В тот злополучный день, Сашенька, не зная ни о смерти матери, ни, тем более, о смерти Вадима, с отрешённым, ничего не выражавшим лицом, когда человеку всё всё равно, взглянула на соседку, которая после завтрака просто крепко уснула, надела свои вещи и вышла из отделения. Её никто не остановил, да и кому было до неё дело, врач на обходе, медсёстры заняты больными. Сашенька была практически здорова, она слышала, как доктор сказала, что собирается её выписать, хотя её психика не в лучшем состоянии. Скорее всего, Сашеньку это не волновало, ей казалось, что в палате она задыхается и потолок давит на неё.
Выйдя за территорию больницы, она просто пошла по тротуару вдоль забора. Особой цели, куда-то пойти, у Сашеньки не было, у неё было чувство, что на всём белом свете она осталась одна. Так для неё и было, никуда не глядя, не оглядываясь, Сашенька даже не видела вокруг себя людей.
Потом, когда она подошла к остановке, тут и подъехал автобус. Какой? Сашенька и на номер не посмотрела, просто вошла в автобус и села на пустующее место, ей было всё равно, куда едет автобус и кто находится вокруг неё. Так, Сашенька доехала до конечной остановки, как оказалось, до вокзала, где проезжали электрички. Она и из автобуса вышла только потому, что к ней подошёл водитель и сказал, что дальше автобус не едет, он поедет на обед. Хотя время было вовсе не обеденное, но оно и понятно, шофера выходят в рейс в пять часов утра и к одиннадцати часам им хочется поесть и несколько минут отдохнуть.
Выйдя из автобуса, Сашенька спонтанно пошла к платформе, впрочем и пассажиры шли туда, видимо, ехали за город или жили за железной дорогой. Благо дело, в кармане Сашеньки оказались деньги, немного, но на дорогу ей хватало и купив билет, как это делали многие, она зашла в вагон электрички. Никому до неё не было дела, может время было такое, только каждый был занят своими делами и проблемами, ведь и Сашенька ни на кого даже не смотрела.
Как раз в тот день, в это же время, в больницу пришёл Саша, но не найдя её, вышел к воротам, где столкнулся с Сергеем Викторовичем. Но Сашенька не знала об этом, не знала, как волнуются за неё и Саша, и её отец. Не знала и того, что будут похороны Вадима, а значит она, едва выйдя замуж, стала вдовой. Будут и похороны матери, ласки и внимания которой Сашенька так и не испытала, правда по-своему, она всё же очень любила свою мать. Но сейчас, сейчас Сашенька забыла обо всём и обо всех, для неё никто не существовал. Отец и мать её предали, бросив в объятия нелюбимого человека, не поняли её, не услышали, когда она молила отца, говорила, что любит Сашу. А теперь...
у неё было такое состояние, словно она возрождалась вновь, словно в её жизни никого и не было. На электричке она доехала до конечной остановки, вышла, когда из вагона вышли все пассажиры. Куда идти дальше, она не знала, но это для неё не имело никакого значения и она пошла... вдоль платформы и вышла к реке. Вокруг было очень красиво, конец марта, издалека было слышно щебетанье птиц и вокруг стояла тишина, которая успокаивала. Сашенькой овладело умиротворение, давно ей не было так спокойно и такой прелести тишины она никогда не чувствовала. Сев на берегу реки, она смотрела на воду, которая не спеша бежала вниз по течению. Сашеньке жутко хотелось есть, а ещё больше пить... но она старалась не думать об этом. Вдруг она услышала за спиной шаги. Она не испугалась, даже не повернулась, когда раздался голос.
- А ты что же тут сидишь одна? Или заблудилась? - так ласково спросил женский голос.
Сашенька всё же обернулась и женщина, застыв, внимательно посмотрела на неё.
- Бедная твоя душа, истерзанная и заблудшая, глаза твои, словно неба синь, но в них печаль... - присев рядом с Сашенькой, сказала женщина.
Она была в чёрном платье до пят, широкое платье скрывало её фигуру и возраст, а белый платок, завязанный вплотную, закрывая лоб, скрывал её волосы и шею. Но лицо было добрым и приветливым, Сашенька словно доверилась ей и положив голову на плечо женщины, молча заплакала. Женщина будто затронула струны её души, узрев глубину мыслей девушки.
- А вот плакать не нужно, как зовут то тебя, дитя? - спросила женщина, обняв Сашеньку за плечи.
- Это неважно, нет у меня прошлого, нет и настоящего, будущее вообще в тумане, а значит и имени нет, я очень устала и хочу пить, - ответила Сашенька.
Женщина взяла то ли мешок, то ли сумку из плотного материала, который она бросила на землю, когда присела рядом с Сашенькой и развязав узел, вытащила хлеб и бутыль с водой.
- Вода ключевая, целебная, пей, дочка, она душу твою исцелит и хлеба поешь, - сказала женщина, протягивая Сашеньке воду и кусок хлеба, который сама пекла дома.
Было странным, они не спрашивали друг у друга ни о чём и имени друг друга тоже не знали. Сашенька с жадностью попила воды и устало поела хлеб, который показался ей очень вкусным.
- А теперь пошли со мной, негоже одной тут сидеть, нынче в округе неспокойно, пойдём со мной, - сказала женщина, поднимаясь с земли и взяв свой мешок.
Сашенька не стала спрашивать, куда она её зовёт, да и зачем, просто молча встала и пошла за ней. Они пошли вдоль реки и прошли через мост, затем зашли в лес, где вглубь шла тропинка. Шли они часа два, а то и больше, Сашенька очень устала, но не сетовала, а молча шла рядом с незнакомой женщиной. Наконец Сашенька увидела поляну, вокруг показались срубы, почти все одинаковой величины, два сруба стояли отдельно и были намного длиннее прочих, а один, меньше остальных, без окон, похожий на баню, ещё дальше, за срубами, самодельные туалеты, срубленные и поставленные там для нужды.
- Вот мы и пришли, дочка, здесь тебя никто не обидит и душа твоя успокоится. А боль свою отпусти, Господь прощал и нам прощать велел, пойдём, я тебя с матушкой Пелагеей познакомлю. Это она тут всё построила, собрала заблудших, все мы тут сёстры и братья, - сказала женщина, бросив мешок на срубленный длинный стол, вокруг которого на брёвнах были установлены скамьи.
За столом сидел старик с белой бородой, в белой рубахе, подвязанной на талии бичёвкой и в чёрных, широких штанах. Старик, собрав вокруг себя ребятишек, учил их письму, терпеливо показывая, как пишется следующая буква. Под навесом две женщины готовили пищу, все были одеты в одинаковые одежды, даже дети, в белые рубахи и тёмные штаны. Под навесом стояли очаги с котлами и в титане кипела вода. Вокруг были люди, каждый был чем-то занят, несколько мужчин, орудуя топорами, строили ещё один сруб.
Женщина вместе с Сашенькой зашла в дом, который отличался тем, что был длиннее прочих и с большими окнами. Женщина вошла первой, следом зашла и Сашенька. В углу большого помещения висела икона, обрамлённая позолоченной рамой и вышитым рушником, под иконой горела свеча, было видно, что икона очень старая. Возле неё, на коленях стояла женщина, в чёрном широком платье, с белоснежным платком на голове. Она, приподняв голову, глядя на лик Христа, молилась, ничего не видя и не слыша вокруг. Женщина, что стояла в дверях рядом с Сашенькой, перекрестилась и присела на скамью, велев и Сашеньке присесть и ждать. Наконец женщина, что молилась, поднялась и обернувшись, взглянула на Сашеньку.
- Пришла, значит, сестра Серафима? Что в миру видела? Что слышала? Кого опять привела? - спросила матушка Пелагея, медленно подходя к Сашеньке и протянув руку женщине.
Сестра Серафима тут же встала и поцеловала протянутую руку матушки Пелагеи, Сашенька тоже встала и поздоровалась.
- В миру неспокойно, матушка, убивцы, душегубы никому покоя не дают, управы на них нет. А эту девочку на берегу реки нашла, пожалела, сердешную, вот... к нам привела, в обители божьей ей поспокойнее будет. Видать намыкалась, заблудшая душа, настрадалась, ты уж не гони её, прими в обитель, - взмолилась сестра Серафима.
Матушка Пелагея внимательно оглядела Сашеньку, потом, присев за стол, велела сесть и ей, и сестре Серафиме, что они и сделали.
- Как зовут тебя? - спросила матушка Пелагея.
Сашенька смотрела на лицо женщины и понять не могла, сердится она или с добром улыбается. Было видно, матушка Пелагея была ещё не старой, высокая, статная, лет пятидесяти, не больше, гладкое, моложавое, но строгое лицо, проницательные, красивые глаза, брови дугой, для староверов непривычное лицо. Что-то пугало Сашеньку в этой женщине, но что, она понять не могла.
- Сашенька... Александра меня зовут, - ответила Сашенька, не отводя глаз от внимательного взгляда матушки Пелагеи.
- Александрой, значит, кличут? Что ж, всяк, кто к нам приходит, покой находит. Сестра Серафима, дай ей одежду и кров, срамную одежду сожгите, чтобы не смущать никого, да... пусть сначала баню примет, потом покорми её, сегодня пусть отдыхает. Завтра с утра покажи её обязанности, у нас ведь без дела никто не сидит. Наши сёстры вышивают рушники и наволочки, ткут коврики, ты научи её делу, идите! - сказала матушка Пелагея, вставая со скамьи.
- Пойдём, Александра, будешь жить в избе с сёстрами, они многому тебя научат. Главное, молиться учись, с Богом говорить, святое дело, поняла? - спросила сестра Серафима.
- Поняла. А кто она, матушка Пелагея? Почему вы все тут живёте, в город не переедете? - наконец осознавая, куда она приблудилась, спросила Сашенька.
- А ты меньше спрашивай, больше слушай, поняла? Нам и тут хорошо, суеты городской нам ненадобно. Матушка Пелагея всем нам кров дала, под крылом материнским согрела, сама ведаешь, что творится в городе. Да если бы не матушка Пелагея, многих тут и в живых бы не было. Вот тут и будешь жить, с сёстрами, они тебя всему и научат, а мне идти надо, дел много, - сказала сестра Серафима и быстро ушла, оставив Сашеньку в домике, где всё было срублено из дерева.
Три кровати, были аккуратно заправлены и постель была чистой. Сруб был из двух небольших комнат, внутри спальня, с тремя кроватями и комната, где верно отдыхали или работали, с русской печью в углу. Сашенька стояла в замешательстве, не понимая, что вообще происходит. Ей казалось, что это сон и она скоро проснется и всё это исчезнет. В комнату вошла девушка, но была она в белом платье и белом платке, она держала в руках такое же белое платье и платок для Сашеньки.
- Значит ты новенькая? Мне велено тебя в баню отвесть, чтобы ты искупалась и надела это, я помогу тебе, меня Настя зовут, я тут живу, вместе жить будем, - улыбнувшись, сказала Настя.
Это была улыбчивая, с открытым, нежным лицом девушка, небольшого роста, полноватая, розовощёкая, но очень подвижная.
- Я ничего не понимаю. Кто вы все? Почему живёте в лесу? - спросила Сашенька.
- Идём в баню, там поговорим, - прошептала Настя, сунув в руки опешившей от произошедшего Сашеньки платье, платок и даже нижнее бельё.
Сашенька посмотрела на платье и бельё, всё было сшито вручную из ситца, такого белья Сашенька никогда не видела. Настя вышла из дома, Сашенька поспешила за ней и дойдя до сруба, меньше остальных, девушки, открыв дверь предбанника, быстро вошли и Настя закрыла дверь на задвижку. Девушка тут же разделась до нага и посмотрела на Сашеньку.
- Ну что же ты? Раздевайся и пошли в баню, - вновь улыбнувшись, сказала Настя.
Сашеньку поразило то, что Настя стояла без всякого стеснения, а ведь видела её впервые. Просто Сашенька никогда не была в бане, её ванная комната была больше этого предбанника. Всё же она стала раздеваться, сняв сначала джинсы, затем кофту, оставшись в нижнем белье. Глядя на неё, Настя покачала головой.
- Жаль сжигать такую красоту, ммм... какое нежное, а трусики кружевные, как жалко! Но матушка Пелагея велела всё сжечь, чтобы не смущать глаза братьев и сестёр. Снимай, я сложу на лавке, потом вынесу и под очагом сожгу, - сказала Настя, в ожидании стоя перед Сашенькой.
Что ж, Сашенька смирилась и сняла с себя бюстгальтер и трусики, встав перед Настей, у которой округлились глаза.
- Господи! Какая красота писанная! Ты на ангела похожа, на речную нимфу из сказок! Никогда не видела такой красоты! У тебя кожа такая гадкая, словно мрамор, тебе тут не место, среди нас, смертных, - высказалась Настя, но осеклась, понимая, что сказала лишнее.
- Я тебя не понимаю. Мне некуда идти, - ответила Сашенька и правда ничего не понимая.
- Думаешь я не знаю, сколько стоит твоя одежда? Одни трусики и лифчик наверное стоят тыщу! Да? - наивно глядя на Сашеньку, спросила Настя.
- Наверное, я не знаю. Просто заказывала вещи, папа отправлял деньги... да разве это так важно? Так и будем тут стоять обнажённые? - спросила Сашенька, которой было стыдно так стоять перед незнакомой девушкой, хотя та и не испытывала стыда.
- Да, пошли, - ответила Настя, открыв дверь бани, откуда пошёл пар.
- Тебе сколько лет? - спросила Сашенька, присаживаясь на деревянную лавку.
- Шестнадцать, а тебе? - спросила Настя, взяв растительную мочалку и намыливая её хозяйственным мылом.
- А твои родители? Они тоже тут? - спросила Сашенька, с недоумением глядя, как Настя старательно моется грубой мочалкой.
- Нет у меня родителей, мы с братом из деревни пришли, матушка Пелагея нас приняла. Но брат ушёл, не захотел здесь жить, ночью ушёл, а матушка Пелагея никого силком не держит, но дорогу обратно не найти, может брата моего и в живых уж нет, - спокойно говорила Настя, словно речь шла не о родном брате.
- Как это нет обратной дороги? Мы же с Серафимой пришли по тропинке? - удивилась Сашенька, а внутри у неё, от слов Насти, засосало под ложечкой.
- А ты попробуй, уйди. И не называй её Серафимой, сестра Серафима, поняла? Ложись, я тебя сначала мочалкой, потом и веничком, - сказала Настя, выбирая в кадке веник, которых было несколько из веток разных деревьев.
- Как это веничком? Не надо, я сама! А шампуни нет? - испуганно спросила Сашенька.
- Это поначалу с непривычки, а привыкнешь, по-другому и мыться не захочешь, ложись, тебе понравится, - сказала Настя.
- Нет, прошу тебя, я не смогу. Мне нужен шампунь для волос, таким мылом тело не моют, - с мольбой, едва не заплакав, сказала Сашенька.
- Нет у нас шампуни, мирским не пользуемся, мыло дед Матфей сам варит, мочалы растут, сами выращиваем, огород свой, скотина своя, птица своя, всё своё, - ответила Настя, набирая в ушат воду и обливая Сашеньку с головой.
От неожиданности, она вскрикнула, потом легла на деревянную лавку, больше напоминающую широкий стол. Ей стало всё равно, чем она будет мыться и что одной мочалкой с Настей.
- А почему сестра Серафима ходит в город? Ей можно? - спросила Сашенька, вытянув руки над головой.
Настя стала мыть её мочалкой, усталое тело Сашеньки почувствовало негу.
- Сестра Серафима особая, она правая рука матушки Пелагеи, ей многое позволено, она многих к нам привела. Эти люди староверы, здесь свои порядки, обряды и законы, понимаешь? А это что? Синяки? Откуда? - спросила Настя, остановившись.
- Упала. А что значит староверы? - спросила Сашенька, наслаждаясь от купания, а Настя ещё сильнее её мочалила, потом попросила лечь на спину, что Сашенька с удовольствием и сделала.
- Староверы - это люди, живущие по своим законам, они никому не подчиняются, поклоняются Господу, нашему Отцу, Сыну и Святому Духу, - ответила Настя, обливая Сашеньку водой.
Сашенька не осознавала, куда она попала и что её ждёт. Но почему-то подумала, что хуже чем было, уже не будет и смирилась.