Был случай, который, конечно, не в полной мере характеризовал Борисова, но подталкивал к объяснению, что он за человек, это помимо той избушки, куда они шли: Юбкин, чтоб доказать, что тот не бесполезный, а Разуваев - из любопытства. Юбкин хотел бы скрыть его, потому что выглядел в нем бледно – нехорошо поступил, по-предательски, но не то, чтобы проговорился, потому что, если б не выдержал и рассказал о нем, то тут его не удержать: все выложил бы, в красках, не упустив ни одной детали, до миллиметра - а как бы только намекнул, что-де было дело, но из него ничего не получилось, как бы в извинение за летние неудачи с торговлей пивом.
Тогда, не сейчас, сейчас они подошли к балке и решали, с какой стороны ее лучше обойти, Разуваев не придал значения этой истории, она была, как из далекой, неизвестной ему жизни.
У них за спиной остался кирпичный забор, окрашенный известью. Его сменила высокая стена производственного корпуса хлебозавода, которая выходила на улицу. Они стояли там, где эта и другая стена углом упирались в балку. Она здесь всегда была. Только зимой, когда ее заносило снегом, она как бы пропадала. Сейчас снег растаял – она разрослась на всю улицу. Из грязной воды острыми неровными краями вроде островков торчали банки из-под краски, старые ведра, если приглядеться, то там были битые бутылки, и, конечно, гнилые доски, чтоб по ним ходить, и можно было бы пройти, но все нарушено, перевернуто, искарежено, вдавлено в новые колеи колесами грузовика.
-Тут не пройти, - нервно заметил Разуваев, мол, нет ни одного сухого места: ни у дома с палисадником, ни мимо стены напротив, где снежная каша.
-Да, хотя вот его третий дом, - сказал Юбкин, не без сожаления, махнув рукой влево.
В том направлении, куда указал Юбкин, был дом, который даже при первом рассмотрении выделялся среди других своими размерами – он был выше.
Итак, почему же эта история, если б Разуваев не нервничал, ища, в первую очередь, причину неудач в себе, а был более внимательным, ему показалась бы предательством. Потому что потратить столько времени на «проект» Юбкина, быть преданным ему и вдруг узнать, что тот о своем думал, что у него был как бы другой вариант: не получится с Разуваевым, получится с Борисовым. И пускай бы с Борисовым, если б тот не был таким жалким, грязным (в прямом смысле этого слова), поросячьим. Он вновь восстановил в памяти его портрет и скривился, когда дело дошло до его руки с бесцветными жесткими, как щетина, волосами.
Мысль о выращивании шампиньонов у Борисова и Юбкина возникла почти одновременно. Был подвал на сахарном заводе, об аренде которого они уже договорились, осталось подписать договор, но вышла заминка, своего рода помеха, которую нельзя было обойти. Тут нужен был Разуваев. "Он может помочь", - подсказал Юбкину Борисов. Юбкин намекнул тому, что вот, мол, есть дело, это кроме пива, и все в нем хорошо, можно получать большие деньги, но тот слушал его вполуха, думая о своем: он устал от всех этих поездок от Золотоноши до крохотной станции, название которой уже не помнил, тогда еще была надежда, ей не давал умереть Марек, а тут новое. «Нет, отстань», - сказал он. Таким образом, у Юбкина и Борисова дело дальше разговоров не пошло.
И все же не надо преувеличивать роль Разуваева в этом деле: ничего из их затеи не вышло из-за Верки, которая нашла способ решить проблему кардинально. Она пошла к директору завода и сказала ему, чтоб он ними (Борисовым и Юбкиным) не связывался.
Но Борисов, встречая приятелей, представил дело так, что пошло, что вот-вот будет первый урожай, и уже брал авансы. Когда при случае те, смущаясь, спрашивали его: « Когда? Пора бы уже. Столько времени прошло », - он клал им на грудь, там, где сердце, руку и, заглядывая в глаза, говорил: «Скоро, брат. Скоро. Потерпи немного». Не все ему верили, но что им оставалось делать, но и они терпели.
Однажды, когда у них терпение лопнуло, они решили его подстеречь.
Был обычный день летний день, когда Юбкин с Борисовым, видно, не отдавая отчета в том, что они делают, куда идут, потому что их цель была не та, не там, куда, заговорившись, вернее, говорил один Юбкин, они пошли: они перебежали дорогу и мимо панельной пятиэтажки, как если бы им надо было на пивзавод, где Марек и разговоры о пиве, уже подходили к базару, где на углу была пельменная с башенкой, и на которую, вдоль улицы, теснясь и прижимаясь друг к дружке, одной стеной, с решетчатыми воротами, которые никогда не закрывались и еще двумя или тремя узкими проходами между ними, напирали магазины и магазинчики, а не свернули, как надо, как говорили, что вот выйдут от Борисова и там, возле юннатов повернут направо. Было двенадцать часов. Они шли мимо базара по почти пустой улице, и тут Борисов спросил Юбкина: «Вова, куда мы идем?» «Как куда? – возмутился Юбкин. – Мы ведь… Ах, да. Надо было свернуть. Ты устал?». Борисов не устал. Он решил, что Юбкин изменил их первоначальному плану. Но так или иначе их «Погребок» - такое себе, не хорошее и не плохое заведение, но там было пиво на разлив, никуда от них не денется.
Юбкин с умным видом рассуждал о текущем моменте, что, дескать в его жизни все пошло наперекосяк, а столько было случаев, столько моментов он упустил, согласись хоть на одно предложение, которое ему предлагала жизнь, он сейчас бы не шел с Борисовым, он бы, как сыр в масле, катался, и поэтому ничто и никто не виноват, только он, все из-за его лени. Тема лени была излюбленной его темой. Борисов ему поддакивал. Вдруг, когда они опять, сделав крюк, должны были завернуть за угол и Юбкин уже прошел несколько шагов в нужном им направлении, и повернул голову, как бы для того, чтоб найти подтверждение своим словам, которые в это утро лились из него нескончаемым потоком, но Борисова рядом не было.
Всегда, когда они шли мимо площади с автобусами, засыпанной крупным щебнем, которая могла быть и автовокзалом, и пустырем, Борисов из опасения, что может встретить Верку-сожительницу, переходил справа налево, как бы прячась за Юбкиным. Юбкин посмотрел налево.
«Юра, - позвал он его. – Ты где?» «Я здесь», - ответил ему тот, высунув голову из-за угла, показывая знаками, мол, ты иди, а я потом. Юбкин, пожав плечами, пошел дальше, но его остановили.
-Где он? Где? – пристал один к нему.
Юбкин догадался, о ком идет речь, о Борисове, но, подозревая, что те спрашивают о нем неспроста, чтоб, так сказать, отсрочить минуту его позора, сделал вид, что не знает.
-О чем ты? – удивился он.
-Не о чем, а о ком? Где Борисов?
Понимая, что ему не отвертеться, и все равно придется сказать правду, он сказал:
-Только что был и исчез.
Неизвестно, что было бы с Юбкиным, если б Борисов не вышел из-за угла и не направился бы, неуверенно, невинно улыбаясь, к толпе, которая уже обступила Юбкина.
-Юра, как это понимать? Ты прячешься? – спросил его главный.
Юбкин приготовился к тому, что их будут бить, но тут Борисов произнес фразу, которая, с оглядкой на то, как он ее произнес, и какое она возымела действие, подтверждает мысль, что, если он не дьявол, то что-то от дьявола у него было. Он сказал, как тетя Муся, тихо и очень спокойно:
-Я не уверен, что вам нужен.
Толпа молча расступилась, освободив Юбкина, и молча пропустила и Юбкина, и Борисова, которые пошли дальше. Борисов шел, как ни в чем не бывало. А Юбкин, чтоб как-то успокоиться, несколько раз оглядывался назад, на толпу, которая все не расходилась.