— А белый леееебедь на пруду качает павшую звезду. На том пруду, куда тебя я приведуууууу!
Дядя Миша сидел на лавке во дворе у соседей, свесив между ног внушительный пивной живот и опираясь обеими руками на трость. Поджав губы, он искоса поглядывал в сторону веселья, развернувшегося возле его дома. А там, под лесоповалова лебедя кружили в танце любви бывшую дяди Мишину жену…
Тетя Сима снова вышла замуж. По этому поводу она приоделась во все светлое и повязала на оголенную от бесчисленных химиотерапий голову белоснежную льняную косынку. Жених, как и положено, был при брюках и пиджаке с пышным искусственным цветком в петлице. Молодожены танцевали самозабвенно, проделывая такие па, которые в их годы должны уже даваться с трудом.
— Ишь чо творит, шельма… – ворчал дядя Миша. – Ей помирать скоро, а она в замужи подалась.
— Да ладно тебе, дядь Миш. – сказал сосед Антон. – Вы с ней сколько уже в разводе? Лет пять?
— Может, пять, а может, десять. Оно мне надо, считать…
Песня кончилась, и из распахнутых настежь дверей старенькой «Волги» загромыхала реклама. Немногочисленные гости во главе с молодыми переместились к обшарпанному столу без скатерти, на котором в предзакатных лучах бликовали несколько бутылок водки в компании нехитрой закуски. По радио стали рекламировать какие-то таблетки для мужского здоровья. За него под дружный гогот и зазвенели поднятые рюмки.
— Этот еёный, поди, без таблеток и пошевелить не сможет, – ядовито хмыкнул дядя Миша.
— А ты зато, дядя Миша, у нас прямо герой-любовник! – с укором сказала жена Антона Софья, цепляя прищепки на свежевыстиранную простыню.
— А ты на меня теперешнего не смотри. – дядя Миша обиженно похлопал себя по тяжелому животу, не помещавшемуся под растянутой футболкой. – Встретила б меня лет двадцать назад, голову бы потеряла!
— Да я тогда в начальную школу ходила! – рассмеялась Софья.
— А вы, бабы, в любом возрасте одинаковые. – буркнул с досадой дядя Миша. – Все себе на уме. Крутите-вертите, как вам выгодно. Под старую задницу и то не уйметесь. Это ж надо было весь стыд потерять – в наш общий дом приживалу своего приволочь!
— Тебе-то что с того? – пожал плечами Антон. – Детей что ли с ними крестить? Комната у тебя своя, живи себе спокойно.
— А она свою комнату уже давно на замок запирает. – махнул рукой дядя Миша. – И сейчас мне до их возни дела нет.
— Ну и чего ты тогда злишься? – спросила Софья, энергично встряхивая полотенце. – Что тебя на свадьбу не позвали?
— Да ну их! Меня пес его задрал. Лает, скулит, скребется. В ботинки мои единственные напрудил давеча. Я им пригрозил уже, что придушу его, если не уймется.
— У Геннадия ведь квартира своя есть. – сказал Антон. – Странно, что он жену туда не привел жить.
— Чего странного-то? – не без злорадства крякнул дядя Миша. – Сестрица его в позу встала – мол, квартира от родителей по наследству нам обоим перешла, вот сам живи, а баб твоих и близко не пушшу!
— Ну-ну. – Антон опустился на лавку рядом с дядей Мишей и закурил. – Можно подумать, это она за стариками ходила полжизни. Как замуж выскочила, только ее и видели.
***
Антон, будучи студентом, проходил практику в местной коммунальной конторе. Сантехнику Геннадию тогда уже хорошо за тридцать было. Как-то разговорились, пожаловался Геннадий, что никакой личной жизни нет с престарелыми родителями. В болячках утопли, как дороги в распутицу. Вот младшенький Генка, поздний ребенок, и отдувался – то по аптекам, то по больницам носился. А как старики по очереди слегли, так и вовсе перестал из дома выходить, на работу только.
— У меня, Антоха, даже бабы не было ни разу. – в сердцах сказал Геннадий. – Вот так-то.
А когда родители ушли один за другим, он не знал, куда деваться от внезапно свалившейся свободы. Тут и сестрица Полина объявилась, которая к больным родителям подошла несколько раз за все время, и то все набегами-наскоками – по пути. Когда последний раз заскочила, мать ее крепко выругала:
— Вот помрем с дедом, о квартире не мечтай! Все на Генку перепишем!
Но как ни крути, Полькина доля – четвертушка – в квартире осталась. Вот она и поставила брату условие: если надумает с кем сойтись, чтоб в общую хату приводить не смел, или пусть по-честному выкупает ее долю. А откуда у Геннадия деньги? Да и с кем ему сходиться? Шестой десяток разменял, а не знал, с какой стороны к женщине подходить.
Чтобы братец один в двухкомнатной квартире не скучал, Полина подкинула ему щеночка. Безропотный Геннадий был рад новому объекту заботы – не куковать же одному. Он назвал щенка Верным и стал его кормить, выгуливать, учить простейшим командам. Верный подрос и начал хозяина везде сопровождать: и на работу, и в магазин, и по делам – везде, где пешком можно было пройти…
Тетя Сима с дядей Мишей уже несколько лет были в разводе, но продолжали жить в одном доме – ни разменять халупу на два полноценных жилья было, ни продать за приличные деньги. Так и жили – каждый в своей комнате. Тетя Сима у себя даже плитку маленькую поставила и холодильник отдельный, чтоб бывший муж на ее продукты не покушался. Врезала замок в дверь, и когда из дома уходила, всегда запирала на ключ.
Из общего остались у них только удобства, которыми дядя Миша пользовался охотно, но содержать их в порядке наотрез отказывался – назло бывшей жене. Геннадий к ним часто захаживал засоры прочищать да трубы подлатать. А тетя Сима как прознала, что он один остался в просторной квартире, так и стала вызовы оставлять день да через день. Очень ей хотелось от бывшего мужа съехать, по-человечески пожить, ну и желанной себя почувствовать, чего уж там. Геннадий ее на десять лет моложе все-таки, женским вниманием не обласканный.
— Была не была! – решила тетя Сима. – Кто его знает, сколько проклятый рак мне той жизни оставил…
Когда пришел к ней Геннадий на очередной вызов, она с порога халатик перед ним распахнула, и пропали они вдвоем до вечера. А на улице беспокойно маячил под окнами Верный, скребся в закрытую дверь и скулил…
Когда поняла тетя Сима, что не видать ей квартиры, она, конечно, расстроилась. Но не растерялась. Не в ее это было правилах. Забрала Геннадия с Верным в свою комнатушку.
— Слово пикнешь против, узнаешь, что такое собачий фас и кулака мужского отведаешь. – пригрозила она дяде Мише.
В супружеские годы, бывало, дядя Миша руку на жену подымал, привык к безнаказанности. А тут защитнички у нее объявились. Генка дылда под два метра, и кулак у него с гирю. Да и псина как оскалится, так поджилки трястись начинают. Вот и оставалось дяде Мише сидеть в своей норе, слюной давиться от запахов тети Симиных котлет, которые она теперь для другого жарила...
По вечерам тетя Сима с Геннадием и Верным на прогулки ходили. Возьмет тетя Сима под руку молодого мужа, а он гладит ее пальцы второй рукой, так и идут не спеша. Верный то позади них, то вперед забегает – мол, я же тоже здесь, вот он я!
***
Через три месяца после свадьбы тети Симы не стало. Собрал Геннадий чемодан, с которым он к ней жить пришел, и вернулись они с Верным в свою пустующую квартиру. Недолго дядя Миша свободе радовался – раз в больницу загремел, другой. Все реже на улице стал появляться.
Бывает, до Антона с Софьей доковыляет с палочкой, усядется на лавку и сидит, в воспоминаниях копается. Все молодость бесшабашную вспоминает, как пил, гулял, как ломали об него табуретки, как он в драке с пятерыми один справлялся. Ну как девок портил еще – куда без этого. Про семью ни слова, будто не было ее никогда. А ведь двоих сыновей они с Симой нажили. Впрочем, и о них иногда вспоминал.
— Помощи не допросишься! – плакался дядя Миша. – Только и ждут, чтоб я помер поскорее. К Симке, шаболде, и то лучше относились.
Догнал дядя Миша тетю Симу через полгода. Нечего им больше делить и не на что обижаться. А Геннадий ходит каждый день на работу по одному и тому же маршруту. Издали видно его долговязую фигуру, рядом с которой семенит собачий силуэт. Геннадий идет по улице и улыбается едва заметной улыбкой. Улыбается не знакомым, а сам себе, или кому-то, кого больше никто не видит. Это не улыбка сумасшедшего. Скорее, так улыбается мудрец, достигший просветления. Пожалуй, так.