Неискаженный голос совести поэта Ольги Гончаровой
Путь Ольги Александровны Гончаровой в большую литературу был невероятно труден. Но все мы, кто собирал по крупицам её последнюю книгу „Дорога, где ветер в лицо“ понимали, какой большой талант придет к читателю!
Стихи, вышедшие ранее мизерным тиражом в двух поэтических сборниках „Семь камушков“ и „Иная музыка“, подтверждают её большой поэтический дар.
Была опубликована в журнале „Нева“ повесть „Потревоженный.“ После прочтения забыть имя автора невозможно.
И вот на жизненных дорогах, по Замыслу Божьему, мы встретились…
Начну рассказ о ней со студенческих лет…
Какой была Оля в годы учебы в МГУ на факультете журналистики?
Мне довелось побеседовать с её однокурсницей, Анастасией Николаевной Нестеркиной. И вот о чем рассказала она по телефону:
„Оля была очень глубоким человеком, сострадающей и внимательной к людям. Не терпела тех, кто обижал слабых. Совершенно не принимала фанфаронов и спесивых хвастунов. Давала очень точную характеристику человеку - ярлык было не отмыть. Сочиняла музыку к своим стихам и исполняла песни.
На третьем курсе вчетвером мы проходили практику в журнале „Вокруг света“ в отделе „Наша Родина“. Разбирая мешки с письмами, Оля обратила внимание на небольшой рассказ простого парня. Отредактировала, написала рецензию и заслужила высокую похвалу сотрудника журнала Виктора Смирнова:
— У этой девушки большое будущее в литературе.
Эти слова оказались пророческими…
Спустя годы её однокурсники напишут о сборнике „Иная музыка“.
Ада Тамаева, поэт из Северной Осетии:
— Стихи, пронизывающие сердце!
Вера Филиппова из Краснодара:
— Разрывающие сердце стихи…
— Стихи трогают гражданскую совесть, - это уже просто читатель из Подмоковья, инженер-экономист Людмила Кошмина".
После окончания университета Ольга Александровна долгое время работала в Верхне-Волжском книжном
издательстве города Ярославля,
затем на кафедре философии университета.
В 1978 году она вынуждена переехать на Брянщину. На малой родине, в селе Дегтярёвка, жила её мама, Анна Ивановна. Случилась беда. Нужна была сиделка.
Ольга Александровна срочно меняет квартиру в Ярославле на Брянск. В спешке соглашается на любой вариант лишь бы с телефоном. Обмен оказался далеко не равноценным. Да и с телефоном обманули. Но ждать нельзя…
Наконец, перевозит маму из деревни. Теперь все её душевные силы уходят на то, чтобы помочь прикованной к постели матери.
О серьезной и достойно оплачиваемой работе даже мечтать не приходится… Редакции газет расположены далеко от дома.
Ей предлагают приемлемую работу с четырехчасовым перерывом во Дворце культуры в должности… заведующей отделом научно-атеистической пропаганды. Но так как это направление шло в разрез с её убеждениями, она, под вывеской атеистического объединения, создает литературный клуб.
В это время один мой знакомый, зрудит в высшей степени, восторженно рассказал мне о ведущей этого клуба, восхищаясь её умом и эрудицией.
На заседании клуба мы и познакомились.
Я не вступала в полемику, но с интересом вслушивалась в то, о чём Ольга Александровна говорила, при этом наизусть цитируя Библию.
— А клуб совсем не атеистический,- делаю вывод,- и она совсем не атеистка.
На заседания приходила творческая молодежь со своими стихами и прозой. Ольга Александровна внимательно относилась к пробам пера молодых. Радовалась их творческим находкам. Здесь проходили беседы об искусстве. Ольга Александровна, рассказывая об иконописи, сопровождала выступление слайдами. Я представила, как трудно ей, оставаясь в рамках официальной идеологии, не поступаться своими убеждениями.
После заседания нам оказалось по пути.
Мы заговорили о поэзии. Попросила её почитать собственные стихи. Когда Ольга Александровна закончила чтение, я не могла двинуться с места… Передо мной стоял большой поэт…
— Её стихи должны услышать,- решаю для себя. С этой мыслью еду в редакцию областной газеты, прошу актовый зал для проведения творческого вечера. И о чудо! Мне его предоставляют. На вечере прозвучала музыкально-поэтическая композиция.
Выступающие отмечали высочайший уровень таланта поэта. Читала стихи и Ольга Александровна.
Я смотрела на лица журналистов, находившихся в зале (редакция пришла почти в полном составе) В их глазах было нескрывааемое удивление и восхищение!
Потом дружеская беседа продолжилась. в редакции за чаем далеко за полночь…
К вопросу о вере. На вечере, на правах ведущей, я задала поэту вопрос:
— Какую одну единственную книгу Вы бы взяли с собой на необитаемый остров?
Не задумываясь, Ольга Александровна ответила:
— Библию.
Потом, в частной беседе, скажет:
— Вы не представляете, какая это мука - жить! Боюсь греха… муху боюсь убить. (На третьем курсе учебы в университете она прочитала всего Гегеля…)
Жилось ей невероятно трудно в этот период и материально, и духовно. Практически не на что было жить. Но помощь ни от кого не принимала категорично.
Бюджет складывался из её мизерной зарплаты, ещё меньшей пенсии мамы, проработавшей всю жизнь за трудодни, и стипендии дочери, студентки МГУ.
Характер в силу всех трудностей становится жестким.
Для нее в этот период радостью было только творчество. И, конечно, надежда на признание ее таланта. Но писала только в стол.
Поэтическое братство не складывалось. Тогдашнего руководителя писательской организации раздражала её прямолинейность, смелость высказываний. Он, конечно, видел, какой большой талант пришел в нашу литературу, но общение с Ольгой Александровной, не терпящей ни лицемерия, ни подхалимажа, неудобной во всех этих смыслах, не сложилось. И возникают эти полные горечи строки:
Я знаю, кто такой Иуда,
как он ходил, как он любил
и как за лакомое блюдо —
таланты походя губил.
И как в парнасском холуяже,
особенно при королях,
фальцетной заливался блажью
в двойных сомнительных ролях.
И как освоил он профессию -
протиснув щупальца в казну,
весь мусор с кладбища поэзии
сбывать за суперновизну…
Он преуспел: чины, награды,
он поучает свысока
но знает сам,
что трупным ядом
пропахла блудная строка.
Вот потому и через годы,
хотя накормлен и мастит,
он мне глоток моей свободы
до издыханья не простит.
— О чём я, о какой свободе? — словно спохватившись, скажет Ольга Александровна:
Гремя цепями с давних дней!
Когда и при какой погоде
могла примериться я к ней?
Я родилась при крепостничестве
в избе лесного хуторка
с лучиной вместо электричества,
почти как в средние века.
Сиял цветной стеклярус детства,
но в крепостной моей судьбе,
признаюсь, русская словесность,
я не мечтала о тебе.
Кого-то там товарищ Жданов
растер в чернильный порошок,
а моего Пегаску ждали
хомут, седелка да плужок.
Душила рифма как икота,
но было не до пустяков:
ведь поважней была забота -
кормить своих крепостников…
Когда же, как вода сквозь камень,
я проточилась сквозь года,
клыки матерые оскалил
литературный волкодав.
От тех баталий - пепла груды.
Но все же длится жизни нить.
Но все ж причастие Иуды
душа сумела отклонить.
Ольга Александровна была «одиночкой», человеком, который не встраивался в существующие системы отношений, если они противоречили её убеждениям.
После творческого вечера в областной газете появилась небольшая статья об авторе и несколько стихотворений, прозвучавших на вечере. И хотя ее стихи произвели сильное впечатление, в Союз Писателей её так и не приняли.
Стихи все же как-то случайно, изредка печатают, отсюда возникают эти горькие строки:
Я не могу печатать шаг.
Стихи печатать впрочем тоже…
Особенно трудно жилось ей в 90-е.
Но на компромисс со своей совестью не шла. Разрывалась, но не приспосабливалась. С достоинством несла свой крест.
В стихах она выразила то, чем было взволновано это время и, как сейсмограф, предчувствовала и предостерегала от бед и катастроф, которые грозили нам в духовно-нравственном плане:
Повинуясь житейскому игу,
днем покорствую, а по ночам
все пишу Отреченную Книгу,
чтоб представить Господним очам.
Боже праведный и милостивый,
дивный мир Твой, но разве поймешь,
почему так унижен правдивый
и в чести косоротая ложь.
Эти беженцы, это сиротство,
искалеченных нищая рать,
и голодные дети с коростой -
Дай Твой промысел тайный понять!
В одном из стихотворений она предрекает русскому слову тяжелые испытания:
Обмелела река языка,
Заболела со всею природой.
Сквернословия мутные воды
подмешались в исток родника.
………………………………………………………
Расширяется мутный поток:
наши речи шуршат целлофаном.
А тем временем даже с экрана
нецензурный звучит говорок.
Не на годы, увы, на века
замутилась река языка.
В другом стихотворении она смогла спрессовать столь серьезное социальное, политическое и богословское содержание:
Они сложились неспроста
среди поруганной Отчизны,
стихи Великого поста,
что затянулся на полжизни.
Ведь от нахальства торгаша,
от толчеи людей усталых
на белых крыльях идеала
ввысь устремляется душа.
Там ни заботы ей, ни сроков,
а только свет со всех концов
да пламенеющие строки
апостолов и мудрецов.
Тогда звучит суровой повестью
над ликом матери-земли
неискаженный голос совести,
что люди Богом нарекли.
Последнее место работы Ольги Александровны - заводская многотиражка…
После смерти мамы она удаляется от всех бед и обид в свою Дегтяревку, где родилась, и поселяется в ветхом домике у реки Ипуть, становится (как она говорила) «ипутьской затворницей».
В город приезжала редко. Сетовала на безденежье.
Если бы пользовалась социальными льготами, приезжала бы чаще.
Проработав всю жизнь, Ольга Александровна льгот не заслужила…
Она хотела только одного: быть услышанной, мечтала увидеть стихи напечатанными, но на это рассчитывать не приходилось…
В 2002 году в Ярославле издала сборник стихотворений «Иная музыка» тиражом аж … в 50 экземпляров. За большее платить было нечем. Это хорошо, что бывшие её коллеги по ДК сделали компьютерную верстку «за спасибо». Чтобы хоть как-то сбалансировать ситуацию, не быть обязанной своим помошникам, то пачку сигарет принесет, в то время они были в большом дефиците, то привезет баночку грибов из деревни, или что-нибудь покрепче…
В 2004 году издавался аальманах «Пересвет».
С трудом удалось убедить руководителя издательским отделом администрации области опубликовать шестнадцать стихотворений Ольги Александровны.
Потом мне довелось выступить на местном радио.
Я использовала эту возможность для того, чтобы прочесть её стихотворения для многотысячной аудитории. Услышали их односельчане, пришли к ней, похвалили стихи. Она была признательна за это выступление.
А когда Ольге Александровне давали стакан воды, она ставила самовар.
На другой день она была уже у меня. Стол был заставлен солениями, рыбой, которую она сама ловила на распаренную пшеницу. Рыбаком была отменным! Сидевшие неподалеку от нее рыбаки недоумевали, почему у неё клюет, а у них нет. Даже менялись местами, но удача была по-прежнему у Ольги Александровны.
До рассвета проговорила она после долгого молчания. С особым теплом и восхищением говорила о своем любимом писателе Андрее Платонове, его умении смотреть и видеть своим духовным зрением окружающий мир во всей широте и перспективе.
Много забавных историй рассказала в тот вечер Ольга Александровна из жизни своих земляков. Истории казались невероятными, но происходили в действительности. Одна из них — о деревенском силаче… Вспомнила и такую историю.
С дочерью Наташей (тогда ещё совсем маленькой) приехали они летом в деревню к матери. И вдруг увидели, над цыплятами кружится хищная птица. Оказалось, это канюк, недавно научившийся летать и еще плохо владеющий своими крыльями. Как только он спикировал на цыплят, Ольга Александровна накрыла его плащом!
С этой птицей вернулись они в Ярославль. Совсем детеныш, он садился с ними за стол и с удовольствием ел котлету, не пренебрегал кашей и всем, что было на. столе. Но рос канюк не по дням, а по часам. Пришлось соорудить для него на балконе вольер.
По вечерам птицу выводили гулять в парк (На ноге было закреплено кольцо, к которому привязывалась веревка).
Однажды Ольга Александровна решила выполнять какую-то работу на балконе и встала на колени спиной к клетке. Вдруг почувствовала удар клювом в пятку… Рана была глубокой.
И тогда поняли: пора отпустить птицу на волю. Вечером, в последний раз пошли с ним погулять. Сняли кольцо и помахали улетающей птице рукой…
А через несколько дней в районной газете появилась заметка о странном происшествии. В доме местного чиновника отмечали юбилей матери. Стол был уставлен мясными блюдами. Вдруг в открытый проем балкона. влетел «орел» и набросился на бифштексы и уничтожил их все. Не побрезговал и другими блюдами. Ошеломленные хозяева наблюдали за этим пиршеством изумленно. Отобедав, «орел» тем же путем покинул гостеприимный дом…
Ольга Александровна всё реже приезжала в город. Последняя моя встреча с ней была в Дегтяревке. В деревне она сломала руку.
До последних дней жизни воду из колонки носила сама. Цепь, которой был привязан соседский теленок, захлестнула ей ногу, и она упала.
Результатом стал серьезный перелом плечевого сустава. Нужен был особый транспорт, чтобы вывезти её в город и оказать качественную медицинскую помощь.
От Дегтяревки до райцентра было жуткое бездорожье. Я обратилась к депутату Гос.Думы, и нужный транспорт был найден.
Ольгу Александровну мы увидели на огороде. Одной рукой она окучивала картошку. Вид измученный. Ехать в город отказывается:
— На огороде столько работы. Время такое, - переубедить невозможно.
От гостинцев отказывается, как всегда. Пришлось спрятать в доме. И уже сидя в машине сказать, где они находятся.
Со сломанной рукой спустилась в погреб, чтобы чем-то угостить…
Так складывалась жизнь большого поэта и прозаика…
Ольга Александровна ушла тихо, никого не потревожив в 2004 году.
Думала ли она, что и ее стихам «настанет свой черед»? Верила ли? А он настал! На малой родине, в селе Дегтяревка, учрежден ежегодный поэтический праздник, где звучат её стихотворения:
Идя к вечернему порогу
хочу понять при свете дня
сама я выбрала дорогу,
дорога ль выбрала меня?
Мой тяжкий крест -
он добровольный?
А эта тощая сума?
А строчки с накипью и болью
я тоже выбрала сама?
Фортуна, Бог или иначе
зовется - не хочу мудрить.
Нет, я не клянчила подачек,
но ведь могли б и подарить
за черноту тоски и бед
хотя б десяток светлых лет,
за тягомотный этот срок
хотя б десяток легких строк.
…А на здании библиотеки села - памятная доска. С портрета смотрит на своих односельчан Ольга Александровна с благодарностью за память.
Рукописи и печатная машинка, за которой она просиживала долгие часы, переданы в краеведческий музей района, где сотрудники увековечили о ней память.
Рукописи действительно не горят!