон затих, а потом громко захрапел, уютно устроившись на моём плече.

Я отнёс Ватсона домой, уложил в кровать, закурил трубку и задумался. Нешуточная угроза убийством заставила мои мозги напрячь все существующие извилины, изрядно потёртые за время многолетней активной работы.  Дедуктивный метод заработал во всю мочь, но желающих пришибить меня было так много, что он запутался в сетях собственных размышлений.
Промучившись около трёх часов, я пришёл к выводу, что придётся обратиться к помощи Слепого Шыйгу, главе всех карманников Лондона, с которым у меня была многолетняя коррупционная связь. Слепой Шыйгу принял меня в своих апартаментах без особой радости, и я сразу заверил его, что пришёл не за деньгами. Слепой Шыйгу повеселел и отложил в сторону книгу, которую читал с видимым удовольствием. Я бросил свой пытливый взгляд на обложку и с удивлением увидел, что Слепой Шыйгу читает путеводитель по Темзе Джерома Клапки Джерома под сомнительным названием «Трое в лодке, не считая собаки». Название, которое толкало мой изощрённый ум в сторону «филии», как «педо», так и «зоо».

- Чего надо? – дружелюбно спросил Слепой Шыйгу, поигрывая стилетом.
Я коротко объяснил суть вопроса.
- Вали, разберусь – сообщу, - столь же коротко ответил он и снова уставился в путеводитель.
Я не успел дойти до дома, как молодой воришка запустил руку в карман моих брюк и оставил в нём записку: «Есть крутая инфа, подгребай. С.Ш.»
Было обеденное время, я знал, что на столе стынут суп и вкуснейшие перепела в сметанном соусе, но пересилил себя и вернулся в логово главного карманника Лондона.

- Слушай сюда, - прошептал мне в ухо Слепой Шыйгу,- приказ на твою ликвидацию поступил полковнику Морану, сам понимаешь от кого. Полковник поручил исполнение приказа Бешеному Биллу, а тот привлёк Кровавого Пита, с которым твой доктор и подрался. Всё, вали, и передай привет инспектору Лестрейду.
Ситуация стала просто критической. Приказ поступил от самого профессора Мориарти, а с ним шутить не приходится. Придётся обращаться к этому чванливому болвану по имени Лестрейд.

Инспектор выслушал меня спокойно, велел сидеть дома и не высовываться, в ответ на мою просьбу поставить на улице полисмена усмехнулся, спросил: - Что, страшно? - и пообещал.
Два с лишним дня мы с Ватсоном просидели взаперти, боясь подходить к окнам и нервно вздрагивая при каждом звоне дверного колокольчика. Наконец приехал Лестрейд.
- Выползайте из берлоги, - презрительно, как мне показалось, разрешил он, - взял я ваших убивцев и одного и другого. Хочу обратить ваше внимание, Холмс, что взял я их без всяких ваших штучек-дрючек и дедуктивной зауми. Учитесь, сыщик-любитель, настоящей профессиональной работе.

- Как вам это удалось, инспектор? – робко спросил Ватсон в то время, как я должен был молча сносить оскорбления этого жалкого и противного человечка.
- Проще некуда, доктор.  По своим каналам я распространил слух, что вы с Холмсом, переодетые в женское платье и полицейскую форму, поедете в открытом экипаже по Старой северной дороге. Я набил сеном две фигуры, усадил их в повозку, а сам уселся на козлы и медленно поехал на север. Мои люди на велосипедах незаметно двигались параллельно с двух сторон дороги. Мы проехали около двух миль, когда одновременно раздались два выстрела и чучела упали на землю. Остальное было элементарно, Ватсон.
 
Инспектор похлопал меня по плечу и ушёл, а я сказал:
- Ватсон, ваши выходки не только портят мне жизнь, но и уничтожают великий метод дедукции. Кончайте бухать, доктор, завязывайте.

                ХВОСТ КОМЕТЫ

В то утро едва мы с Ватсоном приступили к завтраку, как посыльный принёс телеграмму. Я вскрыл конверт и прочитал: «Ув. м. Х!  Разрешите зайти к вам в 11 ч.пп. по с.д. Инсп. Лестрейд». Я быстро написал ответ и передал его посыльному.
- Что вы ответили? – поинтересовался Ватсон.
- Я ответил: «Раз. зай. В 11 ч.пп. Ш.Х». Сейчас начало одиннадцатого и у нас есть время не только неспешно позавтракать, но и выкурить по сигаре.
- Вы опоздали на четыре минуты, инспектор, - произнёс я с нарочитым возмущением, - я не позволю вам столь расточительно тратить моё драгоценное время.
Лестрейд стоял в дверях и хлопал глазами, не зная, как отнестись к моему выговору.

- Да шучу я, шучу. Проходите, садитесь, плесните себе виски и расскажите, какое дело заставило вас обратиться ко мне. Я так понимаю, что «пп» в вашей телеграмме, -  это пополудни, а «с.д.» - обозначает срочное дело? Должен вам заметить, инспектор, что пополудни, это после двенадцати, а не до.
- Слава Богу, а то я уже собрался уйти. Ваши шуточки, мистер Холмс, кого угодно поставят в тупик. А дело у меня вот какое, - он вынул из кармана лист бумаги и протянул его мне.
Я не стал читать текст, а взял лупу, внимательно изучил бумагу, впитал в себя все запахи, которыми она была пропитана, и только после этого приступил к чтению.

 То, что было написано на бумаге, вызвало мой глубочайший интерес.
«Уважаемый сэр Джефф!
Небезызвестное Вам ОИТиФК вынесло ВАМ смертный приговор четвёртой степени, что подразумевает мучительную смерть в течение четырёх дней. Приговор будет приведён в исполнение до десятого числа этого месяца. Если Вы захотите избежать мучительной смерти, то можете самостоятельно привести приговор в исполнение любым способом до указанного выше числа. Выбор за ВАМИ».
- Интересное письмо, - заметил я, - Спасибо, Лестрейд, за лекарство от скуки. Что ещё у вас есть? Кто этот несчастный «сэр Джефф»?

- Письмо было найдено рядом с трупом этого Джеффа. Типичное самоубийство в пьяном виде путём выстрела в висок. Дело возбудили по статье о доведении до самоубийства. Что ещё? Конверта нет, кто и когда доставил – неизвестно, что такое «ОИТиФК» установить не удалось. Пришёл я к вам потому, что в полицию обратился племянник этого Джеффа мистер Брукс, который вчера получил точно такое же письмо. Вот оно, - он протянул мне другой листок бумаги.

Я обследовал его точно так же, как и первое, прежде чем прочитать текст письма, и некоторое время просидел в задумчивости, приводя в порядок свои гениальные мысли.
- Сейчас я ничего вам не скажу, Лестрейд, - изрёк, наконец, я, - но уверен, что через три дня я поднесу вам раскрытие этого дела на серебряном блюде. Пока что позвольте мне откланяться, ибо моя деятельная натура не позволяет мне терять драгоценное время.

Вечером я спросил Ватсона, умеет ли он держаться на лошади.
- Ах, Холмс, - с грустной улыбкой ответил он, - дважды в Афганистане я пытался освоить это дело, но оба раза крайне неудачно. В первый раз я так сильно расшиб ногу, что две недели не мог на неё наступить, а во второй так  ударился головой, что отголоски того удара до сих пор сказываются на моих ментальных способностях.
- Вот и отлично, Ватсон, - со смехом ответил я, - завтра утром вы пойдёте по этому адресу и запишетесь в группу обучающихся верховой езде номер четыре. Только в эту группу, вы поняли меня, только в эту. Понаблюдайте за другими обучающимися и дайте мне своё заключение об этих людях. Задача понятна?  И постарайтесь не сломать себе шею до конца урока, - с дружеской улыбкой добавил я.

На следующий день я снова отправился по делам, а вечером застал дома Ватсона с забинтованной головой и рукой на перевязи.
- Надеюсь, что вы выполнили мою просьбу и не покалечились до самого конца занятия, - участливо поинтересовался я, - а коли так, то не поделитесь ли вы своими впечатлениями о соучениках, лошадник вы мой.

- Куда я денусь, поделюсь, конечно, - грустно откликнулся Ватсон, и гримаса боли исказила его лицо, - Нас в группе четверо. Про меня вы знаете всё. Ещё девушка лет двадцати трёх. Сменила уже три группы.  Похоже, ищет богатого жениха. Следующий: мрачный тип, владелец двух больших фабрик, явный нувориш, стремящийся в высшее общество. Последний: молодой человек, который обязательно плохо кончит. Его тренируют ехать шагом, а он пускает лошадь в галоп.  Его учат перепрыгивать низкий барьер, а он направляет свою лошадь на высокий.  Однажды чуть не сломал себе шею и просто рассмеялся. Вот и все мои наблюдения, Холмс, а теперь поделитесь со мной своим опиумом, пожалуйста, может быть, он хоть немного облегчит мои страдания.
- Спасибо, Ватсон, - воскликнул я, - вы мне очень помогли.

Следующий день был третий, и мы с Ватсоном сидели у камина, ожидая прихода инспектора Лестрейда. Он пришёл под вечер и прямо с порога заявил, что ожидает преподнесения ему раскрытого дела на серебряном блюде.
- Знаете, инспектор, - ответил я, - сегодня мне приснилось, что в будущем ваше серебряное блюдо скукожится до размеров тарелочки с голубой каёмочкой. Пока что ловите все тома этого дела своим серебряным блюдом и пойте дифирамбы великому сыщику Шерлоку Холмсу.  А теперь замрите и слушайте, я начинаю свой рассказ.

Прежде всего, я поставил перед собой цель выяснить, что такое это таинственное ОИТиФК. Признаюсь вам, что это было не просто. В библиотеке мне пришлось пересмотреть множество различных книг и летописей, пока в одном единственном месте я не наткнулся на упоминание о том, что несколько иезуитов, недовольных пассивностью короля Эдуарда 2 в отношении английских тамплиеров, в 1310 году организовали тайное общество. Они назвали его ОИТиФК, что расшифровывалось как ОБЩЕСТВО ИСТРЕБЛЕНИЯ ТАМПЛИЕРОВ имени ФИЛИППА КРАСИВОГО. Никто не знает, скольких тамплиеров они лишили жизни, но достоверно известно, что они зверски убили далёкого предка мистера Джеффа, предупредив его о вынесенном приговоре точно таким же письмом. Само письмо хранится в архиве семейства Джеффов и о нём знают все потомки погибшего предка.
 
Дальше всё было элементарно, Ватсон, всего лишь надо было понять, кому была выгодна смерть мистера Джеффа и будет выгодна смерть мистера Брукса. Кстати, инспектор, должен вам сообщить, что никакого самоубийства не было, а было элементарное убийство. Письмо было брошено рядом с трупом мистера Джеффа. Я узнал это по следам пороха на бумаге, оставленным пальцами убийцы. Исследование семейства Джеффов показало, что наследником состояния покойного становится его племянник мистер Брукс, а в случае его смерти молодой кузен Брукса, некто Джон Стоук, потомок одного из видных деятелей тамплиеров. Поскольку у меня не было времени изучать психологический портрет Стоука, то я попросил сделать это моего друга Ватсона, который подтвердил мою уверенность в своей правоте.
 
Молодой Стоук человек амбициозный, идущий к своей цели напролом, способный на любое безрассудство. Сегодня утром, да простит меня инспектор Лестрейд, я тайно побывал в квартире Джона Стоука и убедился в своей правоте, найдя соответствующую бумагу,  чернила и оттиск текста на промокательной бумаге. Если вы поспешите, мой дорогой инспектор и устроите засаду на квартире мистера Брукса, то вам посчастливится взять убийцу прямо на месте преступления.
Лестрейд вскрикнул и выскочил из комнаты, даже не поблагодарив.

- Что ж, инспектор, - сказал я, - хватай за хвост комету удачи, но помни, что комета, это - Я, а ты всего лишь её охвостье.
Ватсон рассмеялся, пожал мою руку и наполнил виски наши стаканы.
- За комету! – сказал он и выпил виски залпом.
                РЕАБИЛИТАЦИЯ

   В дверь постучали, и мы с Ватсоном хором сказали:
 – Войдите!
Сумрачное лицо вошедшей миссис Хадсон не предвещало ничего хорошего.
- С добрым утром, мистер Ватсон и хорошего вам дня. А вам, мистер Холмс, я ничего подобного желать не буду.
- Чем я так провинился перед вами, дорогая миссис Хадсон?
- Вы ещё спрашиваете, - возмутилась наша домохозяйка, - Вчера вечером вы опять мучили свою несчастную скрипку, заставляя её играть органный хорал Баха, а я много раз просила не издеваться над великим композитором в моём доме.

- Поймите, миссис Хадсон, - стал оправдываться я, пытаясь вызвать понимание у непримиримой женщины, - сыграть органный хорал на скрипке – мечта, живущая во мне с детства. Я экспериментирую и надеюсь, что у меня однажды получится.
- Никаких экспериментов над Бахом в своём доме я не потерплю. Хотите экспериментировать – берите свою скрипку и идите на Центральный рынок, играйте хорал там и пусть благодарные слушатели закидают вас яйцами и помидорами. Вы знаете, мистер Холмс, чем вы отличаетесь от мистера Ватсона?
- Чем же? – полюбопытствовал я.
- Мистер Ватсон тихий, скромный и даёт мне различные медицинские советы, а вы, мистер Холмс, шумный, производящий дурно пахнущие химические опыты и абсолютно бесполезный в доме человек.

Последнее замечание меня сильно задело, и я выразил свой решительный протест:
- Я не бесполезный в доме человек, миссис Хадсон. Просто к Ватсону вы обращаетесь за советами, а ко мне – нет. У вас, слава Богу, нет повода обращаться ко мне, вот вы и считаете меня бесполезным, но уверяю вас, если бы повод появился, то я бы вывернулся наизнанку, чтобы решить вашу проблему.
- Вот и проверим ваши слова, мистер Холмс. С запертого на ключ чердака, где сушится наше бельё, четыре дня назад пропали две простыни. В тот день в доме находились я, вы, доктор Ватсон и кухарка. Приходящая прачка при мне повесила сушиться постиранное бельё, я закрыла дверь на ключ, мы вместе спустились вниз и она ушла. Через час зашла моя сестра Агнесс, с которой мы часа три проболтали в моей комнате. После её ухода никто больше не приходил, а две простыни словно ветром унесло. Вот и разобрались бы в этом, мистер Холмс. Всё лучше, чем мучить скрипку.

Я заверил миссис Хадсон, что немедленно займусь решением проблемы с гарантированным положительным результатом, и развил бурную деятельность, рассчитывая на быструю реабилитацию в глазах своей домохозяйки. Слазил на чердак и убедился, что слуховое окно заперто на задвижки изнутри, что крыша не разобрана и дверь действительно запирается на ключ. Поговорил с прачкой и кухаркой. Прачка подтвердила слова миссис Хадсон, а кухарка заявила, что даже не знает, где в доме находится лестница на чердак, так как не бывает нигде, кроме кухни. Я вопросительно поглядел на Ватсона, но он отрицательно покачал головой. Расследование зашло в тупик, и миссис Хадсон поглядывала на меня с выразительной смесью скорби, сочувствия и презрения на лице.

Я был в отчаянии  и всё твёрже убеждался в правильности оценки моей полезности в доме. На третий день безуспешных поисков проклятых простыней я честно признался Ватсону в своём полном бессилии.
- Открою вам секрет, Холмс. На моих глазах миссис Хадсон отдала две простыни своей сестре для какой-то благотворительной акции и, судя по всему, совершенно забыла про это.
Я стоял, как громом поражённый.
- Вы всё знали, Ватсон, молчали и спокойно наблюдали за моими мучениями? И после этого вы называете себя моим другом? Непостижимо!
- Не сердитесь, Холмс, отнеситесь к этому с юмором. Просто я хотел понаблюдать за работой вашего гениального метода дедукции в его первозданном виде и заверяю вас, что получил истинное наслаждение.

Эти тёплые слова согрели моё сердце, я не стал сердиться на своего друга и призадумался.
- Знаете, Ватсон, каждое поражение можно представить победой. Вот русские, например, свой явный проигрыш Бородинского сражения полвека преподносят, как свою великую победу над Наполеоном и ничего, проходит.
С гордым выражением лица вошёл я в комнату миссис Хадсон, а мой усталый голос подчеркнул тяжесть проделанной умственной работы.
- Я зашёл к вам, миссис Хадсон, чтобы отчитаться о выполнении данного мне вами поручения, - с явным трудом выговорил я тоном смертельно уставшего шахтёра, камнетёса и дровосека в одном лице.

- Длительные размышления, опрос свидетелей и сопоставление различных фактов и наблюдений привели меня к однозначному выводу, что две постиранные простыни вы собственноручно передали своей сестре Агнессе и совершенно забыли об этом.
Миссис Хадсон посмотрела на меня глазами посетителя скорбного дома, зашедшего проведать своего нездорового родственника, но вдруг вскочила и рассмеялась.
- Холмс, я вспомнила! Вы действительно великий сыщик, а не бесполезный в доме человек. Я беру свои слова назад и прошу у вас прощения. Мы болтали с Агнессой, когда зашёл доктор Ватсон чтобы дать мне ежедневные лекарства и посчитать пульс. Агнесса как раз рассказывала про благотворительную акцию, проходящую у них в приходе. Они собирают постельное бельё для госпиталя в Индии и сестра спросила, не хочу ли я принять участие. Я была увлечена разговором с доктором и машинально ответила, что конечно хочу, и она может взять две простыни на чердаке, ключи от чердака на столике.
 
Пульс оказался повышенным, мы с любезнейшим доктором Ватсоном обсуждали возможные причины этого и пути устранения недуга, а сестра, чтобы нам не мешать, покинула наш дом. Вы – гений сыска, мистер Холмс. Большое вам спасибо, а то я уже не знала, что мне думать и кого подозревать.
В нашу комнату я вернулся с сияющим лицом и видом победителя. Ватсон, сразу понявший всё, восторженно воскликнул:
- Ну, Холмс, я просто восхищён!
- Элементарно, Ватсон, - скромно ответил я.

                МЕТАМОРФОЗА

- Итак, инспектор, - закончил я свою речь, - вечером мы поедем брать Бешеного Билла. Вы, Лестрейд, я и восемь полисменов. Думаю, будет вполне достаточно. Встречаемся в семь у вас в участке.
- А как же я? – обиженно спросил Ватсон, - Почему вы про меня забыли?
- Возможно, будет перестрелка, гражданским там не место, - вяло отозвался инспектор Лестрейд, - я бы и мистера Холмса не взял, да Бешеный Билл только с ним пожелал разговаривать.
- Раз перестрелка, то я тем более нужен, - уверенно заявил Ватсон, - вдруг ранят кого, а врач уже рядом. Мне только за своей медицинской сумкой после обеда съездить придётся. И револьвер у меня есть.
- Что с вами поделаешь, мистер Ватсон, убедили, - рассмеялся инспектор, - тем более, что вы со своим револьвером.
Лестрейд  и его помощник ушли, а мы с Ватсоном занялись своими делами в ожидании обеда.

В семь вся наша группа собралась в полицейском участке и с нетерпением ждала приезда Ватсона, отправившегося за своими медикаментами. Он приехал обвязанный тёплым шарфом и охрипшим голосом сообщил, что так ругался с извозчиком, не сумевшим разъехаться с кэбом, что сорвал  голосовые связки. Наконец кавалькада наших кэбов и извозчичьих пролёток тронулась в путь, медленно кружа по лондонским улицам пока, наконец, не выбралась за город.  Мы с инспектором и Ватсоном ехали в одной пролётке и живо обсуждали детали предстоящей операции.
- Брать только живым, в крайнем случае,  легко раненым, - завершил свои инструкции Лестрейд, - Бешеный Билл так много знает, что даже на профессора Мориарти может нас вывести.
Все согласно кивали головами в такт его словам. В деревушке Сток-Роу мы оставили на площади свои экипажи, пешком, соблюдая осторожность, направились к одиноко стоящему дому и окружили его.

- Билл, - прокричал я, - я выполнил твоё требование и пришёл. Выходи, сдайся без стрельбы и всё будет хорошо!
- А вы точно не будете стрелять? Дайте честное  джентельменское слово! –  потребовал хриплый голос.
- Обещаю, честью клянусь, - откликнулся я и в это время грохнул револьверный выстрел.
- Ты лжец, Холмс! – прорычал Бешеный Билл, и целый град пуль полетел в нашу сторону.
- Кто посмел стрелять? – прокричал инспектор, - Какая скотина нарушила приказ?
- Это я, - растерянно пролепетал Ватсон, - случайно, у моего револьвера очень мягкий курок.

Прождав ещё несколько минут, мы осторожно двинулись к дому, который оказался совершенно пуст. Обыскивая дом, мы нашли подземный ход, который привёл нас к лесу.
- Финита, - сокрушённо проворчал инспектор, - месяц напряжённой работы псу под хвост. А всё из-за вас, доктор, - истерично прокричал он, направив фонарь прямо в лицо Ватсону.
- Простите, инспектор, правда, случайно, - чуть не плача оправдывался доктор, истерично дёргая себя за мочку левого  уха.
- Ладно уж, всё равно мы его поймаем, - миролюбиво откликнулся инспектор, - а уши вы себе правильно надираете, вас  еще выпороть не мешало бы.
- Вы револьвер уберите в кобуру, а то опять случайно пальнёте, - попросил я и доктор с виноватой улыбкой выполнил мою просьбу.
В ту же секунду ударом ребра ладони по шее я уложил Ватсона на землю и быстро застегнул на его руках наручники.
- Как это понимать, Холмс? – взвизгнул инспектор Лестрейд, - Я вынужден арестовать вас за нанесение телесных повреждений доктору Ватсону. Сейчас я зачитаю вам ваши права, сниму наручники с Ватсона и надену  их на вас.

- Не суетитесь, инспектор, - спокойно ответил я, - позвольте представить вам некоего Капитана Крепыша, правую руку полковника Себастьяна Морана, он же  Итан Ватсон – брат близнец нашего дорогого доктора. Боюсь, что нашему другу сейчас грозит большая опасность и надеюсь, что братец Итан сообщит нам, где он прячет братца Джона.
- Как вы догадались, Холмс? – прохрипел Капитан Крепыш, - Скажите, и я расскажу, где искать Джона.

- Элементарно, Ватсон. В своё время Джон рассказал мне, что у него был брат близнец, Итан, который погиб в Индии в то время, когда Джон служил в Афганистане. Они были похожи, как две капли воды, и различали их только по привычке Итана теребить мочку левого уха. Джон родился на двенадцать минут раньше Итана, считался старшим братом и имел право на наследство. Итан ненавидел Джона и несколько раз покушался на его жизнь. После очередного неудачного покушения Итан записался добровольцем в армию, уехал в Индию, где погиб. Один бродяга, мельком видевший Капитана Крепыша, не смог толком описать его внешность, но запомнил странную привычку теребить мочку левого уха.  Итан, как вы знаете, и означает «крепыш». А ещё я хорошо знаю револьвер Джона – у него очень тугой курок. Ваш выстрел, Капитан, не был случайным, это было предупреждение Бешеному Биллу, чтобы он не вздумал сдаваться. О наших планах и о том, что доктор поедет за медикаментами вам донёс, как я полагаю, помощник инспектора Лестрейда. Так ведь? Арестуйте его, инспектор.
 
Признайте, Лестрейд, - сказал я после того, как на помощника инспектора надели наручники и увели, - что Капитан Крепыш гораздо более ценный персонаж нашего спектакля, чем Бешеный Билл, а выявление предателя в ваших рядах огромная удача.
Теперь вы, Итан, рассказывайте, где мне искать моего дорогого друга доктора Ватсона, которого вы похитили, раздели и спрятали в каком-то грязном подвале.

Этим вечером под несколько стаканчиков виски с содовой я с удовольствием выслушивал дифирамбы инспектора Лестрейда и истеричные благодарности Ватсона за спасённую жизнь.
- За искоренение лондонской преступности! – важно изрекал я перед очередным глотком.
- За великого сыщика Шерлока Холмса! – кричали мои собутыльники и их слова грели моё сердце.

                «ФИАСКА»

Во время застолья по поводу четырёхлетия нашего совместного проживания изрядно захмелевший Ватсон вскочил и, размахивая полупустой бутылкой виски, задал мне крайне бестактный вопрос.
- Холмс! – закричал он, - В науке каждому открытию предшествует длительный путь, изобилующий взлётами и падениями, открытиями и разочарованиями, смелыми догадками и жуткими фиасками. – он икнул и отпил из горла. 
- Если ваш дедуктивный метод имеет под собой хоть какую-то научную под …, - он затруднился выговорить это сложное слово, но продолжил, - оплеуху или как-то так, то и у вас должны были быть всякие фиаски. Расскажите о них: и мне и читателям будет крайне интересно и поучительно.

Мой язык с трудом повиновался мне, и я пообещал ответить в течение недели.
- Замётано! – изрёк Ватсон и написал на салфетке губной помадой, заимствованной у одной из барышень, сопровождавших нас в походе к Бахусу: «Дам отв. в теч. нед. Холмс».
 - Распишитесь,- потребовал он, и я имел глупость расписаться.

В течение всей следующей недели Ватсон за завтраком выкладывал передо мной эту салфетку и смотрел на меня требовательным взглядом. Я же всю неделю разрывался между гордостью, не позволявшей признавать поражения, и врождённой честностью, привитой мне матерью от рождения до трёх лет, когда она сбежала с баронетом К.
Ровно через семь дней Ватсон поставил вопрос ребром, не оставив мне выбора.
- Всё было, Ватсон, и взлёты, от которых кружилась голова, и падения, которые вы назвали «фиасками». Всего «фиасков» было четыре, но расскажу я вам лишь об одном.

Это случилось года за полтора до нашего с вами знакомства, Ватсон. Не слишком удачно распорядившись своим небольшим капиталом, я испытывал некоторые финансовые затруднения. В тот вечер я сидел в этом самом кресле и размышлял о превратностях судьбы, когда меня навестил мой университетский приятель Роберт Кит, внук сэра Джеймса Кита, шотландского графа Кинторе.
Мы не виделись несколько лет, и я спросил его о причине столь внезапного посещения.
- Что-то случилось, Роберт, или просто соскучился?
-И то и другое, - ответил мой приятель и попытался улыбнуться, но улыбка вышла такой жалкой, что он сразу стёр её со своего лица.
- Всё ясно, Роб, выкладывай, что стряслось и чем я могу помочь.
- По всему Лондону гуляет молва о великом сыщике Шерлоке Холмсе. Вот пришёл и мой черёд просить помощи у моего однокурсника и приятеля Шерлока.
Произнеся эту напыщенную фразу, явно заготовленную заранее, он продолжил:
- Студентом ты много раз бывал в нашем доме на Кингс Кросс, посещая библиотеку моего деда сэра Джеймса Кита, и конечно помнишь его самого. Сейчас он очень стар, еле ходит и быстро устаёт. Может быть, ты помнишь тот огромный фолиант, доставшийся нам еще от прадеда нашего деда, с изображением Бога Беленуса на обложке.

- Конечно, помню, - живо отозвался я,- разве можно забыть это чудо размером не меньше, чем два с половиной фута на полтора, и весом чуть не в целый стоун, содержащий листы плотной бумаги, на которых изображены сцены из жизни кельтов.
- Всё правильно, Шерлок.  Пятьдесят шесть листов с прекрасными рисунками. Несколько лет назад дед занялся детальным исследованием и описанием каждого рисунка. Его интересовало всё: и люди, и природа, и одежда, и оружие. Всё это детально изучалось с помощью большой лупы, и результаты исследований заносились в толстую тетрадь. Мы считали это старческой блажью, хотя сэр Джеймс уверял нас, что осуществляет очень важную научную деятельность. Сил у старика становилось всё меньше, и он установил для себя щадящий режим работы. Он заходил в библиотеку в десять часов утра, работал до двенадцати, уходил отдыхать до трёх часов, в три возвращался и работал до пяти.

Всё время, пока дед отсутствовал в библиотеке, он запирал её на ключ, который неизменно носил с собой. Делал он это для того, чтобы кто-то в отсутствие хозяина случайно не перемешал его драгоценные карточки и бумаги. Тяжёлый и огромный фолиант всегда оставался лежать на столе, так как сэру Джеймсу было тяжело его таскать туда-сюда. Работа продвигалась медленно, на каждое описание уходило от трёх недель до месяца, и дед успел описать только тридцать восемь рисунков.

В тот день, закончив утренние занятия, он в двенадцать часов дня запер библиотеку и пошёл отдыхать. Фолиант, как всегда, остался лежать на столе. В три часа дня он отпер дверь и чуть не упал – фолианта на столе не было! Огромный неподъёмный том исчез из закрытой комнаты, не оставив следа. Мы вызвали полицию, а за ними налетели газетчики, раздувшие сенсацию в своих мерзких листках. Но после газетных публикаций прикатили сотрудники музея, которым сэр Джеймс Кит, оказывается, завещал этот фолиант, и историки из Королевского Исторического Общества, которые очень высоко оценили дедов труд, впервые посмотрев на него. Мы были посрамлены, а дед ходил с гордо поднятой головой и улыбался.
Теперь улыбка исчезла с его губ. Уже две недели полиция безрезультатно топчется у нас в доме, не находя ни следа, ни малейшей улики, ни одной зацепки. Огромный том просто испарился! Шерлок, очень тебя прошу: возьмись за это дело. На полицию надежд нет, только ты с твоей гениальной головой сможешь отыскать эти рисунки. Поселись временно у нас в доме, полный пансион и ежедневную оплату гарантирую, а когда найдёшь фолиант, получишь очень хороший гонорар. Не откажи, Холмс, очень прошу! – повторил Роберт.

Вы понимаете, Ватсон, что я не мог отказаться от этого предложения. Не мог не потому, что оно решало мои финансовые проблемы, а потому, что я сразу понял, что совершить такую кражу, совершенно не оставив следов, мог только …
- Профессор Мориарти! – воскликнул Ватсон.
- Правильно, мой друг. Фантастический преступник, за которым я гоняюсь много лет. Преступник, каждое преступление которого я воспринимаю, как личный вызов мне, Холмсу.
- Что ж, - сказал я себе, - вступим в очередную схватку, профессор Мориарти. Может быть, на этот раз мне удастся поймать тебя за хвост!

 Сэр Джеймс Кит встретил меня довольно холодно, хотя и сообщил, что всегда наблюдал за моими успехами и восхищался извивами моей мысли. Из разговора с ним я не узнал ничего нового, разве то, что полиция осмотрела все комнаты, включая библиотеку, и ничего не нашла. Пожелав мне успеха и спокойной ночи, сэр Джеймс отправился спать, а я стал напряжённо думать.
Напряжённо думать мне пришлось две недели. Ни одна логическая схема, сочинённая мной, не приближала меня к разгадке этого мистического преступления. Наконец, я сдался.
- На этот раз ты победил, проклятый Мориарти,- в отчаянии выкрикивал я, в бешенстве бегая по отведённой мне комнате, - но помни, что только на этот раз. Великий сыщик Холмс рано или поздно всё равно поймает тебя и отправит на виселицу.

Я пошёл в библиотеку, чтобы расписаться перед сэром Джеймсом в своём бессилии. Было без десяти три, дверь, которую теперь незачем было запирать, была открыта, и я присел за стол в ожидании прихода хозяина. Толстая тетрадь, в которую великий историк заносил результаты своих исследований, лежала на столе, и от скуки я стал листать её страницы. Последние две записи привлекли моё внимание.
Предпоследняя запись относилась к рисунку на листе номер тридцать девять, а последняя к листу номер сорок. Как так? – изумился я, - на момент кражи было описано только тридцать восемь листов, а теперь сорок? И тут страшная догадка поразила меня. Услышав шаги, я спрятался за портьерой. Сэр Джеймс медленно вошёл в библиотеку, запер на ключ дверь и сел за свой огромный стол. Я видел, как он сунул руку куда-то под стол, и тяжёлая столешница медленно отъехала, открыв моему изумлённому взору нишу, из которой на меня мрачно смотрел Бог Белендус.
Я дождался, пока сэр Джеймс вынет фолиант из тайника и закроет столешницу, и вышел из-за портьеры. Увидев меня, старик не удивился, а лишь несколько раз ударил в ладоши.

- Браво! Ты всё-таки раскусил меня, Шерлок. Не зря я был категорически против твоего приглашения, но Роберт не послушал меня и позвал. Признаю, ты действительно великий сыщик. Я постараюсь объяснить тебе свои действия, а ты, Шерлок, постарайся их понять.

Всю свою жизнь я занимался не тем, чем хотел. Сражения и лечение ран, полученных в них, сидение в Палате пэров и прочие глупости всегда отвлекали меня от тех дел, которые я всегда считал своим предназначением. Наконец выросшие дети и внуки взвалили на себя тяжкое бремя королевской службы, и я получил возможность заняться своим любимым делом. Я не имел имени в мире историков и пара моих обращений в Королевское Историческое Общество с предложением описать эти рисунки, - сэр Джеймс положил руку на фолиант, - не встретили понимания и я продолжил работу без веры, что после моей смерти о ней узнает хоть кто-нибудь.
Свою мистификацию, Холмс, я затеял от отчаяния, от понимания того, что мои родственники зароют эту тетрадь, - он указал на толстую тетрадь, - в анналы родовой библиотеки, где она пропадёт на многие века. Если бы не твой острый ум, Шерлок, мой план удался бы на славу. Сегодня пятница, а в понедельник я собирался вновь обрести свой фолиант, и ты наверняка знаешь, как бы это произошло.

- Конечно, знаю, - ответил я, - утром он бы нашёлся в запертой библиотеке на столе, и все бы поверили, что неизвестный похититель раскаялся или уверился в том, что ему не удастся вынести и продать фолиант, и вернул его на место. На сенсацию снова слетелись бы репортёры, музейщики и историки и вы, сэр, опять получили бы рекламу. Блестящая идея, которую я ненароком испортил. Давайте, сэр Джеймс, подумаем, как выйти из этой непростой ситуации без потери лица. Ваш внук пригласил меня, чтобы я нашёл фолиант, и я его нашёл, за что должен получить гонорар. Если я отнесу Роберту находку, то должен буду честно рассказать, где я её нашёл, что просто убьёт вас. Я слишком уважаю Вас, сэр Джеймс, чтобы нанести Вам такой удар, поэтому предлагаю такое решение: фолиант на вашем столе находится Вами завтра утром, я говорю Роберту, что похититель меня опередил, а ВЫ выплачиваете мне гонорар за найденную пропажу и еще один за моё трёхлетнее молчание о нашем договоре. Мы оба выйдем из неприятной ситуации без потери лица.  Соглашайтесь, сэр Джеймс Кит, и всё будет хорошо.

Сэр Джеймс покинул этот мир два года назад, не успев описать трёх рисунков.
 Вот такая моя «фиаска», милый Ватсон, надеюсь, что она вам понравилась.
Я выпил виски, раскурил трубку и не выпуская её изо рта, взял скрипку и в который раз попробовал сыграть органный хорал Баха. Миссис Хадсон постучала в дверь и категорически потребовала не издеваться над Бахом в её доме.

                50 000 ЗА УСЛУГУ

- Ватсон, - обратился я за завтраком к своему другу, - вчера вечером вы вернулись домой крайне озабоченным. Я не стал вас ни о чём расспрашивать, но сегодня утром вы пребываете в состоянии полной растерянности и явно хотите обратиться ко мне за советом, но почему-то не решаетесь.
- Как вы догадались? – растерянно спросил он.
- Элементарно, Ватсон. Вы всё время чешете нос и шевелите губами, словно репетируете монолог. Смелее, доктор, что вас удерживает от обращения ко мне?
- Вы как всегда правы, Холмс, а удерживают меня две причины: деликатность темы и боязнь ваших насмешек.
- Смею вас уверить, мой дорогой доктор, что я умею хранить тайны, быть деликатным и не зубоскалить по любому поводу. Смело выкладывайте, что там у вас стряслось, и будем разбираться вместе.

- Благодарю, Холмс, самому мне действительно разобраться сложно. А происшествие воистину странное. Вчера в середине дня ко мне в клинику явился посетитель. Высокий стройный мужчина лет тридцати пяти, хорошо одетый, превосходно воспитанный, говорящий правильно, но с сильным русским акцентом. Назвался князем Александром Грибоедовым и попросил уделить ему толику моего времени для приватного разговора. Я, конечно, не отказал.

Передаю его рассказ почти дословно.  « У нас в семье полная гармония, любовь и согласие, и всё бы было просто замечательно, если бы не одна очень деликатная проблема – мы не можем завести ребёнка.
Свою способность к зачатию я испытал на десятке разных женщин, и ни одна из них от меня не понесла, хотя от других мужчин рожали, как крольчихи. Моя жена просто сходит с ума от желания родить, а я от того, что не могу помочь своей любимой. Мы сели, спокойно обсудили эту проблему и решили, что нам, подчёркиваю, нам обоим, нужно найти подходящего мужчину и родить от него. Мы уехали из России, чтобы избежать возможных сплетен и шантажа, перебрались в Лондон и стали искать подходящую кандидатуру.

Единственным условием для нас было то, что кандидатура должна понравиться нам обоим. Мы в Лондоне уже две недели и всё время находимся в безуспешном поиске. То мне, то жене кандидат не нравится. Несколько дней назад я случайно увидел на улице мужчину, который мне очень понравился. Я проследил за ним, выяснил, где он работает и попросил жену сходить и посмотреть на очередного кандидата. Она сходила, посмотрела и впервые наши мнения совпали. Этот мужчина вы, доктор.
Вчера моя жена, княгиня Грибоедова, была у вас на приёме. Не ищите её имени в журнале приёма, она была инкогнито под именем леди Свифт. Вижу, что вспомнили и были восхищены её красотой. Мы просим вас стать отцом нашего ребёнка и готовы заплатить за оказанную услугу пятьдесят тысяч фунтов стерлингов наличными. Лучше всего это сделать у вас в клинике. Если с первого раза не получится, то леди Свифт будет приходить к вам на приём каждые три дня в течение двух месяцев. Если и за этот срок ничего не получится, то мы с вами расстанемся, а ваши 50000 останутся у вас. Я вижу, что вы немного ошарашены моим предложением и не можете сейчас дать ответ. Я зайду за ответом послезавтра в семнадцать часов.  Надеюсь, что вы не откажетесь нам помочь».

Ватсон тяжело вздохнул и жалобно посмотрел на меня.
- Что мне ответить ему завтра в пять часов? С одной стороны врачебные принципы «помоги» и «не навреди» остаются не нарушенными, а такие огромные деньги решили бы все мои финансовые проблемы. Я уже не говорю о том, что обладание такой роскошной женщиной мечта любого мужчины, - Ватсон непроизвольно облизнулся, - а с другой …  Мне кажется, что есть в этом что-то противоестественное, нездоровое и нечистоплотное, что-то отталкивающее и запретное. Что посоветуете, гений дедукции?
- Вы озадачили меня, Ватсон, - задумчиво произнёс я, - надо думать. Договоримся так: вы выбрасываете эту историю из головы до завтрашнего дня, а завтра утром я дам вам совет.
Как я и обещал, утром Ватсон получил мой совет:
- Соглашайтесь, доктор, соглашайтесь без раздумий, такой шанс выпадает один раз в миллион лет.
- Спасибо, друг! – просиял Ватсон и крепко пожал мою руку.

Мы втроём сидели за столом в кабинете доктора Ватсона и играли в подкидного дурака. Ватсон то впадал в ступор, и Лестрейду приходилось умолять его сделать, наконец, ход, то внезапно сильно возбуждался и начинал бубнить:
- Что происходит, Холмс? Я ничего не понимаю, Почему вы не хотите мне всё объяснить?
- Успокойтесь, Ватсон, - увещевал я перевозбуждённого доктора, - очень скоро вы всё узнаете и поймёте.

Наконец в коридоре послышался стук каблучков, дверь распахнулась и в комнату стремительно вошла стройная красивая женщина. Она по инерции прошла пару шагов, недоумённо прошлась взглядом по нашей троице и резко развернулась, чтобы уйти, но дверной проём был заполнен массивной фигурой полисмена.
- Проходите, княгиня, и присядьте в это кресло, - как можно более дружелюбно произнёс я, - скоро мы закончим эту партию и займёмся вами.
Высоко вскинув гордую головку, княгиня проследовала через всю комнату, распространяя запах прекрасных духов.
- Богиня, - прошептал Лестрейд, а Ватсон снова заныл свою песню про непонимание ситуации.
 
Наконец партия была доиграна, и я обратился к княгине с вопросом:
- Насколько я понимаю, прошло достаточно времени, чтобы вы с доктором успели обнажиться, и наступило время подать условный сигнал. Что бы он мог из себя представлять, не подскажете? Молчите? Ну что ж, попробуем догадаться без вашей помощи. Он должен быть коротким и звонким, что-то вроде вскриков «Ах!», «Ох!», «Ай!» или «Ой!». Первые два я отметаю, как глухие и недостаточно звонкие, из двух оставшихся мне больше нравится «Ой!». Крикните, пожалуйста «Ой!», княгиня. Не хотите? Ладно, я крикну сам. «Ой! – Ой! – Ой!» - прокричал я тонким голосом и через секунду за дверью раздался топот ног, дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвался разъярённый князь с двумя довольно неприятными субъектами.  Князь уже раскрыл рот, чтобы начать свою гневную тираду, но осёкся, развернулся и бросился к двери, но в дверях уже стоял полисмен.

- Проходите, князь, мы вас заждались. Сядьте на этот стул и расскажите нам, как вы здесь оказались, - ласково попросил я, - Не хотите? Что ж, расскажу я. Сейчас, Ватсон, вы узнаете всё, что хотели узнать в течение последнего часа.
- Минуточку, Холмс, - остановил меня Лестрейд, - надо разобраться с этими субъектами. Вы кто такие? – грозно спросил инспектор.
- Мы безработные актёры, - перебивая друг друга, завыла парочка, - этот мистер нанял нас, чтобы мы сыграли негодующих свидетелей.
- Вон! – рявкнул инспектор, и актёры немедленно исчезли.
 - Простите, что перебил вас, Холмс, продолжайте, пожалуйста.

- Когда я выслушал ваш рассказ о разговоре с князем, Ватсон, в моей голове возникло ощущение чего-то знакомого, вроде бы я что-то такое слышал, но что, не могу вспомнить. Я залез в свою картотеку мировых преступлений за последние тридцать лет, пересмотрел несколько тысяч карточек, но нашёл то, что искал. Два с половиной года назад в России покончил с собой врач Булгаков. В оставленной записке он обвинил в своей смерти двух английских шантажистов, сэра и леди Гамильтон, и описал механизм их аферы.

Механизм до примитивности прост. Находится преуспевающий практикующий врач, леди Гамильтон приходит к нему на приём, где демонстрирует свои прелести, назавтра приходит сэр Гамильтон, рассказывает врачу сказку про страдающую женщину и просит помощи за очень большие деньги. Мошенник ничем не рискует: если у врача есть твёрдые моральные устои и он откажет, то будет молчать, руководствуясь принципом сохранения врачебной тайны, если врач окажется падким на деньги и женские прелести, то он тем более будет молчать из чувства самосохранения.

Всё остальное не требует детализации, поэтому опишу процесс очень коротко. Когда леди Гамильтон и врач оголятся, и доктор будет готов оказать несчастной женщине посильную помощь, страдалица посылает сигнал и муж с двумя свидетелями врывается в помещение. Женщина уверяет, что разделась для осмотра, а врач-маньяк набросился на неё с целью изнасиловать. Все доводы врача, что он выполнял просьбу мужа, отвергаются, над его головой повисает меч правосудия и огласки и само собой появляется решение замять это дело за определённую и, должен заметить, немалую сумму.

Как всегда у шантажистов разовой выплатой дело не кончается, они приходят опять и опять и доят врача, как муравьи тлю. Российская полиция вычислила аферистов. Ими оказались брат и сестра Черномызины, которым, к сожалению, удалось скрыться. Та же эта шайка или другая, будет разбираться русская полиция, а пока, инспектор, передаю их в ваши руки. Зачитайте им права и наденьте наручники на их грязные руки. Вас, Ватсон, ожидала та же участь, но мы с инспектором вас спасли. Скажите нам спасибо и живите спокойно.
- Спасибо, Холмс, спасибо, инспектор! Но почему вы не объяснили мне сразу и столько времени держали меня в неведении?

- Мошенники такого уровня очень хорошие психологи, Ватсон. Если бы я рассказал вам всё вчера утром, то на пятичасовой встрече с князем вы могли переиграть, а он мог это почувствовать и сорваться с крючка.  Сегодня утром я ничего не сказал вам, так как мог предположить, что за вами проследят через окно или через вашу приёмную. Мы же не знали, сколько человек в этой шайке. А так вы вели себя совершенно естественно в предвкушении встречи с роскошной женщиной и кучей денег. Если я удовлетворил ваше любопытство, мой дорогой друг, то предлагаю отправиться домой и насладиться «Бурбоном» десятилетней выдержки.

За завтраком Ватсон спросил меня, читал ли я утреннюю газету.
- Нет ещё, - ответил я, - а что, там есть что-то интересное?
- Есть, Холмс, вам очень понравится. Разрешите я вам прочту?
- Валяйте, - равнодушно ответил я.
- Слушайте: «Вчера в клинике доктора Ватсона, расположенной по адресу такому-то, инспектором Лестрейдом при посильном участии внештатного сыщика Скотланд-Ярда мистера Шерлока Холмса была арестована шайка мошенников-аферистов, выдававших себя за русских князя и княгиню Грибоедовых. Наша газета будет следить за развитием событий».
- Мерзавцы! – взревел я, - Как они посмели обозвать меня «внештатным сыщиком Скотланд-Ярда»? Разнесу всю редакцию этой паршивой газетёнки, застрелю, порежу на куски …
Я бушевал около часа, но потом устал и сказал:
- Чёрт с ними, Ватсон, всё же, какая-никакая, а реклама.

                ТЕАТРАЛЫ

- А что, Ватсон, давно ли вы перечитывали Гамлета,  или смотрели спектакль, или вовсе ничего про него не знаете?
- Ваши подначки, Холмс, неуместны, - с обидой ответил мой друг, - я не только читал и смотрел, но и принимал участие в студенческой постановке.
- Не обижайтесь, Ватсон, я не хотел вас обидеть. Позвольте во искупление своей вины я угадаю, кого вы играли?
- Попробуйте, только я уверен, что у вас ничего не получится.
- Вы играли, - я выдержал театральную паузу, - Горацио. Правильно?
- Как вы узнали, - в изумлении воскликнул он, - разве я вам когда-нибудь об этом рассказывал?
- Элементарно, Ватсон, дедуктивный метод во всей красе. Вы совершенно не умеете гримироваться, следовательно, не могли играть ни Клавдия, ни Полония. Вы не умеете фехтовать, значит, не могли играть Гамлета или Лаэрта. Какие роли остаются? Горацио да Йорик. Я выбрал Горацио и, как видите, не ошибся. А спросил я потому, что хочу предложить вам и Лестрейду сыграть в постановке Гамлета на сцене одного частного театра. Я пригласил инспектора посетить нас в полдень и когда он придёт, я посвящу вас обоих в мой план. Сейчас мне нужно получить ваше предварительное согласие.
- С вами, Холмс, я готов ехать хоть в Россию, - с чувством произнёс мой друг.

Часы на Биг Бене отбили восьмой удар из двенадцати, когда на пороге нашей комнаты появился инспектор Лестрейд.
- Вы оторвали меня от очень важного дела, Холмс, - войдя, заявил он, - и я надеюсь, что у вас были для этого достаточно веские причины.
- Если вы подумали, инспектор, что я позвал вас, чтобы пропустить стаканчик виски, то вы сильно ошиблись.
- Насчёт стаканчика виски совсем неплохая идея, Холмс, - встрепенулся Лестрейд.
- Здесь вам не придорожный трактир, - жёстко ответил я, - а причина, по которой я вас пригласил, касается тройного убийства. Коротко изложу суть дела. Пару дней назад я получил письмо, в котором некая девушка, у которой парализованы ноги, умоляла меня срочно посетить её по совершенно неотложному делу. Я был абсолютно свободен и выполнил её просьбу. Не стану тратить время на перечисление благодарственных слов, которыми я был осыпан, и перейду к её рассказу.

«Мне было около четырнадцати лет. Мы с отцом ехали в двуколке по дороге, пролегавшей вдоль ячменного поля. Надвигалась гроза, и мы торопились домой. Внезапный раскат грома прямо у нас над головой испугал лошадь, она понесла, перевернула двуколку, оборвала постромки и умчалась, бросив нас посреди дороги. Отец получил множество ушибов, а я сломала позвоночник, получив в результате паралич ног. Несколько лет разные врачи пытались меня вылечить, но кроме того, что мы потеряли всё состояние, это ни к чему не привело. Последнее, что у нас осталось, это очень плодородный кусок земли, примыкавший к землям графа Кендал, который отец сдал ему в аренду. На эти деньги мы и существовали два с половиной года.

 А потом случилось страшное: отца вызвали в суд и сообщили, что отныне наша земля принадлежит графу и аренда прекращается. Были предъявлены какие-то липовые документы, подделанные подписи и всё прочее. У нас не было денег на адвокатов и подношения судьям, и мы остались совершенно без каких-либо средств к существованию. Родители от горя скончались, меня из жалости приютила двоюродная тётка, а мой брат ушёл и пропал на целых четыре года. А два дня назад он вернулся.

Он пришёл тайно, когда никого не было дома, и сказал, что  твёрдо решил убить всё семейство Кендал, а их три человека: отец, мать и сын. Брат рассказал, что под вымышленным именем устроился к ним на работу, что они помешаны на театре и ставят у себя любительские спектакли. В эту субботу они играют Гамлета, где графы будут исполнять роли Клавдия, Гертруды и Гамлета, а брат слугу и Фортинбраса. Брат очень склонен к театральным эффектам и задумал убить их под финальный монолог норвежского принца.
Я не знаю, как брат собирается это сделать, он не сказал, но я не хочу, чтобы его повесили как убийцу. Умоляю, сделайте что-нибудь, спасите от виселицы моего отчаявшегося брата, а этих негодяев от мучительной смерти».

Вот такую историю поведала мне несчастная девушка, и я пообещал ей предотвратить убийство. Я предпринял ряд шагов, но обращаюсь к вам за помощью на случай, если что-то пойдёт не так. Уверенный, в том, что вы мне не откажете, я записал нас всех на роли свиты Фортинбраса. Если вы готовы мне помочь, то в пятницу вечером репетиция, а в субботу спектакль.
Надо было видеть лица моих компаньонов. Я получал истинное удовольствие от созерцания выпученных глаз Лестрейда и ужаса, застывшего на физиономии Ватсона.

- Позвольте спросить, Холмс, - растерянно произнёс инспектор, - кто такой Фортинбрас и какие шаги вы предприняли для предотвращения преступления?
- Не забивайте голову излишней информацией, Лестрейд, не стоит ловить то, что пролетело мимо вас в школе, - с сочувственной улыбкой ответил я, - а про шаги, конечно, расскажу. Вы знаете, что в душе я артист, а брат девушки тоже имеет склонность к театральщине, вот я и поставил себя на его место и представил, как можно убить всех графов в духе великой трагедии Шекспира. Перебрав множество вариантов, я пришёл к выводу, что в духе нашего Уильяма может быть только яд.
- Шекспир, Уильям Шекспир, Гамлет, - пробормотал Лестрейд, - что-то вспоминаю, вроде в школе проходили.
 
Ватсон прыснул в кулак, а я продолжил:
- Я пришёл в домашний театр графа Кендал записаться на исполнение нами ролей в спектакле, спрятался в каком-то помещении и когда все ушли, я скрупулёзно обыскал всё, что только мог. Честно признаюсь, отчаяние не раз охватывало меня, руки просто опускались, но обещание, данное искалеченной девушке, заставляло меня вновь и вновь искать неизвестно что.
Мои старания были вознаграждены только среди ночи – я нашёл потайной шкафчик, в котором стоял пузырёк с едва заметным специфическим запахом. Сомнений не было, я нашёл то, что искал. Я зашёл в туалетную комнату, вылил содержимое и тщательно прополоскав пузырёк, наполнил его чистой водой и снова поставил в шкафчик. Чтобы убедиться, что пузырёк не трогали, я приклеил по волоску на пробку и дверцу шкафчика. Дождавшись, когда помещение откроют, я незаметно покинул его и вернулся домой.

- Зачем мы вам нужны, Холмс, - спросил Ватсон, - вы так хорошо всё продумали, что никакой осечки быть не может.
- Может, Ватсон, может. Например, увидев, что все живы и встают с пола для поклонов, он может выхватить револьвер и начать стрелять.
- Точно, - подтвердил инспектор, - может.
В пятницу на репетиции выяснилось, что Гамлет с Лаэртом совершенно не умеют фехтовать и их поединок кроме смеха ничего не вызывает. Было решено, что они умрут от яда, выпив отравленное вино, что было на руку убийце. Ещё было решено, что смерть Клавдия и Гертруды произойдёт в одной картине со смертью Гамлета и Лаэрта, что вызвало такую широкую улыбку у Фортинбраса, что я просто ужаснулся.

В субботу я убедился, что шкафчик никто не открывал и содержимое пузырька не менялось. Весь спектакль я незаметно наблюдал за слугой, разносившим бокалы с вином, и увидел, как он подливает отраву в три кубка. Свой монолог Фортинбрас произнёс с таким искренним чувством, что мне подумалось: «Какой актёр пропадает!» Когда он произносил:
«Скорей давайте слушать
И созовем для этого совет.
Не в добрый час мне выпадает счастье.
На этот край есть право у меня.
Я предъявлю его», - в его голосе звучала такая угроза, что сердце замирало.
 
 А когда он говорил:
«Пусть Гамлета к помосту отнесут,
Как воина, четыре капитана.
Будь он в живых, он стал бы королем
Заслуженно. Переносите тело
С военной музыкой, по всем статьям
Церемоньяла. Уберите трупы.
Средь поля битвы мыслимы они,
А здесь не к месту, как следы резни.
Скомандуйте дать залп», - в интонации его было столько презрения, что становилось страшно.

Едва он закончил свой монолог, как Лестрейд и Ватсон крепко взяли молодого человека под руки. - Полиция, - прошептал инспектор.
- Не пытайтесь бежать, - зловеще прошипел Ватсон.
Так закончилось это дело, про которое семейство графа Кендала так никогда и не узнало. Молодой человек раскаялся, был отпущен без огласки и уехал искать богатство в Америку.
- Жаль, что всё так закончилось, - с грустью заметил Лестрейд, - ни тебе благодарности, ни славы.
Он плеснул себе новую порцию виски и загрустил, подперев голову рукой.

                ОТВЕТНЫЙ УДАР

- Как же надо их не любить, - пробормотал Ватсон и отложил в сторону томик с пьесами Шиллера.
Я только что закончил изучение ядов рептилий в справочнике «ЯДЫ МИРА» и готовился приступить к ознакомлению с разделом  «Яды насекомых», когда бормотание Ватсона привлекло моё внимание, и я спросил:
- Кто кого не любит, Ватсон?
- Шиллер крокодилов, - ответил доктор, - Как можно было так обидеть этих древних животных, написав «Люди, вы порожденье крокодилов!» - Он помолчал и вдруг обратился ко мне с просьбой: - Холмс, помогите мне разобраться в некоей абракадабре, которую я случайно услышал вчера, и которая так засела в моих мозгах, что я постоянно размышляю над её смыслом.
- К вашим услугам, друг мой, - вежливо ответил я, хотя мне очень хотелось послать ко всем чертям человека, мешающего мне наслаждаться ядовитыми насекомыми.

- Вчера я шёл по улице, когда внезапный заряд дождя загнал меня в подворотню какого-то дома. В дальнем её конце уже находились два джентльмена, беседовавшие о чём-то вполголоса. Акустика в подворотне была такой, что я отчётливо слышал каждое произнесённое ими слово. Та фраза, которая засела в моей голове, звучала так: «Тощую свечу загнать в стойло и как следует выдрать, но не кнутом, а плетью и втолковать, что мычать и кукарекать она должна только то, что разрешит хозяин». Другой ответил: «Исполню в темпе вальса». Дождь закончился, и я пошёл своей дорогой, но этот разговор двух джентльменов не даёт мне покоя, - Ватсон потёр пальцами виски и продолжил:
- Загнать в стойло, - рассуждаю я, - можно лошадь, которую, судя по всему, зовут Тощая свеча, и которая достаточно сильно провинилась, чтобы быть избитой, но не страшным кнутом, а более лёгкой плетью. С этой частью всё более-менее понятно, но почему лошадь должна мычать и кукарекать выше моего понимания. Ответ второго человека тоже загадка. Ритм у вальса, как я знаю, раз-два-три, раз-два-три. Он что, пообещал всё исполнить на три счёта, или я снова чего-то не понимаю? Вы, Холмс, можете растолковать мне этот диалог или вам тоже недоступна для понимания эта белиберда?

- Всё элементарно, Ватсон, - ответил я, подавляя зевоту, - речь шла о человеке, которого необходимо сильно напугать и внушить, чтобы он, там, где его спросят, произнёс нужные хозяину слова. А в темпе вальса означает быстро, в течение трёх дней, и с изрядной долей артистизма. Тощая свеча, скорее всего, прозвище того бедолаги, которому предстоит неприятная, но не смертельная экзекуция, - произнеся это, я погрузился в прекрасный мир ядовитых насекомых.
Я уже почти дошёл до ядовитых растений, когда Ватсон вновь прервал моё чтение.

- Когда я изучал в университете судебную психиатрию, - задумчиво произнёс доктор, - профессор рассказывал, что у некоторых убийц, повиновавшихся неким голосам, вслед за слуховой галлюцинацией возникала в мозгу и галлюцинация образная. Они рассказывали, что якобы видели существо, отдававшее им приказание об убийстве. Нечто похожее, Холмс, происходит и со мной.  Не часто, но иногда я слышу незнакомое слово, понятия не имея, что оно означает, и тут в голове возникает некий образ, подсказывающий значение этого слова. Когда вы разъяснили мне смысл этого странного разговора и произнесли Тощая свеча, в моей голове возник образ этой свечи. Это был ваш образ, Холмс, - закончил Ватсон, и в его интонации мне послышалась искренняя тревога.
Я рассмеялся, но вдруг смех застрял в моём горле.

- Если голова вас не подводит, Ватсон, и Тощая свеча действительно я, то сильно напугав, меня попытаются заставить сказать, не то, что я хотел бы. О чём могла бы идти речь?
 Я сидел и перебирал варианты, но кроме дачи свидетельских показаний в суде над Бешеным Биллом и Кровавым Питом на ум ничего не приходило. «Суд через семь дней, задание было выдано вчера, экзекуция, судя по темпу вальса, будет готовиться три дня, следовательно,  она запланирована на завтра. Что ж, вызов принят, джентльмены, посмотрим кто кого».
- Пойдёмте на прогулку, Ватсон, не будем же мы изменять нашим привычкам из-за каких-то мнимых угроз.

Примерно год в хорошую погоду, когда только начинался опускаться вечер, мы с Ватсоном ходили на часовую прогулку по кривым уличкам старого Лондона. В сумерках средневековые фасады  домов выглядели совсем не так, как при дневном освещении. Сумерки скрывали вековые изъяны и облагороженные стены, колонны и барельефы доставляли истинное наслаждение двум джентльменам, понимавшим красоту архитектуры. Уже совсем стемнело и кривая улочка, по которой мы шли домой, приняла тот вид, который должен был внушать ужас ночным  разбойникам и захватчикам, когда неведомая сила оторвала меня от земли и вознесла на пару метров ближе к небесам.

В наступившей темноте я разглядел похожее на гориллу существо в рабочей одежде, державшее меня на вытянутых руках и с такой злобной гримасой смотревшее на меня, что, честно признаюсь, несколько капель страха просочились в мои штаны. Краем глаза я заметил, что другая «горилла» чуть меньшего размера держит в своих объятиях бедного Ватсона и засовывает ему в рот какую-то тряпку.
- В чём дело и кто вы такой? – воскликнул я, но великан начал меня трясти с такой силой, что я прикусил язык и больше не пытался разговаривать.
Тряска продолжалась целую вечность, моя голова болталась во всех направлениях, грозя в любую минуту отделиться от шеи. Когда я был на грани потери сознания, палач прекратил тряску и страшным голосом просипел: - Через семь дней на суде ты откажешься от своих показаний. Если ты меня понял, то промычи и прокукарекай. Ты меня понял? – грозно спросило чудовище.

- Понял, - пролепетал я прикушенным языком.
Чудище тряхнуло меня с такой силой, что ещё одна порция ужаса упала в и так не совсем сухие брюки.
- Я сказал, промычи и прокукарекай, если понял. Спрашиваю ещё раз: ты меня понял?
Деваться было некуда, и я проделал эту унизительную процедуру. Великан поставил меня на землю и одарил таким увесистым щелбаном в лоб, что из моих глаз посыпались искры. Когда я обрёл способность видеть, нападавших и след простыл. На пустой улочке были только я, со стремительно набухающей шишкой на лбу, и Ватсон, судорожно пытающийся выдернуть туго забитую тряпку изо рта.
Я не помню, как мы добрались до Бейкер-стрит и поднялись на второй этаж. В своей комнате я рухнул на кровать и целиком отдался заботливым рукам доктора Ватсона и миссис Хадсон.

Наутро стараниями Ватсона шишка на лбу слегка уменьшилась и позеленела, но сползла на глаза нос и губы, сделав меня похожим на вурдалака. Прикушенный язык плохо повиновался мне, и я написал Ватсону, чтобы он вызвал кэб и не отказал мне в любезности сопровождать меня в качестве толмача в офис Королевского судьи.
Увидев меня, Королевский судья сэр Лидс довольно грубо спросил, кто мы такие и какого чёрта нам надо, но услышав моё имя, всплеснул своими короткими ручками и заверещал:
- Что с вами случилось, дорогой Холмс, кто вас так отделал и чем я могу вам помочь?
Ватсон честно поведал судье нашу историю, опустив происшествие с моими и, как мне кажется, своими брюками.
- И что же вы от меня хотите, Холмс? – после долгого раздумья поинтересовался сэр Лидс.
- Прошу Вашу Честь начать заседание Высокого Суда с перенесения начала слушаний на тридцать дней, а за это время я постараюсь что-нибудь придумать, - с трудом прошепелявил я.
- Только на три недели, Холмс и только ради вас, - важно изрёк Королевский Судья и поспешил проститься.

Положение моё было хуже некуда: неисполнение требований бандитской шайки грозило мне неминуемой физической смертью, а исполнение смертью моральной и было непонятно, что хуже. Сотрясение мозга не позволяло мне полноценно задействовать его возможности, и все пять дней  до заседания суда я провёл в компании скотча, бренди и других снимающих стресс микстур.
 
Заседание суда прошло по плану, было перенесено на двадцать один день и мы с Ватсоном покинули Дворец Правосудия в приподнятом и боевом настроении. Мы шли по тихой улочке, пытаясь угадать, что сегодня подаст нам на обед миссис Хадсон, когда четверо в масках грубо схватили нас за руки. Перед нами остановился кэб, из которого вышел элегантно одетый человек в маске. Он подошёл ко мне и произнёс голосом, по которому я сразу узнал полковника Себастьяна Морана:
- Ты, Холмс, захотел быть самым умным, перенеся заседание. Сегодня или через три недели, но ты всё равно откажешься от своих показаний. Поверь, что тем или иным способом я заставлю тебя сделать это, - зловеще пообещал этот страшный человек, - А пока, чтобы ты не натворил глупостей, я приглашу тебя к себе в гости.
Он сделал знак рукой, и моё лицо накрыла тряпка, пропитанная хлороформом. В покидающем меня сознании возник образ Шиллера. «О, люди, порожденья крокодилов!» - прокричал он и исчез в тумане сновидения.

Я проснулся в каком-то подвале без окон, но с хорошей вентиляцией. Маленькая спаленка с коротковатой для меня кроватью без матраца и белья, но с кожаными ремнями, небольшая гостиная с простым столом, шатающимся стулом и продавленным креслом и туалетная комната позволяли вполне сносно существовать в моём узилище. На прикроватной тумбочке и на столе лежали несколько книжек доктора Ватсона «Записки о Шерлоке Холмсе», а пачка дешёвых сигар приглашала к приятному ожиданию начала пыточного процесса. Два раза в день через окошко в тюремной двери подавали грубую еду, а вечером бурду под названием чай.

В своё время я изучал средневековые пытки и даже написал брошюру под названием
« Эффективность пыток при получении правдивых показаний», поэтому я точно знал, что терпение боли абсолютно бессмысленно, что кроме потери здоровья оно ни к чему не приводит, так как однажды пытаемый обязательно сдастся.  Побег из моей тюрьмы был невозможен и я стал искать способ покончить с собой, чтобы избежать мучений. Я напряжённо искал этот противный мне способ ухода из жизни, когда дверь открылась, люди в масках завязали мне глаза и куда-то повели. Потом меня посадили в кэб и долго возили по лондонским улицам, наверное, чтобы запутать следы. Наконец кэб остановился, меня вытащили из него и посадили на мостовую. Я сидел, ожидая самого худшего, но услышав, что кэб уехал, я снял с глаз повязку и обнаружил себя на улице, параллельной Бейкер-стрит в полном одиночестве. Дома я застал  Ватсона и   инспектора Лестрейда, мирно распивающих бутылку моего «Бурбона».

Возмущению моему не было предела, и я не преминул выплеснуть его на головы собутыльников.
- Как вам не стыдно, джентльмены, - кричал я, - в то время, как я томлюсь в тюрьме, ожидая смерти от мучительных пыток, вы справляете поминки по ещё живому Шерлоку Холмсу!
- Что вы несёте, Холмс, - обиделся инспектор, - сказали бы лучше спасибо за то, что я вытащил вас из западни. У вас ещё хватает наглости попрекать нас бутылкой паршивого «Бурбона»! Стыдитесь, Холмс.
- И мне стыдно за вас, - поддержал инспектора Ватсон, - Мы с нетерпением ждали вашего прихода и поднимали стаканы за ваше благополучное возвращение, а вы нас за это стыдите.
- Так это вы освободили меня, Лестрейд? Простите ради Бога несчастного пленника полковника Морана, видно я на время потерял способность соображать. Расскажите, инспектор, прошу вас!
Надо было видеть инспектора Лестрейда в момент  триумфа: развёрнутые плечи, прямая спина, гордое надменное лицо и летящие вразлёт усы делали его неотразимым.

- Что ж, расскажу, не всё же время вам рассказывать о своих подвигах, позвольте и нам, простым полицейским, похвастаться своим профессионализмом. Я сидел в полицейском управлении, когда в мой кабинет ворвался ваш друг Ватсон. Он рассказал мне, что произошло, и чуть не слёзно просил меня придумать что-нибудь, чтобы помочь вам. Я сказал, что мистер Холмс помогал мне в раскрытии нескольких преступлений, и я просто обязан помочь коллеге, попавшему в беду. «Сделаю всё, что могу! – заверил я доктора».
Он ушёл, а я стал думать. Уберите с лица свою противную ухмылку, Холмс. Представьте себе, что инспекторы полиции тоже умеют думать. Доказательством этого служит то, что вы на свободе и безо всякой вашей дедукции.
Лестрейд глотнул из стакана и продолжил.
- Я думал весь день и всю ночь, но ничего придумать не смог. Во время бритья я вспомнил изречение одного мудреца и нашёл выход. Я велел привезти из тюрьмы Кровавого Пита.
- Ты знаешь, что суд над вами отложили на три недели? – он равнодушно кивнул, - А ты знаешь, почему его отложили, Пит? – он снова равнодушно помотал головой, - Хочешь, я тебе скажу по секрету почему? – он безразлично пожал плечами, - Слушай внимательно Кровавый Пит. Я знаю, что кровавым тебя прозвали не за жестокость, а потому, что у тебя часто идёт из носа кровь. За день до суда твой подельник Бешеный Билл заявил следователю, что он никого не убивал, что все убийства совершал ты, за что тебя и прозвали Кровавым Питом. Он, Билл, только помогал тебе, да и то по принуждению, так как ты обещал убить его самого и всю его семью, включая маленьких детей. Ты, Пит, так запугал Билла, что он боялся тебе отказать.

По глазам Пита я увидел, что в его голове что-то щёлкнуло, и он начал понимать мои слова.
- Билл поступил очень плохо, взвалив на тебя свои грехи. Члены вашей банды не простят ему такой подлости и конечно, убьют мерзавца, но ты об этом не узнаешь.
- Почему не узнаю?
- Потому, Пит, что тебя повесят гораздо раньше за его грехи. Не думаю, что тебе от этого будет легче. Подумай, Пит, что можно сделать.
Я увидел, каким жутким светом загорелись глаза этого, по сути, животного.
- Хочешь, я принесу тебе чая? – спросил я. Он машинально кивнул и я вышел из кабинета.

 Я всегда бреюсь на работе, потому что торчу на ней сутками. В углу кабинета стоит маленький столик, на котором разместились зеркало, таз, кувшин с водой, мыло и помазок. Опасную бритву я всегда прячу, но на этот раз она случайно осталась лежать на столе. Когда я вернулся с чаем, бритвы не было, но я не придал этому значения, так как был совершенно уверен, что спрятал её после бритья. Кровавый Пит сидел, как на иголках и, сделав два глотка, попросил отпустить его в камеру, поскольку у него сильно разболелась голова.
Я выполнил его просьбу. Через час мне сообщили, что Кровавый Пит на глазах у сокамерников перерезал горло Бешеному Биллу, а через три часа, что Кровавого Пита нашли с туго затянутым полотенцем на шее. Не стало подсудимых и значит, ваши показания, Холмс, стали никому не нужны, впрочем, как и вы сами. Я приехал к доктору Ватсону, и мы вдвоём стали ждать вашего возвращения. Всё, засиделся я тут с вами, пора и честь знать. Ещё стаканчик на дорожку и пойду бороться с преступностью.

- А что за мудрое изречение вы вспомнили, инспектор? – спросил Ватсон.
- Это вам Холмс расскажет, он наверняка догадается со своей дедукцией, - он помахал нам рукой и бесшумно выскользнул из комнаты.
В задумчивости сидел я до тех пор, пока меня не вернул в действительность голос доктора Ватсона.
- Так что за изречение, которое помогло вас спасти, Шерлок?
- Нет человека, нет проблемы, - тяжело вздохнув, ответил я.
«О, люди, порожденье крокодилов».

                МЕЛАХОНДРИЯ

- Я давно заметил, Холмс, что как только на Лондон опускается туман, вы впадаете в жуткую депрессию. С этим надо бороться и я выписал вам рецепт на микстуру, которая обязательно вам поможет, - Ватсон протянул мне бумажку с рецептом.
- Благодарю вас, милый доктор, но для меня лондонский туман это не только сырость на улице и в комнате, и не столько вечно волглая одежда и чадящий камин.  Туман это враг, отнимающий у меня перспективу, а без неё моя жизнь теряет смысл. В те дни, когда внешний мир становится непрозрачным, я заболеваю не депрессией, а впадаю в состояние, которое я называю «мелахондрией»,  от которой помогают совсем другие микстуры. Я закутываюсь в кокон своей мелахондрии, лежу, закрыв глаза, и лишь изредка выползаю, чтобы помучить слух миссис Хадсон и свою скрипку очередной попыткой сыграть на ней органный хорал Баха.

- Дорогой Холмс, почему бы вам не попробовать увидеть всю прелесть в тумане? Дома, покрытые кисеёй этого насыщенного влагой воздуха, ничем не хуже домов, закутанных в кисею сумерек, которые вы так любите.
Ватсон подошёл к мутному окну и продолжил: 
- Уверяю вас, Холмс, что реальные дома в тумане так же прекрасны, как и те, которыми вы так восхищались в Британском музее на холстах великих художников.

Доктор в задумчивости постоял у окна и вдруг встрепенулся, как бы отойдя ото сна:
- Не хотелось бы вас расстраивать, Холмс, но к нашим дверям подкатила коляска и мне кажется, что кто-то сейчас вырвет вас из мелахондрийного кокона.
Ещё не видя посетителя, я уже возненавидел его. Я ненавидел его, когда он звонил в дверь и когда он поднимался по лестнице, ненавидел, когда он постучал в дверь нашей комнаты, и совсем возненавидел, когда он переступил её порог. Небольшого роста, с курносым носом на круглом лице и оттопыренными ушами, похожими не крылья летучей мыши, он произвёл на меня отталкивающее впечатление.

Человечек стоял у двери, теребил в руках шляпу и переводил взгляд маленьких глаз с Ватсона на меня, не зная к кому обратиться. Наконец он выбрал Ватсона и обратив к нему свой взор, заговорил довольно приятным тенором:
- Глубокоуважаемый мистер Холмс, - Ватсон показал ему глазами на меня, и посетитель сразу нашёлся, чем усугубил моё раздражение, - и мистер Ватсон, книгами которого я зачитываюсь в редкие минуты отдыха. Я так много слышал об ваших уникальных сыскных способностях, что …
- Короче можете? – раздражённо спросил я.

- Могу, - ответил человечек и надолго замолчал, - Меня зовут Томас Хогарт, - заявил он, когда снова включился, - Я сын нашего великого художника Уильяма Хогарта и одновременно хранитель нескольких залов живописи Британского музея. В моём ведении находятся четыре зала с работами гениальных художников Британской империи, а именно: Рейндольса, Гейнсборо, Блейка и моего достопочтенного отца. Также под моим попечением пребывает помещение, где студенты Королевской академии художеств держат свои холсты, кисти и краски, когда приходят копировать работы признанных мастеров. Там же хранятся несколько мольбертов, а также  тряпки и вёдра для уборки залов.
 
Томас Хогарт перевёл дух, тоскливо посмотрел на бутылку скотча, стоящую на столе, и заговорил снова:
- Музей постоянно открыт для посещения, но в те дни, когда идёт сильный дождь или опускается такой густой туман, как сегодня, мы закрываем его, чтобы волглая одежда посетителей не нарушала режима хранения бесценных полотен. Я понятно изъясняюсь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил, - По этой же причине мы не пускаем и студентов, хотя в пустых залах им раздолье. Исключение делается только для одного студента по имени Генри Форбс, являющегося племянником музейного сторожа и проживающего непосредственно в здании музея, поскольку ему не приходится выходить на улицу.

Мои залы охраняются сторожем, который обходит их каждые два часа, сверяясь с боем часов Биг Бена. На выходе неотлучно находится сторож, а другие залы охраняются своими сторожами. И что вы думаете, уважаемые сэры? При очередном обходе сторож с ужасом увидел в зале Уильяма Блейка пустую раму на том месте, где находилась его картина «Великий архитектор»!
Томас возмущённо взмахнул короткими ручками и попросил глоток виски.

- Представьте: в абсолютно пустых залах музея, где в совершенно другом зале одинокий студент Форбс увлечённо копирует картину моего отца, где кроме хранителей и сторожей никого нет, бесследно исчезает бесценное сокровище размером полтора фута на десять дюймов. Мы обыскали все помещения, допросили всех сторожей, хранителей и студента Форбса, заглянули во все углы – картины нет! Мы обращаемся к вам за помощью, мистер Холмс! Британский музей обращается к вашему гению, мистер Холмс! Лично я, человек, головой отвечающий за сохранность картин, умоляю вас, мистер Холмс, поехать со мной в музей и разобраться в этом загадочном деле. Экипаж у дверей, - деловито добавил он.

Я был готов не просто убить этого непрошенного гостя, а четвертовать, колесовать и посадить на кол. Так грубо вырвать меня из кокона мелахондрии мог только очень нехороший человек, но деваться было некуда, и я пошёл одеваться.
- Вы поедете со мной, Ватсон?
- Обязательно, - с живейшим интересом откликнулся доктор, - когда ещё удастся побывать в пустом Британском музее.
Я бродил по пустым залам, задавал вопросы, получал ответы и убеждался, что случай столь фантастический, что требует огромных усилий моего могучего мозга. В зале Уильяма Хогарта я наткнулся на юношу, почти мальчика, который сосредоточенно, отрешённый от всего внешнего, неумело копировал картину «Девушка с креветками». Походив по залам, осмотрев всё, что было возможно, я попроси отвезти меня домой.

- Надо думать, мистер Хогарт, - объяснил я свой отъезд, - дело очень не простое. Мне понадобятся время, кресло, плед, виски, трубка и скрипка, чтобы понять, в чём дело. Поехали, Ватсон.
- Езжайте, Холмс, я ещё посмотрю картины и приду домой к обеду.

Он действительно пришёл к обеду. С виноватым видом доктор застыл в дверях и тихо прошептал:
- Я нашёл её, Холмс.
- Кого? – не понял я.
- Её, картину «Великий архитектор», - снова прошептал Ватсон и виновато улыбнулся.
Старею, что ли, с грустью подумалось мне.  Великий сыщик Холмс не сумел, а доктор, не видящий того, что лежит у него под носом, нашёл и вернул музею его сокровище. Я тяжело вздохнул.
- Рассказывайте, Ватсон, как вам это удалось, и не надо чувствовать себя виноватым.

- Элементарно, Холмс, - откликнулся на приглашение мой друг, - Я бродил по залам и снова попал в тот, где этот копиист издевался над «Девушкой с креветками». Желая запомнить фамилию этого горе копииста, я достал блокнот и карандаш и хотел уже написать Форбс, как карандаш выскользнул из моих рук и закатился за мольберт. Мне пришлось встать на колени, чтобы достать карандаш, и я увидел её. Форбс был так увлечён своим делом, что даже не заметил меня, а я пошёл к Томасу Хогарту и сообщил ему о находке.

Томас подбежал к Форбсу, выдернул из-под его рук эту жуткую мазню и перевернул. С обратной стороны на подрамник «Великого архитектора» был натянут холст с бездарной копией картины «Девушка с креветками». Я думал, Томас убьёт студента, так он на него кричал, топал ногами и размахивал руками, а тот хлопал глазами и не мог понять, за что его ругают.
- У меня не было денег платить столяру за подрамник, - оправдывался студент, - я вынул из рамы подходящую по размеру картину и натянул свой холст с обратной стороны. По окончании работы, я бы снял свой холст и повесил картину на место. Я не сделал ничего плохого, мистер Хогарт, за что вы меня ругаете?
Я не стал присутствовать при дальнейшем объяснении и пошёл пешком домой, продираясь сквозь вату тумана.
Я с интересом посмотрел на своего друга и сказал:
- Вы, Ватсон, живая иллюстрация выражения «Воспитай ученика, чтобы было, у кого учиться». Я горжусь вами, друг мой! Давайте обедать, вы сегодня заработали двойную порцию.

                СЮЖЕТ ДЛЯ БЕСКОНЕЧНОГО РОМАНА

Я вообще не люблю зиму, а лондонский февраль не люблю особенно. Не люблю его небольшую  плюсовую температуру с дождём, снегом и вечной промозглой сыростью и эти февральские ветры, продувающие насквозь самое плотное пальто. В феврале я предпочитаю сидеть дома у жаркого камина с книгой и стаканчиком горячего грога в руках и читать или наслаждаться игрой своего выдающегося разума.
В тот вечер моё сладостное одиночество скрашивал вернувшийся с работы и продрогший до костей Ватсон. Он сидел в глубокой задумчивости, завернувшись в плед у полыхающего камина, потягивал виски, что-то бормотал себе под нос и вдруг спросил:
- Скажите, Холмс, если бы вам пришла в голову мысль написать детективный роман, какую из своих историй вы взяли бы за основу?
- Господь с вами, Ватсон, конечно ни одну. Зачем перелистывать страницы прошлого, когда можно написать будущее? Я бы выдумал свой, ни на кого не похожий сюжет, который бы увлекал не только читателя, но и меня самого, чтобы я сам не знал, что случится на следующей странице моего романа и вместе с читателем удивлялся неуёмной фантазии автора.

- Очень интересно. И какой сюжет вы могли бы предложить читателю?
- Любой, мой друг, самый банальный, но потом я бы раскрутил его так, чтобы читатель совсем забыл, с каких обыденностей всё начиналось.
- Например, Холмс, хоть один пример, - попросил доктор.
- Милый друг, вы хотите, чтобы я подсказал вам сюжет романа. Мне это ничего не стоит, но должен вас предупредить, что невозможно сочетать врачебную практику с писательством. У русских есть такой писатель, который начинал как врач, но став писателем, забросил свою профессию. Готовы ли вы повторить его судьбу? Готовы? Жалко, но это ваш выбор. Итак, самый банальный сюжет.
Он сын графа Н., она дочь графа К. Владения графов, естественно, соприкасаются. Здесь должен последовать рассказ о графских владениях и положении в обществе страниц на тридцать. Графы давно друг с другом приятели, и их дети тоже, естественно, знакомы с самого детства. (Здесь следует пятидесятистраничный рассказ о родительских застольях, детских шалостях и зачатках юношеского чувства).

Чувства детишек разгораются. (Сцены невинных свиданий у графского пруда отдаются на откуп автору, но не менее, чем страниц на семьдесят). Обручение и свадьба займут не менее сотни страниц. Только описание нарядов всех родственников, гостей цивильных и гостей военных, судейских и чиновных, должно заполнить собой страниц шестьдесят, иначе автор совершенно бездарен.
На свадьбу родители дарят новобрачным царские подарки: жениху – роскошный дворец, расположенный в столь же роскошном саду. Описание интерьеров, элементов декора, сортов деревьев и цветов в саду займут страниц восемьдесят. Невесте дарятся плодородные угодья, примыкающие к парку. (Виды на урожай, перечисление акров земли и всего прочего страниц на семьдесят, памятуя, что муж, всё-таки, более значимая фигура).

Счастливая жизнь молодых займёт  более ста пятидесяти страниц, если автор рискнёт описывать первую брачную ночь, и не более тридцати, если он просто упомянет, что она состоялась. Эта тысяча страниц составит первый том романа.
Второй том начнётся с того, что жене приспичит отъехать к родственникам, зачем – пусть фантазирует автор, а муж тем временем решит посвятить себя охоте. Описание родни, взаимоотношений в семье, охотничьих костюмов, ружей, лошадей и собак должно уместиться в триста страниц. Дальше начинается криминальная часть романа.
Прислуга отпущена на время отсутствия хозяев, жена возвращается немного раньше мужа, входит в дом и «Ужас наполняет глаза хрупкой женщины, животный страх сжимает её сердце, слабый крик вырывается из груди и глубокий обморок бросает её на пол». Примерно так страниц на двадцать. Почти сразу возвращается муж. Он видит то, что видела его жена, её саму, лежащую на полу, берёт её на руки и несёт в постель. Читатель жаждет узнать, что же  бросило на пол хрупкую женщину, но автор рассказывает о мучениях соскучившегося мужчины, терзаниях его плоти и непреодолимом искушении, которое побеждает. Описание постельной сцены на сотню страниц снова отдаётся на откуп автору романа.

Укротив плоть, муж выходит из спальни в гостиную и видит …  Следует описание перевёрнутой мебели, разбитых ваз и луж крови, разлитых по всему дубовому паркету. Ужас охватывает мужа, и он снова бежит в спальню, чтобы укрыться в объятиях любимой супруги.
Прибывшая полиция под водительством инспектора Кейстреда, естественно, бессильна. До самого конца второй том посвящён описанию безуспешных потуг Кейстреда хоть что-то понять в произошедшем. Убедившись в бездарности полиции, муж решает обратиться к частному детективу, некоему джентльмену с инициалами Ш.Х. Так должен закончиться второй том вашего романа, доктор.
  Весь третий том, который будет чисто детективным, я отдаю во власть вашего пера, Ватсон. Отпустите на волю коней своей фантазии, пусть они несутся вскачь по страницам романа. Любую глупость, выползшую из-под вашего пера, в конце романа непременно объяснит гениальный сыщик Ш.Х..   Творите, мой друг, перо вам в руки.

Несколько минут Ватсон сидел неподвижно, пытаясь осмыслить услышанное, потом встал, взял со стола бутылку и стакан, подтянул плед и ушёл в свою комнату.
Я остался в блаженной тишине. За окном бесшумно сеял мелкий дождь, в камине тихо пело  пламя, ему подпевали скрип пера и звяканье стакана из комнаты Ватсона.
- Всё человеческое существование на земле складывается из смертей одних и рождения других. Неужели сейчас я присутствую при смерти врача и рождении писателя, - думал я, наливая виски, - Если так, то прощайте, доктор Ватсон, и да здравствует Ватсон писатель!
   
                ПОХИЩЕНИЕ

На осенний Лондон опускались сумерки. Я только что закончил распутывать очень сложное и необычное дело и теперь отдыхал у камина с трубкой и стаканом виски. Мягкое кресло, полумрак комнаты, освещаемой пламенем камина, и песня ветра в каминной трубе погружали мой неуёмный мозг в тупую и сладкую дрёму. Внезапно резкий звонок у входной двери вырвал меня из того состояния, которое индусы называют нирваной.
- Очень нервный посетитель, - подумал я.
 
Топот тяжёлых сапог по лестнице заставил меня подумать, что мой нежданный посетитель докер или цирковой борец. Без стука распахнулась дверь и в комнату ввалилась странная фигура в охотничьем костюме и огромных болотных сапогах. В полумраке я не мог рассмотреть лица моего посетителя и довольно недружелюбно поинтересовался:
-Какого чёрта вы без приглашения врываетесь в мой дом, не знаю, как вас там?
Фигура не обратила внимания на мои слова, плюхнулась в кресло, схватила мой стакан и жадно выпила весь мой виски. Я потянулся к хлысту, висевшему на стене, чтобы как следует проучить наглеца, но тут фигура мрачно произнесла:
- Не суетись, Шерлок, это я – Ватсон.
 
- Друг мой,- изумлённо воскликнул я, - что привело тебя ко мне в такую погоду и в таком костюме? Впрочем, не говори – я применю свою дедукцию и сам отвечу на свой вопрос. Ты поссорился со своей очаровательной женой и решил убежать от ссоры на охоту. По дороге на вокзал ты вспомнил о своём друге Холмсе и решил соблазнить его поехать с собой. Я не стану говорить, что твои попытки будут совершенно бесполезны, так как я не собираюсь ползать по болотам ради одного вальдшнепа. Моя кухарка принесёт их с рынка десяток. А вот о том, что ты в кэбе оставил своё ружьё и патронташ, я обязательно тебе скажу и посоветую стремглав бежать вниз, забрать упомянутые предметы и принести их сюда. Если их похитят и кого-нибудь подстрелят, то тебе, доктор, не поздоровится.

Ватсон отнёсся к моим словам совершенно равнодушно и с издевательской ухмылкой произнёс:
- Наконец-то я вижу, как дедуктивный метод великого сыщика Холмса терпит полное фиаско. На охоту я ходил вчера, ружьё и патронташ лежат у меня дома, а уговорить тебя ползать со мной по болотам не могло прийти мне в голову даже в горячечном бреду. Я пришёл к тебе за помощью, ибо со мной произошло очень странное и загадочное происшествие. Обращаться в полицию я не стал, так как не хочу огласки, которая может повредить моей врачебной практике, а она и так не слишком обширна.

Честно сказать, я был очень раздосадован тем, что мой хвалёный дедуктивный метод подвёл меня, но ещё больше расстраивало то, что фиаско произошло при свидетеле, да ещё таком, как Ватсон. Однако я собрал волю в кулак и как можно ласковее попросил Ватсона рассказать мне всё с самого начала, не пропуская малейших деталей.
- Желательно, мой друг, если вы припомните всё, что происходило с вами за неделю до происшествия.

- За неделю, Холмс, вспоминать нечего: поездки к пациентам, приём на дому, завтраки, обеды и ужины, чтение и сон. День за днём одно и то же. Позавчера у меня случился выходной, и мы с Мэри решили провести этот день вдвоём. Сходили в парк, зашли в цирк, потом просто походили по улицам. На улочке со смешным названием Чипка мы увидели меховой магазин, а рядом паб. Мэри зашла в магазин, а я заглянул в паб выпить кружечку пива. Потом я зашёл в магазин, где застал Мэри за разглядыванием очень симпатичной шубки. Я сказал, что шубка очень симпатичная, но пока есть траты более необходимые, например, покупка новых инструментов, подписка на медицинские журналы и наём помощницы для приёма пациентов на дому, выложить пятьсот фунтов на шубу будет сущим расточительством. Моя милая жёнушка с пониманием отнеслась к моим словам, и мы поехали домой обедать.
 
По дороге мне пришла в голову мысль, что можно было бы развеяться на охоте, и жена горячо поддержала эту идею. Она отпустила на два дня прислугу и кухарку и сказала, что тоже съездит развеяться. Ты ведь знаешь, Холмс, что наш с Мэри брак основан на полном доверии и у нас не принято спрашивать куда пошёл и зачем. Утром я переоделся в охотничий костюм, влез в эти ужасные сапоги и взял ружьё и патроны. Мэри тем временем тоже собрала немного вещей, мы вызвали кэб и поехали сначала на мой вокзал, а потом Мэри поехала на свой. Когда я выходил, мне послышалось, что Мэри произнесла «Ливерпуль». Я поехал в сторону Бирмингема, но оказалось, что там идёт мелкий противный дождь и моя охота не принесла мне никакой радости. Промокнув до нитки, я переночевал в домике егеря, утром побродил ещё часа четыре, никого не подстрелил и поехал домой.

Ватсон налил себе ещё виски, выпил, не разбавляя содовой, и продолжил свой утомительный рассказ.
- Всю дорогу, Холмс, я мечтал добраться до дома, помыться, переодеться и насладиться романом Теккерея. А теперь я подошёл к тому главному, что привело меня к тебе. Я вошёл в свой дом и обнаружил, что все мои вещи, за исключением нижнего белья, исчезли! Исчезли пиджаки, брюки и жилеты, исчезла вся обувь и шляпы. Ты не поверишь, но даже медицинские халаты и пижамы  были украдены.
Он снова выпил виски, забыв разбавить содовой.

- Я бросился в комнату Мэри и, о счастье, все её вещи были на месте. Вот с чем я пришёл к тебе, дорогой мой детектив, впрочем, не думаю, что ты сможешь мне помочь.
Он обхватил голову руками и завыл тонко и протяжно.
- Успокойся, Ватсон, - важно сказал я, - твоё дело будет раскрыто мной в ближайшее время. Сейчас мне нужно уйти, но когда вернусь, вместе со мной вернутся и все твои вещи. Кстати, дай мне ключи от своей квартиры – осмотрю место преступления. Ты посиди, отдохни и успокойся, я попрошу миссис Хадсон накормить тебя, и больше не пей, пожалуйста. Ты мне будешь нужен вечером для засады.

Уже стало темнеть, когда я вернулся домой. Ватсон кинулся ко мне, громыхая болотными сапогами.
- Что, Холмс, как мои дела, тебе удалось …?
- Всё в порядке, - ответил я, - сейчас поедем к тебе и устроим засаду на похитителя.
- Ты думаешь, что он вернётся за вещами Мэри?
- Не сомневаюсь. Поехали, кэб ждёт нас у дверей.

Мы сидели в тёмной квартире в ожидании прихода похитителей вещей. В моих руках был притушенный фонарь, Ватсон держал наготове заряженное мелкой дробью ружьё. Медленно тянулись минуты. Часы на колокольне отбили первые пятнадцать минут, вторые …
- Он не придёт, - в отчаянии прошептал Ватсон, и в этот момент входная дверь отворилась.
Две фигуры показались в тёмной прихожей.
- Стоять! Не шевелиться! Стрелять буду! – истерично закричал Ватсон, а я засветил фонарь.
 
В прихожей стояли мисс Мэри Ватсон и человек в одежде кучера кэба с большим мешком в руках.
- Благодарю вас за помощь, - ласково сказала мисс Ватсон и протянула кучеру деньги.
- Мэри, ты! – вскричал изумлённый Ватсон, - зачем ты это сделала?
- Я просто показала тебе, каково ходить всё время в одном и том же, - улыбнулась Мэри и ушла в свою комнату.
- Холмс, объясни мне, что здесь произошло. Как ты узнал, что вещи похитила Мэри и что она вечером принесёт их назад?
- Элементарно, Ватсон. Я всё понял ещё в середине твоего тоскливого рассказа. Ты был наказан за невнимание к пустяшной просьбе любимой жены. Меня смутило только упоминание Ливерпульского вокзала – я не мог понять, зачем твоей жене было уезжать из города. Потом я сообразил, что кэб отвёз её в гостиницу на Ливерпуль-стрит. Я заехал в меховой магазин на улице Чипка, купил ту самую шубку, которая действительно очень красивая, и отправил твоей жене телеграмму: «Возвращайся, шубка уже в твоём шкафу». Осталось только дождаться её возвращения. Ты ведь знаешь, Ватсон, как я люблю театральные эффекты.

- Спасибо, Холмс, - расстроенно сказал мой друг, - но у меня сегодня правда нет свободных денег, чтобы расплатиться с тобой.
- Ничего не надо, мой дорогой доктор, я на днях предотвратил ограбление крупнейшего лондонского банка и получил гонорар в пятнадцать тысяч фунтов стерлингов и кольцо с большим бриллиантом. Имею я право сделать скромный подарок своему единственному другу?
Дверь распахнулась и в комнату вбежала Мэри в шубке. Глаза её сияли и не в силах сдержать эмоции, она кинулась на шею своему мужу и страстно поцеловала, забыв про все приличия.
Я деликатно отвернулся.

                ЭПИЛОГ

После случая с шубкой Ватсон  почти перестал заходить ко мне на улицу Бейкер-стрит, 221-б. С каждым визитом он всё реже улыбался, и лицо его становилось всё более хмурым и ожесточённым. Однажды, будучи сильно подшофе, он спросил меня, почему я не женюсь и всё ли у меня в порядке с этим делом. Я, пребывая в ещё более весёлом состоянии, честно ответил своему другу и доктору:
- Мне было около пятнадцати лет, когда меня затащила в свою постель наша горничная Сюзанна. Не могу сказать, что я был сильно против или мне это не понравилось, но очень быстро наступила расплата за удовольствие.

- Что-то венерическое? – поинтересовался доктор.
- Нет-нет, - грустно улыбнулся я, - гораздо хуже. Она стала меня шантажировать, то обещанием всё рассказать моему отцу, то тем, что беременна и ей нужны деньги на подпольный аборт. Деньги, деньги и ещё раз деньги. Я стал подворовывать деньги у отца, и не знаю, до чего бы меня довело это постыдное занятие, если бы Сюзанна не стала одной из жертв перевернувшейся на Темзе посудины. С тех пор я не доверяю женщинам и опасаюсь их коварства. Другое дело барышни из весёлых домов: они знают своё дело и ни на что не претендуют.
- Как же вы правы, Холмс! – воскликнул Ватсон, и в этом крике души было столько отчаяния, что мне стало страшно за судьбу мисс Ватсон.

В тот вечер Ватсон пришёл сам не свой и с порога заявил, что пришёл проститься.
- Я так больше не могу, Холмс! – чуть не рыдал мой друг, заламывая руки, - Мэри просто невыносима. Та Мэри, которая казалась мне самим совершенством, стала жадной расчётливой скандалисткой. К шубке, подаренной вами, Холмс, ей понадобилась шляпка, к шляпке сумочка, к ней перчатки. Потом пришла очередь платья, которое должно в тон выглядывать из-под этой треклятой шубки. Она стала совершенно несдержанной на язык, обвиняя меня в недостаточном доходе и ничтожной заботе о своей жене. Несколько дней назад она договорилась до того, что обвинила меня в сознательной медлительности, когда Джонатан Смолл выбрасывал в Темзу её, Мэри, сокровища. Это была та былинка, которая сломала верблюжий хребет. Я продал свою клинику и практику, положил все деньги на счёт этого мерзкого существа и снова поступил в армию Её Величества. Через несколько дней я отбываю в Индию.

На прощание мы распили ещё одну бутылку скотча, обнялись, и доктор Ватсон вывалился за дверь комнаты, в которой мы провели наши счастливейшие годы.
Прощай, мой друг! Прощай мой собутыльник, хроникёр и биограф! Не знаю, кому теперь я смогу доверить описание своих подвигов. Лестрейд посоветовал мне обратить внимание на совершенно неизвестного ни мне, ни читающей публике писателя по фамилии Дойл, но я не знаю, можно ли доверять литературному вкусу полицейского инспектора. Впрочем, попробую, чем чёрт не шутит.